CC BY
51
КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА
УДК 81'373.612.2 + 81:572
Е. А. Пушкарев
Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» ул. Союза Печатников, 16, Санкт-Петербург, 190008, Россия
auldington@gmail.com
ПОПЫТКА РЕКОНСТРУКЦИИ ГЕНЕЗИСА МЕТОНИМИИ
Статья посвящена изучению процесса метонимизации с когнитивных позиций. Дается определение метонимии как когнитивного процесса, заключающегося в проекции элементов домена-источника на домен-цель в рамках одной и той же идеализированной концептуальной модели, постулируемой в работах Дж. Лакоффа.
Такое представление о метонимизации предлагается в качестве базового механизма для построения гипотезы о происхождении метонимии, которая строится на анализе элементов материальной культуры палео- и неоантропа. Делается вывод о генетической связи между метонимией и метафорой и обусловленности метафоризации и метонимизации друг другом. Также делается попытка датировки описываемых процессов.
Ключевые слова: (палео)метонимия, когниция, идеализированные когнитивные модели (ИКМ), «натуральный макет», эволюция когнитивных процессов.
Введение
В статье выдвигается гипотеза о происхождении метонимии как базового когнитивного механизма сознания. В качестве инструмента, подкрепляющего теорию возникновения метонимии, выступает анализ форм палеолитической индустрии и искусства. Тем самым предполагается, что материальная (неязыковая) культура содержит признаки, свидетельствующие об уровне и степени развития абстрактного мышления в древности.
Такая цель, прежде всего, на начальном этапе исследования, подразумевает рассмотрение различных точек зрения на феномен метонимии (традиционный, классический подход уб. когнитивный).
После выхода в свет три десятилетия назад популярного труда Дж. Лакоффа и М. Джонсона «Метафоры, которыми мы живем» основное внимание лингвистов оказалось приковано, прежде всего, к изучению
метафорических процессов в языке. Успехи в исследовании метафоры весьма впечатляющи, а представление о метафоре как о сложном когнитивном процессе является сейчас общепринятым. С метонимией дела обстоят по-другому. Обычно метонимия воспринимается как троп, фигура речи, украшательство. Следующее определение метонимии весьма типично: «метонимия -это замена одного названия предмета, лица или явления другим на основании внешней или внутренней связи между ними, разновидность тропа, в основе которого лежит принцип смежности» [Дуров, 2004. C. 15]. Характер такой связи различен и может быть формульно представлен, например, так, как это сделано у У. Эко в «Теории семантики»: pars pro toto, totum pro parte, genus pro specie, species pro genere, causa pro effecto, effectus pro causa, a possessore quod possidetus, inventas ab inventore, ab eo quod continet quod continetur (целое вместо части, часть вместо целого, род вместо вида, вид
Пушкарев Е. А. Попытка реконструкции генезиса метонимии // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. Т. 12, вып. 2. С. 5-12.
ISSN 1818-7935
Вестник НГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2014. Том 12, выпуск 2 © Е. А. Пушкарев, 2014
вместо рода, причина вместо следствия, следствие вместо причины, изобретение вместо изобретателя / автора, контейнер вместо содержимого, владелец вместо того, чем владеет) [Eco, 1979. Р. 281]. Список этот не конечный и может быть расширен.
Часто метонимия представляется как «младшая сестра» метафоры, как нечто, заслуживающее меньшего внимания, или как что-то, чем можно пренебречь, «не заметить», например, при выведении лексических прототипов полисемантов. Действительно, ведь если считать прототип «содержательным ядром многозначного слова, которое является семантическим инвариантом всех ЛСВ полисеманта» [Песина, 2005. C. 76], то метонимические смыслы, в отличие от метафорических, не покрываются прототипом, поскольку всё, что объединяет два метонимических ЛСВ, это лишь смежность образов референтов в сознании говорящего, но никак не сходство между ними, а именно сходство необходимо для выделения инвариантных, читай, сходных смыслов для любой пары ЛСВ. Даже такой частный случай показывает, насколько актуальной оказывается дальнейшая проработка теории метонимии и смежных вопросов.
