CC BY
143
Таким образом, анализ взаимоотношений государственных и общественных элементов в структуре местной власти, функционального назначение местного самоуправления, а также установление первичного субъекта социально-политических отношений локального уровня позволяет сделать вывод о том, что сущность местного самоуправления состоит в его определении как публичного института гражданского общества, функционирующего в качестве механизма самоорганизации, согласования и удовлетворения интересов и потребностей граждан, объединенных в местное сообщество.
Библиографический список
1. Федеральный закон «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» № 131 - ФЗ от 06.10.2003 // Собрание законодательства Российской Федерации. 2003. № 40, ст. 3822.
2. Little I.M.D. Ethics, Economics and Politics. Principles of public policy. Oxford, 2003.
D.A. Morozov
Principle of local government as social and political institution
Principle of local government as social and political institution is analyzed in the article on the basis of national and public elements interrelationship analysis in the local government structure, Junctional purpose of local government and identification ofprimary legal subject ofmunicipium.
Получено 25.10.2009 г.
УДК 342.26:32
А.М. Саввин, канд. полит. наук, зам. нач. кафедры, (4872) 31-21-08, а!ек^-savvin@yandex.ru (Россия, Тула, ТФ МосУ МВД России)
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ТОРГ МЕЖДУ ФЕДЕРАЛЬНЫМ ЦЕНТРОМ И СУБЪЕКТАМИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ОРИЕНТИРЫ
Исследуется проблема политической практики разграничения предметов ведения и полномочий между федеральными органами власти и органами власти субъектов Российской Федерации с точки зрения экономической теории права.
Ключевые слова: политический торг, федерализм, субъекты федерации, политический статус, институты, поиск ренты.
Значение политического торга по поводу полномочий и ресурсов как механизма формирования политического статуса субъектов федерации,
неоднократно подчеркивалось исследователями федерализма в России. У. Рикер исходил из того, что форма федеративного государства является предметом торга между центром и периферией. [1, с. 11] Д. Элазером для описания процесса наращивания региональных полномочий, полученных в результате переговоров с центром, введен термин «форалистический феде-рализм».[2, с. 112] Ст. Солником, выделены ключевые проблемы исследования «федеративной сделки» между центром и субъектами применительно к Российской Федерации.[3, с. 95-108] Особенности политического торга в условиях конца 90-х годов XX века, также привлекали внимание ученых [4, с. 31-32]. Ими сделаны выводы, представляющие интерес для дальнейших исследований данного процесса, в том числе: переосмыслена роль асимметрии в федеративных отношениях, подчеркнута роль информации как фактора, влияющего на стратегию акторов, констатировано, что политический торг в России есть процесс непрерывный.
С позиций сегодняшнего дня возможно выделить и недостатки данных работ: торг за правила и стратегия субъектов в рамках существующих правил четко не разделяются, суть федеративной сделки сводится только к стратегии акторов. А между тем, развитие российского федерализма необходимо рассматривать в двух взаимосвязанных аспектах: как стратегию акторов и как развитие институциональной среды, в которой данная стратегия осуществляется. В данной статье мы попытаемся ответить на ряд вопросов, возникающих в процессе применения концепции политического торга для анализа динамики российского федерализма. В какой степени возможно применение экономического подхода к исследованию российского федерализма? Каковы границы рационального выбора актора? Какова роль институтов в процессе поиска варианта «сделки» между федеральным центром и субъектами? В чем сходство и различие между формальными и неформальными ограничениями применительно к условиям нашей страны? Каковы особенности политического торга между центром и субъектами в начале XXI века?
Мнение о том, что экономическая теория является наиболее формализованной из социальных дисциплин, является по сути общепринятым. Экономическая наука ориентирована на прикладное применение результатов, а отдельные ее отрасли, например позитивная экономика права, целиком ориентированы на выработку эмпирически проверяемых прогнозов. Общественные науки не развиваются изолированно, постоянно наблюдается взаимопроникновение инструментов познания. Наиболее ярким примером этого явления следует признать возникновение в 60-е годы XX века «Экономического империализма». Впрочем, теоретические наработки экономической науки при анализе политических процессов активно использовались Кнутом Викселем, Йозефом Шумпетером и Максом Вебером. В дальнейшем они стали основой для исследований Дж. Бьюкенена. В рамках экономического империализма сформировались теория рационального
выбора и экономическая теория права, в рамках которой выделилась теория прав собственности Рональда Коуза.
