CC BY
125
И. К. Москвина
Политика и проблемы коммеморации в современной культуре России
В наши дни все нарастающую актуальность приобретает вопрос превращения национальной мемориальной традиции в объект политической манипуляции. Поддержание коллективной памяти - это не только задача сохранения культурной среды и уважения к историческому прошлому. Проблемы коммеморации (сохранения памяти) находятся, подчас, на самом гребне политического противостояния и идейных битв современности, поскольку на рубеже ХХ-ХХ1 веков в российской истории очередной раз остро встал вопрос о сути тех идейных и духовных основ, на которых должно зиждится национальное достоинство государства и общества. Достаточно вспомнить события последних десятилетий ХХ века: снос и перенос памятников, появление либо исчезновение в календаре праздников и торжественных дат.
Мифы, символы, церемонии, ритуалы, праздники являются основой социальных связей и коммеморативной практики Неотъемлемой частью коммеморации являются обряды поминовения, в ходе которых чтят память великих усопших и павших героев. Сохранение и поддержание коллективной памяти содействует формированию и поддержке национального самосознания и солидарности на разных этапах исторического развития. Однако, как показывают события отечественной и зарубежной истории, коммеморация неоднократно становилась частью пропагандистской риторики.
В литературе, посвященной анализу коммеморации, выделяют несколько направлений. В настоящее время в исследовании коллективной памяти выделяют: государственно ориентированный, личностно ориентированный и объединительный подходы. В ряде случаев мемориальная культура рассматривается как совокупность символов и практик, формирующих значение мемориализируемого события. В других - содержание, структура и элементы мемориальной культуры зависят от того, как определяется сам феномен памяти.
В государственно-ориентированном подходе память понимается как политический феномен, инструмент строительства нации. Патриотическая традиция, как правило, находит опору в национальной истории, гипертекст которой воплощает идею величия нации и государства. История в данном контексте мыслится как текст, восходящий к коллективной памяти, но не тождественный ей. Его «сверхзадача» - через отражение великих
событий и героических деяний выдающихся личностей способствовать сплачиванию нации вокруг некого ценностного «стержня».
Подобное понимание истории получило развитие в Новое время, в эпоху расцвета национальных государств. Известный французский мыслитель Э. Ренан писал: «нация - это память о жертвах, которые народ принес, защищая свою независимость от иноземных захватчиков, и готовность вновь принести эти жертвы, если это понадобится»1. Безусловно, понятие исторической памяти гораздо шире, чем это содержится в данном ярком метафорическом высказывании. Однако Э. Ренан тонко уловил существенную черту, характеризующую одну из ее смысловых «опор» -память о жертвах.
Безусловно, историческая память является важнейшим компонентом национального самосознания. Героические страницы истории, посвященные в значительной мере освободительной борьбе с захватчиками, память о принесенных жертвах, являются идейным «стержнем», укрепляющим государственно-патриотическую традицию того или иного народа.
Однако, коллективная память народа многосложна по своему составу. Входящие в нее различные пласты содержат представления о традициях, фольклор, социально-культурные стереотипы деятельности и т. п. Поддержание коллективной памяти - важнейшее условие непрерывности процесса историко-культурной преемственности, а также самоидентификации данного социума.
Историческая память, являясь частью коллективной памяти, - это элемент субъективного фактора, часть ментальности (коллективной и индивидуальной)2. В ней сконцентрировано восприятие процесса истории. Это восприятие существует в различных формах - как общественное, коллективное (этнос, сословие и проч.) так и индивидуальное, диалектически связанных между собою. Она содержит некое «ядро», в которое входят узловые исторические события, память о деяниях национальных героев, иначе говоря, это - самосознание социума.
«Ценностные маяки», содержащиеся в ядре исторической памяти, создают ориентиры, которые задают «матрицу» восприятия прошлого и настоящего и нацеленность вектора развития желаемого (идеального) будущего. Позитивная направленность даже трагических событий, закрепленных в исторической памяти, воплощает ценностный смысл «матрицы» - мужество, упорство в достижении лучшей доли, вера в «светлое будущее» и т.п.
1 Ренан Э. Что такое нация? - СПб., 1886. - С. 23.
2 Гуревич А. Я. Проблема ментальности в современной историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. - М., 1989. - С.75
269
«Матрицы» восприятия не только позволяют дать оценку индивидуальным явлениям и событиям, они образуют архитектонику текстов культуры. Культура всегда подразумевает сохранение предшествующего опыта. Ю. М. Лотман характеризует ее как «негенетическую» память коллектива. Культура есть память человечества, поэтому она связана с историей, всегда подразумевает непрерывность духовной жизни человека, человечества. Культура исторична по своей природе. Она всегда, с одной стороны, определенное количество унаследованных текстов, с другой - унаследованных символов. Само ее настоящее существует в отношении к прошлому (реальному или сконструированному, в порядке некой мифологии) и к прогнозам будущего. В этом сложность понимания прошлого, которое уже ушло, но в этом и необходимость понимания ушедшей культуры: в ней всегда есть потребность сейчас, сегодня1.
