47ЮРИДИЧЕСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
ББК 63.3(2)611-36-283.2
И. И. Олейник, О. Ю. Олейник
ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА В ОТНОШЕНИИ ЮРИДИЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ (1917—1920 гг.)
В последние годы значительное внимание в научной литературе стало уделяться вопросам развития юридического образования и подготовки юридических кадров в России, а также судьбам отдельных юристов. Однако изучение различных аспектов истории юридической интеллигенции как отдельной социальнопрофессиональной группы еще не получило достаточного освещения в научных исследованиях. В полной мере это относится и к периоду становления Советского государства. Выявление факторов, определявших взаимоотношения юридической интеллигенции с властью, позволит дополнить имеющиеся в науке представления о содержании общественно-политической жизни и профессиональной деятельности отечественных юристов в переломную революционную эпоху.
© Олейник И. И., Олейник О. Ю., 2013
Олейник Ирина Ивановна — доктор юридических наук, профессор кафедры государственно-правовых и специальных дисциплин Ивановского филиала Владимирского юридического института ФСИН России. oleg195@dsn.ru
Олейник Олег Юрьевич — доктор исторических наук, кандидат юридических наук, профессор, заведующий кафедрой «Связи с общественностью, политология, психология и право» Ивановского государственного энергетического университета. oleg195@dsn.ru
Прежде всего, необходимо кратко остановиться на вопросе терминологии. В ряде работ анализируются сущность, общие признаки и истоки становления юридической профессии, которая определяется при этом не столько личными качествами юристов, сколько особенностями именно юридической деятельности1. При этом юрист вполне обоснованно рассматривается не просто как человек с юридическим образованием, но и как практический деятель в области права. В частности, Е. И. Курлаева отмечает, что если «социальный характер труда юристов детерминирован социально-экономическими отношениями, то функциональный аспект не зависит от конкретно-исторических условий и позволяет говорить о совпадении функций юристов независимо от политического строя, экономических отношений и т. д.». По ее определению, «юрист — это лицо, осуществляющее на профессиональной (постоянной) основе деятельность по обеспечению функционирования механизма правового регулирования, обладающее необходимыми профессионально-юридическими знаниями и навыками»2.
Что касается изучения юристов как интегрированной социально-профессиональной группы применительно к советскому периоду, то пока еще по этой тематике опубликовано не так много специальных работ3. В большинстве случаев она рассматривается не как самостоятельная, а лишь в контексте исследования истории различных правоохранительных органов, либо отдельных профессиональных групп, представляющих юридическую профессию (судей, прокуроров, адвокатов и т. д.).
Еще менее разработанным является понятие «юридическая интеллигенция». Попытка его теоретического обоснования была предпринята почти два десятилетия назад4. В настоящее время возникла потребность в более обстоятельном научном анализе этой категории, поскольку она, на сегодняшний день, уже достаточно широко применяется в научной литературе. В частности, признается, что «на юристов в полной мере распространяется основной признак интеллигенции, позволяющий выделить ее в качестве особого социального слоя: место в общественном разделении труда — профессиональная занятость умственным трудом; ее роль в общественном разделении труда, связанная с выполнением специфических функций управления в производстве и других
сферах общественной жизни»5. Исследователями также отмечается, что юридическая деятельность как род занятий отличает юристов от других основных отрядов интеллигенции, хотя применительно к советскому периоду юристов-практиков принято включать в структуру управленческой интеллигенции, а ученых-правоведов и преподавателей права относить к научнопедагогической интеллигенции6. К этому можно добавить, что адвокаты не входили в указанные группы, но также могут рассматриваться как представители юридической интеллигенции.
Таким образом, понятие «юридическая интеллигенция» имеет интегральный, а не узко институциональный характер, также как и сама родовая категория — «интеллигенция», которая в разные исторические периоды была представлена в различных социальных слоях населения (в том числе, например, в среде государственных служащих, дворянства, религиозных деятелей, военных, предпринимателей и т. д.).
Интеллигент — это не звание, не профессия, не должность. По большому счету, внешне формализованные признаки здесь играют лишь роль своего рода социального маркера, а подлинную сущность каждого интеллигента составляют его особые внутренние качества.
Однако задача специального рассмотрения понятия «юридическая интеллигенция» выходит за рамки данной статьи. Исходя из специфики ее тематики и хронологических границ, авторы будут придерживаться тождественности терминов «юристы» и «юридическая интеллигенция». Это объясняется тем, что в рассматриваемый период юридическая интеллигенция почти исключительно была представлена юристами, получившими профессиональную подготовку до революции, а формирование ее нового поколения еще только начиналось.
Как известно, многие теоретики большевизма и руководители советского государства воспринимали всю дореволюционную интеллигенцию преимущественно как составную часть эксплуататорских классов, «бывших» людей7. Например, Л. Д. Троцкий рассматривал интеллигенцию не только как поставщика буржуазной идеологии, но и как «ударный отряд буржуазии», проявивший особое упорство в борьбе с Советской властью8. Н. И. Бухарин полагал, что «господствующему проле-
тариату» в его политической борьбе за социалистическое общество противостоят, в том числе, и «инженеры, техники, агрономы, зоотехники, врачи, профессора, адвокаты, журналисты, учительство в своем большинстве и т. д.»9. Ю. Ларин утверждал, что именно «рядовая» или «трудовая» интеллигенция наиболее враждебна пролетариату. Верхушка интеллигенции аполитична, т. к. является «более ушедшей в область науки» и потому деловое сотрудничество с ней и возможно, и необходимо. А вот «рядовая» интеллигенция, по его словам, абсолютно «безнадежна» (фактически к ней он причислял каждого, кто до революции получил хотя бы среднее образование)10.
