CC BY
198
ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 340.151
Беспалько Виктор Геннадиевич
кандидат юридических наук, доцент Российская таможенная академия, г. Москва [email protected]
ПОЛИТИКО-ПРАВОВАЯ МЫСЛЬ ДРЕВНЕГО ВОСТОКА О ПРЕСТУПНОСТИ И НАКАЗУЕМОСТИ ПОВЕДЕНИЯ МОНАРХА
В статье рассматриваются особенности древневосточных представлений о юридической ответственности монарха. Для их анализа проведено сравнительно-правовое исследование наиболее известных сводов норм, относящихся к древневосточной правовой культуре. Историческую основу статьи составили законы древневавилонского царя Хаммурапи, законодательство древнееврейского пророка и вождя Моисея, несколько сборников древнеиндийского права - драхмашастр Ману, Яджнавалкьи и Нарады. В результате автор приходит к выводу, что распространенное в историко-правовой науке убеждение в юридической безответственности древневосточного монарха перед населением управляемого государства не должно безоговорочно распространяться на все этапы развития древневосточных институтов государства и права. Рассмотренные в статье древние памятники права свидетельствуют о том, что для политико-правовой мысли Древнего Востока характерны тенденции нормативного закрепления юридических обязанностей царя, мер его сакральной и юридической ответственности за преступления против богов, государства, народа и отдельных подданных.
Ключевые слова: монархия, восточная деспотия, древневосточное право, право Древнего Востока, законы Хаммурапи, законодательство Моисея, Тора, Пятикнижие, дхармашастра, законы Ману, Ману-смрити, Яджнавалкья-смрити, Нарада-смрити.
В теории и истории права для характеристики политико-правового режима типичного древневосточного государства нередко используется термин «восточная деспотия». Пожалуй, главным признаком последней можно назвать никем и ничем не ограниченную единоличную власть обожествляемого монарха, опирающуюся на мощный механизм вооруженного насилия и развитый бюрократический аппарат, когда воля и произвол правителя, собственно, и служили источником законов общественной жизни.
Вместе с тем, «древний мир являет сегодня все еще недостаточно изученную правоведами область эволюции социальных и политических институтов и одновременно первых опытов рационального мышления по вопросам государственного устройства, законодательной политики» [7, с. 36]. Особенно остро проблема малоизученности проявляет себя в области политико-правовых идей Древнего Востока, так как «изучение древневосточных цивилизаций с позиции истории права и политической мысли все еще продолжает оставаться делом весьма затруднительным в силу слабой вовлеченности юристов в этот процесс и в силу известной периферийности этой темы для востоковедов» [7, с. 72-73]. Поэтому в данной области истории права и государства, политических и правовых учений можно встретить множество пробелов и не меньше стереотипов и заблуждений, включая распространенные представления о безнаказанности древневосточных царей.
Для претендующей на объективность оценки политико-правовых идей и реалий Древнего Востока, касающихся статуса и поведения монарха, следует обратиться к их первоисточникам в виде дошедших до нас письменных памятников права.
При этом именно стремление к объективности требует сделать несколько оговорок относительно такого метода исследования: с одной стороны, он позволяет освободиться от сложившихся стереотипов в восприятии государственно-правовых явлений древности; с другой стороны, и он не может гарантировать юридической чистоты и исторической правдивости выводов, поскольку не все древневосточные юридические тексты (например, Законы Хаммурапи, Пятикнижие Моисея, Мана-вадхармашастра и др.) сохранились в неизменном виде и избежали редактирования при составлении имеющихся списков. Это существенно осложняет анализ законодательства, действовавшего на раннем этапе государственного строительства, по причине трудности выделения и отграничения аутентичного материала от поздних дополнений, наслоений и т. п. Но даже с учетом указанных обстоятельств внимательный взгляд на содержание норм древневосточных законов, посвященных монарху, порождает сомнения в достоверности некоторых мифов о восточной деспотии.
1. Законы Хаммурапи (Древний Вавилон).
