CC BY
436
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, Т. XVI, № 2
X
и
снятие ИСТИНЫ в теории познания *
А. Л. НИКИФОРОВ
1. Современный отказ от понятия истины
Мы будем иметь в виду понятие истины в его классическом смысле, или в смысле теории корреспонденции: истинна та мысль, которая соответствует своему предмету. По-видимому, именно такое истолкование понятия истины характерно для обыденного мышления, для здравого смысла, хотя впервые в явном виде оно было сформулировано лишь Платоном: «...тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину; тот же, кто говорит о них иначе, - лжет»1. Эта формулировка была одним из величайших философских открытий: теперь из конгломерата мифологических, мистических идей, сплетенных с предрассудками, фантазиями и крупицами повседневного опыта, можно было выделить те мысли и представления, которые давали адекватную картину окружающего мира. Это было одно из тех достижений, благодаря которым человек постепенно возвышался над животным миром и закладывал основы мира культуры. Истолкование истины Платоном было принято наукой Нового времени и до сих пор прочно в ней ^ сохраняется. Истина и ложь - гносеологические характеристики X знания в его отношении к познаваемой реальности. Прагматизм,
X теория когеренции или эмотивизм пытались придать понятию
Ч истины иной смысл, однако все эти попытки, на мой взгляд, * оказались неудачными и сегодня едва ли заслуживают серьезного
X внимания. Поэтому в дальнейшем, говоря об истине, мы
{2 используем это понятие в его классическом смысле,
ф 1
* Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 06-03-00304а. ■■ 1 Платон. Кратил//Собр. соч.: В 4-х т. Т. 1. М., 1990. С. 615.
основные понятия классическом теории познания - рациональности, субъекта, объекта и особенно истины, наивно-реалисти-
Удивительно, что в течение XX века - века грандиозных успехов человеческого познания - понятие истины постепенно вытеснялось из философии науки. Логический позитивизм заменил понятие истины понятием верифицируемое™, т.е., грубо говоря, понятием соответствия чувственно данному. Г. Рейхенбах на место понятия истины пытался поставить понятие вероятности, рассматривая истину и ложь как предельные случаи высокой и низкой вероятности'. У К. Поппера истина рассматривается либо как недостижимый идеал, либо заменяется понятием степени правдоподобности. Т. Кун, И. Лакатос, их коллеги и современники вообще не пользуются понятием истины в своих методологических построениях, а П. Фейерабенд прямо призывает выбросить понятие истины на свалку исторических заблуждений человечества.
П. Фейерабенд вовсе не с целью эпатажа публики часто ссылается на дадаистов и порой себя именует дадаистом: именно выступление дадаизма против разума, нравственности и красоты он перенес в философию науки под лозунгом борьбы против жестких методологических правил, стандартов, норм; в конечном счете - против истины. Сначала - борьба с традиционным искусством и традиционным пониманием искусства, затем - борьба с традиционной наукой и традиционной философией науки.
Постмодернизм рассматривает науку как некий дискурс, как языковую игру наряду с другими языковыми играми, как производство каких-то текстов. Научная игра ничем не отличается от других игр и оценивается только с точки зрения удобства ее использования. Нет никаких границ между наукой и иными играми или текстами, поэтому наиболее перспективными оказываются междисциплинарные исследования, т.е. изготовление текстов, соединяющих в себе термины и утверждения из самых разных областей. Соответственно, постмодернизм отказывается и от различения традиционных областей философского исследования - онтологии, гносеологии, антропологии и т.д.
И, конечно, научные тексты могут оцениваться как удобные, полезные, привлекательные с эстетической точки зрения, но не как истинные или ложные3. '5'
О модных ныне тенденциях в философии можно судить по дискуссии о релятивизме, поводом для которой послужила статья >« Л. А. Микешиной. Она пишет: «...необходимо переосмыслить
ч
ОС
га
См. его рецензию на «Logik der Forschung» К. Поппера: Rcichen- *
bach Н. Ueber Induktion und Wahrscheinlichkeit // Erkenntnis. Bd. 5. 1935. 15
S. 267-284. 4>
3 a!C
P\4 * Y TTP^UHfADQ П R ГКлпсп ua\n/u D ПЛГ^ТШЛ ПРПШЛИР // “
См.: Хлебникова О. В. Образ науки в постмодернизме // Эпистемо-
логия и философия науки. 2006. Т. VII. № 1. С. 97-109. рн!
