CC BY
44
власти). Таким образом, мы все сталкиваемся с этими проблемами. Мы не стремимся стать членом или наблюдателем ШОС. Но вместе с тем приветствуем все инициативы, способные дополнить те конструктивные программы, которые мы осуществляем совместно с нашими партнерами из Центральной Азии. И разумеется, можно только приветствовать прозрачность в деятельности ШОС. Мы с интересом будем прислушиваться к словам Шанхайской организации сотрудничества. Но особое внимание мы станем уделять ее делам, внимательно наблюдая за тем, в каком направлении она развивается.
«Россия в глобальной политике», М., 2007г. ноябрь-декабрь, с. 122-131.
Андрей Грозин,
политолог
ПОСТСОВЕТСКАЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ: НОВЫЕ ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕНДЕНЦИИ И РОССИЙСКИЕ ИНТЕРЕСЫ
До конца 1999 г. постсоветская Центральная Азия (за исключением Таджикистана) рассматривалась в целом как регион, «стабильный» в плане возникновения конфликтов. Не было и обострившихся с конца 2001 г. разговоров о начале нового раунда «Большой игры» ведущих мировых центров силы относительно этого «сердца континента». Однако время показало, что за внешним спокойствием скрывался огромный взрывной потенциал. В республиках ЦА пока не определены векторы геополитического тяготения - здесь пересекаются интересы многих стран. Естественно, это резко повышает геополитическое и геоэкономическое значение новых суверенных государств региона, к тому же обладающих существенными запасами разнообразного сырья. В 20052006 гг. «новая Азия», пожалуй, больше других постсоветских территорий привлекла внимание наблюдателей. «Революция тюльпанов» в Киргизстане, андижанские события в Узбекистане и президентские выборы в Казахстане дали немало поводов для разных прогнозов. Сейчас кажется, что ситуация в ЦА относительно стабилизировалась, но период действительно серьезных испытаний для нее, очевидно, впереди.
Политика России в этом важнейшем регионе еще окончательно не сформировалась, хотя в ней и появились новые тенденции. Сегодня настало время для разработки адекватной концепции политико-экономического присутствия РФ в Центральной Азии.
Годы независимого существования пяти новых государств ЦА можно охарактеризовать как период своеобразного «безвременья». Их властные элиты, подавляющее большинство которых выросло в 60-80-х годах при КПСС, заняты укреплением собственных позиций, более или менее удачной торговлей оставшимся после СССР потенциалом и множественными имиджевыми акциями на мировой арене. В этом контексте наиболее активно заявили о себе Узбекистан (половина населения всей постсоветской ЦА, с его авторитарной политической системой, консолидирующей общество) и Казахстан (богатая минерально-сырьевая база, наиболее «продвинутая» в рыночном плане экономика среди всех азиатских новых независимых государств (ННГ), позволяющая, по мнению властей РК, претендовать на роль регионального лидера). Во всех пяти республиках произошло резкое социальное расслоение. Одновременно началось наступление на свободу СМИ, на права человека и национальных меньшинств. За последние 10 лет в каждой из этих стран неуклонно рос протестный потенциал, невиданных масштабов достигла коррупция. Отсутствие демократических реформ и названные факторы привели к высокому уровню безработицы, ухудшению здоровья населения и качества образования. Так, по оценке ООН, 70-80% жителей Таджикистана и Киргизстана оказались за чертой бедности. Не намного лучше обстоят дела в Казахстане и Узбекистане (особенно в сельских районах). Постоянной борьбой за выживание занята и большая часть населения Туркменистана. Жесткие условия существования дают различным исламистским группировкам экстремистского толка возможность пополнять свои ряды все новыми членами. С 2000 г. секты исламистских радикалов фиксируются даже в Казахстане и Киргизстане, титульные нации которых, будучи кочевниками и пантеистами, до начала XX в. не были в массе подвержены традиционным, тем более - нетрадиционным исламским верованиям. Национальная безопасность постсоветских республик Азии до настоящего времен» находится на низком уровне, что особенно наглядно продемонстрировали вторжение боевиков Исламского движения Узбекистана (ИДУ) в киргизо-узбеко-таджикское приграничье. В 1999 и 2000 гг. вооруженным бандам, по численности не превышавшим
200-300 человек, едва не удалось «поставить на колени» Киргизстан, а по территории Таджикистана они вообще перемещались беспрепятственно. Лишь разгром «Талибана» объединенными силами мирового сообщества спас режимы ННГ Азии от массированного удара экстремистов, ожидавшегося осенью 2002 г. После поражения талибов в Афганистане ослабло и центральноазиатское исламистское подполье, но о коренном улучшении ситуации говорить не приходится.
