CC BY
14уходит из мира людей. Однако, несмотря на трагизм ситуации, автор оставляет земному миру на-деяеду на возрождение: «- Да, иди домой... Назад в сырую землю. Но не навечно. Смиренного нельзя уничтожить, он продолжает свой путь» [Уильямс 2001: 169]. В этом смысле история героя сопоставима с мифологическими сюжетами о смерти светлого божества: Бальдра, Кетцалькоатля, Христа и т.п. Таким образом, центральная проблематика рассказа - столкновение человека с мертвой обезличенной цивилизацией - также наполняется мифологическим содержанием, становясь современной вариацией мифологической оппозиции жизни и смерти, добра и зла.
Современная действительность дисгармонична, в ней нарушен исконный порядок взаимоотношений человек-пространство, человек-человек: люди оторваны от дома и родной земли, общество слишком практично, чтобы сочувствовать одиночкам, женщины разучились любить, чувствующие мужчины слабы и не могут преодолеть зло - неутешительные выводы, к которым приходит автор произведения. Мифологический план рассказа позволяет автору раскрыть универсальный, общечеловеческий смысл драмы одиночества и потерянности, которую переживает современная личность. Очищенная от мифологии история героя предстала бы лишь трагическим случаем из американской действительности XX в. С помощью мифа современная жизненная драма становится в один ряд с великими сюжетами древности, персонажи которых, умирая, утверждали торжество истины, милосердия, жизни.
1 О влиянии творчества Д.Г.Лоуренса на художественный мир Т.Уильямса см.: Fedder N.J. The Influence of D.H. Lawrence on Tennessee Williams. -Mouton: Florid Atlantic University, 1966. - 131 p.
Список литературы
Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства. -М.: «Российская политическая энциклопедия», 2004. -376 с.
Словарь символов и знаков / Авт.- сост. Н.Н.Ро-галевич. - Минск: Харвест, 2004. - 512 с.
Тайлор Э.Б. Миф и обряд в первобытной культуре / Пер. с англ. Д. А. Коропчевского - Смоленск: Русич, 2000. - 624 с.
Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. - М.: Издательская группа «Прогресс» -«Культура», 1995. - 624 с.
Трессидер Дж. Словарь символов / Пер. с англ. С.Палько. - М.: ФАИР-ПРЕСС, 1999. - 448 с.
Уильямс Т. Вневременной мир драмы // http://www.fictionbook.ru/author/uil_ms_tennessi/rassk aziy_yesse.
Уильямс Т. Лицо сестры в сиянии стекла: повесть, рассказы. - М.: Б.С.Г.- ПРЕСС, НФ «Пушкинская библиотека», 2001. - 576 с.
Элиаде М. Аспекты мифа / Пер. с франц. - М.: «Академический Проект», 2000.
Williams Т. Collected stories. - New York: New Directions Publishing Corporation. 1985. - 574 p.
А.Ю.Братухин, Л.В.Братухина (Пермь) POND E. CANTO XLVII: PHTHEGGOMETHA THASSON (К ВОПРОСУ ОБ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ГРЕЧЕСКИХ ЦИТАТ У Э.ПАУНДА)
Эзра Паунд известен как поэт, в произведениях которого нашли отражение поэтические и мифологические традиции разных культурных эпох и народов. В его творчестве со всей определенностью воплотился художественный приём «маски», основанный на подражании стилистике античных (Гай Валерий Катулл, Секст Проперций) или средневековых (Гвидо Кавальканти, Франсуа Вийон) авторов. Следует отметить его увлечение японской и китайской культурой, проявившееся, в частности, в использовании форм хокку и танке, а также в поэтике сборника «Старый Китай» (1915). Заявляя, как и многие американские авторы, о недостаточной глубине американской культурной почвы, Паунд обращается не только традиционно к европейскому наследию, но и к древнейшим традициям Востока. При этом Паунд, как нам представляется, апеллирует к некоему общекультурному пространству идей и образов. Т.С.Элиот в статье «Традиция и творческая индивидуальность» характеризует подобный принцип интертекстуального взаимодействия так: «вся литература Европы, от Гомера до наших дней, и внутри нее - вся литература собственной твоей страны существует единовременно и образует единовременный соразмерный ряд» [Элиот 1996: 158].
