CC BY
190
ПОЛИТИКА ХРИСТИАНИЗАЦИИ КОРЕННЫХ НАРОДОВ СИБИРИ В ХУН-ХГХ ВВ.:
ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
В. Н. Асочакова
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
В статье рассматриваются некоторые аспекты изучения политики христианизации коренных народов Сибири в XVII—XIX вв. Это проблемы роли и места Русской православной церкви в распространении православия среди автохтонов Сибири, форм и методов христианизации. Охарактеризованы особенности «хакасской» модели христианизации.
Ключевые слова: христианизация, миссионерская деятельность, Русская православная церковь, хакасы, Сибирь, коренные народы.
В дореволюционной России христианизация коренных народов Сибири должна была обеспечить устойчивое функционирование российского социума как целостного организма. Она определялась позицией Российского государства в Сибири и осуществлялась в целом в рамках аборигенной политики. Для интеграции коренных народов Сибири, разнородных в этническом и конфессиональном отношении необходима была их русификация. Эту задачу на протяжении всего периода колонизации решала Русская православная церковь (далее РПЦ). Именно православие, с точки зрения самодержавия и православных миссионеров, должно было стать идейным инструментом, способным объединить все население империи в конфессиональном отношении и русифицировать его.
В отечественной историографии нет единства мнений относительно степени самостоятельности религиозной политики РПЦ в Сибири. Н. А. Миненко связывала религиозную политику с ясачными платежами, поэтому на начальном этапе в ХУП-ХУШ вв., по ее мнению, существовал запрет насильственной христианизации [1]. Якутский историк-юрист М. М. Федоров отмечал, что позиция Российского государства в конфессиональном вопросе зависела от отношения к традиционным способам производства аборигенов, соответствовала правовому статусу коренных народов. На основании этих критериев он выделял три этапа аборигенной политики в Сибири:
I этап: XVII - начало XVIII в. Российское государство довольствуется получением ясака и не вмешивается во внутреннюю жизнь сибирских народов.
II этап: 20-е гг. XVIII - 20-е гг. XIX в. Начало регулирования общественных отношений, способа производства, верований коренного населения. Устанавливается своеобразное взаимодействие русских и аборигенных институтов.
III этап: с 20-х гг. XIX в. Правительственная политика нацелена на ассимиляцию сибирских народов, по отношению к ним возобладали русификаторские тенденции [2, с. 11].
А. В. Головнев выделяет отдельный этап в истории колонизации Сибири - конфессиональный захват культуры аборигенов в XVIII в. [3, с. 3-18]. Л. М. Дамешек считает, что конфессиональная политика была составной частью имперской политики в Сибири: «В основе всех мероприятий самодержавия в церковной сфере в Азиатской России лежит признание большой политической и социокультурной значимости распространения православия среди «инородцев» [4, с. 260]. Его поддерживает В. Ю. Софронов, который пишет, что государственное освоение Сибири в XVII в. закрепилось общекультурным, религиозным освоением. По мнению историка, РПЦ сыграла огромную, если не главную роль в становлении Сибири как части Российского государства [5].
Томский историк Л. И. Шерстова отмечает в государственной аборигенной политике в Южной Сибири в XVII-XIX вв. наличие «евразийских черт», проявившихся в ее главных принципах: непротивопоставлении этносов, ее населявших, по этнокультурному признаку; восприятии сибирских аборигенов не как чуждого этнически, расово, конфессионально контингента, а прежде всего как податного сословия; отсутствии оценочных, сравнительных характеристик аборигенов [6, с. 125]. В целом, можно говорить о системе государственных мероприятий, направленных на упорядочение социально-фискального устроения «подданных», о специфической политике, осуществлявшейся государством применительно к своеобразному «податному массиву», переходящему в сословие [6, с. 272].
Другой подход к проблеме самостоятельности религиозной политики отстаивает группа современных исследователей. Тобольский историк А. Ю. Конев полагает, что конфессиональная политика по отношению к аборигенам Сибири носила самостоятельный характер. Она реализовывалась в силу теократического характера русской монархии и зависела от геополитических интересов империи. Мотивы, определяющие характер конфессиональной политики в Сибири, следует искать не в сфере фискальных интересов государства, не в наличии или отсутствии материальных ресурсов или какой-то абстрактной веротерпимости, а в мировоззренческих установках деятелей самой РПЦ [7]. А. Ю. Конев обоснованно отмечает, что массовая христианизация в Сибири развернулась при митрополитах - выходцах из Киево-Могилянской академии: «В этом согласованном устремлении двух ведущих сил - государства и церкви, кроются причины столь масштабного миссионерского движения в Сибири первой половины XVIII в.» [7, с. 3-18]. Его позицию поддерживает Л. А. Тресвятский: «Христианизация сибирских народов была делом Русской православной церкви, а государство в лице верховной власти старалось не форсировать этот процесс, опасаясь сопротивления аборигенов и особенно сокращения поступления доходов от ясака» [8, с. 79].
