CC BY
98
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2009. № 4
Д.С. Шулепин, ассистент кафедры истории государства и права
юридического факультета МГУ*
ПОПЫТКИ КОДИФИКАЦИИ ПРОЦЕССУАЛЬНОГО
ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА В РОССИИ ВО ВТОРОЙ-ТРЕТЬЕЙ
ЧЕТВЕРТИ XVIII в.
Статья посвящена кодификации законодательства Российской империи 1754—1756 гг., анализируется ход ее проведения и причины неудач. В статье проводится сравнительный анализ проекта Уложения 1754 г. с другими источниками права, действовавшими в это время.
Ключевые слова: кодификация (1754—1756); проект Уложения 1754 г.; кодификационные работы; западноевропейские страны во второй половине XVIII в.
The article is devoted to the attempts of Russian authorities to codify its legislation in the second-third quarter of XVIII century. The article concerns reasons of its failure and is also dedicated to comparative analysis of the draft Russian Code 1754 with other sources of law in effect at that time.
Keywords: Russian codification (1754—1756); draft Russian Code 1754; codification in West Europe countries in XVIII century.
Как неоднократно отмечалось в историко-правовой литературе, в России попытки кодификации1 законодательства в XVIII в. оканчивались неудачей, хотя в этот период кодификацией законодательства занимались и многие европейские государства и неуспех их попыток, пожалуй, можно считать общим явлением. В середине XVIII в. по всей Европе проходят обширные кодификационные работы по составлению и выработке
1 Согласно теории права в процессе кодификации нормативный материал подвергается переработке как по форме, так и по содержанию. Соответственно кодификационные работы середины XVIII в. в России не отвечали данным критериям, поскольку юриспруденция «во все предыдущие эпохи имела исключительно практический, прикладной характер: знание законов, способов классификации правовых норм, умение формулировать их и толковать приобретались преимущественно при составлении различного рода деловых бумаг и в процессе практического осуществления правосудия... предпринимавшиеся на протяжении первой половины XVIII в. попытки верховной власти создать в России систему юридического образования, основанную на изучении теоретических основ права, и соответственно развить научную юриспруденцию оказались тщетными» (Томсинов В.А. Развитие русской юриспруденции во второй половине XVIII века // Законодательство. 2006. № 8). Тем не менее речь шла не об объединении нормативно-правовых актов в сборник без изменения их содержания (инкорпорация) или единый нормативный акт (консолидация) — предполагалось именно «сочинить» законы. Основанием работы должен был стать анализ существующих узаконений и судебной практики. Работы по систематизации российского законодательства середины XVIII в. с определенной долей условности могут быть названы «кодификационными» еще и потому, что конечной целью этих работ было создание отраслевых уложений.
новых уложений, начало которым было положено королем Пруссии Фридрихом II в 1747 г., поручившим составление кодекса Пруссии министру юстиции Самуилу Кокцею2.
Термин «кодекс» при его общеизвестном в настоящее время толковании, конечно, не отражает сути проводимой в то время работы, поскольку речь шла о кодификации всех отраслей права. Проект кодекса Пруссии представлял собою классическое уложение, включающее законодательные акты по всем основным отраслям права и состоящее из трех частей: первая содержала нормы о личных правах подданных, вторая посвящена вещному праву, а третья — обязательственному и уголовному праву.
По результатам работы комиссии, образованной в 1747 г., прусский кодекс так и не был принят. Основной причиной провала было педантичное следование принципам «модного» в то время естественного права, не признававшего позитивизм и императивность: такой подход превращал проект в сборник философских принципов и пожеланий, в котором не оставалось места для юриспруденции.
В Австрии работы по составлению Гражданского уложения начались по указанию императрицы Марии-Терезии в 1753—1755 гг. Проект Уложения разрабатывался комиссией под руководством профессора Иосифа Атццони3, а также учрежденной параллельно ревизионной комиссией во главе с профессором Гольгером. Однако учреждение двух органов со схожими целями и задачами не способствовало улучшению работы, поскольку вместо составления проекта уложения, члены обеих комиссий занялись выяснением вопроса о том, какая из них главнее, и в 1756 г. для прекращения бессмысленных споров обе комиссии были объединены в единую Уложенную комиссию. Причины неудач австрийской комиссии были те же — чрезмерное увлечение естественным правом, а также постоянные споры Атццони и Гольгера о первенстве. Лишь в 1790 г. уложение было введено в действие под названием «Кодекс Иосифа II»4.
