Политика Польши в отношении государств Восточной Европы - эволюция концепции Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

С. ДЕМБСКИЙ

ПОЛИТИКА ПОЛЬШИ В ОТНОШЕНИИ ГОСУДАРСТВ ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ - ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПЦИИ

В дискуссиях, касающихся внешней политики Польши в отношении государств Восточной Европы, функционирует немало мифов, понятийных клише и интерпретационных схем, которые появились под влиянием прежних условий и прежней политической реальности, часто их источники находятся в далеком прошлом. Многие из этих мифов и схем сильно институциализированы по причине частоты использования в разного рода дискуссиях или в результате появления в документах и заявлениях органов польского государства. А любые институты отличаются тем, что не поспевают за меняющейся действительностью, отчуждаются, создавая собственный виртуальный мир. Существование мифов, институционализированных в форме имеющих долгую традицию терминов, серьезно затрудняет анализ польской внешней политики в отношении го -сударств Восточной Европы. Здесь нет места размышлениям обо всех подобного рода терминах-институтах, затемняющих картину мира, но понятие «польская восточная политика», безусловно, нуждается в демистификации.

Я решил представить эволюцию польских концепций политики в отношении государств Восточной Европы по отчетам министров иностранных дел Сейму. Согласно ст. 146 Конституции Республики Польша (РП) внешней политикой государства занимается Совет министров, он также «осуществляет общее руководство в области отношений с другими государствами и международными организациями». Президент РП согласно ст. 126 Конституции является высшим представителем Республики, и в сфере внешней политики «действует совместно с Председателем Совета министров и

соответствующим министром» (ст. 133). Согласно же ст. 95 Конституции «Сейм осуществляет контроль за деятельностью Совета министров». По этой причине отчеты, представляемые Сейму министрами иностранных дел о программе правительства в области внешней политики, имеют в Польше фундаментальное значение для определения этой политики.

Дезинтеграция «Востока» и польской восточной политики

Одним из понятий, обладающих статусом термина-института, является понятие «восточная политика». По его поводу постоянно идут оживленные споры, выдвигаются разного рода мнения и постулаты, предлагаются новые стратегии. Тем временем уже много лет Польша не формулирует и не ведет восточной политики в узком смысле слова. Данный термин не соответствует действительности и принадлежит к категории терминов литературных или исторических, является интеллектуальным реликтом. Не существует общего знаменателя, к которому можно было бы свести политику Польши в отношении всех стран Восточной Европы, а лишь при этом условии термин «восточная политика» возможно обосновать. Данное понятие используется в Польше в дискуссиях о совершенно разных типах политики, которые проводит страна в отношении государств Восточной Европы. Это не способствует точному анализу явления и не облегчает реализацию польских интересов во взаимоотношениях с другими странами - членами ЕС и НАТО, которые также интересуются данным регионом.

В прошлом «восточная политика» действительно формулировалась и проводилась польским государством. Это было в те годы, когда единственным восточным соседом Польши была Россия, а затем Советский Союз, и все действия государства в отношении Восточной Европы определялись политикой в отношении России/СССР и состоянием отношений с этим соседом. Именно «белая» и «красная» Россия, а позднее Советский Союз создавали общий знаменатель политических действий польского государства на территории Восточной Европы. В 1918-1945 гг. сформировались принципиальные черты польского мышления в категориях «восточной политики». Его традиции сохранили отечественные и эмиг-

рантские круги, которые оказались в оппозиции к воцарившемуся в 1944-1945 гг. с помощью штыков Красной армии режиму.

Польское мышление в категориях «восточной политики» всегда имело свою особую специфику. В то время как для немцев или французов, обладающих собственным фундаментальным опытом формирования и ведения политики в отношении восточной части континента, данная традиция была связана со строительством взаимоотношений с Россией и центром Российской империи, для поляков восточная политика всегда означала заключение союзов против этой империи, как внутри ее, так и за ее пределами1. Ища ответ на вопрос о том, как уничтожить Российскую империю, поляки опробовали все возможные концепции: идею заключения союза народов Российской империи под польским предводительством, направленного против власти царей; идею сотрудничества с революционным движением и даже большевистской партией против старого режима России; концепцию вбивания клина между русским народом и советской властью. Наконец, в 70-е годы ХХ в. возникла концепция, синтезировавшая многие прежние предложения. Ее автором был Юлиуш Мерошевский, который обратился к антиимперской идее. По его убеждению, она должна была окончательно примирить поляков и русских. Имперские традиции обоих народов были бы отброшены, а окончание многовековых польско-русских споров за право господства в Центральной и Восточной Европе было бы достигнуто благодаря признанию поляками и русскими независимости Украины, Белоруссии и Литвы. Для Польши это означало отказ от всяких территориальных претензий в отношении всех восточных соседей, окончательное отречение от Вильно и Львова и от стремлений отомстить за обиды, нанесенные в прошлом.

Идеи Мерошевского, развиваемые и пропагандируемые затем редактором парижской «Культуры» Ежи Гедройцем, стали одним из основных элементов польского политического консенсуса в области внешней политики после 1989 г. Эта точка зрения естественным

1 Значительно реже предпринимались попытки установления с ней взаимоотношений с целью усиления собственной автономии (идеи маркиза Александра Велёпольского в середине XIX в.) или обретения независимости с опорой на российскую помощь (концепции князя Адама Ежи Чарторыского до 1807 г. или Романа Дмовского в начале ХХ в.). - Прим. авт.

образом превратилась в доминирующую в процессе формирования польской внешней политики в отношении стран Восточной Европы. Такая естественность вытекала, во-первых, из факта, что соседями Польши в то время были исключительно коммунистические государства, полвека находившиеся под советским владычеством, а единственным восточным соседом Польши по-прежнему был Советский Союз. Во-вторых, данный образ мышления не имел никакой серьезной интеллектуальной альтернативы. Даже в среде польских коммунистов на протяжении десятилетий, зачастую негласно, термин «политика в отношении Востока» понимался как политика в отношении Советского Союза.

Процесс наследования экс-коммунистами представлений о «восточной политике», выработанных в оппозиционной среде, произошел относительно быстро, в частности, благодаря существованию общего для всех поляков опыта. В 1989 г. у Советской армии были свои базы на территории Польши и всех ее соседей. Беспокойство по поводу последствий, вытекавших из такого положения, среди политических элит обоих лагерей было сильным. Помнилась роль, которую Советская армия сыграла во время венгерского восстания 1956 г., событий Пражской весны 1968 г., в период «карнавала свободы», связанного с возникновением первой «Солидарности» в 19801981 гг. Не забыты были и всеобщие опасения по поводу «введения» советских войск, помогавшие генералу Ярузельскому обосновать военное положение, объявленное 13 декабря 1981 г.

Исторический опыт склонял новое польское правительство и поддерживавшие его политические элиты к большой осторожности в проведении политики в отношении Советского Союза. Правда, к 1989 г. советская империя ослабла, и сегодня мы знаем, что в Кремле уже отдавали себе отчет в том, что советская власть недостаточно сильна для того, чтобы сохранить статус-кво в Центральной Европе. Тем не менее в Польше по-прежнему считались с возможностью отстранения от власти той части советской элиты, которая выступала за политику перестройки и гласности1. Опасения по поводу

1 Ян Новак-Езиораньский вспоминал по прошествии лет: «Важнейшие опасения вызывал, однако, вопрос, как на все это [т. е. политические перемены в Польше] отреагирует Большой брат и меньшие братья, окружавшие Польшу замкнутым кольцом... Сознание того, что Москва в этот раз не придет на помощь,

реакции Москвы не только определяли отношение нового правительства к Советскому Союзу, но также существенным образом воздействовали на всю польскую внешнюю политику, ограничивая поле ее маневра. В своем первом экспозе, провозглашенном в Сейме 12 сентября 1989 г., Тадеуш Мазовецкий, старательно подбирая слова, говорил: «Наша открытость ко всей Европе не означает отказа от прежних связей и обязанностей. Если мы сегодня повторяем, что новое правительство будет соблюдать союзнический долг Польши, то это не тактический успокаивающий ход. Это следует из нашего понимания польских государственных интересов и анализа международного положения... Мое правительство стремится строить союзнические отношения с Советским Союзом на принципах равноправия и уважения к суверенитету. Наш союз будет иметь прочный фундамент, если его ратифицирует общество»1. Таким образом, темпы открывания Польши в сторону Европы, ликвидации отставания в сотрудничестве с ЕС и Соединенными Штатами, а также перехода к примирению с Германией зависели от состояния отношений с Советским Союзом.

Но развитие этих тенденций в соответствии с принципом равноправия и уважения к суверенитету должно было означать вывод советских войск из Польши, аннулирование Варшавского договора и ликвидацию СЭВ, являвшихся институциональным закреплением господства СССР над его сателлитами из Центральной и Юго-Восточной Европы. Кроме того, доверие польского общества к властям Советского Союза могло возникнуть не иначе как через установление ответственности этого государства за катынское пре-ступление2. Признание советской стороной ответственности за это

было лишь у горстки посвященных на партийном верху... Руководство "Солидарности" беспокоило поведение соседей. Как оказалось, это беспокойство не было безосновательным... Я помню, как американцы волновались, вынесет ли Горбачев утрату Польши. Все висело на волоске, который мог оборваться в каждую минуту». См.: Nowak-Jezioranski J. Zwyci^stwo Lecha Wal^sy, 8 III 2000 // Nowak-Jezioranski J. Fakty Wydarzenia, Opinie. - W-wa, 2001. - S. 160-161.

1 Oswiadczenie Prezesa Rady Ministrów Tadeusza Mazowieckiego w sprawie proponowanego skladu i programu prac Rz^du, VII posiedzenie Sejmu w dniu 12 wrzesnia 1989 r.

2 См.: Oswiadczenie Prezesa Rady Ministrów Tadeusza Mazowieckiego w sprawie proponowanego skladu i programu prac Rz^du, VII posiedzenie Sejmu w dniu

преступление, а затем ее готовность к сотрудничеству с польскими властями в совместных поисках правды об этом трагическом событии всегда воспринимались в Польше как доказательство происходящих в Советском Союзе перемен.

