CC BY
87
ШШШШШШ №2,2010 МОДЕРНИЗАЦИЯ ОБРАЗОВАНИЯ
ПОСТМОДЕРНИЗМ И ГУМАНИТАРНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА
А. Н. Фалеев (Московский архитектурный институт (Государственная академия))
Рассматриваются характеристические принципы постмодернистской ситуации: плюрализм, децент-рация, фрагментация, эклектизм, диалогизм. Особое внимание уделяется диалогизму, который превращает философское пространство в место, где взаимодействуют различные учения и концепции, касающиеся «вечных» философских проблем, в том числе проблем человека, его образования в соответствии с требованиями информационного общества.
Ключевыге слова: постмодернизм; диалогизм; проблема человека; социокультурное пространство.
Для философского обобщения всей совокупности перемен в обществе второй половины XX — начала XXI в. наиболее предпочтительным, на наш взгляд, является термин «постмодернизм». В нем приставка «пост-» в сочетании с названием предшествующего исторического периода, эквивалент которого в английском языке — «modern», отражает законченность определенного исторического и мировоззренческого периода. Таким образом делается попытка исчерпывающе охватить все нынешнее социокультурное пространство, осмыслить технологический характер современности, признавая, что в основе возникновения адекватных сегодняшнему дню мировоззрения и мировосприятия лежат процессы всеохватывающей информации и стремление преодолеть тоталитарность и унификацию — тенденции, доставшиеся в наследство от новоевропейской эпохи, вырваться из жестких оков догматизма и единообразия, к которым привел на стадии своего завершения период модернизма [7, с. 14—23].
Нынешний мир вступил в особую эру своего существования. Развитые в технологическом отношении страны успешно закладывают основы постиндустриального общества с новыми информационными сетями, развитыми средствами коммуникаций, которые как «орудия» изменения социальной действительности позволяют обеспечивать «свободное распространение знания, что дает возможность говорить о качественно новом типе общества» [14, p. 14]. В этом обществе в перспективе возможно преодо-
ление господства производства материальных благ над людьми. Это общество — не просто новая ступень в технической сфере, в нем меняется и сам человек. Происходит все большая индивидуализация человека как «богатой и многомерной личности» [14, р. 14], способной выбирать между работой по найму и собственным бизнесом, между различными способами самовыражения и материальным успехом, по своему усмотрению строить отношения, в которые она вступает с другими людьми. Эти перемены повышают моральные требования к человеку, к его духовно-нравственной ответственности. «Революционные изменения сегодняшнего дня, — утверждает Р. Мак-Кенна, — это начало нового осмысления окружающего мира. Мы окунаемся в новую социальную атмосферу, создаваемую выбранными нами новейшими технологиями. При этом мы разбиваем миф о „массовом обществе“ навсегда. Мы становимся единой полиструктурированной нацией динамических сообществ, связанных информационными системами» [14,
р. 14].
Новые технологии и формы труда, новые типы коммуникаций, хранения и передачи информации, новые отношения в человеческих сообществах, новые формы взаимодействия разнообразных культурных традиций вырывают индивидуума из оков стандартизации индустриального мира. Постоянные изменения в сфере информационных технологий радикально обновляют социокультурную среду, в которой происходит жизнедеятель-
© Фалеев А. Н., 2010 3
ность человека. Это позволяет, по мнению Ю. Хабермаса, говорить о тенденции образования в обществе высокодифференцированной сети объединений — архитектурных, литературных, научных, политических. «Центры сгущения коммуникации, спонтанно возникающие из микрообластей повседневной практики, — пишет он, — могут развиться в автономные объединения общественности и стабилизироваться как самостоятельные формы интерсубъективности в той мере, в какой потенциал жизненного мира используется ими для самоорганизации» [12, 8. 422—423].