анельная дискуссий*
ческого понимания ее объективности, «абсолютности» и «единственности», выявить их неклассические смыслы, реализуемые в современной науке»4. Позицию Л. А. Микешиной горячо поддерживает и усиливает М. А. Розов: «Факты убедительно показывают, - объявляет он, — что мы познаем не мир как таковой, а на-
выразил Д. И. Дубровский: «Модный ныне крайний релятивизм
антураж, производит в “сухом остатке” красиво упакованные банальности, повторяет общие места, а главное - не замечает того,
Л. А. Микешина права, указывая на известные трудности, связанные с использованием классического понятия истины: неясность понятия «соответствие», посредством которого определяется понятие истины; отсутствие четких критериев, позволяющих отделить истину от заблуждения; проблема гносеологической оценки истории познания и т.д. К тому же до сих пор нет четкого и общепринятого представления о том, что такое знание и чем оно отличается от мнения и веры. Поэтому важно и нужно исследовать разнообразные факторы, релятивизирующие результаты познавательной деятельности, уточнять понятия субъекта, объекта и предмета познания, но, как мне представляется, все такого рода исследования сохраняют смысл лишь до тех пор, пока мы - явно или неявно — сохраняем классическую идею истины. Это становится совершенно очевидно, если попытаться представить себе, что однажды мы всерьез и полностью отказались от понятий истины и лжи.
По-видимому, это сразу же приведет к разрушению центрального ядра нашего мышления - логики. Логика есть наука о том, как нужно рассуждать, делать выводы. Она устанавливает принципы и правила корректных рассуждений, поэтому можно сказать, что логика есть наука о правильных рассуждениях. Но чем отличается правильное рассуждение от неправильного? Почему логика говорит нам, что из посылок «Все люди имеют две ноги» и «Ни
4 Микешина Л. А. Релятивизм как эпистемологическая проблема // Эпистемология и философия науки. 2004. Т. I. № 1. С. 63.
5 Там же. С. 64.
шу деятельность в этом мире»5. Противоположную точку зрения
(с его “плюрализмом”, “многомерным образом реальности”, “нелинейностью” и т.п.), несмотря на метафорический и снобистский
б
что впадает в самоотрицание» .
2. Истина и логика
II
Ш
II
одна собака не имеет двух ног» можно сделать вывод: «Ни одна собака не является человеком»; а вот из посылок «Все люди имеют две ноги» и «Все страусы имеют две ноги», нельзя сделать вывод: «Все люди - страусы»? Почему логика разрешает нам из посылок «Если сейчас лето, то я живу на даче» и «Сейчас лето», делать вывод: «Следовательно, я живу на даче»; а вот такой вывод:
«Если сейчас лето, то я живу на даче» и «Я сейчас живу на даче», следовательно, «Сейчас лето», она считает ошибочным? Потому, что между посылками и заключением первых двух выводов имеется отношение логического следования, а вот между посылками и заключениями вторых выводов такого отношения нет. Но что такое отношение логического следования? Оно определяется посредством понятия истины: высказывание В логически следует из высказывания А только тогда, когда при истинности высказывания А высказывание В всегда необходимо будет истинным. Понятие логического следования уточняется самыми разными способами, однако наиболее общее понимание следования задается истинностной связью между высказываниями.
Если мы отказываемся от понятия истины, то мы теряем способность отличать правильные выводы и рассуждения от неправильных. Правила вывода, не опирающиеся на понятие логического следования, становятся тогда правилами игры с символами, или со словами, которые можно принимать по соглашению, можно произвольно изменять, и ничто не ограничивает наш произвол. Тогда наши рассуждения действительно становятся не более чем языковой игрой, подобной любой другой игре.
В этой игре можно допускать противоречия и произвольно изменять значения терминов. Логика запрещает противоречия, наличие противоречия в рассуждении или в теории рассматривается как признак неблагополучия. Почему? Потому что противоречие всегда ложно, говорит логика; следовательно, появление противоречия сигнализирует о том, что в наши посылки вкралось ложное высказывание. Но если нет ни истины, ни 1"^
лжи, противоречие становится столь же допустимой комбинацией 3
высказываний, как и любая другая их комбинация. ^
Разрушение логики лишает смысла нашу аргументацию, наши X
дискуссии и споры. Логической основой аргументации являются ^
доказательство, обоснование и опровержение. Что такое доказа- СЕ
тельство? - Демонстрация того, что отстаиваемое нами высказы- К
вание вытекает, логически следует из общепринятых истинных х
посылок, постулатов, аксиом. Но если нет разделения правил {£
вывода на допустимые и недопустимые, если посылки нельзя Ф
оценивать как истинные или ложные, то доказательство превращается в игру словами и лишается убеждающей силы. Доказать [*■!