В 1751—1756 гг. под руководством вице-канцлера барона Крейт-майра создавался Баварский кодекс, аналогичный австрийскому (из-за разобщенности немецкого права он был принят намного позже). В 1751 г.
2 Помимо указанной должности Самуил Кокцей занимал также должность канцлера в правительстве Фридриха II. В истории права личность С.Кокцея оценивается как довольно противоречивая: несмотря на попытки отразить в уложении гуманистические идеи современной эпохи, «он во многих отношениях является отрицательной для уголовной политики величиной, ибо берет идею воздающей справедливости как исходный пункт учения о наказании и отрицает учение о целесообразности последнего» (ЧубинскийМ.П. Очерки уголовной политики. М., 2008. С. 187).
3 Номинальным председателем комиссии был назначен камер-президент Блюмеген.
4 Справедливости ради следует отметить, что в 1768 г. все же был издан уголовный свод законов, получивший название «Nemesis Theresiana» (Constitutio criminalis Theresiana). Однако издание уголовного свода законов не может рассматриваться в качестве положительного результата деятельности комиссии, поскольку первоначальной и основной ее целью было создание именно Гражданского уложения.
был составлен Кодекс Неаполя. В герцогстве Тосканском5 и Модене работы по составлению кодексов начались в 1745 и 1755 гг. соответственно.
Относительно России следует отметить, что к XVIII в. отечественное право уже имело некоторый опыт систематизации правовых норм. Уже в Русской Правде нормы, регулирующие различные правоотношения, были собраны и отчасти структурированы (устав о резах, устав о закупах и т.д.). Церковные уставы имели довольно узкую сферу правоприменения, что свидетельствует об определенном намерении законодателя. Соборное Уложение группирует нормы права на основе принципа самостоятельности различных институтов права.
В первой половине XVIII в. единственно удачной6 российской кодификацией была кодификация уголовного и процессуального законодательства 1714—1715 гг.7, однако созданные нормативно-правовые акты имели значительные ограничения по своей юрисдикционной подведомственности. Круг субъектов, на которых распространялось действие «Краткого изображения процессов или судебных тяжб» 1715 г. 8 (далее — «Краткое изображение...»), был ограничен в ст. 5 указанного документа, поэтому на практике последующее расширение субъектного состава являлось скорее вынужденной мерой, нежели частью общего плана законодателя.
Правовые институты, регулировавшие общественные отношения в уголовной и судебно-процессуальной области, нельзя признать оригинальными, поскольку в основу создаваемых актов были положены принципы и институты шведского права. Тем не менее рецепируемые правовые нормы подверглись переработке со стороны законодателя, и говорить о заимствовании институтов можно лишь с оговоркой.
Кодификационные работы в России проводились в общей сложности более века. Обзору деятельности кодификационных комиссий посвящено несколько работ, наиболее значительными из которых являются монографии М.М. Сперанского9 и С.В. Пахмана10. Однако подробные сведе-
5 К 1786 г. работы по составлению кодекса были завершены. В том же году (через 41 год после начала работ) проект уголовного кодекса был утвержден и введен в действие Великим Герцогом Леопольдо.
6 Указом Петра I 1700 г. была составлена первая кодификационная комиссия, так называемая «Уложенная палата». Император повелел собрать во всех приказах имеющиеся в них именные указы, новоуказные статьи и боярские приговоры, составить с них списки и доставить в палату. Работа над новым уложением состояла в дополнении другими узаконениями и редактировании текста Уложения 1649 г.
7 Помимо «Краткого изображения процессов или судебных тяжб» и Артикула Воинского 1715 г. к результатам кодификации 1714—1715 гг. можно отнести также составление сводного Уложения 1718 г.: в течение 1714—1718 гг. были частично подготовлены десять глав уложения, работа над которыми так и не была окончена, а само уложение осталось без рассмотрения.
8 Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. Собр. 1. Спб., 1830 (далее — ПСЗ). Т. 5. № 3006.
9 См.: Сперанский М.М. Обозрение исторических сведений о Своде законов. Спб.,
1837.
5 *
69
ния о комиссии, выработавшей проект Уложения 1754 г., приведены в работе В.Н. Латкина11.
