CC BY
67
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 1 (17). С. 49-56.
УДК 94[470-571] «1900/1917»:329.14 DOI 10.25513/2312-1300.2018.1.49-56
А. А. Киселев
«ПОПАВ В ОДИНОЧНОЕ ЗАТОЧЕНИЕ, ОНИ ДОГОРАЛИ ТУТ, КАК ЗАЖЖЁННЫЕ СВЕЧИ»: К ВОПРОСУ О ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ РЕВОЛЮЦИОНЕРА В РОССИЙСКОЙ ТЮРЬМЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX - НАЧАЛЕ XX в.
На основе источников личного происхождения описывается повседневная жизнь представителей революционной субкультуры в одиночном заключении российской тюрьмы (на примере Петропавловской и Шлиссельбургской крепостей) во второй половине XIX - начале XX в. Рассматриваются бытовые вопросы: интерьер тюремных камер, распорядок дня, питание, медицинское обслуживание, взаимодействие с другими заключёнными и администрацией тюрьмы. Основное внимание уделено повседневным занятиям заключённых революционеров, а также психологической обстановке, в которой им приходилось находиться.
Ключевые слова: повседневность; повседневная жизнь; революционное движение; тюрьма; тюремная политика; революционная субкультура.
A. A. Kiselev
"ONCE IN SOLITARY CONFINEMENT, THEY BURNED OUT LIKE LIT CANDLES":
THE QUESTION OF THE DAILY LIFE OF A REVOLUTIONARY IN A RUSSIAN PRISON IN THE SECOND HALF OF THE 19th - EARLY 20th CENTURY
In the article, on the basis of sources of personal origin, the daily life of the representatives of the revolutionary subculture in the solitary confinement of the Russian prison (on the example of the Peter and Paul Fortress and the Shlisselburg Fortress) in the second half of the 19th and the beginning of the 20th century is considered. Household issues are considered: the interior of prison cells, the daily routine, food, medical care, interaction with other prisoners and the prison administration. The main attention is paid to the daily activities of imprisoned revolutionaries, as well as the psychological situation in which they had to be.
Keywords: everyday life; everyday life; revolutionary movement; prison; prison policy; revolutionary subculture.
Неотъемлемым элементом любого государства является наличие института наказания, применяющего соответствующие меры к тем, кто нарушает закон. Как отмечал российский юрист М. Н. Гернет: «Тюремная политика - очень большая и важная часть уголовной политики, а эта последняя тесно и неразрывно связана со всей общей политикой государства» [1, т. 1, с. 7].
Представители российской революционной субкультуры нередко оказывались среди тех, кто испытывал на себе влияние
© Киселев А. А., 2018
института наказания. При этом заключение для революционеров не ограничивалось только лишь тюрьмой: за революционную деятельность государство наказывало каторгой, ссылкой и нередко смертной казнью. Следует отметить, что заключение - это неотъемлемая часть революционной субкультуры. Не случайно руководитель БО ПСР Г. А. Гершуни писал в своих воспоминаниях: «Испытания в царских застенках мы, революционеры, конечно, считаем не несчастьем, а лишь естественным, неизбежными добавле-
нием, завершающим всю деятельность» [2, с. 8]. Тюрьма - это определённый этап «революционной жизни».
Тюремная тематика, как и тема заключения в целом, занимала особое место в воспоминаниях и мемуарах членов российской революционной субкультуры. Это связано и с теми переживаниями, которые испытывали революционеры, и с тем, что зачастую большая, а иногда и оставшаяся часть «революционной жизни» проводилась в застенках царских тюрем, а также эти воспоминания служили определённым наставлением молодым революционерам.
В своих воспоминаниях представители революционной субкультуры делали попытку не только описать свои внешние условия содержания (обустройство камер, одежду, питание), но и распорядок дня, досуг и особенно своё психологическое состояние (ощущения, переживания) [2; 3; 4].
