CC BY
46
© 2003 г. В.В. Ляшов
ИСТИНА И СЕМАНТИЧЕСКАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Н.Решер, рассматривая теоретические источники аналитической философии [1], в качестве одного из них назвал Ф.П.Рамсея объяснявшего природу истины следующим образом: философы думали, что они могут это сделать, но рациональный анализ вещей показывает, что никакое определение здесь невозможно. Все, что мы можем сделать, это только показать, как работает истина, т.е. предложить «очень информативное» сообщение, которое может быть выражено как «Р истинно, если и только если Р». Преследовать цель объяснительного «значения истины» (как способа соотношения с фактом, соответствия, согласованности и т.д.) означает гнаться за призраком. Требовать истинности некоторого утверждения, значит, не более, чем утверждать само это утверждение. Логически грамотный анализ свидетельствует, что определение чего-либо посредством «вторичного утверждения» просто невозможно. Традиционные философские теории истины (соответствия, соотношения и т.д.) выращивают ложное дерево. С этой точки зрения никакое результативное теоретизирование невозможно.
В 50-х гг. У.Куайн, стремясь преодолеть дуализм между аналитическими и синтетическими суждениями, получил результаты, которые существенно повлияли на развитие эпистемологии. Для логического позитивизма научные (аналитические) высказывания могут быть переведены в синтетические, а истинность последних зависит не только и даже не столько от семантико-синтаксических свойств языка, сколько от реальности, о которой они говорят. У.Куайн утверждал, что если высказывание не может быть истинным на основе его собственного значения, то понятие аналитичности сводится к понятию синонимии, которое не может претендовать на абсолютную необходимость, т.е. у нас нет единообразного, прочного логико-эпистемологического основания для однозначного перевода. Куайн показал, что можно составить несколько «руководств по переводу», несовместимых и в то же время верных для индивидуальных авторов. Каяедое из них будет описывать некоторый конечный универсум коммуникации, но не будет руководством для универсального перевода. Но если он еще пытался остаться в рамках классического картезианского субъектнообъектного отношения, то его ученики Д.Дэвидсон и Х.Патнем пошли дальше. Так, по мнению Дэвидсона, нужно отказаться от попыток сформулировать определение понятия истины и от идеи Куайна, что наше индивидуальное мышление «строит» реальность из чувственных данных по определенным концептуальным схемам. Он считает, что у нас нет четкой кар-
тины до тех пор, пока не вступим в коммуникацию с другими людьми и не узнаем, что происходит в сознании других людей, поэтому нет смысла утверждать, что у нас есть понятие объективности. Наше мышление и язык, да и сам мир есть составляющие некой целостности - интерсубъективной структуры, формирующейся и существующей благодаря языку и интерпретации. Мышление само возможно только в контексте обладания языком при наличии интерсубъективной коммуникации с другими людьми. Интерсубъективность - область, в которой каждый из нас использует свои собственные мысли для того, чтобы придать смысл мыслям других людей. Таким образом, в процессе общения создается нечто интерсубъективное, являющееся объективным.
Несколько иначе ставит проблему интерсубъективности Х.Патнем. С его точки зрения, сфера объективного все же существует, но это сфера не знания, а нравственных убеждений. И хотя они носят контекстуальный характер, зависящий от конкретной ситуации взаимодействия их носителей, они образуют определенную реальность - множество возможных миров.
Рассматривая эту проблему, нельзя не обратиться к идее множественности парадигм Т.Куна и Н.Хансона, которая провозглашает смерть рационалистического истолкования прогресса науки, так как наука представляет собой последовательность независимых друг от друга, непереводимых и сменяющих друг друга парадигм. Поскольку ее развитие носит прерывный характер, то в разных парадигмах одни и те же слова обозначают различные вещи, причем настолько различные, что парадигмы становятся несоизмеримыми. Не существует универсального научного метода, согласно которому можно оценивать истинность тех или иных научных теорий. Прогресс науки носит исторический характер и все ее результаты преходящи.
Взгляды этих представителей аналитической и постаналитической философии базируются на так называемой «универсалистской» концепции языка, в соответствии с которой язык является неустранимым посредником между исследователем и миром. Субъект не может выйти за пределы своего языка и видеть его со стороны. Поэтому вместо того чтобы устанавливать условия истинности, обращаясь к фактам (чувственным впечатлениям, положениям дел и т.д.), необходимо перейти к описанию истины как режиму лингвистического перевода. Мы будем иметь столько истин, сколько переводов произведем. Отсюда их плюрализм, так как понятие истины связывается не с областью фактов, положений дел или миров, на основании которых утверждаются истины, а с нормами действий посредством которых делается перевод и интерпретация. Это происходит вследствие того, что мы переводим высказывания, интерпретируя их в терминах других высказываний независимо от критерия соотнесения с какими бы то ни было
онтологическими сущностями. Но если исходить из того, что мы не обладаем руководством или критерием универсального перевода, то истина исчезает.