Другое весьма типичное мнение относительно переносных смыслов, как метафорических, так и метонимических, сводится к тому, что в «древний период... существование переносных значений, вероятно, не являлось необходимым», и это может доказывать, что «происходит постоянное развитие абстрагирующей и обобщающей деятельности человека» [Румянцева, 2013. C. 154]. Некоторые исследователи еще более резко отзываются о познавательных способностях «древнего человека». Так, например, Ж. Н. Маслова полагает, что «в первобытном сознании отсутствует причинно-следственный ряд и единичность, нет борьбы старого и нового... Первобытное сознание творит слова без логической связи с содержанием, но может замечать или объединять признаки», при этом постулируется отсутствие индивидуального сознания «даже в позднеродовом обществе [2013. C. 50]. Общий подход, представленный такими порой противоречивыми суждениями, заставляет делать вывод о том, что индивид как минимум в раннеписьменный период (а самые древние германские письменные памятники датируются приблизительно III в.)
не обладал когнитивными способностями к метонимизации (и метафоризации) в том же объеме, в каком это характерно для современного человека.
Когнитивная модель метонимии
на базе ИКМ
Обращение к методологическому аппарату когнитивной лингвистики ставит под сомнение подобные утверждения о неспособности к метонимизации у индивида в дои раннеписьменный период. Более детальный анализ метонимии как когнитивного процесса показывает, что метонимия есть явление, которое «возможно, даже более фундаментально для языка и когниции», чем метафора [Barcelona, 2000. Р. 4]. Базой для разработки когнитивной теории метонимии стали труды по метафоре Дж. Лакоффа, М. Тернера. Эти авторы постулируют наличие так называемых «идеализированных когнитивных моделей, ИКМ» (idealized cognitive models, ICMs) [Lakoff, 1986; Lakoff, Turner, 1989], или доменов (схем, сценариев, скриптов). Такая идеализированная когнитивная модель есть, по сути, удерживаемый памятью индивида структурированный образ некоего участка действительности (вещи, явления, события). Домены бывают двух типов: домен-источник (source domain) и домен-цель (target domain). Процесс мета-форизации представляется как мысленный перенос, проекция элементов домена-источника (vehicle) в домен-цель. Таким образом, оказывается, что человек приписывает некоему объекту (в домене-цели) признаки, характерные для другого объекта (в домене-источнике), и этого оказывается достаточно, чтобы поименовать целевой объект именем, системно закрепленным за объектом из домена-источника.
Ряд авторов (среди них, например, Ф. Ру-ис и И. Ибаньес) описывают феномен метонимии также через анализ ИКМ, т. е. используют методологический аппарат, изначально разработанный для анализа метафоры. В работах этих авторов приводятся критерии, по которым можно отличить когнитивную метонимию от когнитивной метафоры: 1) метафоры образуются при взаимодействии двух когнитивных доменов, метонимии оперируют лишь одним; 2) структура и логика домена-источника переносится на структуру и логику домена-цели, это
означает, что метафора служит пониманию (understanding), а метонимия служит в качестве отсылки (reference) к другому участку действительности; 3) характер отношений между источником и целью в метафоре можно определить как «X есть Y» («is-a»), а в метонимии - как «X замещает Y» («stand-for») [Ruiz, Ibânez, 2000. Р. 113].