можно что угодно, но никто не обязан принимать это доказательство. Обоснование какого-либо высказывания есть либо его доказательство, либо его подтверждение с помощью общепризнанных истинных высказываний. Обоснование исчезает вместе с доказательством; остается только взаимная согласованность различных высказываний, да и она оказывается излишней: согласованность нескольких высказываний выражается в том, что они все одновременно могут быть истинными, но если нет истинностной оценки, то и о согласованности говорить нельзя.
Таким образом, отказ от понятия истины хотя и не лишает нас способности рассуждать, однако уничтожает разницу между рассуждением и шизофреническим бредом, между предсказанием и оракульским пророчеством. Например, лишается смысла судопроизводство: речи обвинителей и защитников становятся пустой болтовней, а вердикт присяжных «Виновен» или «Невиновен» уже не опирается на их убеждение в том, что подсудимый действительно совершил или не совершал инкриминируемое ему преступление, а обусловлено только тем впечатлением, которое производит на них обвиняемый.
3. Истина и знание
Вопрос о том, что такое знание, чем знание отличается от мнения, веры, предрассудков и фантазий, достаточно сложен и, по-видимому, до сих пор еще не имеет общепризнанного решения7. Различают множество видов знания, в частности «знание, что...» и «знание, как...». Нас в данном случае интересует только первое.
В. П. Филатов определяет знание как «соответствующее реальному положению дел, оправданное фактами и рациональными аргументами убеждение субъекта»8. И. Т. Касавин рассматривает знание как «форму социальной и индивидуальной памяти», как «результат обозначения, структурирования и осмысления объекта и в процессе познания»9. Несмотря на различие подходов к рас-
51 смотрению понятия знания, к анализу функций, форм существо-
и
вания и обоснования знания, эти авторы важнейшую черту знания X видят в его отнесенности к внешнему объекту, более того - в его
(К
«о
X
(О
соответствии познаваемому объекту. Мысль, соответствующая
X См. статьи Филатова В. П., Касавина И. Т., Никифорова А. Л. в руб-
15 рике «Обсуждаем статью «Знание»»: Эпистемология и философия науки.
Ф 2004. Т. I. № 1. С. 131-140.
Там же. С. 135. 4 Там же. С. 138.
своему объекту, истинна, но именно такая мысль и выражает знание. Порой не вполне четко различают два разных вопроса: вопрос о природе знания и вопрос о том, как выделить знание из всей суммы наших убеждений. По своей природе знание есть истинная мысль. Но как узнать, истинна та или иная мысль или нет? При решении этого вопроса мы прибегаем к доказательству, обоснованию, подтверждению и к прочим средствам, позволяющим нам с некоторой долей уверенности называть некоторую мысль истинной, считать се знанием. Верно, конечно, что эта уверенность никогда не может быть абсолютной: всегда есть риск принять ложную мысль за истину; но это никак не касается природы знания - знание есть истинная мысль, т.е. мысль, соответствующая своему предмету.
Здесь, как мне кажется, мы уже должны обратиться к чрезвычайно интересному и важному вопросу — вопросу о том, что же это такое - соответствие мысли объекту? Его истолковывали и как согласование, или совместимость, с чувственно данным, и как согласование, или совместимость, с протокольными или факту-альными предложениями, и как согласование, или совместимость, с фактами и т.п. Но, быть может, наиболее близким нашей интуиции является истолкование соответствия как отражения. В последние два десятилетия нашей истории мы с легкомысленной поспешностью отбросили марксизм и вместе с ним «принцип отражения». Конечно, и в работах В. И. Ленина, и во многих философских работах советского периода этот принцип формулировался излишне прямолинейно и упрощенно, что вызывало критическое к нему отношение. Однако в идее отражения содержалось важное рациональное зерно: истина, знание соответствуют изучаемому объекту в том смысле, что дают нам представление о том, каков он есть сам по себе, т.е. как-то отражают его.