Мощный духовный и эмоциональный потенциал, который содержится в «ядре» коллективной памяти, при определенной, мифологизированной форме сознания становится импульсом ее мифологизации. Концепции мифа, предложенная А. Ф. Лосевым и А. М. Пятигорским, позволяет рассматривать миф как содержание и форму сознания. Объективация мифа в культуре всегда связана с его интерпретацией. Мифы, легенды, предания могут передаваться из поколения в поколение, обрастая новыми подробностями и интерпретациями. Отстоявшись во времени и набрав «вес», они начинают приобретать черты реальности. Мифологизированная память становится частью традиции, частью национальной культуры, оказывая сильное влияние на самосознание народа. Мифологемы, включенные в традицию, являются составной частью исторического дискурса, во многом определяют содержание и форму культурного текста. Так, например, мифология Петербурга стала основой дискурса и культурного текста петербургского периода русской истории.
Интерпретация мифа о героях породила «матрицу» культурного текста советского периода. Героями-символами эпохи стали многие выдающиеся люди, чья реальная биография, однако, при соприкосновении с ней историков, становилась мощным инструментом развенчания мифа. Отсюда - закрытость источников изучения реальной коллективной памяти народа в советской исторической науке. Гипертекст советского периода, воплощенный в жанрах литературы, живописи, монументального, музыкального и кино искусства, насыщен мифологемами и символическими образами, олицетворяющими величие советского государства.
Смена духовных ориентиров и ценностей сопровождается напряженным вниманием к символам культуры. Это нашло отражение, в частности, в культурной и идеологической политике государства по отношению к
1 Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. - СПб.: Искусство, 1998. - С. 9.
270
памятникам и ритуалам. Стремление ввести что-либо в историческую память путем закрепления символов в культурном тексте, активного повторения в ритуале, способствует даже большему идеологическому искажению подлинной традиции, чем намеренное умолчание о чем-то. Известный английский исследователь мемориальной традиции СССР Кэтрин Мерридейл говорит о намеренной избирательности советской «коммеморации», или приемов, поддерживающих коллективную память: «Непомерное повторение одних воспоминаний и целенаправленное исключение всех остальных представлялось формой цензуры, настолько же мощной, как любой покров официального отрицания»1.
Сторонники личностно-ориентированного подхода рассматривают память как явление индивидуальное. Однако, современные исследователи памяти более склонны к развитию третьего-объединительного - направления. В этом подходе строится многомерная модель анализа памяти, репрезентацию которой одновременно определяют структурные условия функционирования общества (политика государства) и «чувства» отдельных людей и социальных групп, включенных в то или иное событие.
Появлению данного объединительного подхода способствовали исследования феномена коллективной памяти. Концепция коммеморации или «совместной памяти» - итог исследований, начавшихся в сфере социологии (Дюркгейм, Хальбвакс) и продолжившихся в истории менталь-ностей (Ариес, Фуко, Нора), теории коммуникаций (Хабермас, Онг) и семиотике (Вансина, Хобсбоум, Томпсон).
Уже Хальбвакс в 20-х годах говорил об индивидуальной и коллективной памяти как об эмпирической и трансцендентальной: последняя обуславливает первую, будучи тем культурным и традициональным «контекстом, без которого невозможно складывание и сохранение индивидуальной памяти»2.
Коммеморация, доказывал Хальбвакс, является целенаправленной попыткой остановить, или, по меньшей мере, скрыть процесс медленного изменения традиции. Коммеморативные мнемонические места укрепляют стереотипы нашего сознания, пробуждая специфические воспоминания о прошлом. Поэтому коммеморация столь значима политически. Этот вид деятельности увеличивает мощность мнемонических мест, предоставляя возможность укрепить стирающуюся традицию.
Филипп Ариес, ведущий специалист в области истории ментально-стей, отмечал интерес к коммеморации в Х1Х веке. Он так же, как и
1 Merridale C. War, death, and remembrance in Soviet Russia // War and Remembrance in the Twentieth Century / Edited by Jay Winter and Emmanuel Sivan - Cambridge University Press. 1999. P. 76.
2ХальбваксМ. Социальные классы и морфология. - М.; СПб., 2000. - С. 36.
271
Хальбвакс, связывал это с утратой живой связи с традицией. В эпоху политических революций, возникает все более полное сознание перемен. Пафос коммеморации был соединен в какой-то мере с потребностью подтвердить связь с уходящим миром1.
Одно из основных направлений объединительной парадигмы принадлежит французскому исследователю П. Нора. В его работах память определяется как конструируемый, контекстуальный феномен-»место памяти», значение которого выкристаллизовывается в ритуале коммеморации. Коммеморация определяется им как процесс, который мобилизует разнообразные дискурсы и практики в репрезентации события, содержит в себе социальное и культурное видение памяти о коммеморативном событии, служит выражением солидарности группы. Конструируемая природа памяти позволяет рассматривать мемориальные события не только как застывшее воплощение национальной истории, но и как символы, отражающие параметры функционирования современного общества.