Одновременно с прогрессирующим распадом советской империи польская восточная политика утрачивала свои концептуальные основания, что начало отрицательно сказываться на ее цельности. Возникли серьезные споры по поводу способа ведения этой политики и ее долгосрочной стратегии1. Изменения, происходившие в Европе осенью 1989 г. и весной 1990 г. - разрушение Берлинской стены и заявление об объединении Германии, падение комму -низма в других странах Центральной Европы, укрепляли позицию Польши в отношении Советского Союза. Правительство Мазовец-кого пыталось приспособить польскую восточную политику к происходящим к востоку от Польши изменениям. Осенью 1990 г. в Министерстве иностранных дел были разработаны основы так называемой «политики двух дорог». Она предполагала, что польская восточная политика будет состоять из политики в отношении Москвы - столицы советской империи, и политики, проводимой в отношении становящихся все более самостоятельными бывших советских республик2. «Политика двух дорог» определяла принципиальную линию польской восточной политики в последующие два года. Ее результаты оцениваются по-разному. Критики указывают, что она укрепила в польской внешней политике охранительные тенденции, вела к пассивности и не позволила использовать шансы, которые открывались в отношениях с бывшими советскими рес-публиками3. Авторы, которые оценивают ее положительно, указывают, что «политика двух дорог» проводилась не только Министерством иностранных дел, но и Сеймом, Сенатом, политическими

12 wrzesnia 1989 r.; Informacja ministra spraw zagranicznych Krzysztofa Skubiszewskiego o polityce zagranicznej Rzeczypospolitej Polskiej w 1990 r. // XVIII posiedzenie Sejmu w dniu 26 kwietnia 1990 r.

1 См.: Najder Z. Polska polityka zagraniczna 1989-1993: bilans zaniedban // Arka. - Krakôw, 1994. - № 51 (3). - S. 49-67.

2 См.: Skubiszewski K. Polska polityka zagraniczna // Rocznik Polskiej polityki zagranicznej. - W-wa, 1991. - S. 21-22.

3 См.: Najder Z. Op. cit. - S. 49-67.

партиями и неправительственными организациями. По очевидным причинам дипломаты в большей степени концентрировались на сохранении приемлемых отношений с Москвой, в то время как другие учреждения могли более активно поддерживать дезинтеграци-онные силы в европейских республиках Советского Союза. «Это особенно касалось литовского "Саюдиса" и Народного руха Украи -ны, а также киевских коммунистов, стремившихся к национальной и государственной эмансипации»1. Одним из элементов «политики двух дорог» было сближение с Борисом Ельциным и поддерживавшей его в то время партией «Демократическая Россия», вспоминал один из польских дипломатов2. «Политика двух дорог» была последним гибридом польской «восточной политики», созданным исходя из принципа, что единственным соседом Польши является Советский Союз или Россия. Вместе с распадом Советского Союза де-факто перестала существовать «польская восточная политика». Это отразилось и в выступлениях политиков, в частности, Владислава Бартошевского, министра иностранных дел, в Сейме в 1995 г. Министр окончательно отказался от рассмотрения восточной политики с опорой на схему УЛБ (Украина - Литва - Белоруссия), которую придумал Мерошевский и популяризовал Гедройц. Бартошевский по этому случаю сказал: «. Я не хотел соединять Литву с Россией, Украиной и Белоруссией, потому что сегодня литовцы болезненно на это реагируют. В связи с этим я сделал перерыв и говорю о Литве отдельно»3. Литва, стремившаяся к трансатлантическим и европейским структурам, прекратила отношения с другими восточными соседями Польши. Конструкция УЛБ стала анахронизмом, так же как и «восточная политика», опиравшаяся на нее.

Истинной победой идей Мерошевского и Гедройца было то, что в независимой Польше ни одна серьезная политическая сила не призывала к использованию распада Советского Союза для пере-

1 Calka M. J. Polska polityka wschodnia w latach 1989-1997. Próba oceny, nowe wyzwania i perspektywy // Rocznik Polskiej polityki zagranicznej. - W-wa, 1998.

2 Ibid.

3 Bartoszewski W. Informacja ministra spraw zagranicznych o glównych kierunkach polityki zagranicznej Polski // L posiedzenie Sejmu w dniu 25 maja 1995 r.

смотра восточных границ1. Деимпериализация польского подхода к политике в отношении восточных соседей успешно устранила идею реваншизма, что следует признать одним из существенных достижений польской политической мысли.

Господствовало убеждение, что во имя хороших отношений с соседями следует отказаться от муссирования исторических обид и склонять партнеров к занятию подобной позиции. Фундаментом взаимоотношений должно было стать формирование взаимного доверия, опирающегося на общие ценности, прежде всего, на осуждение советского наследия.

От «восточной политики» до доктрины внешней политики в отношении государств Восточной Европы

Польскую восточную политику, вдохновленную мыслью Ме-рошевского и Гедройца, проводил министр иностранных дел Кшиштоф Скубишевский (1989-1993). В своем первом экспозе в Сейме Скубишевский говорил: «Польше нужна восточная политика с широким видением. Вступая в связи чисто европейские, особенно с западноевропейскими институтами, давайте не будем дистанцироваться от СССР, а сохраним активную политику в этом на-правлении»2. Однако в связи с дезинтеграцией советской империи термин «восточная политика» входил в противоречие с политической практикой. Польша постепенно начинала проводить особую политику в отношении каждого государства Восточной Европы. Комплекс взглядов на роль Польши в трансформации Восточной Европы, связанный с понятием «восточная политика», начал пре-

1 Пример Венгрии показывает, что в этой части Европы такая позиция вовсе не являлась очевидной и естественной. В Венгрии интеллектуальная дискуссия на тему «Mi a Magyar» (Кто такой венгр? / Что такое венгерскость?) началась в 1920 г. Она, однако, продолжается доныне, в частности, на страницах ежедневной правой газеты (близкой к FIDESZ) «Magyar Nemzet»». Широкую известность получило определение, предложенное в последнее время нынешним председателем Всемирного союза венгров Миклошем Патрубани: «Венгр - тот, у кого душа болит за Трианон». См.: Markus St. Mad'ari pod lupou // Veda. - Bratislava, 2003. - S. 14.

2 Skubiszewski K. Informacja ministra spraw zagranicznych o polityce zagranic-znej Rzeczypospolitej Polskiej w 1990 r. // XXVIII posiedzenie Sejmu w dniu 26 kwietnia 1990 r.

вращаться в политическую доктрину, на которой строились отношения с отдельными восточными соседями.

Первоначально политика в отношении России, Украины, Белоруссии и Литвы имела много общего. Польша стремилась к ослаблению в Восточной Европе тех тенденций, которые потенциально могли вести к воссозданию прежнего имперского порядка. По очевидным историческим причинам опасения по поводу возможно -сти реставрации агрессивной советской империи или возникновения какого-то ее российского варианта вдохновляли польское политическое мышление, влияли на оценку вновь возникших государств Восточной Европы. Скубишевский в последнем своем экспозе министра иностранных дел в апреле 1993 г. говорил: «Распад СССР и появление ряда независимых государств, ставящих перед собой цель демократической политической и экономической трансформации, выгодно изменили геополитическое положение Польши и создали своего рода исторический шанс. Польша жизненно заинтересована в укреплении и углублении демократических преобразований и окончательном формировании государственной независимости наших восточных соседей. Благодаря этому данные государства становились бы интегральной и функциональной частью европейской системы в разных аспектах. В отношениях с восточными странами, в том числе с Россией, мы не можем игнорировать существования сил, стремящихся к реконструкции прежнего имперского порядка. Польша жизненно заинтересована, с одной стороны, в поддержке демократических и стремящихся к независимости сил в этих странах, а с другой - в соответствии с нашими государственными интересами и стратегической ориентацией на западную цивилизацию, а также учитывая возможную опасную эволюцию, мы должны углублять институциональные связи со структурами Запада, прежде всего с евроатлантической системой безопасности»1.

Эта речь важна по нескольким причинам. Во-первых, она была произнесена в тот момент, когда польско-российские отношения приближались к своему апогею. Четыре месяца спустя Борис Ельцин во время визита в Варшаву публично заявил, что Российская Федерация признает суверенное право Польши на самостоятельный вы-

1 ВкиЫ87е%8И К. Шогшас^а о роН1усе zagranicznej // ХЬШ ро81е<17еше Бдши % (!пш 29 кшеШа 1993 г.

бор союзов в соответствии с собственными интересами. Польско-российские отношения никогда после не были так хороши. Во-вторых, вскоре после этого в Польше наступил правительственный кризис, произошли досрочные выборы, в результате которых было создано правительство, опиравшееся на посткоммунистическое парламентское большинство, и оказалось, что оно поддерживает линию внешней политики, определившуюся при власти, в которой министром иностранных дел был Скубишевский. В-третьих, изменения, произошедшие в международном окружении Польши, катализировали перемены, происходившие в польской внешней политике.

Принцип коллективной безопасности. Речь Скубишевского, о которой говорилось выше, отражала эволюцию польской внешней политики. Отвечая на происходившие в мире изменения, Польша была намерена добиваться скорейшего вступления в НАТО и Европейский союз. Однако членство в обеих организациях было не самоцелью, а инструментом, необходимым для усиления международного положения страны. Политика в отношении восточных соседей согласовывалась с реализацией этой стратегической цели, потому что улучшение международного положения Польши невозможно без нормализации отношений с соседями. А процесс нормализации отношений способствует улучшению положения всех сторон, участвующих в нем. Польша, заключая договоры о дружбе и добрососедстве со всеми соседями, действовала в целях общей безопасности. Данный факт был эмпирическим доводом, проверяющим справедливость теории коллективной безопасности, кото -рая играла важную роль в формировании и реализации польской внешней политики после 1989 г. Эта теория гласит, что государства, стремясь к обеспечению собственной безопасности, не должны соревноваться между собой, а повышение безопасности одного из них не должно снижать уровень безопасности других государств1. Отказ от восприятия отношений между государствами в качестве

1 См.: Problemy polityki zagranicznej u progu roku 1991 - wyst^pienie ministra spraw zagranicznych RP Krzysztofa Skubiszewskiego w Sejmie, Warszawa, 14 lutego 1991 r. - Mode of access: http://www.zbiordokumentow.p1/1991/1/8.html. На тему теории коллективной безопасности, одним из авторов которой был Адам Даниэль Ротфельд, см., напр.: Europe: in search of cooperative security // SIPRI yearbook, 1997: Armaments, Disarmament and International Security. - Oxford, 1997.

игры с нулевой суммой имел принципиальное значение для формулирования Польшей стратегии включения государств Восточной Европы в процессы, происходящие с участием наиболее развитых государств мира. В приведенном выше выступлении Скубишевско-го было озвучено убеждение, что Польша жизненно заинтересована в том, чтобы государства Восточной Европы двигались в том же направлении, в котором идет Польша. Укрепление демократии в этих государствах, их быстрое экономическое развитие и рост благосостояния были признаны полезными для Польши и способствующими повышению уровня безопасности во всей Европе. Демократия и благосостояние в Восточной Европе стали стратегической целью польской доктрины внешней политики в отношении восточных соседей.