Известный сибирский историк Н. Н. Покровский считает, что пределы самостоятельности РПЦ были определены государством: «В процессе колонизации восточных земель царская власть, справедливо опасаясь слишком большой самостоятельности и коррумпированности местных воевод, пыталась поставить их под какой-то церковный контроль. При открытии Тобольской епархии подобная цель определенного контроля главы сибирской церкви ставилась изначально» [9]. Функции РПЦ в Сибири были изложены в царском «Наказе» от 08.02.1625: зорко следить, чтобы светские власти исправно исполняли свои административные обязанности и не злоупотребляли излишними поборами; осуществлять общую защиту от местных властей всего аборигенного населения, независимо от их веры [9, с. 4]. Во второй половине XVII в. светская власть, напуганная попыткой патриарха Никона поставить «священство» выше «царства», сократила права архиерейского надзора над воеводской администрацией. Автор отмечает: «Заботясь об увеличении поступления ценной пушнины от аборигенов, Москва строго предписывала ненасильственные методы при обращении миссионерами в христианство» [9, с. 3].
Б. Н. Миронов выделяет четыре принципа национальной политики, осуществлявшейся российской монархией на протяжении XVIII - начала XX вв.:
1. Сохранение существовавшего до вхождения в состав России административного порядка, местных законов и учреждений, отношений земельной собственности, верований, языка и культуры.
2. Широкое сотрудничество имперского правительства с нерусскими (нехристианскими) элитами, которые в большинстве своем получали права русского дворянства.
3. Создание некоторых преимуществ правового положения нерусских сравнительно с русскими. С помощью налоговой системы правительство намеренно поддерживало такое положение, чтобы материальный уровень жизни нерусских, проживавших в национальных окраинах, был выше, чем русских; нерусские народы всегда платили меньшие налоги и пользовались различными льготами.
4. Этнические и национальные критерии не были определяющими при продвижении по служебной лестнице. Благодаря этому между социальным статусом и национальностью отсутствовала связь, а политическая, военная, культурная и научная элиты России были многонациональными, включавшими протестантов - немцев и финляндцев, католиков-поляков, татар-мусульман и представителей многочисленных нерусских народов [10, с. 323-324].
Следующей проблемой, вызывающей споры в историографии, является вопрос о формах, методах и характере христианизации коренных народов Поволжья, Сибири Дальнего Востока. По мнению Т. А. Бернштам, она исторически осуществлялась в двух формах: «сверху» и «снизу» [11]. В первом случае РПЦ использовала экономические и социокультурные приемы: льготная система налогообложения, система образования, крещение знати, создание общин новокрещеных и института «крестных отцов». Воздействовала на мировоззрение коренного населения за счет «визуализации православия»: храмовая архитектура больших (церкви) и малых (часовни) форм поражала своими масштабами и возвышенностью на фоне небольших жилых и хозяйственных построек аборигенов. Также в этом процессе значительную роль сыграла иконопись и «новая» праздничная культура. Иконопись являлась непременным атрибутом проповеди миссионера, иногда заменяемая иллюстрациями к Священному Писанию. Что касается христианской праздничной культуры, то ее размах и торжественность импонировали коренному населению, которое, согласно запискам миссионеров, стекалось с разных уголков региона на престольные праздники в миссионерские станы.
Вторая форма была связана с бытовым взаимодействием русских и аборигенов и заключалась в передаче, главным образом, народно-православных традиций. Она представляла собой три уровня взаимодействия: межэтнические браки, община и поселение [11].
Мы считаем, что христианизация коренных народов осуществлялась в трех формах: первая - это целенаправленная государственная политика, осуществляемая служителями на казенном содержании через ружные церкви; вторая - ведомственная - через белое духовенство посредством проповедей или насильственного обращения «инородцев-язычников». Третья - через непосредственные контакты с носителями православной веры в процессе совместной хозяйственной деятельности, повседневной жизни.