Законы древневавилонского царя Хаммура-пи считаются одним из древнейших памятников права и датируются XVIII в. до н. э. (1750-е гг. до н. э.). В контексте проблематики преступности и наказуемости деяний монарха наиболее примечательны не столько нормы данных Законов, разбитые на 282 статьи, сколько введение к Законам и заключение к ним. С одной стороны, во введении наблюдается такой характерный для древневосточных правовых представлений штамп, как богоустановленность верховной власти Хаммура-пи, параллельно с его богобоязненностью и бого-угодностью. С другой стороны, там же утвержда-
© Беспалько В.Г., 2018
Вестник КГУ ^ № 3. 2018
251
ется диссонирующая со стереотипным образом древневосточного правителя политико-правовая идея о предначертанном богами назначении царской власти - «дать сиять справедливости в стране», «уничтожить преступников и злых, чтобы сильный не притеснял слабого», «справедливо руководить людьми и дать стране счастье» и т. д. Такие политические декларации, предшествующие изложению собственно законов и выполняющие роль своего рода принципов или идеологических основ последующих за ними норм, как минимум, порождают сомнения в распространенной ныне уверенности в произволе и юридической безответственности древневосточных монархов. Как свидетельствует А.А. Немировский, «из сохранившейся переписки Хаммурапи видно, что он в самом деле ощущал ответственность перед населением своей державы и неустанно пекся о справедливом (конечно, в понимании его времени и его собственном понимании) ведении ее дел, воздерживаясь от произвольных действий», что согласуется с общепринятой в Вавилоне первой половины - середины II тыс. до н. э. религиозной концепцией о том, «что боги пекутся о человеческой справедливости, награждают правого и карают злодея» [9].
Еще более красноречиво идея юридической и сакральной ответственности царя выражена в заключении к Законам Хаммурапи. Утверждая обязательность и незыблемость своих законов для всех последующих царей Вавилона как торжества истины и справедливости, гарантирующих благоденствие народа, Хаммурапи, призвав богов, практически объявил преступными следующие деяния правителей («будь то царь, будь то властитель»):
а) «не будет чтить мои постановления, которые я начертал на своей стеле»; б) «отменит законы, которые я установил»; в) «исказит мои слова»; г) «изменит мои указы» и др. Таким образом, всякое нарушение, искажение или изменение Законов Хаммурапи любым последующим за законотворцем монархом получило правовую оценку страшного преступления, сурово наказываемого божественным правосудием.
Одни из наказаний, предусмотренных для преступивших Законы царей, имеют характер мер юридической ответственности, другие носят сугубо сакральный характер. Так к числу негативных правовых последствий преступления вавилонским правителем Законов Хаммурапи можно отнести наказания в виде: а) лишения его царской власти («пусть он (бог Анум - В. Б.) отвратит от него царский ореол, пусть он сломает его скипетр», «пусть Син ... отнимет у него венец и царский престол»);
б) смерти («пусть Эллиль ... определит ему ... внезапную смерть», «пусть он (бог Шамаш - В. Б.) исключит его из живых наверху и заставит его дух жаждать воды внизу, в преисподней»). Сакральные наказания представлены всевозможными про-
клятиями и страшными пророчествами (лишения разума, бездетности, тяжкой болезни монарха, его поражения и пленения врагами и т. д.). При этом грозящие вавилонскому правителю наказания дополняются, что характерно для древневосточной правовой культуры, народными бедствиями и тяготами, перенесением ответственности властителя на управляемый им народ - это и «погибель его города, рассеяние его людей, порабощение его царства», и «опустошение его страны, уничтожение его народа», а также засуха, голод и нужда, жестокое поражение врагами и др.
Такие угрозы суровыми наказаниями и страшными бедствиями, адресованные царю и народу Вавилона, преступившим Кодекс Хаммурапи, по мнению А.А. Немировского, «уникальны для законодательных сборников Месопотамии» и своим содержанием «доказывают, что Хаммурапи, едва ли не единственный из всех правителей Месопотамии, искренне полагал, что ему удалось найти оптимальный государственный порядок "на все времена", и свидетельствуют о серьезных (однако недолговечных) идеологических сдвигах в его правление, сделавших возможным публичное провозглашение этой уверенности как основы государственной политики» [9]. Потому любые посягательства на этот вечный оптимальный государственный порядок, невзирая на лица, включая даже царей, получили в Законах Хаммурапи политико-правовую оценку опаснейших преступлений, заслуживающих самых страшных и неотвратимых наказаний, гарантированных высшим божественным правосудием, неподвластным земным правителям.
2. Законы Моисея (Древний Израиль).
