CC BY
71
УДК 316.72
Социокод и проблема социальной интеграции знания
Н. И. Басина, С. Л. Попова, Е. Г. Курова
(Донской государственный технический университет)
Рассмотрен эвристический потенциал понятия «социокод» в анализе природы социального и в типологиза-ции обществ. Типология качественного различия очагов культур создаёт основу для решения проблемы этнокультурных противоречий. Тезис о несовместимости социокодов представлен как принцип, значимый для понимания перспектив современного цивилизационного конфликта. Несовместимость социокодов обусловлена разными способами и темпами получения и утилизации нового знания и обновления социальных процессов. Выявлены основания концептуализации «общества знания».
Ключевые слова: социокод, культурный тип, нестабильность, производство знания, интеграция знания, «общество знания».
Введение. В социальных исследованиях последнего времени понятие социокода обрело статус междисциплинарного. Оно позволило по-новому проблематизировать социальную жизнедеятельность, различив типы социальности (архаику, традиционализм, модерн). Среди сущностных характеристик общества модерна особое место обрёл принцип нестабильности, обеспечиваемый новыми способами производства знания, постоянно обновляющего все наличные интерьеры социального. Особая социальная функция знания, характеризующая универсально-понятийный социокод, индуцирует его несовпадение с другими социокодами, что усиливает напряжённость в глобальном мире. Подход к анализу современных обществ через призму понятия социокода способствует более глубокому пониманию тенденций социокультурной динамики, природы межциви-лизационных конфликтов, причин и факторов современного состояния общества и динамики его социальных институтов.
Содержание понятия «социокод», его категориальный потенциал рассмотрены в ряде философских работ [2, 3, 17].
Целью настоящей работы является анализ эвристических возможностей понятия социокода в понимании современной стадии развития общества (постиндустриализма; движения к «обществу знания»).
Понятие социокода и концептуализация социального. Понятие «социокод» было впервые введено в философию М. К. Петровым [15] с целью целостной концептуализации социального. Прежде всего это понятие позволило выделить социальное на фоне биологического: социокод предстал принципиально отличным от биокода способом воспроизводства жизни.
В составе социокода присутствует совокупность всех знаний и искусственных способов деятельности, которыми владеет социальность и которые не могут транслироваться человеческими индивидами генотипически (через физическое рождение). Поскольку социальная информация искусственна, социокод выступает типом уклада с особенными, присущими только ему механизмами фрагментации и «доставки» коллективного знания по абстрактным «социальным адресам», удержания его в целостности, его трансляции и трансмутации. В состав социокода входят социальные институты, обеспечивающие коммуникацию и межпоколенную передачу социальных навыков. Будучи искусственной и знаковой реалией, социокод существенно отличен от биокода.
Понятие социокода позволило осуществить историко-культурную типологизацию различных обществ, либо сосуществующих в едином планетарном пространстве, либо следующих один за другим (что является не законом, но зафиксированной исторической практикой). М. К. Петровым были различены три типа социальности (три типа социокультурного кодирования знания,
лежащие в основе архаики, традиционализма, модерна). Идея культурного несовпадения Запада и Востока получила подтверждение принципиальной несовместимостью лично-именного, профес-сионально-именного и универсально-понятийного социокодов.
Этнографическая непросвечиваемость конкретных культур была выведена за скобки, при этом типологическое несовпадение разных социумов оказалось укоренено в концепции социокода. Матрицей любого общества выступает весь корпус долгоживущих программ человеческой деятельности, а фундирующим основанием типологии является доминирующий способ социального наследования и обновления массива знаний, которыми владеет социум. Так, традиционный социум — это «деревня» с её кланами, кастами, профессиями, «собранными» кровнородственной мифологической связью в некий жизненный уклад, полагаемый извечным и транслируемый через патриархатную семью. Данный тип социума выложен из профессий, как целое он «богаче» любого профессионала, однако личностей, владеющих всеобщим гражданским навыком, внутри традиционализма нет. В нём отсутствуют и сами способы осознания целого: нет «универсального» языка, нет «палубы людей слов» (создателей, а не трансляторов алгоритмов) и «палубы людей дел», претворяющих посылаемые им предписания; нет идеи тождества мысли и бытия, нет двухтысячелетнего воспитания народа христианской идеей, нет опытной науки и её социальных приложений, т. е. нет всего того, что присутствует в «текучей современности» европейского социокода.
