CC BY
110
УДК 316.1/316.7
В. Л. АБУШЕНКО,
кандидат философских наук, доцент, Институт социологии НАН Беларуси, г. Минск
ПОНЯТИЕ ЧЕЛОВЕКО(РАЗ)МЕРНОСТИ В КУЛЬТУРСОЦИОЛОГИИ М. К. ПЕТРОВА
В статье анализируется понятие человекоразмерности в культурсоциологической концепции М. К. Петрова. Оно рассматривается как третье измерение общественной жизни наряду с социальным и культурным измерениями. В фокусе рассмотрения - проблема меры возможного изменения наследуемой «суммы обстоятельств» в рамках того или иного социокода каждым новым поколением людей.
Ключевые слова: культура, социальность, человекоразмерность, знаковость, знание, социокод, социальный институт, деятельность, общение, трансляция, трансмутация, наличное, новое, М. К. Петров.
Предельная рамка всех исследовательских построений и научных анализов М. К. Петрова - культура, понимаемая как способ соединения действия и знака в различных исторических контекстах. При этом анализ культуры можно трактовать как выявление и изучение проблем порождения, поддержания и развития конкретных типов социальности в единстве деятельностных и институциональных структур общественной жизни. «Сегодня всех нас волнует культура. Причем культура не как совокупность материальных и духовных ценностей, созданных человечеством по ходу общественно-исторического развития, а скорее как самая широкая постановка вопроса о способе социальной жизни, куда на правах частных и допускающих некоторое множество решений входили бы проблемы мировоззрения, форм общественного сознания, базисных и надстроечных структур, способы производства и т. п.» [5, с. 6]. Таким образом, Петров видит в анализе культуры способ действительно рефлексивной перспективы на понимание социальности, выходящей за рамки объяснения «социального через социальное».
Обозначенная культуроцентричность концепции Петрова предполагает, что любой аспект человеческого бытия в мире может быть адекватно выделен и рассмотрен только исходя из основополагающих условий культурного производства социальной жизни, которое, в свою очередь, может быть понято как производство определенных культурных содержаний, обладающих относительной автономностью от конкретики обстоятельств «здесь» и «теперь». Вместе с тем эта культуроцентричность не носит печати крайнего идео-графизма, поскольку культура реально (операционально) существует только
284
В. Л. Абушенко
в развертке «вечного» знака в социальном действии, протекающем на смертном, телесном и конечном человеческом «фундаменте».
Являясь континуумом доступных человечеству (данному человеческому сообществу), фиксируемых в естественном языке и «языках культуры» смыслов, культура в рамках концепции Петрова сводима к способам передачи (трансляции) и изменения (трансмутации) наличного, доступного и необходимого для поддержания и развития общественной жизни знания. «Знание -знаковая (а тем самым и культурная. - В. А.) форма преемственного существования сложившихся видов социально необходимой деятельности...» [4, с. 91]. Поэтому глубинное основание социокультурных процессов может быть схвачено через типологию и конкретику переходов «знания из поведения в знак и из знака в поведение как неизбежное условие преемственного “вечного” существования общества на текучем, смертном, недолговечном человеческом субстрате» [8, с. 108].
Для развертывания петровской концептуальной схемы важно зафиксировать «двойное существование знания» - в практической деятельности и языке повседневного общения и в автономной от профессиональных и повседневных практик («опыта») знаковой форме социально продуцируемого и «удерживаемого» культурой массива результатов специально организованной познавательной деятельности. И в том и в другом случае знание и все операции с ним подчинены определенным правилам. Отсюда, вслед за Петровым, можно ввести уточняющее определение: «Ниже мы будем понимать под знанием продукт мышления, который соотнесен с тем или иным типом объективной реальности и создан по априорно заданному набору правил и требований к продукту данного типа» [10, с. 494].