Подобных цитат с различными вариациями негативного восприятия интеллигенции можно привести много. Однако сводить только к ним позицию власти нельзя. Сфера государственной политики определялась не только идеологическими суждениями, но и конкретными практическими задачами. Поэтому язвительная критика в сочетании с дискриминационно-репрессивными действиями была неотъемлемой, но не единственной составной частью политики советского государства по отношению к интеллигенции, в том числе — юридической.
Эта политика была относительно гибкой, что в существенной мере обусловливалось взглядами тех или иных представителей интеллигенции на Советскую власть, а также их востребованностью для нее. Определенную роль играла и степень интеграции тех или иных отрядов интеллигенции в структуру прежнего самодержавного режима. Поэтому юристы в большей степени, чем, скажем, инженеры или учителя, могли ассоциироваться с враждебными для новой власти элементами. Ведь система правосудия и весь правовой строй царской России идеологически и политически для большевиков являлись объектами непримиримой борьбы. Соответственно все те, кто обеспечивал функционирование этой системы, не могли не вызывать у них классовой неприязни, и даже ненависти.
Но такое обобщенное восприятие не следует трактовать упрощенно, поскольку в реальной жизни отношения власти и юридической интеллигенции в первые послереволюционные годы были разноплановыми и не столь однозначными. Это можно проиллюстрировать на примере решения вопроса о ли-
шении избирательных прав. Согласно ст. 65 Конституции РСФСР 1918 г., в категорию «лишенцев» входили: граждане, жившие на нетрудовые доходы и использовавшие наемный труд с целью извлечения прибыли; частные торговцы, торговые и коммерческие посредники; монахи и духовные служители церквей и религиозных культов; служащие и агенты бывших органов полиции, жандармерии, охранных отделений. Из данного перечня следует, что бывшие судьи, прокуроры, следователи и адвокаты только по принципу своей профессиональной принадлежности избирательных прав не лишались.
Уместно также вспомнить, что многие руководители большевиков имели юридическое образование и в свое время профессионально занимались юридической деятельностью. Большое число юристов было привлечено в высшие и центральные органы управления Советского государства, в том числе — в Наркомат юстиции РСФСР (первые наркомы и члены коллегии наркомата имели высшее юридическое образование).
Кроме того, сама прежняя система подготовки юристов не сразу была демонтирована новой властью11. Например, в отчете МГУ указывалось: «...весь 1918 год прошел для юридического факультета все еще в обстановке дореволюционного уклада... Влияние революции не отразилось за эти годы сколько-нибудь существенно ни на составе профессуры, ни на учебных планах факультета... Большинство студенчества, все еще рекрутировавшегося из непролетарских слоев населения, шло за буржуазной профессурой»12.
Зачисление учащихся в университеты, как вновь созданные, так и существовавшие ранее, производилось на основании декрета СНК РСФСР от 2 августа 1918 г. «О правилах приема в высшие учебные заведения» и постановления СНК РСФСР «О преимущественном приеме в высшие учебные заведения представителей пролетариата и беднейшего крестьянства», которые были написаны лично В. И. Лениным. В первом из них устанавливалось, что обучение должно быть только бесплатным и «каждое лицо, независимо от гражданства и пола, достигшее 16 лет, может вступить в число слушателей любого высшего учебного заведения без представления диплома, аттестата или свидетельства об окончании средней или какой-либо школы»13. В постановлении же Нарком-
просу РСФСР поручалось принять меры, обеспечивающие возможность учиться для всех желающих, и, прежде всего, «безусловно должны быть приняты лица из среды пролетариата и беднейшего крестьянства, которым будут предоставлены в широком размере стипендии»14. Но несмотря на это, большинство студентов в первые годы советской власти по своему происхождению были выходцами из непролетарских слоев населения15.
Нарком просвещения А. В. Луначарский писал по этому поводу: «В первый момент в деле высшего образования мы придерживались идеи свободного вступления в высшие учебные заведения для всех, кто хочет учиться. При этом в декрете по этому поводу не было даже сказано, что слушатель должен быть грамотен. Дело, однако, заключалось в том, что, открыв пролетариату путь к университету, но не подготовив его, мы тем самым поступали как лиса, приглашающая аиста поесть из плоской тарелки. Когда мы увидели свою ошибку, то сначала устроили коллоквиумы для установления уровня развития принимаемых. Явно неподготовленные лица принимались на подготовительные курсы. Потом мы стали заменять эти курсы рабочими факультетами»16 (рабфаки были учреждены на основании постановления Нарком-проса РСФСР «Об организации рабочих факультетов при университетах» от 11 сентября 1919 г.)17.
Постановлением Наркомпроса РСФСР № 859 от 12 февраля 1918 г. было принято решение об упразднении юридических факультетов российских университетов, а соответствующие кафедры были отнесены к историко-филологическим факультетам университетов на период до организации факультетов общественных наук. Как считает Л. Г. Берлявский, это стало серьезным ударом по отечественному юридическому образованию18.