Наиболее монументальное творение Паунда -эпическая поэма «The Cantos», создаваемая автором с конца 10-х гг. и вплоть до конца его жизни (1972). Л. Симпсон называет поэму «оправданием» всей жизни поэта, «путешествием в неведомое, совпадающее с его жизнью» [Simpson 1975: 80]. Произведение насыщено всевозможными цитатами и аллюзиями, восходящими к разнообразным литературными, мифологическим и философским источникам. В 117-ти песнях «единовременное» существование всей литературы грозит превратиться в хаотическое смешение разнородных элементов, лишенное централизующей логики сюжета, замененного идеей повторения основных тем. По словам Ф. О. Матти-сена, «гомеровская тема сошествия в Аид, овидиево превращение человека в животных, экскурсы в историю Ренессанса, китайских императоров, американской Революции - мыслятся как контрапункт в сочетании с песнями, изображающими современный мир, и всё вместе должно создать музыкальную композицию и выразить мысль в неразрушимых связях между былым и сегодняшним» [Маттисен 1979: 468]. Некоторые исследователи сопоставляют «идеологическую» композицию поэмы Паунда с сю-жетно-композиционной структурой «Божественной комедии» Данте. Л. Симпсон отмечает в содержании «The Cantos» путь из «Темного Леса» через «Чистилище человеческих ошибок» [Simpson 1975: 80] к некоему свету в финале; Р.Буш отмечает движение поэмы «через ад неверно направленной воли, через
О А.Ю.Братухин, Л.В.Братухина, 2008
чистилище, где возвращены древние ритуалы, к раю <...»> [Bush 1976: 299].
JI. Сьюретт, выделяя в построении поэмы «метафорическую структуру», обуславливает особую сложность «The Cantos» в том числе и «эклектичностью Паунда в выборе внешних источников» [Surette 1979: 26]. Как нам представляется, метафоричность структуры «The Cantos», создаваемая соположением мифологической основы и некоего собственного содержания поэмы, строится во многом на повторе как основе ритуального воплощения событий мифа, что поддерживается на уровне поэтики произведения повторением отдельных фабульных ходов, почти дословным дублированием интертекстуальных включений, а также фокусированием раз-нокультуных интертекстов в одном фрагменте интерпретации мифа. Я. Пробштейн в связи с этим назвал «The Cantos»: «многоязычным интертекстуальным переплетением культур, где Паунд объединяет все виды перевода: от "маски" до аллюзии или цитаты и даже пародии. <...> Целью его является слияние сжатых фактов и идей из разных культур в универсальную пайдеуму (paideuma), термин, который Паунд позаимствовал у немецкого антрополога Лео Фробениуса, определив его как "клубок или комплекс глубоко коренящихся идей любой эпохи"» [Пробштейн 2003: 46]. Следует отметить, что данное понимание Э.Паунд в работе «Zweck, или цель» приписывает самому Фробениусу, поясняя: «я буду использовать термин "Пайдеума"1 для обозначения хрящевых корней тех идей, что вступили в действие» [Паунд 2000: 98]. Т.Рэдман акцентирует в паундовском понимании термина «пайдеума» идею «тоталитарного2 <...> выражения любой культуры во всех её проявлениях» [Redman 1987: 84], ниже указывая, что «единство культуры» определённой эпохи, анализируемое Паундом, неприменимо для «сложных культур», рассматриваемых «на высшем уровне абстракции» [Redman 1987: 85].
Привлекающими наибольшее внимание иноязычными интертекстуальными включениями в «The Cantos» являются цитаты из античных греческих авторов на языке оригинала. Как правило, Паунд, включая подобную цитату в графике греческого алфавита, ниже дублирует её на латинице, приводя своеобразную транслитерацию, но не давая перевода. В содержании некоторых Cantos греческие цитаты образуют целую систему метафорических связей, создающих мифологическую основу сюжета отдельного Canto.
Наше внимание привлек фрагмент из XLVII Canto, в котором разрабатывается мотив путешествия в страну мертвых. Кирка напутствует Одиссея, говоря о том, что ему следует плыть к Тересию за познанием: Yet must thou sail after knowledge / Knowing less than drugged beast (Canto XLVII). Далее следует цитата из десятой книги «Одиссеи» (Od. X, 228): phtheggömetha thasson - «скорее подадим голос».