Разнопрофильные языки впервые нашли целостное историческое воплощение в универсалиях древнегреческого языка (категориях), составив античное мировоззрение, когда над «сферой дел» вырос слой языковых алгоритмов, носительницей которого впервые стала личность. Европейский социокод в исторической ретроспективе состоялся как социокод классической античности с её двухпалубным (субъект-субъектным) строением коммуникации, преобразованный христианской идеей Троицы и экспериментальным естествознанием Нового времени, выступающим с XVIII в. ключевым способом трансмутации социальной жизнедеятельности.
При этом типы социокультурного кодирования равноценны в условиях автаркии, поскольку все позволяют воспроизводить изолированные «человековейники» (социальную форму жизни). Для социального индивида социокод — его «всё», т. е. это единственно доступный ему способ встраивания в социальность, который в условиях кризиса у индивида просто изымается. Но нетождественные способы социализации, общения, социального обновления в разных социокультурых типах, обусловливающие «культурное разноречие», индуцируют искажённое восприятие ими друг друга, блокируя возможность диалога. История европейского социума последних пяти столетий стала отторжением социума традиционного и выходом в иное, отчего традиционализм и модерн — навсегда несовместимы, будучи выстроены на разных основаниях. Островки традиционализма, намываемые современными миграционными потоками, несут фундаментальные угрозы и деструктивны по отношению к европейскому социокоду. Запад, увиденный Востоком через призму традиционализма, предстаёт разложившейся дезинтегрированной архаикой, пребывающей где-то «на полпути к традиции» (М. К. Петров) и ещё не создавшей для себя достаточного набора типизированных ситуаций, в которые ему только предстоит загнать активность своих социальных индивидов. Иначе, универсально-понятийный социокод для профессионально-именного — это «развитая дикость», малоэффективная, избыточная, не способная переплавить имеющиеся знания в навыкообразующие потенции человека. Восток сквозь западную оптику — неэффективен в силу органического характера стагнации, т. к. программирован в прошлое, не адаптирован к состоянию незавершённости и не способен обновлять свои технологии и социальные институты. Универсально-понятийный социокод: преобразование функций знания и «знаниевых институтов». Среди характеристик универсально-понятийного социокода, составляющего основу общества модерна, особое место обрёл принцип нестабильности, или «текучей современности» (3. Бауман), исключающий долгоживущие схемы деятельности и ориентирующий человека на
краткосрочные проекты. Впервые в истории процессы обновления стали доминировать над социальной инерцией. Модерн установился как принципиально незавершённая социальная конструкция. Данный социотип был конституирован принципиально новыми способами модификации и изменения наличных интерьеров социальности. Кристаллизовалась особая социальная функция знания, характеризующая универсально-понятийный социокод.