Однако здесь не следует забывать, что параллельно с этим увеличивалось число университетов. 30 января 1919 г. Совнарком РСФСР принимает декрет об открытии новых университетов на территории республики. Сроком их открытия следовало считать день первой годовщины Октябрьской революции — 7 ноября 1918 г.19 В соответствии с данным декретом были основаны университеты в Нижнем Новгороде, Воронеже, Днепропетровске, Иркутске, Ереване, Тбилиси, Баку, а в 1920 г. — в Екатеринбурге, Ташкенте, Харькове.
1 октября 1918 г. был обнародован декрет СНК РСФСР «О некоторых изменениях в составе и устройстве государственных ученых и высших учебных заведений», по которому профессора и преподаватели, проработавшие в данном вузе более 10 лет или имеющие более 15 лет общего педагогического стажа, должны были пройти конкурс20. В процессе конкурсного отбора, проводившегося со всей строгостью «революционного правосознания», предполагалось, что старый профессорско-преподавательский состав будет устранен. Но его радикального обновления не произошло21.
3 марта 1919 г. Наркомпросом РСФСР было принято постановление «О факультетах общественных наук» и утверждено соответствующее положение о них, согласно которому взамен юридических факультетов и исторических отделений историкофилологических факультетов университетов создавались факультеты общественных наук (просуществовали до 1924 г.)22. Они имели три отделения: 1) юридико-политическое, 2) экономическое и 3) историческое. На юридико-политическом отделении должны были читаться курсы: история права и государства, эволюция политической и юридической мысли, публичное право советской республики, социальное право, криминальная социология и политика, рабочее право и социальная политика, история международных отношений и международное право и т. д.23 На факультеты общественных наук прием производился по командировкам партийных и советских организаций. Однако занятия там вели преимущественно представители буржуазной юридической школы, что порождало к ним негативное отношение слушателей.
Но основная масса работников правоохранительных органов правовые знания получала через краткосрочные юридические курсы, которые имели ведомственную принадлежность к Наркомюсту или НКВД, а в 20-е гг. входили в систему Нарком-проса РСФСР24.
Политика Советского государства в отношении юридической интеллигенции определялась, в том числе, и исходя из позиции самих ее представителей к новой власти. Первоначально она носила конфронтационный характер.
Как отмечает Ю. Хаски, «в первые недели большевистского правления представители всех юридических профессий в России: судьи, адвокаты, юристы — государственные служащие — выступили единым фронтом против нового режима, отказываясь служить новой правовой системе»25. По свидетельству Д. И. Курского, в Москве «не нашлось ни одного судьи, который стал бы продолжать работу после издания первого декрета о суде и сделанного им предложения»26. Подобные примеры были характерны и для других регионов страны.
Примечательно, что служащие, отказывавшиеся выполнять распоряжения новой власти, рассматривались ею не только как саботажники. Поскольку такая позиция грозила парализовать управление, осуществлявшееся народом, взявшим власть в свои руки, к ним впервые было употреблено понятие «враг народа». Уже в приказе ВРК от 26 ноября (9 декабря) 1917 г. отмечалось: «Чиновники государственных и общественных учреждений, саботирующие работу в важнейших отраслях народной жизни, объявляются врагами народа»27. В дальнейшем многие представители юридической интеллигенции открыто поддержали действия антибольшевистских сил в условиях разгоравшейся гражданской войны. Но значительное их число встало и на путь сотрудничества с большевиками.
Как показывает Т. М. Смирнова, часть интеллигенции, выражаясь словами современников, «поддалась демагогическому соблазну» большевистских лозунгов. Многие пошли на сотрудничество из патриотических соображений. Другая часть, прежде отторгавшая новую власть, но не эмигрировавшая и оставшаяся в России, вместо противостояния существующему режиму вынуждена была как-то «адаптироваться» к новым реалиям и идти на службу к большевикам по сугубо материальным причинам — чтобы прокормиться и содержать семью28.
Можно согласиться с О. В. Золотаревым, что в первые послереволюционные годы происходило расслоение старой интеллигенции на тех специалистов, которые продолжали работать по своей профессии, и тех, «актуальность которых была потеряна при смене общественного строя»29. Юристы в массе своей изначально оказались во второй категории. Так, по данным Ю. Хаски, из советской России эмигрировали от 1500 до 2000 присяжных
поверенных, т. е. приблизительно 15 % от общего числа адвокатов. Многие погибли в годы революционного террора, умерли от голода и болезней в период Гражданской войны. Из оставшихся присяжных поверенных и их помощников, а также частных поверенных на различных должностях в местных отделах юстиции работали около 540 человек; 175 стали судьями, еще большее число устроились юрисконсультами на предприятия и в государственные учреждения. Основная же масса дореволюционных адвокатов занималась частной практикой, попав в разряд «подпольных адвокатов»30. Подавляющая часть бывших судей, прокуроров и следователей также не могла работать по своей прежней профессии. Но они, наряду с бывшими чиновниками, офицерами, дворянами и т. д., пополняли ряды советских служащих в различных государственных и хозяйственных структурах.
Другим важным фактором, влиявшим на политику советского государства в отношении юридической интеллигенции, стало понимание большевистским руководством роли права и правосудия в революционную эпоху.
