CC BY
31
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2015. № 3
М.А. Тарасова,
кандидат филологических наук, сотрудник Института языкознания РАН; e-mail: masha.tarasova@mail.ru
ПОТЕНЦИАЛЬНОСТЬ КАК ТИПОЛОГИЧЕСКАЯ ЧЕРТА ЯЗЫКА ПЕРЕВОДНОЙ ПОЭЗИИ (на материале русских переводов современных англоязычных поэтических текстов)*
В статье рассматриваются потенциальные словообразовательные и грамматические явления, возникающие в русских переводах современных англоязычных поэтических текстов. Выявляется, что перевод поэзии в концентрированном виде отражает потенциальность принимающего языка. В статье последовательно обосновывается, что язык переводных поэтических текстов наиболее явно отражает потенциальность языковой системы, а также может выступать свидетельством активных процессов в общенациональном языке. Данные особенности определяют специфику перевода поэзии как особого типа межъязыкового взаимодействия.
Ключевые слова: перевод, современная англоязычная поэзия, потенциальность, межъязыковое взаимодействие.
Maria A. Tarasova,
Cand. Sc. (Philology), Fellow at the Institute of Linguistics, Russian Academy of Sciences; e-mail: masha.tarasova@mail.ru
POTENTIALITY AS A TYPOLOGICAL FEATURE OF TRANSLATED POETRY: A CASE STUDY OF RUSSIAN TRANSLATIONS OF CONTEMPORARY ENGLISH-LANGUAGE POETIC TEXTS
The article focuses on potential derivative and grammatical phenomena, emerging in Russian translations of contemporary English-language poetic texts. The author came to a conclusion that poetic translation reflects the potentiality of the recipient language in concentrated form. It has been stated and proved that the language of poetic translations reflects the potentiality of a language system most evidently, and can witness active processes in a national language. These features determine the peculiarity of translation as a special type of cross-language interaction.
Key words: translation, contemporary English-language poetry, potentiality, cross-language interaction.
Потенциальность, являясь общей характеристикой системы языка, по-разному реализуется в его подсистемах. Поэтический
* Исследование выполнено за счёт гранта Российского научного фонда (проект № 14-28-00130) в Институте языкознания РАН.
язык как подсистема общенационального языка [Ревзина, 1998] обладает рядом специфических свойств. «В прозе возможности языка "сдерживаются" модусом внеязыкового существования, в стихе модус собственно языкового существования высвобождает раскрытие языковых потенций» [там же, с. 22]. При этом «поэзия является той сферой языка, в которой общие тенденции его развития проявляют себя быстрее всего и наиболее явно» [Фатеева, 2006, с. 1]. Именно в языке поэзии потенциальность реализуется в полной мере.
В то же время переводные поэтические тексты, являясь как бы подсистемой внутри языка поэзии, не просто реализуют потенциальные возможности языка, а в концентрированном виде отражают потенциальность языковой системы, так как именно в переводах современных поэтических текстов создаются благоприятные условия для реализации потенциальности принимающего языка. Они определяются следующими факторами:
1) столкновение языков — переводчику требуется передать слово, форму или конструкцию, не свойственную принимающему языку;
2) стремление переводчика передать максимальное количество особенностей оригинала — языковых и формальных (ритм, длина строки и др.);
3) установка на коммуникативный успех — понятность для адресата, вследствие чего переводчик избегает окказиональных форм с высокой степенью аномальности и заимствований;
4) отношение поэта к языку как к системе возможностей.
Рассмотрим пример перевода текста Брайана Коффи, иллюстрирующий высокую концентрацию неузуальных форм в переводном поэтическом тексте:
floatingpast like who проплывая как те что
unarrested pace on несхвачены и спешат
to an after stilled in body в после молчное в теле
from a before body filled из алчного полного тела до
Now all dust breeze cries Всё пыль бриз крик
bird-shadow wheel-slur surge птицетень схлёб колеса взлёт волн
(B. Coffey) [Коффи, пер. Н. Скандиаки]
В данном отрывке стихотворения реализуются потенциальные слова и грамматические формы, причём концентрация их высока: в шести стихотворных строчках реализуются 4 потенциальные формы в оригинале и 5 — в переводе.
