CC BY
232
References
1. Dostoevskij F.M. Besy. Polnoe sobranie sochinenij: v 30 t. Leningrad: Nauka, 1974. T. 10: 32 - 514.
2. Evlampiev I. Dialogizm ili polifoniya? Odno iz protivorechij podhoda Bahtina k tvorchestvu Dostoevskogo. Filosofskaya antropologiya. Available at: http://anthropology.rchgi.spb.ru/bakhtin/bahtin_i2.htm
3. Dubenik E.A. Literaturnye associacii vromane F.M. Dostoevskogo «Besy». Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2010.
4. Dolgenko A.N. Prestuplenie bez nakazaniya: nasledie F.M. Dostoevskogo v neomifologii F. Sologuba. Dostoevskij i XX vek. Moskva: IMLI RAN, 2007: 291 - 298.
5. Bezyaeva M.G. Semantika kommunikativnogo urovnya zvuchaschego yazyka. Moskva: Izdatel'stvo MGU, 2002.
Статья поступила в редакцию 26.03.18
УДК 81
Rudenko Yu.V., postgraduate, SUSHPU, teacher of LNMO (St. Petersburg, Russia), E-mail: [email protected]
INTERTEXTUALITY FROM THE ASPECT OF ANALYSIS OF WORKS OF FICTION. The article studied philosophic and historical prerequisites of the formation of the term intertextuality, its development in Russia and abroad, modern concepts and topical problems, connected with this term. The research examines and compares works of such researchers as N.N. Belozerova, Yu. Kriste-va, M.M. Bakhtin, J.L. Borges, P. Sollers, R. Barthes, G. Genette, M. Riffaterre, Yu.M. Lotman, I.V. Arnold, N.S. Valgina and others. Consequently, the article unfolds the following concepts: carnival, dialogism, proportionality symmetry, universal library, the theory of sets, the death of the author, palimpsest, optional and required intertextuality, a text in the text. As a result the article assesses the term intertextuality and proposes its most valid definition.
Key words: intertextuality, ideologeme, memex, palimpsest, hypotextuality, transtextuality.
Ю.В. Руденко, аспирант ЮУрГГПУ, учитель ЧОУ ОиДО «ЛНМО», г. Санкт-Петербург, E-mail: [email protected]
ПОНЯТИЕ ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ В АСПЕКТЕ ВЫБОРА ПОЗИЦИИ АНАЛИЗА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА
В статье проанализированы философско-исторические предпосылки образования термина интертекстуальность, развитие этого понятия в зарубежном и отечественном языкознании, современные теории и актуальные проблемы, связанные с интерпретацией термина. Сопоставлены изыскания следующих исследователей межтекстовых связей: Н.Н. Белозерова, Ю. Кристева, М.М. Бахтин, Х.Л. Борхес, Ф. Соллерс, Р. Барт, Ж. Женетт, М. Риффатер, Ю.М. Лотман, И.В. Арнольд, Н.С. Вал-гина и др. Раскрыты следующие понятия: карнавал, диалогизм, соразмерность и симметрия, вселенская библиотека, теория множеств, смерть автора, палимпсест, факультативная и необходимая интертекстуальность, текст в тексте. Предложена авторская оценка понятия интертекстуальность и обосновано наиболее приемлемое определение термина.
Ключевые слова: интертекстуальность, идеологема, мемекс, палимпсест, гипертекстуальность, транстекстуальность.
Термин интертекстуальность является одним из самых проблемных в современной лингвистики, теории текста, дискурсо-логии и семиотики. Неоднозначность его трактовки приводит к расходящимся интерпретациям трудов многих лингвистов. Несмотря на это, некоторые исследователи языка (Н.Н. Белозерова, Л.Е. Чуфистова) признают термин идеальным [1], т. к. его введение в научную литературу позволяет заменить многие описательные названия, такие как литературные реминисценции, чужое слово, следование традициям и т. д. Одной из задач нашей работы является стремление проанализировать содержательное наполнение данного понятия, тем самым подтвердить тот факт, что оно отвечает запросам современной лингвистики. Для этого необходимо проследить его научное развитие и освещение в специализированной литературе.