Организационное оформление миссионерская деятельность РПЦ получила во только второй половине XIX в. Понятие «доктрины» (концепции) православного миссионерства было введено лишь в конце XX в., на сто с лишним лет позже католического. На архиерейском Соборе РПЦ в 1994 г. вопрос о возрождении миссионерской деятельности церкви являлся одним из самых главных. Была создана рабочая группа по её возрождению, а затем и Миссионерский отдел Московского Патриархата. Именно с этими явлениями связано усиление внимания к миссионерской деятельности православной церкви, обращение к историческому опыту и традициям, изучение форм методов, способов и результатов христианизации.
В дореволюционный период миссионерская деятельность РПЦ делилась на три направления: внешняя, внутренняя, заграничная миссии. Внешняя миссия действовала среди «иноверцев» как внутри, так и вне государства. Внутренняя миссия была направлена против старообрядцев и сектантов, ее главной задачей являлась «охрана православия и всего народа от религиозных заблуждений»; заграничная - действовала за пределами государства.
Методы обращения инаковерующих в православие условно можно разделить на насильственные и ненасильственные. К первой группе методов относилось уничтожение идолов, штрафы за невыполнение православных обрядов, массовые крещения, сопровождавшиеся насилием. Ко второй группе относились средства религиозного убеждения, материальные поощрения, денежные вознаграждения, освобождение от повинностей, вы-
дача вещей, предметов православного культа; духовные миссии, школы, перевод религиозных текстов на национальные языки [12].
В отечественной историографии встречается разделение методов на религиозные и нерелигиозные, при этом отдельно выделяется насилие как универсальный и самостоятельный метод. Насилие применяется во всех методах и проявляется в крещении с помощью наказания, в уничтожении культовых объектов традиционных верований и прочее. К религиозным методам относятся проповедничество (способствовало присоединению новых последователей), богослужебная деятельность (способствовала формированию и развитию навыков религиозных действий), поддержание единоверия (использовалось только для внутренней миссии) [13, с. 7-8]. Миссионерство предполагало нерелигиозные методы христианизации - просветительство, благотворительность, переселенчество, которые имели ненаправленный характер. Одним из методов христианизации коренных народов еще в XVII в. было закабаление. Формально такая практика была санкционирована указом от 16 ноября 1737 г.: «...калмык и другие нации, которые, как известно, крещены бывают, и хозяевам достаются больше малолетние, дозволяется всякому покупать, крестить и у себя держать без всякого платежа подушных денег, одной запиской в губернских и воеводских канцеляриях». Закон от 9 января 1757 г. юридически закреплял рабство другой категории коренного населения Сибири. Он гласил, что «разных наций пленников всякого звания людям по недостатку в Сибири пахотных людей, которым по указам крепостных людей иметь велено, покупать и на товары выменивать, а потом велено и крестить не только воспрещать не надлежит, но еще и приохочивать к тому надобно для того, чтобы лучшее старание было из магометан и идолопоклонников приводить в православный христианский закон» [14].
М. М. Федоров выделял два метода христианизации: крещение принудительное, «в неволю», и крещение «воле» [2, с. 81]. По мнению Г. Ш. Мавлютовой, религиозная политика правительства в XVII в. отличалась веротерпимостью и выразилась в следующих мероприятиях: запрет на использование насильственных методов крещения, разорение священных мест и кладбищ сибирских аборигенов, отсутствие целенаправленной миссионерской деятельности в отношении язычников [15, с. 32]. Применение методов варьировалось в зависимости от ситуации в регионе, места и времени осуществления активного миссионерства. Так, во второй половине XIX в. насильственные методы были запрещены официально. Кроме того, изменение методов зависело и от политики государства - правительство то поддерживало миссионерскую деятельность РПЦ, то стремилось её ограничить.
В дореволюционной России принадлежность к православной церкви оставалась определяющим критерием статуса подданного русских царей. Для обозначения коренных народов Сибири в системе российского подданства до первой четверти XVIII в. официально использовался термин «иноземцы». Позиция этих народов по отношению к государственной власти определялась следующим образом: «мирные», «немирные», «ясашные», «неясашные». Этническая принадлежность или географическое размещение устанавливались через понятия «брацкие», «красноярские», «якуцкие». В XVIII - начале XIX в. появляется термин «ясашные иноверцы», подчеркивающий российское подданство и конфессиональную инаковость. С середины 20-х гг. XIX в. употребляется термин «инородцы», подчеркивающий иную этничность [16, с. 50].