Одними из первых историки-постмодернисты заинтересовались тем, как спекуляции на памяти становятся средством мобилизации политической власти. Их работы отразили острую потребность наших дней понять риторику пропаганды. Выдвинув свое, альтернативное представление о соотношении памяти и истории, Фуко, Нораль, остро поставили вопрос об идеологической роли коммеморации, то есть механизмах закрепления в национальной традиции того или иного события путем увековечивания его в памятниках, исторических сочинениях, ритуалах. В своих исследованиях они убедительно показали, что мифологизация национальной истории имеет следствием отказ от внутренней ценности национальной традиции самой по себе.
«История есть проблематичная и не всегда полная реставрация того, что уже не существует», - писал Пьер Нора. Знания, полученные в ходе исторического исследования, применяются (или должны применяться) в преподавании истории, главная задача которого - формирование исторической памяти и исторического сознания. Два эти понятия, память и сознание, очень близки друг к другу; тем не менее чрезвычайно важны и существующие между ними различия: мы не всегда осознаем то, что мы помним. Поэтому историческое сознание может создаваться на основе исторической памяти, но не наоборот: историческую память или коллективную память, в отличие от исторического сознания, можно в значительной степени подправлять или даже формировать, причем она во многом зависит от того, что данное общество желает знать об исторической правде и от того, что оно может о ней знать.
1 Ариес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. - Свердловск. 1999. - С. 123.
Идея о том, что у каждой нации есть своя историческая память, определяющая идентичность данного народа, но при этом порою весьма далекая от научных представлений о прошлом, вдохновила французских историков на грандиозный проект «Места памяти», осуществленный под руководством Пьера Нора. Участники проекта - без малого сотня ведущих историков современной Франции - поставили перед собой цель «ввести клинок критики между стволом памяти и корой истории», или, иными словами, подвергнуть критическому анализу существующую в исторической памяти французов картину прошлого1.
Для возвращения к истокам подлинной традиции коллективной памяти, включающей память индивидов, П. Нора считал важным противопоставление концепта «память» истории. Память может быть только личной (даже если это коллективная память), в крайнем случае, разделяемой, память предполагает переживание, некий экзистенциальный опыт, тогда как история ставит во главу угла объективность, залогом которой служит «документ» и пристальное внимание к фактам. «Память - это всегда актуальный феномен, переживаемая связь с вечным настоящим. История же -это репрезентация прошлого»2.
Различие между исторической памятью и историей-наукой П. Нора сформулировал следующим образом: «Память - это жизнь, носителями которой всегда выступают живые социальные группы <...> История - это всегда проблематичная и неполная реконструкция того, чего больше нет. Память - это всегда актуальный феномен, переживаемая связь с вечным настоящим. История же - это репрезентация прошлого. Память в силу своей чувственной и магической природы уживается только с теми деталями, которые ей удобны. Ее питают воспоминания туманные и противоречивые (télescopants) <...> История же как интеллектуальная и деса-крализующая (laïcisante) операция обращается к анализу и критическому дискурсу. Память помещает воспоминание в священное, история его оттуда изгоняет, делая прозаическим. Память порождается той социальной группой, которую она сплачивает <. > Напротив, история принадлежит всем и никому, что делает универсальность ее призванием»3.
Поэтому историческое сознание может создаваться на основе исторической памяти, но не наоборот: историческую память или коллективную память, в отличие от исторического сознания, можно в значительной степени подправлять или даже формировать, причем она во многом зависит
1 Хаттон П. История как искусство памяти. - СПб: Владимир Даль,.- 2003. -С. 15.
2 Нора П. Как писать историю Франции? // Нора П., Озуф М., де Пюимеж Ж., Винок М. Франция - память. - М.; СПб.: Летний сад, 1999. - С. 92.
3 Там же. - С. 92.
от того, что данное общество желает знать об исторической правде и от того, что оно может о ней знать. К сожалению, подобное деление существующих в обществе представлений о прошлом на «историю» и «память» пока не получило широкого распространения в российской научной литературе. Целые периоды отечественной истории и культуры на протяжении длительного времени являли собою территорию почти безраздельного господства исторической памяти, практически недоступную для критического анализа. Подлинность традиции зависит от того, что общество предпочитает помнить и что оно предпочитает забыть. Когда государство и общество заняты поиском путей для формирования исторической памяти - сюда относится, например проведение дней памяти того или иного события, мемориальных церемоний, культивирование памяти посредством проведения ритуалов или создания мемориальных комплексов, музеев, то часто такие действия имеет целью мифологизацию прошлого. Эти действия подчас ориентированы на то, чтобы изобрести новые культовые церемонии для общества, то есть некий суррогат религии, где место прежних культов опустело, или придать некое самобытное сознание обществу, оставшемуся без идентификации.