Впервые термин интертекстуальность появляется у Ю. Кристевой в её статьях «Слово, диалог и роман», «Закрытый текст», вошедших в концептуальный научный труд автора «Семиотика: исследования по семанализу». В попытке очертить границы текста Ю. Кристева ставит текст на пересечении двух осей, где горизонтальная ось представляет собой взаимодействие субъекта письма и адресата, а вертикальная - слово во взаимосвязи с культурным окружением, в частности с другими текстами: «...каждый текст строится как мозаика цитирований, каждый текст - это приспособление к другим текстам, их трансформация. На место понятия интерсубъективности ставится понятие интертекстуальности, и поэтический язык прочитывается, по крайней мере, как удвоенный» [2, с. 73 -74]. Такой подход расширяет границы текста и указывает на бесконечное количество связей с другими текстами как в ретроспективном направление, так и в проспективном. В своих исследованиях Ю. Кристева в основном опирается на работы М.М. Бахтина, посвященные диалогичности и полифонии: «Проблемы творчества Достоевского» (1929 г.), «Франсуа Рабле в истории реализма» (1940 г.).
М.М. Бахтин понимал ограниченность отношения к художественной литературе как к языковому явлению, взятому изолированно от контекста культур, как к «искусственному условному
состоянию». Он предполагал наличие взаимодействия между каждым словом (высказыванием) и той информацией, которая заложена в нем предыдущими опытами. Употребляя ту или иную лексику, мы обогащаем ее новым смыслом, который вливается в уже существующие смыслы и передается последующим ее носителям. Таким образом, идея диалогизма М.М. Бахтина, заключалась в вечной борьбе между «я» и «другим». Эта борьба основывается на желании получить признание со стороны другого человека, тем самым утвердиться самому. Слово как способ этого утверждения и признания находится под влиянием предыдущих его использований и вступает в борьбу с настоящими условиями его употребления, с восприятием этого слова другим человеком. В монографии «Проблемы поэтики Достоевского» М.М. Бахтин пишет об особенности и новаторстве Ф.М. Достоевского, выраженного в «полифоничности» и «диалогичности» его произведений, о стремлении русского романиста в один миг соединить все многообразие идей и их противоречия. На основе определения диалогические отношения М.М. Бахтина строилась в дальнейшем теория текста Р. Барта. Ю. Кристева, развивая данные идеи, отходя от употребляемого М.М. Бахтиным понятия «интерсубективность», приходит к заключению о том, что любой текст находится «в диалоге» с предшествующими и современными текстами. Таким образом возникают последующие размышления о «смерти писателя»: его роль вытеснена и заменена взаимодействиями внутри и между текстами. Автор не участвует в тексте, он лишь предоставляет различные идеологии [3].
Понятия идеология и идеологема с точки зрения языкознания впервые анализируется М.М. Бахтиным. Национальный язык, согласно ему, представляет собой определенную идеологию, реализованную в идеологемах отдельных личностей. Идеологема в работах Ю. Кристевой представлена как смешение такой организации текста, которая помещена в «общий текст («культуру») с высказываниями («эпизодами»), которые ассимилируются и отправляются в «пространство внешних текстов». «Идеологема представляет собой интертекстуальную функцию, которую можно прочитать в «материализованном» виде на раз-
личных уровнях структуры каждого текста, и которая действует на всей его траектории, задавая ему исторические и социальные координаты» [2, с. 46-47]. Текст рассматривается в данном случае как интертекстуальность и осмысливается в текстах общества и культуры в целом. Оба исследователя большое внимание уделили разработкам особого подхода к анализу романа как особого жанра художественной литературы.