По-видимому, между классическим понятием истины и понятием отражения существует тесная связь, и трудно отказаться от одного из них, сохранив другое. Очевидно, если мы отбрасываем х'
понятие истины, то устраняется и принцип отражения: если нельзя У
говорить о соответствии мысли объекту, то тем более нельзя говорить об отражении объекта мыслью. Обратное показать сложнее: кажется, что можно отбросить принцип отражения и все- е£
таки продолжать говорить о соответствии мысли объекту в каком- 55
то ином смысле. Действительно, многие мыслители принимали ^
классическое понятие истины, не принимая принципа отражения. «2
В частности, А.Тарский, формулируя семантическую концепцию ф
истины, отталкивается от классического понимания, но ни о Л
каком отражении у него нет речи. |ш|
Понятие соответствия мысли объекту является, конечно, чрезвычайно расплывчатым, его можно уточнять и конкретизировать по-разному. И все-таки, как мне представляется, и в своей повседневной жизни, и в научной деятельности мы истолковываем это понятие именно как отражение. Мы верим, что истинное знание дает нам верную или адекватную картину окружающего мира. Знание говорит мне, что если я посажу в землю клубень картофеля, то вырастет картофель, а не свекла или морковь. Так и происходит в повседневной жизни. Ученые также убеждены в том, что законы и теории отображают черты и особенности изучаемой реальности. Когда они утверждают, что тела состоят из молекул и атомов, что атом имеет сложную структуру и состоит из элементарных частиц, они убеждены, что так есть на самом деле. Когда они утверждают невозможность существования вечного двигателя, они убеждены, что такого двигателя нет во всей Вселенной. Устранение понятия истины лишает смысла наше стремление к познанию окружающего мира, лишает смысла научную деятельность.
4. Новые проблемы
Рассуждения В. И. Ленина в 1908 г. о том, что ощущения «копируют, фотографируют» и т.п. существующую вне нас реальность, во второй половине XX в. стали казаться несколько наивными. За это время совершилась революция в физике, значительно изменившая наши представления о пространстве, времени, материи; произошел пресловутый «лингвистический поворот» в философии, сформировалась новая математическая логика, значительное развитие получила философия науки, содействовавшая расширению и углублению историко-научных исследований. Все это потребовало уточнения и корректировки J прежних гносеологических представлений о соотношении знания
5^ и реальности, о прогрессе познания и т.д., либо полного отказа от
X них. Я остановлюсь лишь на двух результатах философско-
3» методологического анализа научного знания, которые, как мне
*5 представляется, являются настолько убедительными, что их нель-
W зя не учитывать в эпистемологических рассуждениях.
X Начиная с 30-х годов XX в., в процессе критики учения
gj логических позитивистов о «чистых» чувственных данных, об
Ф абсолютно и несомненно истинных протокольных предложениях
jjj многочисленными исследованиями психологов, лингвистов, фи-
И лософов и историков науки был обоснован тезис о «теорети-
Я
ill
ческой погруженности» чувственного восприятия и фактов. Гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа, учение об онтологической относительности У. Куайна, работы Т. Куна и П. Фейерабенда убедительно показали, что нет «чистых» чувственных восприятий, нет фактов, независимых от наших теоретических допущений. На наши чувственные восприятия накладывается используемый нами язык, и он в значительной мере определяет чувственные образы окружающих вещей. В устанавливаемые нами факты входят наши теории, и изменение теорий приводит к изменению фактов. В работе Куна «Структура научных революций» и в книге Фейерабенда «Против метода» приведено множество примеров того, как смена парадигм или фундаментальных теорий изменяет наше восприятие мира и получаемые наукой факты. Язык, теоретические представления, существующие приборы и инструменты исследования в значительной мере предопределяют его результаты. Каждая парадигма создает свою собственную онтологию, свой собственный мир, и неясно, какая из онтологических моделей в большей мере похожа на реальность.
Тезис о теоретической нагруженности фактов вызвал многочисленные дискуссии и, в конечном счете, привел некоторых философов к мысли о том, что в современной науке размывается грань между субъектом и объектом, что классическое противопоставление субъекта и объекта устарело. Эту мысль развивает в своих работах Л. А. Маркова: «Идеализации субъекта и предмета познания, - считает она, - созданные в классической науке, перестают играть свою роль... Предельное логическое развитие характеристик субъекта приводит к «размыванию» понятия субъекта, как оно сформировалось в классической науке, и, соответственно, к разрушению субъект-предметного отношения»10. Если кратко выразить суть всех рассуждений о преодолении современной эпистемологией классического противопоставления субъекта и объекта познания, то можно сказать следующее: классическая наука считала, что объект познания существует вне и независимо от 5
субъекта; поэтому она стремилась к тому, чтобы результат позна- ^
ния определялся только свойствами объекта, а все субъективные X
«привнесения» должны быть устранены из этого результата; одна- х
ко сейчас выяснилось (или, лучше сказать, было осознано), что ^
предмет познания создается познающим субъектом или, по край- К
ней мере, включает в себя какие-то особенности субъекта — язык, х
__________ -й
10 Маркова Л. А. Эмпирические исследования как путь к выработке V
нового понятия субъекта // Эпистемология и философия науки. 2004. Т. № 1.С. 75.
(В
II
принимаемую теорию, инструментарии, культуру и эпоху, воплощенные в субъекте; поэтому субъект познания как бы сливается со своим предметом.