Важное значение для концептуальной схемы Петрова имеет различение наличного и нового - для того или иного общества - знания. Знаковые средства (в частности язык) «могут использоваться в двух существенно различных функциях: а) для хранения наличного знания и его трансляции от поколения к поколению и от индивида к индивиду; б) для усвоения возникающего знания в форме, обеспечивающей переход из нового в наличное, т. е. для превращения нового в правомерного участника операций хранения и трансляции» [7, с. 31]. И если различение практической, «поведенческой» и автономной, «знаковой» компонент хорошо прослеживается во всех письменных культурах (в архаических культурах это зоны сакрального и профанного), то различение второго типа - на наличное и новое - эксплицитно присутствует лишь у культур «модернового» (т. е. исторически изначально - западноевропейского) типа. В них сложились весьма специфические и не свойственные другим типам цивилизации особые познавательные практики (научное познание), нацеленные на постоянное получение и внедрение в «тело культуры» нового знания. Собственно поиск ответов на вопрос о том, как и почему такого рода познавательные практики стали возможными и необходимыми (несущим механизмом культуры), является фокусным для современного философского и социогуманитарного знания.
Понятие человеко(раз)мерности в культурсоциологии М. К. Петрова
285
Сам Петров постоянно подчеркивает решающее значение данной проблематики для понимания того, что происходит с человечеством на данном этапе его исторического развития. Здесь вполне уместно упомянуть такие не использовавшиеся самим Петровым, но сейчас известные любому образованному человеку концепты, как «глобализация», «модернизация», «столкновение цивилизаций» и т. д. Речь идет о противоречиях взаимодействия разных цивилизационных типов, далеко не в последнюю очередь связанных (помимо всего прочего) с глубинными культурными основаниями самих этих типов -с их (не)способностью порождать, социализировать и утилизировать знание в масштабах, достаточных для вписывания в глобальные социокультурные и научно-технические процессы современного мира.
Таким образом, из сказанного можно сделать предварительный вывод о том, что для Петрова центральными являются вопросы, связанные с поиском средств философского осмысления и научной концептуализации вопросов исторического возникновения, становления и перспектив развития в современном мире: 1) практик научного познания (получения нового знания); 2) практик социализации полученного нового знания (его вписывания в наличные социальные условия и рамки); 3) практик его трансляции (передачи вновь полученных результатов) новым поколениям и 4) практик его приложения - применения его результатов для решения возникающих проблем разного уровня организации и сложности. Отдельный аспект рассмотрения - возможности межкультурного (межцивилизационного) взаимодействия по всем выше названным основаниям, ключ к пониманию которых лежит, согласно Петрову, в исследовании культуры как общей рамки социальной жизни, конкретных способов организации социальных практик.
Исследовательская программа Петрова воплотилась в грандиозный проект всесторонней, трансдисциплинарной реконструкции (с привлечением эвристического потенциала философского, социологического, культурологического, лингвистического, исторического знания) возникновения и развития европейской цивилизационной общности. В этом плане показательно название его последней, во многом итоговой (законченной в 1986 г.), обширной (более 60 п. л.) работы - «История европейской культурной традиции и ее проблемы» (издана в 2004 г.).
Исходя из намеченной выше основополагающей концептуальной схемы можно вычленить основные теоретико-методологические установки петровского анализа. Они интегрируют разнодисциплинарные тематические развороты и позволяют соотносить друг с другом написанные под решение разных исследовательских задач отдельные и вполне самостоятельные работы М. К. Петрова в рамках единого целого - с акцентом на культурсоциологиче-ские основания дальнейшего анализа.
Представляется, что эти установки позволяют определенным образом переинтерпретировать исходную схему (на культурном, знаниевом, социальном - поведенческом и институциональном - уровнях) и выделить более
286
В. Л. Абушенко
масштабную проблематику, связанную с понятием человекоразмерности (размерности и/или соразмерности человека). Тема соразмерности появляется уже в ранних работах Петрова как вопрос о «посильности» тех или иных социальных действий человеку, как вопрос о его «вместимости» (физической, а еще больше - ментальной), как вопрос о соотнесенности человека и «суммы обстоятельств». Однако свою концептуальную завершенность эта тема приобретает лишь в его поздних работах, в которых, собственно, и появляется само понятие. Но для начала надо восстановить сами контексты появления данной темы.
Во-первых, Петров исходно акцентирует внимание на необходимости анализа условий и возможностей (а также реконструкции типов) соотнесения индивидов с накопленными на каждый данный момент времени и транслируемыми из поколения в поколение массивами культурных содержаний (смыслов, зафиксированных в знаковой форме как знание). А это задача на выявление их «человекоразмерности». Во-вторых, Петров параллельно обсуждает проблему условий, возможностей и типов социализации-нормирования уникального с помощью культурных схематизмов конкретного социума. Тем самым речь каждый раз идет о способах соотнесения индивидуального и надындивидуального, что и задает неустранимое антропологическое (человекоразмерное) измерение всем социокультурным практикам. В-третьих, решение этой задачи, в свою очередь, требует обсуждения проблематики поддержания функциональной идентичности социальности и программно-смысловой целостности культуры - с одной стороны, а с другой - способов включения индивидов в социум. При этом в фокус внимания здесь попадает проблема способов фрагментирования и последующего интегрирования наличного знания и допустимых мер его сдвига (трансмутации) в культуре по - опять же - контурам человекоразмерности.