Анджей Олеховский, преемник Скубишевского на посту министра иностранных дел, в своем выступлении в Сейме 12 мая 1994 г. говорил об этом однозначно: «Польша последовательно поддерживает процесс связывания Востока и Запада в единое целое: мы хотим осуществления на практике принципа нераздельно -сти безопасности всей Европы и - шире - всей евроатлантической зоны. Мы считаем, что самый простой путь в Европу без границ -это расширение проверенных структур Североатлантического альянса и Европейского союза. Поэтому мы энергично стремимся к членству в этих организациях. Поэтому мы поддерживаем подобные стремления других государств Вышеградской группы. Поэтому мы выступаем за установление тесных взаимоотношений между НАТО и Россией - безопасность в Европе не будет прочной, если в конце концов система не охватит Россию и других наших восточных соседей»1.

Говоря о расширении структур НАТО и ЕС, Олеховский, ко -нечно, не имел в виду арифметическое действие, состоящее в механическом прибавлении к группе государств, являющихся членами обеих организаций, нескольких новых стран. В своем выступлении он, скорее, продолжал мысль Скубишевского, который, возможно, не слишком точно говорил о «западной цивилизационной ориента-

1 Wyst^pienie Andrzeja Olechowskiego, ministra spraw zagranicznych RP w Sejmie, Informacja rz^du o glównych kierunkach polityki zagranicznej Polski // ХХ posiedzenie Sejmu w dniu 12 maja 1994 r.

ции». На самом деле это означало готовность к интеграции. Процесс же интеграции подразумевает усвоение общей идентичности, соучастие в создании из многих разных единиц общего единства, отречение от части собственной суверенности взамен на участие в соответствующей части суверенности всех остальных интегрирующихся государств. На практике, таким образом, речь шла о распространении на Центральную Европу и далее на Восток сферы функционирования ценностей и общих норм наиболее развитых европейских государств. А это распространение не могло произойти иначе как путем добровольного признания и усвоения этих норм и ценностей не только политическими элитами, но и, пожалуй, прежде всего, широкими слоями общества в странах, стремящихся к сокращению многовекового цивилизационного отставания от Западной Европы.

Оптимистический детерминизм. В доктрину внешней политики Польши в отношении восточных соседей с самого начала был встроен некий оптимистический детерминизм. Он опирается на убеждение (истоки которого обнаруживаются в польском опыте), что для европейских государств, запаздывающих в развитии и стремящихся к улучшению своего положения, нет альтернативы интеграции в НАТО и Европейский союз. Иные модели развития, чем те, которые предлагают обе упомянутые интеграционные организации, рано или поздно были отброшены обществами, как это случилось, например, в Словакии, Румынии, Болгарии, а осенью 2004 г. на Украине. Успех обществ, участвующих в европейской интеграции, который страны, находящиеся на более низкой ступени развития, воспринимают прежде всего через призму уровня благосостояния, вдохновляет, он вызывает у них желание участвовать в европейской интеграции и получить членство в НАТО и ЕС. Данный детерминизм, присутствующий в рассматриваемой доктрине уже более десятка лет, придает цельность политике, которую Польша проводит в отношении каждого государства в отдельности, способствует последовательному ее воплощению, что во внешней политике каждого государства является фактором, положительно влияющим на ее эффективность. Это отражается в выступлениях в Сейме каждого нового министра иностранных дел. В январе 2003 г. Влодзимеж Цимошевич говорил: «Нашим намерением является

интенсификация политики в отношении восточных соседей. Ведь мы вступаем в Европейский союз не для того, чтобы повернуться спиной к нашим восточным партнерам. Наоборот. Наше членство мы стремимся использовать для придания импульса развитию во всем регионе... Польша всегда поддерживала европейскую ориентацию в политике наших соседей. Мы не сводим нашу роль к роли моста. Мы хотим быть хорошими адвокатами региона и расширения европейских структур на Восток»1.

Обретение Польшей членства в Европейском союзе, таким образом, не внесло изменений в доктрину ее внешней политики в отношении государств Восточной Европы, зато обеспечило ее новым политическим инструментарием. Правительство Польши, выступившее за открытие переговоров по вопросу о вступлении в Европейский союз, демонстрировало стремление играть активную роль в формировании отношений расширенного Евросоюза с его восточными соседями. Тогда впервые была сформулирована польская концепция «восточного измерения» ЕС. В 2001 г. в документе «Восточная политика Европейского союза в перспективе его расширения -польская точка зрения» утверждалось, что после принятия в Евросоюз государств Центральной Европы возникнет необходимость разработки новой, целостной и общей для всех членов ЕС стратегии в отношении государств Восточной Европы. Ее целью должно стать последовательное преодоление разделения на «Восток» и «Запад» и уменьшение диспропорции социально-экономического развития. В неофициальном документе, касающемся «восточного измерения», который появился на рубеже 2002-2003 гг., польское Министерство иностранных дел утверждало, что «отношения [ЕС] с новыми соседями на Востоке должны развиваться в рамках единой стратегии, при сохранении индивидуального подхода» к отдельным соседним странам, сотрудничество с ними должно вестить в «зависимости от достигнутого ими прогресса в сфере демократических изменений»2. Польское правительство предлагало, таким образом, своим партнерам по ЕС сформулировать общую политику в отношении восточ-

1 Cimoszewicz W. Informacja rz^du na temat polityki zagranicznej w 2003 r. // XL posiedzenie Sejmu w dniu 22 stycznia 2003 r.

2 Неофициальный документ (non-paper) Министерства иностранных дел Республики Польша // Европа. - Варшава, 2003. - Т. 3, № 1(6). - С. 129-143.

ных соседей, которая должна была способствовать их развитию в направлении демократии и свободного рынка.

Преодоление разделов. Видение «восточного измерения» ЕС опиралось на положение о том, что преодоление разделения на Европу демократическую и недемократическую, рыночную и лишенную свободного рынка в будущем возможно, что приведет к новому расширению Европейского союза за счет Белоруссии, Украины и Молдавии. Это положение доказывалось опытом государств Центральной Европы, в том числе Польши, свидетельствовавшим о том, что одним из самых сильных инструментов, которыми располагает Европейский союз в отношениях со своими соседями, является перспектива членства. У соседей, пытавшихся преодолеть отставание от Западной Европы, нет альтернативы европейской интеграции, поэтому они должны стремиться к членству в ЕС и НАТО. Ни один другой интеграционный проект не дает такого импульса развития, как перспектива интеграции с наиболее развитыми государствами мира.

Однако концепция «восточного измерения» не предусматривала перспективы членства в ЕС для Российской Федерации, ибо было признано, что Евросоюз никогда не сможет взять на себя такую масштабную задачу, поскольку включение России в процесс европейской интеграции означает ее полную интеграцию с Испанией, Германией, Францией, Люксембургом, а также, например, с Польшей и Литвой. Тем не менее проект предусматривал, что Европейский союз должен быть ориентирован на максимальное сближение с Россией и ликвидацию всех барьеров в ее социально-экономическом развитии. Евросоюз, расширяющийся за счет государств Восточной Европы, должен стремиться к установлению особых, близких и дружественных отношений с Российской Федерацией. Настолько близких, насколько это возможно без интеграции. Такое стратегическое видение европейского порядка, выраженное, в частности, в концепции новой политики ЕС в отношении Восточной Европы, было результатом и продолжением польской доктрины восточной политики.

Анджей Олеховский в лекции, прочитанной в 2001 г. в Польском институте международных дел, так ее комментировал: «До тех пор, пока Европа будет разделена на конкурирующие между собой

государства или блоки, мы не можем чувствовать себя в безопасности, уверенными в своем будущем. Ибо международная политика должна опираться на равновесие сил, должна остаться игрой с нулевой суммой, в которой Польша может исполнять лишь роль объекта, маятника. Ведь вероятность создания нами экономической и военной мощи с целью обретения позиции субъекта близка к нулю»1. Поэтому основополагающий принцип польской доктрины внешней политики в отношении государств Восточной Европы гласит: долговременную безопасность в Европе может обеспечить гармонизация социально-экономического развития в масштабе всего континента. Иными словами, мы приблизимся к этой цели, когда во всех государствах Восточной Европы будет установлен демократический порядок, вытекающий из общественных устремлений.

Членство в ЕС предоставило польской внешней политике новые инструменты. Осознание этого факта укрепил несомненный успех польских дипломатических действий в отношении Украины: эффективное вмешательство польских властей и - шире - политических и социальных элит в разрешение политического кризиса в этом государстве в 2004 г. Убежденность в правильности политики, опирающейся на рассматриваемую доктрину, можно обнаружить в словах Адама Даниэля Ротфельда в его экспозе министра иностранных дел, произнесенном в Сейме в январе 2005 г.: «Триумф демократии на Украине, достигнутый мирным путем, является большой заслугой миллионов украинцев. Это также наш польский успех. Я хочу выразить убеждение, что Украина и вся Восточная Европа навсегда возвратились к повестке дня важных дел, которыми занимаются европейские и евроатлантические организации. Мы должны отнести это на счет положительной переоценки прежней политики Запада в отношении наших соседей. Развенчан миф о том, что наши восточные соседи были не в состоянии соответствовать западным стандартам демократии и прав человека. Подвергнут сомнению тезис о том, что народы этой части Европы принадлежат к другой цивилизацион-ной и культурной зоне, "к другой сфере влияния". Наконец, не подтвердился миф, согласно которому общества данной части Европы погружены в апатию и не могут сами построить гражданское обще-

1 Олеховский А. Государственное устройство и внешняя политика // Европа. - Варшава, 2001. - Т. 1, № 1(1). - С. 247-262.

ство. Более ранние события в Грузии и "оранжевая революция" на Украине вынуждают политиков переоценить взгляды и мнения, опирающиеся на предубеждения и стереотипы»1.

Польская доктрина внешней политики в отношении Восточной Европы, направленная, как это сформулировал Олеховский, «на связывание Востока и Запада в единое целое», зачастую не находила понимания у политических партнеров Польши. Во многих западноевропейских государствах по-прежнему доминирует убеждение, что ни в России, ни в других государствах, которые возникли после 1991 г. на территории бывшего СССР, закрепление демократических ценностей невозможно или во всяком случае очень сомнительно даже в отдаленной перспективе. Такой подход способствует определению realpolitik в отношении государств данного региона, в частности, таким образом, чтобы не формулировать в отношении них особых ожиданий в области демократических норм, хорошего правления, прозрачности политической жизни. Речь идет о том, чтобы таким образом не обременять без надобности взаимоотношений, ибо, поскольку данные государства будут не в состоянии соответствовать ожиданиям такого рода, лучше не создавать поводов для возникновения ненужной напряженности и признать всю данную территорию «сферой влияния» ценностей и политического поведения, не соответствующих тем, которые были сформированы «европейской цивилизацией». Конечно, данный подход в разной степени сказывается на политике в отношении отдельных государств Восточной Европы, что определяется различиями в потенциале и значении отдельных государств в международных отношениях. Он обнаруживается в широком масштабе в политике по отношению к Российской Федерации, в меньшем по отношению к Украине и Молдавии, а наименее заметен в политике по отношению к Белоруссии. Ясно, что данный подход противоречит польской доктрине внешней политики в отношении государств Восточной Европы.