Какие выводы отсюда следуют для нашей темы? Наиболее радикальным выводом будет такой: предмет познания целиком зависит от субъекта, поэтому, познавая, как ему кажется, внешний мир, субъект фактически познает самого себя - свою культуру, свою эпоху. Такая точка зрения выглядит чрезвычайно интересной, но, очевидно, она потребует весьма существенной перестройки традиционной теории познания. Кажется, никто всерьез не пытался отстаивать и развивать эту позицию.
По-видимому, наиболее распространенным ныне является мнение, что предмет познания частично воплощает в себе какие-то черты познаваемого объекта, а частично обусловлен особенностями познающего субъекта. Как выражается Л. А. Маркова, трансцендентальный субъект классической науки сменяется культурно-историческим субъектом неклассической науки. Следует признать теоретическую нагруженность фактов и влияние субъекта на предмет познания. Субъекты познания принадлежат к разным культурам и эпохам. Но тогда применимость классического понятия истины действительно вызывает сомнения. Кажется, истина теряет свою объективность, абсолютность и общезначимость. Каждая культура, каждая эпоха вырабатывают свои истины, и истины одной культуры могут казаться лишенными смысла представителям другой культуры.
Таким образом, мы оказываемся перед проблемой: можно ли совместить классическое понятие истины с признанием теоретической нагруженности фактов и культурно-исторического характера субъекта познания?
5. Предмет и объект познания
5 Возможно, некоторые из трудностей, встающих перед клас-
^ сической концепцией истины, можно преодолеть, если обратиться
X к широко известному и уже почти тривиальному разграничению
X объекта и предмета познания. Объектом познания, в самом
Ч общем виде, является внешний мир, а предметом познания -
какие-то стороны, свойства, аспекты этого мира, которые мы X выделяем для изучения. Кажется, ни один внешний объект не
изучается весь целиком, со всеми его свойствами и сторонами. Ф Каждая наука выделяет в нем свой собственный аспект изучения,
формирует свой собственный предмет. Возьмем, например, !■* висящую над нами Луну. Математика она может интересовать со
шМР
стороны своей геометрической формы; астроном исследует особенности ее движения вокруг Земли; геохимика мог бы заинтересовать состав ее поверхности и т.п. Человек в экономической науке предстает как покупатель или продавец, как потребитель или бизнесмен, как кредитор или должник; для биолога человек -живой организм, осуществляющий обмен веществ с окружающей средой и находящийся в той или иной степени родства с другими живыми организмами; для физика это - материальное тело с определенной массой и т.д. Каждая наука сама формирует предмет своего изучения.
Понятия и утверждения развитой научной теории говорят не о реальных, а об идеализированных объектах, представляющих собой выделенные стороны и свойства реального мира, подвергшиеся абстрагированию и идеализации и превращенные в некоторые самостоятельные сущности - в инерциальные системы, материальные точки, в идеальные газы, в покупателей, в биоло-
■
гические виды, в совершенные зеркала и т.п. Из этих идеальных объектов складывается онтология, формируемая теорией. Собственно говоря, именно эта онтология и является предметом исследования данной теории. «Теоретические законы непосредственно формулируются относительно абстрактных объектов теоретической модели, - пишет В. С. Стёпин. - ...Можно высказать достаточно универсальный методологический тезис: формулировки теоретических законов непосредственно относятся к системе теоретических конструктов (абстрактных объектов).