В последнее время негативные тенденции все отчетливее проявляются в Ферганской долине, где расположены три области Киргизстана (Джалал-Абадская - 0,9 млн. человек, Ошская -
1.2 млн., Баткенская - 0,4 млн.), три области Узбекистана (Наман-ганская - 1,8 млн. человек, Андижанская - 2,2 млн., Ферганская -
1.2 млн.) и Согдийская область Таджикистана (2,3 млн. человек). Существует реальная опасность дестабилизации положения в Киргизстане с последующим обострением ситуации на киргизоузбекской границе, в результате чего регион может оказаться втянутым в масштабный военно-политический конфликт. Это позволит вооруженной узбекской оппозиции наращивать свое присутствие в Южном Киргизстане. В таком случае основными плацдармами накапливания сил военизированной оппозиции узбекским властям, вероятно, станут Ошская, Джалал-Абадская и Баткенская области. Для них характерно не только большое количество проживающих здесь этнических узбеков, но и наличие полулегально действующих структур «Хизб ут-Тахрир» и ряда других организаций исламистских радикалов. В последнее время на юге Киргизстана их региональные формирования все чаще заявляют о необходимости создания «исламской автономии», «территории, живущей по законам шариата» и т.п. Причем в данных заявлениях утверждается, что «автономия» должна охватывать территории Наман-ганской, Андижанской, Ферганской (Узбекистан) и Ошской (Киргизстан) областей Ферганской долины. Всплеск активности радикальных исламистов отмечался в Киргизстане летом 2005 г. - накануне президентских выборов. В то время Совет национальной безопасности и МВД республики провели ряд специальных операций, в результате которых были нейтрализованы две группы распространителей листовок «Хизб ут-Тахрир» и ликвидирована подпольная типография данной организации. В мае 2006 г. на таджикский и киргизский (Баткенская обл.) погранпосты были совершены нападения боевиков ИДУ и, по некоторым данным, представителей
боевого крыла «Хизб ут-Тахрир». Этот пограничный инцидент с вторжением из Таджикистана малочисленной группы боевиков носил признаки «проверки боем». В последнее время резко участились столкновения на границах Узбекистана с Киргизстаном и Таджикистаном, что также свидетельствует о постепенной подготовке сценария дестабилизации ситуации в ЦА посредством ряда внутригосударственных и межгосударственных конфликтов. В условиях очевидной угрозы безопасности республик региона, исходящей от деятельности «Хизб ут-Тахрир», вызывают недоумение инициативы определенных сил (в первую очередь в Киргизстане), которые из конъюнктурных политических соображений в 20052006 гг. пытались легализовать эту партию. Подобные решения могли привести к самым негативным результатам, вплоть до утраты Киргизстаном государственности. Ясно, что данные процессы привлекают самое пристальное внимание России.
Не меньшую угрозу национальной безопасности представляют разрозненные подпольные группы ИДУ (с 2004 г. - Исламское движение Туркестана - ИДТ). С ноября 2001 г., после смерти Д. Намангани - одного из лидеров вооруженных формирований ИДУ, многие наиболее авторитетные полевые командиры вышли из организации и пытались создать собственные террористические группы. Эту инициативу активно поддерживали и финансировали лидеры «Аль-Каиды», которые в лице отколовшихся полевых командиров и боевиков ИДУ получили дополнительные ресурсы в виде функционирующей в регионе разветвленной подпольной структуры. В 2004 г., впервые в практике террористической деятельности на территории Центральной Азии были использованы «смертники» (в Ташкенте и Бухаре). Подобные элементы осуществления террористических акций не относились к характерным для региона в его новейшей истории: очевидны почерк и тактика международной террористической сети. Практическим результатом взаимодействия бывших боевиков ИДУ с «Аль-Каидой» стала указанная серия террористических актов 2004 г. в Узбекистане, исполнителями которых выступили группировки «Жамаат аль-Джихад». Появление разрозненных («сетевых») террористических групп, непосредственно взаимодействующих с так называемым «мировым террористическим интернационалом», к тому же получающих от него финансирование и указания, значительно осложняет ситуацию в ЦА и меры по противодействию террору. В то же время региональные элиты уже много лет демонстрируют не только неспособ-
ность отстаивать собственную национальную безопасность, но и элементарную разобщенность властных кланово-олигархических группировок, развернувших перманентную войну за право наследования действующим президентам. Новое звучание обрели и противоречия между самими азиатскими ННГ, причем в некоторых случаях дело доходит не только до взаимного обмена резкими заявлениями и дипломатическими нотами, но уже и до демонстрации военной мощи.
За все годы независимости отношения между государствами региона (несмотря на внешние проявления лояльности, этнического и духовного родства) остаются сложными, развиваются непоследовательно, республики ЦА далеки от взаимопонимания по ряду оборонных, экономических и политических вопросов. Причем наиболее остро обозначились труднопреодолимые противоречия, связанные с дефицитом водных ресурсов, землепользованием, делимитацией и демаркацией государственных границ, спорных приграничных территорий и анклавов. В частности, никогда не выглядели настолько натянутыми, как в последнее время, таджикско-узбекские отношения. На узбекских минах в приграничье погибли уже более 60 граждан Таджикистана. Исключительно сложны узбекско-таджикские территориальные разногласия. Расселение этнических групп таджиков и узбеков практически на 50% не соответствует границам и географическому положению национальных государств - Республики Узбекистан и Республики Таджикистан, что создает почву для множества межэтнических и межгосударственных противоречий. По всему периметру узбекско-киргизской границы насчитывается, по разным данным, от 70 до 100 спорных участков, на рубежах Киргизстана и Таджикистана - около 70. Ашхабад продолжает спор с Баку о территориальной принадлежности ряда нефтегазовых полей на дне моря. В свое время президент Туркменистана говорил, что Каспий может начать «пахнуть кровью». Лишь в последний год удалось разрядить напряженность в узбекско-туркменских отношениях и отвести из приграничных районов воинские контингенты. Если учесть многочисленные взаимные претензии Ашхабада и Ташкента, то данная нормализация выглядит хрупкой. На всех межгосударственных рубежах ЦА все чаще происходят пограничные инциденты с применением стрелкового оружия. В 2006 г. на узбекско-киргизских и таджикско-узбекских рубежах впервые зафиксированы вооруженные столкновения уже между пограничниками.
