ПОВТОР В ПОЭТИКЕ ПОЭМЫ Э. ПАУНДА «THE CANTOS» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 821.111

doi 10.17072/2304-909Х-2021-12-19-27

ПОВТОР В ПОЭТИКЕ ПОЭМЫ Э. ПАУНДА «THE CANTOS» Людмила Викторовна Братухина

к. филол. н., доцент кафедры мировой литературы и культуры Пермский государственный национальный исследовательский университет 614990, Россия, Пермь, ул. Букирева, 15. [email protected]

ORCID: https://orcid.org/0000-0002-9577-6228 Статья поступила в редакцию 20.05.2021

Статья посвящена рассмотрению повтора как одной из особенностей поэтики произведения Э. Паунда «The Cantos», заимствованной автором у одного из великих предшественников - Гомера. Наибольшее внимание уделяется анализу Canto XVII и XXXIX, объединенных упоминаемым в текстах персонажем - неким «братом Кирки»: прослеживаются интертекстуальные связи («Одиссея», «Аргонавтика»), а также обосновывается возможная интерпретация па-ундовского мифотворчества. Делается вывод о том, что, наряду с традиционной семантикой «вечной циклической повторяемости» [Мелетинский 2000: 8], спецификой использования повтора в данных частях поэмы является задача придания достоверности истории персонажа.

Ключевые слова: Эзра Паунд, «The Cantos», Canto XVII, Canto XXXIX, Гомер, «Одиссея», повтор, Кирка, Ээт.

Поэма Э. Паунда «The Cantos» в самом своем названии1 содержит отсылку к известнейшим эпическим произведениям, на которые, безусловно, ориентировался автор: «Божественная Комедия», «Энеида», «Одиссея». Последнее2, можно сказать, стоит у истоков традиции, на которую опирается Паунд, что подчеркивается прямым обращением к поэме о странствиях «многострадального» царя Итаки в Canto, открывающем паундовское произведение3. А. В. Бронников, комментируя Canto I, отмечает: «Первый стих паундовского эпоса пересказывает сюжет XI песни гомеровской "Одиссеи" <...> Этот текст неслучайно открывает "Кантос". Отсюда, как из зерна вырастают многие линии этого произведения» [Бронников 2018: 703]. Помимо четко просматриваемого интертекста - мотива путешествия за знанием в Аид4, исследователь находит, что Э. Паунд выстраивает художественный мир произведения по принципу ритуального действа, описанного в произведении Гомера. Так, обращение к мертвым и передача от них знания

© Братухина Л. В., 2021

живым метафорически представляется в поэтике Паунда, основанной «на заимствовании и переработке старых сюжетов и образов - вливании "свежей крови" в полузабытые истории. Ритуал, как возвращение к истокам культурных и религиозных практик, - основа паундовского эпоса» [Там же].

Можно добавить, что Паунд заимствует у Гомера также и восходящий к фольклорному наследию «метод повторений», заключающийся в неоднократном воспроизведении отдельных выражений и целых групп стихов5 [Лосев 2006: 189]. Примерами повторов (выражений или целых фрагментов), в которых содержится изложение хода событий и рассказ о них одного из персонажей, являются повествование о случившемся со спутниками Одиссея на острове Кирки (Od. X 211, 226232) и рассказ Еврилоха об этом (Od. X 253, 254-258), а также напутст-вование Киркой Одиссея (как следует общаться с тенью Тиресия (Od. X 517-537)) и описание того, как это происходило (Od. XI 24-50).

