CC BY
71
ФИЛОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2011. № 3. С. 226-231.
УДК 398.22
И. К. Феоктистова
ПОВЕСТВОВАНИЯ О ГОРНОМ БАТЮШКЕ В СБОРНИКАХ А. МИСЮРЕВА:
ВОПРОСЫ ЖАНРА И ФОРМЫ БЫТОВАНИЯ
Впервые с точки зрения жанра и формы бытования детально проанализированы рассказы о мифологическом персонаже рабочего фольклора Западной Сибири Горном Батюшке, собранные и опубликованные Александром Мисюревым.
Ключевые слова: мифологический персонаж, образ, жанр.
В 1930-е гг. сибирский журналист, писатель, собиратель фольклора Александр Мисюрев записал и в 1938 г. впервые опубликовал текст повествования о мифологическом персонаже русского рабочего фольклора Алтая Горном (Горном Батюшке) [1].
Во второе издание были включены новые материалы, собранные на Кузнецком Алатау, цикл о Горном составил 11 текстов [2]. В полном объеме и без какой-либо литературной обработки и правки произведения были включены в последнее издание 1959 г., подготовленное лично Мисюревым [3, с. 68-83].
Как показывают вступительные статьи и комментарии, автор-составитель всерьез изучал устную традицию русского народа. Его интересы выходили далеко за рамки простой фиксации текстов рабочего и ямщицкого фольклора - Мисюрев показывал типологическое сходство рассказов горнорабочих и крестьян, старался выяснить происхождение отдельных мифологических мотивов [4, с. 38-46].
В годы тотального запрета публикаций и исследований в области русской мифологии Мисюреву удалось обнародовать повествования о контактах человека со сверхъестественным существом - так называемым Горным, или Горным Батюшкой, Горным Хозяином.
Образ Горного Батюшки как одного из фантастических персонажей фольклора горнорабочих исследовали Р. Р. Гельгардт [5],
Н.А. Швабауэр [6]. Ученые отметили и проанализировали наиболее яркие и частотные мотивы: типологическое сходство с образами лешего и домового, мотивы высокого роста, невидимости, наказания за нарушения запрета, требования бескровной жертвы, спасения горняков от гибели в шахте и др. [5, с. 206-211; 6, с. 12-13, 17].
Некоторые наблюдения о жанре и форме повествований, входящих в цикл «Про Горного Батюшку», в 1965 г. были сделаны С.Н. Аз-белевым. С точки зрения жанра и формы, по мнению исследователя, только один текст «может быть назван легендой - “Пей да нас не оставь”. Остальные десять - воспоминания <...> Напечатанные здесь рассказы в большинстве своем - повествования “очевидцев” о их встречах с “Горным”, о его невероятных проделках и т. п. Некоторая же часть этих рассказов - своего рода опровержения того, о чем говорится в остальных: рассказчики заявляют, что они не верят в “Горного”, что другим рабочим просто “мерещилось”, потому что они были суеверны и необразованны» [7, с. 124-125].
© И.К. Феоктистова, 2011
Устные прозаические произведения, которые ученый квалифицировал как воспоминания «очевидцев» о встречах с Горным и легенду, в современной фольклористике принято называть мифологическими, или суеверными, рассказами в форме мемората и фабулата (былички и бывальщины) [8, 9].
Поскольку повествования цикла, за исключением рассказа «Не угодил», являются контаминированными, то в данной статье впервые с точки зрения жанра и формы бытования будут исследованы самостоятельные в сюжетном отношении части текстов.
Взяв за основу определение С. В. Волкова, отметим, что суеверный устный рассказ (в форме мемората и фабулата) повествует о контакте человека с элементами иного мира, чаще всего речь идет о встрече человека с мифологическим персонажем [10, с. 91-92].
Указанные выше формы являют собой крайние точки повествовательного процесса: бытование начинается с личного воспоминания участника или очевидца события (меморат), а завершается текстом, прошедшим обработку в рамках традиции (фабулат). Совершенно очевидно, что формирование фабулата происходит постепенно. Все этапы движения проследить невозможно, но можно выделить его начало, когда устная передача состоит из одного-двух звеньев. О необходимости исследований в данном направлении свидетельствуют, например, материалы учебника В.П. Аникина [11]. Развивая концепцию С.Н. Азбелева [7, с. 120], автор выделяет тексты переходного типа между устными рассказами-воспоминаниями (т. е. меморатами) и преданиями. От меморатов тексты переходного типа отличаются тем, что уже вошли в традицию, но, в отличие от преданий, это произошло сравнительно недавно [11, с. 283-288].