На истории создания проекта Уложения 1754 г. следует остановиться подробнее. «Первая мысль Императрицы, изъявленная в 1741 г., состояла в том, чтобы отделить законы недействующие и подлежащие отмене от тех, которые должны остаться в силе»12. Поэтому сразу же по восшествии на престол она распорядилась учредить комиссию по составлению проекта уложения.
Результаты первых лет работы комиссии граф П.И. Шувалов охарактеризовал в своей речи, произнесенной в Сенате в марте 1754 г., в частности он признал, что вот уже 12 лет, как императрица приказала заняться составлением уложения, но «по несчастью нашему, мы не сподобились исполнить желание» Ее Величества, поскольку «у нас нет законов, которые бы всем без излишку и недостатков ясны и понятны были»13. После речи графа первоначальные пожелания императрицы изменились. Вместо составления свода было определено «сочинить законы ясные, всем понятные и настоящему времени приличные»14.
В целях исполнения данного поручения Сенат 28 июля 1754 г. учредил новую (шестую после смерти Петра I) комиссию и, кроме того, при каждом государственном ведомстве специальные комиссии (количеством около 35).
На первом этапе общей комиссии надлежало разработать план работ и представить его на рассмотрение и утверждение в Сенат. Далее направить во все коллегии и канцелярии копии, «дабы уже по тем материям назначенные по разным коллегиям и канцеляриям персоны не имели нужды более трактовать, а сочиняли б о таких делах, о которых в упомянутом плане будет предписано»15.
Общей комиссии было предписано составить программу, согласно которой уложение должно было состоять из четырех частей: в первой части предполагалось поместить нормы по судоустройству и судопроизводству; во второй — уголовное уложение; в третьей — нормы, регулирующие имущественные отношения; в четвертой — законы о правах состояний. Составлением первых частей занималась непосредственно общая комиссия, которая к апрелю 1755 г. разработала первую и вторую части уложения.
Насколько известно, специальные комиссии так и не выработали ни одного проекта, а с 1756 г. деятельность общей комиссии пошла на спад и до 1766 г. она существует номинально16.
10 См.: Пахман С.В. История кодификации гражданского права: В 3 т. Спб., 1876.
11 См.: Латкин В.Н. Законодательные комиссии в России в XVIII в. Спб., 1887.
12 Пахман С.В. Указ соч. С. 342.
13 Российский государственный архив древних актов (далее — РГАДА). Ф. 248. Оп. 2. Д. 2898. Л. 320—325.
14 Там же. Л. 326.; СперанскийМ.М. Указ. соч. С. 21.
15 РГАДА. Ф. 248. Оп. 2. Д. 2898. Л. 448—454.
16 Там же. Ф. 342. Оп. 1. Д. 32. Л. 11—14.
Имеются три редакции первой части Уложения 1754 г. «О суде», состоящей из 51 главы: кроме процессуальных вопросов и судоустройства в нее вошли нормы государственного права, определяющие компетенцию государственных учреждений. Вторая часть «О розыскных делах и какие за разные злодейства и преступления казни, наказания и штрафы положены» существует в двух редакциях и фактически является уголовным кодексом.
В.Н. Латкин отмечает практическую новизну многих положений проекта Уложения, которое предлагает «совершенно новые ответы, зачастую реформируя юридический быт народа и внося в него новые начала на смену прежним, так сказать, устаревшим и ставшим в силу этого уже негодными»17.
Примечательно, например, как в проекте уголовного Уложения 1754 г. при возбуждении дела инквизиционное начало сочетается с состязательным. Так, в ст. 1 гл. 1 раскрывается понятие «розыскные дела»: «когда кто в каком злодействе или важном преступлении в самом деле пойман или хотя и отчасти изобличен, или по судейскому следствию подозрительным явился, и в том производятся розыски, а не суд», если же «дела хотя сами собой злодейские, но токмо в оных никто не пойман и ни в чем еще не изобличен, и таковые дела надлежит производить судом, а не розыском... до тех пор, покамест кто по суду в том, хотя частью чем изобличен будет»18.
Важность предложенных проектом изменений состояла в том, что независимо от тяжести преступления при недоказанности участия в нем конкретного лица уголовные дела не могли рассматриваться инквизиционным порядком, а должны были решаться по указу «О форме суда»19. При недоказанности участия лица в совершении преступления состязательное начало в меньшей степени нарушало его права, чем процессуальные действия, предусмотренные инквизиционным порядком.