Ситуацию традиционно обостряет «водный вопрос». Киргизстан и Таджикистан - естественные монополисты водных ресурсов - требуют, чтобы Узбекистан и Казахстан платили за воду. Проблема выглядит неразрешимой, особенно с учетом катастрофического пересыхания Аральского моря и начавшегося с 2006 г. периода маловодных лет. К тому же в последние годы в ЦА сформировалось два внутренних центра притяжения, в качестве которых выступают Казахстан и Узбекистан. Они ведут длительную и взаимно изнуряющую борьбу за политическое лидерство в регионе, последовательно «гасящую» даже слабые импульсы его внутренней интеграции. Вообще реальная и серьезная консолидация стран ЦА, а также их интеграция, к которой активно призывает РК (под своим руководством), в обозримой перспективе представляются крайне маловероятными. Объединение под патронажем Астаны не выглядит достаточно привлекательным для Ташкента и Ашхабада, несмотря на их декларируемое внимание к данной идее. Найдутся свои возражения и у Бишкека, и у Душанбе.
До недавнего времени ситуация в государствах «новой Азии» привлекала серьезное внимание только соседних стран. Россия и Иран активно участвовали в процессе внутритаджикского урегулирования и успешно завершили его. Китай и Казахстан не только достигли договоренностей по локализации сепаратистских движений этнических уйгуров, пытавшихся в первой половине 90-х годов использовать территории РК в качестве опорных баз для действий в Синьцзяне, но и разрешили свои межгосударственные территориальные проблемы. Киргизстан шел по пути взаимного снятия приграничного и «уйгурского» противоречий с Китаем. Туркменистан (несмотря на массу субъективных по своему характеру проблем) наладил эффективные торгово-экономические связи с Ираном, Россией, Украиной и другими странами. РФ и КНР способствовали вовлечению всех постсоветских республик Азии (кроме Туркменистана) в «Шанхайскую пятерку» (ныне - Шанхайская организация сотрудничества - ШОС), ориентированную на реализацию ряда крупных транспортно-экономических и торговых проектов, а также установление климата добрососедства на границах государств -участников ШОС.
Пытаясь гармонизировать растущее давление внутренних и внешних факторов, страны региона активизировали усилия по поиску и созданию оптимальных моделей безопасности и стабильности в ЦА. И хотя действия в сфере региональной кооперации акти-
визировались, они не стали последовательнее и результативнее. Центральноазиатские республики еще колеблются в выборе наиболее эффективной системы безопасности. Кроме того, в регионе существует несколько противоречащих друг другу механизмов обеспечения стабильности. Странам, впервые обретшим реальный суверенитет, в современных условиях необходимо идентифицировать себя на международной арене, выработать некую внешнеполитическую доктрину, которая учитывала бы геополитические особенности и полиэтническую специфику государства. Президент Казахстана Н. Назарбаев прав, утверждая, что «Центральная Азия - один из потенциально конфликтогенных регионов... Конфликты в перспективе могут проявиться и внутри региона, и вокруг него, в том числе из-за территорий, водных и богатейших природных ресурсов». Неопределенность национальных интересов республик, попытки руководства стран ЦА усидеть на двух (точнее, с учетом веса и влияния в регионе КНР, - на трех) стульях, приносящие тактические успехи, стратегически создают для стран региона много сложностей, заставляя их политические элиты лавировать между разными зарубежными силами. В результате внешняя политика центральноазиатских государств становится все более непредсказуемой.
До 2001 г. Соединенные Штаты и в целом Запад уделяли азиатским ННГ «сугубо достаточное» внимание, концентрируясь на периодических заявлениях о «богатом энергетическом потенциале региона» и не слишком активно выступая в защиту немногочисленных местных диссидентов. При этом и экономическое, и оборонное сотрудничество Вашингтон строил на основе: а) односторонней выгоды; б) минимизации для себя любых затрат. После начала действий США и их союзников против талибов наиболее активно проявил себя официальный Ташкент: Ислам Каримов первым из центральноазиатских лидеров предоставил воздушное пространство республики для пролета американской авиации, а также первым позволил разместить на своей территории воинские контингенты Соединенных Штатов. На базе ВВС в Ханабаде (Карши) были дислоцированы подразделение авиаразведки с «беспилотниками» «Предэйтор» и формирования радиоэлектронной разведки. Затем Киргизстан заявил о предоставлении своей военной инфраструктуры в распоряжение сил коалиции. Третьим государством, разрешившим использовать собственные аэропорты иностранной военно-транспортной авиации и военным специалистам, стал Тад-
жикистан. Казахстан и Туркменистан, немного опоздав, «дали добро» на пролеты авиации антиталибской коалиции по своим воздушным пространствам. Кроме того, Астана направила в Ирак взвод своих саперов, Ашхабад же вновь начал активно выступать за реанимацию проекта строительства магистрального трубопровода Туркменистан-Афганистан-Пакистан. К началу 2005 г. в Узбекистане находился самый крупный в азиатской части ННГ воинский контингент США: на авиабазе «Ханабад» были сконцентрированы свыше 2 тыс. американских солдат и офицеров. В 20022003 гг. Ташкент активно предлагал Вашингтону продлить аренду Ханабада на 25 лет. В Киргизстане, в столичном аэропорту «Ма-нас» с самой длинной в регионе взлетно-посадочной полосой, разместилось немногим более 1,5 тыс. иностранных военных. Территорию, выделенную под эту базу, существенно расширили незадолго до свержения режима А. Акаева.