Пенитенциарная система становилась объектом изучения в ряде исследовательских работ. В первую очередь следует отметить работу французского философа М. Фуко «Надзирать и наказывать» [5]. В своём исследовании Фуко рассматривает эволюцию тюрьмы как учреждения, трансформацию её роли. Автор приходит к выводу, что если раньше тюрьма была местом для допросов и пыток, после чего обвиняемого казнили, как правило, публично, то начиная с конца XVIII в. тюрьма становится основной формой наказания для преступника. Объектом наказания теперь является не тело, а душа, т. е. психологическое состояние заключённого [Там же].
Интересной в рамках исследуемой проблемы является работа М. Н. Гернета «История царской тюрьмы» [1]. Особое внимание автор уделяет структуре тюрьмы, режиму, распорядку дня. Гернет в своём пятитомном труде дал описание наиболее крупных тюрем царской России, отдельно изучив Шлиссельбургскую и Петропавловскую (особенно её части, как например, Алексеевский равелин и Трубецкой бастион) крепости [1, т. 3]. Гернет, помимо описания тюрьмы, нередко затрагивал вопросы повседневности, отмечая особенности времяпрепровождения некоторых заключённых.
История сибирской тюрьмы и ссылки, а также положение заключённых, находя-
щихся там, стала предметом исследования Дж. Кеннана, написанного в стиле путевых заметок [6].
В данной статье даётся характеристика повседневной жизни членов революционной субкультуры, которые попали в одиночное заключение таких тюрем, как Петропавловская и Шлиссельбургская крепости во второй половине XIX - начале XX в. Также рассматривается психологическая обстановка, в которой находились осуждённые революционеры.
Структура тюрьмы и камер
Для характеристики тюремной повседневности сначала необходимо дать описание условий содержания, в которые попадали революционеры.
Представители революционной субкультуры обычно становились заключёнными ранее уже упомянутых нами тюрем, а именно Петропавловской крепости и, разумеется, Шлиссельбурга, про который Н. А. Морозов писал, что «... всякий, входивший под своды одной из её келий, терял самое своё имя и становился нумером» [7].
В Петропавловской крепости осуждённых революционеров содержали либо в Трубецком бастионе, либо в Алексеевском равелине. Только после 1884 г. заключённых Алексеев-ского равелина перевели в Шлиссельбург.
При попадании в тюрьму арестант в первую очередь обращал внимание на место заключения. Поэтому в своих воспоминаниях революционеры часто дают описание камеры, её размера, расположения предметов (если таковые имелись).
В упомянутой нами ранее работе М. Н. Гернета содержится следующее описание камеры Трубецкого бастиона: «Каждая камера была снабжена массивной дверью с форточкой для подачи через неё пищи в камеру, а над форточкой - щель с заслонкой для наблюдения за арестованными. Окна камеры выходили на тюремные стены; рама состояла из мелких стёкол. Солнечные лучи не могли проникнуть сюда. .Стены. в целях устранения перестукивания были обиты войлоком и сеткой. Пол был асфальтовый. ... Обстановка. состояла из деревянного стола, табуретки, железной кровати с матрацем и постельным бельём, умывальника и параши (туалет. - А. К.)» [1, т. 5, с. 138].
Следует указать, что Гернет опирался не только на план тюрьмы, но и на воспоминания заключённых этой тюрьмы. В частности, он приводит отрывок из мемуаров С. С. Синегуба, где им было дано описание его камеры: «Шагов десять по диагонали и поперёк в пять-шесть шагов. Камера была такая высокая, что, даже встав на стол, можно было достать лишь до подоконника. ... Солнечные лучи попадали в камеру лишь вечером, при заходе солнца, и только на подоконник» [1, т. 3, с. 139]. Аналогичное описание «жилищных условий» мы можем увидеть у Г. А. Гершуни: «Камера довольно большая: шесть шагов в ширину и десять в длину. Потолок низкий, сводом. Окошко на самом верху. Прямо против окна, чуть не вплотную - крепостная стена. Серая, полуразвалившаяся (снаружи крепостные стены облицованы гранитом и имеют вид зловещий, но всё же величественный. Изнутри -мерзость и запустение. Зеркальное отражение самодержавного режима), в ущелинах пробивается яркая, свежая зелень. Койка, прибитая к полу, железная доска, врезанная в стену и имеющая изображать стол, да клозет - вся обстановка» [2, с. 29]. Несмотря на то что Гершуни не указывал, где он находился до перевода в Шлиссельбург, из отрывков можно сделать вывод, что он также сидел в Трубецком бастионе.