Дискуссия о Теореме Коуза, устанавливающая взаимосвязь между распределением прав собственности и структурой производства, приводит к постановке вопроса о применении описанного подхода к ситуациям за пределами собственно товарных рынков. Примером является так называемая «расширенная» версия теоремы, описывающая обмен правами собственности в политике. Подобная версия теоремы Коуза гласит, что в каких бы сферах жизни не происходили конфликты по поводу негативных внешних эффектов, их оптимальное решение достигается за счет придания им денежного выражения и свободной торговли правом. В конечном итоге они окажутся в руках того, кто ценит их выше.
Экономический подход к исследованию политики подразумевает выбор политическим субъектом альтернатив своих действий. Если предпочтения субъектов по поводу благ совпадают, то обмен ими происходит на сугубо рыночной основе. Если предпочтения по поводу благ хотя бы частично исключают друг друга, то процесс согласование интересов будет иметь политический характер.
Разумеется, нельзя механически уравнивать «переговорную силу» акторов и сферу действия трансакционных издержек в государственном устройстве с экономической сферой. Необходимо иметь ввиду, что в отличие от легко измеряемых критериев результативности деятельности фирм, аналогичная оценка органов публичной власти оказывается более трудной задачей из-за многоцелевого характера их деятельности, в том числе по причине выполнения ими функций, не поддающихся количественной оценке. Например, в процессе компании по выборам региональных законодательных собраний и местного самоуправления нередко в качестве достижений властей подчеркивается и «обеспечение доверия со стороны центра». Кроме того, в отличие от сферы бизнеса, усилия и результаты в сфере публичной власти нередко оказываются отдаленными друг от друга по времени.
Со времен Г. Беккера, получившего нобелевскую премию за работы в области экономического анализа индивидуального поведения, существует мнение, что для экономиста приоритетным является изучение индивидуального выбора человека. Однако это не так. Любое рациональное действие закреплено в социальных структурах и сетях, и данный факт следует принять во внимание, анализируя поведение отдельных личностей, «масс» и «общества» как инициаторов инновационного процесса.[5, с. 47] Альтернативы рационального выбора зависят от правил, выработанных на уровне общества. Весьма важным является вопрос, каким образом тот или иной факт может приобрести институциональное значение? Для ответа целесообразно обратиться к мнению одного из представителей современной аналитической философии Джорджа Серла, который считал, что для этого не-
обходимо выяснить, предписывает ли наличие данного факта некую статусную функцию, то есть признаваемые полномочия и права.[6, с. 23]
Спрос и предложение на политическом рынке, равно как и правила политического торга не являются порождением «невидимой руки», они возникают не спонтанно, а в результате взаимодействия акторов. В настоящее время господствующим направлением в науке, изучающим рациональное взаимодействие субъектов, является неоинституционализм. Дуглас Норт и другие представители неоинституционализма считают институты не столько психологическими феноменами, сколько набором норм жестко детерминирующих поведение индивидов и организаций. Номы поведения субъектов возникают без всякого промежуточного звена - непосредственно из взаимодействия акторов, цель которых «выиграть игру». Выбор актора связан с определенными ограничениями. С точки зрения не-оинституциональной экономики это ограниченная информация и ограниченные «вычислительные возможности». В список ограничений рационального выбора вносятся индивидуальные убеждения и ценности, и выбор между ними и привлекательным решением требует от субъекта упорядочить предпочтения.