Дискуссия по проблеме истины, проходившая на страницах отечественных философских журналов в 90-х гг. [2], показала, что эти выводы не являются фатальными, а просто указывают на объективные процессы, проистекающие в современном теоретическом познании, поэтому возникает необходимость некоторой гносеологической ревизии взглядов на истину. Тезис о плюрализме истин перестал быть некой крамолой. Он базируется на разных представлениях об истине, функционирующих в разных типах знания и научных дисциплинах, на осознании вариативности решения проблемных ситуаций, а также множественности гносеологических траекторий ее познания. В связи с этим интересен вопрос об осмыслении тенденций в развитии теоретического познания, связанных с истиной, при исследовании научных теорий логико-семантическими методами. Почему именно логико-семантическими?
Логическая семантика - неотъемлемая часть современной теоретической логики, являющаяся не только наукой о формах, приемах и методах теоретического познания на ступени абстрактного мышления, имеющих общенаучный характер, а также о законах, составляющих основу этих методов, но и о языке как средстве познания. Язык служит неустранимым посредником между субъектом и миром, он - медиатор и репрезентатор, реализующийся через создание знаковых систем, без которого невозможно человеческое познание. Осознание этого и привело в свое время к так называемому «лингвистическому повороту» в философии. Язык - опора процессов мысли и сознания, поэтому особенно важно изучение его вклада с собственной динамикой в структурирование познавательного процесса. Для этого необходим определенный концептуальный аппарат, которым обладает современная логика, содержащая в своем каркасе логическую семиотику. В ней исследуется язык как средство познания и выясняется, каким образом выражения языка могут представлять в нашем мышлении те или иные предметы, связи и отношения. К числу проблем, решаемых в этом разделе, относятся вопросы выделения категорий языковых выражений в зависимости от типов их значений, а также установления смыслов и условий истинности и ложности высказываний различных видов.
Как считает Ю.Г. Гладких [3] , теоретическая логика, изучая логическую практику оперирования концептуальными средствами, выработанными в истории человеческого познания и культуры, выполняет двоякую функцию. Во-первых, вычленяет важные общекультурные и общенаучные понятия и эксплицирует, т.е. проясняет и уточняет их структуру и природу; во-вторых, не только улучшает и совершенствует то, что имеется в логической практике, но и создает новые концепции, продолжая на профессио-
нальном уровне творческую деятельность по выработке и усовершенствованию концептуального, логического арсенала человеческой культуры. Причем вторая тенденция играет все более доминирующую роль.
Концептуальные средства сами становятся предметом исследования в логической семантике только в результате определенной концептуализации, т.е. представления через призму специального категориального теоретического каркаса. При этом создается определенный теоретизированный мир, в котором сами изучаемые концептуальные средства (термины самых различных форм и категорий, высказывания, описания состояний, теории) и операции с этими концептуальными средствами (рассуждения, выводы, определения и т.п.) становятся теоретическими объектами. А они сами по себе уже не являются носителями информации, а становятся сущностями, подлежащими некоторому описанию и характеристике.
Поскольку концептуализация осуществляется субъектом-исследовате-лем, и он имеет дело с теоретизированным миром, в отношении которого ставится и решается вопрос о свойствах и степени реальности («бытийст-вования») того или иного объекта, а также природе функционирования определенных закономерностей, систематически воспроизводится «вечная» проблема базисного отношения между языком и миром, о котором говорится в этом языке - отношения истинности. Эго отношение - определяющее в логической семантике, так как конструирование и изучение формальных систем - не самоцель теоретической логики, а логические системы становятся ценными только после их интерпретации определенной области объектов, которую называют онтологией данной теории. Адекватность интерпретации и обоснованность той или иной логической системы зависит от онтологических допущений и эпистемических установок субъ-екта-исследователя.
Например, если мы принимаем допущения, что универсум теории не пуст, а каждый константный термин в языке теории обозначает объект в ее универсуме и предикаты теории определены, то мы без проблем можем обосновать классическую логику предикатов первого порядка. Подобное обоснование проводится с помощью такого концептуального средства, как модель. В этом случае понятие истины относительно модели является в некотором отношении более общим, чем «абсолютное понятие истины». И если Р - высказывание, а М - модель, тогда «Р истинно» можно определить в теории моделей посредством подбора для М в «Р истинно в М» соответствующего описания модели. И если модель имеет своей областью множество физических объектов, то высказывания теории - «реальноонтологическую» интерпретацию.