Алексеевский равелин был второй тюрьмой, располагающейся на территории Петропавловской крепости, и состоял из 20 одиночных камер.
Камеры Алексеевского равелина ничем не отличались от камер Трубецкого бастиона, т. е. были однотипны, за исключением стёкол в раме, которые после ремонта были заменены матовыми, что делало тюрьму и общий вид в камере более мрачным (определённую роль играли высокие крепостные стены). М. Ф. Фроленко так описывал свою камеру: «Это была довольно просторная камера с плоским потолком, с изразцовой печью, с большим окном. Посередине стояла деревянная кровать с волосяным матрасом, покрытым тонкой простынёй и одеялом, с подушкой в белой наволочке; подле - деревянный стол с маленькой лампочкой, деревянный со спинкой стул, в углу стульчак -всё так обычно; ничего страшного» [4].
На такие же предметы указывал и Н. А. Морозов, сидевший в равелине в одно время с М. Ф. Фроленко [3, с. 466].
Шлиссельбургская крепость считалась среди революционеров самой «зловещей» тюрьмой. В. Н. Фигнер в воспоминаниях отмечала этот образ «зловещности»: «Впереди стояли белые стены и белые башни из известняка. Вверху на высоком шпице блестел золотой ключ. Сомненья не было - то был Шлиссельбург. И вознесённый к небу ключ, словно эмблема, говорил, что выхода не будет. Двуглавый орёл распустил крылья, осеняя вход в крепость, а выветрившаяся надпись гласила: "Государева". И было что-то мстительное, личное в этом слове, что больно кольнуло» [7]. Крепость состояла из старой тюрьмы с 10 одиночными камерами и новой с 40 камерами и появилась вследствие роста революционного движения, придя на замену Алексеевскому равелину, в котором банально не хватало камер. Далее В. Н. Фигнер указывала: «. Мы прошли в ворота. И тут я увидела нечто совсем неожиданное. То была какая-то идиллия. Дачное место? Земледельческая колония? Что-то в этом роде - тихое, простое... Налево - длинное белое двухэтажное здание, которое могло быть институтом, но было казармой... Направо - несколько отдельных домов... с садиками около каждого, а в промежутке - обширный луг с кустами и купами деревьев. . В конце - белая церковь с золотым крестом. И говорит она о чём-то мирном, тихом, и напоминает родную деревню» [Там же]. У некоторых заключённых «образ» тюрьмы, сложившийся до попадания в Шлиссельбург, резко менялся после его первого посещения.
Относительно условий заключения в Шлиссельбурге сведения в воспоминаниях революционеров разняться. Например, М. В. Новорусский отмечал, что камера была «довольно просторная, шагов в 10 по диагонали» [8, с. 6]. М. Ю. Ашенбреннером указаны следующие сведения: «Наши жилые камеры были очень невелики: можно было сделать 5-6 шагов от двери до окна; углы были заняты, и ходить по диагонали не приходилось» [9, с. 58]. Подобная информационная разница была связана, как мы отмечали выше, с наличием «старой» и «новой» тюрем.
Следовательно, Новорусский дал описание камер «старой» тюрьмы (малое количество камер, но большего размера), а Ашенбрен-нер - «новой».
Недостаток солнечного света в камере, небольшое количество предметов делали её фактически «пустой» и, как писал М. В. Новорусский, «очень сумрачной» [8, с. 6]. Эти факторы создавали в тюрьме ещё более тяжёлую психологическую обстановку для её узников.
Внешний вид тюрьмы и внутренняя обстановка в камере были первыми впечатлениями, с которыми сталкивались заключённые революционеры. В тот же момент это было лишь начальным этапом тех физических и психологических испытаний, которые ожидали находившихся в тюрьме революционеров в будущем.