Другим всемирно известным памятником древневосточного права является законодательство древнееврейского пророка Моисея, зафиксированное в Торе или Пятикнижии. Специалисты в области экзегетики Ветхого Завета и истории Древнего Востока обычно относят события, связанные с постановлением и развитием Моисеева законодательства ко II тыс. до н. э. (1300-1250 гг. до н. э.), хотя при этом считают, что сам текст Торы датируется I тыс. до н. э. [16, с. 86]. В контексте рассматриваемой проблематики среди многочисленных норм Моисеева законодательства, имеющих, по нашему мнению, преимущественно уголовно-правовой характер [2, с. 64-65], особый интерес представляют нормы книги Второзаконие о преступлениях против государственной власти, установленные духовным и политическим лидером Израиля незадолго до построения еврейского государства в Земле Обетованной. В Торе не только определены основы политической системы, которую предстоит построить еврейскому народу, но и в целях обеспечения ее нерушимости и стабильности закреплен свод норм, напоминающих в своей совокупности
современные уголовно-правовые нормы о преступлениях против государственной власти. Как пишет Е.В. Калинина, «1) в изучаемом источнике определены оптимальная (теократия) и желательная (ограниченная монархия) формы правления; 2) описан порядок формирования органов власти (избрание царя и представителей народа), их полномочия и статус (ограничения произвола и требования к кандидатам на царствие); 3) упомянут принцип разделения властей и сделана попытка создать систему "сдержек и противовесов"» [11]. Примечательно, что если в предшествующей Второзаконию книге Числа были лишь заложены начала криминализации посягательств на политическую власть в лице взятого под Божию и правовую защиту предводительства пророка Моисея [3, с. 310-321], которые могут считаться прообразами института преступлений против государственной власти, то во Второзаконии представлена действительно сложная система таких деяний [3, с. 451475], первое место в которой заняли преступные нарушения порядка отправления царской власти.
Несмотря на то, что теократия представлена в Пятикнижии как единственно совершенная форма организации власти, и никакая иная форма правления такого признания в Священном Писании не получила, еврейский вождь Моисей пророчески предвидел введение царской власти в Израиле как одного из последствий ослабления народа в вере: «Когда ты придешь в землю, которую Господь, Бог твой, дает тебе, и овладеешь ею, и поселишься на ней, и скажешь: "Поставлю я над собою царя, подобно прочим народам, которые вокруг меня": то поставь над собою царя, которого изберет Го -сподь, Бог твой» (Втор. 17, 14-15). Одновременно им учреждается институт преступлений против государственной власти вообще и царской власти в частности, которые стали хронологически последними в системе особенной части Моисеева уголовного законодательства (в отличие от религиозных преступлений, посягательств на общественную нравственность, преступлений против жизни и здоровья, собственности и др.) [3, с. 197-229, 384-491]. Государственная власть стала согласно Торе последним серьезным институтом, получившим санкцию Божию и освящение Его законами.
В соответствующих нормах Второзакония В.И. Лафитский увидел «шесть заповедей, которые следовало исполнить при утверждении царской власти» [13, с. 54]. В свою очередь, Е.В. Калинина отметила, что «в истории правовой мысли Тора не является первым источником, в котором описывались бы полномочия главы государства и других должностных лиц, ограничения правотворческой и судебной деятельности правителя», но «в данном источнике заложены гарантии соблюдения прав личности и народа в виде препятствий для проявления произвола правящего (например, страх
Божий как внутренний ограничитель злоупотреблений царя; подконтрольность правителя Сан-гедрину, народное вето и пр.)» [11]. Своего рода «уголовно-правовыми средствами» обеспечения данных политических гарантий применительно к власти царя стали следующие положения Моисеева законодательства: а) запрет на замещение царского престола иноземцами - «из среды братьев твоих поставь над собою царя; не можешь поставить над собою царем иноземца» (Втор. 17, 15), являющийся прообразом норм уголовных законов о незаконном захвате власти; б) запрет на злоупотребление царской властью из корыстных («только чтоб он не умножал себе коней... и чтобы серебра и золота не умножал себе чрезмерно» (Втор. 17, 16-17)) и иных личных («чтобы не умножал себе жен, дабы не развратилось сердце его» (Втор. 17, 17)) побуждений - прообраз состава преступления в виде злоупотребления должностными полномочиями; в) запрет на измену народу, его призванию Богом в Землю Обетованную - «чтоб он... не возвращал народа в Египет» (Втор. 17, 16), т. е. «запрещалось возвращать народ Израиля в рабство» [13, с. 54], что является прообразом состава преступления в виде государственной измены; г) запрет на пренебрежительное отношению к богоизбранному народу - «чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его» (Втор. 17, 20); д) универсальный запрет на всякие нарушения и любые отступления от законов Израиля - «чтобы не уклонялся он от закона ни направо, ни налево» (Втор. 17, 20).