В поэме Паунда почти по-гомеровски повторяются некоторые сентенции, различаясь «в зависимости от контекста по смысловой нагрузке» [Лосев 2006: 189]. Так, в Canto II встречается такой фрагмент: «"Eleanor, é^évau^ and sXsrcroXv;!"// And poor old Homer blind, blind, as a bat, // Ear, ear for the sea-surge, murmur of old men's voices...» [Pound 1970: 6]. Он же почти дословно повторен в Canto VII: «Eleanor. "E^av5po<; and ЕХеятоХк;, // and poor old Homer blind, blind as a bat, // Ear, ear for the sea-surge -; rattle of old men's voices» [Pound 1970: 24]. В первом случае имя Елены в сопоставлении с именем Элеоноры Акви-танской звучит в ряду иных мифологических сюжетов (история Тиро, превращение Дионисом тирренских пиратов в дельфинов, рассказ об этом Акета кадмиду Пенфею), во втором - образ Елены-Элеоноры дается в контексте иных сопоставлений, связанных более с любовной линией (Овидий и его «Искусство любви», Дидона и Сихей).

Гораздо чаще в различных Canto встречаются не дословные повторы, а многократные упоминания различных мифологических и исторических персонажей и сюжетов, связанных с ними. Не претендуя на сколь-нибудь исчерпывающий перечень, а лишь стремясь обозначить общие тенденции, приведем следующие примеры. О злоключениях Одиссея говорится в целом ряде Canto: I, XVII, XX, XXIX, XLVII. В Canto II излагается сюжет преображения Диониса из простого юноши в могущественного бога и превращения тирренских пиратов в дельфинов (ср. Оvid. Met. III 577-700), а в Canto XVII и LXXIX называются отдельные образы, взятые из этого сюжета - Дионис-Загрей, кормящий пантер («Zagreus, feeding his panthers» [Pound 1970: 77]), и Рысь в контексте восклицаний, прославляющих Диониса-Иакха

«"1акхо<;, Io!» [Pound 1970: 509]. Периодически в поэме возникает сюжет похищения Персефоны-Коры и возвращения ее к матери Деметре: Canto XVII, XXI, LXXIX, CVI. Из упоминающихся в разных Canto исторических персонажей, можно назвать сравниваемую с греческой Еленой Элеонору Аквитанскую (II, VI, VII), сопоставимого с Парисом Пейре де Маэнсака (V, XXIII), а также Сиджизмонто Малатесту (VIII, IX, X XI, XVI, XVII, LXXVI), представляющего собой образ правителя эпохи Возрождения. В подобных примерах можно усмотреть отмечаемые Е. М. Мелетинским в литературном мифологизме «идею вечной циклической повторяемости первичных мифологических прототипов под разными "масками"» и «своеобразной замещаемости литературных и мифологических героев» [Мелетинский 2000: 8].

Встречается в «The Cantos» повтор другого рода, выходящий «за рамки эпического стандарта» [Лосев 2006: 190]. В Canto XVII среди различных мифологических персонажей (Диониса-Загрея, Нереиды, Афины и Гермеса, Коры) упоминается «брат Кирки» («For this hour, brother of Circe» [Pound 1970: 79]). Вновь появляется брат хозяйки острова Ээи в Canto XXXIX: «wolf to curry favour for food // - born to Helios and Perseis // That had Pasiphae for a twin» [Pound 1970: 193]. Здесь называется некий волк, рожденный Гелиосом и Персой, родителями Кирки, он и есть брат волшебницы.

Canto XVII входит в состав первых тридцати песен поэмы, которые были опубликованы в 1933 г. под общим названием «A Draft of Thirty Cantos», а до этого в 1925 и 1928 гг. выпускались под названиями «A Draft of XVI Cantos» и «A Draft of the Cantos 17-27», соответственно. По мнению А. В. Бронникова, в названии этой части поэмы «сохранился намек на текучесть и незаконченность этого раздела» [Бронников 2018: 702]. Продолжением стали «Eleven New Cantos (XXXI-XLI», в составе которых Canto XXXIX является наиболее мифологическим по содержанию. Таким образом, Canto, в которых так или иначе упоминается «брат Кирки», относятся к начальным разделам поэмы6, создававшимся в различное время. Это свидетельствует о том, что персонаж появляется не случайно, что у автора есть некая концепция этого образа.