Тема способов и эффектов социальной интеграции знания занимает сегодня первые позиции в типологическом анализе обществ. «Сегодня общепризнано, что знание превратилось в предмет колоссальных экономических, политических и культурных интересов настолько, что может служить для определения качественного состояния общества, контуры которого лишь начинают перед нами вырисовываться» [8, с. 7]. Знание квалифицируется философами как «ген» становящегося общества знаний [9], как «ось» постиндустриализма [1] и пр. Но ещё раньше — в работах М. К. Петрова 1960—70-х гг. — был воплощён уникальный «знаниевый подход» к анализу общества модерна («знаниевый подход» был редукцией, но продуктивной редукцией). Именно общество модерна впервые в истории осуществило ускоренное накопление экономического качества посредством использования научного знания, благодаря чему знание — в силу своей особой преображающей мощи — стало «субстанцией» происходящих изменений, а социум предстал грандиозной системой «циркуляции-перемещения фундаментального знания в контуре: архив опытной науки — приложение — разработка — внедрение — эксплуатация — архив опытной науки» [14, с. 26]. Т. е. данная объяснительная схема показала, что «...перемещают именно знание, а всё остальное — комплексность, придающая знанию утилитарные свойства: материалы, одевающие знание в плоть машин и технологий; люди, эксплуатирующие одетое в плоть машин и технологий знание; инкременты качества, позволяющие принимать решения о внедрении разработок, — всё это лишь увлекается знанием в его движении, всё это перемещают вместе со знанием как его атрибуты, теряющие смысл и право на существование, если они лишены несущего скелета, собранного из неуничтожимых и вечных элементов фундаментального знания» [14, с. 26—27].
Внутри знаниевого комплекса общества модерна существуют последовательности раньше — позже, благодаря которым результаты знаниевой деятельности непрестанно становятся предметами новой знаниевой активности. Знаниевая активность осуществляется как «перетекание» фундаментальной науки, или обнаруженных репродуктивных констант окружения, — в прикладную науку, далее — в область разработок инженеров-проектировщиков с работающими макетами технологий, где знание связано с материалом и воплощено в нём; в сферу внедрения и в сферу эксплуатации. Сама наличная система эксплуатации знания самодостаточна: не предполагает «перерождения», не имеет мотивов к преобразованию, враждебна изменениям. Ресурс преобразований приходит к ней только извне.
Проблема социальной интеграции знания (использования приложений науки) впервые актуализировалась в Новое время. Но только современная социальная мысль поставила вопросы использования знания в центр анализа функционирования и развития социальных систем. Следует отметить, что знание в качестве традиционного предмета эпистемологии оказалось изначально дискретизировано, чем утвердилась идея его двойственного существования (знание, имплицитное формам социальной практики, участвовавшее в создании человеком искусственной среды обитания, и теоретическое знание). Лишь незначительная часть проблемных человеческих навыков выводилась и хранилась в не зависимой от этих навыков знаковой форме.
Знание в знаковой форме — результат специализированного (теоретического) познания действительности, возникшее как результат сжатия наличных умений при выходе их за пределы объёма индивидуальной человекоразмерности в условиях межпоколенной передачи знаний [15]. Внутрисемейное социальное наследование профессиональных навыков традиционного уклада справлялось со знаниевыми объёмами и не превышало имеющиеся ёмкости оперативной памяти
индивидов, оттого не нуждалось в теоризации. Но в них стала остро нуждаться социальность с универсально-понятийным типом социального кодирования, т. е. исторически первое «большое общество», осуществившее «перезагрузку» и совмещение уже распределённых по кровнородственным семьям разнородных функций, их неизбежный «охват» и универсализацию.
Сформировавшееся в эпоху античности теоретическое знание формулирует понятие объективной истины и начинает служить ей; знание получает своё существование после легитимирующих процедур своей истинности (через логический дискурс, затем — через агдитепШт ас1 аийог^ет, затем — через повторяющиеся результаты наблюдений). Теоретическое знание до Нового времени не использует эксперимент, дистанцируется от нужд практической жизни, имея подтверждения своей ценности в самом себе. Параллельное и автономное развитие получили технологии, чья связь со знанием не была опознана.