Как известно, среди советских руководителей изначально было распространено мнение о том, что в государстве диктатуры пролетариата юстиция должна основываться на идеологических, а не юридических принципах. Так, А. В. Луначарский в своей статье, помещенной в «Правде» 1 декабря 1917 г., указывал, что рожденный революцией новый тип права, основанный на «интуиции народа», требует появления нового типа судей. Они должны быть носителями не юридических знаний, а коммунистических идей31.
Вместе с тем, следует отметить не совсем однозначное отношение руководства Народного комиссариата юстиции (НКЮ) к возможности использования специалистов, получивших юридическое образование до революции. Так, П. И. Стучка, возглавлявший наркомат до августа 1918 г., при проведении кадровой политики исходил из того, что для его ведомства «нужны не столько юристы, сколько коммунисты»32. Пришедший ему на смену Д. И. Курский, наоборот, подчеркивал настоятельную необходимость юридического образования для работников юсти-ции33. Схожий подход проявлялся и со стороны руководителей других наркоматов. Например, 5 февраля 1919 г. нарком внут-
ренних дел Г. И. Петровский разослал в губернские отделы юстиции (НКВД тогда ведал местным управлением) телеграмму следующего содержания: «С мест поступают сведения об увольнении со службы без разбора всех чиновников старого правительства, не считаясь с той пользой, какую они могли бы принести делу. НКВД предлагает огульно старых чиновников со службы не увольнять. Прежние слуги старого режима Советской России не опасны. Не давая им ответственных постов. желательно оставлять их на службе»34.
Таким образом, проблему отношения новой власти к юридической интеллигенции нельзя рассматривать только в плоскости политики дискриминации и конфронтации.
Позиция местных властей в решении вопроса о привлечении юристов к работе в органах юстиции во многом определялась региональной спецификой, степенью влияния на органы управления представителей других партий, состоянием преступности, возможностями финансирования новых органов и учреждений юстиции, численностью кадров, которым можно было бы поручить деятельность в данной сфере, и т. д.
Например, в Иваново-Вознесенске с целью привлечения к судебному строительству профессиональных юристов с февраля 1918 г. стали проводиться заседания юридической коллегии с участием представителей советских учреждений. С марта 1918 г. она стала функционировать при новом органе — губернском комиссариате юстиции. В состав Иваново-Вознесенского окружного суда, образованного в сентябре 1918 г., были включены только лица с высшим юридическим образованием и большим опытом судебной работы35. Подобный подход существовал и в других регионах. Но именно он повлек упразднение в ноябре 1918 г. окружных судов. Причиной их несостоятельности Наркомюст РСФСР назвал громоздкий процесс рассмотрения дел, а также действие их членов «в духе буржуазного права» и сопротивление вынесению приговоров и решений, основанных на декретах Советской власти36. Другими словами, для квалифицированных юристов, которыми были укомплектованы окружные суды, принципы упрощенного советского судопроизводства оказались неприемлемыми.
Разгоревшаяся Гражданская война была еще одним фактором, существенным образом повлиявшим на государственную политику в отношении юридической интеллигенции. Многие руководители органов юстиции, как на местах, так и в центральном аппарате, проявляли негативное отношение к старым специалистам как представителям враждебного класса.
Так, заведующий Иваново-Вознесенским губернским отделом юстиции Д. И. Шорохов, выступая 20 декабря 1918 г. на заседании губисполкома, подчеркивал, что пролетарский суд «без помощи ученых-юристов справляется со своей работой» и все судейские должности в губернии замещены исключительно рабо-чими37. Председатель Ярославского Совета народных судей
В. М. Державин, выступая 28 декабря 1918 г. на губернском съезде народных судей, заявил: «В народном суде не должно быть места старым профессионалам-юристам, знающим статьи отживших законов, но не понимающим правды народной, не знающим, что значит: “по совести”, а не по букве закона. Нам нужен и у нас должен быть суд Правды Народной»38. В отчете о деятельности Владимирского губернского отдела юстиции за 1919 г. прямо указывалось: «Новое судоустройство отличается необыкновенной простотой, и опыт показал, что для народных судей вовсе не требуется глубоких юридических познаний, требуется одно лишь общее ознакомление с законодательством Советской власти и глубокая преданность рабоче-крестьянскому делу»39.
В докладе руководству НКЮ РСФСР в 1920 г. заведующего юридическим отделом Сибирского ревкома А. Г. Гойхбарга (окончившего, кстати, юридический факультет Петербургского университета и работавшего там до революции приват-доцентом) сообщалось: «Личный состав отделов юстиции, совнарсудов и карательных учреждений в общем и целом нельзя назвать удовлетворительным... Повсюду немало юристов старого типа, далеко не приспособленных и не приспосабливающихся к новому советскому строительству юстиции»40.
В июне 1920 г. на III съезде деятелей советской юстиции один из делегатов, А. С. Лисицын, в своем выступлении заявлял: «У нас не будет профессиональных судей. Суд должен быть коммунистическим по своему содержанию и по своей работе». Лучшей же подготовкой для юридической работы, по его мнению,
призвано быть не правовое образование, а чтение «Азбуки коммунизма» Н. И. Бухарина41.