Даже богословам цель перечисленных норм видится в том, чтобы «ограничить хищнические стремления царя» [5, с. 107] - его преступные корыстные мотивы и цели, являющиеся обязательными юридическими признаками субъективной стороны таких составов преступлений, как злоупотребление должностными полномочиями и получение взятки. При этом, как и во многих других случаях, характерных для Моисеева уголовного законодательства, наказуемость преступных нарушений норм о царской власти определена в Пятикнижии методом от противного - «дабы долгие дни пребыл на царстве своем он и сыновья его посреди Израиля» (Втор. 17, 20). Такая редакция санкции указывает на наказание преступившего закон царя лишением власти (свержением с престола), включая прекращение династического правления. Историческое подтверждение такому толкованию рассматриваемой санкции содержится в последующих книгах Ветхого Завета. Например, когда Саул, первый еврейский царь, преступил заповеди Господни, Бог отверг его и повелел пророку и верховному судье Самуилу помазать на царство другого избранника - Давида (1 Цар. 16, 1).
Наряду с обозначенным наказанием за нарушения библейского порядка монархического правления, как отмечает С. Гаген, рассуждая о справедли-
вости наказуемости преступлений царя, «в книгах Ветхого Завета содержится множество пассажей, которые изображают природные катастрофы, которые рассматриваются как следствия того, что царь нарушил законы, данные Яхве» [6]. Таким образом, ответственности за злодеяния царя подвергаются не только сам виновный монарх и его потомки (т. е. царская династия), но и весь народ Израиля, что вполне соответствует как принципу объективного вменения, характерному для древневосточных правовых представлений, так и присущему учению Торы о преступлении и наказании институту коллективной уголовной ответственности [4, с. 103-107].
По мнению П. Д. Баренбойма, установление Второзаконием случаев преступности и наказуемости конкретных общественно опасных деяний еврейского царя является совершенно нетипичным для права Древнего Востока, на фоне которого «Моисей впервые в истории человечества сформулировал конституционную идею ограничения законом монархической власти» [1, с. 90]. Однако, как мы видим, соответствующие государственно -правовые тенденции наблюдаются и в других древневосточных законах. Тем не менее, обозначенная особенность Моисеева законодательства позволила правоведам дать ему следующую политико-правовую оценку: «В учении Торы содержится весьма необычная смесь теократических, аристократических и демократических настроений, исключающих a priori возможность отнесения иудейского государства к типу восточных деспотий, что является столь нехарактерным для древневосточных традиций, и, более того, послуживших поводом для развития теорий о конституционных началах, в нем (учении) заложенных» [12]. По законам Моисея «даже царь мог быть приговорен судом к смерти, если он нарушил закон, требующий подобного приговора [14, с. 260].
Примечательно, что Тора, обратившись к институту царской власти, не только установила основания и меры ответственности монарха, но и предусмотрела меры предупреждения его преступлений, предписав ему постоянные занятия по повышению своего правосознания (Втор. 17, 18-19).
Таким образом, обращение к Торе показывает, что, несмотря на богоизбранность монарха, одной из важнейших религиозно-нравственных идей, на которой покоятся древнееврейские представления о преступлениях против основ формирования и отправления царской власти, является принцип прямой пропорциональной зависимости характера и размера юридической ответственности субъекта власти от объема его властных полномочий. Такой подход исключает признание политической власти (тем более верховной) основанием для освобождения публичных лиц от ответственности за их беззакония и, соответственно, не допускает
нормативного закрепления каких-либо служебных иммунитетов и привилегий как материально-правового, так и процессуально-правового характера, получивших массовое распространение в новейшее время.
3. Дхармашастры (Древняя Индия).
3.1. Дхармашастра Ману (Ману-смрити).