И лишь в той мере, в какой построенные из них теоретические схемы репрезентируют сущностные связи исследуемой реальности, соответствующие законы могут быть применены к ее описанию»11. В. С. Стёепин подробно рассматривает онтологические модели разных уровней, показывая, что теоретическим законам разной общности соответствуют разные идеализированные объекты и что, таким образом, онтология развитой научной теории носит многослойный характер. К сожалению, онтологические структуры, состоящие из идеализированных объектов, он называет
«теоретическими схемами» - термин, который, как мне пред- ^
ставляется, способен порождать некоторые недоразумения. х
Верно, конечно, ЧТО эта ОНТОЛОГИЯ формируется субъектом ПО- 2
знания. Однако, будучи стороной, аспектом, свойством реально-сти, она обладает определенной независимостью по отношению к К
субъекту познания и нуждается в исследовании. Родоначальник научной химии Роберт Бойль вводит представление о химическом ^
---------- Ф
11 Стёпин В. С. Философия науки. Общие проблемы. М., 2006. С. 181, да
182. [Ц
элементе как о некоем идеализированном объекте, само реальное существование которого было для него сомнительно. Но это был элемент новой онтологической картины, сменившей прежнюю онтологию четырех стихий. «Бойль не знает, - пишет в этой связи И. Т. Касавин, - сколько и какие именно элементы существуют в природе. Однако он убежден, что те, кто вслед за Аристотелем верят в четверицу античных стихий (землю, воздух, огонь и воду) или, придерживаясь более современных ему алхимических учений, в триаду ртути, серы и соли, не имеют для этого достаточных оснований... В сущности, Бойль подвергает скептической критике сам фундамент натурфилософии XVII в. Это был первый шаг на пути формирования теоретически корректного и аналитически-
I
1
СЕ
операционального понятия химического элемента и, тем самым,
12
утверждения химии как науки»
Здесь же можно вспомнить рассуждения Поппера о «третьем мире» объективного знания: несмотря на то что этот мир создан нами, он содержит в себе свойства и связи, которые могут быть нам неизвестны, он порождает проблемы, о которых мы и не думали: «Не обижая Кронекера, я соглашаюсь с Брауэром, что последовательность натуральных чисел есть человеческая конструкция. Хотя эту последовательность создаем мы, она, в свою очередь, создает свои собственные автономные проблемы. Различие между нечетными и четными числами не порождается нами: оно есть непреднамеренное и неизбежное следствие нашего творчества. Конечно, простые числа являются аналогичным образом непреднамеренно автономными и объективными фактами; очевидно, что и в данной области существует много фактов, которые мы можем обнаружить: так возникают предположения, подобно догадке Гольдбаха. И эти предположения, хотя и связаны косвенным образом с результатами нашего творчества, непосредственно касаются проблем и фактов, которые отчасти возникают из нашего творчества; мы не можем управлять этими проблемами и фактами или влиять на них: они суть достоверные
х факты и истину о них очень часто трудно обнаружить»13. *
парадигма создает собственную онтологию, мир объектов,
и >>
X который она изучает.
X Вообще говоря, здесь нет ничего удивительного. Мир здравого
смысла, мир повседневного опыта состоит из идеализирован-
ных объектов такого рода. Когда мы говорим об окружающих
«О
12 Касавин И.Т. Наука и культура в трудах Роберта Бойля // Эпистемо-Ф логия и философия науки. 2007. Т. XI. № 1. С. 220.
' Поппер К. Эпистемология без познающего субъекта // Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 454.
11
ш
вещах или даже действуем с ними, мы имеем в виду их абстрактные идеальные представления, а вовсе не то, как они существуют «сами по себе». Деревья, облака, дома или река даны нам только какими-то отдельными своими сторонами, которые мы превращаем в предметы, обозначаемые словами. Даже люди, с которыми мы имеем дело в повседневной жизни, в мире нашего опыта превращаются в бледные плоские тени, в носителей определенных социальных функций. Каждый из нас создает свой собственный мир, в котором он живет и действует, свою «субъективную реальность».
Утверждения теории относятся к ее онтологии, к ее идеализированному объекту. И когда мы говорим, что истинное утверждение соответствует своему предмету, мы можем истолковать это как соответствие утверждения объектам онтологической модели.
На языке теории можно формулировать различные утверждения относительно ее онтологической модели. Одни из них будут истинными, другие ложными. Скажем, утверждение «Сила тока в цепи прямопропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению проводника» будет истинно, ибо соответствует реальным отношениям между идеальными объектами «сила тока», «напряжение» и «сопротивление». А вот утверждение «Молекула воды состоит из двух атомов кислорода и одного атома водорода» будет ложно в той онтологической модели, которую задает химия.
Как мне представляется, это принципиально важный момент.
Когда мы истолковывали истину как соответствие мысли объекту, то обычно подразумевали при этом реальный, существующий «сам по себе» объект, внешний мир. Но осознание роли субъекта, его теоретических и технических средств в формировании изучаемых объектов показывает упрощенность, даже наивность такого истолкования. Теперь же, говоря о соответствии, мы подразумеваем не внешний объект, а предмет познания. Этот предмет действительно задается субъектом: именно субъект выделяет в реальности какие-то стороны, которые он превращает >>
в предмет своего познания. Но, как и прежде, истинность сохраняет свою объективность, ибо соответствие мысли предмету ^
никак не зависит от субъекта: оно зависит от свойств предмета, к
которые, в свою очередь, определяются не только субъектом, но и внешним миром. Таким образом, классическое понятие истины л
сохраняется даже при учете результатов философии науки, полученных за последние 50 лет. Оно становится лишь более точным.