Тем не менее, практика показывала, что привлечение профессиональных юристов способно было значительно повысить эффективность работы органов и учреждений юстиции. Например, обследование Тульской губернии показало, что до конца августа 1918 г. здесь в «деле юстиции царили хаос и беспорядки», пока не были привлечены работники с юридической подготов-кой42. Состоявшийся в октябре 1918 г. 2-й съезд судебных работников Иваново-Вознесенской губернии в своем постановлении признал, что малограмотные члены следственных комиссий часто оказывались просто неспособными проводить расследование преступлений. Поэтому в следственные комиссии было рекомендовано избирать людей с юридическим образованием43.
При этом следует заметить, что многие представители юридической интеллигенции, работая в органах юстиции, даже в сложных условиях Гражданской войны в своей деятельности стремились добросовестно и ответственно относиться к своим решениям. Это воплощалось не только в их компетентности, но и в гуманности. Например, как следует из официальной статистики, в тех ревтрибуналах, где судьи имели высшее образование (хотя таковых было лишь 4 %), доля обвинительных приговоров была намного ниже, а меры наказания менее суровы44.
Привлечение юристов к работе в органах юстиции предлагалось осуществлять, в том числе, и принудительным образом — в порядке трудовой повинности45.
Так, еще весной 1918 г. нарком юстиции П. И. Стучка выступил с идеей всеобщей трудовой повинности для адвокатов46.
16 июля 1918 г. заведующий отделом юстиции Иваново-Вознесенского горсовета Д. И. Шорохов предложил привлечь к деятельности в органах юстиции «принудительным образом лиц из интеллигенции, намечаемых персонально, путем постановления о трудовой повинности»47. Совнарком Туркестанской АССР телеграфным распоряжением от 7 июня 1919 г. дал указание провести в недельный срок регистрацию всех частных присяжных поверенных, мировых судей, судебных следователей, членов окружных судов, палат и прокурорского надзора, бывших военных судей, следователей, а равно всех остальных лиц с юридическим
образованием для их трудовой мобилизации48. В июле 1919 г. Ярославский губернский отдел юстиции также принял решение о регистрации всех юристов, проживавших в губернии, с целью рассмотрения возможности привлечения их к работе49.
Как известно, в 1920 г., когда были разгромлены основные силы белогвардейцев, в социально-экономической политике советского руководства была предпринята попытка реализации концепции милитаризации труда, создания трудовых армий и военного принуждения в деле поднятия хозяйства на основе трудовых мобилизаций. Согласно декрету СНК РСФСР от
29 января 1920 г. «О порядке всеобщей трудовой повинности», всё трудоспособное население, независимо от постоянной работы, дополнительно привлекалось к выполнению различных трудовых заданий.
В русле этой политики, 11 мая 1920 г. СНК РСФСР утвердил постановление «О регистрации лиц с высшим юридическим образованием»50. В нем ставилась задача обязательного учета и принудительной мобилизации (в порядке трудовой повинности) в органы юстиции юристов, до революции работавших в судебных учреждениях и адвокатуре. Закон предусматривал «изъятие взятых на учет» юристов из РККА, хозяйственных и исполнительных органов. Распределению не подлежали юристы, занимавшие посты уездных и губернских продовольственных комиссаров или состоявшие членами губернских продовольственных коллегий. Предполагалось, что «ходатайства об оставлении юристов, служащих в центральных учреждениях на занимаемых ими постах, направляются в Отдел учета и распределения рабочей силы Наркомата труда», который рассматривал их с участием представителей НКЮ и заинтересованного учреждения. Ответственные руководители предприятий и учреждений, виновные в «несообщении сведений», подлежали суду «за укрывательство дезертиров».
Мобилизация коснулась даже осужденных специалистов. По свидетельству источников, на местах в тот период иногда принимались решения о привлечении на техническую (в основном делопроизводственную) работу лиц с юридическим образованием, находившихся в местах лишения свободы, в том числе и бывших белогвардейцев, деятелей буржуазных партий и т. д. В
этом отношении А. И. Семенов приводит следующий наглядный пример. Вынесенный в 1920 г. приговор Челябинского губрев-трибунала по делу бывшего лидера местной организации партии кадетов Е. И. Снежкова гласил: «...за тяжкие преступления, виновный подлежит высшей мере наказания, но, принимая во внимание, что проступок совершен был до Октябрьской революции, суд приговаривает его к 20 годам принудительных работ с лишением свободы; далее принимая во внимание, что проступок совершен до амнистии 2 годовщины Октябрьской революции, суд революционной совести приговор смягчает до 10 лет». Однако вскоре после этого Е. И. Снежков, имевший высшее юридическое образование, уже работал в губернском отделе юстиции51.
В ряде регионов мобилизации давали определенные результаты. По крайней мере, информация об этом содержалась в некоторых отчетах, поступавших с мест в Наркомюст РСФСР. Например, докладывалось, что уже летом 1920 г. на Кубани все работавшие следователи имели юридическую подготовку52. Но подобные сообщения были, скорее, исключением. Чаще же осуществление предписанной мобилизации юристов сталкивалось со значительными трудностями.
Так, 26 мая 1920 г. заведующий Иваново-Вознесенским губюстом в письме, разосланном председателям бюро уездных совещаний народных судей, рекомендовал привлекать юристов к работе «по принципу добровольного согласия их, предупредив, что в случае отказа от добровольного занятия они будут привлекаться в порядке трудовой повинности»53. Однако нетрудоустроенных юристов практически не было. Вследствие этого при проведении их мобилизации в аппарат судебных учреждений губернии, губюст столкнулся с непреодолимым сопротивлением исполкомов, которые «прилагали все усилия к удержанию юристов у себя, несмотря на то что таковые работают далеко не по специальности»54.