Манава-дхармашастра - самый известный из древнеиндийских памятников права, чаще именуемый Законами Ману, которые, как считается, в течение столетий существовали в устной форме и оформились в виде дошедшего до нас письменного текста во II в. до н. э. - II в. н. э. [10, с. 6-7]. Они содержат множество дхарм - относительно систематизированных правовых, моральных и иных социальных норм, регламентирующих различные аспекты жизни человека в зависимости от его сословной принадлежности (варны), а также регулирующих важные вопросы общественного управления. Из них в контексте проблематики древневосточных представлений о юридической ответственности монарха первостепенный интерес представляют дхармы царя, выделенные в Мана-ва-дхармашастре в главу седьмую, состоящую из 226 статей, цель которых состоит в регламентации и изложении того, «какой образ жизни следует вести царю, каково его происхождение и каков [путь достижения] высшего успеха» (VII, 1).
С одной стороны, Законы Ману еще более категоричны по сравнению с законодательством Хаммурапи и Моисея в утверждении идеи божественной природы царской власти вообще и ее носителя в частности: «Так как царь был создан из частиц ... лучших из богов, он блеском превосходит все живые существа» (VII, 5), «царь - ... великое божество с телом человека» (VII, 8). С другой стороны, они не менее последовательны в развитии этой идеи путем нормативного закрепления особой миссии индийского царя и связанной с ней повышенной ответственности монарха перед богами и народом. В частности, в круг священных обязанностей индийского царя включены уничтожение преступников и наложение наказаний (VII, 25-32 и др.), охрана народа, подданных (VII, 3536, 87, 142 и др.), защита страны и уничтожение врагов (VII, 110), уважение к законам и народным обычаям (VII, 80 и др.), знание учения Веды (XII, 100). При этом правителю предписано «поступать с людьми, как отец» (VII, 80), ибо «защита народа» - это «лучшее средство для царей достичь блаженства» (VII, 87).
Манава-дхармашастра указывает на десять пороков царя, вызываемых желанием, которые влекут за собой лишение царя богатства и дхармы (добродетели) - «охота, игра в кости, спанье днем, злословие, женщины, пьянство, пение, музыка, танцы и бесцельное путешествие» (VII, 47). К ним примыкают восемь пороков царя, порож-
денных гневом, вследствие которых царя покидает «даже душа» (VII, 46) - это «доносительство, насилие, вероломство, зависть, гневливость, нарушение [прав] собственности (агШа^аиа) и оскорбление словом и палкой» (VII, 46). При этом указано, что царю «надо тщательно избегать» указанных пороков, «имеющих плохой конец» (VII, 45), ибо «порочный идет в преисподнюю» (VII, 53).
Но наряду с преступными пороками индийского монарха, включившими в себя не только его деяния, но и желания и даже эмоции, Законы Ману указывают и на более привычные для современного правоведа признаки составов преступлений, посягающих на дхармы царя, а также полагающихся за их совершение наказаний: а) «царь, который по неразумию беспечно мучает свою страну, немедленно лишается вместе с родственниками страны и жизни» (VII, 111) - своеобразное описание состава государственной измены; б) «не следует подсекать корень свой и других чрезмерной жадностью, ибо подрубающий корень губит себя и других» (VII, 139) - иносказательное описание корыстных злоупотреблений царя, дополненное еще одной нормой: «Царю, даже обедневшему, не следует брать то, что не полагается брать. Взимание того, что не полагается брать... расцениваются как слабость царя, и он погибает после смерти, и в этом мире» (VIII, 170-171); в) «тот царь мертвый, [а] не живой, который вместе со слугами видит, как взывающих [о помощи] подданных враги ^аБуи) угоняют из страны, и не принимает мер к их защите» (VII, 139) - еще одно описание частной разновидности государственной измены; г) «того злонамеренного царя, который по глупости решает судебные дела не по дхарме, враги быстро подчиняют» (VIII, 174) - частный случай преступной небрежности царя, связанный с ненадлежащим исполнением им обязанностей по осуществлению справедливого правосудия.
Примечательно, что в Законах Ману уголовно-правовыми средствами обеспечения надлежащего функционирования царской власти стали не только перечисленные нормы об основаниях и мерах ответственности царя за собственные преступления, но и специальные нормы, обеспечивающие неприкосновенность и святость индийского монарха, утверждающие абсолютную ценность личности царя и призывающие его к постоянной бдительности и готовности к угрозам покушений (VII, 12, 212-213, 217-220 и др.).