В эпоху высокой классики античной философии был впервые поставлен вопрос о специфике знаковой формы знания и его отличии от профессиональных знаний, вплетённых в практические навыки. Первый итог этих размышлений установил не только противоположность знания мнению, но и развёл всеобщее знание («знание что») и знание, вплетённое в практический навык («знание как»), утвердив представление о преимуществах теоретического знания над практическим. Складывался новый идеал образованности граждан античного полиса, в котором всеобщий интерес (интерес социального целого, всеобщий гражданский навык) затмил преимущества овладения частными ремёслами. У Аристотеля мы находим социальное различение теоретического образования и специальной подготовки: если человек всеобщим образом образованный судит о любых вещах, а «знающий как» — сведущ только в своём ремесле, то предпочтительнее быть всеобщим образом образованным, чем «знающим как».
В эпоху конституирования универсально-понятийного социокода понятие знания было представлено двумя линиями в философии (условно — «платоновской» и «аристотелевской»). Если Сократ, Платон и платоники считали функцией знания самопознание и самовозрастание человека посредством овладения им знаниями, то оппоненты Сократа, софисты, впервые опробовали прагматически устремлённую версию знания, усматривая его цель в достижении человеком витального успеха посредством обеспеченной и многократно усиленной знанием социальной активности (главным образом, речевых практик, применяемых в политике). Пользователями сельскохозяйственных и ремесленных технологий античного общества V—IV вв. до н. э. были рабы, отчего «очевидные» практические навыки так и не стали предметом исследовательского интереса. Умения, воспроизводимые рабом, не рассматривались как деятельностная форма знания, но как область конкретных манипулятивных телесных умений и как результат накопленного частного опыта, чуждого генерализации через всеобщие принципы (навык транслировался через показ, но не через слово; для практических навыков не работал механизм «сжатия»).
Древнегреческая пайдейя была направлена не на передачу практических навыков, но на достижение общего для всех граждан идеала совершенства (калокагатии), т. е. образование впервые усмотрело свою цель в самом себе (в получении образованного человека). Идеал калокагатии был составлен из характеристик, приписываемых свободному гражданину, и противопоставлен апайдевсии, т. е. социальной ограниченности и невежеству. Процесс образования был осмыслен не как наполнение сведениями наивной, неподготовленной души и не как создание у индивида некоторого специального «ручного» умения, но как обращение его души в целом, её универсализация.
Изначальная дискретизация функций знания сохранилась по сей день. Но существование современного мира характеризуется культурно-экономическим расколом, который укоренён в нестабильной форме существования небольшой части обществ, в течение трёх последних столетий использующих науку, и стабильного существования большого количества традиционных обществ,
практикующих традиционный способ утилизации знания. Исход из традиции в нестабильность, или модерн, осуществлялся последние триста лет. В XVII в. «духовными лесами» возникновения опытного естествознания стали: падение «готического» мировоззрения, «насыщение природы» самодвижением и возникновение «законов природы» [12, с. 324]. Но даже появление экспериментальных исследований, этих новых легитимирующих практик объективного знания, не создало науку как социальный институт — для этого потребовались поддержки в виде устойчивых замыканий: исследования — на приложение, а исследования и приложения, в свою очередь, — на университет и академические структуры [12, с. 324].
Тема социальной интеграции знания получила импульс от опытного естествознания и социального института науки. Как известно, философия со времён Ф. Бэкона придаёт особый статус новому знанию-силе, различая опыты светоносные и плодоносные, т. е. впервые знания подразделяются на чистые (фундаментальные) и прикладные. Ключом к механизму социального отчуждения знаниевого продукта и одновременно способом кристаллизации внутренней формы науки стала возникшая в XVII в. форма публикации результата [13, с. 134], стихийно выработанного наукой инструмента, в котором пересеклись несколько социальных функций. Обнаруживаемые в статье коммуникативно-трансляционные связи (связь цитирования, т. е. установления отношений с предшественниками; «теоретическое ценообразование», или создание содержательного массива для цитирования будущими авторами; «практическое ценообразование», или возможность участия в практических инновациях; способность мигрировать; способность участвовать в ранговом распределении и пр.) демонстрируют наличие в науке уровня незавершённого формализма, где у каждого научного продукта — две социальные перспективы: одна — в область технологических приложений, другая — в сферу порождения нового фундаментального знания [13, с. 136]. Область приложений — мир определённости, «снятого выбора»; но область порождения знания — пространство неопределённое™, где продуцируется всегда новое знание при действующем запрете на плагиат. То есть знание по-прежнему демонстрирует двуликость, поворачивается к человеку то одной, то другой своей стороной.