Независимо от официальной терминологии в течение всего дореволюционного периода всех аборигенов Сибири, принявших православие, и в первом, и втором и третьем поколениях называли новокрещеными. Это свидетельствует о том, что и светские, и духовные власти осознавали неустойчивость в вере неофитов, и крещение являлось, скорее, желаемым, чем действительным направлением развития религиозности коренных этносов. В одном ряду с «новокрещеными» стоит понятие «ясашные крестьяне», возникшее для обозначения принявших православие аборигенов, продолжавших выплачивать ясак, но при этом ведущих крестьянский образ жизни. Статус ясачного давал определенные льготы: право на родовые земельные владения, освобождение от рекрутской повинности и др. Термины «русские ясашные», «ясашный ис грек», «ясашный мещанин» обозначали человека, купившего у аборигенов землю [17, с.151-157].
Политика христианизации коренных народов Сибири с начала XVII в. стала частью государственной политики в силу характерной черты российского абсолютизма - охватить общим правилом все сферы жизни общества. Но в то же время в отношении форм и методов христианизации различались подходы светской и духовной властей, позиция первых была обусловлена социально -экономическими и геополитическими приоритетами, а духовных - в основном ведомственными. Общей тенденцией развития конфессиональной политики был переход от насильственных методов к толерантности при сохранении монопольного права РПЦ на прозелитизм. В этот период происходило организационное оформление миссионерской деятельности, создание относительно единой системы церковно-государственных учреждений, осуществляющих контроль, разрабатываются единые принципы крещения нерусских народов Российской империи, правовой и фискальный статус новокрещеных.
Наличие двух основных методов христианизации позволяло применять их в зависимости от ситуации в регионе и времени осуществления миссионерства.
С точки зрения эволюции форм и методов в государственной политике христианизации в Сибири, в том числе Хакасско-Минусинском крае выделяются этапы:
I. XVII в. - первичное знакомство с православной верой при общении с русскими пришлыми казаками и промысловиками
II. 1700-1764 гг. - отсутствие единых принципов, форм и методов. Крещение осуществлялось эпизодически преимущественно в форме миссионерской деятельности, преобладали насильственные методы. Была разработана система учреждений, методов, инструкции для миссионеров, оформлен статус новокрещеных.
III. 1764-1799 гг. - епархиальное миссионерство, провозглашение принципа веротерпимости; средства христианизации - экономические, законодательные, административные, социальные, организационные (строительство церквей новокрещеных), финансовые, в то время как просветительские находились на втором плане.
IV. 1800-1825 гг. - приходский этап миссионерской деятельности; разработка нерелигиозных методов христианизации, отказ от политики массовых крещений, проведение богослужений в отдаленных местах; учреждение миссий и походных церквей.
V. 1825-1861 гг. - поиск форм и методов миссионерской деятельности, изменение целей: переход от формального крещения к утверждению христианства и русификации; активная законодательная деятельность государства в религиозной сфере, жесткий контроль со стороны церкви и государства; борьба с проявлением иных религиозных обрядов.
VI. 1860-е гг. - конец XIX в. - формальное завершение крещения нерусских народов Российской империи, переход к политике русификации и ассимиляции.
РПЦ в 60-х гг. XIX в. оценивала миссионерскую деятельность как малоуспешную и видела причины неудачи в политике веротерпимости, слабой финансовой и организационной поддержке государства, неподготовленности самих миссионеров. С 60-х гг. XIX в. деятельность православной миссии среди нерусских народов Российской империи была признана неэффективной на официальном уровне. Стали разрабатываться новые формы и методы миссионерской деятельности, модернизироваться уже апробированные. В практику миссионерской деятельности стали внедряться языки коренных народов Сибири, распространяться духовная литература на тюркском и других языках, началась подготовка священнослужителей из крещеных автохтонов, развиваться образовательная деятельность среди коренных народов Сибири. Христианизация коренных народов Сибири на протяжении двух столетий оставалась в центре российского государства и использовалась им как средство интеграции, обрусения. Политика носила общий характер и опиралась на единую правовую основу, но методы христианизации конкретных народов зависели от местных особенностей. Каждый регион при своем пребывании в составе России проходил несколько этапов: собственно присоединение; постепенная инкорпорация; ассимиляция [18, с. 201-202]. Эти процессы имели региональные особенности и проходили асинхронно.