Количество потенциальных слов и форм в переводе превышает их количество в оригинале, что обусловлено тем, что запущенный
механизм потенциирования проявляется в поиске потенциальных соответствий узуальным словам и формам оригинала. Соответственно, реализуются две модели:
1) from a before body filled ^ из алчного полного тела до (модель «потенциальное ^ потенциальное»);
2) unarrested pace on ^ несхвачены и спешат (модель «узуальное ^ потенциальное»).
В первом примере постпозитивное функционирование предлога до спровоцировано неконвенциональным синтаксическим построением в оригинале: для английского языка не совсем обычным будет препозитивное использование before — a before body filled. В переводе отсутствие объекта действия ведёт к ещё более радикальному решению — концептуализации предлога и появлению потенциальной конструкции с абсолютивным предлогом.
Во втором примере обращает на себя внимание неузуальная форма несхвачен как эквивалент узуального английского причастия unarrested.
Поскольку мы утверждаем, что в переводных поэтических текстах реализуется потенциальность принимающего языка, для нас является принципиальным разграничение потенциальных и окказиональных словоформ, которое мы осуществляли лингвопоэти-ческим методом, то есть «выявлением мотивированности языковых единиц всех уровней в их проекции на целый текст» [Азарова, 2010, с. 13]. Дополнительно все словоформы, рассмотренные в работе, проверялись по «Национальному корпусу русского языка» (НКРЯ) и поиском в Интернете с целью выявления количества употреблений каждой из них.
Потенциальные слова отсутствуют в словарях, обнаруживают нулевые или единичные вхождения в НКРЯ, но для них характерно значительное количество вхождений в Интернете. (Например, существительное схлёб не встречается ни в словарях, ни в НКРЯ, зато в Интернете насчитывает 110 вхождений.) Это служит доказательством того, что язык переводной поэзии не продуцирует аномалии, а отражает актуальное состояние языка, активные процессы, протекающие в нём.
В языке русской переводной поэзии отдаётся предпочтение потенциальным словам и формам по отношению к окказионализмам. Однако и в переводных поэтических текстах могут возникать окказиональные слова и формы, правда, это окказионализмы особого рода, с низкой степенью аномальности, не нарушающие критериев понятности и прозрачности внутренней формы. Такова,
например, словоформа молчное из приведённого выше текста: to an after stilled in body — в после молчное в теле.
Still может переводиться на русский язык как существительным (тишина, безмолвие), так и прилагательным (бесшумный, тихий, безмолвный) в зависимости от синтаксической функции. Соответственно, на первый взгляд может показаться, что создание в английском тексте потенциального прилагательного stilled семантически избыточно. Однако нам представляется, что здесь с помощью суффикса -ed автор создаёт прилагательное, обладающее значением максимальной выраженности признака. Русское субстантивированное прилагательное среднего рода молчное обладает даже большей семантической нагруженностью, чем английское stilled. Особое значение здесь приобретает род данного прилагательного: «средний род обладает не только семантикой обобщения, но и потенцией абстрагирования», «маркирует понятийность и отвлечённый характер семантики» [там же, с. 133—134]. Стоит также обратить внимание, что неузуальность stilled в английском языке оправдывает создание окказионального образования в русском переводе: часто потенциальные формы оригинала продуцируют формы с большей степенью грамматической аномальности в переводе.
В переводных поэтических текстах функционируют окказионализмы особого рода, созданные при помощи наложения потенциальных явлений в области словообразования и грамматики. Так, молчное отражает сразу два активных языковых процесса: образование потенциальных прилагательных и субстантивацию.
