CC BY
100
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 29 (320).
Филология. Искусствоведение. Вып. 83. С. 62-65.
Г. А. Завьялова
СПОСОБЫ АКТУАЛИЗАЦИИ КОНЦЕПТОВ ПРЕЦЕДЕНТНОГО ЖАНРА В ДЕТЕКТИВЕ
Анализируются способы актуализации концептов готического жанра как прецедентного в детективе на материале новелл Г. К. Честертона. Эффект обманутого ожидания в детективе строится на сходстве двух жанров. Концепт прецедентного жанра актуализируется в сознании читателя при помощи элементов композиционной структуры текста, персонажных схем и языковых средств.
Ключевые слова: прецедентный жанр, концепт прецедентного жанра, детектив, готический жанр.
Сформулированное М. М. Бахтиным определение жанра как определенных относительно устойчивых тематических, стилистических и композиционных типов высказываний [1. С. 254] применимо к анализу любых форм текстов и дискурсов. Во вторичных, или сложных жанрах (романах, драмах и др.), образующихся на основе первичных, или простых (реплики бытового диалога, письма, бытовые рассказы), происходит «условное разыгрывание речевого общения и первичных речевых жанров» [1. С. 265].
Указанные выше характеристики (устойчивость, тематическое, стилистическое и композиционное единство) способствуют тому, что жанр становится узнаваемым, реинтерпрети-руется в различных знаковых системах, приобретая, таким образом, статус прецедентного феномена. В нашей работе мы опираемся на предложенное Г. Г. Слышкиным понятие прецедентного жанра, под которым понимаются композиционные структуры и совокупности языковых штампов, известные членам той или иной культурной группы, обладающие для них ценностной значимостью и указывающие на определенный тип текста [3. С. 41-42]. Понятие прецедентного жанра, как и понятие речевого жанра, можно использовать для исследования любых форм текстов и дискурсов. Ценностная значимость прецедентных жанров обусловливает их способность формировать концепты. Лингвокультурный концепт прецедентного феномена представляет собой ментальную репрезентацию, построенную в процессе включения информации о феномене в цельную картину мира языковой личности или языкового коллектива, при этом, в отличие от когнитивного концепта, лингвокультурный концепт характеризуется акцентуацией цен-
ностного элемента [3. С. 41-42]. В качестве стимулов, активизирующих в сознании читателя концепты прецедентных жанров, могут выступить элементы композиционной структуры текста, такие как заголовок, начало, окончание. Узнаваемыми эти тексты делает и присущая им высокая степень клишированности языка. Апелляция к концепту прецедентного жанра направлена на актуализацию не какого-то текста, имени, ситуации или высказывания, а плана текстовой композиции.
Языковая клишированность является одной из основных характеристик формульного жанра, к которому можно отнести детектив и готический роман.
И детектив, и готический роман отличает бинарная картина мира: в детективе она представлена дихотомией хаос - порядок (или зло -добро), в готическом жанре - реальное - фантастическое. В обоих случаях нарушение равновесия становится основой развития сюжета, а результатом - восстановление первоначального баланса.
Апелляция к концепту в конкретных коммуникативных целях относится к уровню его текстовой реализации, при этом задействована только та часть концепта, которая необходима в данной ситуации [4. С. 50]. На этом уровне происходит разделение существующего в культурной и индивидуальной памяти единого концепта «на подконцепты, функционирующие в отдельных жанрах и дискурсах» [4. С. 50].
Точка соприкосновения картин мира детективного и готического жанров - тайна, поскольку она является общим для них системообразующим концептом. Под системообразующим концептом Г. Г. Слышкин понимает концепт, выражающий «потребности носителя культуры, ради удовлетворения которых соз-
дается данный жанр» [4. C. 189]. Все остальные концепты, принадлежащие картине мира данного жанра, конкретизируют системообразующие концепты [4. C. 189]. Тайна детектива так же, как и тайна готического романа, окружает преступление мистическим ореолом, однако детективная тайна постепенно перерастает в загадку, в то время как тайна готическая, как правило, не имеет рационального объяснения. Концепты, конкретизирующие центральный концепт, - это «преступление», «жертва» (характерны для готического и детективного жанра, но могут и отсутствовать), «сыщик», «следствие», «преступник» (концепты детективного жанра).
