CC BY
65
УДК 141.113
ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКИЙ ОПЫТ «ПЕРЕЖИВАНИЯ» ПРОСТРАНСТВА
© 2015 О. А. Верещагин
канд. филос. наук, доцент кафедры философии и социально-экономической теории e-mail: helgardt@mail. ru
Нижегородский государственный университет имени Н.И. Лобачевского (Арзамасский филиал)
Статья посвящена анализу современных форм философской рефлексии. Постметафизика рассматривается автором в качестве современной формы философского дискурса. «Пространственный поворот» отнесен к числу важнейших характеристик постметафизической традиции философствования.
Ключевые слова: мобильность, психофизический дуализм, постметафизика, пространственный поворот, социальная топология, социология пространства, феноменология тела.
Вполне традиционная для философского творчества интенция - мыслить «ad marginem», то есть вне жестких дисциплинарных рамок, на границе разных интеллектуальных сред, вне категориальных правил и концептуальных ограничений превращается в жест сознательной воли по апробации альтернативных и новационных способов репрезентации и рефлексии. Экспликация существующих тенденций в опыте современной философской рефлексии происходит в разнообразных форматах интеллектуального творчества и в различных сферах исследовательской деятельности. Можно сказать поэтому, что опыт «постметафизического мышления» изначально трансдисциплинарен и интердисциплинарен, поскольку конституирован самой практикой трансгрессии, попирающей прежние границы бытования традиционной метафизики.
Вопрос о стилевой, жанровой, содержательной и концептуальной определенности постфилософии (постметафизики) в современном идейном пространстве остается открытым и дискуссионным. Главным образом это касается оценки качества ее (постметафизики) интеллектуальных продуктов. Насколько аутентичны стили письма, выбранные авторами, работающими в жанре постфилософии, какова степень самостоятельности и оригинальности высказываемых ими идей и концептуальных положений, существует ли действительная, а не мнимая программа качественного обновления содержательных элементов философского знания.
В нынешнем своем состоянии постметафизический дискурс складывается из набора творческих интуиций, которые имплицитно содержат некую матрицу интеллектуальных действий по реаггрегации забытых смыслов и редефиниции отживших определений. Сложность теоретической реконструкции постметафизики в качестве целостного интеллектуального движения определяется кризисным переходным состоянием современной философии, которая существует в режиме «пролиферации поворотов», в режиме перманентного эпистемологического кризиса, который квалифицируется как «кризис индивидуальной и коллективной идентичности» [Хесле 1994:112].
Указанный духовный кризис - это прежде всего кризис ментализма в качестве господствующей парадигмы философствования, кризис «менталистских» установок и принципов мышления. Ментализм и его различные духовные модификации (трансцендентализм, субстанциалистский редукционизм) критикуются за логоцентризм и реизм (рефикационизм), приведшие западную культуру к выхолащиванию, самоопустошению ее культурных продуктов.
Логоцентризм как метафизическая практика удвоения значений, превращения феноменов в метафеномены и рефикационизм как практика их (феноменов) «овеществления» признаются рецидивной формой квазирелигиозного сознания, одной из многочисленных вариаций вековой «платонической» традиции: «Гипотеза о "трансцендентальном обозначаемом" - фундаментальная гипотеза всех дискурсов знака... выносит область языкового значения в конечном счете за пределы самого языка... Логоцентризм держится внутри онто-телеологии и философии присутствия» [Найман 1998: 207].
В критической рефлексии над основаниями западной метафизики специально подчеркивается родство семиотики и теологии, когда «интеллигибельное лицо знака повернуто к лицу и слову самого Бога» [Там же: 208]. Онтология, таким образом, квалифицируется как онтотеология, становится тавтологией и эгологией, а век знака отождествляется с «теологическим веком» [Там же].
В целом речь идет о нерелевантности принципов традиционной метафизики современному социальному, политическому и культурному контексту. Метафизическое мышление демонстрирует неспособность адекватной и корректной оценки происходящих изменений в различных областях социальной и культурной жизни. Касается это прежде всего инструментальной составляющей интеллектуальной деятельности, требующей качественного обновления и творческого переосмысления. Упомянутые нами логоцентризм, реиз, а также бинаризм и редукционизм в качестве важнейших характеристик, составляющих так называемый «модернистский философский комплекс», признаются лишенными прежнего объяснительного потенциала.