Сравнение употребления потенциальных и окказиональных форм в оригинальной русской и переводной поэзии одного и того же времени показало, что для переводных поэтических текстов характерна невысокая степень окказиональности форм, в то время как в оригинальной русской поэзии функционируют окказионализмы с высокой степенью аномальности, нарушающие критерий понятности. В языке оригинальной русской поэзии подобные окказионализмы превалируют над потенциальными формами, что объясняется разными стратегиями поэта и переводчика. Особый интерес представляет сравнение текстов тех авторов, которые выступают то как переводчики, то как оригинальные поэты. В их оригинальных текстах больше девиаций и меньше форм и конструкций, заданных системой языка, при этом в переводной поэзии те же самые авторы реализуют потенциальные возможности принимающего языка. В переводных поэтических текстах переводчик, с одной стороны, связан ограничениями, налагаемыми оригиналом, а с другой стороны, не может нарушить критерий по-
нятности для адресата, в то время как в оригинальном творчестве поэт ищет новые формы выражения, стремится расширить границы языковой нормы.
Хотя в языке оригинальной русской поэзии, безусловно, тоже реализуются потенциальные формы и конструкции, но всё-таки в текстах оригинальной поэзии окказиональное превалирует над потенциальным, в переводной поэзии — наоборот. Подробный анализ творчества Ники Скандиаки выявил 10 окказионализмов с низкой степенью аномальности в её переводах и примерно 40 потенциальных форм. В переводах не было обнаружено окказионализмов, нарушающих критерий понятности, в то время как в её оригинальных текстах количество окказиональных форм с высокой степенью аномальности в 3 раза больше, чем число потенциальных.
Вот ряд примеров окказиональных образований из оригинальных текстов Н. Скандиаки, образованных по непродуктивным словообразовательным моделям:
найдёнышем правды // артикулышем воды; приходи теперь, время // грядунам;
место — общая возрыданница есть // и дерево всё в заговоре мести. Такие образования, как артикулыш и грядун, в переводных поэтических текстах вообще не встречаются. В аналогичных ситуациях в текстах переводной поэзии как Скандиаки, так и других авторов будет происходить образование потенциальных слов исключительно по продуктивным моделям (опорожнитель, барахтальщик, спиральщик): this purger of conscience // arra for thee — опорожнитель сознания // уррра тебе (J. Kerouac) [Керуак, пер. Д. Борисова]; They did, our mid-century // helixeers — они и взобрались, спиральщики наши, // в середине века (R. Hoffmann) [Хофман, пер. В. Фета].
Здесь также будет показательно привести данные НКРЯ и Интернета, которые подтверждают актуальность количественного критерия при определении окказионального или потенциального характера словоформы: артикулыш — НКРЯ — 0, Интернет — 0; грядун — НКРЯ — 0, Интернет — 0; возрыданница — НКРЯ — 0, Интернет — 0; опорожнитель — НКРЯ — 0, Интернет — 450; спиральщик — НКРЯ — 0, Интернет — 400.
При этом для ряда словоформ путём соотнесения данных Интернета, полученных в мае 2014 г. и в мае 2015 г., можно проследить рост количества вхождений, что говорит о динамике употребления этих слов. Например, у потенциального существительного спиральщик в НКРЯ количество вхождений не изменилось (0 вхождений), а в Интернете за год увеличилось с 280 до 400.
Весьма интересно, что опорожнитель в значении лица, совершающего опорожнение чего-либо, упоминается в словаре В. Даля [Даль, 2007]. По мысли Л.В. Зубовой, слова, формы и грамматические конструкции, возникающие в языке современной русской поэзии, часто можно рассматривать как возможное отражение «свойств прошлых языковых состояний» [Зубова, 1989, с. 3]. Таким образом, новообразования, встречающиеся в переводных поэтических текстах, возникают только в рамках возможностей системы принимающего языка, нередко состоящих в реконструкции исторической формы.
В языке современной переводной поэзии действует сознательный механизм потенциирования, направленный на использование исключительно средств принимающего языка. Сравнительный анализ функционирования иноязычных морфем -инг и -абельн-в оригинальной русской поэзии и в переводной поэзии показал, что язык оригинальной русской поэзии часто прибегает к использованию средств других языков — заимствует слова, формы, морфемы: Показывали блееры, вылазеры и плюеры, // сосисэджи, сарделинги, потаты и моркоуфели, // пластмассерные блюдинги, рисованные гно-миксы... (А. Левин).