К. Поланьи выделены элементарные формы трансакции, имеющими место быть в том или ином институциональном пространстве. Если на рынке существует рыночный обмен, то для гражданского пространства характерна редистрибуция. Для России, с ее традициями управления через иерархически организованную систему и в тоже время, наличием отработанного еще в советское время механизма рационального взаимодействия между субъектами, имеющими право доступа к ресурсам, принципы свободного рыночного обмена «встроены» в систему централизованного перераспределения. В отсутствие традиций гражданского общества, для «чиновника» все роли, производные от места, занимаемого в экономической или гражданской иерархии, тесно увязаны с его служебным положением. Опираясь на классификацию ролей, обобщенную А. Олейником [7, с. 155] можно констатировать, что в данном случае допустимо отождествлять роль гражданского служащего и инвестора. О месте в религиозной или этнической иерархии можно вообще не говорить, хотя для представителей национальных республик эти аспекты могут быть важны.
Подход Д. Норта к классификации правил на формальные и неформальные стал классическим. Неформальные ограничения представляют собой общепринятые нормы поведения, внутренние ограничения и достигнутые соглашения. Но так как Д. Норт, разрабатывал преимущественно законодательную концепцию институтов, то он близок к отождествлению институтов с формальными предписаниями, что вызывает определенную критику со стороны традиционного институционализма. Д. Ходжсон отмечает двусмысленность различия между формальными и неформальными ограничениями.[8, с. 37]
На наш взгляд, следует исходить из того, что в долгосрочной перспективе все правила являются итогом достигнутых соглашений. Д. Норт в докладе на конференции по проблемам российских реформ, состоявшейся в 1996 году, также акцентировал внимание не на различиях формальных и неформальных норм, а на их сходстве.[9, с. 9] Изменения в неформальных ограничениях обусловлены теми же факторами, что и изменения в формальных ограничениях. Изменения в неформальных ограничениях осуществляются более постепенно, но насколько постепенно, Д. Норт не уточняет, так как весь процесс изменений он признает непрерывным в принципе.
Идея, что в посткоммунистическом мире взаимная конкуренция формальных и неформальных правил создает у акторов противоположные стимулы в целом популярна в литературе, но, анализируя процесс развития политического статуса субъекта федерации, вряд ли можно принять точку зрения, что в трансформирующихся системах, законодательные пустоты заполняются «неформальными отношениями», и происходит «деформализация правил». [10, с. 75] Скорее «неформальные», то есть не зафиксированные в законах и подзаконных актах нормы существуют постоянно, вне зависимости от реформ законодательства. Именно поэтому, на наш взгляд, необходимо делать акцент на замечании В. Радаева, что налицо встраивание формальных отношений в неформальные, их взаимная конверген-ция.[11, с. 63]
Некоторые исследователи считают, что в России имеет место легализация неформальных институтов.[12, с. 127] К сожалению, М.С. Ильченко не конкретизирует это положение, скорее всего он подразумевает под легализацией законодательное оформление других общепринятых и поэтому вполне формальных практик. Такие институты, доказавшие свою эффективность, могут быть закреплены в законах. Как отметил Д.А. Медведев на встрече с руководством партии «Единая Россия» посвященной представлению кандидатур на пост губернатора Свердловской области, «неофициальные переговоры юридической силы не имеют». Данные слова, видимо, следует понимать, во-первых, как практику неофициальных переговоров легализована путем внесения изменений в соответствующий Закон, и, во-вторых, как результаты неофициальных переговоров по этому вопросу, которые теперь будут оформляться на бумаге.
Существует мнение, что процесс взаимодействия норм в России направляется чиновничьим произволом.[13, с. 13] Это не так: произвол - акт единичный, а единичные акты равновесной цены на товар не формируют. Реальность любых правил определяется их действительностью, то есть всеобщностью признания и адекватностью применения. Формальные правила воспринимаются в России не буквально, а в качестве границы, до которой возможны, а после которой невозможны любые действия. Это положение хорошо согласуется с концепций конституционного и постконсти-туционного выбора Дж. Бьюкенена. Если правила формулируются пре-
дельно недвусмысленно, то политический торг в их рамках становится невозможным. Это сделает систему крайне негибкой. Постконституционный выбор предполагает правила, которые не предполагают их «безусловного выполнения». В. Радаев верно отмечает, что в определенных случаях поле неопределенности сознательно конструируется в процессе согласования норм. В этом случае имманентной составляющей взаимодействия политических субъектов в российских условиях выступает договор, то есть политический торг.