Примером «сращения» моделей детективного и готического жанра является роман А. Кристи «Ten Little Niggers» «Десять негритят» - в нем присутствуют такие концепты, как тайна, преступление, жертвы, преступник, следствие, но нет сыщика. Сыщик-персонаж замещается функцией сыщика, которую выполняют потенциальные жертвы. Такой прием - переход функций одних действующих лиц к другим, отмеченный исследователями мифов и сказок,
- характерен и для детектива. Как утверждает В. Я. Пропп, «самый способ осуществления функций может меняться: он представляет собой величину переменную... Но функция как таковая есть величина постоянная» [2. С. 19].
Апелляция к прецедентному жанру так же, как и к любому другому прецедентному феномену, способствует реализации авторского замысла. Так, для детективных новелл Г. К. Честертона характерны отсылки к жанру готического романа, обладающего такими узнаваемыми для читателя чертами, как замкнутость и ограниченность места действия, атмосфера таинственности, окружающая преступление, а также преобладание характерных для этого жанра элементов построения сюжета, персонажных схем и лексико-синтаксических стилистических средств.
Заголовок рассказа Г. К. Честертона «The Doom of the Darnaways» «Злой рок семьи Дар-нуэй» - это ключевой элемент, способствующий реализации эффекта обманутого ожидания. Сначала он указывает на принадлежность текста к жанру готического романа, а после прочтения не оправдывает ожиданий читателя. Заголовок повторяется в тексте 6 раз, тем самым участвуя в процессах создания макросвязности и цельности текста.
Экспозиция рассказа представляет собой типичный «готический» пейзаж и, таким об-
разом, актуализирует в сознании читателя концепт прецедентного жанра:
In terms of tone and form, as these men saw it, it was a stretch of sands against a stretch of sunset, the whole scene lying in strips of sombre colour, dead green and bronze and brown and a drab that was not merely dull but in that gloaming in some way more mysterious than gold. All that broke these level lines was a long building which ran out from the fields into the sands of the sea, so that its fringe of dreary weeds and rushes seemed almost to meet the seaweed. But its most singular feature was that the upper part of it had the ragged outlines of a ruin, pierced by so many wide windows and large rents as to be a mere dark skeleton against the dying light. [5. С. 180].
Если говорить о колорите и очертаниях, то видели они полосу песка, а над ней полосу предзакатного неба, которое все окрашивало в мрачные тона: мертвенно-зеленый, свинцовый, коричневый и густо-желтый, в этом освещении, впрочем, не тусклый, а скорее таинственный - более таинственный, чем золото. Только в одном месте нарушались ровные линии: одинокое длинное здание вклинивалось в песчаный берег и подступало к морю так близко, что бурьян и камыш, окаймлявшие дом, почти сливались с протянувшейся вдоль воды полосой водорослей. У дома этого была одна странная особенность - верхняя его часть, наполовину разрушенная, зияла пустыми окнами и, словно черный остов, вырисовывалась на темном вечернем небе, а в нижнем этаже почти все окна были заложены кирпичами - их контуры чуть намечались в сумеречном свете.
В качестве способов актуализации концепта прецедентного жанра выступают, в частности, эпитеты, описывающие место действия. Они оказывают воздействие на эмоциональный настрой читателя, вызывая предчувствие надвигающейся катастрофы: унылые водоросли, таинственность сумерек, неровные очертания развалин, темный остов дома, умирающий свет, мрачные тона (мертвенно-зеленый, тусклый серо-коричневый) и др.
Таинственная смерть Дарнуэя происходит в полном соответствии с ужасным проклятием, начертанным под портретом одного из его предков:
In the seventh heir I shall return,
In the seventh hour I shall depart,
None in that hour shall hold my hand,
And woe to her that holds my heart [5. С. 187].