Весьма удачным можно считать определение метонимии, которое приводят Г. Радден и З. Кёвечеш: метонимия есть когнитивный процесс, в котором одна концептуальная сущность (entity), являющаяся оболочкой (vehicle), обеспечивает мысленный доступ к другой концептуальной сущности - цели (target) внутри одной и той же ИКМ [Radden, Kovecses, 1999. Р. 21]. В этом определении подчеркивается не только то, что разные сущности оказываются элементами одной и той же ИКМ, но и то, что метони-мизация - это живой процесс, подразумевающий инференцию, выведение одного смысла из другого «здесь и сейчас», всякий раз, как только коммуникант сталкивается с выражением, содержащим метонимию (за исключением, пожалуй, употреблений узуа-лизированных метонимических значений полисемантов). Другими словами, метонимические значения, за исключением нечастых случаев, вероятнее всего, не «хранятся» в сознании в готовом виде, но всякий раз выводятся говорящим / слушающим на основе опыта. Так, коммуникант должен самостоятельно вывести значение 'девушка с красивым лицом', когда слышит / читает слово face и чувствует его «нестандартное» употребление в известном примере Дж. Ла-коффа:
(1) She is a pretty face.
Здесь и представления о части (лицо), и представления о целом (обладательница красивого лица, внешности) суть элементы одной и той же когнитивной модели-домена. Имя 'лицо' есть стимул, отсылающий к образу всего человеческого тела целиком, возникающему в сознании индивида, но вовсе не указывает на то, что оно «как бы» и есть тело.
Г. Радден и З. Кёвечеш утверждают, что метонимия возможна в любой ИКМ. Эти авторы выделяют несколько онтологических пространств (onthological realms), которые могут быть концептуализированы в рамках
одной ИКМ. Это (1) мир концептов, (2) мир форм, в особенности языковых, и (3) мир вещей и событий. ИКМ не привязаны жестко к этим онтологическим пространствам, но могут охватывать несколько из них. Особенно отмечается то, что эти три мира вполне согласуются с углами семиотического треугольника Огдена - Ричардса. ИКМ, в основе которых лежат представления индивида об этих онтологических пространствах (и их комбинациях), по мнению авторов, концептуализируют различные ситуации, в которых гипотетически возможна метони-мизация.
Таким образом, возможны три вида метонимий: 1) знаковые метонимии (в знаковых ИКМ, образованных комбинацией формы и концепта); 2) референционные метонимии (в референционных ИКМ, образованных комбинацией вещи или события со знаком, формой или концептом); 3) концептуальные метонимии (в концептуальных ИКМ, образованных комбинацией двух разных концептов) (см.: [Radden, Kövecses, 1999. Р. 23-28]). В различных комбинациях, в том числе и реверсивных, эти три разновидности дают около десятка базовых метонимических моделей. Для ясности приведем несколько примеров для перечисленных трех типов метонимических моделей.
Базовая модель знаковой метонимии имеет вид ФОРМА ВМЕСТО КОНЦЕПТА, в которой форма метонимически замещает концепт, который она обозначает:
(2а) словоформа {dollar} вместо концепта 'деньги'.
Радден и Кёвечеш отмечают, что подобный тип метонимии носит фундаментальный характер, поскольку «сама природа языка базируется на метонимическом переносе СЛОВА ВМЕСТО КОНЦЕПТОВ, их выражающих. Язык по необходимости метонимичен» [Ibid.].
Однако такой подход Раддена и Кёвече-ша к знаковой метонимии не свободен от критики. Важным является то, что перенос в (2а) осуществляется с материальной сущности (т. е. измеряемые звуковые колебания) на виртуальный, идеальный концепт, что кажется невозможным. По сути, звуковой комплекс - словоформа - есть лишь сигнал, способный индуцировать некую активность сознания. Представляется, что в модели (2а)
пропущен важный шаг: фактически мы имеем дело не со (слово)формой как с физическим объектом, но с концептуальным представлением о ней. Именно комбинация концепта (как образа вещи) с образом слова и порождает идеальный, нематериальный языковой знак, который не может покинуть пределы черепной коробки. Модель должна быть трансформирована следующим образом:
(2б) концептуальное представление о словоформе {dollar} вместо концепта 'деньги'.