Кирка, дочь Гелиоса, сестра Пасифаи и тетка знаменитой волшебницы Медеи в древнегреческой мифологии выступает как колдунья, превращающая людей в зверей. Согласно Овидию, именно она
превратила прекрасную деву Скиллу в чудовище. Одиссею с помощью волшебной травы удается сохранить человеческий облик. Проведя год на острове чародейки, он отправляется в царство мертвых, чтобы узнать о своей дальнейшей судьбе. Р.-Грейве указывает, что место обитания Кирки остров Эя - «это типичный остров мёртвых», а «превращение людей в зверей говорит об идее метемпсихоза, но при этом следует отметить, что свинья чаще всего была священным животным богини смерти, которая кормит её кизилом Крона, т.е. красной пищей мертвых, что, скорее всего, означает, что это просто души умерших» [Грейвс 2001: 386].
На первый взгляд не понятно, почему Паунд решил использовать именно вынесенные в заголовок нашего доклада греческие слова, контекстуальное окружение которых в «Одиссее» не придает им особой символичности. Тем не менее, они, очевидно, были важны для американского автора, который обращался к ним и в других Cantos. Например, в XXXIX Canto им приводится, наряду с другими, неполные 227-й и 228-й стихи. В переводе В. А. Жуковского стихи 224-229 звучат так: «К спутникам тут обратяся, Политое, мужей предводитель, / Мне меж другими вернейший, любезнейший друг мой, сказал им: / "Слышите ль голос приятный, товарищи? Кто-то, за тканью / Сидя, поет там, гармонией всю наполняя окрестность. / Кто же? Богиня иль смертная? Голос скорей подадим ей"» [Гомер 1959: 128].
Согласно A Greek-English Lexicon, первое значение отложительного глагола phtheggomai3 «utter а sound or voice, esp. loud and clear» [Greek-English Lexicon 1996: 1927]. Он может обозначать как голос человека, так животных и птиц, а также звуки, издаваемые неодушевленными предметами. Таким образом, в словах Гомера имеется некая ирония: Политое призывает товарищей сделать то, что им предстоит позже делать и в образе свиней. Цитата, использованная Паундом, приобретет еще большую смысловую насыщенность, если привлечь Второе Послание Петра, где апостол, ссылаясь на известный библейский образ заговорившей человеческим голосом Валаамовой ослицы (Числ. 22:30), использует аористное причастие от рассматриваемого нами глагола: phthegksamenon (II Пет. 2:16)4. Как известно, превращенные Киркой в свиней спутники Одиссея, в отличие от той ослицы, могли лишь хрюкать5 (Od. X, 239; в переводе Жуковского это 240 стих). Главное, однако, не в оттенках значений этого глагола. Используя данную гомеровскую цитату в своем Canto, Паунд, очевидно, желал с ее помощью привлечь внимание читателей к некоей важной мысли, которую мы и попытаемся разгадать.
Canto XLVII нечасто становилось предметом специального рассмотрения исследователей. X. Уайтмайер кратко отмечает смешение в данном Canto «первых непосредственных отголосков Уитмена» [Witemeyer 1985: 96] в поэме с аллюзиями из греческой культуры и елизаветинской эпохи.
Л.Сьюретт в книге «Свет из Элевсина» рассматривает сюжет данного Canto в контексте своей основной идеи о ведущей роли символики Элев-
синских мистерий во всей поэме Паунда. По мнению исследователя, творческое сознание поэта, основываясь на популярных работах Фрейда, Фро-бениуса и Фрэзера, сплетает в поэме два взаимосвязанных процесса смерти и рождения; при этом религиозное чувство посвященного, проходящего через своеобразные ритуалы, основано на примитивной первобытной сексуальной чувственности. Одиссей «должен испытать ритуальную смерть через путешествие в Гадес» [Surette 1979: 64], для этого он вступает в некий священный брак с Киркой. Кирка же (наряду с Афродитой, и данная пара богинь в поэме повторяет пару Персефона - Кора в Элев-синских мистериях) находится на границе Иного мира и имеет «ключи от откровения» [Surette 1979:
64], необходимого герою для избавления от скитаний. Спуск Одиссея в царство мертвых в поэме Паунда «осторожно соединен с hieras gamos [между Одиссеем и Киркой] и богоявлением Афродиты» [Surette 1979: 65].