Эвристика «третьего пути» прокладывает свой след через позитивное преодоление прежних ограничений и конвенциальных правил традиционной метафизики и конституируется во вполне самостоятельную практику философского творчества. Наиболее частотным понятием, используемым для обозначения актуального тренда в философской инноватике последних двух десятилетий или для наименования новой парадигмы мышления, является понятие «пространственный поворот» («spatial turn») [Макогон 2012]. Соответствующие «spatial turn» типы философской и социально-гуманитарной рефлексии - «топологическая рефлексия», «телесно-ориентированные» социальные практики [Бескова 2011], телоцентризм активно используются в постнеклассических философских и социологических дискурсах - «философия тела» [Философия тела 2006], «социология пространства» [Филиппов 2003], «социология техники» [Фрике 2003] и формируют новую среду проблематизации и актуализации в социогуманитаристике.
Итак, пространство относится к числу ключевых проблем постметафизики [Бедаш 2009], а топологические модели мышления восстанавливают свой прежний эпистемологический статус и способствуют обретению пространством активной социальной величины. Специфический интерес современных исследователей к проблемам пространственной интерпретации социальных и иных культурных образований рассматривается в более общем и значимом контексте - «возвращения материального» [Вахштайн 2005], восстановления нарушенного в новоевропейской культуре баланса физического и ментального, телесного и духовного. А. Бадью
называет «демократический материализм», конкретизированный формулой «есть только тела и языки», доминирующей идеологией современности, «аксиомой современного утверждения», поскольку нынешний индивид признает «объективное существование одних лишь тел, и в первую очередь своего собственного тела» [Бадью 2008].
Феноменологический импульс к реабилитации «вещности», «материальности» социального и культурного миров был реализован в таких направлениях социальной мысли, как акторно-сетевая теория, фрейм-анализ, социальная топология и т.п. По-мнению В. Вахштайна, «телесность представляет собой наиболее яркий пример протяженности» [Вахштайн 2005: 95] и в этом своем значении имеет принципиальное значение для социологического исследования. Инкорпорирование «телесности» в актуальные социальные практики и реинтерпретация всей социальной теории в категориях «телоцентризма» - свершившийся факт в развитии современной социогуманитаристики. Очевидно, что в ближайшие несколько десятилетий парадигма «телоцентризма» будет развиваться в режиме открытой научной дискуссии, предлагающей новые контексты телесной интерпретации социальной реальности.
Наибольший интерес представляют те аспекты телесно-пространственной интерпретации человеческого существования, которые раскрывают нам природу и механизмы деятельности. Очевидно, что деятельность человека телесно детерминирована, и, согласно основной феноменологической максиме о теле «как о способности предопределенного действия», телесно-пространственный аспект человеческого существования становится важнейшим в ряду объяснительных моделей социального действия.
Установление роли и значения человеческого тела в качестве пространственного объекта («res extensa») в конституировании и организации социального пространства становится важнейшней чертой постметафизических социально-философских концепций. Этот тот самый пресловутый «третий путь» в социальных исследованиях, который позволяет преодолеть бинарную принудительность субъект-объектных интерпретаций социальной реальности и выстраивать альтернативные, отличные от классических моделей теоретические построения социальных явлений. С одной стороны, критически переосмысливается позиция «вненаходимости», «внеисторичности» по отношению к социальному объекту «трансцендентального субъекта» как «сенсориума Бога», характерная для субъект-центрированных философских и социальных практик. С другой стороны, преодолевается пресловутая «контейнеризация социальных отношений», присущая классической «объект-центрированной» социальной философии и оперирующая метафорой общества-региона. В современном «обществе риска» (risk society) все внешние границы, демаркационные линии и заграждения приходят в движение, поскольку, как утверждает У. Бек, «Чернобыль - это конец "других", конец всех наших строго культивировавшихся возможностей дистанцирования друг от друга» [Бек 2000: 3]. Прежняя семантика метафоры «контейнера» обессмыслена, поскольку в современной социальной реальности границы перестали быть самоочевидными и потеряли свою экзистенциальную устойчивость. В контексте распространения топологических практик социальной рефлексии можно говорить об отсутствии устойчивости в самой территориальности социальных явлений.
Еще раз подчеркнем, что тип и форма «опространствования» социальных явлений оказываются релевантными всей существующей системе мировосприятия и миропредставления. Само же пространство в своей определенности сформировано материальной средой, поэтому «границы, борозды, межи, столбы - все вещи, в которых
учреждающей деятельности человека дано зримое выражение» [Филиппов 2012: 11], являются существенным фактором в понимании природы социальных действий.