М. М. Бахтин также утверждает, что одним из истоков романного жанра в литературе является «карнавал», историю развития которого он описал в своей монографии. Анализируя работы Ю. Кристевой и М.М. Бахтина, Г. Косиков делает вывод, что «карнавализация интертекста ... преследует скорее цель освобождения от истины» [4, с. 17], т. е. отрицание готовых истин, признания отсутствия индивидуального сознания отдельного человека. Карнавал - это ситуация, при которой нет условностей и ограничений, отсутствует иерархия и законы; это «увенчание» и «развенчание» или постоянный процесс становления. Карнавал - это смешение и переплетение всего накопленного опыта, его раскрытие, «освобождение человеческого сознания». Таким образом, роман представляется способом выплеснуть все внутренние и внешние противоречия, преобладающие в социальной среде.
Необходимо, однако, помнить, что М. Бахтин в своих работах говорит не о непосредственном присутствии явных заимствований или отсылок на другие произведении, а о различных голосах в пределах одного произведения. Термин же «интертекстуальность» подразумевает межтекстовость, т. е. присутствие инородного, чужого текста. Подобного мнения придерживаются Г. Тиме, М. Пфистер, Ю. Блох и др. «Юлия Кристева, связавшая этот термин (интертекстуальность) с "диалогизмом" М. Бахтина, невольно и значимо отбросила само понятие диалогизма: ведь у Бахтина речь идет не об интертекстуальности, а об интратек-стуальности, то есть полифонии внутри одного текста» [5, с. 60]. Интратекстуальность М. М. Бахтина позволила создать новую теорию в исследовании художественного текста и преобразовать это понятия в интертекстуальность, что обосновано лингвистическими задачами, стоящими перед филологом, исследующим тексты в их взаимодействие.
Таким образом наглядно представлено развитие исследовательской мыслей, приведшей к созданию непосредственно термина интертекстуальность. Но в основе данной теории и взгляда на литературу и искусство в целом лежат философские труды, берущие свое начало от древних греков. Так философы-классики утверждали, что искусство, будучи отражением действительности, дает людям радость узнавания. Платон, а вслед за ним Арситотель, рассуждая о подражательном искусстве, говорили о том удовольствии и радости, которые получают зрители при узнавании того или иного факта. В эпохи Возрождения и классицизма подражание считалось единственным способом приблизится к идеалу. Следование эстетики древних представлялось уделом аристократов - образованных и литературно искушенных людей. В дальнейшем данная практика упразднилась, оставив при этом осознание той эстетики, которую привносят интертекстуальные элементы в любое произведение.
Если древнегреческая философия - это фундамент для многих современных теорий не только в лингвистике, но и в других науках, то ХХ в. - само здание, позволившее появиться на свет теории интертекстуальности. В 30-е годы ХХ века А.В. Шубников и В.А. Копцик занимаются исследованием категории симметрия, в аспекте стремления человека к соразмерности. Труды физиков были проанализированы в работе Н.Н. Белозеровой и Л. Е. Чу-фистовой «Когнитивные модели дискурса» (2004 г.) и привели к следующему выводу: основой сохранения симметрии между взаимодействующими текстами является воздействие друг на друга инвариантов и вариантов [1]. Другими словами, взаимодействие текста источника и нового текста, основанного на нем, пародирующего его или отсылающего к нему. Согласно данным исследованиям, человек подсознательно стремится отразить в своих текстах накопленный опыт, уподобить свое произведения наблюдаемым явлениям природы или результатам творческой работы предыдущих или современных ему поколений.