Однако «медовый месяц» Соединенных Штатов с автократиями «новой Азии» изначально носил противоречивый характер. С одной стороны, США быстро удалось создать в странах региона серьезную военную инфраструктуру: это и базы ВВС, и отдельные «протоцентры» подготовки местных подразделений американскими и натовскими военными инструкторами. Западные спецслужбы полностью вскрыли аэродромную сеть и собрали исчерпывающие данные о своих новых «азиатских союзниках». Велось (и продолжается) финансирование ряда совместных военных программ, осуществляются поставки амуниции, медикаментов и спецтехники, в основном средств связи, приборов ночного видения и иного высокотехнологичного оборудования для войск. Американские, а также военно-стратегические базы и «протоцентры» НАТО в Центральной Азии стали важным инструментом геополитического влияния в регионе, в первую очередь США и других государств Запада. Эти базы потенциально имеют большое стратегическое значение, но пока лишь регионального характера. Фактически они служат плацдармом, с которого Белый дом способен проецировать свои влияние и мощь на сопредельные территории. С оперативностратегической точки зрения указанные объекты представляют собой весьма удобные аэродромы, позволяющие контролировать весь регион. Вместе с тем обретение Соединенными Штатами статуса «третьего соседа» (не только в географическом понимании) стало своеобразным сигналом для начала новой фазы борьбы в сфере «межэлитных войн». После серии «цветных революций», особенно
падения режима А. Акаева в Киргизстане, посткоммунистические элиты Азии явно почувствовали растущее желание Вашингтона «сдать» бывших секретарей ЦК, ставших президентами, и заменить их более молодыми (и управляемыми) прозападными политиками. Сколько бы ни получили бюджеты ННГ от Соединенных Штатов, на всех граждан «новой Азии» и на разрешение всех проблем региона этих денег не хватит. Трудно рассчитывать, что Белый дом всерьез возьмет «на содержание» громадную территорию с более чем 50 млн. жителей, да еще и отягощенную множеством внутренних и международных сложностей.
В этом смысле нагляден пример Бишкека. Сейчас Запад, видя, что в республике возникло весьма широкое поле новых рисков и нерешенных проблем, открещивается от своего участия в киргизских событиях и занимает скорее выжидательную позицию. Активность США, как и их деньги, выделяемые на обустройство местного пространства, дозированы; Вашингтон уже не проявляет бурных эмоций относительно «оранжево-революционного» процесса, который, очевидно, в КР себя не оправдал и откладывается до лучших времен. Узбекские власти долгое время также рассчитывали на экономическое и военно-стратегическое сотрудничество с Соединенными Штатами, которые, как они надеялись, должны были помочь разрешить многочисленные экономические проблемы страны. Однако уже к концу 2002 г. Ташкент начал серьезно тяготиться чрезмерной зависимостью от Вашингтона в различных сферах, сложившейся после появления на узбекских землях военных объектов США. После же подавления попытки мятежа в Андижане государственные и правозащитные организации Запада развязали против Узбекистана полномасштабную информационную войну. Ташкент ответил на это давление выводом американской базы с территории республики, всецелой переориентацией своей внешней политики на Москву и Пекин, а также вступлением в Евразийское экономическое сообщество и ОДКБ.
Утратив свои позиции в Узбекистане, Соединенные Штаты буквально на ходу пытаются внести новые элементы в свою стратегию в Центральной Азии. Сейчас Вашингтон усиленно зазывает Астану на роль «стратегического регионального партнера». При этом, по мнению некоторых экспертов, «ставку на Казахстан американское руководство решило сделать не только в экономической, но и в военной области». Стремление Белого дома поддерживать и выдвигать РК на роль лидера в регионе понятно: после разрыва с
Узбекистаном у США просто нет иных вариантов - из пяти постсоветских азиатских государств лишь официальные Ташкент и Астана могут реально претендовать на роль регионального лидера. Кроме того, прагматизм политики Казахстана в бассейне Каспия позволяет американским ТНК свободно инвестировать в нефтедобычу и тем самым контролировать огромную часть прибыли. Несмотря на сегодняшнюю «паузу» в продвижении влияния Соединенных Штатов в странах Центральной Азии, не следует забывать, что, запустив ряд сценариев смены политических режимов на постсоветском пространстве («бархатные революции»), с конца 2003 г. Запад радикализировал борьбу за влияние в бывших республиках СССР. Под воздействием этих механизмов обостряются «баталии» внутри элит стран региона. При всех разговорах о «стратегическом партнерстве» и обещаниях «долларового дождя» инвестиций, стратегия США, направленная па радикальную ротацию элит постсоветского пространства, остается неизменной. Не вызывает сомнений, что Соединенные Штаты и НАТО в целом намерены укреплять свое военно-стратегическое присутствие в ЦА на долгосрочную перспективу. Однако это достаточно сложный процесс, включающий в себя много факторов, в первую очередь российский, китайский и иранский. В соответствии с таким курсом, от США можно ожидать реализации (или ее угрозы) в авторитарных республиках региона различного рода «демократических трансформаций». Есть основания предполагать, что Вашингтон сделал определенные выводы из своего «иранского опыта». Исламская революция в ИРИ (1979) примерно за полтора месяца уничтожила плоды более чем десятилетней работы США с шахским режимом, выглядевшим достаточно прозападным, но отягощенным системой клановородственной коррумпированности и нищетой свыше 80% населения. Аналогичную картину можно наблюдать сейчас на постсоветском азиатском пространстве.