Как утверждает А. Филиппов, пространство применительно к социальным явлениям может быть понято в качестве ключевого фрейма, некой смысловой схемы, организующей и упорядочивающей социальные действия и взаимодействия: «Принципиальной характеристикой такой схемы является идентификация наблюдателя и действующих как тел, занимающих места, и квалификация пространства в зависимости от социально-исторических определений тела, места и движения» [Там же: 24].
Важнейшей интуицией топологического подхода в социальных науках является идея комплементарности двух семантических линий в понимании социального пространства. Пространство одновременно является и способом организации наблюдаемых событий, и продуктом указанных социальных связей и отношений.
Попытки современных исследователей представить оригинальные редефиниции пространства связаны как раз с изменением самого социоментального контекста, в рамках которого соответственно формируется новая «пространственная логика».
В ряду новых рабочих определений пространственной парадигмы мышления выделяется концепция «перформативности». Представление о пространстве в категориях и терминах перформанса выражает генеральную идею о топосе как о «динамической структуре (перфомансе), которая обнаруживается в процессе формирования (воплощения) повседневного «репертуара» социальных практик» [Бедаш 2009: 107].
Нынешние топологические практики мышления на самом деле глубоко укоренены в западной философской традиции и являются очередным этапом по реактуализации элиминативных идей относительно сущности и природы человеческого сознания. Современное понятие «энактивизма» («вдействования»), соотносимое с антропологическими моделями «homo faber», безусловно, характеризует идейные установки постметафизиков в их специальной аналитике человеческой деятельности.
Ярким примером телесно-пространственной реинтерпретации сущности человеческого поведения и мышления являются штудии известного социолога и социального эколога Р. Парка, представившего оригинальные суждения по поводу «соотношения сознания и перемещения» [Парк 2003]. В сущности, Р. Парк последовательно демистифицирует те представления о сознании, которые сложились в трансцендентализме и ментализме, с их практикой редуцирования сознания к некой мыслящей субстанции (res cogitans). Попытка поставить сознание вне телесного контекста, по мнению Парка, создает специфическую «тайну сознания», но не несет никакой смысловой нагрузки. Объяснить сознание и разум человека можно лишь исходя из максимы о «пространственной прикрепленности» человеческой телесности и разнообразных способах адаптации нашего тела к изменчивым условиям и факторам среды. Транзитивный аспект сознания связан с нашей возможностью принимать решения, а также с возможностью их перманентного пересмотра. Как утверждает Р. Парк, «процессуальность сознания» раскрывается в его интенциональности, то есть в способности определять направление «нашего дальнейшего движения и локализации в воображении цели, которую собираемся преследовать» [Парк 2003: 55].
Современный «пространственный поворот», или «поворот к материальному», инициирован отказом следовать традиционным новоевропейским канонам мышления. Заявленная в постнеклассической науке методологическая программа нацелена на преодоление разрыва в интерпретации ментального и физического, духовного и материального, существовавшего в новоевропейской эпистемологической традиции. «Мыслить надвое» - так характеризует Б. Латур [Латур 2006] тот мировоззренческий
комплекс, который сформировался в классической новоевропейской науке, разделившей «субъекта в себе» и «объекта в себе» непреодолимой чертой: «Начиная со времен Гоббса и Бойля требовалось, чтобы все теперь "видели надвое" и не устанавливали прямого отношения между репрезентацией нечеловеков и репрезентациями людей, между искусственностью фактов и искусственностью политического тела» [Там же: 92].
Новоевропейские императивы мыслительной деятельности, «два полюса новоевропейской Конституции», по мысли Б. Латура, утратили свой смысл, поскольку взаимодействие среды и общества перешло в новый формат функционирования и взаимодействия, взаимодействия гибридных социально-технических форм, которые сложно классифицируются и анализируются в рамках гештальта субъект-объектной дихотомии. Данный феномен прослеживается К. Леви-Строссом в динамике современной городской жизни, которая переполнена примерами сложных и многоуровневых связей человека и техники, когда сталкиваются лицом к лицу «не люди, не природные законы, а системы природных сил, очеловеченных интенциями водителей, и людей, трансформированных посредством физической энергии в природные силы, медиаторами которых они становятся» [Леви-Стросс 1994: 288].
Инкоропорированность техники в любой социальный и ментальный контекст, так же как и опосредованность любых человеческих интенций техносредой, является максимой тех социальных исследований, которые заостряют свое внимание на качественном изменении уровня и форм взаимодействия человека и природы. По мнению Дж. Урри [2012], прежние метафоры общества как системы или организма («метафора контейнера») утратили свой эвристический потенциал и нуждаются в ревизии.