Другая картина вырисовывается, когда в языке теории есть индивидные константы, не именующие какие-либо объекты из ее универсума. Для обоснования такой теории требуются уже другие концептуальные средства
и идеализации. Так, Б.Фраассен [4] для этой цели строит нестандартную теорию моделей с истинностно-значными провалами. Его основная идея заключается в том, что термин может быть нереференциальным в одной интерпретации и не являться таковым с точки зрения другой. Допускается, что в одной интерпретации, которая по своей сути идентична стандартной, за исключением того, что она допускает нереференциальные термины и в этом смысле не всюду определенна, значения истинности приписываются тем высказываниям, в которые нереференциальные термины не входят, а высказывания, содержащие такие термины, порождают истинностнозначные провалы. Следующий шаг заключается в принятии некоторой идеализации, сущность которой состоит в том, чтобы всем высказываниям, содержащим необозначающие термины, приписывалось одно из истинностных значений: истинно или ложно. Эта идеализация реализуется путем расширения исходной интерпретации на всю область исследуемого языка. Интерпретация, содержащая истинностно-значные провалы, дополняется другой интерпретацией, которая определена на всей области языка и эта область состоит уже не только из объектов, но и из терминов. В этом случае формула будет логически истинной, если она истинна при всех таких расширениях.
При истиинностно-значном подходе [5] универсум рассуждения в онтологическом смысле отсутствует, так как он основан на подстановочной интерпретации кванторов, в которой значениями переменных являются не объекты, а термины. Роль, которую в теоретико-модельной семантике играет модель, в истинностно-значной - функция приписывания истинностного значения множеству правильно построенных формул языка (ппф). Истинность правильно построенной формулы А зависит от истинности других таких формул, содержащихся во множестве ппф 8. Главная направленность при установлении истинности формулы в данном случае заключается в задании такого механизма семантического анализа, который дал бы возможность, во-первых, если эта формула атомарна, соотнести ее с множеством истинных атомарных формул; во-вторых, если это сложная формула, разложить ее на атомарные, соотнести с множеством истинных атомарных формул и на основе полученных значений истинности установить истинность сложной формулы. Если эта формула принадлежит множеству истинных правильно построенных формул рассматриваемого языка, следовательно, она истинна. При истинностно-значном подходе в процессе семантического анализа и построения истинностного множества реализуется принцип активности познающего субъекта. Предложение истинно, если и только если оно - элемент некоторого истинностного множества, т.е. если субъект-исследователь может «встроить» его в некоторое истинное множество предложений.
Сходная ситуация реализуется в процессе построения модельных множеств [6]. Некоторое предложение А истинно, если субъект-исследователь сможет построить множество предложений, в котором оно истинно. Само высказывание А является некоторого рода предписанием для построения модельных множеств, содержащих его.
При изучении контекстов, содержащих модальные понятия, были построены семантики возможных миров, которые позволили выявить различные характеристики алетических и фактических модальностей (необходимо, возможно, случайно), а также эпистемических модальных понятий («знает», «полагает», «верит» и др.) - наглядного проявления протекания когнитивных процессов в языке. Использование метода возможных миров породило у философов ряд вопросов, касающихся содержательной трактовки методов построения семантик, с целью более осмысленного и обоснованного определения принципов отбора семантик для разного класса модальностей. Какова сущность модельных структур, которыми пользуются для обоснования тех или иных модальных контекстов? Каковы принципы отбора возможных миров и концептуальные предпосылки задания тех или иных отношений достижимости или альтернативности между ними? И наконец, какие модальности характеризуются этими семантиками?
Н.Коччиарелла [7, 8] и Я.Хинтикка [9] обратили внимание на некоторую «тайну», существующую в семействе тех исследователей, занимающихся семантикой модальной логики. Она вытекает из куайновских сомнений, который однажды заметил, что модальная логика сводится к незаконному смешиванию логического и металогического уровней исследования и серьезные затруднения возникают при попытке втиснуть металогические понятия в объектный язык.
Прежде всего это проявляется при определении условий истинности высказываний, содержащих модальности «необходимо» и «возможно». Так, в семантиках С.Крипке выражение «необходимо р» истинно в мире \¥, если и только если р истинно во всех альтернативах к миру \¥ . Однако с содержательной точки зрения - р логически необходимо, тогда и только тогда, когда оно истинно во всех логически возможных мирах. Но у Крип-ке не предполагается, что все такие миры входят в число альтернатив данного мира. Что же касается логической возможности, то «возможно р» истинно в у/, если и только если р истинно в некотором альтернативном мире. В этой семантике опять же нет гарантии того, что такой мир входит в число альтернатив.