Поскольку жанры народной прозы между собой тесно связаны, формируя межжанровые образования [12, с. 213216], тексты переходного типа (начальную фазу формирования фабулата) можно обнаружить в суеверных рассказах и христианских легендах. Обратимся к текстам о Горном с целью определения их жанровой принадлежности и формы бытования. Для удобства мы пронумеровали произведения (1-11) и отдельные части составных (контаминированных) повествований, например: 1.1, 1.2 и т. д.
Открывает цикл контаминированное повествование «Всяки чудеса» (1) [3, с. 6871], в котором можно выделить семь самостоятельных рассказов.
1.1. Развернутое поверье о том, что Горный (хозяин земли) наказывает за упоминание в разговоре попа или зайца: «Што поп, што заяц - все едино». Наемные крестьяне, не знающие о запретах, упоминали попов, Иисуса, немец-управляющий грубо отругал их за божбу: «Тут вам не церква, а работа! Так вас и перетак, накличете Горного на свои дурацкие башки!»
Совершенно очевидно, что запрет молиться, упоминать Господа не носит тотальный характер, а касается исключительно горных работ.
1.2. Поверье, что Горный не любит свиста плюс рассказ-подтверждение. В нем содержится уточнение, что Горный в отместку сам начинает свистеть во всех просеках забоя, особенно по ночам, вызывая ужас горнорабочих.
1.3. Рассказ о наказании за похвальбу (рабочий Огарков спьяну вызвал Горного драться и был им жестоко избит). Здесь также имеется мотив быть невидимым. Противника видит только Огарков, остальные наблюдают процесс избиения, переданный глаголами в безличной форме: «...из наших рук его вырвало <...> опять его как костыльнет».
Одновременно Горный, приняв облик высокой пихты, преследует рабочих, спасающихся бегством - двух русских и татарина Ахмета. Интересно, что Ахмет просит товарищей по несчастью для спасения молиться «русскому Богу»: «Ахметка мне и говорит.:
- Нашему Магомету ничего веры нету, давай русскому Богу молись, а то пропадем'.!»> [3, с. 69].
Налицо противоречие в верованиях: с одной стороны, не рекомендуется упоминание попов, божба (всуе) во время работы на прииске, но можно молиться с целью защиты.
1.4. Горный преследует семью рассказчика (пугает сначала детей, а потом и взрослых), пока не получает бескровную жертву (спирт и крепкий табак). Устойчивый мотив - чрезмерно высокий рост мифологического персонажа («мужик приходил, до потолка ростом», «идет навстречу мужик с лесину ростом») и невидимость (дверь «сама собой отворяется»).
1.5. Горный пугает пожилую женщину (материну мать»), оказавшуюся в чужом пространстве в пограничное время: она в
позднее время шла одна по тайге в гости к дочери и заблудилась, промокла. «Мужик ростом со скалу, о двух головах» появился из чашд, когда женщина под пихтой пережидала дождь, заговорил с ней:
«- Ты, баба, сидишь?
- Сижу.
- Трясешься?
- Трясусь.
- Ну и трясись.
И пропал.
Наутро едва добралась до Спасского-то. Тряслась три дня и три ночи: Горный трясучку нагнал» [3, с. 70].
Этот текст заслуживает более подробного анализа. Выражение «материна мать», а не «моя бабка» может свидетельствовать о том, что история была услышана исполнителем от собственной матери, т. е. налицо начальная фаза формирования фабулата: можно отметить один или два факта устной передачи.
Действие рассказа происходит в лесу, покрывающем горный массив, поэтому хозяином территории остается Горный. Здесь сохраняется устойчивый мотив высокого роста мифологического существа, однако используется сравнение со скалой. Этот прием должен указывать, что рост Хозяина в данном случае превышает высоту деревьев. Антропоморфный облик нарушает еще одна телесная аномалия -две головы, мотив является уникальным для всего цикла.
Хозяин решает проучить женщину за ее опасные прогулки (нарушение ритуального поведения) и налагает заклятье, продолжительность которого ограничена тремя сутками.
1.6. Горному нравится, когда в его владениях живут и работают люди («без людей-то ему скучно»). Чтобы «приманить» новых рабочих вместо получивших расчет, он по вечерам затевает песни и пляски. Когда выходят посмотреть, то никого не обнаруживают.
1.7. Горный в облике смотрителя вызывает рабочих на поверхность обедать, тем самым спасая от обвала. «Знающий»> реальный смотритель посоветовал спасенным поделиться с Горным полученной водкой.