Любые попытки редифиниции общества в современном контексте контрпродуктивны, поэтому требуется радикальное переописание самого метаязыка социологической теории. Не случайно Дж. Урри реактулизирует идею Р. Парка о соотношении сознания и перемещения, предлагая анализ социальных явлений через изучение феномена «мобильности».
«Мобильный поворот» в социогуманитаристике - очередной этап в становлении постнеклассических социологических практик, которые представляют проект «социологии за пределами обществ» [Урри 2012]. Переосмысливаются сами основы социологической теории, в том числе, базовый понятийный аппарат, который обогащается такими топологическими характеристиками, как сеть, поток, граница, номада, путешествие, «автомобильность».
Хотелось бы специально отметить, что представленные теоретические построения развиваются в рамках феноменологического движения, являясь по сути примером творческого использования феноменологических принципов в социальном анализе, в том числе в анализе социального пространства. Таким образом, «иконический», «пространственный», «визуальный», «мобильный» и иные пролиферативные новообразования постметафизики могут быть отнесены к области реактуализации смыслов гуманитарной «феноменологической революции», которая призвана была разомкнуть традиционные когнитивные матрицы и эпистемологические принципы классического мышления, в том числе дихотомию субъекта и объекта, дуализм тела и сознания, антитезу темпоральности и топологичности в социальной реконструкции и т. п. Именно в этом ракурсе необходимо рассматривать методологические рекомендации А. Шюца будущим поколениям феноменологов относительно полисемантики реальности, реальности как «окаймления» и энактивистского характера человеческого познания: «Мы совершаем действия и работаем не только в мире, но и над миром. Мир в этом смысле есть нечто, что мы
должны модифицировать своими действиями, или же нечто, что модифицирует наши действия» [Шюц 2003: 4].
Библиографический список
Бадью А. Тела, языки, истины // Скепсис. Научно-просветительский журнал [Электронный ресурс]. URL: http:/www./scepsis.net/library/id_1974.html (дата обращения: 16.02.2015)
Бедаш Ю. Пространство как проблема постметафизической философии // Философско-культурологический журнал Топос. 2009. № 1 (21). С. 94-113.
Бек У. Общество риска: На пути к другому модерну / §ер. с нем. В. Седельника, Н. Федоровой. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 383 с.
Вахштайн В. Возвращение материального. «Пространства», «сети», «потоки» в акторно-сетевой теории // Социологическое обозрение. 2005. Т. 4. № 1. С. 94-115.
Латур Б. Нового времени не было. Эссе по симметричной антропологии / пер. с фр. Д.Я. Калугина; науч. ред. О.В. Хархордин. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в С.Петербурге, 2006. 240 с.
Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. 288 с.
Макогон Т.И. «Пространственный поворот» и возможность новационных подходов в социально-философском дискурсе // Известия Томского политехнического университета. 2012. № 6. Т. 321. С. 167-168.
Найман Е.А. «Сцена письма» и «метаморфоза истины»: Ж. Деррида — Ж. Делез // Интенциональность и текстуальность. Философская мысль Франции XX века. Томск: Водолей, 1998. С. 205-218.
Парк Р. Сознание бродяги: рассуждения по поводу соотношения сознания и перемещения // Социологическое обозрение. 2003. Т. 3. № 1. С. 35-37.
Урри Дж. Мобильности / пер. с англ. А.В. Лазарева. вступит. статья Н.А. Харламова. М.: Праксис, 2012. 576 с.
Урри Дж. Социология за пределами обществ. Виды мобильности для XXI столетия. М.: Изд-во ВШЭ (ГУ). 336 с.
Философия тела / М.Н. Эпштейн. Тело свободы/ Г.Л. Тульчинский. СПб.: Алетейя, 2006. 432 с. (Серия «Тела мысли»).
Филиппов А. Ф. Теоретические основания социологии пространства. М.: Канон-Пресс-Ц, 2003. 254 с
Филиппов А.Ф. Парадоксальная мобильность // Отечественные записки. 2012. № 5 (50). С. 8-23.
Фрике В. Социология техники: становление гуманистической парадигмы // Социологические исследования. 2003. № 6. С. 123-129.
Хесле В. Кризис индивидуальной и коллективной идентичности // Вопросы философии. 1994. № 10. С. 112-123.
Шюц А. О множественности реальностей // Социологическое обозрение. 2003, Т. 3. № 2. С. 3-34.