Манава-дхармашастра является самой известной, но все-таки одной из многих дхармашастр (законов), созданных различными брахманскими школами, изучавшими ведические тексты, и входящих в священные писания индуизма - смрити. Потому нормы об обязанностях и ответственности монарха характерны не только для Законов Ману, они встречаются и в других дхармашастрах.
3.2. Дхармашастра Яджнавалкьи (Яджна-валкья-смрити).
Яджнавалкья-смрити, датируемая предположительно Ш-ГУ вв. н. э., в своей редакции дхармы царя (I, 309-368) [15, с. 51-55] обязывает его быть сведущим в «учении о наказании» (I, 311) и налагать справедливое наказание «на живущих неправедно» (I, 354), ибо «несправедливое наказание губит небо, славу и мир, справедливое же - приносит царю небо, славу [и] победу» (I, 357). Для этого правителю предписано охранять подданных «от обманщиков, воров, злодеев, грабителей и прочих, а особенно - от писцов» (I, 336), в противном случае половина греха преступника «достается царю» (I, 337).
Как и в Ману-смрити, в книге Яджнавалкьи высшей дхармой царя объявлена его обязанность «обеспечивать подданным постоянную безопасность» (I, 323), для чего «надо построить крепости для охраны людей, казны [и] себя самого» (I, 321) и вообще быть с подданными «подобным отцу» (I, 334). За неисполнение этой священной обязанности царю грозит страшное наказание - «Огонь, возникший от жара страданий подданных, не прекращает пылать, пока не сожжет семью, счастье и жизнь царя» (I, 341). Кроме того, отдельными нормами установлена преступность и суровая наказуемость корыстных злодеяний правителя: а) «тот царь, который вопреки закону преумножает свою казну за счет сельской местности, лишенный счастья, скоро находит гибель вместе с родственниками» (I, 340); б) «[если] какой-то штраф взят царем вопреки закону, пусть он сам даст в тридцать раз больше наложенного [штрафа] брахманам» (II, 307).
3.3. Дхармашастра Нарады (Нарада-смрити).
Дхармашастра Нарады датируется еще более поздним периодом времени - IV-VГ вв. н. э. и даже во введении содержит ссылки на Законы Ману, упоминая и их нормы об образе жизни царя [8, с. 56]. Ее содержание позволяет предположить, что ко времени Нарада-смрити абсолютная власть индийского монарха значительно укрепилась. По сравнению с предшествующими дхарма-шастрами у мудреца Нарады значительно больше внимания уделено священному статусу царя, его божественной природе. При этом акцент делается на заслугах царя и полагающихся ему сакральных и иных наградах при надлежащем следовании своей дхарме, а не на его ответственности за ее неисполнение, хотя последняя пусть редко, но все-таки упоминается в тексте этого документа как своего рода дань традиционной древнеиндийской политико-правовой мысли.
Так согласно Дхармашастре Нарады появление института политической власти монарха увязано с началом исчезновения дхармы, когда «появилась тяжба, и царь, налагающий наказание» и рассматривающий тяжбы (I, 2). При этом царь провозглашен
самой значительной опорой правосудия (I, 7), а «царский указ» - высшей ступенью правосудия (I, 10).
Таким образом, дхарма образует идеологический «корень царской власти» (III, 5), для соответствия которому индийский правитель при осуществлении правосудия обязан проявлять бескорыстие и беспристрастность (I, 28), усердие (I, 59), тщательность (I, 65) и вообще знание дхармы (III, A 333; 4, 11; 18, 41 и др.). В противном случае при неверном решении дела на царя падает четверть греха преступника (III, 11). Предусмотрена и более конкретная, имущественная ответственность царя и его администрации за бездействие в вопросах защиты подданных от преступлений: «Если же воры не найдены, пусть царь даст [возмещение] из своей казны: ведь если он нерадив, то, становясь грешником, лишается дхармы и артхи» (14, 26).
Однако эти скромные меры ответственно -сти царя за неисполнение своих обязанностей по охране подданных, почитанию старших и брахманов (17, 31-32) меркнут и теряются на фоне текстов Нарада-смрити, возвеличивающих и обожествляющих индийского правителя, утверждающих, что «царь - это тот среди людей, кто безначален и беспределен по блеску и чистоте, если он не уклоняется от [своего] пути» (18, 13), что указ монарха - «это сияние, [исходящее] от царей и содержащееся в [их] слове, потому что бы они ни сказали - хорошее или дурное - это дхарма для тяжущихся» (18, 19), что «под именем царя живет в зримом облике на земле тысячеокий; преступив его указ, подданные нигде не скроются» (18, 20), что царь - «владыка [этого] мира» (18, 21) и хозяин подданных, которые «должны подчиняться его слову, и жизнь их зависит от него» (18, 23), что потому «царь, хотя бы и недостойный, должен быть почитаем подданными» (18, 22), что царь - это священная драгоценность мира (18, 51) и т. д.