Таким образом, данное контаминиро-ванное повествование состоит из семи частей, которые могут бытовать самостоятельно: развернутое поверье (1.1), поверье в сжатом виде плюс суеверный ме-морат (1.2), четыре суеверных мемората (1.3, 1.4, 1.6, 1.7), а также один рассказ
переходного типа - начало формирования фабулата (1.5).
В тексте 2 «Не угодил» [3, с. 71-72] речь идет о жестоком наказании за похвальбу: вначале Горный пугал и мучил детей рабочего, а затем тот погиб в результате несчастного случая. В финале рассказчик делает вывод:
«А все из-за чего? Кирюха, как пришел на Казаны, выхвалялся:
- Я вашего Горного не боюсь!
Горный-то не любил, когда кто выхваляется. Он тут хозяин». С жанровой точки зрения это суеверный меморат, рассказ со слов очевидца.
Текст 3 «Спасибо» [3, с. 72] представляет контаминацию двух суеверных ме-моратов. В первом случае исполнитель рассказывает, как оставшиеся работать люди слышат, будто впереди них гремит тачка, кто-то еще работает. Старшие объясняют новичку, что это «Горный тачку катат Знай Горного!»
Во втором меморате типичная история, как Горный в облике начальства (в данном случае это становой) вызывает рабочих на поверхность, спасая их от обвала: «Горный позвал, спасибо ему».
Текст 4 «Куян» (заяц) [3, с. 72-73] состоит из двух рассказов о спасении. В первом случае перед нами повествование переходного типа, начало формирования фабулата: мужчину, работающего в ночное время, некий Степашка спешно вызывает на поверхность, чтобы поесть горячих блинов. Когда мужчина поднялся, произошел обвал: «Блинов никаких не было, Степашка его не звал. Это Горный». Данный рассказ уже вошел в традицию, но сохраняет некоторые подробности, присущие меморату: известны имена, место, время суток, обстоятельства.
Во второй истории рассказчик был участником событий. Однажды заяц попал в штольни и рабочие стали его гонять, тому удалось ускользнуть от погони. Потом появился Горный в облике хозяина прииска Борзова и всех отпустил с работы. Позже выяснилось, что, пока рабочие ходили разбираться, произошел обвал, засыпало инструменты. Финальная часть рассказа носит декларативный характер: «Горный нам знак подал. Он - Хозяин Земли, ему жалко народ. А Борзова и компанию ему не жалко было».
Рассказ своеобразен тем, что рабочие спасены после того, как они выгнали из штольни зайца, которого по неясным причинам Горный не любит.
Текст 5 «Пойдем стараться» представляет собой контаминированное повествование, состоящее из двух рассказов промежуточного типа: исполнитель слышал их от участников событий.
5.1. Горный пугает людей с целью получить жертвоприношение: когда люди только легли спать, в избушку вошел незнакомый человек, молча надел всю одежду, какая есть, и ушел. Рабочие кинулись вслед, но у порога обнаружили, что их одежда на месте. Чтобы избавиться от подобных визитов, для Горного высыпают в просечку семь фунтов табаку.
5.2. Рабочего Андрея Степановича
Ханжина ночью разбудил товарищ из соседней казармы и позвал «стараться», т. е. добывать золото. Андрей Степанович хотел пойти, но передумал, когда «товарищ» так хлопнул за собой дверью, что раздался «гул по казарме». Утром выяснилось, что настоящий товарищ ночью в казарму не приходил. В финале рассказчик подчеркивает: «Андрей Степанович до
самой смерти жалел, чо тогда робость взяла. Пошел бы с Горным, он бы ему гору золота насыпал» [3, с. 73-74].
Данный текст обнаруживает веру в то, что Горный может дать богатство старателю. Этот мотив в цикле не повторяется, но общий мотивный фонд мифологических рассказов заставляет сделать вывод о том, что полученное таким образом богатство не делает человека счастливым.
Рассказы объединяет мотив прихода мифологического существа в помещение, где ночуют люди (казарма, избушка). Это не дом в строгом смысле слова, а временное пристанище, расположенное рядом с прииском.
Текст 6 «Пей да нас не оставь» состоит из трех отдельных повествований. В двух первых Горный (здесь его называют Горным Батюшкой) спасает рабочих от обвала, приняв облик начальства (нарядчика, исправника). В третьем рассказывается, что Горный Батюшка ночью полностью ломает начатую шахту, подавая тем самым знак о запрете вести добычу металла в этом месте. Предостережение было проигнорировано владельцами из-за богатства месторождения, во время проходки новой шахты горняки едва не погибли в результате затопления.