В свете проекта Уложения 1754 г. совершенно неверным представляется господствующее в науке мнение, что после Петра I «двойственность форм процесса в итоге пришла к общему инквизиционному знаме-нателю»20, поскольку самой практикой, положенной в основу работы шестой «шуваловской» комиссии, инквизиционный порядок был отвергнут и состязательный процесс становился основным.
Рассмотренные материалы судебных дел с 1725 по 1754 г. также свидетельствуют о том, что розыскная форма процесса применялась исключительно при рассмотрении дел, связанных с обвинением в тяжких
17 Латкин В.Н. Учебник истории русского права периода империи. М., 2003. С. 53.
18 Проекты уголовного уложения 1754—1766 годов. Спб., 1882. С. 14.
19 ПСЗ. Т. 7. № 4344.
20 См.: Владимирский-БудановМ.Ф. Обзор истории русского права. Ростов н/Д., 1995. С. 612.
преступлениях, в то время как гражданские, а также и уголовные дела небольшой тяжести разбирались состязательным порядком21.
Таким образом, вопреки вышеприведенному мнению В.Н. Латкина, следует говорить не столько о практической, сколько о теоретической новизне уложения. Речь, по сути, шла о закреплении сформировавшихся на практике положений в нормативно-правовом акте.
Широкое освещение в проекте Уложения 1754 г. получил институт «пристрастного допроса»22 — это расспрос, во время которого «подозрительный в застенок приведется и... в показании истины от судий увещевается, которые пыткой устращевают... а буде.не признается, тогда палачу в руки отдается, который его к дыбе приводит и всякими приуготов-лениями стращает, токмо самым действом до него ничем не касается»23 (ст. 2, гл. 10). Если обвиняемый принадлежал к «подлому» сословию, то проект уложения во время «расспроса» позволял использовать кошки, плети и батоги, предостерегая только, «чтобы между оным к сысканию истины средством и будущим наказанием пристойная всегда пропорция наблюдаема была»24 (ст. 3, гл. 10). Таким образом, в отличие от «Краткого изображения.» в проекте Уложения 1754 г. установлены определенные правила производства пристрастного допроса: по сути, происходит выделение последнего в самостоятельный процессуальный институт.
Много любопытного о производстве пыток можно узнать из проекта уложения, тем не менее характеризующего их как «чрезвычайное средство», которое «без крайней нужды» применять запрещалось25. Проект содержал закрытый перечень преступлений, согласно которому было разрешено употреблять пыточные истязания. К ним относились преступления, по которым в качестве наказания могла быть назначена политическая смерть, смертная казнь или каторжные работы. По проекту уложения применение пыток дозволялось при производстве «государственных, убийственных, татинных и разбойных дел», что несомненно является шагом вперед по сравнению с «Кратким изображением...», которое пре-
21 РГАДА. Ф. 248. Оп. 106. Д. 577; Ф. 271. Оп. 2. Д. 48; Ф. 276. Оп. 1. Д. 326; Ф. 709. Оп. 2. Д. 28; и др.
22 Известно, что институт «пристрастного допроса» был знаком и «Краткому изображению^», которое при этом четко не определяло место проведения пристрастного допроса и не разграничивало допрос и пытку, объединяя их в единое процессуальное действие. Пристрастный допрос всегда предшествовал пытке и являлся скорее поводом к ее началу, но в то же время «пристрастный роспрос» происходил и во время самой пытки (ст. 1—4, гл. 6. ч. 2).
23 Проекты уголовного уложения 1754—1766 годов. С. 119.
24 Там же. С. 120.
25 В Западной Европе порядок производства пыток впервые был регламентирован в упоминавшемся ранее Nemesis Theresiana в 1768 г., который определяет орудия пыток, а их производство допускает не иначе, как с разрешения Высшего уголовного суда при наличии достоверных улик и только по обвинению в преступлениях, влекущих за собою смертную казнь. При производстве пыток должен был присутствовать врач.
дусматривает возможность применения пыток, в том числе и по гражданским делам особой важности (Вторая часть процесса, гл. 6 ст. 3).
Кроме того, проект вводил ограничение по субъектному составу пы-туемых: помимо лиц, к которым применение пыток запрещалось «Кратким изображением.», предполагалось освободить от истязаний купцов первой гильдии, немых и глухих. В отличие от «Краткого изображения.», применявшего процедуру производства пыток, установленную указом 1673 г.26, в проекте порядок проведения пыток получил более четкую регламентацию.