Как отмечает Д. Белл, если в доин-дустриальных обществах жизнь представляет собой игру с природой, действительностью для людей является естественный мир; если в индустриальных обществах люди — производители товаров существуют по правилам игры с произведенной ими природой и действительностью для них является технический мир; то в постиндустриальном обществе, концентрирующем внимание на услугах, люди играют с людьми, действительностью в нем становится «исключительно социальный мир, без природы и вещей, апробированный скорее взаимным осознанием людей, чем внешней реальностью» [10, р. 35]. Последнему типу общества свойственна ориентация на самореализацию и самообучение, самосовершенствование и наслаждение, диверсив-ность и разнообразие, что полностью соответствует обществу постмодерна, так как «радикальный плюрализм и неизбежная гетерогенность, разнородность различных парадигм — то, что исповедует культурный постмодернизм, — есть принцип постмодерного общества в целом, поскольку оно характеризуется множественностью конфликтующих и несоединимых критериев» [15, 8. 124].
По словам А. Гидденса, «контуры нынешнего мира, который может быть обозначен как постмодернистский, весьма отличаются от тех, которые были в период модернизма» [11, р. 75]. Если индустриальное общество было нацелено на максимальное единообразие, стандартизацию, унификацию, то постиндуст-
риальное — на социокультурное разнообразие. При этом нацеленность на разнообразие перерастает в фундаментальную основу постиндустриального общества, на которую опираются практически все составляющие социокультурной системы.
Переориентация общества с единообразия на разнообразие имеет далеко идущие последствия. Они обнаруживают себя в признании и поощрении равноценности и равнозначности, одновременного и равноправного сосуществования различных предметов, товаров, услуг, профессий, архитектурных стилей, социальных взаимоотношений, философских позиций и подходов, научных мнений и программ, проектов жизни и т. д. В результате характерным для постмодернистского мировосприятия становится принцип плюрализма. Иначе говоря, постмодернистская культура «необратимо плюралистична» [15, 8. 124]. Именно она способствует формированию образа человека как суперконструктора и суперпрограммиста, который, перебирая культурные традиции разных эпох, соединяя между собой многообразные элементы искусства и науки, религии и философии, создает различные варианты представлений о природных и социокультурных мирах и своем месте в них.
Бессистемность и стилистическая неразбериха, объединение в рамках одного артефакта стилей и приемов, образов и средств, заимствованных из арсенала различных культур и эпох, «омас-совление» ценностей элитарной культуры и интеллектуализация китча, «растворение» искусства в жизни, ретроспекти-визм как ярко выраженный интерес к традиции и «доцивилизованному сознанию» — такова технология представления сложного, нестабильного, становящегося мира природы и социума в его многообразных видах и формах. На место оправдывающего и обосновывающего единство универсального знания постмодернизм ставит дифференциации, различия, части, индивидуации и т. д., поощряя тем самым множественность.
Наиболее ярко изощренный плюрализм постмодернизма обнаруживает
себя в новейшей архитектуре, функция которой заключается не только в том, чтобы делать людям красиво и хорошо, «служить» им, поддерживая их высокое самомнение, но и в том, чтобы сказать нечто существенное человеку и о человеке, соблюдая при этом нормы культурной коммуникации. Унылый рационализм холодных построек «белого модернизма», скупые формы «минимальной архитектуры» функционализма привели к тому, что некоторые архитекторы (Н. Фостер, С. Калатрава, Ф. О. Гери и др.) попытались изменить формальный язык архитектуры, вернув в него формы из прошлых веков, исключенные из практики орнамент, цвет и прочие «лишние» элементы. Помимо максимального упрощения основных форм и функционального соответствия они внесли в архитектуру игровое начало, выдумку, сложные образные ассоциации, зашифрованную символику. Современные архитектурные произведения буквально захватывают воображение, но скорее не гармониями, а своими дисгармониями, неожиданными парадоксами массы, эффектами света, являющимися зримым выражением непостижимого присутствия «Другого» — вселенских сил творения и разрушения.
Ведущим принципом в постмодернистском концепте становится и децентра-ция, которую не следует отождествлять с анархией, поскольку она подразумевает лишь отсутствие единого руководящего центра, единоначалия, а не отсутствие власти как таковой и сдерживающих традиционных моральных норм. Наряду с процессом децентрации в современных технологически развитых обществах идут процессы постиндустриальной интеграции, поскольку в противном случае общества просто распались бы. Цель интеграции — возможность координации, позволяющей успешно функционировать и развиваться обществу в целом и его составляющим, поскольку учитываются их своеобразие и самобытность, индивидуальные особенности и различия. Такое положение дел приводит к тому, что искусственный индустриальный «монолит», внешне оста-
ваясь некой целостностью, внутренне фрагментируется, рассыпается в постиндустриализме на множество элементов, в котором целое не господствует над его частями.