Последняя часть в смысловом плане тесно связана с предшествующей, но может бытовать самостоятельно. Здесь подчеркнуто, что горняки не просили помощи у Бога, а обращались к Хозяину мест-
ности с заклинанием: «Дай, Горный!»,
приносили бескровную жертву (лили в хороший забой водку), произнося при этом заговорно-заклинательную формулу: «Пей, Батюшка Горный, да нас не оставь»>. Подытоживая, исполнитель говорит: «. был он вроде черта, только добрый» [3, с. 74-75]. В данном случае перед нами описание окказионального обряда, суеверный фабулат.
Текст 7 «Верь, не верь.» уникален тем, что повествование поочередно ведут двое рассказчиков - супруги Иван Николаевич и Пелагея Федоровна Метелевы (далее - Иван, Пелагея) [3, с. 75-78].
Рассмотрим структуру данного повествования и проанализируем части, в которых фигурирует Горный (Горный Хозяин):
7.1. Иван вспоминает о тяжелых условиях труда в старое время (меморат).
7.2. Пелагея рассказывает, как Горный отвел золото с богатого прииска за то, что поп отслужил молебен. Когда людей перевели в другое место, Горный расстроился («Тятя, мужик идет большой, ох и плачет!»), а затем каждый вечер пугал семью сторожа («фабрика гудит, и кони, и люди шумят»; «возчики ругаются») - это суеверный меморат.
7.3. Иван. Горный вначале пугает людей, а затем наказывает - отводит золото за то, что они по пути к прииску освещают путь берестяными свечками. Интересно, что источник освещения только формой напоминает церковную свечу, но и этого мнимого сходства оказалось достаточно, чтобы вызвать гнев мифологического существа (суеверный меморат).
7.4. Пелагея рассказывает, что Горный предупреждал о пожаре: «На Центральном в двадцать третьем году старая электростанция сгорела. А как ей сгореть, он пошел через гору в лог с ревом, с криком Всю ночь ревел». Это уникальный пример предупреждения, не связанного напрямую с горными работами (суеверный фабулат).
7.5. Иван подтверждает, что Горный «знак подает. Бывает, что и спасает» (поверье), рассказывает о двух случаях.
7.5.1. Суеверный меморат с типичным сюжетом: Горный в облике исправника приказывает людям, работающим ночью, подняться на поверхность. Когда рабочие вышли, во всех забоях произошел обвал.
7.5.2. Рассказ некоего старичка: ему во сне привиделся «человек большого
роста» и посоветовал положить в укромном месте забоя «фунт вахрамеевского табаку, трубку хорошую», пообещав за это показать золото. Рабочий так и сделал, в результате «золото открылось». Необходимо подчеркнуть, что речь идет не о богатстве, а о спасении артели: рабочие задолжали хозяину прииска, их лишили хлеба и грозили судом.
Мотив сновидения уникален для всего анализируемого цикла. По неясным причинам рабочие не делали попыток задобрить Горного. Можно предположить, что среди них не было «знающего» или обряд проводился в исключительных случаях (например, когда Хозяин пугал). Данный текст является суеверным фабулатом, поскольку прочно вошел в традицию: отсутствуют сведения о рассказчике, времени, месте происходящих событий.
7.6. Пелагея завершает общее повествование комическим рассказом о том, какими «чудаками» (т. е. темными, неграмотными) были люди в старое время.
Таким образом, основную часть кон-таминированного текста, записанного от двух исполнителей, составляют пять суеверных рассказов: три мемората и два фабулата.
В тексте 8 под названием «Отошла» [3, с. 78-80] можно выделить шесть частей: два суеверных рассказа (меморат и фабу-лат) и четыре рассказа-воспоминания о тяжелой жизни в царское время. Название и композиция произведения обусловлены тем, что исполнительница после установления советской власти утратила веру в Горного («От этого отошла»), стала активисткой.
Начинается повествование с суеверного мемората (детские воспоминания): (8.1.) Горный подает знаки (свист под окном, жар в кузнице), после чего рудник закрывают.
Далее следует суеверный фабулат: (8.2.) Горный в облике хозяйки шахты заставляет рабочих подняться на поверхность, спасая тем самым от лавины.
В тексте 9 «Какой он есть?» в основном говорится о жестоком обращении с рабочими и членами их семей в царское время, в финальной части повествования происходит развенчание могущества Горного: рассказчик не испугался странных ночных звуков в шахте и доказал их естественное происхождение [3, с. 80-81].