В Тамбовской губернии мобилизованных специалистов не хватило даже для замещения вакантных должностей по ведомству юстиции, не говоря уже о замене ими малоподготовленных людей55. Губюст Томской губернии в письме в НКЮ РСФСР сообщал о проведении «двух неудачных мобилизаций юристов», сорвавшихся по причине того, что имевшимися квалифи-
цированными специалистами дорожили исполкомы и хозяйственные учреждения56. В начале декабря 1920 г. на Алтайском губернском съезде народных судей и следователей также было признано, что мобилизация юристов не дала необходимого эффекта, поскольку большинство из них оказались служащими «в забронированных учреждениях и извлечь их оттуда представилось невозможным»57.
Юристы, как правило, и сами не стремились менять прежнюю службу ввиду того, что материальное положение сотрудников органов юстиции было тогда менее выгодным, чем работников сферы торговли, промышленности, транспорта и т. д., не говоря уже о партийно-советском аппарате.
Таким образом, предпринятая в 1920 г. попытка массового привлечения квалифицированных юристов в подведомственные Наркомюсту РСФСР учреждения оказалась сопряжена со значительными организационными проблемами и не дала ожидаемых результатов. Главная причина этого заключалась не столько в классовом отторжении старых кадров и их «политической неблагонадежности», сколько в слабой привлекательности работы в органах юстиции по сравнению с другими управленческими и хозяйственными структурами на местах, где юристы также были весьма востребованными.
Руководители советского государства признавали, что без знаний и навыков буржуазных специалистов было невозможно решать управленческие задачи. По замечанию С. А. Красильникова, не обладая достаточным опытом для принятия и реализации управленческих решений, номенклатура не могла обойтись без специалистов, составлявших управленческую «периферию»58.
Поэтому при негативном, в целом, отношении к старой интеллигенции, новая власть испытывала потребность в большом числе профессионалов, в том числе и обладающих юридическими знаниями, для организации государственной, общественной и хозяйственной жизни. Данная потребность усиливалась тем обстоятельством, что в условиях Гражданской войны отсутствовали необходимые возможности для качественного воспроизводства юридических кадров.
Таким образом, со стороны партийно-советского руководства проявлялось достаточно прагматичное отношение к «ста-
рым» кадрам юристов. Однако им отводилась роль «обслуживающего персонала», который призван был заниматься лишь исполнительским трудом в сфере управления, в том числе и организационно-технически обеспечивая функционирование различных юридических институтов.
С окончанием Гражданской войны и высвобождением значительных кадровых ресурсов за счет демобилизации была сделана ставка на быстрый количественный рост специалистов нового призыва — так называемых «назначенцев» и «выдвиженцев». Однако данный процесс, как справедливо отмечено С. А. Кра-сильниковым59, сопровождался не только снижением профессионально-квалификационного уровня нового поколения специалистов в сравнении с получившими дореволюционное образование. Шло изменение мотивации интеллектуального труда, где ведущее ранее положение профессиональной этики стало заменяться политико-идеологическими ценностями.
Исходя из классовых приоритетов, «большевистские лидеры полагали, что исключительно рабоче-крестьянская интеллигенция в скором будущем может стать их надежной опорой»60. Соответственно, и социально чуждых юристов предполагалось заменить на подлинных борцов за новый строй, на «легионеров советского права», как позднее охарактеризует их А. Я. Вышинский. Примечательно, что термин «юристы» к ним не применялся, поскольку он ассоциировался с буржуазной юриспруденцией. В качестве обобщающих понятий обычно использовались словосочетания «судебные деятели», «работники юстиции», «юридические кадры». При этом главным критерием для их профессиональной деятельности определялось не наличие юридического образования, а «пролетарское правосознание» и «классовое чутье».
Поэтому не случайно, уже при осуществлении судебной реформы в 1922—1923 гг., руководство Наркомюста РСФСР развернуло кампанию по ужесточению классового отбора в ряды советской юстиции и отсечению от «здорового тела» пролетарского правосудия «белогвардейского элемента»61. Однако набранные после этой «чистки» новые работники судебно-следственных органов в подавляющем большинстве своего предназначения не оправдывали, и не случайно, как свидетельствуют документы, уровень их сменяемости был крайне высоким. Основной
причиной этого, по замечанию В. А. Букова62, являлась их неспособность в силу общей малограмотности и отсутствия элементарной профессиональной подготовки к работе у «станка пролетарского правосудия».
В заключение можно сделать вывод, что на протяжении рассматриваемого периода политика советского государства в отношении юридической интеллигенции определялась, прежде всего, восприятием ее представителей как социально и идейно чуждых для интересов пролетариата носителей буржуазно-индивидуалистических, а не коллективистских ценностей. Конечно, это не касалось многих из тех членов руководящего состава большевистской партии, которые имели высшее юридическое образование и даже опыт соответствующей практики до 1917 г., но являлись, прежде всего, профессиональными революционерами.
В целом, привлечение специалистов в области права к работе в советских учреждениях было во многом вынужденной для обеих сторон своеобразной формой «пособничества» друг другу, или сотрудничеством «поневоле». При этом юристы были востребованы, преимущественно, лишь в качестве персонала, обслуживающего своим исполнительским трудом сферу управления, включая обеспечение функционирования юридических учреждений. В органах юстиции им обычно доверялись должности консультантов, секретарей, следователей, на которых необходимы были знания и навыки делопроизводственной и процессуальной рутины, но которые не были связаны с принятием решений.