В последние годы важным «игроком» на поле «новой Азии» стал (наряду с РФ и США) Китай. Кардинальное изменение геополитической ситуации в регионе особенно резко повлияло на позиции Пекина в сфере его отношений с ННГ Азии. По нашему мнению, выбор такой стратегии обусловлен весьма настороженным отношением руководства республик ЦА к китайской мощи (военной, экономической, демографической). Не стоит недооценивать и серьезную «синофобию», имеющую место как среди масс, так и элит постсоветских государств Азии. Нефть казахстанского сектора
Каспия ныне стала одним из значимых факторов, определяющих активизацию действий КНР в «Большой игре» вокруг Центральной Азии. Небывалый экономический рост Китая по многим параметрам сопряжен с увеличивающейся потребностью в энергоносителях. Согласно некоторым прогнозам, в 2010 г. импорт только нефти возрастет в странах АТР до 1,5 млрд. т, в КНР - до 200 млн. Однако ее добыча в самом Китае переживает не лучшие времена. Пекин разработал широкомасштабную программу, нацеленную на получение доступа к месторождениям нефти и газа республик Центральной Азии, и приступил к ее реализации. Ясно, что Китай составит серьезную конкуренцию России, США и некоторым другим государствам в борьбе за энергоресурсы региона. Конечно, наряду с этим необходимо учитывать, что не следует сводить экономические связи КНР и РК лишь к «тихой экспансии». Например, отдельные казахстанские эксперты и политики с тревогой говорят о потоке китайских товаров, но они присутствуют в любой стране мира. Уже в 2004 г. КНР обогнала всех на планете по объему товарооборота, превысившему 1 трлн. долл. Поэтому не стоит рассматривать ЦА как отдельное звено, вырванное из цепи отношений Китая с внешним миром. Пока же на развивающийся процесс взаимоотношений ННГ Азии и КНР, а также на возможную радикализацию позиций Пекина по ряду проблем ЦА все большее влияние оказывает сохранение в регионе западных (точнее, американских) военных объектов, с которых можно легко осуществлять «проекцию силы» на близлежащие территории, в первую очередь на западные провинции Китая. В связи с резко изменившейся геополитической ситуацией Пекин активизирует сотрудничество с ННГ Азии, к тому же не только в области экономики, как это было ранее, но и в оборонной сфере. Ныне данный процесс проходит достаточно «избирательно»: КНР целенаправленно разрабатывает и начинает применять разнообразную политику к каждому отдельному постсоветскому азиатскому государству. При этом оборонное партнерство сегодня занимает гораздо меньшее место, нежели увеличение экономического влияния Китая на регион.
Пекин, обеспокоенный присутствием Вашингтона в Центральной Азии, которую он считает сферой своих прямых национальных интересов, начал форсировать трансформацию Шанхайской организации сотрудничества, созданной в 2001 г. из формата «Шанхайской пятерки», в своеобразный региональный противовес внерегиональным силам. При этом в последнее время Китай де-
монстрирует не только растущую заинтересованность в сырьевых ресурсах и рынках стран ЦА, но и претензии на политикоэкономическое влияние, прежде всего именно через структуры ШОС. Сближение с КНР обусловлено для РФ и ухудшением отношений (в первую очередь с США и с другими государствами Запада), касающихся передела сфер влияния на постсоветском пространстве. Россия еще недостаточно сильна, чтобы на равных противостоять давлению, и вынуждена искать точки соприкосновения с Китаем. Этим и продиктовано их взаимодействие в рамках ШОС, имеющее основной целью не допустить усиления Соединенных Штатов в данном регионе. В последнее время Москва разыгрывает «китайский фактор» и в сугубо «утилитарных» целях - для наращивания давления на государства Евросоюза, блокирующие доступ российского «Газпрома» к европейским газораспределительным сетям. В связи с этим в РФ на различных уровнях все активнее обсуждается перспектива развития газопроводной инфраструктуры для увеличения экспорта энергоносителей в КНР и готовится обоснование инвестиций по соответствующим масштабным проектам. Как показал саммит ШОС, состоявшийся в Астане в 2005 г., участники Организации воспринимают в качестве очевидной проблемы растущую в регионе активность США. Речь идет не только о военном присутствии, но и об усилиях Белого дома относительно «демократической трансформации» действующих политических режимов. У стран - членов ШОС имеется существенное отличие от Соединенных Штатов в подходах к ЦА. Частично это обусловлено идеологической одержимостью Вашингтона, отчасти - его глубокой и искренней верой в то, что демократия служит панацеей от всех социальных и геополитических бед, поэтому он стремится к «распространению демократии» в регионе. Между тем достаточно очевидно, что любая попытка быстрой демократизации республик ЦА способна привести их к хаосу и превращению в «несостояв-шиеся государства».