В.П. Григорьев отмечал, что в современных поэтических текстах -инг сочетается с русскими основами, однако на первый план сейчас выходят его каламбурные потенции [Григорьев, 2006], а процессуальное значение этого суффикса игнорируется.
В языке оригинальной русской поэзии иноязычные форманты функционируют в качестве игрового элемента, в то время как в других дискурсивных практиках (например, в языке СМИ, рекламы) те же аффиксы, присоединяясь к русским основам, образуют слова одного класса, маркируя и заполняя лакуны в системе языка:
Гж / .. 7
Зацепинг (прицепинг, он же транспортный серфинг, оупэн эйр рай-динг или попросту зацеп) — метод езды на различной технике снаружи в не предназначенных для этого местах.
В языке же переводной поэзии прямые заимствования формантов отсутствуют, а те же самые лакуны (в данном случае образование процессуальных существительных) заполняются по-иному, исключительно средствами принимающего языка. В переводе действует особый сознательный механизм потенциирования, направленный на избегание транслитерации:
The compost heap is both — life, death — a slow simmer,
a leisurely collapsing of the thing
into its possibilities —
(A. Hudgins)
Компост
— и жизнь, и смерть — проваливание вещи в бесформенность —
[Хаджинз, пер. Д. Веденяпина]
В то же время с исторической точки зрения в процессе перевода в целом (а не только поэтических текстов) находили отражение оба процесса — прямое заимствование и активизация ресурсов принимающего языка (калькирование): через перевод язык оригинала давал стимул к развитию потенциальных возможностей принимающего языка.
Такой вывод можно сделать на основе анализа ряда лингвистических работ по истории языка — Н.Н. Дурново (2000), М.М. Ко-пыленко (1959, 1969, 1973), М.И. Чернышёвой (1984, 1991), Е.С. Ко-порской (1988), К.А. Максимовича (2001) и др. Хотя эти работы не посвящены специально определению роли перевода в процессах межъязыкового взаимодействия, систематизация и рассмотрение их в таком аспекте позволяют определить статус перевода как одного из катализаторов развития русского языка с исторической точки зрения. В то же время в некоторых работах В.Н. Ярцевой (1980, 2000), Е.М. Верещагина (1971), В.К. Журавлёва (1982) отмечается возможность рассмотрения перевода с такой позиции. Показательно, что В.Н. Ярцева употребляет выражение «ускоритель развития языка» [Ярцева, 1980] применительно к переводу. Действительно, с исторической точки зрения переводные тексты могут быть рассмотрены как отражение этапов изменения русского языка и основных процессов, происходящих в нём, а воздействие, оказанное на русские тексты иностранными текстами в процессе перевода, выявляет потенциальность в системе русского языка.
В этом смысле важно подчеркнуть разницу между историей перевода и современностью. На современном этапе нельзя говорить о прямом влиянии языка оригинала на принимающий язык через перевод поэзии, но в то же время взаимодействие языка оригинала и языка перевода вызывает более концентрированное проявление активных процессов общенационального языка в переводных поэтических текстах.
В языке переводной поэзии нами были выявлены следующие активные процессы в области словообразования и грамматики:
1. Образование потенциальных форм множественного числа отвлечённых существительных: The wispy soils go. And uncertain // Half-havings have they clarified to sures — И самым смутным полуобла-
даньям // Даруют несомненность бытия (G. Brooks) [Брукс, пер. В. Британишского].