По сравнению с более ранними древневосточными правовыми памятниками, рассмотренными выше, нарисованный в Дхармашастре Нарады политический портрет царя наиболее соответствует сложившимся в историко-правовой науке представлениям о восточной деспотии - максимум политической власти в руках обожествляемого правителя на фоне символичной и ничтожной его ответственности перед населением страны. Зато Нарада-смрити установила смертную казнь за нарушение указа царя (18, 30), квалифицированную смертную казнь («зажарить на вертеле») для «злодея, который ударит царя» (15-16, 30), наказание вырезанием языка и конфискацией всего имущества за оскорбление царя (15-16, 29). При этом царское имущество с помощью уголовно-правовых институтов преступления и наказания также взято под особую защиту и сакрализовано: «А кто берет то, что признано царским..., - достоин казни» (II, A 35); «Всякий клад принадлежит царю. Не со-
общивший [о кладе] становится вором» (7, 6-7); «Всякое имущество очищается, став царским» (18, 43) и др.
Таким образом, обращение к древневосточным памятникам права, рассмотренным выше (законоустановлениям вавилонского царя Хам-мурапи, законодательству еврейского пророка Моисея и наиболее известным индийским дхар-машастрам - Ману-смрити, Яджнавалкья-смрити и Нарада-смрити) позволяет сделать вывод о неоднозначности подходов идеологов-правотворцев соответствующих государств Древнего Востока к установлению и законодательному закреплению оснований и мер юридической ответственности монарха за преступления, выражающиеся в различных нарушениях норм института царской власти - от казни правителя и лишения его власти до символических угроз негативных религиозных последствий. При этом обозначенная проблематика требует, на наш взгляд, дальнейшего комплексного историко-правового и сравнительно-правового исследования древневосточной политико-правовой мысли на монографическом уровне с привлечением дополнительных исторических (например, древнеегипетских, шумерских, хеттских и др.) научных источников.
Библиографический список
1. Баренбойм П. Первая Конституция Мира. Библейские корни независимости суда: учеб. пособ. -М.: Белые альвы, 1997. - 144 с.
2. Беспалько В.Г. Ветхозаветная история уголовного права в Пятикнижии Моисея как новое направление историко-правового и сравнительно-правового научного исследования // Публичное и частное право. - 2014. - Вып. III. - С. 63-89.
3. Беспалько В.Г. Ветхозаветные корни уголовного права в Пятикнижии Моисея. - СПб.: Изд-во «Юридический Центр», 2015. - 533 с.
4. Беспалько В.Г. Древние представления о вине в Моисеевом уголовном законодательстве сквозь призму современной уголовно-правовой доктрины // Вестник Академии Генеральной прокуратуры Российской Федерации. - 2015. - № 1. - С. 101-108.
5. Брюггеман У. Введение в Ветхий Завет. Канон и христианское воображение. - М.: Библейско-богослов. ин-т св. ап. Андрея, 2009. - 584 с.
6. Гаген С. Абсолютный идеал правосудия в общественном правосознании от Древнего Египта до поздней Византии // Арбитражный и гражданский процесс. - 2009. - № 11. - С. 2-5; 2010. - № 1. -С. 2-4.
7. Графский В.Г. История политических и правовых учений: учебник. - М.: Норма, ИНФРА-М, 2016. - 736 с.
8. Дхармашастра Нарады / перев. и коммент. А.А. Вигасина и А.М. Самозванцева; вступ. ст. А.А. Вигасина. - М.: Вост. лит., 1998. - 256 с.
9. Законы вавилонского царя Хаммурапи / пер. В.А. Якобсона в частичной обработке А.А. Неми-ровского; коммент. А.А. Немировского [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.hist.msu.ru/ER/ Etext/hammurap.htm (дата обращения: 05.04.2018).
10. Законы Ману / предисл. А. Шапошникова. -М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002. - 496 с.
11. Калинина Е.В. Источники религиозного права: Тора как основной закон древнееврейского государства // История государства и права. - 2011. -№ 16. - С. 35-38.
