CC BY
82
УДК 008
постмодернистский мир: социокультурный аспект диалогической парадигмы
Фалеев Алексей Николаевич, кандидат философских наук, доцент кафедры философии, [email protected],
Московский архитектурный институт, г. Москва
Шиповская Людмила Павловна, доктор философских наук, профессор,
ФГОУВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса», г. Москва
The article discusses the philosophical and theoretical principles of the postmodern concept based on a dialogical approach to the contemporary social and cultural phenomena. The authors argue that such an approach is essential to solve the urgent problems in the postmodern theory and practice.
Рассматриваются философско-теоретические принципы постмодернистского концепта. Предлагается диалогический подход к современным социокультурным феноменам. Такой подход, по мнению авторов, имеет принципиальное значение для решения многих актуальнейших для постмодернистской теории и практики проблем.
Key Words:postmodernism, people, culture, dialogism, monologism, pluralism, decentration
Ключевые слова: постмодернизм, человек, культура, диалогизм, монологизм, плюрализм, децен-трация
Для философского обобщения всей совокупности перемен в обществе второй половины ХХ — начала XXI века наиболее предпочтительным, на наш взгляд, является термин «постмодернизм». В нем приставка «пост» используется в сочетании с названием предшествующего исторического периода, эквивалент которого в английском языке — modern. В термине «постмодернизм» приставка «пост» отражает законченность определенного исторического и мировоззренческого периода. Таким образом делается попытка исчерпывающе охватить все нынешнее социокультурное пространство, осмыслить технологический характер современности, признавая, что в основе возникновения адекватного сегодняшнему дню мировоззрения и мировосприятия лежат процессы всеохватывающей информации и стремление преодолеть тоталитарность и унификацию — тенденции, доставшиеся в наследство от новоевропейской эпохи, вырваться из жестких оков догматизма и единообразия, к которым привел на стадии своего завершения период модернизма [1. C. 14-23]
Мир вступил в особую эру своего существования. Развитые в технологическом от-
ношении страны успешно закладывают основы постиндустриального общества с новыми информационными сетями, развитыми средствами коммуникации, которые как «орудия» изменения социальной действительности, позволяют обеспечивать «свободное распространение знания, что дает возможность говорить о качественно новом типе общества» [2. С. 14], в котором в перспективе возможно преодоление господства производства материальных благ над людьми. Это общество — не только новая ступень в технической сфере, в нем меняется и сам человек. Происходит все большая индивидуализация человека, как «богатой и многомерной личности» [2. С. 14], способной выбирать между работой по найму и собственным бизнесом, между различными способами самовыражения и материальным успехом, по своему усмотрению строить отношения с другими людьми. Эти перемены повышают моральные требования к человеку, к его духовнонравственной ответственности. «Революционные изменения сегодняшнего дня, — пишет Р. Мак Кенна, — это начало нового осмысления окружающего мира. Мы окунаемся в новую социальную атмосферу, создаваемую выбранны-
ми нами новейшими технологиями. При этом мы разбиваем миф о «массовом обществе» навсегда. Мы становимся единой полиструкту-рированной нацией динамических сообществ, связанных информационными системами» [2. С. 14].
Новые технологии и формы труда, новые типы коммуникаций, хранения и передачи информации, новые отношения в человеческих сообществах, новые формы взаимодействия разнообразных культурных традиций вырывают человека из оков стандартизации индустриального мира. Постоянные изменения в сфере информационных технологий радикально обновляют социокультурную среду, в которой происходит жизнедеятельность человека. Это позволяет, по мнению Ю. Хабермаса, говорить о тенденции образования в обществе высокодифференцированной сети объединений — архитектурной, литературной, научной, политической: «Центры сгущения коммуникации, спонтанно возникающие из микрообластей повседневной практики могут развиться в автономные объединения общественности и стабилизироваться как самостоятельные формы интерсубъективности в той мере, в какой потенциал жизненного мира используется ими для самоорганизации» [3. С. 422—423].