Как отмечает А.А. Зализняк, «singularia tantum — это слова с потенциально полной парадигмой, из которой нормально употребляется только половина словоформ» [Зализняк, 1967, с. 58]. По мысли О.Г. Ревзиной, поэтический текст нередко «обнаруживает потребность» в данных формах, легко их достраивая [Ревзина, 1988, с. 67]. Язык переводной поэзии в рамках данного процесса подчиняется общему свойству поэтического мышления. Именно по этой причине внутри класса потенциальных форм множественного числа абстрактных и процессуальных существительных, возникающих в языке поэзии, много поэтизмов (любови, мерцания и т.д.). Образование потенциальных форм множественного числа абстрактных и процессуальных существительных (подразумевания, лжи, огромности и др.) — системное явление внутри поэтического языка (англоязычной поэзии, русской оригинальной поэзии и переводной поэзии). В языке переводной поэзии изобилие неузуальных форм множественного числа абстрактных и процессуальных существительных объясняется совпадением внутрипоэтической традиции и активного языкового процесса на современном этапе.
2. Реализация новых форм отрицания и расширение класса отрицательных существительных: and my unwords no less an acquaintanceship — а те неслова что я не скажу знакомы ему ничуть не менее (G. Corso) [Корсо, пер. А. Касьяненко].
В переводе выявляется ряд активных процессов, связанных с отрицанием, находящихся в зоне потенциальности для современного русского языка: реализация моделей дефисного отрицания и двойного дефисного отрицания, встроенного отрицания, постановка отрицательного форманта в сильную позицию, расширение класса отрицательных существительных, причём количество отрицательных форм и элементов в переводе может превышать их число в оригинале.
3. Возникновение конструкций с послелогами: a window and a door // the steps leading in // These glasses are mine, for example, // this question, the angle of a gaze — окно и дверь // шаги ведут в // Эти очки мои, например, // этот вопрос, угол созерцания (M. Palmer) [Палмер, пер. А. Бабичевой]. При передаче моделей английского предложного управления ведущей является тенденция к калькированию конструкций оригинала (узуальных и неузуальных). Так, если в оригинале предложная конструкция the steps leading in нормативна, то в русском переводе отсутствие в тексте объекта действия ведёт к концептуализации предлога и появлению неузуальной конструкции с абсолютивным предлогом ведут в.
В то же время при переводе английского узуального сочетания «глагол + предлог» находит отражение общая стратегия переводчиков, направленная на то, чтобы не ограничиваться передачей словарного значения данного сочетания как целого. Модель с послелогами нерегулярна для русского языка, поэтому она провоцирует переводчиков рассматривать такие сочетания не как идиоматические, а как свободные и заново устанавливать отношения между глаголом и предлогом. Эта трансформация характерна для текстов переводной поэзии: межъязыковое взаимодействие провоцирует переосмысление регулярной для одного языка модели другим языком, что ведёт к реализации потенциальности в последнем. Узуальному сочетанию «глагол + предлог» в оригинале соответствует потенциальный префиксальный глагол в переводе. Отсутствующее в русском языке грамматическое явление продуцирует проявление потенциальности в переводном поэтическом тексте: Устану, усядусь средь улицы на парапет, // Все пробники спробую враз в магазинчике местном — I shall sit down on the pavement when I'm tired // And gobble up samples in shops and press alarm bells (J. Joseph) [Джозеф, пер. Е. Тиновицкой]. Узуальная форма to gobble up переводится как поглощать, переводчик метафорически переосмысляет это сочетание и создаёт на его основе потенциальную словоформу спробовать.
4. Образование сложных слов и дефисных комплексов: The beer I drink is good tonight, // almost sweet, but cold — Хорошее сегодня ночью пиво, // сладко-холодное (B. Saenz) [Саэнс, пер. Д. Псурцева].
Дефисные комплексы и сложные слова, свёртывающие синтаксические конструкции оригинала, реализуют потенциальность системы принимающего языка в области образования новых понятий, соответствующих по ёмкости словосочетаниям и предложениям, стремление к языковой экономии. На уровне текста такие новообразования призваны сократить длину строки, что часто сопряжено с желанием переводчика передать ритм оригинала. Таким образом, стремление к структурному соответствию служит ещё одним стимулом к реализации потенциальности в переводной поэзии.