Для оценки польскими политическими элитами ситуации в Восточной Европе события на Украине осенью 2004 г. (в меньшей степени «бархатная революция» в Грузии осени 2003 г.) стали, с

1 Informacja rz^du na temat polityki zagranicznej przedstawiona na posiedzeniu Se-jmu 21 stycznia 2005 r. przez Ministra Spraw Zagranicznych RP prof. Adama Daniela Rotfelda. - Mode of access: http://www.msz.gov.pl/ index.php?page=1100607000.

одной стороны, аргументом, служащим проблематизации вышеизложенного убеждения, разделяемого большой группой западноевропейских политиков, а с другой - эмпирическим экзаменом, подтверждающим справедливость фундаментального для польской доктрины внешней политики положения о том, что общества восточноевропейских государств рано или поздно будут в состоянии построить демократию, а победа демократических ценностей и норм в этих странах станет гарантией добрососедских отношений между Польшей и Россией, Украиной и Белоруссией.

Политика в отношении России

Следствием эволюции, которая на протяжении последних двух десятилетий произошла в польской внешней политике (перерождение «восточной политики», опирающейся на взгляды Гедройца и Мерошевского, в доктрину внешней политики в отношении восточных соседей), была постепенная редукция значения и места политики в отношении России для всей польской внешней политики. Тадеуш Мазовецкий в своем выступлении в Сейме, открывающем деятельность первого за последние 50 лет суверенного правительства Польши, затрагивая тему внешней политики, начал с замечаний, касающихся польской политики в отношении Советского Союза и связей с этой сверхдержавой1. Хотя в основном он декларировал открытость Польши в сторону Европы, говорил о необходимости примирения с Германией, сокращения внешней задолженности, но более всего внимания уделил отношениям с СССР, ГДР и Чехословакией, а тему политики в отношении Соединенных Штатов обошел молчанием. Это было следствием уже упоминавшегося беспокойства новых польских политических элит по поводу реакции империи на политические перемены, происходившие в Польше. Данные опасения имели свое психологическое обоснование, но они парализовали польскую внешнюю политику по меньшей мере в вербальной сфере. На протяжении следующих двух лет ее приоритетом стало стремление к «европейскому единству», которое понималось как включение

1 Ов^аа^еше Рге7е8а Яа(!у М!^!!^ Та<1еш7а Mazowieckiego 8рга"ше proponowanego 8к1а<1и i рп^гаши ргас // VII posiedzenie Бе]ши w dniu

12 wrzesma 1989 г.

Польши в интеграционные процессы, происходящие в Европе. Отношения с Советским Союзом, однако, занимали по-прежнему высокую позицию в каталоге проблем, стоящих перед польской внешней политикой. Однако дезинтеграция империи вскоре отразилась в польских политических декларациях, касающихся иностранных дел. Ян Ольшевский, будучи председателем Совета министров, в декабре 1991 г. назвал в качестве своей основной задачи в польской внешней политике членство Польши в ЕС и «всестороннее развитие связей с НАТО», но тут же заметил, что «развитие ситуации на Востоке приводит к тому, что наши отношения с Российской Федерацией, Украиной и Белорусской Республикой приобретают первоочередное значение». Что существенно, замечаниям по поводу политики Польши в отношении этих государств предшествовали в этом выступлении высказывания, посвященные сотрудничеству с балтийскими государствами, Чехословакией, Венгрией, Германией и даже Соединенными Штатами1. Это правительство, высказываясь на тему отношений с восточными соседями, сначала называло Россию, потом Украину и Белоруссию. Такая очередность, несомненно, не была случайной и отображала важность партнеров, вытекающую из значимости «проблем, унаследованных от СССР» для реализации стратегических интересов Польши2.

В течение последних полутора десятков лет в выступлениях в Сейме министров иностранных дел Россия постепенно перемещалась на все более дальнюю позицию. Это объяснялось успехом процесса интеграции Польши в трансатлантические и европейские структуры, благодаря которому большее значение для Польши приобрели государства, являвшиеся участниками обоих интеграционных процессов. В результате высказывания, касающиеся политики в отношении восточных соседей, звучали в этих выступлениях после обсуждения проблем, связанных с европейской интеграцией, трансатлантическими отношениями, отношениями с важнейшими запад-

1 Olszewski J. Oswiadczenie prezesa Rady Ministrow w sprawie proponowanego skladu i programu Rz^du // III posiedzenie Sejmu w dniu 21 grudnia 1991 r.

2 А среди этих проблем важнейшими были проблема вывода советских войск, в то время уже российских, из Польши и «урегулирование финансово-экономических вопросов». См.: Skubiszewski K. Informacja ministra spraw zagranic-znych o polityce zagranicznej RP // XIV posiedzenie Sejmu w dniu 8 maja 1992 r.

ноевропейскими партнерами; потом изменилась очередность формулирования позиции в рамках замечаний, относящихся к политике в отношении восточных соседей. Это было связано и с последовательным снижением интереса России к отношениям с Польшей, чему не могло противостоять самостоятельно ни одно польское правительство, поскольку за состояние отношений между двумя субъектами всегда отвечает более сильная сторона. Отсутствие заинтересованности России в улучшении взаимоотношений между странами определяло тем самым их состояние. Вследствие этого в экспозе министра иностранных дел Ротфельда в январе 2005 г. очередность, с которой он формулировал свои размышления в рассматриваемой области, была следующей: на первом месте Украина, затем Белоруссия и Молдавия, а в конце Российская Федерация. Данный факт наглядно демонстрирует трансформацию польской внешней политики на протяжении последних полутора десятков лет.

Польша уже не проводит восточную политику, т. е. политика в отношении отдельных восточных соседей не определяется уже политикой в отношении России или состоянием польско-российских отношений, как это имело место еще в начале 90-х годов ХХ в. В польских документах, касающихся «восточного измерения», ЕС, Украина, Белоруссия и Молдавия начали рассматриваться отдельно, как один блок государств, имеющих перспективу получения членства в Европейском союзе. Российская Федерация, лишенная таких перспектив, стала называться в конце1.

После «оранжевой революции» Украина укрепила свою позицию приоритетного партнера Польши в Восточной Европе. Это не следует, однако, из убеждения, изложенного президентом Квась-невским в известном интервью еженедельнику «Политика», что «Россия без Украины является лучшим решением, чем Россия с Ук -раиной»2. После возникновения независимой Украины политика

1 См.: Неофициальный документ (non-paper) Министерства иностранных дел Республики Польша // Европа. - Варшава, 2003. - Т. 3, № 1(6). - С. 129-143.

2 Wywiad z Prezydentem Aleksandrem Kwasniewskim // Polityka. - W-wa, 2004. - 18 grudnia. Этот тезис популяризировал Збигнев Бжезински, который в 1994 г. написал: «It cannot be stressed strongly enough that without Ukraine, Russia ceases to be en empire, but with Ukraine suborned and subordinated, Russia automatically becomes an empire» (Brzezinski Z. The рremature рartnership // Foreign айшге. - Wash.,

Польши в отношении этого государства во все меньшей степени определялась опасениями, связанными с Россией, а скорее опиралась на некую надежду, что победа демократических ценностей может там произойти быстрее, чем в России. При этом укрепление демократии на Украине и формирование общества, готового защищать демократические принципы, воспринимаются в Польше как полезные для построения демократической России. В январе 2005 г. министр Ротфельд информировал Сейм: «То, что произошло на Ук -раине, является - мы глубоко в это верим - выгодным также для России. Никогда в истории Россия не имела на своей западной границе столько доброжелательных и дружественных по отношению к ней государств. Мы заинтересованы в том, чтобы Россия была как можно ближе и теснее связана с Европой, Североатлантическим альянсом, с Европейским союзом. Для Польши и Европы самым важным фактором консолидации и безопасности и в то же время общим знаменателем являются ценности: общие стандарты демократии, свобода массмедиа, права человека. Стабильная, обеспеченная и демократическая Россия будет значительно более важным центром влияния на всем постсоветском пространстве, чем если бы

1994. - Vol. 73, N 2. - P. 80). В интервью Квасьневский, однако, ошибается, приписывая авторство данной концепции «американцам». Ее пропагандистом был поляк... Юлиуш Мерошевский, который связывал надежду на деимпериализацию России с опытом других государств: «Россия, по аналогии с другими державами, перестанет быть империалистической, когда потеряет империю». Эта идея играла важную роль в его концепции построения УБЛ (см.: Mieroszewski J. Polska «Ostpolitik» - статья появилась вначале в парижской «Культуре» в 1973 г. В тексте цитируется по перепечатке в антологии под редакцией Павла Коваля, Яна Олдаковского, Моники Зухняк. См.: Nie jestesmy ukrainofilami. Polska mysl polityczna wobec Ukraincöw i Ukrainy. Antologia tekstöw. - Wroclaw, 2002. - S. 297-309). Этот взгляд поддерживали позже, в частности, Ежи Гедройц и Ежи Помяновский (см.: Po-mianowski J. Ruski miesiac // Kultura. - 1994. - N. 7/8), а также, несколько другими словами, польские министры иностранных дел. В 1994 г. министр Анджей Олехов-ский информировал сенаторов РП: «Основным делом в наших политических отношениях является, конечно, дело независимости Украины. Очевидным образом нас беспокоят голоса об "особых интересах" и "особой роли" России на Украине. Такие голоса не способствуют стабильности Европы. Мы не принимаем их, глубоко веря, что независимость Украины уже долгое время способствует также развитию демократии и экономики в России». См.: Minister spraw zagranicznych o nowej polityce wschodniej // Gaz. wyborcza. - W-wa, 1994. - 18.02.

ее политика опиралась на анахроничные концепции так называемых многополярных "сфер влияния"»1.

Системные перемены, произошедшие на Украине в связи с возникновением гражданского общества, способного на массовую и решительную поддержку и защиту собственного демократического выбора, стали для польских политических элит эмпирическим доказательством справедливости этих ожиданий. Украина - важнейший партнер Польши в Восточной Европе не только в противовес России (такая мотивация имела некоторое значение в конце минувшего столетия), но также по причине изменений, в результате которых она стала наиболее демократическим соседом Польши на востоке.

Политика Польши в отношении независимой России всегда диктовалась опасением возрождения империалистических тенденций. Возможно, справедлив даже взгляд, что в этой области можно говорить о некоторой повышенной чувствительности, обнаруживающейся в польских оценках развития ситуации в России и российской политики в отношении Польши. Эту повышенную чувствительность оправдывает негативный исторический опыт, связанный с вековой зависимостью судьбы Польши от Российской империи. Именно по этой причине внешняя политика России, особенно в отношении ее ближайших соседей, воспринимается в Польше как показатель состояния демократии в России. Как писал Мерошев-ский, «история дает богатые доказательства того, что с автократическим империализмом невозможно говорить на тему независимости и самоопределения по той простой причине, что в рамках автократического империализма не может быть ни демократии внутри, ни либерализма снаружи»2.