Д. Белл отмечал, что если в доиндустриаль-ных обществах жизнь представляет игру с природой и действительностью для людей является естественный мир; если в индустриальных обществах люди — производители товаров — существуют по правилам игры с произведенной ими природой и действительностью для них является технический мир; то в постиндустриальном обществе, концентрирующем внимание на услугах, люди играют с людьми и действительностью в нем становится «исключительно социальный мир, без природы и вещей, апробированный скорее взаимным осознанием людей, чем внешней реальностью» [4. С. 351]. Последнему типу общества свойственна ориентация на самореализацию и наслаждение, диверсивность и разнообразие, что полностью соответствует обществу постмодерна, так как «радикальный плюрализм и неизбежная гетерогенность, разнородность различных парадигм — то, что исповедует культурный постмодернизм, — есть принцип постмодерно-го общества в целом, поскольку оно характеризуется множественностью конфликтующих и несоединимых критериев» [5. С. 124].
По словам А. Гидденса, «контуры нынешнего мира, который может быть обозначен как постмодернистский, весьма отличаются от тех, которые были в период модернизма» [6. С. 75]. Постиндустриальное общество в отличие от индустриального, нацеленного на максимальное единообразие, стандартизацию, унификацию, опирается на принципиально иную технологию, стремящуюся обеспечить социокультурное разнообразие. При этом нацеленность на разнообразие перерастает в фундаментальную основу постиндустриального общества, на которую опираются практически все составляющие социокультурной системы.
Переориентация общества с единообразия на разнообразие имеет далеко идущие последствия. Они обнаруживают себя в признании и поощрении равноценности и равнозначности, одновременного и равноправного сосуществования различных предметов, товаров, услуг, профессий, архитектурных стилей, социальных взаимоотношений, философских позиций, научных мнений, проектов жизни и т.д. В результате характерным для постмодернистского мировосприятия становится принцип плюрализма. Иначе говоря, постмодернистская культура «необратимо плюралистична» [5. С. 124]. Бессистемность и стилистическая неразбериха, объединение в рамках одного произведения стилей и приемов, образов и средств, заимствованных из арсенала различных культур и эпох, «омассовление» ценностей элитарной культуры и интеллектуализация китча, «растворение» искусства в жизни, ретроспективизм, как ярко выраженный интерес к традиции и «доциви-лизованному сознанию» — таковы некоторые специфические черты новых форм художественной активности.
Наиболее ярко изощренный плюрализм постмодернизма обнаруживает себя в новейшей архитектуре, функция которой, на наш взгляд, состоит не только в том, чтобы делать людям красиво и хорошо, «служить» им, поддерживая их высокое самомнение, но, прежде всего в том, чтобы сказать нечто существенное человеку и о человеке, соблюдая при этом нормы культурной коммуникации. Унылый рационализм холодных построек «белого модернизма», скупые формы «минимальной архитектуры» функционализма привели к тому, что некоторые архитекторы (Н. Фостер, С. Калатрава, Фрэнк О. Гери и др.) попытались изменить формальный язык архитектуры, вер-
нув в него формы из прошлых веков, исключенные из практики орнамент, цвет и прочие «лишние» элементы. Они внесли в архитектуру, помимо максимального упрощения основных форм и функционального соответствия, игровое начало, выдумку, сложные образные ассоциации, зашифрованную символику. Современные архитектурные произведения буквально захватывают воображение, но, скорее не гармониями, а своими дисгармониями, неожиданными парадоксами массы, эффектами света, являющимися зримыми выражениями непостижимого присутствия «Другого» — вселенских сил творения и разрушения.
Другим ведущим принципом в постмодернистском концепте становится принцип децентрации, который не следует отождествлять с анархией, поскольку он подразумевает лишь отсутствие единого руководящего центра, единоначалия, а не отсутствие власти как таковой, и, прежде всего, сдерживающих традиционных моральных норм. Наряду с процессом децентрации в современных технологически развитых обществах идут и процессы постиндустриальной интеграции, поскольку в противном случае они просто бы распались. Цель такой интеграции — возможность координации, позволяющей успешно функционировать и развиваться обществу в целом и его составляющим, поскольку учитываются их своеобразие и самобытность, индивидуальные особенности и различия. Такое положение дел приводит к тому, что искусственный индустриальный «монолит», внешне оставаясь некоей целостностью, внутренне фрагментируется, рассыпается в постиндустриализме на множество отдельных составляющих, в котором целое не господствует над составляющими его частями.
Подобная фрагментация затрагивает все, без исключения, сферы жизни современного человека, предоставляя ему небывалую ранее свободу выбора. Наряду с этим и не без помощи телевидения фрагментарность оборачивается для современного человека «клиповым» сознанием, для которого характерны краткость, поверхностность, непродуманность выводов, отход от общезначимых и постоянно воспроизводящихся схем мышления, перескакивание с одной мысли на другую, но порой и привлекательность и оригинальность.