Петров исходит в своих построениях из двух принимаемых постулатов. Один из них подчеркивает биологическую «недостаточность» человека, компенсируемую совместностью культурной жизни (ход, активно используемый философской антропологией). Второй (также привычный для антропологических анализов, но возводимый Петровым к «ранним» работам К. Маркса) утверждает онтологическую бытийность только ныне живущих поколений людей и наследуемого ими от ранее живших поколений знания, чем блокируется поиск каких-либо сверхчеловеческих причин и сущностей, объясняющих устройство и динамику имеющейся «суммы обстоятельств».
«В основе концепции лежит идея наследования живущим поколением “суммы обстоятельств” - творения предыдущих поколений - и преобразования этой суммы в процессе революционной практики» [4, с. 26]. Живущие поколения людей, наследуя (в той или иной степени преемственности/пре-рывности) опыт предшественников, выступают субъектом любых возможных изменений в этом наследстве, который сам, исходя из вновь складывающихся обстоятельств и посильных задач, решает «в меру своего разумения
Понятие человеко(раз)мерности в культурсоциологии М. К. Петрова
287
и понимания, как и куда менять унаследованную от предшественников сумму обстоятельств» [4, с. 26]. Петров не так часто ссылается в своих работах на К. Маркса, но следующую цитату из «Немецкой идеологии» приводит неоднократно: «Эта концепция показывает, таким образом, что обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства» [3, с. 37].
Таким образом, все, с чем имеет дело человек, должно быть понято как продукт деятельности конечных и смертных людей (индивидов), обладающих физическими и ментальными ограничениями, а сами они в своих повседневных и профессиональных практиках - как продукт социализации в соответствии с определенными образцами культуры и нормами конкретного социума. В определенном смысле все материальные и духовные явления, сами представления об их появлении и существовании - это продукты человеческой (мыслительной или практической) деятельности - т. е. принципиально, если отвлечься от конкретики исполнения, человекоразмерны.
«Проблема человеческой размерности бесспорно включает аспект биологический, собственно, и возникает по биологическому поводу, поэтому в самом общем виде она может быть поставлена именно в биологических терминах как проблема размерности вообще» [11, с. 11]. Разделение деятельности на посильные (специализированные) для особей фрагменты, интегрируемые затем в целостность, зафиксированы и в животном мире (у пчел, муравьев или термитов). Человек, как биологически недостаточное и смертное существо, также вынужден специализироваться в рамках некоторой целостности, «специализируется» этой целостностью. Однако в результате получается все же социум, а не муравейник. «.. .Социальность в тонкостях ее структурноинституциональных различений не берется биокодом в том смысле, в каком биокод пчел, муравьев, термитов способен дифференцированно определять будущие особи в функционально различенные виды целого», - отмечал Петров [4, с. 29].
Поэтому антропологические (природные) ограничения - лишь предпосылка («поле») формирования, а не сама человекоразмерность. Ее основания надо искать не в биологических ограничениях, которые надо воспринимать просто как данность (возможно и, все более вероятно, как временную), и не специфике природных условий (экологической нише), хотя эта тема куда как актуальна для современного мира, а в том, что можно обозначить как «социальную наследственность». «Биологическая» размерность человека не носит определяющего значения для его уже (неизбежно социализированой) индивидуальной (индивидной) размерности, так и - в еще большей степени - надындивидуальной размерности (групповой, организационной, поколенческой, социумной, культурной). Сами представления о той или иной размерности индивида являются таймированными социокультурными (цивилизационными) контекстами, отличительные свойства которых в значительной мере - воля случая.