Разнотипность фундаментального и прикладного знания породила раскол в научно-техническом мире. Инженеры — проводники технологических приложений — работают с «готовым знанием», заставляя его приносить прибыль. В мире приложений распределение ценности фундаментального знания носит случайный (с точки зрения науки) характер. Способ социальной утилизации того или иного элемента знания принципиально непредсказуем, отчего отношение социума к развитию института науки вынужденно следует абстрактной максиме более глубокого понимания мира объективности (которое ассоциируется с более высокой потенцией прибыли, но в неблизкой перспективе) [13, с. 139].
Различение в знании фундаментального и прикладного (в других терминах — пропозиционального и прескриптивного) сегментов имеет большое значение при оценке эффективности научных изысканий. Современные исследователи относят к разряду фундаментальных также ряд технических наук (критерием фундаментальности выступает то, что они являются эпистемологической базой для других знаний технического характера) [6, с. 12]. Результаты фундаментальных исследований, как правило, не имеют непосредственной перспективы практических приложений.
Момент осознания принципиальной разнотипности фундаментального и прикладного знания и раскола, произошедшего в научном мире, оказался чрезвычайно важен для понимания социальной природы знания в обществе модерна. П. Дракер обратил внимание на то, что эпохальное событие превращения капитализма в целостную социальную систему сопровождалось радикальными изменениями в понимании природы знания. Во-первых, изменились темпы практических приложений знания: изобретения, осуществлённые эпохой индустриализма, внедрялись незамедлительно, повсеместно, при этом они изначально воспринимались как технологии [7]. Во-
вторых, изменился «идеальный» статус знания — внезапно из сферы сознания, соотнесённой со сферой бытия, знание превратилось в деятельностный ресурс, потребительскую услугу, общественный товар, в определяющий фактор производства, при этом с авансцены были отодвинуты капитал и рабочая сила (см. [7]). Это позволило говорить о создании новой экономической системы на основе знания.
Известно, что Дракер избегал т. н. «простых объяснений», не считая, что некий монофактор может стать решающим для возникновения общественных систем — он полагал, что события происходят в результате кумулятивного действия большого числа не зависящих друг от друга обстоятельств. Вместе с тем он пришёл к выводу, что всё же имеется «...один важнейший элемент, без которого такие общеизвестные явления, как капитализм и технический прогресс, не могли бы превратиться в социальную пандемию всемирного масштаба. Этим элементом стало радикальное изменение значения знания, которое произошло в Европе около или вскоре после 1700 года» [7, с. 34]. С этого момента формируется понятие технологии как знания особого рода.
Современные исследователи пришли к выводу, что все значимые трансформации капитализма XIX—XX вв. происходили под влиянием изменения функций знания. Таким образом, был сделан вывод о новых функциях знания, срастающегося с технологиями и меняющего свою социальную природу. Данную проблему впоследствии концептуализировал Дж. Мокир, который выделил в знании подсистему «полезного знания».
Термин «полезное знание» использовал нобелиат С. Кузнец, вкладывавший в него понимание знания как источника экономического роста. Мокир выделил в знании подмножества пропозиционального и прескриптивного знания: первое — каталогизирует природные закономерности, второе — предписывает совершение определённых действий. Пропозициональное знание включает науку, которая была «пренебрежимым подмножеством» в человеческой истории и становится главным и основным сегодня. Прескриптивное знание существует в форме технологии, которая не может быть полностью объективирована и всегда содержит «молчаливый компонент». Любое общество имеет доступ к метанабору технических навыков, идущих из прошлого, выбор которых каждым поколением подобен естественному отбору [10].