В Польше, таким образом, принимается положение (неважно, верное ли), что Россия с сильной демократией не будет причиной беспокойства для Польши; Россия, в которой нет демократии или таковая находится в плохом состоянии, может представлять угрозу. Подобные опасения укрепляли российское сопротивление поль-

1 Informacja rz^du na temat polityki zagranicznej przedstawiona na posiedzeniu Sejmu 21 stycznia 2005 r. przez Ministra Spraw Zagranicznych RP prof. Adama Daniela Rotfelda. - Mode of access: http://www.msz.gov.pl/ index.php?page=1100607000.

2 Mieroszewski J. Op. cit. - S. 299.

ским стремлениям к обретению членства в Североатлантическом альянсе, непринятие российскими политиками приглашений нанести официальный визит в Польшу (президент Квасьневский в течение двух сроков своего правления 6 раз наносил визиты в Москву, президент Ельцин во время правления Квасьневского не приехал вообще, а президент Путин нанес визит лишь раз, в 2001 г.), что было только одним из симптомов игнорирования Российской Федерацией Польши и всего региона Центральной Европы.

Польскую сдержанность и осторожность в отношении России усиливали тактика, избранная российскими властями для решения проблемы Чечни, а также политика России в отношении ее ближайших соседей, которая часто была направлена на консервацию их внутренней нестабильности, поддержание коррумпированных и связанных с преступным миром режимов. Иными словами, это не была политика, которая могла бы способствовать созданию международного доверия.

Отношение российского государства к советскому прошлому в Польше, как и в других государствах, которые пали жертвой советского империализма и его преступлений, также является точкой отсчета для оценки направлений развития России и успехов укрепления демократических ценностей. Россия, подводящая черту под своим прошлым, вызывала в Польше симпатию, понимание и сочувствие, построенное на убеждении, что жертвой массовых преступлений, совершенных большевиками, были прежде всего русские и представители других народов бывшего СССР. В частности, благодаря глубокому проникновению концепции восточной политики, разработанной Мерошевским и Гедройцем, в политический дискурс в Польше с 1989 г. в польском подходе к международным делам и внешней политике функционирует именно это сильное убеждение в том, что демократическая Россия не будет представлять угрозу для Польши и других государств Центральной и Восточной Европы. Соответственно, Россия, отходящая от европейских норм демократического государства, перерождающаяся в диктатуру, пусть даже «диктатуру закона», но функционирующего «по понятиям», воспринималась и воспринимается в Польше с опаской и беспокойством.

Все эти факторы учитывались в разной степени и с разным напряжением в процессе формирования польской внешней полити-

ки и выполняли роль индикаторов внутриполитического развития России и намерений российской политики в отношении Польши. Однако заключения, делавшиеся из этих наблюдений, накладывались на внешнюю политику Польши в разной степени. С одной стороны, российское сопротивление польскому вступлению в НАТО встречало решительную реакцию польских властей, и министр иностранных дел Дариуш Росати в своем экспозе в Сейме в 1996 г. говорил: «Отношения [польско-российские] по-прежнему омрачаются сопротивлением России вступлению Польши в НАТО, представляющим собой общий знаменатель стратегических концепций главных российских политических сил. Мы ожидаем, что процесс расширения НАТО будет продолжаться независимо от таким образом сформулированной позиции России»1. С другой стороны, проблема, например, чеченского конфликта в важнейших ежегодных выступлениях польских министров иностранных дел в Сейме обходилась молчанием. Польша никогда не вела никакой «чеченской политики» и не пыталась использовать этот внутренний российский конфликт как инструмент политики против России. Об этом свидетельствует тот факт, что с начала первой чеченской войны в информации министров иностранных дел для Сейма упоминаний о Чечне почти не было2. Случалось, что побуждаемые депутатами или журналистами министры иностранных дел высказывались на эту тему, утверждая обычно, что необходим поиск мирных и политических путей разрешения конфликта, и подчеркивая, что решение должна найти сама Российская Федерация. Но никогда этот вопрос не поднимался польскими государственными органами по их собственной инициативе. Он звучал в их высказываниях преимущественно как реакция на интерес средств массовой информации в ходе политической дискуссии на тему событий в России3. Иными слова-

1 Rosati D. Informacja ministra spraw zagranicznych o glównych kierunkach polityki zagranicznej Polski // LXXIX posiedzenie Sejmu w dniu 9 maja 1996 r.

2 Кратко, одним предложением, эту тему затронул в своей информации Влодзимеж Чимошевич в 2003 г. Он тогда сказал: «Мы особенно надеемся, что мир в Чечню возвратится путем примирения и диалога». См.: Cimoszewicz W. Informacja rz^du na temat polityki zagranicznej w 2003 r. // XL posiedzenie Sejmu w dniu 22 stycznia 2003 r.

3 Например, в 2000 г. министра иностранных дел Бронислава Геремека спросил о Чечне один из депутатов в ходе обсуждения информации правительства

ми, чеченская проблема появлялась в рамках процесса формирования политики в отношении Российской Федерации, но не ее проведения. Такое обращение с данной проблемой вытекало из стремления польских властей избежать, насколько это возможно, лишней напряженности в отношениях с Россией.

Это было довольно трудно, потому что проблема чеченского конфликта широко освещалась и комментировалась польскими средствами массовой информации, а польское общественное мнение живо ею интересовалось. СМИ зачастую усматривали в ней симптом возрождения имперских тенденций в политике России. Но именно поэтому все польские правительства, неизменно декларирующие волю и готовность действовать во имя хороших отношений с Россией, старались избегать публичного обсуждения данного вопроса. Это не всегда удавалось, звучали отдельные не слишком удачные высказывания политиков или чиновников, которые отступали от общего принципа, что обычно отрицательно сказывалось на состоянии взаимоотношений1. В последние 10 лет это были, несмотря ни на что, единичные случаи.

о внешней политике. Он отвечал неохотно, но ответ точно определял польскую позицию: «...Вопрос Чечни как центра международного терроризма. Это утверждение одного из западных политиков, как мне представляется, семантически не соответствует информации, которой я располагаю. Действительно, в Чечне в очень большом масштабе проводились террористическая деятельность. Эта террористическая деятельность была, однако, связана с определенной освободительной программой. Если действия, в особенности слабых, выходят за рамки правовых формул, они обычно определяются как террористические. Далее, в Чечне как в одном из кавказских регионов похищение людей - мы знаем об этом по собственному опыту - по-прежнему практикуется. Оно было широко распространено и до сих пор еще сохраняется. Но ни то, ни другое, ни другая информация, которой я располагаю, не позволили бы мне определить Чечню как центр международного терроризма. И мне кажется, что это безосновательное утверждение». См.: Gere-mek B. Glos w debacie nad informaj ministra spraw zagranicznych o podstawowych kierunkach polityki zagranicznej Polski // LXXVIII posiedzenie Sejmu w dniu 9 maja 2000 r. Таким образом, польское правительство стояло на позиции, что, хотя в Чечне и имеют место события террористического характера, из этого факта еще, однако, не следует, что они носят преимущественно международный характер и Чечня является центром международного терроризма, распространяющим эту опасность за пределы территории Российской Федерации.

1 Под влиянием прессинга со стороны средств массовой информации польские политики иногда совершают ошибки, значительно хуже бывает, когда такое случается

Объективно следует отметить, что реализацию польской политики в отношении России осложняет тот факт, что в ее формировании в совершенно исключительном масштабе участвуют средства массовой информации. Можно даже выдвинуть тезис о том, что внешняя политика Польши в отношении любого другого государства не встречалась с таким последовательно высоким интересом польского общественного мнения - и это на протяжении последних шестнадцати лет. Столь же пристальный интерес вызывают польско-российские отношения. Вообще интерес к России, к ее внутриполитической ситуации, а также к традициям, истории, культуре, в том числе языку, является в Польше беспрецедентным по сравнению с другими странами - членами ЕС и НАТО, отсюда такое большое количество информации на тему России в польских СМИ, приспосабливающих тематику своих программ к интересам их адресатов. Среди обществ западноевропейского культурного круга именно польское общество наиболее интенсивно интересуется широко понимаемой российской проблематикой. Это объективный факт. Но есть и другой объективный факт. Польское общественное мнение, мягко говоря, к российскому государству симпатии не ис-

с чиновниками, которые, вмешиваясь не в свою компетенцию, пытаются формулировать политику государства. Примером может служить ситуация, которая сложилась после убийства президента Чечни Аслана Масхадова. Министр Адам Даниэль Рот-фельд прокомментировал это событие следующим образом: «Я считаю, что это нехорошо. Тем более что Аслан Масхадов был одним из немногочисленных, если не единственным руководителем, который хотел переговоров, который когда-то вел переговоры и привел к довольно мирному решению. У меня складывается впечатление, что те, кто довел ситуацию до его смерти, это партия войны, которая не хочет переговоров, которая считает, что единственный способ - это убийство, а не переговоры и поиск решений, которые были бы приемлемы даже для такого малого народа, как чеченский народ. У меня однозначное мнение на этот счет. Как министр иностранных дел, могу сказать, что - независимо от нравственной оценки - это серьезная политическая ошибка и не следует по этому поводу выражать таких мнений, которые я читаю и о которых слышу. Это плохо. Было бы лучше, если бы русские вступили с ним диалог, а не довели до его смерти». - Mode of access: http://www.msz.gov.pl/file_libraries/29/11474/ kon-ferencja_pras_krakow.html.30.09.2005. Это, несомненно, критическая оценка ситуации, сформулированная, однако, ясно и точно. Тем более трудно понять, чем руководствовался (и кого представлял) пресс-секретарь Министерства иностранных дел Александр Хечко, который слишком далеко зашел, информируя журналистов, что убийство Масхадова - «это не только преступление, но и политическая ошибка».

пытывает. При этом дело не в том, что это государство российское, а скорее в том, что оно неэффективно, ведет себя вызывающе, склонно к манипулированию собственными гражданами и их обману. Кроме целого перечня стереотипов России, которые возникли в Польше за последние несколько сотен лет и которые используются польскими СМИ с целью увеличения читательской аудитории, данный образ сформировал также опыт российской трансформации -такие его элементы, как финансовый кризис 1998 г. или замерзающие зимой города в Сибири и на Дальнем Востоке. Очень сильно укрепили его также широко освещавшиеся в польских средствах массовой информации трагедии моряков подводной лодки «Курск», заложников Театра на Дубровке, детей-заложников в Беслане.