Поскольку путь «в природу» оказывается закрытым - остается только путь в культуру: «Мы можем только подозревать, что природа вовсе не обяза-
288
В. Л. Абушенко
тельно должна подчиняться ограничениям по вместимости человека и что тот способ поэлементного членения природы в посильные для индивидуального дознания и описания фрагменты с последующей их кумуляцией и попытками объединения методами теоретической редукции может оказаться человеческим по источнику способом исчерпания неподъемных для индивида проблем путем перевода их в диссоциированное множество подпроблем, удовлетворяющих ограничениям по вместимости человека» [11, с. 13].
Здесь необходимо обратить внимание на одно весьма существенное обстоятельство, касающееся оснований и источника «полагания» и воспроизводства человекоразмерности. Несомненно, что ее проявления фиксируются и наблюдаются прежде всего в социальной жизни - речь идет о задании и воспроизводстве различного рода «мерностей» на организационно-институциональном и деятельностно-практическом уровнях организации социума, о «втягивании» ими внутрь социального целого «вещных» (природных) элементов, но прежде всего о «приведении в соответствие друг другу» названных уровней. Вопрос заключается в том «как и за счет чего это возможно»?
Поиск ответа на эти вопросы требует развертывания второй из выделенных выше установок социокультурного анализа. А именно речь идет о способах и механизмах типизации и нормирования уникально-экземплярного (индивидуального) средствами наличных схематизмов социума, привлечения для этого властных и иных ресурсов и т. д. Можно сказать иначе - о социализации индивидуального и преодолении антиномичности (конфликта «масштабов») индивидуального и надындивидуального. В классической социологии эта антиномия фиксируется как противостояние действия и структуры, как проблема свободы и субъектности (деятельной, креативной «мощности») индивида в рамках предзаданных социальных порядков.
Акценты, расставляемые Петровым, - очевидны. Здесь важны две позиции. Первая: «Вопросы о том, как именно протекают процессы творения людей обстоятельствами и обстоятельств людьми, и есть основное в проблеме сохранения человеческой размерности общества и соответственно человеческой размерности мира предметной деятельности» [6, с. 6]. Вторая акцентирует внимание на том, что только человек обладает «самостью», способностью к саморазвитию, тогда как все остальное (тексты, роли, институты, технологические комплексы и т. д.) - инертно и лишено «самости» (это - или артефакты, или феномены природы, включенные в «тело цивилизации»): «Всю массу этих лишенных “самости” реалий приходится обновлять, изменять, двигать, перемещать, внедрять в континуум или дренировать человеку, принимающему соответствующие решения и предпринимающему соответствующие действия» [11, с. 14-15].
Анализируя этот «субъектный акцент» в работах М. К. Петрова, В. Н. Дубровин и Ю. Р. Тищенко, фактически следуя за ним, отмечают, что в обществе близкие по смыслу задачи могут решаться в разных социальных структурах, но выбор из репертуара решений всегда остается за самими индивидами:
Понятие человеко(раз)мерности в культурсоциологии М. К. Петрова
289
«Взятая сама по себе, ни одна социальная структура не содержит имманентного вектора или цели, которые независимым от людей способом заставили бы ее перейти в другой тип структуры» [1, с. 256].
Тем не менее открытыми остаются два вопроса. Во-первых, человек все равно остается связанным «суммой обстоятельств»: «что-то объяснять, внедрять, изменять, совершенствовать можно только преемственно, с опорой на наличное» [11, с. 15], а значит, необходимо прояснение природы, генезиса и «регулятивного» эффекта этого наличного. Во-вторых, Петров неоднократно говорит о том, что: «Все социальные типы функционально идентичны: 1) все они удерживают в единстве некоторое число индивидов, 2) распределяют по ним виды социально необходимой деятельности, 3) обеспечивают подготовку подрастающих поколений к деятельности, замену стареющих и умирающих индивидов без срыва социальной преемственности. Но функциональная идентичность не означает структурной идентичности» [4, с. 23]. Структурная же «неидентичность» только фиксируется, наблюдается, т. е. только проявляется в социальной жизни. Она не понимаема и не объяснима на этом, «внешнем» («социальное через социальное») уровне анализа.
Следовательно, соотношение индивидуального и надындивидуального «необъяснимо» внутри только социального. Конечно, многое можно объяснить факторами применения тех или иных, прежде всего властных, ресурсов, многое проясняет выявление процедур принятия решений, частью ответы можно найти, изучая механизмы рутинизации в социальной жизни. Список можно продолжить. Однако почти все такого рода ходы с разной степенью успешности уже были проработаны в рамках постклассической социологии. Петров же (вполне в духе культурсоциологического поворота) обращается к разработке того, что выше было зафиксировано как его первая теоретикометодологическая установка, т. е. к анализу условий и возможностей (с параллельным реконструированием типов) соотнесения индивидов с накопленным и транслируемым в социуме массивом культурных содержаний (зафиксированного в знаковой форме знания).