Повседневная жизнь в тюрьме (режим дня, питание, досуг)
Повседневная жизнь революционера в тюрьме подчинялась строгим тюремным правилам, которые закреплялись в «Инструкции» [10, с. 148-149].
Для «особенных» заключённых существовали дополнительные указания, касающиеся их содержания в тюрьме [11; 12]. Такими «особенными» заключённым в разное время считались и С. Г. Нечаев, и Н. А. Морозов, и Г. А. Гершуни.
«Инструкция» регулировала отношения между заключёнными и администрацией, а также регламентировала допустимые виды деятельности для арестантов.
Режим питания чётко устанавливался предписаниями смотрителя тюрьмы. Например, в Алексеевском равелине завтрак начинался в 7 часов утра, обед в 12 часов, ужин в 7 часов вечера. В промежутке между обедом и ужином заключённым полагалась прогулка, но «.не более как на '/г часа» [13].
Похожий распорядок был и в Шлиссельбурге, хотя М. В. Новорусский в своих воспоминаниях указывал ещё 4 часа дня, когда ему в камеру подавали чай «с запахом "веника", но зато горячий» и кусок сахара. Ближе к 9 часам вечера приносили керосиновую лампу, которая должна была гореть всю ночь, а глазок в двери камеры оставался открытым. Всё это делалось для наблюдения за заключёнными [8, с. 9].
На одного арестанта выделялось 11 копеек в день, в последующие годы - до 23 копеек [9, с. 59]. Питание было, как отмечали заключённые революционеры, не самого лучшего качества: «.горячее без навара, со следами мяса; каши и масла чуть-чуть, постная похлёбка из гнилых снятков, грибные щи на минимальном количестве капусты и грибов, жидкий горох с плавающими червями» [Там же]. Из конкретных блюд следует выделить щи, борщ, гречневую, пшённую каши. У каждой камеры в тюрьме были специальные окошки для передачи еды. В Алексеев-ском равелине заключённым делали исключение: им заносили еду прямо в камеру. В Шлиссельбурге еду подавали именно через эти «форточки» [8, с. 9].
Тяжёлые бытовые условия, недостаточность и однообразность питания, сырость в камерах провоцировали у заключённых развитие различных заболеваний. Наиболее частыми были цинга и туберкулёз. По подсчётам М. Н. Гернета, в Шлиссельбурге умерло 34 человека, из которых «15 узников умерли "естественной смертью"» [1, т. 3, с. 231]. В Алексеевском равелине из 24 заключённых из-за цинги умерло 7 человек [Там же, с. 209]. Эти заболевания стали причиной возрастающей смертности, которая была не нужна тюремной администрации и вынуждала последнюю менять условия содержания заключённых.
К медицинской помощи администрация тюрьмы обращалась лишь в необходимых случаях. Посещал заключённых только врач, который пользовался доверием у тюремщиков. Лечение и осмотр доктором больного продолжались до тех пор, пока заключённый не выздоравливал. В некоторых случаях заключённые занимались самолечением, как, например, Н. А. Морозов, заболевший туберкулёзом практически одновременно с цингой [3, т. 2, с. 470]. Исходя из случаев, которые описывал в своих воспоминаниях Морозов, можно сделать вывод, что доктор вызывался только тогда, когда, по мнению смотрителя, здоровью заключённого действительно угрожала серьёзная опасность, поэтому на ранних стадиях заболеваний врача просто не приглашали. Возможно, смотрители также опирались и на свой опыт работы в тюрьме, зная, когда необходимо вмешательство док-
тора, а когда им можно было пренебречь. В некоторой степени исключением являлись женщины. Как отмечает Л. А. Волькен-штейн: «Когда одна заболела, её кормили и лечили усердно, хотя ухода никакого не было» [14, с. 32].
Важной частью тюремной повседневности являются те ежедневные занятия, которыми занимались заключённые.
Одним из таких занятий были прогулки. Для вновь прибывших заключённых на начальном этапе прогулки были запрещены.