X
и
и
X
10
6. Истина и развитие знания
Различные науки и теории, существующие в них, будут задавать разные онтологические модели, в которых будут истинны специфические утверждения. Истины физики не будут истинами социологии или биологии. Однако они совместимы, ибо относятся к разным идеальным объектам; т.с. эти истины находятся в отношении дополнительности. Здесь нет никакой проблемы. Проблема возникает в том случае, когда мы рассматриваем одну дисциплину и сменяющие в ней друг друга теории. Как быть с соотношением истин физики Аристотеля и физики Ньютона, астрономии Птолемея и астрономии Коперника, химии Шталя и химии Лавуазье?
С точки зрения Куна, каждая парадигма решает свои «головоломки», и проблемы одной из них не являются проблемами другой. Фейерабенд, в добавление к этому, подчеркивает несоизмеримость разных парадигм: их невозможно сравнивать, и нет оснований считать, что одна в чем-то превосходит другую. Если согласиться с этим, то утверждение Аристотеля о том, что более тяжелое тело устремляется к земле с большей скоростью, просто следует признать истинным в онтологической модели его физики. Утверждение Галилея о том, что все тела независимо от их веса падают на землю с одинаковым ускорением, было бы, в свою очередь, истинно в онтологической модели Галилея. И мы вместе с Куном, Фейерабендом и Поппером должны были бы считать, что переход от аристотелевской физики к физике Ньютона не означал никакого прогресса в развитии познания и ничего не добавил к истинному описанию мира: просто от одного набора истин, от одной онтологической модели мы перешли к другому набору истин. Сегодня о мире мы знаем не больше, чем знали о нем Аристотель или Ньютон, просто мы знаем о нем другое.
■С В логической семантике принято разделять объектный язык,
и или язык-объект, и метаязык, в котором мы обсуждаем
синтаксические и семантические свойства выражений объектного ^ языка. А. Тарский подчеркивает, что метаязык всегда сущест-
СЦ венно богаче объектного языка: он не только включает в себя все
К выражения объектного языка или их переводы, но в дополнение к
ним содержит еще имена этих выражений и семантические понятия, отсутствующие в объектном языке. Может быть, Ф отношение между старой и новой парадигмами можно уподобить
отношению между объектным языком и метаязыком и рас-\щ сматривать новую парадигму по отношению к старой как некую
ное утверждение, ибо в онтологию этой физики включается
II
III
11
метатеорию: она в некотором смысле включает в себя онтологию старой парадигмы, очерчивает ее границы и объясняет, почему утверждения старой парадигмы были истинны относительно этой онтологии. Вместе с тем новая парадигма показывает, что выход за пределы этой онтологии делает утверждения прежней парадигмы ложными или бессмысленными. Иначе говоря, новая парадигма очерчивает сферу применимости старой парадигмы.
Хорошую иллюстрацию этого положения дает Фейерабенд своим анализом деятельности Галилея, в частности рассмотрением того, как Галилей устранил так называемый «аргумент башни» против учения Коперника14. Все могут наблюдать, что камень, брошенный с вершины башни, падает вертикально к ее подножью. Это как будто бы свидетельствует о том, что Земля покоится, ибо если бы Земля вращалась, как утверждает Коперник, то за время падения камня башня вместе с Землей сдвинулась бы на значительное расстояние, и камень упал бы далеко от подножья башни. Однако камень падает к подножью башни; следовательно, движется вертикально по прямой линии. Галилей же утверждает, что камень совершает криволинейное движение: он движется вместе с Землей и башней и одновременно движется к Земле. Но Галилей не хочет сказать, что утверждение о вертикальном падении камня просто ошибочно. Он показывает, что, в рамках старой онтологической модели с неподвижной Землей и признанием оперативного характера всякого движения, это утверждение истинно. Оно становится ложным в новой онтологической модели, содержащей принцип инерции и признающей неоперативный характер совместного движения. Переход к новой онтологии обнаруживает сферу применимости этого утверждения.
Онтология новой теории богаче, полнее, точнее онтологии старой теории, однако она включает в себя старую онтологию. Поэтому некоторые истинные утверждения старой теории остаются истинами и в новой теории. Но какие-то утверждения, считав-шиеся истинными в старой теории, становятся ложными в новой. и
Однако новая теория способна объяснить, почему эти утвержде- >»
ния считались истинными: они действительно истинны в пределах
X
е£
К
онтологической картины, задаваемой старой теорией. Например, аристотелевская физика утверждала, что всякое движение обусловлено приложением силы. В физике Ньютона это невер- ш
Л С
Ф
Фейерабенд П. Против методологического принуждения. Гл. 6,1 II X
Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.