Примерно в это же время, на другом конце мира, Ванневар Буш выдвигает теорию «мемекса», согласно которой человек накапливает и извлекает знания не при помощи логических связей, а благодаря ассоциативным цепочкам. По его мнению, ассоциации образуют целую сеть или «паутину» связей, в результате чего, вся информация, которую человек поглощает, отражается при создании нового текста. «Мемекс» - это особое устройство,
позволяющее хранить и извлекать информацию. Каждый человек обладает своим собственным мемексом, который отражается в его работах, новых текстах. В. Буш описывает подробно свою идею в статье "As We May Think" в журнале The Atlantic Daily в июле 1945 года. «A memex is a device in which an individual stores all his books, records, and communications, and which is mechanized so that it may be consulted with exceeding speed and flexibility» [6]. Его разработка стала прообразом понятия «гипертекст» и «интертекст», т.к. является когнитивной моделью процесса возникновения связей между текстами.
Большой вклад в создание теории интертекста внес Х.Л. Борхес, написавший в 1941 году рассказ «Вавилонская библиотека». Автор создает образ Вселенской Библиотеки, хранилища, содержащем все когда-либо созданные книге. Эта мировая библиотека внешне строго структурирована; она представлена в виде шестиугольных комнат с лестницами и зеркалом. Но на самом деле, Вселенская Библиотека Х. Л. Борхеса хаотична, бесконечна и децентрична. В ней невозможно разобраться, чтобы найти нужную книгу или библиотекаря. В этом рассказе появляется идея о том, что все уже сказано и написано: «Это мое сочинение - многословное и бесполезное - уже существует в одном из тридцати томов одной из пяти полок одного из бесчисленных шестигранников - так же, как и его опровержение» [7, с. 26]. В дальнейшем М. Фуко воспользовался схожим метафорическим образом, назвав свою библиотеку «фантастической». Такие идеи уничтожают писательскую мотивировку и стимул и в конечном счете обесценивает авторское значение в современном мире, подводя базу для французских структуралистов и постструктуралистов к концепции смерти автора. Творчество этого автора было направлено на слом привычного отношения к литературному труду как поиску первоначала. Его заимствования далеки от принципа филиации, при котором произведения выстраиваются в вертикальную последовательность от первоисточника к современному тексту; концепция Х.Л. Борхеса - это представления текстов в виде замкнутого круга (Н. Пьеге-Гро) или сотканного полотна (Р. Барт). В любом случае, нет возможности найти начало или конец, все тексты находятся в бесконечном взаимодействии друг с другом, ядро или первооснова отрицаются.
В середине ХХ века такой образ мысли приобретает популярность и получает название теории множеств, пришедшей на смену философии единства. Основным отличием данных теорий является отсутствие центра, первоначала, Абсолюта. На смену структуралистам приходят постструктуралисты, представленные в основном французскими теоретиками, такими как, Ж. Дерри-да, Ж.-Ф. Лиотар, Ж. Делёз, М. Фуко. Эти философы ратовали за внутреннюю неоднородность бытия, за неопределенность и отсутствие какой-либо тотализации. Их философские изыскания являются фоном для создания теории интертекстуальности, в том представлении, в котором преподносит ее Ю. Кристева, а за ней и другие представители философско-литературной группы «Тель Кель». Филипп Соллерс, редактор одноименного журнала, подчеркивал, что «любой текст связан со множеством других текстов, перечтением ..., акцентуацией, конденсацией, сдвигом и углублением которых он является» [8, с. 33]. Данная группа выступала за относительность понятия плагиат, т. к., все тексты так или иначе состоят из «мозаики цитаций», а значит, все является плагиатом. Таким образом, они отрицали существования авторства и продвигали ставшую популярной концепцию «смерти автора».