Новой властью юридическая интеллигенция воспринималась как «осколок прошлого» и временная вынужденная замена будущих юридических кадров из рабоче-крестьянской среды, массовому формированию которых препятствовали реалии Гражданской войны. При этом ни о какой преемственности профессиональных традиций, знаний, опыта тогда речи не велось.
В советской России произошло крушение всего прежнего юридического миропорядка. В результате, юридическая интеллигенция не просто утратила привычную среду профессиональной деятельности, но и свой статус, перестав быть субъектом прежних трудовых и творческих функций, участником формирования и транслятором правосознания. В новой социально-политической реальности ее богатейшее наследие и опыт воспринимались вла-
стью с классовых позиций как продукт буржуазной юриспруденции, перестав быть достоянием правовой науки и правовой практики в государстве диктатуры пролетариата. Этому государству предстояло создавать свою собственную правовую систему и правовую науку. Однако, как показала дальнейшая история, заметную роль в данном процессе сыграли и некоторые представители дореволюционной юридической интеллигенции.
Примечания
1 См., напр.: Карташов В. Н. Юридическая деятельность: понятие, структура, ценность. Саратов, 1989 ; Соколов Н. Я. Юридическая профессия: понятие, сущность и содержание // Государство и право. 2004. № 9. С. 22—30 ; Полякова Т. А., Ширшов С. Р. Исторические истоки юридической профессии и роль юристов в формировании правового государства // Вестник Владимир. юрид. ин-та. 2008. № 4 (9). С. 6—10 ; Акишин М. О. У истоков юридической профессии в России : военные аудиторы Петра Великого // Ленинградский юрид. журн. 2009. № 2 (16). С. 117—131 ; Шмыков В. И. Социально-профессиональные особенности деятельности юристов (аспект жизнедеятельности) // Пермский конгресс ученых-юристов : тез. докл. Междунар. науч.-практ. конф., 22 октября 2010 г. Пермь, 2010. С. 77—81.
2 Курлаева Е. И. Юридическое образование и формирование профессионального сознания юристов : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2005. С. 15, 16.
3 Олейник И. И. Некоторые аспекты изучения юристов как социальнопрофессиональной группы // Российская интеллигенция в отечественной и зарубежной историографии : тез. докл. межгос. науч.-теорет. конф. Иваново, 1995. Т. 2. С. 432—433 ; Олейник И. И. «Легионеры советского права» : кадры органов юстиции Верхне-Волжского региона в 1929— 1936 гг. : (историко-правовое исследование). Иваново, 2003 ; Колоскова И. Ю., Соколов Н. Я. Юристы как социально-профессиональная группа (Советский период) // Государство и право. 2003. № 10. С. 63—70.
4 Олейник И. И., Олейник О. Ю. О понятии «юридическая интеллигенция» : (методологический и историографический аспекты изучения юристов как социально-профессиональной группы) // Проблемы методологии истории интеллигенции : поиск новых подходов : межвуз. сб. науч. тр. Иваново, 1995. С. 72—83.
5 Колоскова И. Ю., Соколов Н. Я. Указ. соч. С. 64.
6 Там же.
7 Подробнее об этом см.: Смирнова Т. М. «Бывшие люди» Советской России : стратегии выживания и пути интеграции, 1917—1936 годы. М., 2003.
8 Троцкий Л. Д. Терроризм и коммунизм. Пг., 1920. С. 109—110.
9 Бухарин Н. И. Экономика переходного периода // Бухарин Н. И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 163.
10 Ларин Ю. Частный капитал в СССР // Антология экономической классики. М., 1993. Т. 2. С. 13, 443.
11 См. подробнее: Олейник И. И., Олейник О. Ю. Становление системы подготовки юридических кадров в Советской России // Вестник ИГЭУ. 2005. Вып. 2. С. 89—100.
12 Цит. по: ШебановА. Ф. Юридические высшие учебные заведения. М., 1963. С. 36.
13 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства РСФСР (далее — СУ РСФСР). М., 1918. № 57. Ст. 632. См. также: Декрет СНК РСФСР от 2 августа 1918 г. «О правилах приема в высшие учебные заведения Российской Советской Федеративной Социалистической Республики» // Декреты Советской власти. М., 1964. Т. 3. С. 141.
14 Постановление СНК РСФСР от 2 августа 1918 г. «О преимущественном приеме в высшие учебные заведения представителей пролетариата и беднейшего крестьянства» // Декреты Советской власти. Т. 3. С. 137—138.
15 Ганин В. В. Государственная политика в области подготовки юридических кадров России (конец XIX—ХХ вв.) : дис. ... д-ра ист. наук. М., 2003. С. 236.
16 Луначарский А. В. Из доклада на УШ сессии ВЦИК (26 сентября 1920 г.) // А. В. Луначарский о народном образовании. М., 1958. С. 132.
17 СУ РСФСР. 1919. № 45. Ст. 443.
18 Берлявский Л. Г. Кризисный период развития отечественного юридического образования, 1917—1920 гг. // Юридическое образование и наука. 2010. № 4. С. 17—20.