X. Кеннер в статье «Паунд и Гомер» отмечает, что источником образа Одиссея в «The Cantos» наряду со знаменитой эпической поэмой древних греков была также «Божественная комедия» Данте, из которой герой поэмы Паунда берет свою «жажду новизны» [Kenner 1985: 8]. Следует отметить, что в упоминаемых X. Кеннером «Одиссее» и «Божественной комедии» - путешествие героя имеет различный исход. У Гомера Одиссей вновь посещает Эю, повстречавшись с обитателями Аида и обретя новые знания, которые сыграют свою роль в его последующем возвращении на родину. У Данте Одиссей, отправившись «увидеть мир безлюдный» почти достигнув горы Чистилища, гибнет6: «<...> Когда гора, далёкой грудой тёмной, открылась нам /<...> От новых стран поднялся вихрь, с налёта / Ударил в судно, повернул его / Три раза в быстрине водоворота; / Корма взметнулась на четвёртый раз, / Нос канул книзу, как назначил Кто-то, / И море, хлынув, поглотило нас» [Данте 1967: 188]. Начальные строки Canto XLVII Кеннер рассматривает как парафраз и расширение непосредственно гомеровских строк из монолога Кирки, процитированных Паундом в Canto XXXIX. Собственно же гомеровская цитата в Canto XLVII исследователем не рассматривается.
Ф.Рид также отмечает перекличку между Canto XXXIX и Canto XLVII. Появление в XLVII английского варианта того, что прозвучало по-гречески в XXXIX расценивается исследователем как свидетельство того, «совет <Кирки> усвоен» [Read 1969: 114]. Одна из греческих цитат, замыкающая «английский» монолог Кирки в Canto XLVII, называется эхом прозвучавшего по-английски в Canto XXXIX призыва: «Let us call to her quickly!» [Read 1969: 115]. Кроме голоса Кирки, Рид усматривает в Canto XLVII голос прорицателя Тиресия, дающего «совет» Одиссею-Паунду - герою поэмы, путешествующему в ад (последнему - Паунду - еще не довелось пройти «персональное испытание Одиссея», и в отношении него совет Тиресия «не достигает цели» [Read 1969: 114-116]).
Таким образом, ни в одной из доступных статей, посвященных творчеству Э.Паунда, не истолковыва-
ется использование рассматриваемого адгортативно-го конъюнктива и компаративной степени наречия в его стихах. Попытаемся внести свой вклад в это дело.
И в XLVII, и в XXXIX Canto неоднократно говорится о различных звуках. Чаще их издают не люди, а животные или неодушевленные предметы. В XLVII читаем о рычании собак Скиллы, о крике совы и ласточки, о разговоре корней. В XXXIX ткацкий станок издает свой «thkk, thgk», слышится пронзительный звук (the sharp sound) песни под оливами, девушки говорят о совокуплении, звери - о еде, ver novum, canorum (лат.: «весна новая, певучая, весна новая7), kalon aoidiaei (греч.: «прекрасно поет») и т.д. Таким образом, именно образ звука можно считать одним из ключевых для понимания этих Cantos (как, впрочем, и других). Ведь испанское слово canto означает «пение, песнь». Греческие слова, транслитерируемые тут же латиницей8, приводятся без перевода, оставаясь для большинства читателей / слушателей лишь звуками, своеобразной мелодией к английскому тексту. Сам Э.Паунд в статье «Zweck, или цель» писал: «всякий англосакс ненавидит всякое возвышенно звучащее слово, а в особенности незнакомое греческое слово» [Паунд 2000: 97]. Не даром существует английская пословица: «it is Greek to me» в значении «это - китайская грамота». Послушаем, однако, одну лишь греческую «мелодию» XLVII Canto «без слов»: phtheggometha thasson <...> tu Diona kai Moirai ton Adonin <...>- «скорее подадим голос <..> ты, Диона, и Мойры Адониса <...>» Последняя фраза, повторяющаяся в конце Canto, - фрагмент «Плача об Адонисе» греческого поэта II в. до P. X. Биона, подражателя Феокрита. Приведем перевод стихов 93-94 этого стихотворения на русский язык: «Плачет Диона, но громче пронзительным криком взывают / Мойры; его (Адониса) возвратить хотели б они из Аида<...>9» [Бион 1958: 174].
Сопоставив два явно выделяющихся на фоне английского текста греческих фрагмента, следует предположить, что слова phtheggometha thasson, которыми у Гомера Политое призывает товарищей обратиться к Кирке, у Паунда оказываются принадлежащими самой Кирке, обращающейся затем к Дионе10 (у Паунда, напомним, «ты, Диона») и Мойрам с просьбой оплакать Адониса.