У Москвы и Пекина намного меньше демократического мессианства, однако они лучше понимают регион и убеждены, что демократизация его стран невозможна и контрпродуктивна без упреждающей экономической и социальной модернизации; демократизация может стать частью последней, но не предшествовать ей. Очевидно, что КНР (как и РФ) заинтересована в сохранении нынешних режимов республик Центральной Азии. Представляется, что в краткосрочной, а при неблагоприятном развитии событий и в
более отдаленной, перспективе основными интересами России (как и Китая) являются сохранение в регионе стабильной ситуации, а также недопущение эскалации межэлитного и гражданского противостояния. Пока ШОС остается структурой, ориентированной в первую очередь на «противодействие терроризму и формирование действующего механизма для выполнения этой задачи», однако многое указывает на то, что при активном участии Пекина и Москвы Шанхайская организация сотрудничества уже в обозримом будущем может стать в ЦА мощным регулирующим и притягательным фактором. Саммит ШОС в Ташкенте (июнь 2004 г.) был отмечен не только заявлением глав стран - участниц Организации о начале полноценной работы ее постоянно действующих органов (Секретариат в Пекине и штаб-квартира Региональной антитерро-ристической структуры в Ташкенте), но и активизацией позиций КНР. Кроме того, что именно на Китай ложится основное финансовое бремя в рамках ШОС, он принял решение выделить своим партнерам по Организации торговые кредиты на 900 млн. долл. (Затем это же предложение КНР озвучила и на саммите в Астане.) Очевидно, что организаторы ШОС хотели бы видеть ее в качестве одного из «полюсов» постепенно складывающегося многополярного мира. Этому будет способствовать реальная возможность для Шанхайской организации сотрудничества стать в перспективе связующим звеном в создании «дуги стабильности» в противовес «дуге нестабильности», протянувшейся от Западной Европы до ЮгоВосточной Азии. Однако вышеперечисленное не означает, что у ШОС есть исключительное преимущество по сравнению с другими механизмами обеспечения региональной безопасности. По нашему мнению, у республик ЦА нет конкретной и продуманной стратегии по отношению не только к ШОС, но и к другим региональным военно-политическим проектам. Можно согласиться с казахстанским экспертом Ерланом Кариным в том, что при выработке собственной внешней политики ННГ Азии руководствуются больше определенными конъюнктурными соображениями, чем какими-либо долгосрочными интересами.
Говоря о позиции России в ЦА, следует отметить, что за время, прошедшее после распада СССР, целостной центральноазиатской политики у Москвы просто не было. Не имелось даже примерно сформулированных принципов: что и как делать в регионе. Отсутствовали признаки осмысленной стратегии в отношении русских и русскоязычных диаспор государств ЦА, не велось серьезной
и системной работы с элитами этих республик. Стремление «отцепить азиатский вагон», прогрессировавшее в 1991-1996 гг. в российском политическом руководстве, а также безоглядная евроатлантическая ориентация нанесли глубокий вред российским интересам: регион начал постепенно втягиваться в орбиту третьих стран. Правда, в последние годы ситуация выравнивается. Внешнеполитический блок политики Кремля уже претерпевает некоторые изменения. Об этом свидетельствуют его весьма адекватное поведение накануне, во время и в первые дни после смены власти в Бишкеке, взвешенная оценка мятежа в узбекском Андижане, успехи в продвижении энергетических интересов РФ в регионе (особенно последние российско-туркмено-казахстанские договоренности о строительстве Прикаспийского трубопровода - ПКТ) и ряд других шагов. Усилия Москвы на этом направлении позволяют сделать вывод, что она пытается занять более активную позицию в диалоге с режимами пространства СНГ, рассматриваемыми рядом экспертов в качестве «кандидатов» на очередную «цветную смену власти». Россия, несмотря на резкое сужение с начала XXI в. сферы ее влияния в Центральной Азии, стремится сохранить и даже расширить здесь свои позиции. В известной мере она преуспела в этом в 2003-2004 гг. Но, к сожалению, политика РФ в регионе еще остается во многом реактивной и импульсивной. Порой создается впечатление, что многие ее инициативы порождены стремлением не отстать от США. Богатые природные ресурсы ННГ Азии находятся в замкнутом транспортном пространстве; они привязаны к России в условиях ограниченных выходов на мировые рынки и слаборазвитой сети коммуникаций. Годы независимости ничего кардинально не изменили для запертых в глубине материка новых суверенных государств Азии: Российская Федерация остается их главным торговым партнером, территорией транспортировки углеводородного и иного сырья, основным поставщиком военной техники и вооружения. Россию же ныне заботит не только иностранное военное присутствие, но и перспектива дорогостоящей и длительной борьбы за контроль над природными и промышленными ресурсами государств региона. На территориях Туркменистана, Узбекистана и Казахстана сосредоточено 4,3% мировых доказанных запасов газа (около 8 трлн. м3). А нежелание США раскрывать их долгосрочные планы лишь подогревает упомянутую обеспокоенность.
Кремль уже наметил основные контуры своего курса в постсоветской Азии: РФ намерена развивать свою собственную нефте-
промышленность и увеличивать объемы экспорта энергоносителей. В связи с этим президент России предупредил Соединенные Штаты, что не будет воздерживаться от шагов, выходящих за рамки взаимодействия с США. Присутствие американских войск в ЦА ослабляет влияние России, Китая и Ирана не только на региональную экономику, но и на политику. Сейчас Москва сотрудничает с Вашингтоном и в основном разделяет его цели борьбы с «террористическим интернационалом». Однако по мере того как война в Афганистане переходит в вялотекущую, «хроническую форму», все более обоснованным становится беспокойство, вызванное продолжающимся присутствием США в регионе, который объективно является сферой непосредственных интересов таких ведущих государств Евразии, как Россия, Китай. Иран, Индия. ЦА представляет собой стратегический буфер против внешних угроз, и множественные интересы вынуждают РФ сохранять регион в зоне своего влияния. Отсюда и рост в российской властной элите негативных настроений по поводу расширения иностранного военного присутствия в ННГ Азии.