19 СУ РСФСР. 1919. № 2. Ст. 20.
20 Там же. 1918. № 72. Ст. 789.
21 Чанбарисов Ш. Х. Формирование советской университетской системы (1917—1938 гг.). Уфа, 1973. С. 344.
22 См. подробнее: Берлявский Л. Г. Возрождение отечественного юридического образования в 20-е — начале 30-х годов XX века // Юридическое образование и наука. 2012. № 3. С. 22—25.
23 Очерки по истории юридических научных учреждений в СССР. М., 1976. С. 37.
24 См. подробнее: Олейник И. И. Организация и результаты юридической подготовки работников правоохранительных органов в Советском государстве (1917—1941 гг.) // Вестник Владимир. юрид. ин-та. 2008. № 2 (7). С. 259—265.
25 Хаски Ю. Российские адвокаты и советское государство : происхождение и развитие советской адвокатуры, 1917—1939. М., 1993. С. 35.
26 Курский Д. И. Из деятельности Московского комиссариата по судебному ведомству // Советская юстиция. 1932. № 33. С. 29.
27 Из истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (1917—1921 гг.) : сб. док. / под ред. Н. Полякова. М., 1958. С. 79.
28 Смирнова Т. М. «Бывшие люди» в социальной структуре и повседневной жизни советского общества (1917—1936 гг.) : автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М., 2010. С. 32.
29 Золотарев О. В. Интеллигенция: советские годы // Интеллигенция и мир. 2012. № 4. С. 47.
30 Хаски Ю. Указ. соч. С. 63.
31 Луначарский А. В. Революция и суд // Кутафин О. Е., Лебедев В. М., Се-мигин Г. Ю. Судебная власть в России : история, документы : в 6 т. М., 2003. Т. 5. С. 154—156.
32 Стучка П. И. Марксистское понимание права // Стучка П. И. Избранные работы по марксистско-ленинской теории права. Рига, 1964. С. 290.
33 Курский Д. И. Отчет Отдела судоустройства Народного комиссариата юстиции за апрель — июнь 1918 г. // Курский Д. И. Избранные речи и статьи. М., 1948. С. 31.
34 Государственный архив Ярославской области (далее — ГАЯО). Ф. Р-1947. Оп. 1. Д. 25. Л. 1.
35 Государственный архив Ивановской области (далее — ГАИО). Ф. Р-98. Оп. 1. Д. 1. Л. 45.
36 Материалы Народного комиссариата юстиции РСФСР. М., 1918.
Вып. 6. С. 18.
37 ГАИО. Ф. Р-33. Оп. 1. Д. 50. Л. 2.
38 ГАЯО. Ф. Р-64. Оп. 1. Д. 1. Л. 2 об.
39 Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 353. Оп. 3. Д. 57. Л. 3.
40 Там же. Ф. А-353. Оп. 4. Д. 184. Л. 6.
41 См.: Протоколы III Всероссийского съезда деятелей советской юстиции //
Материалы Народного комиссариата юстиции РСФСР. М., 1921.
Вып. 11/12. С. 13.
42 ГАРФ. Ф. 393. Оп. 2. Д. 3. Л. 61.
43 ГАИО. Ф.-Р98. Оп. 1. Д. 2. Л. 11—15.
44 Тарновский Е. Личный состав и репрессия ревтрибуналов // Еженедельник советской юстиции. 1922. № 11. С. 6.
45 ГАИО. Ф. Р-98. Оп. 1. Д. 1. Л. 36 об.
46 См.: ХаскиЮ. Указ. соч. С. 48.
47 ГАИО. Ф. Р-98. Оп. 1. Д. 1. Л. 36 об.
48 Супатаев А., Тайгин Ф. П. Создание и развитие советского суда в Киргизии (1917—1969 гг.). Фрунзе, 1971. С. 47.
49 ГАЯО. Ф. Р-1947. Оп. 1. Д. 25. Л. 12.
50 СУ РСФСР. 1920. № 47. Ст. 211.
51 Семенов А. И. Правоохранительные органы на Южном Урале в годы революции и гражданской войны : дис. ... канд. ист. наук. Челябинск, 2002.
С. 83.
52 ГАРФ. Ф. А-353. Оп. 4. Д. 73. Л. 9.
53 ГАИО. Ф. Р-98. Оп. 1. Д. 139. Л. 27.
54 ГАИО. Ф. П-2. Оп. 3. Д. 162. Л. 57.
55 ГАРФ. Ф. А-353. Оп. 5. Д. 56. Л. 4.
56 Там же. Д. 58. Л. 1.
57 Алтайская юстиция : сб. док. по истории органов юстиции Алтай. края. Барнаул, 2001. С. 56.
58 Красильников С. А. Шахтинский процесс как социально-политический заказ // Гуманитарные науки в Сибири. 2009. № 2. С. 72.
59 Красильников С. А. Социально-политическое развитие интеллигенции Сибири в 1917 — середине 1930-х гг. : дис. в форме науч. докл. ... д-ра ист. наук. Новосибирск, 1995.
60 Золотарев О. В. Указ. соч. С. 48.
61 Зенкевич В. Итоги работы по проверке и чистке личного состава в органах юстиции // Еженедельник советской юстиции. 1923. № 17. С. 396.
62 Буков В. А. От российского суда присяжных к пролетарскому правосудию. М., 1997. С. 410.