В частности, устанавливалось три «градуса» пыток. При первом «градусе» пытуемого предполагалось держать на дыбе не более 10 минут с нанесением 25 ударов простым прямым кнутом. При втором — время препровождения на дыбе было увеличено на 5 минут, а количество ударов на 10. После 10-го и 20-го ударов следовали две «стряски» бревном. Если приходилось применять третий «градус», то на дыбе держали еще дольше — 20 минут. За это время нужно было успеть нанести 50 ударов кнутом, а после каждого 15-го произвести «стряску» бревном с обязательным прижиганием пытуемого веником или утюгом. Как правило, между проведением первого и третьего градуса проходило от одной до двух недель, которые давались на «вразумление и исправление» пытуемого.
Остается порадоваться «гуманности» законодателя, поскольку согласно указу 1673 г. количество ударов при троекратной пытке воров составляло 80, 120 и 150 соответственно27.
Сенат, рассмотрев представленную работу, в целом признал ее удовлетворительной и утвердил проект будущего уложения. Однако Елизавета Петровна подписывать уложение отказалась, вернув его в общую комиссию для доработки.
Князь М.М. Щербатов в сочинении «О повреждении нравов в России», написанном в 1786—1789 гг. и опубликованном А.И. Герценом в 1858 г., объясняя решение Елизаветы, писал следующее: «.То уже была готова сия добросердечная государыня, не читая, подписать, но, переби-
26 ПСЗ. Т. 1. № 561.
27 Осуждение пытки как средства доказывания в науке уголовного права впервые можно встретить в работе немецкого ученого Христиана Томазия «De tortura foris Chris-tianorum proscribenda» («О запрещении пыток в христианских судах»), увидевшей свет в 1705 г. Однако решающее влияние на изменение общеевропейской уголовной политики в области пыток оказал трактат знаменитого итальянца маркиза Чезаре Беккариа Бонезана «Dei delitti e delle pene» («О преступлениях и наказаниях»), вышедший в Милане в 1764 г. Во второй половине XVIII в. большинство западноевропейских стран под влиянием идей Просвещения ограничивают, а затем отменяют применение пыток. В 1754 г. пытки были отменены в Пруссии, в 1770 г. — в Дании, в 1776г. — в Австрии, в 1780 г. — во Франции. В Великобритании последние случаи применения пыток относятся к XVI в., при этом отмена пыток не распространялась на крепостных цыган — вплоть до середины XIX в.
рая листы, вдруг попала на главу пыток, взглянула на нее, ужаснулась тиранству и, не подписав, велела переделать»28.
Примечательны рассуждения императрицы о причинах неудач и о будущем уложения, сделанные ею в Сенате в 1754 г. Констатируя тяжелое положение судопроизводства в империи, Елизавета Петровна высказала мысль о необходимости написания новых ясных всем законов. При этом добавила от себя, что сделать это невозможно, так как написание новых узаконений должно основываться на анализе уже существующих, а они никому до конца неизвестны: «. нет человека, который подробно знал бы все указы, разве бы имел ангельские способности»29. Сказав это, Елизавета Петровна удалилась.
Впрочем, существуют и другие, объективные причины, объясняющие неудачу кодификационных работ.
Так, М.М. Сперанский, а позднее и В.Н. Латкин в качестве причин неудачи общей комиссии и специальных законодательных комиссий рассматриваемого периода в целом выделяли «обстоятельства времени» и «распорядок работ». Под «обстоятельствами времени» ими понималось включение в состав кодификационной комиссии людей «по должности», т.е. обремененных другими делами и занимавшихся составлением уложения в свободное время: «отсюда происходило, с одной стороны, то, что они не могли посвятить ему всю свою деятельность, а с другой, что, следуя порядку их службы, часто перемещались... едва ознакомясь с ея делами»30.
В качестве причины неудачи В.Н. Латкин также выделяет «скудные материальные условия низших членов комиссии31», которые не могли способствовать успешному производству работ.
Согласно М.М. Сперанскому и В.Н. Латкину, другая причина неуспеха российских «уложенных комиссий» второй—третьей четверти ХУШ в. была обусловлена неправильным «распорядком работ». По их мнению, каждая вновь созданная комиссия допускала одну и ту же ошибку. В течение длительного времени комиссия занималась составлением предисловия к несуществующему уложению и (или) сочинением манифеста, принимаемого по случаю его издания, который, по сути, являлся законом о введении уложения в действие, полагая при этом, что составление самого уложения — дело нетрудное и скорое и «что собрание законов в полном составе можно найти в трудах предыдущей комиссии или по частям — в коллегиях и других правительственных местах»32.