Производной этого способа восприятия российского государства польским общественным мнением является эмпатия по отношению к гражданам российского государства и довольно широко выражаемая солидарность с российским обществом, которое - как считается в Польше - часто становится жертвой произвола российских властей. По этой причине русских в Польше любят относительно больше, чем представителей российских властей. Неверны, во всяком случае неточны, исходящие иногда из России упреки в том, что в Польше господствуют «русофобские» настроения. Это обобщение, зашедшее слишком далеко1. Как уже упоминалось, такой настрой общественного мнения иногда оказывает сильное давление на органы государства, конституционно уполномоченные на проведение внешней политики.

С другой стороны, упомянутые настроения иногда облегчают правительству выдвижение в отношениях с Россией инициатив, которые в других европейских государствах могли бы встретить отрицательный общественный прием. Примером может быть визовая по-

1 Согласно исследованиям Польского центра по изучению общественного мнения, проведенным 4-5 февраля 2005 г., 55% респондентов безразлично относились к России, 18% относились к ней отрицательно, а 23% - положительно. Что касается русских, то 49% признались в безразличии к ним, 9% - в отрицательном отношении, а 39% даже в положительных чувствах к ним. По сравнению с исследованиями 2002 г. уменьшается симпатия к российскому государству (с 33 до 22%). Симпатии к русским способствует уровень образования респондентов: 59% анкетируемых с высшим образованием уверяют в своей симпатии и доброжелательности по отношению к ним. См.: Gaz. wyborcza. - W-wa, 2005. - 23.02.

литика. В Польше не было протеста, когда в 2004 г. после расширения Европейского союза за счет Польши правительство обратилось к российской стороне с предложением полной отмены визовой оплаты для русских, въезжающих в Польшу (подобные предложения были также обращены к Белоруссии и Украине). Перспектива притока русских, а также представителей других наций из Восточной Европы не вызывает у поляков каких-то резких отрицательных реакций.

Польша является государством с гораздо меньшим потенциалом, чем Российская Федерация, с совершенно несравнимыми политическими устремлениями, которые главным образом ограничиваются региональными проблемами. Поэтому обретение членства в Европейском союзе воспринимается как фактор, объективно укрепляющий позицию Польши и увеличивающий возможности ее собственной внешней политики. Кроме того, интеграция с ЕС означает усиление влияния на политику других государств в отношении региона Восточной Европы, в том числе России. Политика Европейского союза в отношении Российской Федерации также будет формироваться с учетом польской позиции. Это, конечно, не означает, что отныне направления и инструменты европейской политики будут определяться исключительно поляками, но их влияние не будет отражать политический, экономический или демографический потенциал только Польши. По географическим причинам он будет гораздо более сильным, чем это могло бы следовать из других факторов. Польша, конечно, не сумеет управлять политикой ЕС в отношении России, так как Россия является слишком важным партнером для всех государств - членов Евросоюза. Однако Польша сможет эффективно влиять на политику ЕС в отношении России опосредованно, формируя политику Евросоюза в отношении Украины и Белоруссии - восточных соседей, которыми другие государства - члены ЕС интересуются гораздо меньше. Россия в будущем могла бы воздействовать на направление и содержание польского влияния в ЕС, но для этого необходимо увеличение активно -сти Российской Федерации в польско-российских отношениях.

Политика в отношении Украины

Отношение к Украине в Польше в значительной степени определяется историей. Именно благодаря ей стремления украинцев к созданию собственного государства вызывали в польском обществе симпатию. Конечно, определенную роль здесь играли общий опыт неволи и тот факт, что поляки по историческим причинам обычно симпатизируют национально-освободительным устремлениям. Однако упомянутая симпатия укоренена в ностальгии, связанной с традицией королевства Ягеллонов, охватывавшего польские, литовские и русские земли (Х1У-ХУ1 вв.), а затем в мифах о Речи По-сполитой Обоих Народов (ХУ1-ХУШ вв.). Упомянутые мифы были созданы и распространены в XIX и XX вв. пользующимися необычайной популярностью романистами и публицистами, в особенности Хенриком Сенкевичем, а затем Павлом Ясеницей. Это они сформировали в польском обществе сожаление об упущенном в прошлом шансе превращения государства литовцев, поляков и казаков в силу, способную противостоять всем могущественным соседям, - России, татарам, Османской империи, шведам и немцам. Поэтому, когда Польша в 1989 г. обрела независимость и когда после распада Советского Союза появилась независимая Украина, воспитанные на книгах Сенкевича и Ясеницы польские элиты, возможно, подсознательно, считали, что появился еще один шанс установить отношения с украинцами и тем самым обеспечить Польше прочную безопасность. Однако проблема независимости Украины в польской внешней политике имеет существенное значение не только по причине упомянутой ностальгии, она оправдана и подходом к отношениям Польши с государствами Восточной Европы, сформированным под влиянием идей Мерошевского и Гедройца. Мерошевский писал: «Первым пунктом польской восточной политики должно быть признание права на самоопределение и независимое государственное существование всех наций, порабощенных Советами. С польской точки зрения, в особенности это касается украинцев, белорусов и литовцев»1.

1 Мех^елтзЫ I Ор. ей. - Б. 306.

Польша еще до украинского референдума по вопросу о независимости имела на Украине специального правительственного посланника, что, как признавал министр Скубишевский, было «неким курьезом, но хорошим курьезом в международных отношениях»1. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что Польша была первым государством в мире, которое признало возникновение независимой Украины. Этот шаг создал хорошую атмосферу для польско-украинских отношений. Министр Скубишевский в своем выступлении в Сейме в мае 1992 г. говорил: «Установление хороших взаимоотношений с Украиной с начала ее независимости вызовет сближение между Варшавой и Киевом во всех областях. Многообещающие и при этом свободные от исторических осложнений польско-украинские отношения следует признать переломным успехом новой польской демократии в международной политике». Год спустя тот же министр иностранных дел информировал Сейм, что целью польской политики в отношении Украины является укрепление «независимого и демократического украинского государства», а польско-украинское сотрудничество «должно стать моделью добрососедства и близкого взаимодействия. Опирающиеся на уважение к суверенности и взаимные интересы отношения между независимой Польшей и независимой Украиной становятся важным фактором стабильности и безопасности в нашем регионе и во всей Европе»2.

В 1994 г. в выступлении следующего министра иностранных дел, Анджея Олеховского, появилось утверждение, что Польша стремится к установлению в отношениях с Украиной «тесного партнерства». Олеховский отметил, что независимость Украины имеет для Польши «стратегическое измерение», поэтому Польша будет способствовать укреплению национальной идентичности украинцев и успеху демократических и прорыночных реформ3. При этом следует заметить, что стратегическое значение польско-украинских отно-

1 Skubiszewski K. Glos w debacie nad Informacja ministra spraw zagranicznych o polityce zagranicznej RP // XIV posiedzenie Sejmu w dniu 8 maja 1992 r.

2 Skubiszewski K. Informacja rz^du o polityce zagranicznej Polski // XLIII posiedzenie Sejmu w dniu 29 kwietnia 1993 r.

3 Olechowski A. Informacja rz^du o glównych kierunkach polityki zagranicznej Polski // XX posiedzenie Sejmu w dniu 12 maja 1994 r.

шений вначале было признано украинскими властями1. Поддержка независимости Украины и процесса создания демократического го -сударства воспринималась Польшей как существенный вклад в строительство безопасной и стабильной Европы. Это убеждение -соответствующее рассмотренной выше доктрине внешней политики в отношении государств Восточной Европы - выражали в своих выступлениях, определявших внешнюю политику, все министры иностранных дел2. Его логическим продолжением была солидарность Польши с теми тенденциями в украинской внешней политике, кото -рые приближали это государство к организациям, создаваемым демократическими странами. «Мы последовательно поддерживаем стремление Украины к получению полного членства в Европейском совете и Центрально-Европейской инициативе», - декларировал министр Бартошевский в 1995 г.

После обретения Польшей членства в Североатлантическом альянсе в ее внешней политике сформировалась новая аксиома -принцип сохранения в НАТО политики «открытых дверей». Когда Украина начала проявлять заинтересованность в более тесном сотрудничестве с НАТО, она получила от Польши сильную поддержку. В 2002 г. новый министр иностранных дел Влодзимеж Чимошевич заявил, что для польской внешней политики особое значение будет иметь «деятельность, направленная на интеграцию Украины с евро-атлантическими институтами»3. Подобное же одобрение получило стремление Украины к членству в Европейском союзе. Годом позже Чимошевич утверждал: «Мы считаем, что декларация Украины о том, что ее конечной целью является членство в Европейском союзе,

1 Cieslik M. Stosunki polsko-ukraiñskie // RPPZ. - 1992. - S. 134.

2 Cm.: Bartoszewski W. Informacja ministra spraw zagranicznych o glównych kierunkach polityki zagranicznej Polski // L posiedzenie Sejmu w dniu 25 maja 1995 r.; Rosati D. Informacja ministra spraw zagranicznych o glównych kierunkach polityki zagranicznej Polski // LXXIX posiedzenie Sejmu w dniu 9 maja 1996 r.; Geremek B. Informacja ministra spraw zagranicznych o podstawowych kierunkach polityki zagranicznej Polski // XIII posiedzenie Sejmu w dniu 5 marca 1998 r.

3 Cimoszewicz W. Informacja ministra spraw zagranicznych o podstawowych kierunkach polityki zagranicznej Polski // XVI posiedzenie Sejmu w dniu 14 marca 2002 r.

заслуживает того, чтобы Брюссель ее оценил. Мы будем поддерживать стремление Украины к заключению договора о вступлении»1.

Поддержка украинской независимости, пропаганда демократии, интеграция Украины в западный мир признавались польскими политическими элитами существенным элементом политики безопасности государства. Свобода и независимость Украины в соединении с независимостью Белоруссии, Литвы, Латвии, Эстонии и демократизацией России должна была стать гарантией безопасности III Республики перед лицом угрозы потенциальной российской реконкисты и возрождения российской империи. Средством реализации вышеназванных положений выступала политика, с одной стороны, способствующая про-европейской ориентации Украины, а с другой - направленная на включение этого государства в европейскую политику. В первые несколько лет украинской независимости могло показаться, что между Варшавой и Киевом возникла общность интересов. Освободительный энтузиазм и идеалистические надежды Украины на помощь Запада, а также напряженность в украинско-российских отношениях привели к тому, что как на Украине, так и в Польше польско-украинские отношения начали называть «стратегическими». Одновременно раздавались голоса, критически оценивающие реализацию приведенных выше деклараций. Польша была не в состоянии включиться в процесс реструктуризации украинской экономики и по очевидным причинам не могла стать альтернативным (по отношению к российскому) рынком сбыта для украинского производства. Наконец, в контексте ограниченного интереса к Украине со стороны государств Западной Европы и Европейского союза политическая поддержка Киева, оказываемая Варшавой, была неэффективной.