Примером для референционной ИКМ и соответственно референционной метонимии по Раддену и Кёвечешу может служить ситуация ЗНАК (ФОРМА ПЛЮС КОНЦЕПТ) ВМЕСТО ВЕЩИ / СОБЫТИЯ в:
(3) знак 'корова' вместо реальной коровы.
Иначе говоря, можно заключить, что, по мнению этих двух исследователей, любой акт референции содержит в себе признаки метонимии: референция метонимична.
Возможен также перенос по типу ФОРМА ВМЕСТО ВЕЩИ:
(4) словоформа {корова} вместо реальной коровы.
В отличие от модели (2а) Радден и Кёве-чеш справедливо отмечают, что «строго говоря, знак соотносится не с миром реальности, а с нашей ментальной моделью реальности» [Radden, Kovecses, 1999. P. 24], т. е., по сути, с нашим концептуальным представлением об этом мире. Таким образом, в моделях (3) и (4) реальный объект должен быть замещен на представление о реальном объекте.
Подобный метонимический перенос весьма типичен в обыденном сознании, когда слова считаются частью вещи. Мы усваиваем акустический образ предмета как один из признаков, присущих данной вещи. В этом смысле звуковая оболочка есть часть предмета, как он отражен в сознании. Доказательством этому могут служить многочисленные случаи, когда мать обучает ребенка речи остенсивно, демонстрируя предмет и параллельно называя его:
(5) (Говорит мать с акцентом на последнем слове)
- Вероника, где ложка?
У ребенка часто даже после такой однократной экспозиции обычно устанавливается прочная нейронная связь между зрительным образом предмета (ложки) и звукокомплек-сом [лошкь]. Таким образом, в сознании формируется ИКМ данной вещи, причем, вероятнее всего, элементы этого образа удерживаются различными отделами головного мозга (как минимум зрительным и слуховым: мы помним, как выглядит ложка и как это слово звучит). В этом смысле мы не можем выделить какой-то определенной точки на карте мозга, где «хранилась бы» ложка.
В рамках данной статьи методологически важными оказываются еще один выделенный Радденом и Кёвечешем тип референционной метонимии КОНЦЕПТ ВМЕСТО ВЕЩИ / СОБЫТИЯ и его реверсивная модель ВЕЩЬ ВМЕСТО КОНЦЕПТА:
(6) концепт 'корова' вместо реальной коровы и соответственно
(7) реальная корова вместо концепта 'корова'.
Подобная формулировка этих моделей, в целом, удовлетворяет обыденным представлениям о мире «среднего» носителя языка: в данных примерах закрепленное в сознании, удерживаемое долговременной памятью концептуальное представление о животном (упрощенно, значение слова {корова}) может выступать заместителем любого реально существующего животного, и наоборот. Фактически же, как и в случаях (3) и (4), мы должны говорить не о реальных вещах, но о представлениях о реальных вещах. Иными словами, допустим, индивид видит реально существующий физический объект - корову, являющийся зрительным стимулом (сигналом), индуцирующим зрительный же образ, который может метонимически замещать саму корову или быть замещенным концептуальным представлением об этом животном.
Наконец, примером концептуальной метонимии может служить любой случай, когда один концепт отсылает к другому концепту в рамках одной и той же ИКМ (с изменением или сохранением формы), т. е. КОНЦЕПТд ВМЕСТО КОНЦЕПТАВ:
(8) место 'Белый дом' вместо 'Белого дома' как института.
Внимательный читатель, вероятно, заметит, что синекдохальная модель ЧАСТЬ ВМЕСТО ЦЕЛОГО (и реверсивная ей ЦЕЛОЕ ВМЕСТО ЧАСТИ) является ведущим механизмом, «обслуживающим» метонимическую ИКМ. Можно с большой степенью вероятности утверждать, что многие, если не все остальные модели суть метафориза-ции этой базовой структуры, например, как в таком случае:
(9) ЧАСТЬ ВМЕСТО ЦЕЛОГО > метафора > ИЗОБРЕТЕНИЕ ВМЕСТО ИЗОБРЕТАТЕЛЯ.