Появление термина интертекстуальность было принято критично в среде языковедов Франции, но поддержка со стороны журнала «Тель Кель», а также авторитет Р. Барта позволили термину остаться в печати. Р. Барт развивает созданное его ученицей понятие и отражает его в следующих работах: «S/Z», «От произведения к тексту», «Текст», «Удовольствие от текста». Следует обратить внимание, что у Р. Барта термин Текст вобрал в себя многие значения, вложенные в понятие интертекстуальность, как-то галактика означающих, паутина, ткань. Он чётко разграничивал понятия Текст и произведение, где произведение статично и ограничено, в то время как текст динамичен, он постоянно расширяется и нависает над каждым произведением, неизбежно «отбрасывая на него тень». При таком противопоставлении ярко отражается сходство между Текстом Р. Барта и интертекстом Ю. Кристевой («Любой текст - это интертекст...»). Р. Барт рассматривает любой текст как скопление зачастую бессознательных заимствований, которые практически невозможно определить. Более того, у каждого читателя есть свой набор ассоциаций, который необязательно совпадает с авторскими за-
думками. Отсюда постулат литературных исследований ХХ в.: «Сколько читателей - столько произведений» [9, с. 56]. Вступая в полемику об истинном смысле своего термина, Ю. Кристева настаивает на его новом определении, столь же широком и неоднозначном: «интертекстуальность - это транспозиция одной или нескольких знаковых систем в другую знаковую систему» [2, с. 52]. В конечном счете, Р Барт признавал, что его Текст и Интертекст Ю. Кристевой невозможно изучать никакой научной дисциплиной и отсюда возникают многочисленные попытки обосновать данное понятие, дав ему возможность стать лингвистической проблемой.
Разрабатывает более сложную систему понятий представитель французского структурализма Жерар Женетт в своей книги «Палимпсест» (1982). Палимпсест - название, которое точно передает основные направления мысли в исследовании языка и литературы этого времени, - это «древняя рукопись, написанная на писчем материале (обычно пергаменте) поверх смытого или соскобленного прежнего текста» [10, с. 250]. Ж. Женетт вводит обобщенный термин транстекстуальность, позволяющий говорить о связи (эксплицитной или имплицитной) одного текста с другими. Транстекстуальность подразделяется на пять типов: интертекстуальность, гипертекстуальность, паратекстуальность, архитекстуальность и метатекстуальность. Интертекстуальность - «отношение соприсутствия, объединяющее два или несколько текстов» [8, с. 37]. Сюда относятся, согласно Ж. Же-нетту, цитирование, плагиат и аллюзия. Понятие гипертекстуальность, в свою очередь, определяется как «отношение между первичным и вторичным текстом, произведенного от другого, раннего текста [8, с. 38]. В этой типологизации не четко просматривается разница между терминами транстекстуальность, интертекстуальность и гипертекстуальность. Следовательно, данная разработка не проливает свет на существующие разногласия в среде филологов, а скорее приводит к еще большему размежеванию и усложнению возникшей теории взаимодействия текстов обилием неточных терминов.
Майкл Риффатер, в свою очередь, рассматривал интертекстуальность исключительно с точки зрения взаимодействия читателя с текстом. Основываясь на одностороннем подходе к межтекстовым отношениям, М. Риффатер дает следующее определение интертекстуальность: это «восприятие читателем отношений между данным произведением и другими - предшествующими или последующими - произведениями» [4, с. 57]. Более того, французский теоретик утверждал, что интертекст не ограничен хронологически, так как хронология чтения среднестатистического человека не совпадает с историческим процессом создания того или иного произведения. Поэтому более ранее произведение вполне может отсылать читателя к более позднему вопреки диахроническим законам. М. Риффатер отмечает, что любые отсылки к другим текстам, не идентифицированные читателям, теряют какую-либо значимость, и текст остается плоским, необогащенным. Отсюда подразделение интертекстуальности на «факультативную» и «необходимую», то есть ту, которую читатель не может пропустить, т.к. она выделена типографическими
Библиографический список
марками, либо акцентирована самим автором. Наиболее типичным примером является цитата, а к факультативным интертекстуальным фигурам можно отнести аллюзию.