64
Г. А. Завьялова
В седьмом наследнике возникну вновь
И в семь часов исчезну без следа.
Не сдержит гнева моего любовь,
Хозяйке сердца моего - беда.
Единство темы подчеркивается при помощи повтора - параллельные конструкции «In the seventh heir I shall return, In the seventh hour I shall depart» построены одинаково синтаксически, они создают торжественный и зловещий ритм, способствуя сгущению атмосферы тайны.
В персонажной схеме готического романа, как правило, отражается бинарный характер картины мира данного жанра - герои делятся на положительных и отрицательных: юная девушка, живущая в замке или попавшая в замок по воле злого рока, герой, пытающийся ее спасти, освободив от заклятия и злодей, преследующий их. Персонажная схема новеллы Честертона первоначально кажется типичной для готического романа. Главные персонажи - мисс Дарнуэй, живущая в доме своих предков и помолвленный с ней молодой Дарнуэй (ее родственник) - потомки угасающего и разорившегося рода, над которым тяготеет проклятье, а также врач, художник, приглашенный реставрировать портреты, его знакомый и священник. Сами обитатели дома напоминают привидения:
“Who on earth can live in that old shell?” exclaimed the Londoner, who was a big, bohemian-looking man, young but with a shaggy red beard that made him look older; Chelsea knew him familiarly as Harry Payne. “Ghosts, you might suppose,” replied his friend Martin Wood. “Well, the people who live there really are rather like ghosts” [5. С. 180].
- Ну, скажите на милость, кто может жить в этих развалинах? - воскликнул лондонец, рослый, богемного вида молодой человек с пушистой рыжеватой бородкой, несколько старившей его. В Челси он был известен всем и каждому как Гарри Пейн.
- Вы думаете, призраки? - отвечал его друг, Мартин Вуд. - Ну что ж, люди, живущие там, действительно похожи на привидения.
There were three people in it when they entered; three dim figures motionless in the dim room; all three dressed in black and looking like dark shadows [5. С. 184].
Между тем в ней было три человека - три сумрачные неподвижные фигуры в сумрачной комнате, одетые в черное и похожие на темные тени.
Эпитеты (dim figures motionless, dim room, dark shadows) лексические повторы (dim figures in the dim room), сравнения (like ghosts, like shadows) являются отсылками к концепту готического жанра - сами персонажи кажутся частью мрачного интерьера дома Дарнуэев.
После гибели Дарнуэя священник (отец Браун) начинает выяснять ее причины, и, таким образом, исполняя роль сыщика, ведущего следствие, из второстепенного персонажа становится главным. Именно в этот момент, вследствие смещения персонажной схемы, структура готического романа разрушается детективом, поскольку в готическом романе нет сыщиков.
Взаимодействие готического и детективного жанра прослеживается на всех уровнях организации текста. Так, в завязке читатель знакомится с местом действия - старинным родовым домом Дарнуэев, с героями рассказа, узнает о скором прибытии наследника, развитие действия - приезд Дарнуэя, поражающего всех своим сходством с прадедом, изображенным на портрете, выявление связей и противоречий между персонажами, нагнетание конфликта. После кульминационного момента, когда происходит смерть наследника, готический жанр постепенно трансформируется в детектив, тайна становится загадкой, а развязка, описывающая разрешение конфликта и выводы отца Брауна, представляет типичный для детектива элемент - разгадку тайны. Ужасное проклятие оказывается творением человеческой воли, злым умыслом, мотив которого вполне реален и не имеет никакого отношения к сверхъестественному. Элементы готики создают эффект обманутого ожидания, поскольку, погружая читателя в атмосферу мистики, отвлекают его внимание от деталей преступления. В конце рассказа происходит раскрытие преступления и, следовательно, «разоблачение» готического жанра.