В этом случае какое-либо произведение воспринимается как часть, порождение сознания автора, как нечто, что ему принадлежит, его характеризует, является его признаком. Иными словами, автор, изобретатель есть целое (в метафорическом смысле), его произведение есть его часть (опять-таки в метафорическом смысле).
Таким образом, делая промежуточный вывод, следует отметить, что метонимия, будучи сложным когнитивным процессом, подразумевает довольно разнообразные логические манипуляции по линии часть - целое с различными представлениями индивида (о слове, вещи, самом представлении). Подобные ментальные конструкты не случайны, но интенциональны, инферентны и предполагают наличие у человека довольно устойчивых представлений о событии / вещи / явлении, о том, что может и что не может с ними происходить, какие возможны с ними изменения, как они концептуально организованы. Другими словами, это означает, что индивид знает, из каких дискретных элементов (частей) состоит вещь / явление / событие или представление о них. Такое знание дается индивиду в опыте, опыт в инвариантном виде удерживается долговременной памятью.
Ранняя материальная культура
как индикатор развития способности
к метонимизации
Когда же наш биологический вид развил в себе способность к метонимизации? Какие были изначальные ее типы? Опосредована ли метонимизация языком? У. Фитч утверждает, что «когнитивные и лингвистические способности были присущи людям уже к
тому времени, когда первые волны мигрантов покинули Африку и 50 тыс. лет назад достигли Австралии» [Fitch, 2010. Р. 273]. Анализ палеоантропологического материала и истории возникновения искусства позволяет в какой-то степени ответить на подобные вопросы.
Если излагать кратко, начальные признаки материальной культуры можно обнаружить в олдувае (2,6-1,8 млн л. н.). Чаще всего протоорудия ассоциируются с Homo habilis - первым представителем рода Homo. Он изготавливал так называемые чопперы -гальки с 5-6 сколами (поэтому эта культура часто называется «галечной»). Также считается, что «у хабилиса уже сложилась структурная основа для появления зачатков звуковой речи» [Хрисанфова, Перевозчиков, 2005. C. 58]. Такой вывод относительно речи делается, прежде всего, на основе анализа эндокранов. Известно также, что этот Homo может поддерживать, но не добывать огонь, что, тем не менее, указывает на довольно высокий уровень социализации, требующий кооперативных усилий для достижения общей цели - сохранить огонь, что косвенно предполагает способность к знаковой коммуникации уже у ранних Homo.
Далее в эволюционном смысле четко наблюдается усложнение орудий труда. В ашеле (1,7-0,1 млн л. н.) стабильный вид Homo erectus изготовляет рубила более сложного образца, с большим количеством сколов и часто из материала, не находящегося вблизи стоянки. Была развита охота. Огонь не только поддерживался, но и добывался. У. Фитч указывает, что именно этот вид покинул Африку первым и что именно в этот период, в отличие от мнения, приведенного в предыдущем абзаце, и началась эволюция языка [Fitch, 2010. Р. 256].
Собственно появление вида Homo sapiens sapiens, человека современного образца, связывают со средним палеолитом. В мустье (300-30 тыс. л. н.) два конкурирующих вида H. neanderthaliensis и H. sapiens изготавливают скрёбла, ножи, обрабатывают шкуры. Обнаружены неандертальские погребения с остатками цветочной пыльцы, что говорит о том, что могилы украшались. Вообще, мустье характеризуется не только функциональными орудиями, но и зачатками искусства, использованием орнаментов. В позднем мустье появляются составные орудия [Хрисанфова, Перевозчиков, 2005. C. 83]
Это, в свою очередь, прямо указывает на то, как сложно было организовано среднепа-леолитическое общество.
В верхнем палеолите сапиенс демонстрирует качественно новое искусство, с появлением в ориньяке контурного рисунка совершенно иного изобразительного свойства.