В данном случае перед нами пример так называемых антибьличек, которые в 1940-1980-е гг. использовались иссле-
дователями для подтверждения концепции о неизбежном разрушении жанра мифологических рассказов. Снятие цензурных ограничений на рубеже 19801990-х гг. позволило показать, что «некоторые черты мифологического мышления... сохраняются в массовом сознании, в политических идеологических системах, в художественной поэтической фантазии» вплоть до настоящего времени [13, с. 421].
В двух последних повествованиях исполнители настаивают на том, что рассказы о Горном недостоверны («мне ничего не блазнилось», «все это враки») [3, с. 81-83].
Текст 10 «Дурнинка» [3, с. 81-82] состоит из двух рассказов. В первом случае (10.1) это суеверный фабулат: Горный в облике урядника вызывает рабочих на поверхность, чтобы спасти от обвала.
Вторую часть (10.2) можно отнести к антибыличкам, построенным на опровержении суеверия: девушка, работающая в шахте, видела Горного в облике рассказчика, исполнитель доказывает ее ошибку.
В тексте 11 «Мерещилось им» можно выделить две части: (11.1) рассказчик отрицает существование Горного, приводя примеры гибели людей на шахтах (погиб и его старший сын), затем пересказывает суеверный фабулат, услышанный в раннем детстве (11.2), как Горный по ночам ходил и плакал. Старики сочли это дурным знаком, вскоре прииск закрыли [3, с. 82-83].
Таким образом, в одиннадцати повествованиях можно выделить тридцать пять самостоятельных частей. Шесть из них представляют воспоминания о тяжелых условиях труда до революции, в одной исполнитель рассказывает о трудовых заслугах в советское время, две являются анти-быличками, двадцать шесть относятся к сфере мифологических повествований: поверьям, суеверным меморатам, суеверным фабулатам, текстам переходного типа.
Лишь в одном случае можно выделить развернутое поверье (1.1), чаще поверье в сжатом виде сопутствует рассказу-подтверждению (1.2, 7.5). Двенадцать
суеверных рассказов о Горном являются меморатами, четыре текста - переходного типа (начало формирования фабулата, сохраняются сведения о времени, месте, обстоятельствах событий), девять - фабу-латы. Таким образом, в записях Мисюре-ва представлено примерно поровну суеверных меморатов и фабулатов и всего
два рассказа, опровергающих существование Горного.
В нашем распоряжении, к сожалению, нет современных записей рассказов алтайских золотодобытчиков, которые позволили бы сделать выводы о состоянии традиции, но смеем утверждать, что в той или иной форме суеверия сохранились.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Легенды и были. Сказания алтайских мастеровых / Сборник А.А. Мисюрева. Новосибирск, 1938. 216 с.
[2] Легенды и были. Фольклор старых горнорабочих Южной и Западной Сибири. Новосибирск, 1940. 232 с.
[3] Сибирские сказы, предания, легенды / сост. А. А. Мисюрев. Новосибирск, 1959. 231 с.
[4] Мисюрев А. А. О горнозаводском и приисковом фольклоре // Легенды и были. Фольклор старых горнорабочих Южной и Западной Сибири. Новосибирск, 1940. С. 9-46.
[5] Гельгардт Р. Р. Фантастические образы горняцких сказок и легенд (к типологической характеристике старого рабочего фольклора) // Русский фольклор. Т. VI. М. ; Л., 1961. С. 19з-226.
[6] Швабауэр Н. А. Типология фантастических персонажей в фольклоре горнорабочих Западной Европы и России : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Челябинск, 2002. 24 с.
[7] Азбелев С. Н. О жанровом составе прозаического фольклора русских рабочих // Устная поэзия рабочих России : сб. статей. М. ; Л., 1965. С. 111-126.
[8] Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975. 183 с.
[9] Зиновьев В. П. Указатель сюжетов сибирских быличек и бывальщин // Локальные особенности русского фольклора Сибири / отв. ред. Т. Г. Леонова. Новосибирск, 1985. С. 62-76.
[10] Волков С. В. Семантическая структура былич-ки // Вестник Московского университета. Серия 9, филология. 1992. № 5. С. 91-95.
[11] Аникин В. П. Русское устное народное творчество : учебник. М., 2001. 726 с.
[12] Феоктистова И. К. О жанровой системе русской народной мифологической прозы // Народная культура Сибири : материалы XIII научного семинара Сибирского регионального вузовского центра по фольклору / отв. ред. Т. Г. Леонова. Омск, 2004. С. 213-216.
[13] Мелетинский Е. М. Миф и двадцатый век // Мелетинский Е. М. Избранные статьи. Воспоминания. М., 1998. С. 419-426.