Подобная фрагментация затрагивает все, без исключения, сферы жизни современного человека, предоставляя ему небывалую ранее свободу выбора. Наряду с этим не без помощи телевидения фрагментарность оборачивается для современного человека «клиповым» сознанием, для которого характерны краткость, поверхностность, непродуман-ность выводов, отход от общезначимых и постоянно воспроизводящихся схем мышления, перескакивание с одной мысли на другую, но в то же время привлекательность и оригинальность.
Одной из разновидностей интеграции и фрагментации в постиндустриальном обществе выступает эклектизм. Ж.-Ф. Лиотар писал: «Эклектизм является нулевой степенью общей культуры: по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ленч идут в закусочную Макдоналда, на обед — в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге... становясь китчем, искусство способствует неразборчивости вкуса меценатов. Художники, владельцы картинных галерей, критика и публика толпой стекаются туда, где „что-то проис-ходит“. Однако истинная реальность этого „что-то происходит“ — это реальность денег: при отсутствии эстетических критериев оказывается возможным и полезным определять ценность произведений искусства по той прибыли, которую они дают. Подобная реальность примиряет все, даже самые противоречивые, тенденции в искусстве при условии, что эти тенденции и потребности обладают покупательной способностью» [13, р. 334—335].
Таким образом, характеристическими принципами постиндустриализма как наступающей реальности, а вместе с ним и постмодернистской ситуации в целом можно назвать плюрализм, децентрацию, фрагментарность, эклектизм. Важно отметить, что адекватное современности
мышление, которое находит свое отражение в данных принципах, избегает всех форм монизма и универсализации, не приемлет идеологических форм деспотизма, критически относится к идеалам и нормам новоевропейской науки. Следовательно, модернистский монолог, которому были свойственны идеи «снятия», «триады» и «синтеза», становится бессмысленным. Вместо этого провозглашаются многообразие и конкуренция парадигм, сосуществование гетерогенных элементов, предполагается учет различных уже имеющихся концепций при условии неограниченного прибавления к ним новых. Но это не обобщение, а взаимодействие различных форм, способов, вариантов понимания, диалог различных учений в рассмотрении конкретных проблем.
Рассматривая проблему человека, классическая рационалистическая философия принимала в расчет исключительно логические, «рассчитывающие» формы познания. При этом игнорировалось чувственно-эмоциональное, без чего невозможно постижение человека в его целостности. Свойственный постмодернизму диалогизм, интегрируя различные «фрагменты» мира в нечто целое, предлагает новый «образ» человеческого «Я». Это «Я» представляется «со-быти-ем» с неустранимым в опыте «Другим», отношение к которому мыслится как фундаментальная характеристика человеческого бытия.
В монологическом мире классической и неклассической философии «снимаются голоса, снимаются интонации (эмоционально-личностные), из живых слов и реплик вылущиваются абстрактные понятия и суждения, все втискивается в одно абстрактное сознание — и так получается диалектика» [3, с. 352].
Отрицая равноправность разных точек зрения, монологизм неизбежно порождает абсолютизм одного видения, господствующего над другими, которые в этом случае оцениваются как ошибка, отступление от общего направления. Вырабатываемые в отсутствие диалога различных подходов, позиций, точек зрения идеи могут становиться самоцелью, что открывает путь к превращению цен-
ностей человеческой жизни и культуры в бесконечно малые величины. В отличие от «монологизма» диалогизм утверждает: «быть — значит общаться» [2, с. 388], быть для «Другого» и через него для себя. Человек не может обойтись, стать самим собой без «Другого». С «Другим» необходимо вступать во взаимные отношения, чтобы существовать. На готовности посмотреть на себя глазами «Другого», т. е. со стороны, и зиждется познание человеком самого себя как человека.