Миф об Адонисе, спутнике и возлюбленном Афродиты, имеет сирийское происхождение и символизирует умирание и расцвет природы. В греческом его варианте спор Афродиты и Персефоны из-за прекрасного юноши разрешает Зевс, постановив, что треть года Адонис должен проводить в Аиде у Персефоны, вторую треть - в надземном мире с Афродитой, оставшуюся треть - там, где пожелает (Адонис пожелал и это время проводить с Афродитой). Празднества в честь Адониса, называемые Адонии, проходили в Передней Азии, Египте, Греции, Риме. Торжества продолжались в течение двух дней, в первый из которых оплакивали исчезновение Адониса в царстве мертвых, а во второй праздновали его возвращение. Мотив оплакивания Адониса, разрабатываемый Бионом, связан именно с этим ри-
туалом. Дж. Фрэзер, в своей изданной в Лондоне в 1923 г. «Золотой ветви», вероятно, не оставшейся без внимания со стороны Э. Паунда, рассматривая культ Адониса, так объясняет этимологию его имени: «Настоящее имя божества было Таммуз; имя Адонис происходит от семитского слова adon ("господин", "господь") - уважительная форма обращения к нему верующих. Греки, однако, плохо поняв его смысл, превратили эту форму обращения в имя собственное» [Фрэзер 2003: 343]. Отождествление11 Адониса и Таммуза основано на общности сюжета умирания героя и возвращения из мира мёртвых к возлюбленной - Афродите и Иштар, соответственно. В поэме Э.Паунда, в Canto XLVII, упоминаются оба имени - и Адонис, и Таммуз - тем самым обогащается сфера мифологических аллюзий.
Паунд, не упоминая другого мотива греческого мифа об Адонисе - превращении его в цветок тоскующей Афродитой, замечает: The sea is streaked red with Adonis и Falleth / Adonis falleth. / Fruit cometh after. The small lights12 drift out with / the tide, / sea’s claw has gathered them outward, / Four banners to every flower / The sea’s claw draws the lamps outward (Canto XLVII). Образ моря, «испещренного кровью» явно перекликается с описанием финикийского праздника Адониса у Фрэзера, сообщающего, что весной, когда он справлялся, «красная земля, на огромных расстояниях смытая с гор дождем, придает речной и даже морской воде кроваво-красный оттенок. Считалось, что это малиновое пятно и есть кровь Адониса, которого ежегодно смертельно ранит вепрь на горе Ливан» [Фрэзер 2003: 353]. Подобную же информацию сообщает Лукиан в сочинении «О сирийской богине» (Luc. De Syr. dea 6-8).
Кроме того, в связи с этими цитатами уместно процитировать ещё один пассаж из «Золотой ветви» Фрэзера: «В Афинах великий праздник поминовения усопших приходился на середину марта, когда зацветали первые цветы. <...> Название этого праздника - праздник цветов - как нельзя лучше гармонирует со смыслом справляемых обрядов, поскольку греки действительно полагали, что, когда распускаются цветы, несчастные духи выползают из своих тесных жилищ. Поэтому в теории Ренана, который видел в мистериях Адониса мечтательно-сла-дострастный культ смерти, осознаваемой не царицей ужаса, а коварной волшебницей, завлекающей и навеки убаюкивающей свои жертвы, есть доля истины» [Фрэзер 2003: 358]. Учитывая эти слова, можно с достаточной долей вероятности говорить о том, что Паунд читал их и при создании своего XLVII Canto попытался отобразить их в своих стихах. Образ Кирки, волшебницы, завлекающей людей и превращающих их в животных, посылающей Одиссея в Аид, является прекрасной поэтической заменой ренановской богини смерти.
Кирка, однако, предупреждает Одиссея о том, что некую черту, отделяющую живых от мёртвых, переступать нельзя, она говорит герою: Knowledge the shade of a shade, / Yet must thou sail after knowledge / Knowing less than drugged beasts. / phtheggometha thasson (Canto XLVII). Если понимать
греческие слова как передачу волшебницей речи Политоса, получится, что именно он и его товарищи являются теми, кто знает меньше «опьянённых наркотиком зверей» (drugged beasts). Ведь сохранившие рассудок (стих 240-й десятой песни) свиньи, в которых Кирка превратила их, знали уже больше. (Кстати, сохранил рассудок и Тиресий, к которому Кирка отправляет своего гостя.) Знает меньше их и сам Одиссей, не побывавший в их облике, то есть не причастившийся этой своеобразной смерти. Поэтому ему и необходимо отправиться в царство мертвых. Греческая цитата из речи его товарища, ещё не превращенного в животное, является своеобразным символом перехода в иной мир.