Одной из разновидностей интеграции и фрагментации в постиндустриальном обще-
стве является эклектизм. Ж.-Ф. Лиотар писал: «Эклектизм является нулевой степенью общей культуры: по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ленч идут в закусочную Макдоналда, на обед — в ресторан с местной кухней, употребляют парижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге... становясь китчем, искусство способствует неразборчивости вкуса меценатов. Художники, владельцы картинных галерей, критика и публика толпой стекаются туда, где «что-то происходит». Однако истинная реальность этого «что-то происходит» — это реальность денег: при отсутствии эстетических критериев оказывается возможным и полезным определять ценность произведений искусства по той прибыли, которую они дают. Подобная реальность примиряет все, даже самые противоречивые тенденции в искусстве, при условии, что эти тенденции и потребности обладают покупательной способностью» [7. С. 334—335].
Таким образом, характеристическими принципами постиндустриализма наступающей реальности и постмодернистской ситуации в целом можно назвать плюрализм, децентрацию, фрагментарность, изменчивость, эклектизм. Адекватное современности мышление, которое находит свое отражение в этих принципах, избегает всех форм монизма и универсализации, не приемлет идеологических форм деспотизма, критически относится к идеалам и нормам новоевропейской науки. Поэтому модернистский монолог, для которого были свойственны идеи «снятия», «триады» и «синтеза», становится бессмысленным. Вместо этого провозглашаются многообразие и конкуренция парадигм, сосуществование гетерогенных элементов, предполагается учет различных уже имеющихся концепций при условии неограниченного прибавления к ним новых. Но это не обобщение, а взаимодействие различных форм, способов, вариантов понимания, диалог различных учений в рассмотрении конкретных проблем.
Рассматривая проблему человека, классическая рационалистическая философия принимала в расчет исключительно логические, «рассчитывающие» формы познания, игнорируя чувственно-эмоциональное, без чего невозможно постижение человека в его целостности. Свойственный постмодернизму диалогизм, интегрируя различные «фрагменты» мира в нечто целое, предлагает новый «об-
раз» человеческого «я». Это «я» представляется «со-бытием» с неустранимым в опыте «другим» [8. С. 88—98], отношение к которому мыслится как фундаментальная характеристика человеческого бытия.
В монологическом мире классической и неклассической философии «снимаются голоса, снимаются интонации (эмоциональноличностные), из живых слов и реплик вылущиваются абстрактные понятия и суждения, все втискивается в одно абстрактное сознание — и так получается диалектика» [10. С. 352].
Отрицая равноправность разных точек зрения, монологизм неизбежно порождает абсолютизм одного видения, господствующего над другими, которые в этом случае оцениваются как ошибка, отступление от общего направления.
Вырабатываемые в отсутствии диалога различных подходов, позиций, точек зрения идеи могут становиться самоцелью, что открывает путь к превращению ценностей человеческой жизни и культуры в бесконечно малые величины. В отличие от классического и неклассического «монологизма», постнеклассический диалогизм утверждает: «быть значит общаться» [9. С. 338], быть для «другого» и через него для себя. Человек не может обойтись без «другого», без него он не может стать самим собой. С «другим» необходимо вступать во взаимные отношения, чтобы тем самым существовать. На готовности человека посмотреть на себя глазами «другого», т.е. со стороны, зиждется познание человеком самого себя как человека.
Диалог есть выражение взаимоотношений между «я» и «другим», это «единственная форма отношения к человеку-личности, сохраняющая его свободу и независимость» [10. С. 317]. Его сущность — обмен смыслами. Они обнаруживаются в ситуации отношения — отражения себя в «другом» и понимания «другого»: «увидеть и понять, — значит, увидеть и понять другое, чужое сознание и его мир, то есть другой субъект... при понимании — два сознания, два субъекта» [10. С. 306]. Смыслы соотносятся с фундаментальными целями человека. Они отвечают на вопрос «Во имя чего?» В таком контексте смысл предстает как синоним ценности, качества человеческого бытия, которое проясняется через деятельное со-существование с «другим», предполагая «ответы на вопросы» в процессе понимания как «превращения чужого в «свое-чужое» [10. С. 306].
В диалоге с «другим» совершается выход за пределы собственного бытия, которое не просто есть, а становится «в разговоре, т.е. при осуществлении взаимопонимания» [11. С. 516]. Без сопряжения открытости «я» с мотивацией быть понятым «другим» жизнь человека теряет «с-мысл», который «существует с другим смыслом и для него, во встрече с ним, либо в осуществлении» [12. С. 270].