Приращение прескриптивного знания не просто сопровождает — составляет сердцевину процесса экономического роста. Работы П. Дракера, Дж. Мокира, М. К. Петрова оказались важны для обоснования новых функций знания в Новой и Новейшей истории и в преддверии «общества знания», поскольку подвергали убедительной критике распространённые предрассудки об экзогенном характере развития технологий, о неэффективности фундаментальных теорий. Так, технологический прогресс, указывает Мокир, был второстепенным фактором экономического роста до 1750 г., оттого что главные субъекты экономической активности того времени действовали точечно в условиях реального дефицита научных знаний, которым искали применение: «...это был мир инженерии без механики, выплавки чугуна без металлургии, сельского хозяйства без почвоведения, горного дела без геологии, гидроэнергетики без гидравлики...» [10, с. 15]. До XIX в. наука не оказывала влияния на производство через приложение: в эпонимике технологического творчества вплоть до XIX в. не обнаруживаются «люди науки», а нишу новаторов, обеспечивавших технологические новшества, заполняли исключительно практики-самоучки. Сама технологическая новация неожиданно становится проблемообразующим источником науки. «Сначала появляется многообразие водяных колёс, а затем Карно-старший закладывает основы гидродинамики. Сначала изобретают и совершенствуют паровые машины практики, а затем Карно-сын формулирует основы теплотехники и термодинамики» [12, с. 320]. И лишь с середины XIX в. на мировом рынке появляются товары (удобрения, ядохимикаты, взрывчатые вещества, электротехнические товары и пр.), производство которых уже невозможно без научных знаний. Данный феномен получил название «второй научной революции» [12, с. 320], результатом которой стало триединст-
во исследовательской, прикладной и академической составляющих знания, при этом сами составляющие, контактируя друг с другом, меняли нормы и правила знаниевой деятельности, подчиняя их требованиям нового взаимодействия.
Эволюция «превращений» теоретического знания такова: оно двигалось от выстроенности мира идеальных объектов (чистой теории), где утрачен непосредственный контакт с осуществлённым опытом и которому соответствовали профессиональные речевые практики, поддерживаемые тривием и квадривием, — к строительству новой системы знаний о природе, достоверность которых доказывали (опровергали) эксперименты и, спустя столетие, — к приложению, к «полезному знанию» производственных технологий, соединённому с «обучающим знанием» академических практик (результат реформ В. фон Гумбольдта и возникновения «исследовательского университета»). Социальный потенциал знания, интегрированного в задачи, позволил за два столетия конституировать «новую современность», которая «на глазах» меняла матрицу развития. Заключение. Переход к «обществу знаний» (или к интенсивному «онаучиванию общества») обозначает превращение науки в социальный институт, посредством которого будет реализована универсальная природа научного знания: ненаучные дискурсы будут заменены научными, сформируется принципиально новая установка на отношение национального государства к творчеству учёного и к институту науки, который несёт в себе нестабильность; к фундаментализации науки и развитию прикладного знания (благодаря активированию знаниевого сектора внутри корпораций).
Библиографический список
1. Алексеева, И. Ю. Что такое общество знаний? / И. Ю. Алексеева // Институт философии РАН. — Москва: Когито-центр, 2009.
2. Басина, Н. И. Концепт мультикультурализма и проблема несовместимости социокодов [Электронный ресурс] / Н. И. Басина // Материалы III Всероссийского социологического конгресса. — Москва: Институт социологии РАН, Российское общество социологов, 2008. — Режим доступа: http: //www. isras. ru/a bstract_ba n k/1208424537. pdf.
3. Басина, H. И. М. К. Петров: одна из первых версий концепции «общества знаний» /
Н. И. Басина, С. Л. Попова // Культура. Текст. Социокод. Международный сборник научных трудов. — Москва: Изд-во Европейского ун-та права «Justo», 2010.