Диалог есть выражение взаимоотношений между «Я» и «Другим», — «единственная форма отношения к человеку-личности, сохраняющая его свободу и независимость» [3, с. 317]. Его сущность — обмен смыслами. Они обнаруживаются в ситуации отношения — отражения себя в «Другом» и понимания «Другого»: «увидеть и понять — значит увидеть и понять другое, чужое сознание и его мир, то есть другой субъект... при понимании — два сознания, два субъекта» [3, с. 306]. Смыслы соотносятся с фундаментальными целями человека. Они отвечают на вопрос: во имя чего? В таком контексте смысл предстает как синоним ценности, качества человеческого бытия, которое проясняется через деятельное со-существование с «Другим», предполагая «ответы на вопросы» в процессе понимания как «превращения чужого в «свое-чужое» [3, с. 369].
В диалоге с «Другим» совершается выход за пределы собственного ограниченного и конечного бытия, которое не просто есть, а становится «в разговоре, то есть при осуществлении взаимопонимания» [5, с. 516]. Без сопряжения открытости «Я» с мотивацией быть понятым «Другим» жизнь человека теряет «смысл», который «существует с другим смыслом и для него, во встрече с ним, либо в осуществлении» [9, с. 270].
Специфика понимания предполагает принадлежность понимающего к определенной точке зрения внутри культурного пространства. Она состоит в том, что понимание является, во-первых, действием, а во-вторых, «со-бытием». «Мы понимаем сделанным, а не сделанное, т. е.
мы понимаем, сами установившись в качестве события в мире вместе с законами этого мира. Понимание законов мира есть одновременно элемент мира, законы которого понимаются» [8, с. 69]. От выбора занимаемой человеком точки зрения зависит не только характер понимания, но и значение и смысл категорий, описывающих «внутренность» понимаемого [6, с. 50—51]. Каждый человек смотрит на мир через призму, которую формирует определенный исторический контекст культуры. От него невозможно освободиться, как невозможно освободиться от самого себя или перейти полностью в ситуацию «Другого». Тем не менее остается возможность сближения, благодаря которому совершается диалог. Образованная им среда понимания — результат опредмечивания рефлексии. Именно здесь мироотноше-ние насыщается смысложизненным содержанием: открыться «Другому» и открыть в себе «Другого», личностный взгляд которого исключительно важен, ибо создает предпосылки для приращения и содержательного обогащения смысло- и культуротворчества, в котором формирование судьбы человека и обогащение бытия сливаются воедино.
Отметим, что причастность бытию — не в заданности позиции как частицы целого (Г. В. Ф. Гегель), она выявляется не погружением в субъективность (неклассическая философия), а в способности человека занять «единственное, неповторимое, незаменимое и непроницаемое для другого место» [4, с. 112]. Собственно говоря, вне многоголосой духовной атмосферы, где каждый имеет возможность, не таясь, высказать собственное мнение, не может быть подлинной автономии человеческого духа, а значит, и морали.
Становится очевидным, что принцип диалогической полифонии можно выразить, немного уточнив известное изречение, следующим образом: разрешено все, что не запрещено нравственным законом. Требования этого закона образуют пределы, границы плюрализма, основанного на уважении «множественности» самостоятельных и неслиянных голосов.
Таким образом, свойственный постмодернизму диалогизм превращает философское пространство в место, где взаимодействуют множество различных и равноправных учений и концепций, касающихся «вечных» философских проблем, в том числе проблемы человека. Точкой обзора, с которой противоположные концепции дополняют одна другую, не уничтожают, а взаимно подчеркивают свои сильные стороны, является диалогическая парадигма с ее активным поиском взаимопонимания между различными философскими течениями. В ее рамках ни одна концепция человека уже не означает доказательство ложности предшествующих ей концепций. Напротив, они рассматриваются как взаимодополняющие друг друга варианты исследования одной и той же проблемы. Никто не считает свою точку зрения по тому или иному вопросу единственно правильной. Они различны, и ни одна из них не претендует на абсолютность. Но как взаимодополняющие друг друга они в своей совокупности образуют нечто, что необходимо человеку в его попытках самоопределения для того, чтобы постичь место и смысл своего присутствия в целом и жить «исторически», т. е. не для себя, а совместно с другими и для других. «Столкновение разных умов, разных истин, несходных позиций, составляющих единый ум, единую истину и общую культуру» [1, с. 137], акцентуализация самостоятельности каждого элемента целого — таково внутренне противоречивое содержание диалогизма, позволяющего при многосмысленности культурологического, эстетического, философского и других дискурсов согласовывать разные философские позиции с различными способами создания человеком себя в бытии.