Л
С
движение по инерции, не требующее приложения силы. Однако ньютоновская физика объясняет, что в применении к определенному классу тел и движений это утверждение аристотелевской физики является истинным. Когда вы двигаете тяжелый шкаф или везете тачку с песком по глинистой дорожке, стоит вам перестать прикладывать усилие, они тут же остановятся. Аристотель считал, что чем тяжелее тело, тем с большей скоростью оно падает на Землю. И это истинно, когда речь идет об описании движения таких объектов, как камень и кленовый лист, перо птицы и яблоко. Но в более широкой и богатой онтологической модели, учитывающей сопротивление воздуха и удельный вес, утверждение Аристотеля становится ложным, хотя и сохраняет свою истинность в пределах старой онтологии.
Таким образом, если некоторое утверждение истинно, т.е. соответствует своему предмету - тем чертам и особенностям внешнего мира, которые выделяет соответствующая теория, — то оно остается истинным в своей онтологической модели, несмотря на приход новой теории. Новая теория вводит новую онтологию, в которой некоторые прежние истины могут оказаться ложными или бессмысленными. Однако новая онтология является расширением, обогащением или изменением старой онтологии; т.е. новая теория либо расширяет аспект рассмотрения, углубляет его, либо изменяет. Поэтому новая теория способна объяснить и показать, почему истинные утверждения старой теории были и остаются истинными.
Это можно сравнить с картинами мира, создаваемыми ребенком и взрослым. Эти картины значительно различаются, однако взрослый человек способен понять, почему те или иные вещи ребенок воспринимает именно так, почему он населяет мир сказочными героями, почему он испытывает страх или радость от тех или иных вещей и событий. Взрослый человек воспринимает мир в значительной мере не так, как ребенок: его картина мира значительно полнее, глубже, в ней отсутствуют какие-то объекты, входящие в картину мира ребенка; однако взрослый человек вполне способен понять, почему ребенок рисует себе мир так,
X и и >■
ас а не иначе.
3- Возможно, эта аналогия поможет нам понять развитие науки
как смену онтологических картин или, если угодно, смену
идеализированных объектов: с течением времени онтологические X модели наших теорий становятся все более точными, богатыми и
детализированными. Старые истины сохраняются, мы лишь Ф лучше представляем себе границы их применимости: та истина, что для горения нужен воздух, сохраняется и в новой химии, она [■Ц лишь уточняет, что для этого нужен не весь воздух, а лишь одна
его составная часть - кислород. Но, в конце концов, определив истину как соответствие мысли предмету теории, мы осуществили лишь «сдвиг проблемы», как выразился бы И. Лакатос: остается главный вопрос - о соотношении онтологической модели, или идеализированного объекта теории, и самой реальности.
Ответ на этот вопрос и дают эмпирические методы науки -наблюдение и эксперимент. Например, в разных системах геометрии мы можем доказывать в качестве теорем разные утверждения и считать их истинными в рамках соответствующей идеализированной онтологии. Но какая из систем геометрии описывает структуру реального физического мира - это уже, как сказал бы Р. Карнап, «внешний вопрос», он решается выходом за пределы теоретической системы и обращением к реальным вещам. Эксперимент показывает, в какой мере наши идеальные объекты отображают выделенную для изучения сторону реальности. Какие-то сущности, включенные в нашу онтологическую картину, могут оказаться несуществующими, как это было с флогистоном или эфиром; какие-то сущности, которые мы считали простыми, могут оказаться сложными, как это было с античным атомом или воздухом. Но в целом картина мира, рисуемая наукой, с течением времени становится все более точной, все более адекватной исследуемому аспекту реального мира.
В естественных науках бывают периоды, когда одна теория, парадигма, сменяет другую, когда одновременно конкурируют две или три теории, претендующие на исследование одних и тех же сторон реальности. Но эти периоды обычно завершаются победой одной теории, парадигмы. Даже в те моменты, когда ученые не могут решить, какая же из выдвинутых теорий верна, они не мирятся с плюрализмом теорий: они стремятся найти единую общую точку зрения, одну теорию.
Рассуждения о плюрализме, о релятивизме научных истин опираются, главным образом, на общественные или гуманитарные науки, в которых часто сосуществуют разные концепции, претендующие на описание одних и тех же сторон общественной и
жизни, социальных групп и институтов. Можно ли сохранить
и >.
классическое понимание истины также и для этой области? Или 5С
нам нужно здесь какое-то другое понятие? Иначе говоря: можно X
е£
05
(О
ли в области общественных наук оценивать теории в их отношении к своему предмету и посредством этого - к реальности, или же эта оценка должна быть заменена какой-то другой оценкой?
Этим вопросом открывается новая перспектива в исследо- с
ваниях проблемы истины, остающейся центральной в современ- Ц
ной гносеологии. (в