Данный палеоантропологический экскурс в статье о метонимии необходим, поскольку мы утверждаем, что метонимизация как процесс - это продукт эволюции, являющийся неотъемлемым признаком нашего вида; при этом анализ внешнего вида орудий и генезиса искусства можно увязать с этапами развития абстрактного мышления, в частности, метонимизации.
Первый этап этого процесса, вероятно, следует отнести к «галечной культуре». Ин-тенциональное откалывание от цельного камня пластин для придания ему новой формы с новой функцией, т. е. превращение его в артефакт, предполагает выполнение определенных действий: поиск подходящего камня, собственно процесс изготовления, нацеленный на достижение конечного результата - орудия, ментальный образ которого уже удерживается памятью. Другими словами, «внутри» цельного камня нужно «увидеть» конечный продукт. Собственно говоря, этот первый этап метонимизации следует увязывать с появлением у Н. ЬяЬШб представления о целом и его частях и их взаимосвязи. Дальнейшее усложнение орудий лишь укрепляет, через детализацию, эту ментальную связь. Вероятно также и то, что подобная метонимия может уже базироваться на метафорическом образе камня как орудия, т. е. реализуется метафора КАМЕНЬ ЕСТЬ ОРУДИЕ.
Представим сказанное в форме метонимических моделей. Если считать, что чопперы галечной культуры суть все-таки артефакты, а не растрескавшиеся по естественным причинам находки хабилиса, приспособленные под орудия, то само производство чоппера требует вполне устойчивого навыка. Абстрактная, ментальная картина такого навыка базируется на метонимизации типа КОНЦЕПТа ВМЕСТО КОНЦЕПТАв как в примере (9). Расширяя эту модель, видим, что ФОРМАА - КОНЦЕПТА (а именно обработанный камень вместе с концептуальным представлением об орудии и его функции, т. е. часть кремня) используется ВМЕСТО ФОРМЫВ - КОНЦЕПТАВ (а именно вместо
цельного камня - находки, который будет подвергнут физическому изменению) в рамках одной ИКМ (общее представление о камне). Если способность к таким ментальным операциям у палеоантропа в олдувае еще может вызывать сомнения, то в ашеле у эректуса это можно расценивать как факт.
Исследование эволюции форм изобразительного искусства также дает оригинальный материал для изучения генезиса метонимии. Среди десятка теорий о происхождении искусства (религиозная, игры, эротическая, подражания и пр.) одной из наиболее интересной, документированной является познавательная теория А. Д. Столяра, или теория «натурального макета», вызвавшая в конце прошлого века бурную научную дискуссию. По Столяру, «схема генеалогии древнейшего искусства образуется рядом последовательно возникавших изобразительных символов» [1985. С. 258]. Первый этап этого процесса предполагает (1) «натуральное творчество» как минимум со среднего аше-ля и в мустье, «выражавшееся в эпизодическом экспонировании значительной части туши» животного, и «экспонировании символических частей зверя - головы, конечности, шкуры, создание... хранилищ натуральных символов». Второй этап характеризуется созданием (2) «натурального макета» зверя (пещерного медведя) в переходе к верхнему палеолиту (представлявшего собой прото-скульптуру вначале из естественного, а затем из собранного из камней и далее глиняного основания с головой от трупа животного с последующим замещением головы глиняной массой). Затем наблюдается (3) «генезис искусственных изобразительных форм» в мустье и раннем ориньяке (выраженный в изменении «полнообъемной обобщенной глиняной скульптуры в натуральных размерах в обобщенно моделированный профильный глиняный барельеф», переходящий в схематический профильно-контурный рисунок и далее в рисунок с утонченным контуром). Наконец, на последнем этапе можно говорить о (4) «начале верхнепалеолитического творчества» в среднем ориньяке и позднее («профильный рисунок с детализированным контуром, несущим начала художественной стилизации, затем насыщаемым внутренними деталями») [Там же].