Можно предположить, что этот персонаж не кто иной, как Ээт7, дважды упоминаемый в «Одиссее»: как брат Кирки (Od. X 135-139) и как царь страны (Od. XII 70), куда совершили свое героическое путешествие аргонавты. Отметим также, что Гомер подробно излагает «семейное положение» Кирки, упоминая брата и родителей: «Aíaínv 5'ég vfloov аф1к0^£0'^ sv9a 5' svais /Жлркп ¿ип^ока^о^, 5sw^

9sö<; aüS^sooa, // auioKaoiyv^xn о^оофроуо^ Ащтао7/а^фш 5' ¿Kysyáinv 9asoi^ßp0TOU 'НеМою // ^птро? т' sk Шроп?, t^v DKsavög tske nai5a («Прибыли вскоре на остров Ээю. Жила там Цирцея // В косах прекрасных — богиня ужасная с речью людскою. // Полный мыслей коварных Эет приходился ей братом. // От Гелиоса они родились, светящего смертным, //Матерью ж Перса была, Океаном рожденная нимфа» здесь и далее пер. В. В. Вересаева под ред. академика И. И. Толстого)» (Od. X 137-139). Таким образом, паундовские аллюзии определенно указывают на поэму Гомера: Ээт, прямо не называемый в Canto XVII и XXXIX, тем не менее может быть узнан в парафразах «брат Кирки» и «рожденный Гелиосом и Персой». К гомеровской поэме отсылает и еще несколько деталей: в тексте Canto XXXIX волк - сын Гелиоса -упоминается после прямой цитаты из Гомера, приведенной на языке оригинала «Xúkoi ópéoTspoi ^5s ^sovteq> (ср. Od. X 212: Mkoi ^oav ópéoTspoi "п5е ^sovts^), а в описании действий этого необычного волка угадывается парафраз гомеровского сравнения:

«wolf to curry favour for food» (ср. Od. X 215-220: «oüpfioiv ^aKpfíoi nspiooaívovTE^ ávéoTav. // á<; 5' от' av а^ф! avaKTa kúve<; 5aÍTn9sv íóvTa / / oaívoi', aÍEi yáp te фера цЕШуцата 9u^oö, // &<; тои<; а^ф! Mkoi KpaTEpóvuxs? л5е ^sovte^ oaivov...» «И подошли к ним, приветно виляя большими хвостами, // Как пред хозяином, зная, что лакомый кус попадет им, // Машут хвостами собаки, когда от обеда идет он, // Так крепкокогтые волки и львы виляли хвостами// Около них...»).

Опираясь на текст Гомера, вводя героя, символизирующего предшествующую мифологическую традицию (обстоятельства путешествия аргонавтов как опыт, на который опираются герои «Одиссеи»), Паунд наделяет этого персонажа несвойственной ему историей: почему-то Ээт оказывается среди тех, кого Кирка превратила в животных. Подобного сюжета нет среди вариантов мифа. О колхидском царе Ээте после похищения золотого руна, известно, что он погиб в сражении с аргонавтами (Diod. Sic. Bibliotheca Historica IV 48, 5); согласно другому источнику, он сначала был лишен власти, а затем возвращен на царский трон (Ps. Apoll. Mith. Bibliotheca I 9, 28). У Паунда этот персонаж появляется сначала в Canto XVII, текст которого может быть интерпретирован, как изображение «Утопии земного рая», сменяющегося «Чистилищем» [Бронников 2018: 712] либо как метафорическое путешествие лирического героя по островам, встречающимся в «Одиссее» - Огигия, Ээя, Схерия и Итака, - завершающееся возвращением домой «на мгновение», под чем, согласно неоплатонической терминологии, понимается достижение Ума-Нуса посредством высшего Я (высшей

составляющей души) [Liebregts 2004: 177]. Согласно этой интерпретации, выражение «брат Кирки» не относится к Ээту, а понимается как метафорическое обращение к Одиссею, чье путешествие в мир мертвых и созерцание рая, как достижение Нуса, делает его братом, т. е. в какой-то степени равным Кирке [Liebregts 2004: 177].