В любом социуме есть конечный уровень распределения социально значимой деятельности. На конечном уровне распределения деятельности, в любом моменте социального всегда обнаруживаются индивиды (субъекты), занятые «своим делом», которое, в свою очередь, так или иначе, связано с решением двуединой задачи - удовлетворение комплекса потребностей живущего поколения и обеспечение в смене поколений воспроизводства социальности. На этом конечном уровне одновременно представлено все наличное многообразие, за которым «скрываются» структурные особенности воспроизводимой социальности. Именно они «задают» специфику распределения корпуса социально необходимой деятельности по социально значимым ролям, ролевым наборам, институтам и образуют типологические различия. «Структурные различия лежат и в основе “культурной несовместимости”: набор институтов любого из социальных типов образует замкнутую, целостную и устойчивую
290
В. Л. Абушенко
во времени систему, так что попытки убрать из системы тот или иной институт или, напротив, ввести в систему инородный институт вызывают различного рода “системные эффекты” и ее “защитные реакции”» [4, с. 23].
Воспроизводство этой не данной непосредственно в деятельности, но только благодаря ей существующей структуры обеспечивает уподобление поколений друг другу и определяет люфт возможных отклонений от норм и/или образца репродуктивно воспроизводимого во всегда единичных деятельностных актах, структурированных в более объемлющие организационные формы и процессы в рамках хозяйственной, политической, гражданской и т. д. жизни социума. Она же обеспечивает дифференцированное кодирование индивидов новых поколений в соответствующие социальные позиции, роли, институции и т. д. Что же это за «таинственная» структура?
Собственно, ничего «таинственного» в ней и нет. Речь идет о знаково зафиксированных (переведенных в существование «в культуре»), а тем самым и отделенных как от ситуации своего возникновения, так и от ситуации приложения «здесь» и «сейчас», значимых, полученных в прошлых деятельностях результатах («знании»). Именно «знание» - ведущая составляющая и компонента, подлежащая распределению в поколениях живущих индивидов как наследуемая «сумма обстоятельств». Именно из этого «вневременного» и «внепространственного» мира знаковой реальности деятельность и извлекает собственные нормы и образцы - «программы», обеспечивающие репродуктивное воспроизводство социальности, и «грамматики», задающие рамки возможных (допустимых) изменений.
Таким образом, обнаруживается, что «любой индивид любого общества определен в своем качестве субъекта общественно необходимой деятельности прошлым, и это определение приходит к нему как опосредованное деятельностью воспитателей знание в виде типизированных программ решения столь же типизированных задач» [4, с. 31]. В этом отношении он всегда оказывается «раньше» собственной деятельности, оказывается отчетливо вписанным в «структуру последовательности: знание - индивид - деятельность», так как всегда - как условие собственного социального бытия - должен предварительно воспринять «наличную сумму обстоятельств как не ими созданную в знаковой форме данность» [4, с. 31].
При этом Петров отмечает, что «в процессе обучения-воспитания индивиду нельзя дать больше субъективности, чем он способен взять и пронести по жизни, развертывая субъективность в деятельность. И поскольку объем социально необходимого корпуса знания и соответствующей ему деятельности всегда превышает возможности отдельно взятого индивида - его физическую и ментальную “вместимость”, корпус знания необходимо фрагментировать, иссекать по контурам вместимости индивидов в посильные для них части, а также интегрировать эти части в целостность корпуса знания» [4, с. 31].
В свою очередь, «именно фрагментация и интеграция, принятый в данном обществе способ фрагментации и интеграции знания определяют струк-
Понятие человеко(раз)мерности в культурсоциологии М. К. Петрова
291
турные контуры культурного типа, возможные для данного типа способы познания мира и изменения суммы обстоятельств» [4, с. 31]. А тем самым физическая и ментальная «вместимость» индивидов» оказывается «универсальной субъективной характеристикой социальности» [4, с. 31], варьирующейся и трансформирующейся в различных социокультурных контекстах.