4. Бехман, Г. Общество знания — краткий обзор теоретических поисков / Г. Бехман // Вопросы философии. — 2010. — № 2.
5. Валлерстайн, И. После либерализма / И. Валлерстайн; под ред. Б. Ю. Кагарлицкого. — Москва: Едиториал УРСС, 2003.
6. Дегтярёв, Е. В. К вопросу о структуре и некоторых особенностях технического знания / Е. В. Дегтярёв // Вестник Омского государственного университета. — 2009. — № 5. — С. 12.
7. Дракер, П. Посткапиталистическое общество // Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / под ред. В. Л. Иноземцева. — Москва: Academia, 1999.
8. К обществам знания: Всемирный доклад ЮНЕСКО. — Париж: Изд-во ЮНЕСКО, 2005.
9. Майданский, А. Д. Векторы и контуры общества знаний / А. Д. Майданский // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. — 2005. — № 2.
10. Мокир, Дж. Общество знания: теоретические и исторические основы / Дж. Мокир // Экономический вестник Ростовского государственного университета. — 2004. — Т. 2, № 1.
11. Петров, М. К. Избранные труды по регионалистике / М. К. Петров. — Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦ ВШ ЮФУ.
12. Петров, М. К. Историко-философские исследования / М. К. Петров. — Москва: РОС-СПЭН, 1996.
13. Петров, М. К. Самосознание и научное творчество / М. К. Петров. — Ростов-на-Дону: Изд-во Ростовского ун-та, 1992.
14. Петров, М. К. Системный подход к организации регионального научного центра /
М. К. Петров. — Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦ ВШ ЮФУ, 2009.
15. Петров, М. К. Язык. Знак. Культура / М. К. Петров. — Москва: Едиториал УРСС, 2004.
16. Общество знания: от идеи к практике. Основные контуры концепции общества знания. Монография. Ч. 1 / под ред. В. В. Васильковой, Л. А. Вербицкой. — Санкт-Петербург: Скифия-принт, 2008.
17. Субботин, А. И. О смысловом потенциале культурологической терминологии М. К. Петрова [Электронный ресурс] / А. И. Субботин // Политическая концептология. — 2010. — № 2. — Режим доступа: http://politconcept.sfedu.rU/2010.2/09.pdf.
18. Штер, Н. Мир из знания [Электронный ресурс] / Н. Штер; пер. с нем.
А. Н. Малинкина // Deutschland. — 2001. — No. 1. — Режим доступа: http://filosof.historic.ru/books/
item/f00/s00/z0000958/st000.shtml.
Материал поступил в редакцию 21.12.2011.
References
1. Alekseeva, I. Yu. Chto takoe obshhestvo znanij? / I. Yu. Alekseeva // Institut filosofii RAN. — Moskva: Kogito-centr, 2009. — In Russian.
2. Basina, N. I. Koncept mul'tikurturalizma i problema nesovmestimosti sociokodov [E'lektronny'j resurs] / N. I. Basina // Materialy' III Vserossijskogo sociologicheskogo kongressa. — Moskva: Institut sociologii RAN, Rossijskoe obshhestvo sociologov, 2008. — Rezhim dostupa: http://www.isras.ru/abstract_bank/1208424537.pdf. — In Russian.
3. Basina, N. I. М. K. Petrov: odna iz pervy'x versij koncepcii «obshhestva znanij» / N. I. Basina, S. L. Popova // Kul'tura. Tekst. Sociokod. Mezhdunarodny'j sbornik nauchny'x trudov. — Moskva: Izd-vo Evropejskogo un-ta prava «Justo», 2010. — In Russian.
4. Bexman, G. Obshhestvo znaniya — kratkij obzor teoreticheskix poiskov / G. Bexman // Voprosy' filosofii. — 2010. — № 2. — In Russian.
5. Vallerstajn, I. Posle liberalizma / I. Vallerstajn; pod red. B. Yu. Kagarliczkogo. — Moskva: Editorial URSS, 2003. — In Russian.