На наш взгляд, повторное упоминание сына Гелиоса и Персы в Canto XXXIX, с учетом интертекста из поэмы Гомера, позволяет достаточно определенно идентифицировать этого персонажа. Значение же образа следует воспринимать, учитывая контекст обеих песен, в которых он появляется.

Автором настоящей статьи ранее было высказано мнение8, согласно которому, содержание Canto XVII представляет собой своеобразные «литературные мистерии», т. е. Паунд создает собственный аналог элевсинских мистерий в форме литературного произведения: описывает ритуал, связанный с семантикой умирания и воскресения, и духовный опыт участвующего в нем лирического героя. Учитывая свободу, с которой Паунд переходит от одной локации к другой, с которой его лирический герой меняет обличия, представая человеком различных эпох, можно сказать, что одной из мифологических масок «Я» повествователя становится именно «брат Кирки»: «Kore through the bright meadow, // with green-gray dust in the grass: // "For this hour, brother of Circe."// Arm laid over my shoulder, // Saw the sun for three days, the sun fulvid, // As a lion lift over sand-plain» [Pound 1970: 79].

В Canto XXXIX потомок Гелиоса и Персы появляется в своеобразном воспроизведении эпизода гомеровской поэмы: пребывание Одиссея на острове Кирки, изображаемое с точки зрения одного из его спутников, превращенных в животное . Новым в тексте Паунда становится не только точное указание, кем была одна из жертв волшебницы, но и вскользь упомянутая способность лирического героя, понимать язык зверей (отсюда, скорее всего, и знакомство с братом Кирки): «When I lay in the ingle of Circe // I heard a song of that kind. // Fat panther lay by me // Girls talked there of fucking, beasts talked there of eating...» [Pond 1970: 193]. Возможно, эта способность была именно в образе животного. Можно предположить, что этот неназванный спутник Одиссея, от чьего лица ведется повествование в Canto XXXIX, впоследствии, как это и описывается у Гомера, вернется к человеческому облику. Кстати, в Х песне «Одиссеи» после такого обратного преображения персонажи предстают в лучшем виде, чем были: «¿к 5' s^aosv oia^oioiv soiKoxa^ £ws6poioiv. // oi ^ev snsn' soxnoav svavrioi, q 5s 5i' auxSv (Все они сделались снова мужами -

моложе, чем прежде, // Стали значительно выше и ростом и видом прекрасней)» (Od. X 395-396).

А вот участь иных животных - тех самых волков и львов - которых команда Одиссея повстречала перед домом Кирки, не поясняется у Гомера. Паунд, включая одного из таких превращенных в мистерии Canto XVII, словно бы восполняет этот пробел: пребывание на острове Кирки в образе животного завершается в некий момент, становясь своеобразным этапом в посвящении в некие таинства. Спутники Одиссея проходят через это ранее и в более простой форме, а «час» брата Кирки наступает позднее (в Canto XVII местонахождение самого Одиссея, скорее всего, определяется как остров Калипсо) и для него это уже полноценное погружение в мистериальный ритуал. Смысл Элевсинских мистерий состоял в обретении некоего мистического знания и опыта, что поможет после смерти: «Участники Элевсинских мистерий получали надежду на участь за гробом, лучшую, чем та, которая ждет остальных людей» [Зайцев 2004: 143]. Посвящение в литературные мистерии Паунда завершается для лирического героя апофеозом, сравнимым с достижением рая-Элизиума: «Arm laid over my shoulder, // Saw the sun for three days, the sun fulvid, // As a lion lift over sand-plain; // and that day, // And for three days, and none after, // Splendour, as the splendour of Hermes...» Гермес предстает как божество амбивалентное: уносящее души в царство Аида и возвращающее оттуда (Od. XXIV 1-4 и Hom. Himn. V. 378-379). Любопытно, что Гомер говорит о жезле Гермеса, которым он «заснувших от сна пробуждает» (Od. XXIV 4); подобным же жезлом Кирка превращала людей в животных. Таким образом, в произведении Паунда Кирка начинает посвящение, Гермес его словно бы завершает.