Также сложные слова и дефисные комплексы возникают в языке переводной поэзии как кальки английских сложных слов и дефис-ных образований. Стимулом для их появления становится стремление передать то равноправие понятий, которое содержится в английском дефисном комплексе, избежать подчинительной связи слов в словосочетании (одеяние-мысль, жемчуг-сердцевина, отбеливание-отблеск): Is this a Thought-Robe? — Одеяние-мысль — это? (M. Longley) [Лонгли, пер. Н. Скандиаки]; Hey bleach-blink, sheen-gaze, pearl-pith — root of worlds — Эй, отбеливание-отблеск, блеск-пристальный-взгляд,
жемчуг-сердцевина — корень миров (K. Volkman) [Фолькман, пер. Г. Ермошиной]. В языке переводной поэзии находит отражение активный процесс, связанный с появлением аналитических тенденций в русском языке.
В то же время, как отмечают многие исследователи поэзии, например Г. Лич, в поэтическом тексте дефисные комплексы обладают потенциалом к свёртыванию и концептуализации информации, «силой концептообразования» — «the "concept-making" power» [Leech, 1977, p. 44]: Healing // all my sickness — erasing all — not // even the shred of a "I-hope-you" — Лечит // все мои болезни — стирает всё даже // ни капли «Я-надеюсь-ты» (J. Kerouac) [Керуак, пер. М. Гу-нина]. Здесь дефисный комплекс свёртывается в понятие (концептуализируется) благодаря таким дополнительным средствам, как кавычки (в оригинале — кавычки и артикль).
5. Образование потенциальных отглагольных существительных на -ние с процессуальным значением и со значением деятеля с суффиксами -щик и -тель.
6. Образование потенциальных отглагольных прилагательных с семантикой возможности/невозможности: as if to make it plain // hope's only as renewable as pain... — что надежда столь // же восстанавливаема, как боль (M.J. Salter) [Солтер, пер. Л. Оборина].
Если язык СМИ, рекламный текст, устная речь могут прибегнуть к заимствованию форманта (образование прилагательных с суффиксом -бельн-/-абельн-/-ибельн-: смотрибельный, носибель-ный, проезжабельный), то язык переводной поэзии использует исключительно средства своего языка (образование отглагольных прилагательных на -ем-/-им- как коррелятов английских прилагательных на -able).
Показательно также использование потенциальных кратких форм подобных прилагательных при наличии узуальных полных форм. Именно при рассмотрении кратких форм наиболее очевидным становится процесс адъективации причастий на -ем-/-им-, их лексикализация в значении возможности/невозможности. Здесь имеет место уже не словообразовательный, а грамматический сдвиг: краткая форма восстанавливаем(а) признаётся нами потенциальной в связи с приобретением ею семантики возможности/невозможности, не характерной для полной формы. Таким образом, краткие формы на -ем-/-им- активно вырабатываются теми причастиями, полная форма которых не несёт модальной семантики. В связи с этим наблюдается рост количества кратких форм на -ем-/-им- в тех стилях речи, для которых не характерно их функционирование: в поэтическом тексте [Азарова, 2010], устной речи
и др. Например, прилагательное восстанавливаем(а) не встречается в НКРЯ, зато в Интернете отмечено 600 вхождений (все употребления реализуют семантику возможности/невозможности: Но многие ли задумывались над тем, что красота не только восстанавливаема — она буквально рукотворна). Таким образом, становится очевидным, что «прибавление» кратких форм наблюдается именно в последнее время (отсутствие примеров в НКРЯ), а также что сферой их употребления становится скорее устная речь, язык рекламы (приведённый пример), язык СМИ и т.д., то есть те стили речи, для которых ранее было не характерно использование кратких причастий на -ем-/-им-, но которые нуждаются в выражении
семантики возможности/невозможности посредством одного слова.
* * *
С одной стороны, потенциальные слова — это слова, образованные по продуктивным моделям, но ещё не зафиксированные в словарях; с другой стороны, активный языковой процесс подразумевает системное заполнение пустых клеток на одном из уровней языка. Следовательно, потенциальные слова — это всегда отражение активного процесса. Эту логику также можно применить к потенциальным грамматическим формам и конструкциям: потенциальные формы, системно заполняя лакуны, являются отражением активных языковых процессов. Таким образом, системная реализация потенциальных слов и форм в языке переводной поэзии маркирует активные процессы принимающего (русского) языка. Иными словами, если мы хотим увидеть в концентрированном виде активные процессы современного русского языка, то лучше всего для этого взять современный переводной поэтический текст.