12. Калинина Е. В. Теория разделения властей: истоки проблемы и ветхозаветное видение системы «сдержек» и «противовесов» // История государства и права. - 2011. - № 15. - С. 22-25.
13. Лафитский В.И. Воскресение права. Часть третья. Книги завета. - М.: Изд-во Тихомирова М.Ю., 2009. - 153 с.
14. Люкимсон П.Е. Моисей. - М.: Молодая гвардия, 2013. - 367 с.
15. Самозванцев А.М. Книга мудреца Яджна-валкьи. - М: Вост. лит., 1994. - 376 с.
16. Шифман И.Ш. Ветхий Завет и его мир: (Ветхий Завет как памятник литературной и общественной мысли Передней Азии). - М.: Политиздат, 1987. - 239 с.
References
1. Barenbojm P. Pervaya Konstituciya Mira. Biblejskie korni nezavisimosti suda: ucheb. posob. -M.: Belye al'vy, 1997. - 144 s.
2. Bespal'ko V.G. Vethozavetnaya istoriya ugolovnogo prava v Pyatiknizhii Moiseya kak novoe napravlenie istoriko-pravovogo i sravnitel'no-pravovogo nauchnogo issledovaniya // Publichnoe i chastnoe pravo. - 2014. - Vyp. III. - S. 63-89.
3. Bespal'ko V.G. Vethozavetnye korni ugolovnogo prava v Pyatiknizhii Moiseya. - SPb.: Izd-vo «YUridicheskij Centr», 2015. - 533 s.
4. Bespal'ko VG. Drevnie predstavleniya o vine v Moiseevom ugolovnom zakonodatel'stve skvoz' prizmu sovremennoj ugolovno-pravovoj doktriny //
Vestnik Akademii General'noj prokuratury Rossijskoj Federacii. - 2015. - № 1. - S. 101-108.
5. Bryuggeman U. Vvedenie v Vethij Zavet. Kanon i hristianskoe voobrazhenie. - M.: Biblejsko-bogoslov. in-t sv. ap. Andreya, 2009. - 584 s.
6. Gagen S. Absolyutnyj ideal pravosudiya v obshchestvennom pravosoznanii ot Drevnego Egipta do pozdnej Vizantii // Arbitrazhnyj i grazhdanskij process. - 2009. - № 11. - S. 2-5; 2010. - № 1. -S. 2-4.
7. Grafskij V.G. Istoriya politicheskih i pravovyh uchenij: uchebnik. - M.: Norma, INFRA-M, 2016. -736 s.
8. Dharmashastra Narady / perev. i komment. A.A. Vigasina i A.M. Samozvanceva; vstup. st. A.A. Vigasina. - M.: Vost. lit., 1998. - 256 s.
9. Zakony vavilonskogo carya Hammurapi / per. V.A. YAkobsona v chastichnoj obrabotke A.A. Nemirovskogo; komment. A.A. Nemirovskogo [EHlektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: www.hist. msu.ru/ER/Etext/hammurap.htm (data obrashcheniya: 05.04.2018).
10. Zakony Manu / predisl. A. SHaposhnikova. -M.: Izd-vo EHKSMO-Press, 2002. - 496 s.
11. Kalinina E.V. Istochniki religioznogo prava: Tora kak osnovnoj zakon drevneevrejskogo gosudarstva // Istoriya gosudarstva i prava. - 2011. -№ 16. - S. 35-38.
12. Kalinina E.V. Teoriya razdeleniya vlastej: istoki problemy i vethozavetnoe videnie sistemy «sderzhek» i «protivovesov» // Istoriya gosudarstva i prava. -2011. - № 15. - S. 22-25.
13. Lafitskij VI. Voskresenie prava. CHast' tret'ya. Knigi zaveta. - M.: Izd-vo Tihomirova M.YU., 2009. -153 s.
14. Lyukimson P.E. Moisej. - M.: Molodaya gvardiya, 2013. - 367 s.
15. Samozvancev A.M. Kniga mudreca YAdzhnavalk'i. - M: Vost. lit., 1994. - 376 s.
16. SHifman I.SH. Vethij Zavet i ego mir: (Vethij Zavet kak pamyatnik literaturnoj i obshchestvennoj mysli Perednej Azii). - M.: Politizdat, 1987. - 239 s.