Тот факт, что в роли посвящаемого оказывается не безымянный персонаж, а родственник хозяйки острова Эя, может быть связан с рядом причин. Во-первых, момент узнавания: помимо предположения о том, что личность одного из животных раскрылась благодаря пониманию звериного языка, следует учитывать, что потомков Гелиоса узнают и по внешним признакам. Так, аргонавты узнали Кирку по особенностям глаз: «Ужас безмерный// Всех героев объял. Узнали они без ошибки // Кирку, взирая вблизи на облик ее и на очи; // Сразу в ней, говорили, сестру Эета узрели» (Apoll. Rh. Argonautica IV 683-685, пер. Н. А Чистяковой). Обратим внимание, тут Кирка также, как у Гомера, упоминается вместе с братом. Во-вторых, родственная близость к солнцу-Гелиосу, на которое взирает посвящаемый в завершение мистерий в Canto XVII. В-третьих, у Паунда выстраивается своеобразная

парадигма, которую представляют дети Гелиоса и Персы, упоминаемые в Canto XXXIX: Кирка может обратить человека в животное и вернуть ему человеческий облик, Пасифая порождает от животного полубыка-получеловека, Ээт10 же сам испытывает превращение в животное и в ходе мистерий преображается. Т.е. все трое оказываются связанными с противопоставлением животной и человеческой природы, участвуют в процессах медиации.

Отметим, что в поэме «The Cantos» упоминание «брата Кирки» происходит дважды, и этот повтор словно бы придает достоверность истории, придуманной Паундом, последовательно и настойчиво вводя ее в контекст античного мифа.

Таким образом, Паунд по-своему интерпретирует упоминаемых у Гомера пленников острова Кирки. Автор «The Cantos» создает собственный мифологический сюжет на основе известных из античных источников: пребывание одного из потомков Гелиоса и Персы - Ээта -среди животных на острове своей сестры и последующее его преображение посредством участия в мистериях. Прием, при помощи которого автор поэмы вводит нового персонажа, обосновывает своеобразную достоверность его истории, и придает ей статус издревле транслируемого мифа, - повтор. Он предстает здесь средством, заимствованным из поэтики гомеровских поэм, восходящим к фольклорным источникам, но имеет значение, связанное с индивидуальным авторским замыслом. Примечания

1 Об этом, например, пишет Я. Пробштейн: «В "Cantos" («Песнях», как известно, такое название дано главам «Илиады» и «Одиссеи» Гомера и «Божественной комедии» Данте), книге стихов, эпических по размаху, лирико-философских по форме, Эзра Паунд пытался объять всю мировую культуру, историю и цивилизацию с древнейших времён до современности, перемежая цитаты из Гомера, древнекитайской поэзии и поэзии трубадуров» [Пробштейн 2016].

2 Хотя, как известно, поэмы Гомера были оформлены в виде песен значительно позднее.

3 Начинается поэма со слов, произносимых Одиссеем, что напоминает его повествование в поэме Гомера: «And then went down to the ship, // Set keel to breakers, forth on the godly sea, and.// and winds from sternward // Bore us out onward with bellying canvas, // Circe's this craft, the trim-coifed goddess» [Pound 1970: 3].

4 Спуск в царство мертвых как один из основных сюжетных мотивов всей поэмы Э. Паунда довольно часто упоминается в исследованиях, ей посвященных (Ср. Ф. О. Маттисен называет «гомеровскую тему сошествия в Аид» - наряду с овидиевскими метаморфозами, экскурсами в эпоху Ренессанса, во времена американской революции, в китайскую историю - в числе постоянно повто-

ряющихся в поэме, одной из составляющих ее «контрапункта» [Маттисен 1979: 468].)

5 Повторения, по мнению исследователя, могут быть обусловлены необходимостью «запоминания эпических тем», а также, выходя за рамки эпического стандарта, в зависимости от контекста могут иметь «различную смысловую и эмоциональную нагрузку» [Лосев 2006: 190].