В отечественной филологии распространилось выражение текст в тексте (Ю. М. Лотман, Н. С. Валгина), которое отмечается своеобразным подходом к интерпретации анализируемого понятия. «Текст в тексте - это введение в оригинальный авторский текст чужого текста» [11, с. 141]. Под чужим текстом может пониматься как текст иного реального автора, так и текст вымышленного персонажа. Примером служат стихотворения Живаго, включенные в последнюю главу романа или чередования повествований в «Мастере и Маргарите». Такой подход расширяет границы интертекстуальности и не дает четко сформулировать проблему и методы анализы данного феномена текста. И. В. Арнольд, несмотря на то, что адаптировала для себя французский термин, имеет схожий взгляд на интерпретацию термина. Основным детерминантом ее подхода является смена субъекта речи. Интертекстуальность - «включение в текст целых других текстов с иным субъектом речи, либо их фрагментов в виде цитат, реминисценций и аллюзий» [12, с. 351]. Спорным остается вопрос, не является ли стандартная диалоговая речь между персонажами произведения сменой субъекта речи, и не будет ли считаться каждая реплика, в таком случае, цитированием. В целом И. В. Арнольд удалось создать четкую концепцию интерпретации текста «на перекрестье трех теоретических сфер: учение о диалогизме (М.М. Бахтина), теории интертекстуальности и герменевтики» [9, с. 22].
В современной лингвистике принято рассматривать термин интертекстуальность в узком смысле, а трактовка Ю. Кристе-вой, при которой любой текст рассматривается как набор уже сформулированных фраз, остается за рамками лингвистического исследования. Наиболее четкое определение, обобщающее основные аспекты термина, представлено в стилистическом словаре Е.А. Баженовой. Интертекстуальность - это «текстовая категория, отражающая соотнесенность одного текста с другими, диалогическое взаимодействие текстов в процессе их функционирования, обеспечивающее приращение смысла произведения» [13, с. 104]. Этот термин и взят за основу, от которой можно отталкиваться в дальнейших исследованиях данного феномена литературы.
Интерес к данной проблеме продолжает быть актуальным и развивается по мере того, как в рамках определенных направлений исследователи языка стремятся анализировать художественные артефакты: с точки зрения автора, текста или интерпретатора. Особенное внимание уделяется последнему, задача которого декодировать текст. Бесспорным является тот факт, что любое произведение, написанное в античное время или в XXI в, не может существовать без влияния на него прочитанных ранее текстов. А следовательно, интертекстуальность - «это первооснова литературы» [4, с. 49]. С таким отношением к данной категории соглашаются и русские лингвисты в лице Ю.Н. Земской, которая считает интертекстуальность - «базовой категорией» текста [9, с. 56].
1. Белозерова Н.Н., Чуфистова Л.Н. Когнитивные модели дискурса. Тюмень: Издательство Тюменского государственного университета, 2004.
2. Кристева Ю. Семиотика: Исследование по семанализу. Перевод Э.А. Орловой. Москва: Академический Проект, 2013.
3. Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. Перевод Г. К. Косикова. Москва: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004.
4. Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности Перевод Г.К. Косикова Москва: Издательство ЛКИ, 2008.
5. Тиме Г. От сравнительного литературоведения до компаративизма: типология генезиса и Vice Versa. Сравнительно о сравнительном литературоведении: транснациональная история компаративизма. Коллективная монография по материалам русско-французских коллоквиумов 6 - 7 октября 2009 года и 3 - 4 октября 2011 года. Москва: ИМЛИ РАН, 2014: 50 - 61.
6. Bush V. As We May Think. The Atlantic Daily 1945 Available at: https://www.theatlantic.com/magazine/archive/1945/07/as-we-may-think/303881/
7. Борхес Х.Л. Избранное Москва: Радуга, 1989.
8. Москвин В.П. Интертекстуальность. Понятийный аппарат. Фигуры, жанры, стили. Москва: Издательство Либроком, 2011.
9. Земская Ю.Н., Качесова И.Ю., Комиссарова Л.М., Панченко Н.В., Чувакин А.А. Теория текста. Москва: Флинта: Наука, 2010.