Первый и второй этапы, совпадающие с эпохой Н. егес1;ш и началом эпохи неоан-
тропа, в этой схеме уже показывают элементы метонимизации: часть туши животного, по разным причинам релевантного для палеоантропа (возможно, для совершения магических отправлений, связанных, например, с удачной охотой), используется и сама по себе, и как элемент протоскульптуры для репрезентации всего, целого животного.
В этом смысле данный метонимический перенос структурно несколько отличается от той же модели, что в примере (9), является ее вариацией: на первом этапе ФОР-МАа - КОНЦЕПТА (а именно часть туши животного вместе с концептуальным представлением о звере, его повадках, значимости для социума) используется ВМЕСТО ФОРМЫВ - КОНЦЕПТАА (а именно вместо «целого», живого зверя с аналогичными концептуальными представлениями о нем). На втором этапе - использование части зверя как элемента скульптуры, с концептуальным приписыванием этой протоскульптуре из частей животных характеристик живого зверя. Такая необходимость «достраивания» из подручных материалов части туши до целого зверя показывает, насколько ригиден ментальный механизм метонимизации в начале.
Весьма любопытен анализ последующих этапов. Отказ от использования частей животных вообще в третьем этапе с дальнейшим использованием плоскостных форм (рисунка) в четвертом показывает качественный сдвиг, произошедший в структуре мышления у Homo на границе среднего и верхнего палеолита. Собственно, мы наблюдаем, что некий концепт (образ животного) представлен не частью туши этого животного, т. е. формой, ингерентно связанной с самим животным, но формой, совершенно отличной (кроме силуэта) от этого животного. Другими словами, рисунок на камне есть «как бы» само это животное. Рисунок является репрезентацией животного, замещает его. Это значит, что часть зверя, замещаемая силуэтом, при создании образа уменьшается, «стремится к нулю», и символическое изображение животного оказывается достаточным для отсылки к его ментальному образу. Важнейшим выводом из этого является то, что в случае с «натуральным макетом» метонимическая репрезентация объекта оказывается эволюционно вытесненной его метафорической репрезентацией. Рисунок есть метафора, не само жи-
вотное (хоть бы и в виде его части), но «как будто бы» животное.
Заключение
Анализ развития форм палеолитической индустрии и искусства как своего рода материальных сигналов, указывающих на характер и степень развития когниции у па-лео- и неоантропа, показывает, что и метафора, и метонимия суть два древних процесса, онтологически и генетически связанные друг с другом, с переходами одного в другой и обратно как минимум уже в среднем палеолите. Технически для общения достаточно одной лишь метонимии (по типу переноса ФОРМА ВМЕСТО КОНЦЕПТА либо ФОРМА ВМЕСТО ВЕЩИ в примерах (2) и (3)). И вероятнее всего, эта интеллектуальная способность имелась уже у палеоантропа в ашеле. Способность к ме-тафоризации - не менее молодой феномен, по всей видимости, развившийся с освоением Homo камня как орудия, при этом конец олдувая - начало ашеля кажется более вероятной датировкой (т. е. приблизительно 1,8 млн л. н.).
Тем не менее кажется возможным и «удревление» описываемых когнитивных процессов, что может составить перспективу предпринятого исследования. Представляется, что изначальное использование орудий и частей животных per se действительно не выходит за рамки метонимического процесса, однако поиск данных относительно сакрализации зверя, использования части его туши или целиком в символическом ритуале может дать сведения о более древних формах метафоры. Допустим, ассоциация зверя (части его туши) с охотой в ритуале дает метафору типа ЗВЕРЬ ЕСТЬ ОХОТА с переносом из одной ИКМ (''зверь') в другую ('охота'). Исследования в области ритуала в палеолитическом обществе во многом и составляют план дальнейшей работы.