Защита экономических интересов России - одна из важнейших целей политики Москвы в ЦА. Чтобы защитить свои интересы, РФ сохраняет контроль в странах, которые она считает наиболее значимыми. Самым же важным для нее государством региона (в политическом и экономическом плане) остается Казахстан, где расположены бывшие советские военные и промышленные объекты, включая Байконур. РФ имеет с РК широкие экономические и политические связи, возобновила соглашение об аренде Байконура на 50 лет; достигнута договоренность об экспорте казахстанского газа в Европу через «Газпром». Казахстан - с его 13-м местом (по данным официальной Астаны - 11-м) в мире по запасам нефти -второй после России крупнейший ее производитель на территории бывшего СССР - примерно 60 млн. т добытой сегодня нефти с планами выйти в 2010- 2012 гг. на рубеж в 100 млн. т, в 2015 г. -150 млн. Контроль над этими энергетическими ресурсами и средствами их транспортировки дает важнейшие стратегические и экономические рычаги. Кроме того, по территории республики проходит один из основных трубопроводов Средняя Азия-Центр, позволяющий поставлять узбекский и туркменский газ в РФ, Украину и страны Закавказья.
Другим особо значимым для России государством Центральной Азии является Узбекистан. После отказа Вашингтона помогать
Исламу Каримову из-за нарушений его правительством прав человека Москва использовала возможность формализовать экономические и военные соглашения с Ташкентом, которые укрепляют ее позиции не только в РУ, но и во всей Центральной Азии. По условиям договоренности две страны будут разрабатывать масштабную систему безопасности, включающую в себя министерства обороны, иностранных и внутренних дел, а также советы безопасности. Объявленные цели партнерства: борьба с терроризмом, распространением оружия массового уничтожения, наркоторговлей и организованной преступностью. После шестилетнего приостановления членства в ОДКБ Узбекистан возвратился в эту структуру, что кардинально меняет геополитический расклад в регионе. Теперь четыре из пяти его государств (кроме Туркменистана) находятся в зоне влияния ОДКБ, что в значительной степени увеличивает возможность России играть в ЦА более весомую роль, чем ранее. «Газпром» выполняет исследования, связанные с добычей газа на месторождении Шахпахты, и готов вложить до 1,5 млн. долл. в разработку Устюртских месторождений в Узбекистане. Почти все газотранспортные мощности региона выкуплены «Газпромом» до 2010 г. включительно. Это означает, что в течение как минимум трех лет никто не сможет купить цеитральноазиатский газ в обход Москвы. К тому же в России есть огромные предприятия, весьма зависящие от импорта хлопка из РУ. Согласно некоторым оценкам, сегодня республика занимает девятое место в мире по добыче золота и одно из первых - по резервам и добыче урановой руды (третье место по экспорту, пятое - по добыче, седьмое - по запасам урана).
В целом в экономической сфере существует огромное количество взаимосвязей между РФ и республиками ЦА. Например, в их сырьевом комплексе Россия имеет жизненно важные интересы в таких отраслях, как углеводороды, уран, сталь, золото, редкоземельные металлы, алюминий, хлопок и т.д. Конечно, Москве следует всегда (и при любых условиях) ориентироваться на свою экономическую выгоду, тем не менее здесь нужно четко определиться, дабы исключить обвинения в «неоимперстве». Ясно, что те, кто желает, чтобы их защищали по-настоящему, должны в конце концов оплатить соответствующую стоимость услуг подобного рода. Лишь серьезное экономическое присутствие, а также наличие крупных и взаимовыгодных экономических проектов способны стать залогом эффективной политики России. Под подлинное со-
юзничество следует «заводить» экономическую базу - Москве необходимо участвовать в разработке месторождений региона, в совместном владении его железными и автомобильными дорогами, линиями электропередач, генерирующими мощностями и трубопроводами. Инвестиции РФ в разведку и добычу углеводородов, предоставление крупных кредитов, участие в модернизации транспортной инфраструктуры, продвижение своих компаний, создание совместных предприятий по добыче и транспортировке энергоносителей усиливают влияние Москвы в ЦА и повышают лояльность местных элит. Регион играет стратегическую роль в обеспечении российского контроля над производством и транспортировкой нефти и газа в ближнее зарубежье. Кроме того, РФ следует стремиться избежать экономической изоляции, строя новые трубопроводы на территории ЦА. Деятельность российских нефтегазовых компаний интенсифицируется в Казахстане, где уже идет борьба мировых центров силы за контроль над экспортом нефти. Это также относится к Туркменистану и Узбекистану.