В Трубецком бастионе продолжительность прогулок была в пределах от десяти минут до получаса, а именно: в январе, феврале, марте - по десять минут, в апреле -пятнадцать минут, в июне - двадцать минут, с августа по ноябрь - тридцать минут [1, т. 4, с. 24]. В Алексеевском равелине некоторых заключённых стали выводить на короткие прогулки (15 минут) только через 5-6 месяцев. Впоследствии время было увеличено сначала до 30 минут, а позже до 45 минут [Там же, т. 3, с. 203].
Во внутреннем дворе Алексеевского равелина располагался небольшой сад с немногочисленной флорой, которая для заключённых, находящихся в ограниченном пространстве, представлялась «пышной и богатой» [Там же]. Именно в этом «садике» в период непродолжительных прогулок узники тюрьмы «черпали. хоть немного сил для поддержания разрушавшегося здоровья» [Там же].
За нарушения режима администрация могла лишить конкретного заключённого прогулок или отправить в карцер, что было очень тяжёлым наказанием.
В соответствии с тюремным режимом, как, например, в Алексеевском равелине, любой физический труд для заключённых запрещался [Там же, с. 203-204].
В тюрьмах имелась собственная библиотека. Заключённые могли ей пользоваться только с разрешения администрации. Возможность читать была своего рода привилегией от начальника тюрьмы за хорошее поведение [10, с. 148]. Также укажем, что заслужить эту «привилегию» было непросто. Фроленко вспоминал, что «книги духовного содержания» он и другие заключённые получили только зимой, т. е. почти через 8-9 месяцев заключения [4]. Каталог книг в тюрем-
ных библиотеках был разнообразен. Частично он пополнялся самими заключёнными, а отчасти Министерством внутренних дел, опиравшимся на пожелания заключённых.
Среди конкретных работ можно отметить «Курс уголовного права» или «Вестник Европы», полные собрания сочинений А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, исторические работы Соловьёва, а также сочинения по физиологии, математике и другим отраслям знаний [1, т. 3, с. 179-180]. Всё это свидетельствует о широком кругозоре заключённых.
За хорошее поведение администрация тюрьмы могла разрешить заключённым «занятие работами» [10, с. 148]. Получив такую возможность, Н. А. Морозов стал заниматься научной работой: «Несколько лет занимался астрономией, конечно, без телескопа, по одним книгам и атласу» [15]. А в «перерывах» в камере с лабораторией «. под видом изучения гистологии. тайно обучал моих товарищей химии, после того как в мастерских-камерах нам разрешили работать вдвоём» [7]. Фроленко во дворе тюрьмы занимался садоводством. То, что удалось ему сделать за время заключения, Морозов называл «висячими садами Семирамиды» [Там же].
Также заключённым выдавали пишущие принадлежности, что стимулировало развитие писательского таланта и занятие всё тем же научным трудом [8, с. 16]. Например, Новорусский немного занимался переводом и, как он пишет, «перевёл как-то с немецкого книжку Гюка "Путешествие в Монголию и Тибет"». А тот же Морозов написал несколько научных работ по химии, физике, астрономии. В частности, в самом Шлиссельбурге он написал «Откровения в грозе и буре» и подготовил материал для своей будущей книги «Христос» [16; 17].
Психологический климат в тюрьме
Тюрьма для революционера становилась тяжёлым испытанием. Возможно, он физически был готов к длительному заключению, но психологическая обстановка, с которой ему приходилось сталкиваться в заключении, была для большинства просто невыносима.
Н. А. Морозов вспоминал: «. наши враги, уничтожив большую часть из нас, первых народовольцев, медленной голодной смертью со всеми сопровождающими её страда-
ниями - мучительным голодом и цынгой... применили к уцелевшим другое средство -убивать и искалечивать вместо тела их душу, и в нескольких случаях достигли этого» (курсив мой. - А. К.) [7]. Позже слова Морозова будут подтверждены французским философом М. Фуко.
Г. А. Гершуни отмечал в своих воспоминаниях: «Тускло и уныло на душе. Давит одиночество. Как мучительно хочется видеть близкое лицо! Один хоть сочувственный взгляд - как он поднял бы настроение!» [2, с. 86].