Для интеграции коренных народов Сибири, разнородных в этническом и конфессиональном отношении, в начале XIX в. стала активно проводиться политика русификации. Но цель политики - привязать нерусские народы к Российской империи - не была достигнута. Русификация стимулировала рост этнической консолидации, которая в силу своей природы объективно противодействовала христианской миссии.
Христианизация являлась частью общей государственной политики в Сибири, преследовавшей, в конечном счете, цель ассимиляции коренных народов и растворение их в православном российском социуме. Государственная модель христианизации формировалась под влиянием перемен во внутри- и внешнеполитическом курсе Российской империи, культурных ориентиров. Она осуществлялась двумя силами - государственными и церковными учреждениями. Государственные установки в отношении аборигенов как подданных характеризовались сдержанным отношением к массовым крещениям и известной веротерпимостью к сложившимся религиозным верованиям автохтонов. Эти общие установки корректировались РПЦ, структуры которой их реализовывали, а узковедомственные интересы диктовали ускоренные темпы христианизации. РПЦ не учитывала естественно-географические, ХКТ и другие особенности районов, таких как север Западной Сибири, Бурятия, двух горнозаводских округов, приграничное положение территорий, в то время как светская власть в той или иной степени их декларировала.
Реальные модели христианизации аборигенной Сибири определялись совокупностью объективных, био-социокультурных факторов с некой интеграцией светского и церковного начал. В течение трех с лишним столетий варьировались модели христианизации отдельных народов, обусловленные, с одной стороны, аборигенной политикой центральных светских и духовных властей, с другой - административной практикой. При этом христианизация хакасов отличалась по формам и методам от крещения автохтонов собственно Западной Сибири. Здесь имел место классический для зоны с традиционным скотоводческим хозяйством вариант христианизации без деформирующих факторов.
Библиографический список
1. Миненко, Н. А. Северо-Западная Сибирь в XVIII - первой половине XIX в.: историко-этнографический очерк / Н. А. Миненко. - Новосибирск: Наука, 1975. - 308 с.
2. Федоров, М. М. Правовое положение народов Восточной Сибири (XVII - начало XIX века) / М. М. Федоров. - Якутск: Кн. изд-во, 1978. - 207 с.
3. Головнев, А. В. Русское влияние на культуру народов Северо-Западной Сибири в XVII-XIX вв. / В.В. Головнев // Культурный потенциал Сибири в досоветский период: Межвуз. сб. науч. тр. - Новосибирск: Изд-во НГПИ, 1992. - С 3-18.
4. Дамешек, Л. М. Внутренняя политика царизма и народы Сибири. XIX - начало XX вв. / Л. М. Дамешек. - Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 1986. - 165 с.
5. Софронов, В. Ю. Миссионерская деятельность русской православной церкви в Западной Сибири в конце XVII - начале XX вв. : авто-реф. дис. ... д-ра ист. наук: 07.00.02 / В. Ю. Софронов. - Барнаул, 2007. - 52 с.
6. Шерстова, Л. И. Тюрки и русские в Южной Сибири: этнополитические процессы и этнокультурная динамика XVII - начала XX вв. / Л. И. Шерстова. - Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2005. - 312 с.
7. Конев, А. Ю. Коренные народы Северо-Западной Сибири в административной системе Российской империи (XVIII - начало XIX в.) / А. Ю. Конев. - М., 1995. - 217 с.
8. Тресвятский, Л. А. Духовная культура православия в Сибири (XVII - начало XX веков) / Л. А. Тресвятский. - Новокузнецк: Изд-во
ИПК, 2003. - 157 с.
9. Покровский, Н. Н. Русская Православная Церковь в освоении Сибири / Н. Н. Покровский. - URL: http: //zaimka.ru/religion/ pokrovsy
I.shtmI?print. (Дата обращения 11.04.2010).
10. Миронов, Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - нач. XX вв.) / Б. Н. Миронов. - СПб.: Дм. Буланин, 1999. Т. -548 с.
11. Бернштам, Т. А. Христианство в регионах мира / Т. А. Бернштам. - СПб.: МАЭ РАН, 2002. - 336 с.
12. Арзютов, Д. В. Шорцы и северные алтайцы в XIX - начале XXI: этноконфессиональные аспекты взаимодействия традиционных верований и христианства : автореф. дис. ... канд. ист. наук / Д. В. Арзютов. - СПб., 2007. - 21 с.
13. Никонов, А. Б. Критический анализ миссионерской деятельности Русской православной церкви (1721-1917) : автореф. дис.... канд. филос. наук / А. Б. Никонов. - Л., 1989. - 23 с.