Также следует отметить, что самые ранние письменные памятники человечества датируются не ранее середины IV тыс. до н. э. (шумерские тексты из Месопотамии). К этому времени два важнейших механизма абстрактного мышления - метонимия и метафора - уже были прочно усвоены. Дальнейшее усложнение самого типа мышления идет не по линии изменения
/ появления эволюционно новых форм абстрактного мышления (в конечном счете мы обходимся теми формами, какие есть), но через модификацию структуры концепта, т. е. через изменение представлений об окружающем мире, его познании.
Таким образом, аппарат когнитивной лингвистики можно весьма успешно применять и для анализа косвенных, но, тем не менее, представленных материальными свидетельствами данных (в том числе и археологических) для моделирования и реконструкции генезиса сложных когнитивных процессов, базовыми из которых мы полагаем метонимизацию и метафоризацию.
Список литературы
Дуров В. С. Основы стилистики латинского языка: Учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений. СПб.; М.: Академия, 2004. 112 с.
Маслова Ж. Н. Когнитивно-онтологический подход к исследованию генезиса метафоры // Вопр. когнитивной лингвистики. 2013. № 3. С. 49-56.
Песина С. А. Полисемия в когнитивном аспекте: Монография. СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2005. 325 с.
Румянцева А. С. Соотношение системных и речевых значений многозначных прилагательных в истории английского языка (на материале прилагательных strong, hard, tough): Дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2013.182 с.
Столяр А. Д. Происхождение изобразительного искусства. М.: Искусство, 1985. 298 с.
Хрисанфова Е. Н., Перевозчиков И. В. Антропология: Учебник. 4-е изд. М.: Изд-во МГУ; Наука, 2005. 400 с.
Barcelona A. Introduction. The Cognitive Theory of Metaphor and Metonymy // Metaphor and Metonymy at the Crossroads: A Cognitive Perspective / Ed. by A. Barcelona. Berlin, New York: Mouton de Gruyter, 2000. P. 1-28.
Eco U. A Theory of Semantics. Blooming-ton: Indiana Univ. Press, 1979. 345 p.
Fitch W. T. The Evolution of Language. New York: Cambridge Univ. Press, 2010. 611 p.
Lakoff G. Women, Fire, and Dangerous Things: What Categories Reveal about the Mind. Chicago; London: The Univ. of Chicago Press, 1986. 614 p.
Lakoff G., Turner M. More than Cool Reason. A Field Guide to Poetic Metaphor. Chicago; London: The Univ. of Chicago Press, 1989. 237 p.
Radden G., Kovecses Z. Towards a Theory of Metonymy // Metonymy in Language and Thought / Ed. by K.-U. Panther, G. Radden. Amsterdam: John Benjamins Publishing, 1999. P. 17-59.
Ruiz F. J., IbanezM. The Role of Mappings and Domains in Understanding Metonymy // Metaphor and Metonymy at the Crossroads: A Cognitive Perspective / Ed. by A. Barcelona. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 2000. P.109-132.
Материал поступил в редколлегию 23.10.2014
E. A. Pushkarev
National research university «Higher school of economics» 16 Printers' Union Str., St.-Petersburg, 190008, Russian Federation
auldington@gmail.com TOWARDS THE RECONSTRUCTION OF THE ORIGIN OF METONYMY
This paper attempts to offer a framework for a broad stroke reconstruction of metonymy as a process. It offers a critical overview of the phenomenon of metomymy which is termed as a process of mapping of one concept or its part into another concept within the same idealized cognitive models, or ICMs (and which may or may not be verbalized). Here it is argued that this cognitive approach to metonymy may well be used to reconstruct the origin of metonymy, with dating the initial stage of it as far back as the Acheulean. It is also claimed that metaphor is genealogically related to metonymy, which may be proven by the analysis of different forms of paleolithic industry and art.
Keywords: (paleo)metonymy, cognition, idealized cognitive models (ICMs), «the natural dummy», cognitive evolution.