Психическое состояние заключённого усугублял и тот факт, что любые свидания с родными и близкими были либо очень редкими, либо в некоторых тюрьмах категорически запрещались. Попытки установить связь с другими заключёнными через перестукивания или путём переписки являлись нарушением режима и строго наказывались карцером или телесными наказаниями.
Гершуни писал: «Полное одиночество. Прогулка по % часа. Ни книг, ни физического труда. Перестукивание запрещается и строго преследуется. Пища скверная: каша с песком и чёрный хлеб с песком. Ни свиданий, ни переписки. И так на всю жизнь» [Там же, с. 115]. Эта ситуация формировала у Г. А. Гершуни логичный вопрос: «Не лучше ли погибнуть в борьбе, чем разлагаться заживо?» [Там же].
Тяжелейшие условия жизни в тюрьме, максимальная изоляция от внешнего мира и от других арестантов серьёзно сказывались на здоровье заключённых революционеров. Кто не выдерживал таких условий физически - умирал, чаще всего, как мы указывали ранее, от цинги или туберкулёза. А те, кто справлялся физически, подрывали своё психическое здоровье: сходили с ума или совершали самоубийство. «Попав в одиночное заточение, они догорали тут, как зажжённые свечи. другие кончали жизнь самоубийством. Третьи предпочли быть расстрелянными, как Мышкин. и как больной и уже полупомешанный Минаков. А из тех, которые не умерли таким образом, многие сошли с ума, впадали в буйное помешательство, кричали дикими голосами, били кулаками в свои железные двери.» - пишет Н. А. Морозов [7].
Морозов поясняет, почему он и некоторые другие его друзья-революционеры избежали подобной участи: «Если я не сошёл с ума во время своего долгого одиночного заточения, то причиной этого были мои разносторонние научные интересы» [7]. Именно наличие у Морозова, а также у Новорусского, Фигнер, Фроленко кроме революционных целей ещё и других (научных, культурных) помогало им выдерживать тяжёлые не только физические, но и особенно психологические условия.
Это позволяло им жить не только революционным прошлым, но и думать о настоящем и будущем. Те же революционеры, у которых были только революционные ориентиры, шли к тому итогу, о котором писал Морозов.
Все революционеры были и ощущали себя частью одной «семьи» - революционной субкультуры. Из-за этого между ними ещё на воле установилась особая, своего рода «духовная», связь. Каждый из них переживал за своего товарища так, как будто это он сам. Вследствие чего любые ситуации накладывали отпечаток на каждого заключённого.
В результате возникало большое количество протестов, которые были направлены на облегчение сложившихся условий. Представители революционной субкультуры исходили в этих протестах из позиции «всё или ничего». Для них было лучше умереть, чем продолжать жить в таких условиях.
Несмотря на привилегии и улучшения, которых удалось добиться заключённым, повседневная жизнь в таких тюрьмах, как Шлиссельбург, по-прежнему оставалась тяжёлой.
Постоянное психологическое давление, возникающее в такой ситуации, существенно меняло личность революционера. В результате чего большинство не просто не могло вернуться в революционную политическую или общественную деятельность, а полностью из неё выпадало и переставало быть частью революционной субкультуры.
В заключение стоит отметить, что повседневная жизнь революционера в тюрьме характеризуется самими участниками практически одинаково: «монотонная», «скучная», «обыденная» и т. д. Подобные характеристики связаны в первую очередь со специ-
фикой работы пенитенциарной системы, которая была направлена на максимальную изоляцию представителей революционной субкультуры.
Но, несмотря на эту монотонность, революционеры пытались всевозможными способами изменить сложившуюся ситуацию, чтобы «уйти» от той повседневности, в которой они оказались.
Революционерами формировалось двойственное восприятие заключения. С одной стороны, это негативный образ тюрьмы, через описание тяжёлых условий существования позволяющий формировать в молодых революционерах ещё большую ненависть к царской власти. С другой стороны, тюрьма -это важный этап революционной жизни, который нужно пройти. Тюрьма, вследствие длительных сроков заключения, а также неизбежного процесса социальной адаптации, становится вторым домом, а революционеры - «семьёй», отрыв от которой тяжело переживался даже после освобождения.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гернет М. Н. История царской тюрьмы. - Т. 15. - М., 1951-1956.