6. Degtyaryov, E. V. К voprosu о strukture i nekotory'x osobennostyax texnicheskogo znaniya / E. V. Degtyaryov // Vestnik Omskogo gosudarstvennogo universiteta. — 2009. — № 5. — S. 12. — In Russian.
7. Draker, P. Postkapitalisticheskoe obshhestvo // Novaya postindustrial' naya volna na Zapade. Antologiya / pod red. V. L. Inozemceva. — Moskva: Academia, 1999. — In Russian.
8. К obshhestvam znaniya: Vsemirny'j doklad YuNESKO. — Parizh: Izd-vo YuNESKO, 2005. — In Russian.
9. Majdanskij, A. D. Vektory' i kontury' obshhestva znanij / A. D. Majdanskij // Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo universiteta kul'tury' i iskusstv. — 2005. — № 2. — In Russian.
10. Mokir, Dzh. Obshhestvo znaniya: teoreticheskie i istoricheskie osnovy' / Dzh. Mokir // E' konomicheskij vestnik Rostovskogo gosudarstvennogo universiteta. — 2004. — T. 2, № 1. — In Russian.
11. Petrov, М. K. Izbranny'e trudy' po regionalistike / М. K. Petrov. — Rostov-na-Donu: Izd-vo SKNCz VSh YuFU. — In Russian.
12. Petrov, М. K. Istoriko-filosofskie issledovaniya / М. K. Petrov. — Moskva: ROSSPE'N, 1996. — In Russian.
13. Petrov, M. K. Samosoznanie i nauchnoe tvorchestvo / M. K. Petrov. — Rostov-na-Donu: Izd-vo Rostovskogo un-ta, 1992. — In Russian.
14. Petrov, M. K. Sistemny'j podxod k organizacii regional' nogo nauchnogo centra / M. K. Petrov. — Rostov-na-Donu: Izd-vo SKNCz VSh YuFU, 2009. — In Russian.
15. Petrov, M. K. Yazy'k. Znak. Kul'tura / M. K. Petrov. — Moskva: Editorial URSS, 2004. — In
Russian.
16. Obshhestvo znaniya: ot idei k praktike. Osnovny'e kontury' koncepcii obshhestva znaniya. Monografiya. Ch. 1 / pod red. V. V. Vasil'kovoj, L. A. Verbiczkoj. — Sankt-Peterburg: Skifiya-print, 2008. — In Russian.
17. Subbotin, A. I. O smy'slovom potenciale kul'turologicheskoj terminologii M. K. Petrova [E'lektronny'j resurs] / A. I. Subbotin // Politicheskaya konceptologiya. — 2010. — № 2. — Rezhim dostupa: http://politconcept.sfedu.rU/2010.2/09.pdf.-In Russian.
18. Shter, N. Mir iz znaniya [E'lektronny'j resurs] / N. Shter; per. s nem. A. N. Malinkina // Deutschland. — 2001. — No. 1. — Rezhim dostupa: http://filosof.historic.ru/books/itern/f00/s00/ z0000958/st000.shtml. — In Russian.
SOCIOCODE AND SOCIAL INTEGRATION OF KNOWLEDGE ISSUE N. I. Basina, S. L. Popova, E. G. Kurova
(Don State Technical University)
The heuristic potential of the 'sociocode' concept in the analysis of the social essence and historical typology is considered. The qualitative difference typology of the cultural oases provides the basis for solving the problem of ethnocultural contradictions. The thesis on the incompatibility of sociocodes is regarded as a meaningful principal for the comprehension of the current civilizational conflict prospects. The incompatibility of sociocodes is caused by different ways and rates of the new knowledge acquisition and utilization, and of the social processes renewal. The foundations for conceptualizing 'knowledge society'are revealed.
Keywords: sociocode, cultural type, instability, production of knowledge, integration of knowledge, 'knowledge society'.