Специфика понимания предполагает принадлежность понимающего определенной точке зрения внутри культурного пространства мира (истории). Она состоит в том, что понимание является, во-первых, действием, а во-вторых, «со-бытием». «Мы понимаем сделанным, а не сделанное, т.е. мы понимаем, сами установившись в качестве события в мире вместе с законами этого мира. Понимание законов мира есть одновременно элемент мира, законы которого понимаются» [13. С. 69]. От выбора занимаемой человеком точки зрения, зависит не только характер понимания, но значение и смысл категорий, описывающих «внутренность» понимаемого. «Ведь от того, проведу ли я линию от русских сказок и апокрифов через Достоевского к Л. Леонову или от былин через Толстого к Шолохову — разная картина получится» [14. С. 50].
Каждый человек смотрит на мир через призму, которую формирует определенный исторический контекст культуры. От него невозможно освободиться, как невозможно освободиться от самого себя или перейти полностью в ситуацию «другого». Тем не менее, остается возможность сближения, благодаря которому совершается диалог, и образованная им среда понимания есть не что иное, как результат опредмечивания рефлексии, наполненной историзмом. Именно здесь мироотношение насыщается смысложизненным содержанием: открыться «другому» и «другого» открыть в себе, личностный взгляд которого исключительно важен, ибо создает предпосылки для приращения и содержательного обогащения смысло- и культуротворчества, в котором формирование судьбы человека и обогащение бытия сливаются воедино.
Причастность бытию — не в заданности позиции как управляемой частицы целого (гегелевские классические построения), она выявляется не погружением в субъективность (неклассическая философия). Она обнаруживает себя в способности человека занять «.
единственное, неповторимое, незаменимое и непроницаемое для другого место» [15. С. 112]. Вне многоголосой духовной атмосферы, где каждый имеет возможность не таясь высказать собственное мнение, не может быть подлинной автономии человеческого духа, а значит, и морали.
Принцип диалогической полифонии можно выразить, перефразируя известное изречение: разрешено все, что не запрещено нравственным законом. Требования этого закона образуют пределы, границы плюрализма, основанного на уважении «множественности» самостоятельных и неслиянных голосов.
Таким образом, свойственный постмодернизму диалогизм превращает философское пространство в место, где взаимодействуют множество различных и равноправных учений, теорий, концепций, касающихся «вечных» философских проблем, в том числе и проблемы человека. Точкой обзора, с которой противоположные концепции дополняют одна другую, не уничтожают, а взаимно подчеркивают свои сильные стороны, как раз и является диалогическая парадигма, с ее активным поиском взаимопонимания между различными позициями и точками зрения.
Диалогическая парадигма — это парадигма сотворчества, сотрудничества. Это совместный поиск способов решения той или иной проблемы, которая придает смысл развертывающемуся социальному взаимодействию различных позиций, образующих общую среду деятельности. Здесь обнаруживает себя контакт, в ходе которого происходит взаимное уточнение и понимание равноправных позиций и точек зрения, ни одна из которых заранее, без соотнесения ее с другими позициями и точками зрения, касающихся данной сферы деятельности, не может быть названа верной. Диалогизм не претендует на обладание готовой истиной. Истина рождается в процессе диалогического общения. Только в ходе взаимодействия равноправных в своей самоценности, стремящихся понять друг друга, позиций, последние обретают для самих себя и друг для друга социальную определенность. Причем само это взаимодействие представляет собой в полной мере «событие бытия», а не только лишь его «вербальное оформление». В диалогической парадигме миру, в котором мы живем, в социокультурном плане соответствуют самоорганизующиеся структуры, воплощающие в себе реальное
«многоголосие», действительное многообразие человеческих целей и потребностей, желаний и интересов, планов и предложений, теорий и подходов.
Диалогическая парадигма знает свои пределы. Она не претендует на материальное изменение бытия. Она отвергает насилие над ним и человеком, основываясь на вере в сознание и смысл, который «сам сильнее всякой силы» [10. С. 367]. При этом открывается возможность понимания того, что монополизация сознания и монологичность бытия, отсутствие инвариантности в решении проблем, при всей их понятийности не есть то, из чего вырастает истинная человеческая культура.