Оба греческих фрагмента оказываются связаны-ми с символикой смерти - с путешествием в Аид. При этом в обоих мифологических сюжетах Э. Паунд использует именно мотив отправления в царство мертвых. Кирка отправляет в Аид Одиссея. Она призывает Афродиту-Диону оплакивать уход Адониса (этот сюжет является художественной параллелью истории Иштар и Тамуза), что образует первую часть периодически повторяющегося ритуала, за которой следует радостная встреча его при возвращении. Таким образом, сопоставление этих сюжетов содержит в подтексте обязательное возвращение героя из царства мертвых.
В монологе Кирки, который является основной темой в Canto XLVII, на уровне аллюзий и сопоставления мифологических мотивов содержится весь сюжет путешествия в царство мертвых и возвращения оттуда. На этой мифологической основе, по замыслу автора, придающей поэме требуемую эпичность, строится образ познания-путешествия, доходящего до последнего для смертных предела. Кирка напутствует Одиссея, напоминая об участи его товарищей, испытавших своеобразное состояние смерти в облике свиней, и тем предостерегает его от безвозвратного уподобления теням умерших.
1 В пер. с греч. «paideuma» - предмет обучения или преподавания, дисциплина, наука.
2 Термин, введенный Фробениусом, по мнению Т.Рэдмана, подразумевает «тотальное <...> выражение любой культуры, проявленной во всех её формах» [Redman 1987: 84].
3 Корень этого глагола известен благодаря сло-
вам дифтонг и монофтонг.
4 Отметим, что второй и последний раз в новозаветном корпусе форма от глагола phtheggomai употребляется в Деяниях апостолов, где рассказывается
о том, что иудейские начальники, старейшины и книжники пытались запретить Петру и Иоанну говорить (phtheggesthai) и учить о имени Иисуса (Деян.
4:18).
5 Впрочем, в XXXIX Canto звери у Кирки говори-
ли о еде.
6 М.Лозинский в Примечании к «Божественной комедии» указывает, что Данте в интерпретации истории Одиссея «по-своему перерабатывает» после-гомеровскую легенду, сообщаемую Плинием Старшим и Солином (I и III вв. по P. X., соответственно), «согласно которой Улисс, по возвращении на Итаку,
выплыл в Атлантический океан, основал Лиссабон (Улиссин) и погиб в бурю у западного берега Африки» [Лозинский 1967: 579]. «Переработка» Данте состоит в частности в том, что у него Одиссей непосредственно от Кирки-Цирцеи отправляется в своё последнее плавание, о чём и сообщает, начиная свой рассказ со слов: «Когда / Расстался я с Цирцеей, год скрывавшей / Меня вблизи Гаэты <...>» [Данте 1967: 187].
7 Весьма экстравагантный перевод этого латинского фрагмента, не учитывающий латинскую грамматику, даёт Г. Сингх: «Spring once more, the harmonious song, / Spring once more». [Singh 1988:
65]
8 Иногда Паунд употребляет очень редкие грецизмы, например, слово апелиота, правильнее - афелиота - «восточный ветер»: Is Zephyrus more light on the bough, Apeliota / more light on the almond branch? (Canto XLVII).
9 По словам комментатора, 93-й «стих плохо сохранился. Диона - мать Афродиты; упоминание ее здесь не вполне понятно: правда, она может разделять горе дочери» [Грабарь-Пассек 1958: 318]. В 134-ом стихе I Идиллии Феокрита «Афродита хотела бы воскресить Дафниса, с которым она враждовала при жизни, но Мойры уже перерезали нить его жизни. Здесь автор прибегает к гиперболе - даже Мойры, властительницы судьбы, хотели бы вернуть Адониса, но и их заклинания бессильны перед волей Персефоны - Коры, царицы Аида» [Грабарь-Пассек 1958: 318].
10 Ниже снова следует обращение к Одиссею: То the cave art thou called, Odysseus (Canto XLVII).