Язык переводных поэтических текстов в наибольшей мере по сравнению с другими типами текста отражает потенциальность языковой системы, а также может выступать свидетельством активных процессов в общенациональном языке.
Список литературы
Азарова Н.М. Конвергенция философского и поэтического текстов XX—
XXI веков: Дис. ... д-ра филол. наук. М., 2010. 852 с. Azarova, N.M. Konvergencija filosofskogo i pojeticheskogo tekstov XX—XXI vekov [Convergence of philosophical and poetical language of XX—XXI centuries]: Dis. ... d-ra filol. nauk. Moskva, 2010 (in Russian). Григорьев В.П. Светлое будущее «инговых форм» в русском поэтическом языке // Художественный текст как динамическая система: Материалы международной научной конференции, посвящённой 80-летию В.П. Григорьева. М., 2006. С. 437-449.
Grigor'ev, V.P. Svetloe budustehee "ingovyh form" v russkom pojeticheskom jazyke [Bright future of -ing forms in Russian poetic language] // Hudozhestvennyj tekst kak dinamicheskaja sistema: Materialy mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, posyjashсhjonnoj 80-letiju VP. Grigor'eva. Moskva, 2006 (in Russian).
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.: Астрель, 2007.
Dal', V.I. Tolkovyj slovar' zhivogo velikorusskogo jazyka: V 4 t. [Explanatory dictionary of Russian language]. Moskva: Astrel', 2007 (in Russian).
Зализняк А.А. Русское именное словоизменение. М.: Наука, 1967. 372 с.
Zaliznjak, A.A. Russkoe imennoe slovoizmenenie [Russian nominal inflexion]. Moskva: Nauka, 1967 (in Russian).
Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1989. 264 с.
Zubova, L.V. Pojezija Mariny Cvetaevoj: Lingvisticheskij aspekt [The poetry of Marina Tsvetaeva: The linguistic aspect]. Leningrad: Izd-vo Leningradskogo un-ta, 1989 (in Russian).
Ревзина О.Г. Категория числа в поэтическом языке // Актуальные проблемы русской морфологии. М.: Изд-во Московского ун-та, 1988. С. 66—79.
Revzina, O.G. Kategorija chisla v pojeticheskom jazyke [Category of number in poetic language] // Aktual'nye problemy russkoj morfologii. Moskva: Izd-vo Moskovskogo un-ta, 1988 (in Russian).
Ревзина О.Г. Системно-функциональный подход в лингвистической поэтике и проблемы описания поэтического идиолекта: Дис. в форме науч. докл. ... д-ра филол. наук. М., 1998. 86 с.
Revzina, O.G. Sistemno-funkcional'nyj podhod v lingvisticheskoj pojetike i problemy opisanija pojeticheskogo idiolekta [System-functional approach to the problem of linguistic poetics and poetic descriptions of idiolect]: Dis. v forme nauch. dokl. ... d-ra filol. nauk. Moskva, 1998 (in Russian).
Фатеева Н.А. Предисловие ко второму изданию // Г.О. Винокур. Маяковский — новатор языка. М.: УРСС, 2006.
Fateeva, N.A. Predislovie ko vtoromu izdaniju [Preface to the second edition] // G.O. Vinokur. Majakovskij — novator jazyka [Mayakovsky — an innovator of language]. Moskva: URSS, 2006 (in Russian).
Ярцева В.Н. О роли перевода в истории литературных языков // Вестн. Ленинградского ун-та. 1980. № 20. С. 45-49.
Jarceva, V.N. O roli perevoda v istorii literaturnyh jazykov [On the role of translation in the history of literary languages] // Vestn. Leningradskogo un-ta. 1980. № 20 (in Russian).
Leech, G.N. A Linguistic Guide to English Poetry. L.: Longman, 1977. 240 p.