Введение этого третьего (наряду с деятельностным и знаковым) измерения социальности позволяет «осознать производность реалий культуры и их связей не только от универсальных характеристик окружения, которое всегда дано социальности под формой объекта, но и от универсальных возможностей и ограничений смертного человека, который дан социальности под формой наследника-субъекта, способного трансформировать собственное наследство» [4, с. 32]. Одновременно оно обеспечивает развертку третьей теоретико-методологической установки Петрова, касающейся проблематики поддержания и изменения функциональной идентичности социальности и программно-смысловой целостности культуры в практиках преемственно сменяющих друг друга поколений. Сквозь призму этой развертки в некоторых уточнениях будет нуждаться и проблема соотношения индивидуального и надындивидуального в общественной жизни.
Возвращаясь к физическим и ментальным ограничениям человека и необходимости фрагментирования массива знаний на посильные индивиду части (иначе - подлежащие усвоению тексты конечной длины), следует (вслед за Петровым) отметить, что именно на уровне индивидов - конкретных исполнителей программ и реализаторов «грамматик» - в социальную жизнь и привносится то многообразие конкретных решений, которое и фиксируется антропологами, культурологами, историками и другими исследователями.
1. От культуры к культуре варьируется количество минимально необходимых для поддержания целостности и подлежащих передаче текстов (фрагментов), их конкретный состав (объем фрагмента лимитирован «вместимостью», состав же - дело случая), система соотнесения этих текстов между собой.
2. В разных культурах по-разному концептуализируются этапы движения человека в социальном времени по возрасту (например, такому привычному для нас понятию «детство» - всего-то пару веков от роду).
3. То же можно сказать и о перемещениях (если они санкционированы социальными структурами) в наследуемых, освоенных и изменяемых социальных институциях, организациях, профессиях, за каждой из которых стоят знаковые реалии.
4. Еще один источник вариаций - работающие во многих культурах ограничители антропоцентрического толка типа «рабочее место»/«интерьер деятельности» и т. п., касающиеся области контакта человека с очеловеченными вещами, нагруженными производными от потребностей человека функциями.
В этом отношении показательно, что впервые представления о человекоразмерности были концептуализированы в европейской культуре в таких областях, как эргономика, дизайн, техническая эстетика и при изучении так
292
В. Л. Абушенко
называемых кентаврических систем - человек-машина (человек-техника), человек-природа и т. п. [6, с. 3]. «В некоторых случаях выявления человеческой размерности самоочевидны там, где, казалось бы, и речи быть не может даже о следах человеческого присутствия» [11, с. 7].
Однако это в основном те развертки темы, которые Петров скорее обозначает, чем специально исследует. Основной фокус его внимания сосредоточен на изучении механизмов сочленения в разных типах культур двух взаимосвязанных и противоречивых компонент: инерционной составляющей наследования входящим в жизнь поколением не им созданных обстоятельств собственного существования, обеспечивающей преемственность общественной жизни, и отклоняющейся, изменяющей, преобразующей познавательной составляющей, обеспечивающей трансформацию унаследованных обстоятельств по ходу практики и передачу их наследникам в измененном виде (в его терминологии - трансляционно-трансмутационном отношении). Именно в соотношении этих компонент (в этом отношении) он видит «эпицентр трудностей, а вместе с ними и те ключевые связки, сочленения, структуры, которые ответственны за типологические различия культур и за «культурную несовместимость» [4, с. 27].
Иными словами, при всем трансмутагенном потенциале практики - как процесса распаковки и приложения типовых знаниевых решений к зачастую же (не)типовым ситуациям - собственно знаниевое наполнение (в соответствии с «кодом» культуры) играет определяющую роль для понимания социокультурного процесса. Поэтому именно «социология познания, идущая от анализа контакта поколений и имеющая на вооружении универсальную структуру трансляционно-трансмутационного асимметричного отношения, способна, по нашему мнению, исследовать типологию культуры в терминах специфики реализации этого отношения», - считает М. К. Петров [9, с. 268].
Именно это отношение задает пределы человекоразмерности в разных культурных типах, проецирующих разное соотношение универсального и частного (специфического, специализированного) в человеческие практики. Именно это отношение во многом предопределяет ответ на вопрос о степени достаточности унаследованного знания для полноценного социального бытия «здесь» и «сейчас» живущих поколений (полностью достаточным оно заведомо не является).