"Оригсн. например, сообщает: «<...> говорят, тот, кто называется у эллинов Адонисом, у евреев и сарматов называется Таммузом» (Orig. Select, in Ezech. Vol. 13. P. 797. lin. 53-54; Cm.: Patrologiae cursus completos).
12 О фонариках, дрейфующих в заводи, говорилось выше: The small lamps drift in the bay /And the sea's claw gathers them. /<...> The red flame going seaward. /<...> From the long boats they have set lights in the water, / The sea's claw gathers them outward (Canto XLVII). Очевидно, это намек на японский праздник поминовения усопших Бон, отмечаемый с 13 по 15 июля. В последний день празднования вечером по реке, озеру или морю пускают множество небольших лодок, в которых, как считается, духи умерших, приходившие на время праздника к своим семьям, отправляются обратно в загробный мир. На носу каяедой лодки горит фонарик, освещающий путь туда.
Список литературы Pound Е. The Cantos of Ezra Poud: Cantos of Ezra Pound. New York, 1989.
Бион Плач об Адонисе // Феокрит. Мосх. Бион. Идиллии и эпиграммы / Пер. и комментарий М.Е.-Грабарь-Пассек. М., 1958.
Гомер. Одиссея/Пер. В.А.Жуковского. М., 1959. Данте А. Божественная комедия / пер. М. Лозинского // Данте А. Новая жизнь. Божественная комедия. М., 1967.
Грабарь-Пассек М.Е. Комментарий // Феокрит. Мосх. Бион. Идиллии и эпиграммы / Пер. и комментарий М. Е. Грабарь-Пассек. М., 1958.
Грейвс Р. Мифы древней Греции. Кн. 2. М., 2001.
Лозинский М. Примечания // Данте А. Новая жизнь. Божественная комедия. М., 1967.
Маттисен Ф.О. Поэзия // Литературная история Соединенных Штатов Америки. М., 1979.
Паунд Э. Zweck, или Цель // Паунд. Э Путеводитель по культуре. М., 2000.
Пробштейн Я. Вечный бунтарь // Паунд. Э Стихотворения и избранные Cantos. СПб., 2003.
Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / пер. М. К. Рыклина. М., 2003.
Элиот Т. С. Традиция и индивидуальный талант / пер. А.М.Зверева // Элиот Т.С. Назначение поэзии. Статьи о литературе. Киев, 1996.
A Greek-English Lexicon (compiled by H.G.Liddell and R. Scott, revised and augmented throughout by H.S.Jones. Oxford, 1996.
Kenner H. Pound and Homer // Ezra Pound among the Poets. Chicago, 1985. P. 1-12.
Patrologiae cursus completos. Series Graeca / ed. J.-P. Migne.
Read F.Jr. A Man of No Fortune // Motive and Method in The Cantos of Ezra Pound. New York, 1969. P. 101-123.
Redman T. Ezra Pound and Italian Fascism. Chicago, 1987.
Simpson L. Three on the Tower. The Lives and Works of Ezra Pound, T. S. Eliot and William Carlos Williams. New York, 1975.
Singh G. Transcultoral poetics. Delhi, 1988.
Surette L. A Light from Eleusis. Oxford, 1979.
Witemeyer H. Clothing the American Adam // Ezra Pound among the Poets. Chicago, 1985. P. 91-103.
Н.Ф.Брыкина (Волгоград)
ФУНКЦИИ ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТИ В ПОЭМЕ ВЕН.ЕРОФЕЕВА «МОСКВА - ПЕТУШКИ»
Без сомнения, самое яркое свойство постмодернистской поэтики - интертекстуальность. Интертекст - особое пространство соединения и взаимодействия бесконечного множества цитатных осколков разных культурных эпох. Теоретики постструктурализма обосновали эту категорию как всеобщий закон литературного творчества. Так, например, Ролан Барт писал: «Всякий текст есть интер-текст по отношению к какому-то другому тексту, но эту интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение: всякие поиски «источников» и «влияний» соответствуют мифу о филиации произведения, текст же образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат - цитат без кавычек» [Барт 1989:418]. Такое понимание интертекстуальности имеет самое прямое отношение к постмодернизму, в котором это свойство стало осознанным приемом.
Однако, говорить об осознанности и специальности использования интертекста как приема по отно-
© Н.Ф.Брыкина, 2008