На сходстве детектива с готическим жанром строится детективная загадка и в новелле «The Purple Wig» (Лиловый парик). Хотя в ней нет никакого таинственного преступления, налицо все остальные узнаваемые признаки готического жанра - проклятие, тяготеющее над потомком рода Эксмуров, тайна, вынуждающая его носить парик, кровавые легенды, связанные с историей рода. Все это становится захватывающим материалом для статей сотрудников журнала, эксплуатирующих склонность массового читателя к кровавым историям и
тайнам. Журналист встречает лорда Эксмура в компании личного библиотекаря и католического священника Брауна и узнает тайну лилового парика. Странным кажется не только парик герцога, но и то, что он сам рассказывает страшные истории о своих предках. Эксмур словно выставляет напоказ деяния предков, гордится ими. Эту особенность отмечает отец Браун, когда герцог покидает их. Однако библиотекарь объясняет это проклятием, приведшим к наследственному пороку - деформации уха Эксмуров, один лишь взгляд на которое может привести к ужасным последствиям:
.the Duke does really feel the bitterness about the curse that he uttered just now. He does, with sincere shame and terror, hide under that purple wig something he thinks it would blast the sons of man to see [5. С. 106].
...герцога действительно мучает горечь проклятия, о котором он говорил. С искренним стыдом и ужасом прячет он под лиловым париком нечто ужасное, созерцание чего, как он думает, не под силу сынам человеческим.
На лексическом уровне апелляция к концепту прецедентного жанра осуществляется при помощи контекстных синонимов - doom, curse; shame and terror, horror, а также эпитетов family curse, load of horror. Кроме того, ассоциативную связь с готическим жанром осуществляет и идиома the crack of doom - трубный глас, возвещающий начало Страшного Суда, - отсылка к 8 главе Откровения Иоанна Богослова.
Языковые штампы также указывают на принадлежность текста к готическому жанру:
The curse of the Eyres of old has lain heavy on this country [5. С. 104].
С давних времен проклятие Эров тяготеет над этими местами...
Описывая свои эмоции в тот момент, когда отец Браун убеждал герцога снять парик, журналист пытается передать атмосферу сверхъестественного ужаса в стиле готического романа: .I could not banish from my own brain the fancy that the trees all around us were filling softly in the silence with devils instead of birds [5. С. 180].
... и мне почудилось, - как ни гнал я эту нелепую фантазию из своей головы, - будто в тишине вокруг нас на деревьях неслышно рассаживаются не птицы, а духи ада.
Элементы готического жанра переплетаются с элементами детектива, тайна и загадка
компенсируют отсутствие преступления. Расследования как такового нет, однако читатель узнает об имевшем место в прошлом конфликте между последним Эксмуром и его адвокатом, именно здесь находится ключевой момент детективной интриги - согласно рассказанной библиотекарем истории, Эксмур снял свой парик и потрясенный адвокат исчез навсегда. Отец Браун безуспешно пытается убедить герцога снять парик, чтобы покончить с суеверием навсегда, затем журналист срывает его с головы Эксмура. Таким образом, читатель узнает, что парик Эксмура (который оказался тем самым адвокатом, разорившим настоящего герцога и унаследовавшим его замок и титул) скрывал не страшное уродство, а его отсутствие.
Как уже говорилось выше, детектив и готический роман имеют много общих черт, обусловленных генетической связью двух жанров. Именно на сходстве двух жанров и строится эффект обманутого ожидания - элементы готического жанра переходят в элементы детективного жанра, детективная интрига маскируется «готической тайной». Реализации эффекта обманутого ожидания способствует также персонаж отца Брауна, который первоначально воспринимается читателем как «готический персонаж», неотъемлемая часть старинных замков, а затем становится центральной фигурой расследования. Активизация концепта прецедентного жанра в сознании читателя осуществляется при помощи элементов композиционной структуры текста, персонажных схем и языковых средств.
Список литературы
1. Бахтин, М. М. Автор и герой: к философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000. 336 с.
2. Пропп, В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2000. 336 с.
3. Слышкин, Г. Г. Лингвокультурные концепты и метаконцепты : дис. ... д-ра филол. наук. Волгоград, 2004. 323 c.
4. Слышкин, Г. Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М., 2000. 128 с.
5. Chesterton, G. K. Selected Stories. M., 1971. 488 c.