14. Полное собрание законов Российской империи: в XLV т. - СПб., 1830. -Т. XIV. - № 10644.
15. Мавлютова, Г. Ш. Миссионерская деятельность Русской православной церкви в Северо-Западной Сибири (XIX - начало XX вв.) / Г. Ш. Мавлютова. - Тюмень: Изд-во Тюмен. гос. ун-та, 2001. - 177 с.
16. Коваляшкина, Е. П. «Инородческий вопрос» в Сибири: Концепции государственной политики и областническая мысль / Е. П. Коваляшкина. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2005. - 326 с.
17. Карих, Е. В. Межэтнические отношения казахов и русских на линии южно-сибирской границы / Е. В. Карих // Европейские исследования в Сибири. - Томск, 2001. - 232 с.
18. Трепавлов, В. В. «Белый царь»: образ монарха и представления о подданстве у народов России XV-XVШ вв. / В. В. Трепавлов. - М.: Вост. лит., 2007. - 255 с.
© Асочакова В. Н., 2012
УДК 94(47+571.51/.53).082/.084.6+394.7
ДЖИГИТОВКА КАК ФЕНОМЕН ВОЕННО-СПОРТИВНОЙ КУЛЬТУРЫ У ЕНИСЕЙСКИХ И ИРКУТСКИХ КАЗАКОВ
А. Е. Богуцкий
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
Статья посвящена военно-спортивной культуре подготовки казака к действительной военной службе — джигитовке. Показано, что распространенная во всем российском казачестве, она была сохранена даже среди енисейских и иркутских казаков, отличавшихся от остального военно-служилого сословия рядом специфических черт.
Ключевые слова: енисейские и иркутские казаки, джигитовка, военно-спортивная культура.
В процессе формирования территории Российского государства, сопровождавшемся открытием, заселением и хозяйственным освоением новых земель, защитой пограничных рубежей и Отечества от внешних врагов, огромную роль сыграло казачество. Многие исследователи относят появление данной категории населения к XIV веку, то есть эпохе борьбы русских земель за независимость с Золотой Ордой [1, с. 245; 2, с. 4]. Действительно, слово «казак» тюркского происхождения и означает «вольный человек», «удалец» [1, с. 245; 2, с. 4]. Татаро-монголы казаками называли легковооруженных воинов, которые находились в авангарде их войск [2]. На Руси и в России в XIV-XVII вв. казаками называли людей двух категорий: служилых, несших военную службу обычно на границах государства, подчиненных великокняжеской или царской власти, и вольных казаков - членов свободных казачьих общин, независимых от центральной власти до XVIII века [1, с. 102, 243; 2, с. 4]. В XVIII - первой половине XIX вв. казачество постепенно стало превращаться в особое привилегированное военно -служилое сословие [1, с. 102, 243; 2, с. 4]. Процесс завершился во второй половине XIX века, когда царские власти окончательно ликвидировали казачьи автономии и вольности. Причиной стала попытка властей создать надежную опору самодержавию для борьбы с народными и революционными движениями в стране. Различные законодательные акты в отношении казаков ограничили возможность поступления в казачество представителей других сословий империи и запретили выход из него. Самодержавие стремилось законсервировать общественный, политический и экономический уклад жизни казаков, взяв за основу привлечения их к военной и полицейской службам систему землевладения. Были определены и особые сословные повинности казачества, которые сводились ко всеобщей воинской повинности и обязанности являться на службу с собственными лошадьми, снаряжением и вооружением. Казачество получило также иную, в отличие от других сословий, систему управления. С 1835 г. все дела по гражданскому и военному устройству казачьего населения находились в ведении Департамента военных поселений Военного министерства, а с 1857 г. - в Управлении иррегулярных войск (с 1867 г. - Главное управление иррегулярных войск). В 1879 г. управление было вновь переименовано и стало называться Главным управлением казачьих войск, которым руководил наследник престола, называвшийся Атаманом всех казачьих войск. Наиболее распространенной формой организации казачества стало войско, которое составляло не только определенное число воинских подразделений (полков, сотен и т. д.), но и территорию проживания казачьего населения [1, с. 260; 2, с. 5-6; 3, с. 137-143]. За всю историю казачества названия и количество казачьих войск неоднократно менялись. Создавались новые и упразднялись старые казачьи войска.
На протяжении столетий казачество выработало присущие только ему культурные традиции, носившие военно-спортивный характер, в том числе и элементы физической и военно -прикладной подготовки, необхо-