10. Палимпсест. Словарь лингвистических терминов. Назрань: ООО «Пилигрим», 2010: 250.
11. Валгина Н.С. Теория текста. Москва: Логос, 2003.
12. Арнольд И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность. Санкт-Петербург: Издательство С.-Петерб. ун-та, 1999.
13. Интертекстуальность. Стилистический энциклопедический словарь русского языка. Москва: Флинта: Наука, 2006: 104.
References
1. Belozerova N.N., Chufistova L.N. Kognitivnye modeli diskursa. Tyumen': Izdatel'stvo Tyumenskogo gosudarstvennogo universiteta, 2004.
2. Kristeva Yu. Semiotika: Issledovanie po semanalizu. Perevod 'E.A. Orlovoj. Moskva: Akademicheskij Proekt, 2013.
3. Kristeva Yu. Izbrannye trudy: Razrushenie po'etiki. Perevod G.K. Kosikova. Moskva: «Rossijskaya politicheskaya 'enciklopediya» (ROSSP'EN), 2004.
4. P'ege-Gro N. Vvedenie v teoriyu intertekstual'nosti Perevod G.K. Kosikova Moskva: Izdatel'stvo LKI, 2008.
5. Time G. Ot sravnitel'nogo literaturovedeniya do komparativizma: tipologiya genezisa i Vice Versa. Sravnitel'no o sravnitel'nom literaturovedenii: transnacional'naya istoriya komparativizma. Kollektivnaya monografiya po materialam russko-francuzskih kollokviumov 6 - 7 oktyabrya 2009 goda i 3 - 4 oktyabrya 2011 goda. Moskva: IMLI RAN, 2014: 50 - 61.
6. Bush V. As We May Think. The Atlantic Daily 1945 Available at: https://www.theatlantic.com/magazine/archive/1945/07/as-we-may-think/303881/
7. Borhes H.L. Izbrannoe Moskva: Raduga, 1989.
8. Moskvin V.P. Intertekstual'nost'. Ponyatijnyjapparat. Figury, zhanry, stili. Moskva: Izdatel'stvo Librokom, 2011.
9. Zemskaya Yu.N., Kachesova I.Yu., Komissarova L.M., Panchenko N.V., Chuvakin A.A. Teoriya teksta. Moskva: Flinta: Nauka, 2010.
10. Palimpsest. Slovar'lingvisticheskih terminov. Nazran': OOO «Piligrim», 2010: 250.
11. Valgina N.S. Teoriya teksta. Moskva: Logos, 2003.
12. Arnol'd I.V. Semantika. Stilistika. Intertekstual'nost'. Sankt-Peterburg: Izdatel'stvo S.-Peterb. un-ta, 1999.
13. Intertekstual'nost'. Stilisticheskij 'enciklopedicheskijslovar'russkogo yazyka. Moskva: Flinta: Nauka, 2006: 104.
Статья поступила в редакцию 19.02.18
УДК8Г23
Saghitova A.F., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Ufa State Petroleum Technological University (Ufa, Russia),
E-mail: [email protected]
Suleymanova A.K., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Ufa State Petroleum Technological University (Ufa, Russia),
E-mail: [email protected]
LANGUAGE CONSCIOUSNESS AS A SYNTHESIS OF UNIVERSAL AND ETHNICALLY SPECIFIC. The objective of the research is to study a problem of linguistic consciousness in linguistics, as well as a description of the universal and ethnically specific features of the formation of linguistic consciousness. The authors describe principles of the study of linguistic consciousness in modern humanitarian science. The article uses linguocultural and linguocognitive methods to identify mental and linguistic processes occurring in the language consciousness of a person. The problem of linguistic consciousness and its constituent components is multifaceted and researched by scientists in cognitive linguistics, linguoculturology, psychology, psycholinguistics, intercultural communication. It considers universal and ethnically specific in linguistic consciousness. The article studies the image that forms the basis of linguistic consciousness and reflects the specifics of the national culture of a particular linguistic cultural community, national perception and awareness of the surrounding reality. Due to the presence of a universal component in the linguistic consciousness, communication between representatives of different linguocultural communities is possible. The national specificity of linguistic consciousness is manifested in the totality of the national features of the native speaker, which includes the way of thinking and reflecting reality and the mental warehouse. The study of the universal and ethnically specific in linguistic consciousness will facilitate the establishment of effective interpersonal contacts of representatives of different linguocultural communities.