«Нет ничего абсолютно мертвого. У каждого смысла будет свой праздник возрождения» [3, с. 373]. По-видимому, на границе смыслов и следует искать сегодня решение многих актуальнейших гуманитарных проблем, в том числе в образовании, которые могут и должны быть осмыслены прежде всего на философском уровне. Духовной опорой в ре-
шении этих задач может стать формируемый постмодернизмом «образ» человека, понимающего «Другого», умеющего работать с различными мировоззренческими установками, культурными традициями и системами ценностей, «чувствующего себя ответственным в каждом аспекте своей жизни в потоке происходящих перемен» [14, р. 15].
По сути, постмодернизм позволяет выявить два органически связанных друг с другом важнейших требования, предъявляемых к современному образованию в соответствии с особенностями информационного общества: гуманизации (ориентации образования на видение человека как высшей ценности, а процесса обучения и воспитания как процесса становления личности) и гуманитаризации (формирования жизненной позиции индивида, воспитания его способности понимать другого человека, уважать, оставаясь на почве своей традиции, иные миры человеческой культуры).
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Баткин, Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления / Л. М. Баткин. — М. : Мысль, 1987. — 256 с.
2. Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. — 2-е изд. — М. : Сов. писатель, 1963. — 363 с.
3. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. — М. : Искусство, 1979. — 424 с.
4. Бахтин, М. М. К философии поступка / М. М. Бахтин // Философия и социология науки и техники : ежегодник. 1984—1985. — М., 1986. — С. 112.
5. Гадамер, Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / Х.-Г. Гадамер. — М. : Прогресс, 1988. — 704 с.
6. Иойлева, Г. В. Понимание в процессе обучения / Г. В. Иойлева // Современные подходы к преподаванию философии. — Архангельск, 1998. — С. 58—59.
7. Лиотар, Ж.-Ф. Ситуация постмодерна/ Ж.-Ф. Лиотар. — М.; СПб.: Алетейя, — 1998. — 159 с.
8. Мамардашвили, М. К. Классический и неклассический идеалы рациональности / М. К. Мамардашвили. — Тбилиси, 1984. — 112 с.
9. Олевич, Т. Современная философия диалога / Т. Олевич // Философия ХХ века. — М., 1997. — С. 270.
10. Bell, D. Beyond Modernism. Beyond Self. Arts, Politics and Will / D. Bell. — N. Y., 1977. — 379 p.
11. Giddens, A. The consequences of modernity / A. Giddens. — N. Y., 1987. — 253 p.
12. Habermas, J. Der philosophische Diskurs der Moderne. Zwolf Vorlesungen / J. Habermas. — Suhrkamp, 1985. — 517 S.
13. Lyotard, J.-F. Answering Question: What Is Postmodernism / J.-F. Lyotard // Innovation / Renovation: New Perspectives on the Humanities / ed. by I. Hassan, S. Hassan. — Madison, 1983. — P. 334—335.
14. McKenna, R. Stalking the information society / R. McKenna // Upside Magazine. — N. Y., 1995. — January. — P. 14.
15. Welsch, W. Unsere postmodeme Modeme / W. Welsch. — Weinheim, 1987. — 287 S.
Поступила 01.02.10.
ФОРМИРОВАНИЕ КРИТИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ СТУДЕНТОВ ТЕХНИЧЕСКОГО ВУЗА В АСПЕКТЕ МОДЕРНИЗАЦИИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
А. Р. Еферова (Астраханский государственный технический
университет)
Статья посвящена одной из ведущих проблем модернизации профессионального образования — формирования личности, обладающей критическим мышлением. Автором доказывается, что именно такая личность конкурентоспособна и востребована на рынке труда.
Ключевыге слова: критическое мышление; конкурентоспособность; личность; критика; развитие; студенты технического вуза; модернизация профессионального образования; рефлексивное мышление; познавательные способности.
Современный этап развития высше- его содержания. Возникает необходи-
го образования предполагает качествен- мость формирования новой концепции
ное изменение подходов к определению высшего образования, в основе которой
© Еферова А. Р., 2010