В подавляющем большинстве случаев у индивида нет другого пути воздействовать на общесоциальную (наследуемую) «сумму обстоятельств», кроме как изменить унаследованный им фрагмент знания (текст конечной длины) и убедить своих современников, вовлеченных в эту же или в другие практики, что его вклад действительно заслуживает внимания, признания, применения и распространения (институционализации). Вопрос заключается в потребности и готовности социума общества к восприятию инновационных вставок -не говоря уже о мере их допустимости в разных типах культуры. Именно в этой перспективе, проводя известные слова Протагора: «Человек - мера всех
Понятие человеко(раз)мерности в культурсоциологии М. К. Петрова
293
вещей», Петров цитирует еще два изречения: Иисуса: «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить» (Ин. 16, 12) и апостола Павла: «Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь еще не в силах» (1 Кор. 3, 2).
Здесь же хотелось бы обратить внимание на одну недавно предложенную трактовку человекоразмерности, заявленную в рамках анализа применимости используемой Петровым терминологии для ревизии теоретического арсенала классического социального знания. Речь идет о статье А. И. Субботина и его идее о том, что с помощью этого понятия Петров «нетрадиционно» (что для него далеко не редкость) производит анализ традиционной для социального знания двухуровневой структуры: уровня самоорганизации и уровня организации в общественной жизни. «Последний задается механизмами управленческой трансмутации, а включенность человека в социальную структуру определяется двумя типами факторов: субъективными, т. е. способностью человека принуждать себя к подчинению, и объективными - исторически сложившимися социальными нормами принуждения человека к повиновению» [12, с. 193].
Из сказанного делается вывод, что: «Нормативное соотношение (распределенность) и взаимосвязь (переход) этих двух типов факторов и задает то, что называется у М. К. Петрова “человекоразмерностью”. Нормы верхнего уровня есть формы ограничения свободного самоопределения человека на нижнем уровне, и в этом суть их функциональной связи. Если по каким-то причинам эти нормы перестают иметь для человека значение и смысл, то его самоопределение переходит на нижний уровень, что резко повышает степень его свободы» [12, с. 193]. Вынужденный же или добровольный переход на этот уровень может (но далеко не всегда, чаще как раз таки итогом выступает полная маргинализация, или, если угодно, - лиминализация) породить новую меру человекоразмерности, если стихийно возникшие на низшем уровне формы самоопределения оказываются способными включиться в структуру более высокого уровня на новых организационных основаниях.
В конечном итоге А. И. Субботин определяет человекоразмерность как меру «гармоничного соотношения социального и личностного фокусов самоопределения в культуре», она определяется, проще говоря, тем, «в какой мере любой человек в данном обществе может найти для себя подходящее ему, с его точки зрения, место» [12, с. 197]. Фактически здесь акцентируются динамические аспекты человекоразмерности - тот аспект, который в своих первых работах Петров рассматривал преимущественно на материале научной дисциплинарной динамики. В своих более поздних работах он универсализировал проблему, введя ее внутрь рамки тезаурусной динамики, что требует самостоятельного рассмотрения.
В контексте же рассмотрения онтологической человекоразмерности культуры предложенный А. И. Субботиным ход представляется вполне уместным в свете развертывания третьей теоретико-методологической установки Пет-
294
В. Л. Абушенко
рова. Кстати, типологически близкий ход просматривается в концепциях се-миосферы и «культурного взрыва» Ю. М. Лотмана, в которых обсуждается, в частности, динамика движения некоторого культурного содержания (текста, произведения, образца, стиля и т. д.) с нижних на верхние уровни организации культурного пространства, из семиотической периферии в ее центр.
В конечном счете можно согласиться с той характеристикой человекоразмерности, которую ей дал М. С. Константинов: «“Человекоразмерность” есть условие и мера фрагментации социально необходимой деятельности в посильные для индивидов роли и ролевые наборы. Она связана с биологической недостаточностью человека и, соответственно, с необходимостью специализированного знакового кодирования индивидов в условиях неразвитости биологического (генного) кодирования. Поэтому человеческая размерность отражена, прежде всего, в структурах знаковых систем» [2, с. 231-232].
Подытоживая, отметим, что более детальная проработка понятия человекоразмерности требует обращения к еще одному центральному для Петрова (но уже не фоновому, а концептуальному) понятию социокода, анализу его типов, особенно европейского, связанного (в том числе) с введением параметров размерности с помощью средств научного знания, о чем также необходимо говорить отдельно.