Тогда же на страницах еженедельника «Тыгодник Повшехны» была инициирована дискуссия экспертов, литераторов и политиков о состоянии польско-украинских отношений. В центре оказался вопрос: «Проиграла ли Польша Украину?»2. Это был, по сути, спор

1 Cimoszewicz W. Informacja rz^du na temat polskiej polityki zagranicznej // XL posiedzenie Sejmu w dniu 22 stycznia 2003 r.

2 Дискуссию начал Бартломей Сенкевич, один из основателей Центра восточных исследований, статьей под названием «Pochwala minimalizmu» (см.: Ty-godnik powszechny. - Krakow, 2000. - 24-31 grudnia. На этот текст ссылался Вой-цех Мазярский в статье: Madziarski W. Gdzie jest moj s^siad? (см.: Gaz. wyborcza. -

между «реалистами», провозглашавшими крах прежней политики Польши в отношении Украины, и «романтиками», отстаивавшими идею союза с независимой Украиной и польской «миссии» в отношении восточных соседей. Однако дискуссия была сигналом, что польская политика в отношении Украины не приносит ожидаемых результатов и что по этой причине в Польше растет разочарование. Несмотря на значительные политические усилия, предпринятые Польшей, немногое свидетельствовало о том, что Украина приближается к демократическим стандартам и в обозримом будущем может реально претендовать на членство в европейских и трансатлантических структурах. Однако польские власти, в особенности президент Александр Квасьневский, настойчиво прилагали усилия к развитию политических контактов и пропагандировали украинский вопрос на разного рода политических и экономических форумах в Европе и вне ее. Это происходило даже тогда, когда после убийства Гонгадзе, скандала с продажей Ираку системы противовоздушной обороны «Кольчуга» украинский партнер польского президента президент Кучма утратил в европейских государствах и Соединенных Штатах остатки доверия. Данная ситуация постепенно становилась все большим бременем для польской внешней политики.

В Польше средства массовой информации крайне критически стали относиться к украинскому руководителю, а близкие связи с ним Квасьневского все чаще подвергались критике. Окончательный пересмотр такой политики произошел, однако, осенью 2004 г., когда после сфальсифицированных результатов первого тура президентских выборов в Киеве начались массовые общественные протесты, а страна оказалась на грани вооруженной конфронтации. Именно тогда польское вмешательство в разрешение этой ситуации и наработанные годами контакты президента Квасьневского решили успех переговоров. Этому способствовала также последовательность в отстаивании украинской проблематики в ЕС и НАТО. Хотя в прошлом польская настойчивость в этой области часто встречалась с непониманием партнеров, осенью 2004 г. она облегчила Польше задачу

W-wa, 2001. - 6-7 stycznia.). С Сенкевичем спорил также Ежи Помяновский в статье: Pomianowski J. Debata wokól polityki wschodniej: Wszystkie mozliwe bl^dy zostaly juz popelnione//Tygodnik powszechny. - 2001. - № 12).

привлечения к собственной дипломатической акции Хавьера Сола-ны, Герхарда Шредера, Вальдаса Адамкуса, Джорджа Буша.

Польское участие в разрешении политического кризиса на Украине не вытекало из той или иной российской политики или из российской вовлеченности в украинские избирательные процессы. Если бы даже политика Российской Федерации в отношении украинского кризиса была иной, например, совершенно нейтральной или даже поддерживающей Виктора Ющенко, политика Польши бы не изменилась. Польша вмешалась в разрешение кризиса прежде всего для того, чтобы предотвратить кровопролитие, которое могло бы начать долгий период внутренней нестабильности Украины. Польша действовала также во имя соблюдения демократических стандартов избирательного процесса, нарушение которых исключило бы Украину из европейской политики на годы. Да, Польша имела сильную мотивацию к действию, но она бы не пригодилась, если бы не позиция украинского общества и давление украинского общественного мнения на политические элиты, вовлеченные в кризис, в том числе на администрацию президента Кучмы. Точка зрения украинского общества стала самым сильным козырем в руках польской дипломатии, действия которой были направлены на выработку общей позиции ЕС в отношении кризиса. Пример Польши, которая несколькими месяцами ранее получила статус члена ЕС, ее политический и экономический успех последних шестнадцати лет имели огромное, а быть может, решающее влияние на конституирование гражданского общества на Украине. Министр иностранных дел Адам Даниэль Ротфельд в январе 2005 г. говорил в Сейме: «Скажем ясно: наша вовлеченность в то, что произошло на Украине, не была направлена против России. Мотивом этой вовлеченности стала поддержка фундаментальных ценностей, а не игра интересов. Для нас существенно было то, что на Украине заговорила суверенная воля народа»1. Действительно, массовое отрицание участниками демонстрации в Киеве способа ведения политики, олицетворяемого президентом Кучмой и премьером Януковичем, было самым большим успехом польской политики в отношении Украины начиная с 1991 г.

1 Rotfeld A.D. Informacja rz^du na temat polskiej polityki zagranicznej // XXI posiedzenie Sejmu w dniu 21 stycznia 2005 r.

Политика в отношении Белоруссии

В отличие от России и Украины, большого интереса к Белоруссии в Польше нет. Да, сегодня он возрос в связи с действиями, предпринимаемыми белорусскими властями против организации, созданной польским национальным меньшинством в Белоруссии, но если посмотреть на последние полтора десятка лет, то легко заметить, что это достаточно нетипичная ситуация. Причина более слабого интереса, как мне представляется, в том, что история польско-белорусских отношений не оставила в сознании народов ни одного особо драматического отпечатка и не вызывает слишком сильных эмоций. Парадокс истории состоит в том, что необходимость формирования новых отношений с независимой Литвой, Украиной и отрекающейся от советского наследия Россией - государствами и народами, с судьбами которых история Польши была связана зачастую трагическим образом, представляла собой для польских политических элит трудный вызов, а следовательно, была делом значительно более важным, чем формирование отношений с независимой Белоруссией1. История не зафиксировала серьезных польско-белорусских конфликтов, в частности, потому, что развитие национального самосознания белорусов началось относительно поздно. Во всяком случае на рубеже XIX и XX вв., когда в Центральной и Восточной Европе происходили зачастую кровавые межнациональные и пограничные конфликты, процессы строительства белорусской нации были слабо продвинуты. По этой причине никогда не происходило столкновения польского и белорусского национа-лизмов. Формирование национальной идентичности белорусов не завершилось и сегодня. На это обстоятельство зачастую указывают как на источник проблем, с которыми молодое белорусское государство должно бороться со времени стотысячных демонстраций, организованных Белорусским народным фронтом в 1989-1990 гг., и провозглашения независимости в 1991 г. Не подлежит сомнению, что после

1 Установление дипломатических отношений между Польшей и Белоруссией произошло 2 марта 1992 г. во время визита министра иностранных дел Белоруссии Петра Кравченко.

2 См.: Marples D. R. Belarus: The last European dictatorship? // The EU & Belarus: Between Moscow and Brussels / Ed. by Lewis A. - L., 2002. - P. 32; Korosteleva E. Political leadership and public support in Belarus: Forward to the Past // Ibid. - P. 54; Timmerman H. The Union of Belarus and Russia in the European Context // Ibid. - P. 277;

1991 г. Белоруссия находилась в более трудном положении, чем Литва и Украина, поэтому она требовала гораздо большей помощи. В Польше осознание этого положения вещей в начале 90-х годов минувшего столетия было на удивление слабым. В конечном итоге польскую политику в отношении Белоруссии трудно оценить положительно. Эта политика в недостаточной степени учитывала существующие реалии, поэтому характеризовалась формальным подходом, в ней не было места долговременному видению. В политике стран Западной Европы и Соединенных Штатов в отношении постсоветских государств, в том числе в отношении Белоруссии, господствовали перестраховочные позиции, являвшиеся производной политики, проводимой в отношении Москвы1. Польская политика 1990-1994 гг., опирающаяся на так называемую концепцию «двух дорог», также характеризовалась подобной сдержанностью. Формирующуюся белорусскую демократию Польша оставила без особой поддержки, ограничиваясь попытками развития экономического сотрудничества2. Министр Олеховский в 1994 г., говоря о политике в отношении Белоруссии, формально информировал, что Польша «концентрируется прежде всего на создании условий экономического сотрудничества»3. Поэтому нет ничего удивительного в том, что после победы на выборах в Белоруссии Александра Лукашенко и инициирования им действий, имеющих не слишком много общего с демократическими ценностями, польская политика в отношении Белоруссии была подвергнута сильной критике - в

Ausiannik S. Zagadnienie rownoprawnosci w stosunkach mi^dzy Bialorusi^. a Rosj^. // Rosja i jej s^siedzi/ In-t studiow strategicznych. - W-wa, 2002. - Z. 40. - S. 31 i n.

1 «Было ясное ожидание, что Россия, как наиболее сильное из новых независимых государств, будет принята как первая среди равных. Но первым номером среди приоритетов русской внешней политики был Запад. На постсоветские государства смотрели с пренебрежением, как на страны, которые немного обещали для формирующейся политики безопасности России и не служили для нее источником угрозы». См.: Simes D. The return of Russian history // Foreign affairs. - N.Y., 1994. -Vol. 73, N 1. - P. 78). Подобным образом оценивает ситуацию Ханс Тиммерман. См.: Timmerman H. The Union of Belarus and Russia in the European context // The EU & Belarus: Between Moscow and Brussel // Ed. by Lewis A. - P. 277.

2 См.: Skubiszewski K. Informacja ministra spraw zagranicznych o polityce za-granicznej RP // XIV posiedzenie Sejmu w dniu 8 maja 1992 r.

3 Olechowski A. Informacja rz^du o glownych kierunkach polityki zagranicznej Polski // XX posiedzenie Sejmu w dniu 12 maja 1994 r.

том числе в Сейме. В 1996 г. в дискуссии о внешней политике государства раздраженный нападками на польскую позицию в отношении Белоруссии министр Бартошевский подал реплику: «Несколько человек поднимали здесь проблему Белоруссии, что мы эту Белоруссию так запустили, что в результате в Белоруссии произошло то, что произошло. Я прошу прощения: что недоговаривается? Что мы должны были стараться оторвать Белоруссию от Москвы? Ну скажите это вслух! Я так не считаю. Я считаю, что мы должны принять суверенные решения Белоруссии, радоваться, если эти решения находятся в рамках строящихся демократических структур. Во всяком случае, мы не смеем вбиваться каким-то клином или даже бредить о том, чтобы вбиться клином между Минском и Москвой»1. Образ мышления, представленный министром Бартошевским, стал центральной линией для политики Польши в отношении Белоруссии, актуальной до сих пор. Польша не предпринимала никаких действий, которые могли бы влиять на реализацию концепции создания Белоруссией и Российской Федерацией союзного государства, но выражала надежду, что это произойдет согласно воле белорусов. В то же время, однако, не оставалось иллюзий, что в таком случае партнером Польши в политическом диалоге будет уже не Минск, а Москва.