Key words: language consciousness, ethno-linguistic consciousness, ethnic culture, universal and ethnically specific, ethno-cultural layer.
А.Ф. Сагитова, канд. филол. наук, доц. Уфимского государственного нефтяного технического университета,
г. Уфа, E-mail: [email protected]
А.К. Сулейманова, д-р филол. наук, проф. Уфимского государственного нефтяного технического университета,
г. Уфа, E-mail: [email protected]
ЯЗЫКОВОЕ СОЗНАНИЕ КАК СИНТЕЗ УНИВЕРСАЛЬНОГО И ЭТНИЧЕСКИ СПЕЦИФИЧНОГО
Целью исследования в статье является изучение проблемы языкового сознания в лингвистике, а также описание универсальных и этнически специфичных особенностей формирования языкового сознания. Авторами рассматриваются принципы исследования языкового сознания в современной гуманитарной науке. В статье используются лингвокультурологический и лингвокогнитивный методы сцелью выявления ментальных и лингвистических процессов, происходящих в языковом сознании человека. Проблема языкового сознания и составляющих его компонентов многопланова и исследуется учеными в когнитивной лингвистике, лингвокультурологии, психологии, психолингвистике, межкультурной коммуникации. В статье рассматривается образ, который составляет основу языкового сознания и отражает специфику национальной культуры того или иного лингвокультурного сообщества. Раскрываются вопросы универсального и этнически специфичного в языковом сознании. Благодаря наличию универсального компонента в языковом сознании возможно общение между представителями разных лингвокультурных сообществ. Национальная специфика языкового сознания проявляется в совокупности национальных черт носителя языка, к которым относятся способ мышления и отражения действительности и психический склад. Исследование универсального и этнически специфичного в языковом сознании будет способствовать установлению эффективных межличностных контактов представителей разных лингвокультурных сообществ.
Ключевые слова: языковое сознание, этноязыковое сознание, этническая культура, универсальное и этнически специфичное, этнокультурный слой.
Современная эпоха характеризуется активными межъязыковыми контактами в процессе межкультурной коммуникации. Поскольку различие этнических сознаний может являться одной из главных причин непонимания в межкультурном диалоге, для эффективного межкультурного контакта огромное значение имеет выявление и исследование универсального и этнически специфичного в языковом сознании. «Становится жизненно важным изучение не только вербального выражения окружающей человека действительности, но и исследование влияния языка на сознание, мышление, культуру, стратегии и тактики коммуникативного поведения и социальный статус индивида», - пишет А.К. Сулейманова [1, с. 103].
Исследованием языкового сознания активно занимаются Е.В. Тарасов, Т.В. Ушакова, И.Н. Горелов, Н.В. Уфимцева, Ю.Н. Караулов, А. Вежбицка и многие другие.
Е.Ф. Тарасовым к языковому сознанию относится «овнеш-ненное» содержание сознания, в котором вербализуются акты восприятия и перерабатывается информация (Тарасов, 2000). Более подробное описание принципов языкового сознания содержится в трудах Т.В. Ушаковой (Ушакова, 2004). Она отождествляет термины «языковое сознание» и «речевое сознание». Т.В. Ушакова рассматривает языковое сознание в более широком смысле, чем лексикон (совокупность номинативных единиц). По И.Н. Горелову, любое содержание сознания может быть вер-