Кроме того, Москве крайне важно добиться тесного союза с Ашхабадом, который после смены руководства оказался на определенном «распутье». Евросоюз сразу предложил ему 1,7 млн. евро на подготовку технико-экономического обоснования проекта Транскаспийского трубопровода (ТКТ) для транспортировки газа в Европу через Азербайджан, Грузию и Турцию. Еще раньше (незадолго до кончины С. Ниязова) Китай, планирующий уже в 2010 г. импортировать до 80 млрд. м3 газа, предложил Туркменистану протянуть в КНР через всю Центральную Азию газопровод с перспективой подключения к нему Казахстана и Узбекистана. Имеются вопросы по поводу способности Ашхабада поставлять на рынок обещанное количество голубого топлива. Туркменистан относится к числу непредсказуемых государств, и поэтому неясно, будет ли его «старая новая» власть выполнять свои обязательства по прокладке новых трубопроводов, а также по соглашениям о поставках газа. Новый президент Туркменистана Г. Бердымухаммедов пока дает понять, что заинтересован в проекте ТКТ, который предусматривает строительство газопровода с пропускной способностью 30 млрд. м3 в год по дну Каспийского моря. По этой магистрали голубое топливо могло бы поступать в газопровод Баку-Тбилиси -Эрзерум и далее в Европу (по трубопроводу «Набукко»). Этот маршрут несколько лет активно лоббируют Европа и США, но сейчас в его реализации возникли трудности. Евросоюз решил отло-
жить принятие окончательного решения до весны 2008 г. Если ТКТ будет построен, то туркменский газ получит доступ на европейский рынок в обход России и обусловит конкуренцию с «Газпромом». В силу этого Москва, очевидно, готова идти в противодействии «Транскаспию» очень далеко, для чего, по нашему мнению, будет применять различные инструменты борьбы.
РФ необходимо реализовать комплекс мер по сохранению своей роли энергетической сверхдержавы и увеличению собственного влияния в регионе. Целями центральноазиатского турне президента России В. Путина (май 2007 г.) были предотвращение строительства ТКТ в обход РФ и формирование с Казахстаном и Туркменистаном единой энергосистемы. Фактически речь шла о создании энергетического союза, в котором Москва могла бы контролировать выход энергоресурсов стран ЦА на мировые рынки. А реализация инициативы Кремля по формированию центральноазиатского объединения экспортеров углеводородов открывает ННГ Азии более широкий доступ на зарубежные рынки, а следовательно, увеличивает их доходы от поставок энергоносителей. Российская Федерация вступила в длительную и тяжелую борьбу за сохранение своей монополии на транспортировку энергоресурсов республик Центральной Азии и уже добилась определенного успеха: принято решение в ближайшее время подготовить соглашение о строительстве Прикаспийского трубопровода мощностью 30 млрд. м3, которое предполагается начать во второй половине 2008 г. Кроме того, РФ взялась за модернизацию и расширение трубопроводной системы Средняя Азия-Центр (соответствующее соглашение подписали Россия, Казахстан, Туркменистан и Узбекистан). В последние годы изменяются контуры российского участия в ЦА, где Москва стремится занять прочные позиции, делая акцент на усилении кооперации не только в энергетической и транспортно-коммуникативной областях, но и в оборонной сфере. Об этом свидетельствует ряд двусторонних и многосторонних соглашений, заключенных между РФ и государствами региона.
Кроме того, Россия усиливает свои позиции в ЦА через Договор о коллективной безопасности (ДКБ), трансформированный в Организацию Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), что делает РФ ключевым «игроком» в данной структуре. Вместе с тем Москва укрепляет контакты с Шанхайской организацией сотрудничества. Подход РФ к усилению своего влияния в ЦА должен концентрироваться вокруг фундаментальных принципов. В первую
очередь территориальному господству в СНГ уже не следует придавать прежней роли в российской стратегии, хотя и существенной. Необходимо стремиться использовать стабильность в качестве основного положения внешней политики, в рамках которого интересы Кремля наилучшим образом обслуживает применение экономических и военных рычагов воздействия. Долгосрочные последствия полномасштабного присутствия и влияния США в Центральной Азии несут угрозу интересам РФ в регионе. Если ресурсы и потенциал его стран будут переориентированы на обслуживание интересов Запада, то российским военным, экономическим и энергетическим связям с постсоветской Азией, от которых зависит национальная безопасность РФ, будет нанесен прямой ущерб.
С тех же позиций следует рассматривать и попытки Китая взять ЦА под свой контроль. Если учесть рост экономической мощи КНР, то увеличивающееся военное и экономическое влияние Пекина может уже в среднесрочной перспективе повредить интересам Москвы. Исходя из этого, в рамках новой стратегии Кремля по контролю над ситуацией в ЦА необходима гармонизация интересов РФ и Китая, двух основных - «естественных» - гарантов сохранения стабильной обстановки в регионе. Данный процесс уже успешно развивается как в рамках ШОС, так и в формате двустороннего сотрудничества. Одним из важных элементов глобальной энергетической политики может стать уже озвученное предложение о создании в рамках ШОС регионального Энергетического клуба (единого энергетического пространства), где будут представлены и страны - производители энергосырья, и страны-потребители. Пока же складывается впечатление, что позиция, ориентированная на сохранение региональной стабильности, выглядит в глазах большинства элит республик ЦА привлекательнее, нежели форсированный извне переход к демократии. Подавляющее большинство этих элит отдает предпочтение процессу постепенной экономической и социально-политической трансформации, а не попыткам навязать им западные модели. В связи с этим у России появилось и будет существовать (как минимум, в краткосрочной перспективе) «окно возможностей», которое при разумном использовании можно эффективно задействовать для сохранения и усиления своего влияния в Центральной Азии.
«Центральная Азия и Кавказ», Лулео (Швеция), 2007 г., № 5, с. 56-66.