Выделенные Петровым социокоды (личностно-именной, профессионально-именной и универсально-понятийный) опираются и на определенные, достаточно «разномерные» форматы человекоразмерности, включающие различные, реально транслируемые представления как о ментальной, так и социальной вместимости человека, его способности эффективно реализовывать и управлять социокультурными процессами различной размерности. Вполне оправданным видится предположение о том, что историческая эволюция социокодов - это эволюция человекоразмерности, причем в последовательно восходящем векторе, выраженном в росте индивидуальной вместимости (субъ-ектности) человека (что в очередной раз ставит вопрос об условности каких-либо ограничителей психобиологического характера, завязанных на рамочные социоструктурные регулятивы и базисные, хотя и потенциально сдвигаемые, для культуры представления о «нормальной» человекоразмерности.
С прагматической (праксеологической) же точки зрения проблема человекоразмерности отсылает к вопросу о подвластности человека самому себе (а тем самым и мере его свободы), прозрачности и управляемости социокультурных условий и процессов бытования социума и личности. Несомненно, что современный социогуманитарный дискурс, отсылающий к проблемам риска, рефлексивности, перформативности, симулякров и т. п., - это маркер осознания сдвига и распада текущего (позднеиндустриального) формата человекоразмерности и широкого процесса осмысления вопроса о том, какой формат (констелляция форматов) человекоразмерности (а, возможно, и иной социокод) вызревает сегодня в турбулентной динамике современных социокультурных трансформаций.
Понятие человеко(раз)мерности в культурсоциологии М. К. Петрова
295
Литература
1. Дубровин, В. Н. М. К. Петров: жизнь и идеи / В. Н. Дубровин, Ю. Р. Тищенко // Петров, М. К. Самосознание и научное творчество. - Ростов н/Д, 1992. - С. 253-264.
2. Константинов, М. С. Институциональный подход в политической философии М. К. Петрова / М. С. Константинов // Михаил Константинович Петров ; под ред. С. С. Неретиной. - М., 2010. - С. 219-236.
3. Маркс, К., Энгельс, Ф. Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс // Полн. собр. соч. : в 50 т. - М. : Политиздат, 1955. - Т. 3. - 650 с.
4. Петров, М. К. Язык, знак, культура / М. К. Петров. - М., 1991. - 328 с.
5. Петров, М. К. Самосознание и научное творчество. - Ростов н/Д., 1992. - 272 с.
6. Петров, М. К. Социально-культурные основания развития современной науки // М. К. Петров. - М., 1992. - 232 с.
7. Петров, М. К. Научно-техническая революция и философия / М. К. Петров // Историкофилософские исследования / М. К. Петров. - М., 1996. - С. 19-74.
8. Петров, М. К. Проблема доказательности в историко-философском исследовании (История философии - схоластика или наука?) / М. К. Петров // Историко-философские исследования / М. К. Петров. - М., 1996. - С. 94-111.
9. Петров, М. К. Социология познания и «начало» философии / М. К. Петров // Историкофилософские исследования / М. К. Петров. - М., 1996. - С. 241-267.
10. Петров, М. К. Типология знания / М. К. Петров // Историко-философские исследования / М. К. Петров. - М., 1996. - С. 492.
11. Петров, М. К. Человекоразмерность и мир предметной деятельности / М. К. Петров // Человек. - 2003. - № 1. - С. 5-18.
12. Субботин, А. И. О смысловом потенциале культурологической терминологии М. К. Петрова / А. И. Субботин // Политическая концептология : журн. метадисциплинарных исслед. - 2010. - № 2. - С. 185-201.
V L. abushenko
THE CONCEPT OF HUMAN -DIMENSIONIN KULTURSOCIOLOGIE OF M. K. PETROV
Summary
The concept of human-dimension in Kultursociologie of M. K. Petrov is analyzed in the article. It is considered as third dimension of social life along with the social and cultural dimensions. The focus of consideration is the problem of possible measures of investigating «amounts circumstances» changes within a particular social code of each new generation of people.
Keywords: culture, sociality, human-dimension, signedness, knowledge, sociocode, social institute, activity, communication, broadcast, transmutation, inventory, the new, M. K. Petrov.
Поступила 20.10.2014 г.