6 После будут созданы разделы «Пятый десяток XLII-LI» (1934-1937), циклы, посвященные Китаю (1937-1939), Джону Адамсу (1939), «Пизанские песни» (1945), «Рок-дрилл» (1953), «Престолы» (1956-1958) [Бронников 2018: 725, 731, 738, 744, 755,765].

7 У Гелиоса и Персеиды в разных источниках называются еще два сына - Ало-эй и Перс, - но они не столь известны, не упоминаются как братья Кирки, а Алоэй к тому же может быть сыном Гелиоса от Антиопы.

8 Братухина Л. В. "Литературные мистерии" Э. Паунда // Индоевропейское язы кознание и классическая филология. 2019. №23-1. С. 124-134.

9 О том, что это именно один из тех, кто испытал на себе коварство волшебницы, свидетельствует настойчиво повторенное «First honey and cheese // honey at first and then acorns // Honey at the start and then acorns // honey and wine and then acorns», а также обращение к Еврилоху «Eurilochus,... better there with good acorns // Than with a crab for an eye, and 30 fathom of fishes» [Pound 1970: 194].

10 Возможно, Ээту было необходимо очищение (как когда-то его дочери Медее (Apoll.Rh. Argonautica IV 557)), осуществить которое способна именно Кирка.

Список литературы

Бронников А. В. Комментарии к тексту // Эзра Паунд. Кантос / пер., вступ. ст. и комм А. В. Бронникова. СПб.: Наука, 2018. С. 702-775.

Зайцев А. И. Греческая религия и мифология. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. 208 с.

Лосев А. Ф. Гомер. М.: Молодая гвардия, 2006. 400 с.

Маттисен Ф. О. Поэзия // Литературная история Соединенных Штатов Америки. М.: ПРОГРЕСС, 1979. С. 463-491.

Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: «Восточная литература» РАН, 2000. 407 с.

Пробштейн Я. Трудная красота Эзры Паунда // Sensus Novus. 2016. URL: https://www.sensusnovus.ru/culture/2016/06/26/23521.html (дата обращения: 10.01.2020).

Liebregts P. Th. M. G. Ezra Pound and Neoplatonism. Madison, Teaneck: Fair-leigh Dickinson University Press, 2004. 461 p.

Pound E. The Cantos of Ezra Pound. New York: A New Directions Book, 1970. 802 p.

REPLAY IN THE POETICS OF THE E. PUND'S POEM "THE CANTOS"

Ludmila V. Bratukhina

Candidate of Philology, Associate Professor in the Department of World Literature

and Culture

Perm State University

614990, Russia, Perm, Bukirev str., 15.

[email protected]

ORCID: https://orcid.org/0000-0002-9577-6228 Submitted 20.05.2021

The article is devoted to the consideration of replay as one of the literary devices in Ezra Pound's poem "The Cantos", adopted by the author from one of the great predecessors - Homer. The greatest attention is paid to the analysis of Canto XVII and XXXIX, united by a character mentioned in the texts - a certain «brother of Circe»: intertextual connections are traced («Odyssey», «Argonautica»), and a possible interpretation of Pound's myth creation is also substantiated. It is concluded that, along with the traditional for the myth semantics of cyclic repetition, the specifics of using replay in these parts of the poem is the task of giving authenticity to the character's story.

Keywords: Ezra Pound, «The Cantos», Canto XVII, Canto XXXIX, Homer, Odyssey, replay, Circe, Aeëtes.

Просьба ссылаться на эту статью в русскоязычных источниках следующим образом:

Братухина Л.В. Повтор в поэтике поэмы Э. Паунда «The Cantos» // Мировая литература в контексте культуры. 2021. № 12 (18). С. 19-27. doi 10.17072/2304-909Х-2021 -12-19-27 Please cite this article in English as:

Bratukhina L.V. Povtor v poetike poemy E. Paunda «The Cantos» [Replay in the Poetics of the E. Pund's Poem "The Cantos"]. Mirovaya literatura v kontekste kultury [World Literature in the Context of Culture]. 2021, issue 12 (18), pp. 19-27. doi 10.17072/2304-909Х-2021-12-19-27