Эта проблема, вступающая в противоречие с нашими интуициями, а также ряд других трудностей содержательного характера приводят Я.Хинтикку к выводу о проблематичности философски обоснованного построения логики «чистых» модальностей как в стандартной, так и в нестандартных семантиках. И поэтому рассматриваемые в семантике Крипке мо-
дальности нужно трактовать скорее как метафизические, чем как логические. Хотя и в данном случае затруднительно говорить о содержательном обосновании семантики Крипке для метафизических (алетических) модальных понятий. Преодоление трудностей Я.Хинтикка видит в применении подобных семантик для обоснования трансцедентальных модальностей.
В чем заключается смысл ревизии взглядов на трактовку модальностей? Думается, нужно прояснить некоторые понятия, употребляемые при анализе указанных проблем. Прежде всего это касается общепринятого понятия «логическая модальность». Любое понятие является логическим образованием, и отрицать то, что в объем понятия «логическая модальность» входят как виды и онтологические, и эпистемические, и временные модальности, было бы неразумно. Поэтому будем говорить скорее об алетических или метафизических модальностях как некоторого рода абсолютных, родовых. Эго связано с тем, что семантики С.Крипке и их обобщения в семантиках Р.Монтегю носят весьма абстрактный, основанный только на задании некоторых формальных структур характер. В данном отношении нельзя не согласиться с ДЛьюисом, заметившим, что когда говорят о том, что возможные миры помогают анализировать модальные понятия, это вовсе не означает, что они помогают в металогическом семантическом анализе модальной логики. Для этого мы не нуждаемся в возможных мирах, так как здесь применяются множества эвристических сущностей, которые только условно можно назвать возможными мирами, действуют математически, а не метафизически. Возможные миры необходимы уже для непосредственного приложения результатов этих металогических исследований [10].
Исследования в рамках семантик Крипке - Монтегю оказались очень полезными именно в методологическом плане, поскольку показали, что реализовать логику «абсолютных» модальностей очень трудно, но это приводит к тому, что следует обращать внимание на природу метафизических и трансцедентальных модальностей. Первые - модальности истины. Они характеризуют точность взаимоотношений между языком и реальностью, о которой говорится в нем. Эта точность в семантиках возможных миров неразрывно связана с такой методологической проблемой, как обоснование ограничений, налагаемых на условия истинности для модальных высказываний. Они в первую очередь зависят от характеристик бытия, так как вышеприведенные трудности говорят о том, что мы можем рассматривать не все логически возможные миры, а только ограниченную область моделей. Обосновывая модальные понятия, необходимо дать ответ на вопрос, чем является исследуемый мир, провести некоторую специализацию принципов отбора индексов. Если это физический мир и исследуются онтологические модальности, то надо задать структуру, характеризующую внутреннее состояние и процессы в этом мире. Если это исторический мир, задается
история как процесс взаимодействия индивида со средой во времени и т.д. Имея такие метатеоретические установки, можно выбрать из множества миров такое их подмножество, которое будет отвечать некоторым основополагающим характеристикам мира. Таким образом, в зависимости от того, каково бытие, можно говорить о модальностях, характеризующих его, т.е. мир сам требует от нас установления определенной спецификации для его анализа.
Когда же выходят за рамки отношения мышления к бытию и действуют путем ограничения альтернатив к действительному миру посредством понятийной структуры, которую сами налагают на восприятие мира, происходит переход к трансцедентальным модальностям, характеризующим не само бытие, а нас как субъектов-исследователей, наши способности, потенции. В данном случае используются модальности в деятельности по построению теории и ее проверке. Так, Д.Льюис, рассматривая роль возможных миров при определении истинности или ложности той или иной научной теории, а также связь возможных миров и научных идеализаций, подчеркивал, что «когда мы определяем истинность теории, мы движемся в возможных мирах. Идеализации являются неактуализированными вещами, с которыми очень полезно сравнить действительные вещи. Идеализированные теории позволяют нам узнавать, что ложно в нашем мире, но истинно в мирах, скрытых от нас» [10].