С другой стороны, хотя Польша пыталась быть сдержанной в критике действий, предпринимаемых президентом Лукашенко, и сохранять отношения с этим соседом на уровне какого-то конструктивного минимума, на практике это и было единственной «политикой», которую польские власти вели в отношении Белоруссии. Следует также отметить, что поле маневра данной политики существенным образом было ограничено фактом существования полумиллионного польского меньшинства в Белоруссии, которое всегда оставалось как бы заложником белорусских властей. Мало результатов принесла и польская политика так называемого критического диалога с Белоруссией, состоящая в осуждении тех действий белорусских властей, которые противоречили правам человека, демократическим ценностям и праву, при одновременном поддержании с ними рабочих контактов, хотя ранг их был снижен. Объективно следует при-

1 Bartoszewski W. Glos w debacie nad informaj ministra spraw zagranicznych o glównych kierunkach polityki zagranicznej Polski // L posiedzenie Sejmu w dniu 25 maja 1995 r.

знать, что Польша среди государств - членов НАТО и ЕС (и среди тех, которые стремятся к членству в этих организациях) контактиро -вала с белорусскими властями на относительно высоком уровне. Она пыталась обеспечивать связь между режимом Лукашенко и демократическим миром и высказывалась за дифференциацию политики в отношении Белоруссии, развитие программ, предназначенных для белорусов, сохраняя критическую позицию в отношении представителей власти и репрессивного аппарата. Такая политика не принесла, однако, ожидаемых результатов, поскольку белорусские власти, как оказалось, не заинтересованы в наличии даже такого узкого отверстия в собственной самоизоляции, опасаясь, что через него в Белоруссию может проникнуть вирус «цветных» революций.

Политика изоляции Белоруссии оказалась малоэффективной, что в то же время не означает, что «вмешательство», как показывает польский опыт, принесло бы радикально лучшие результаты. С польской точки зрения пассивная и реактивная политика в отношении Белоруссии невыгодна также потому, что она укрепляет в более развитых странах убеждение в незначительности роли белорусского государства для выстраивания отношений в Европе и ограничивает возможности успешного воздействия на белорусские власти.

В 2001 г. Бартошевский открыто признавал, что польская внешняя политика в отношении Белоруссии оказалась в застое, а в контактах с этим соседом достигнут пат и в ближайшем будущем его невозможно будет преодолеть: «Служит ли стагнация в отношениях с Белоруссией нашим интересам?.. Не служит. Укажите мне, однако, пожалуйста, как мы должны поступить в отношении президента Лукашенко, не принимая во внимание при этом судьбу полумиллиона поляков, которые там живут, каким-нибудь таким образом, чтобы он был доволен и чтобы хорошо развивались наши отношения. У нас нет такого рецепта»1.

Дальнейшее ухудшение польско-белорусских отношений в 2005 г., результатом которого является разрыв всякого сотрудничества между университетами и исследовательскими институтами, было в каком-то смысле следствием успеха польской внешней политики на Украине осенью 2004 г. Несколько парадоксально, однако, но обост-

1 Bartoszewski W. Informacja ministra spraw zagranicznych o podstawowych kierunkach polityki zagranicznej Polski; rz^du o stanie negocjacji Polski z Uni^. Europejsk^. // СХ posiedzenie Sejmu w dniu 6 czerwca 2001 r.

рение политики режима Лукашенко в отношении польского меньшинства в Белоруссии в значительной степени расширило поле маневра для польской политики в будущем и, если использовать фразеологию министра Бартошевского, увеличило возможности польской стороны в «выписывании рецептов» от белорусской болезни Европы. Польша могла удерживаться от определенных действий, чтобы не навредить остаткам автономии польских общественных и национальных организаций, действующих в рамках государства, опирающегося на диктатуру президента Лукашенко. Ликвидация им этих организаций приводит к тому, что польские власти лишаются возможности что-либо защищать. В недалеком будущем, таким образом, можно ожидать активизации польской политики в отношении Белоруссии.

Проблемы политики в отношении Молдавии

В вышеизложенных рассуждениях я обошел вопрос польской политики в отношении Молдавии, ибо у меня есть очень серьезные сомнения, существует ли в этом случае какая-то самостоятельная «польская политика». В 90-е годы ХХ в. по проблеме Молдавии вообще не делалось никаких замечаний. Это означает, что политика в отношении данного государства не определялась, следовательно, не будет большим преувеличением считать, что ее вообще не существовало. Вероятно, это объяснялось, во-первых, тем фактом, что у Польши не было никаких особых интересов, связанных с Молдавией, во всяком случае это не были интересы, требующие отдельной концептуализации. Во-вторых, в польской традиции «восточной политики» Молдавия не присутствовала, следовательно, не было исторической инспирации для формулирования политических целей и задач в отношении этого государства.

Необходимость определения какой-то позиции в отношении Молдавии появилась в связи с приближающимся членством Польши в Европейском союзе, поскольку расширяющийся Евросоюз инициировал работу над политикой в отношении новых соседей, причем эта работа предшествовала факту вступления в ЕС Румынии, поэтому необходимо было сформулировать подходы по отношению к Молдавии. Концепция «нового соседства», а затем идея «Wider Europe», охватывавшие и Молдавию, вынудили Польшу определить собственную позицию, а говоря точнее, принять концеп-

цию, разработанную Евросоюзом, и адаптировать ее для собственных проектов. Впервые проблема политики в отношении Молдавии появилась в выступлении в Сейме министра иностранных дел Влодзимежа Чимошевича в 2003 г. Он тогда заявил одним предложением: «Восточное измерение Европейского союза должно также служить поддержке реформ в Молдавии»1. В известном неофициальном документе польского МИДа, содержащем предложение о создании «восточного измерения» ЕС, Молдавия была признана государством с перспективой членства в ЕС2. Данный факт не означал, однако, поворота в польской внешней политике и формулировки какой-то более активной политики в отношении этого государства, но оставался в полном согласии с польской доктриной в отношении государств Восточной Европы. Это было доводом, свидетельствующим о прогрессирующей гармонизации польской политики с внешней/соседской политикой ЕС.

Выводы

Среди многих мифов и стереотипов, касающихся польской внешней политики в отношении государств Восточной Европы, одним из наиболее распространенных, в том числе в Польше, является взгляд, что она продиктована опасениями, связанными с Россией, и фобиями по поводу имперских тенденций в ее политике. Это стереотипное мнение не учитывает, однако, принципиальной перемены, которая произошла в течение последних 16 лет в польской внешней политике, ее полной переориентации. Польша получила членство в НАТО и Европейском союзе - организациях, объединяющих наиболее развитые государства мира. Насколько после 1945 г. польская политическая мысль, рассуждая о месте Польши в мире, по очевидным причинам начинала - и обычно заканчивала - свою аргументацию проблемой зависимости от СССР/России, настолько же после обретения Польшей независимости вопрос о российском господстве в регионе и в мире во все меньшей степени определял не только польское мышление, но и предпринимаемые в сфере международных отношений дей-

1 Cimoszewicz W. Informacja rz^du na temat polskiej polityki zagranicznej w 2003 r.

2 Неофициальный документ (non-paper) Министерства иностранных дел Республики Польша // Европа. - Варшава, 2003. - Т. 3, № 1(6). - С. 129-143.

ствия. Польские стремления к интеграции в НАТО и Европейский союз не мотивировались опасениями, испытываемыми в отношении России, и во всяком случае это не они создавали абсолютно принципиальную мотивацию. Главным мотивом был поиск наиболее эффективных инструментов устранения цивилизационного отставания, которое является уделом Центральной и в еще большей степени Восточной Европы. Такие инструменты можно было получить исключительно благодаря параллельной интеграции в НАТО и ЕС.

В то же время вместе с трансформацией, происходившей в Восточной Европе после распада Советского Союза, польская «восточная политика», осью которой было в прошлом отношение к России, все более эволюционировала, становясь, наконец, лишь инспирацией для общей доктрины внешней политики в отношении государств Восточной Европы. Важнейшими элементами этой доктрины выступают три принципа.

Во-первых, убеждение, что обретение Польшей членства в НАТО и ЕС на долгосрочный период улучшит международное положение всех государств региона, а пример Польши и ее успеха в преодолении цивилизационной отсталости будет распространяться на Восточную Европу и способствовать возникновению проевро-пейских политических программ на Украине, в Белоруссии, Молдавии, а также в Российской Федерации. Если, таким образом, мы имеем в Восточной Европе дело с двумя конкурирующими моделями социально-экономического развития - происходящей из советской традиции и опирающейся на ценности, выработанные в ходе европейской интеграции, - то в конечном счете выбор обществ перевесит чашу весов в пользу модели, которая более эффективна и дает шанс на достижение индивидуального и коллективного благо -состояния. Польская внешняя политика должна, таким образом, предвидеть подобное развитие ситуации и строить фундамент под формирование будущих хороших отношений с демократическими и стремящимися к интеграции в НАТО и ЕС государствами Восточной Европы.

Во-вторых, это убеждение, что в Восточной Европе может в определенной перспективе возникнуть сильный и стабильный демократический строй, что на пути к этому нет никаких «культурных» препятствий, которые постоянно детерминировали бы исклю-

чение народов Восточной Европы из интеграционных процессов, происходящих в Европе. Такое исключение создавало бы постоянную угрозу для европейской безопасности и, таким образом, было бы для Польши невыгодно. Поэтому ее внешняя политика должна этому сценарию противостоять.

В-третьих, стратегической целью польской внешней политики в отношении государств региона Восточной Европы должно быть постоянное преодоление вековой европейской дихотомии, опирающейся на разделение континента на две части: развивающуюся эффективно и находящуюся в центре международной системы; и развивающуюся медленнее или вообще не развивающуюся, принадлежащую полупериферии или периферии этой системы. Цель может быть реализована исключительно посредством постепенного приспособления Восточной Европы к стандартам, сформировавшимся в ходе эволюции наиболее развитых европейских государств, а не наоборот. Объединяющие такие государства организации - Европейский союз и НАТО - должны способствовать «соединению Востока с Западом», предлагая необходимую помощь и поддержку. Польша, как член обеих названных интеграционных систем, играет активную роль в деятельности, направленной именно на такую политику обеих организаций.

Учитывая положения доктрины внешней политики в отношении государств Восточной Европы, Польша проводит отдельную политику в отношении каждого государства региона. Общей частью является ссылка на упомянутую доктрину. Поэтому утверждение, что Польша проводит какую-то «восточную политику» в отношении Белоруссии, Молдавии, России и Украины, является мифом. Потенциал и положение каждого из этих государств настолько неодинаковы, что на практике формулирование единой политики было бы неэффективно и невозможно. Однако все варианты политики должны быть направлены на повышение уровня взаимно -го доверия и безопасности посредством создания условий для возникновения территории, на которой постоянно будут действовать общие демократические стандарты.