По существу, в свете диалогической парадигмы ни одна концепция, точка зрения, позиция не означают ложности предшествующих им концепций, точек зрения, позиций. Напротив, они рассматриваются как взаимодополняющие друг друга варианты исследования одной и той же проблемы. Никто не считает свою точку зрения по тому или иному вопросу единственно правильной. Они различны, и ни одна из них не претендует на абсолютность. Но как взаимодополняющие друг друга они в своей совокупности образуют нечто, что необходимо человеку в его попытках самоопределения для того, чтобы постичь место и смысл своего присутствия в целом и жить «исторически», т.е. не для себя, а совместно с другими и для других. «Столкновение разных умов, разных истин, несходных позиций, составляющих единый ум, единую истину и общую культуру» [16. С. 137], акцентуализация самостоятельности каждого элемента целого — таково внутренне противоречивое содержание диалогизма, позволяющего при многосмысленности культурологического, эстетического, философского, искусствоведческого и т.д. дискурсов согласовывать разные философские позиции с их различными способами создания человеком себя в бытии. «Нет ничего абсолютно мертвого. У каждого смысла будет свой праздник возрождения». По-видимому, на границе смыслов следует искать сегодня решение многих актуальнейших для постмодернистской теории и практики проблем. Духовной опорой в решении предстоящих задач может стать утверждаемый современной философией адекватный сегодняшним условиям «образ» человека, умеющего, соприкасаясь с различными мировоззренческими установками, культурными тра-
дициями и системами ценностей, не отторгать себя ответственными в каждом аспекте своей
их, а, оставаясь на почве своей традиции, ува- жизни в потоке происходящих перемен» [2.
жать и понимать иную традицию, «чувствовать С. 15].
Литература
1. ЛиотарЖ-Ф. Состояние постмодерна. М., СПб., 1998
2. Mc Kenna R. Stalking the information society. // Upside Magazine., January, 1995
3. Habermas J. Der philosophische Diskurs der Moderne. ZwolfVorlesungen. Suhrkamp. 1985.
4. BellD. Beyond Modernism. Beyond Self. Arts, Politics and Will. N.Y., 1977.
5. Welsch W. Unsere postmodeme Modeme. Weinheim, 1987.
6. GiddensA. The consequences of modernity. N.Y., 1987.
7. Lyotard J.-F. Answering Question: What Is Postmodernism. // Innovation/Renovation: New Herspectives On the Humanities. / ed. By Hassan I., Hassan S. Madison, 1983.
8. Бубер М. Проблема человека. Перспективы//Лабиринты одиночества. М., 1989.
9. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963.
10. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
11. ГадамерХ.-Г. Истина и метод. М., 1988.
12. Олевич Т. Современная философия диалога. //Философия ХХ века. М., 1997.
13. Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984.
14. Гачев В. Национальные образы мира. М., 1988.
15. Бахтин М.М. К философии поступка. //Философия и социология науки и техники. М., 1986.
16. Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления. М.,1987.
УДК 18
эстетическое сознание древней руси как феномен художественной культуры
Лапшина Анна Евгеньевна, преподаватель, [email protected], Институт туризма и гостеприимства, филиал ФГОУВПО «Российский государственный университет туризма и сервиса», г. Москва
The article reveals thefigurative and artistic perception of the world by the ancient Slavs, based on thefeeling of closeness to nature uniquely reflected in the Christian vision. The early Christians in Russia perceive spiritual culture through the concept of Man-Nature relation; in addition, they develop a more sophisticated form of artistic expression. This results in opportunities for new aesthetics maturity of the ancient Russia uniting contrasting philosophical systems; for example, Eastern Slavonic and Christian.
Рассматривается образно-художественное восприятие мира древними славянами, основанное на ощущении близости к природе, нашедшее свое уникальное отражение в христианском миропонимании. В сознании древнерусских людей христианская духовная культура приблизилась к родному для них отношению «человек — природа», но выступила в значительно более совершенных формах художественного выражения. Новый этап развития эстетики Древней Руси связан с единением столь далеких друг от друга мировоззренческих систем как восточнославянская и христианская.
Key Words: ancient Russia, aesthetics, Christianity, culture Ключевые слова: Древняя Русь, эстетика, христианство, культура
Обращаясь к культуре Древней Руси, мы прикасаемся к одной из самых загадочных и самобытных страниц общемировой истории
культуры. Само расположение России, которая оказалась на перепутье двух мировых цивилизаций, соединивших Запад и Восток,