Наиболее ярко трансцедентальный подход, учитывающий мощь познавательной деятельности субъекта-исследователя, представлен в теоретикоигровой семантике и в логике истины. Истинностное значение сложного высказывания А в теоретико-игровой семантике устанавливается в процессе некоторой семантической игры между двумя абстрактными индивидами: Я и Природа. Значения логических констант зависят от той роли, которую они играют в процессе подтверждения и опровержения анализируемых предложений. На основе понимания смыслов логических терминов в составе высказывания А, играющие выбирают одну из возможностей предписываемых правилами, применимыми в данной позиции. Через конечное число шагов соперники должны прийти к элементарному высказыванию, истинностное значение которого и определяет исход поединка. Если искомое высказывание истинно - победил Я, ложно - Природа. При данном подходе истинность сложного высказывания зависит от некоторой деятельности по выявлению истинностного значения составляющих сложного высказывания на определенной последовательности этапов познания, хотя сама модель мира не изменяется на различных этапах, поскольку предписаниями по организации деятельности по вычислению истинностного значения являются сами сложные высказывания.
Но можно ли обосновать логические системы, отказываясь от онтологических предпосылок вообще, учитывая только эпистемические характе-
ристики, задаваемые субъектом исследования? Е.Д. Смирнова показала, что логические законы и правила логических систем могут быть детерминированы только предпосылками теоретико-познавательного характера [11]. В этом случае адекватные семантики строятся без использования возможных миров, а вместо этого вводятся частично определенные предикаты истинности и ложности. Ложность высказывания задается независимо от понятия истинности, т.е. они не является отрицанием или отсутствием истинности. Соответственно независимо определяются и логические связки. Устанавливая различные отношения между понятиями истинности и ложности, получают семантики с истинностно-значными провалами, пресыщенными оценками, релевантные. Задавая класс отношений типа логического следования и комбинируя их с различными характеристиками истинности и ложности, можно получить различные логики, т.е. семантика языка определяет возможные отношения типа следования и различные системы логик, на них базирующиеся, с учетом соотношения между понятиями истинности и ложности.
В данном случае продемонстрирована вторая функция логикосемантического исследования: не воспроизводство и изучение «актуальных», действующих способов рассуждения, а конструирование «потенциальных» типов рассуждений на основе задания субъектом логического познания определенных эпистемических характеристик истинности.
Это беглое рассмотрение позволяет предположить, что в современных логико-семантических исследованиях различия в методах интерпретации логических теорий определяется соотношением онтологического и транс -цедентального подходов к такому обоснованию.
Универсальность логики заключается не только в том, что исследуемые ею концептуальные средства носят всеобщий характер и составляют основу любого научного языка и любого языка вообще, но и в ее уникальности, заключающейся в специфике универсума рассуждения. И, если в разделе философии - онтологии, трактуемой как всеобщее учение о бытии, главный акцент делается на изучении всеобщих законов функционирования материальных систем, и универсум онтологии - это некая тотальность объектов, то в логическом исследовании акцент делается на идеально существующем. В нем изучаются и формулируются наиболее общие способы рас-суяедений, не зависящие от фиксированной области объектов рассмотрения. В этом случае логической реальностью является все, что может быть предметом мысли и может быть выражено в языке. Особенно, когда доминирующую роль в логико-семантических построениях играют гносеологические установки субъекта-исследователя, становящиеся «лейбницевским Богом», творящим «возможные миры», выбирающим из своих прагматических целей «лучшие», и таким образом заглядывающим в «зазеркалье» нашего мира. Эго возможно благодаря пониманию истины в логической се-
мантике: предложение означает то, что означает, через посредство сообщения, каким был бы мир, если бы это предложение было истинным.
Литература
1. Rescher N. The Rise and Fall of Analytic Philosophy // Philosophical Studies. 1997. P.31 -42.
2. См.: Философские науки 1990. № 8, 10. Общественные науки и современность 1998. №4.
3. Гладких ЮТ. Логика без экзистенциальных предпосылок. Ростов н/Д, 1984.
4. Fraassen В. Van. Singular Terms, Truth-value Gaps and Free logic // J. of Philosophy. 1966. Vol. 63.P.481 -495.
5. Leblanc H. Truth-value semantics. Amsterdam, 1976.
6. ХинтиккаЯ. Логико-эпистемологические исследования. М., 1984.
7. Cocciarella N.B. On the primary and secondary semantics of logic necessity // J. of Philosophical Logic. 1975. Vol. 4.
8. Cocciarella N.B. Logical atomism, nominalism and modal logic // Synthese. 1975. Vol. 4.
9. Хинтикка Я. Возможна ли элегическая модальная логика? // Модальные и интенсиональные логики и их применение к проблемам методологии науки. М., 1984. С. 31-49.
10. Lewis D. On the plurality of worlds. Oxford; N.Y., 1986.
11. Смирнова Е.Д. Истинность и вопросы обоснования логических систем // Исследования по неклассическим логикам. М., 1989.
Ростовский государственный университет 15 апреля 2003 г.