2. Гершуни Г. А. Из недавнего прошлого. - Париж, 1908.
3. Морозов Н. А. Повести моей жизни. - Т. 1-2. -М., 1965.
4. Фроленко М. Ф. «Милость»: Из воспоминаний об Алексеевском равелине. - УЯЬ:
http://az.lib.rU/f/frolenko_m_f/text_1907_milost _oldorfo.shtml (дата обращения: 04.09.2017).
5. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. - М., 2015.
6. Кеннан Дж. Сибирь и ссылка. - СПб., 1906.
7. Выжить в Шлиссельбурге 1884-1905 гг. -URL: http://narovol.narod.ru/schliss.htm (дата обращения: 02.09.2017).
8. Новорусский М. В. В Шлиссельбургской крепости // Былое. - 1906. - № 6. - С. 6-32.
9. Ашенбреннер М. Ю. Шлиссельбургская тюрьма // Былое. - 1906. - № 1. - С. 54-93.
10. Инструкция (Для заключённых в Шлиссель-бургской крепости) // Былое. - 1906. - № 3. -С. 148-149.
11. Письмо директора департамента полиции А. А. Лопухина коменданту Петропавловской крепости А. В. Эллису об условиях заключения Г. А. Гершуни. 16 мая 1903. - URL: http://www.hrono.info/dokum/190_dok/190305 16.html (дата обращения: 06.09.2017).
12. В. К. Плеве - И. С. Ганецкому, письмо от 26 марта 1882 г. // Заживо погребённые. -URL: http://nr-v.ru/petropavl.php (дата обращения: 06.09.2017).
13. Заживо погребённые. - URL: http://nr-v.ru /petropavl.php (дата обращения: 06.09.2017).
14. Волькенштейн Л. А. 13 лет в Шлиссельбургской крепости. - СПб., 1906.
15. Морозов Н. А. Письма из Шлиссельбургской крепости. - URL: http://narovol.ru/document /morozlett2.htm (дата обращения: 05.07.2017).
16. Морозов Н. А. Откровения в грозе и буре. -СПб., 1907. - URL: http://az.lib.ru/m /morozow_n_a/text_0050.shtml (дата обращения: 02.09.2017).
17. Морозов Н. А. Христос. - Пг., 1924. - URL: http://az.lib.ru/rn/morozow_n_a/text_0040.shtml (дата обращения: 02.09.2017).
Информация о статье
Дата поступления 7 ноября 2017 г.
Article info
Received
November 7, 2017
Дата принятия в печать 1 февраля 2018 г.
Сведения об авторе
Киселев Александр Анатольевич - старший методист Центра мониторинга и оценки качества образования Института развития образования Омской области (Омск, Россия)
Адрес для корреспонденции: 644043, Россия, Омск, ул. Тарская, 2 E-mail: [email protected]
Accepted February 1, 2018
About the author
Kiselev Alexander Anatolievich - Senior Methodologist of the Center for Monitoring and Evaluation of the Quality of Education of the Institute for the Development of Education of the Omsk Region (Omsk, Russia) Postal address: 2, Tarskaya ul., Omsk, 644043, Russia
E-mail: [email protected]
Для цитирования
Киселев А. А. «Попав в одиночное заточение, они догорали тут, как зажжённые свечи»: К вопросу о повседневной жизни революционера в российской тюрьме во второй половине XIX - начале XX в. // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 1 (17). С. 49-56. й01: 10.25513/2312-1300. 2018.1.49-59.
For citations
Kiselev A. A. "Once in Solitary Confinement, They Burned Out Like Lit Candles": The Question of the Daily Life of a Revolutionary in a Russian Prison in the Second Half of the 19th - Early 20th Century. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2018, no. 1 (17), pp. 49-56. DOI: 10.25513/2312-1300.2018.1.49-56 (in Russian).