По окончании работ над предисловием или манифестом комиссия приступала к составлению уложения, включавшего в себя несколько эта-
28 Щербатов М.М. О повреждении нравов в России. М., 2007. С. 42.
29 Ключевский В.О. Собр. соч.: В 9 т. Т. 7.
30 СперанскийМ.М. Указ. соч. С. 55—63.
31 Латкин В.Н. Указ. соч. С. 181.
32 Сперанский М.М. Указ. соч. С. 49.
пов: собирание законов, их инкорпорация, выделение действующих указов и, наконец, создание текста нового уложения.
Однако, когда оказывалось, что никаких работ по собиранию законов до этого почти не проводилось, допускалась следующая ошибка: вместо того чтобы начать (или продолжить) собирание законов, комиссия из-за дефицита отпущенного времени приступала непосредственно к составлению уложения.
В действительности, основным «обстоятельством времени», не выделенным указанными авторами, является, пожалуй, сама историческая обстановка в период составления проекта уголовного уложения. Неудача не выглядит чем-то экстраординарным на фоне неудач уложенных комиссий Австрии и Пруссии. Однако, если Европа в середине XVIII в. была «больна» естественным правом, базирующимся на «соответствующих принципах разума», то в России попытки обращения к естественному праву входили в конфликт с традиционным взглядом на право.
Едва ли упрек в недостаточном профессионализме и низком уровне юридического образования членов комиссий является заслуженным. Действительно, трудно предположить, чтобы члены общей комиссии (и 35 специальных комиссий, учрежденных только по случаю составления елизаветинского уложения), в особенности их средние и низшие чины, квалифицированные и опытные юристы своего времени, работавшие в комиссиях на постоянной основе, пусть и при мизерном жаловании, своевременно не интересовались и не занимались систематизацией и анализом работ, выполненных их предшественниками. А если занимались, то и докладывали об этом.
В качестве обоснования субъективных причин неудач следует вспомнить вышеприведенное рассуждение Елизаветы Петровны, сделанное в Сенате в 1754 г. Кажется, что императрица не просто сомневается в успешном окончании работ: она отрицает саму возможность проведения таких работ. При этом именно во исполнение императорской воли Сенат образует сначала общую, а затем и специальные комиссии. Странное несоответствие формы и содержания указанных событий наводит на мысль, что работы по составлению проекта уложения были обречены на провал, еще не начавшись.
Следовательно, причины неудачных попыток кодификации процессуального законодательства, обусловленные неправильным «распорядком работ», отчасти сводились к тому, что на современном языке принято называть сиюминутной политической конъюнктурой. Возможно, не только Екатерина II любила играть в «просвещенную монархиню».
Необходимость систематизации законодательства, сознаваемая еще Петром I, декларировалась почти всеми его преемниками, считавшими своим долгом учредить новую комиссию по составлению уложения, однако лишь при Елизавете Петровне деятельность такой комиссии приобретает реальные очертания. В основу проекта была положена выработан-
ная к тому времени судебная практика. В процессуальном праве на законодательном уровне предполагалось принципиально по-иному зафиксировать соотношение розыскной и состязательной форм процесса. В этом случае наиболее реакционные институты судопроизводства получали новое, более гуманное развитие.
Вследствие многочисленных ошибок, допущенных при организации работ, а также по ряду субъективных причин проекту Уложения 1754 г. было уготовано стать не более чем иллюстрацией еще одной неудачной попытки кодификации законодательства в России в XVIII в.
Список литературы
1. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов н/Д.,
1995.
2. Латкин В.Н. Законодательные комиссии в России в XVIII в. Спб., 1887.
3. Латкин В.Н. Учебник истории русского права периода империи. М., 2003.
4. Проекты уголовного уложения 1754—1766 годов. Спб., 1882.
5. Российский государственный архив древних актов Ф. 248, 271, 276, 342,
709.
6. Сперанский М.М. Обозрение исторических сведений о Своде законов. Спб., 1833.
7. Пахман С.В. История кодификации гражданского права: В 3 т. Спб., 1876.
8. Чубинский М.П. Очерки уголовной политики. М., 2008.
Поступила в редакцию 27.05.09