Таким образом, политический торг предполагает, что все его участники обмениваются правами внутри определенной функциональной подсистемы. При этом, если выполняется условие теоремы Коуза о незначительности трансакционных издержек, все его участники одинаково оценивают стоимость тех или иных благ и находятся в одном институциональном пространстве, то политический торг носит классический характер. Если условие теоремы Коуза не выполняется, то политический торг носит стратегический характер, который заключается в принятии одной из сторон обязательств, вне зависимости от действий другой стороны. В данном случае политический торг протекает по правилу Познера.
А.И. Конюхова отмечает во взаимоотношениях федерального центра и субъектов Российской Федерации определенные черты кооперативной модели федерализма.[14, с. 275] На наш взгляд данная конструкция совершенно не соответствует общепринятой системе разграничения полномочий в камках кооперативного федерализма, хотя и вписывается в рамки концепции федерализма «конкурентного». Конкурентный федерализм предусматривает соперничество органов власти в ситуации, аналогичной открытому рынку, но в российских условиях борьба идет не за голоса граждан, а за перераспределяемые ресурсы. В основе российского федерализма лежит переговорный процесс, только торг за полномочия в обмен на лояльность уступил место торгу за средства на реализацию полномочий в обмен на их эффективное «освоение». Признается, что политический торг между центром и региональными элитами продолжается в новых условиях. [15, с. 41]
Федеральный центр может предложить как выбор между лучшим и менее лучшим вариантом, так и выбор вариантов, при которых минимизируются потери. Неоптимальный исход является следствием особой конфигурации властных отношений, когда субъект федерации превращается в агента, действующего в интересах федерального центра. Некоторые исследователи считают, что в данном случае имеет место даже регулярно наносимый агенту ущерб. Разумеется, подобное положение может рассматриваться как исключительный случай: политический торг между центром и регионами на современном этапе представляет собой сочетание интересов при доминировании одной из сторон, когда попытки агента действовать рационально приводят к нужному для принципала результату.
Одним из вариантов решения проблемы координации в процессе политического торга может быть передача одним из акторов права контролировать свои действия. Иногда этот вариант рациональнее постоянных попыток предсказать действия контрагента. Кроме того, агент избавляется от необходимости решать, как поступать в случае непредвиденных обстоятельств. По такому сценарию протекали события середины 90-х годов, когда большинство областей и краев в составе Российской Федерации подписали разработанный в центре типовой договор, по которому гарантировалось более или менее регулярное поступление федеральных средств. Так было и в год отказа от договорной практики. В период финансовоэкономического кризиса, когда средства федерального инвестфонда имеют значение для любого регионального инфраструктурного проекта, координация на основе принципал - агент видимо также имеет больший потенциал, чем координация на основе институциональных ориентиров. Но как отмечает А. Олейник подобная ситуация имеет свою цену, так как функция полезности принципала ограничивается функций полезности агента.[16, с. 45]
В зависимости от контекста передачи полномочий, властные отношения могут потребовать обоснования и легитимации, а могут и быть просто присвоены. В принципе, монопольное положение не требует легитимации, но политический торг протекает в рамках заданных конституционным выбором, который предусматривает «полноту государственной власти субъектов федерации». Таким образом, правильнее говорить не о перманентном принуждении центром субъектов федерации, а о доминировании центра в результате сочетания интересов центра и регионов. В принципе список аргументов, использование которых возможно для легитимации может включать как рациональные соображения, так и ценности, разделяемые как принципалом, так и агентом. В случае вненациональных субъектов федерации, использование ссылок на общие ценности представляется весьма уместным. В качестве же рациональных соображений вполне могут выступать ожидания средств на реализацию полномочий, да и в целом, подчиненный статус во властных отношениях связан с рядом преимуществ, не обязательно имеющих материальную форму.
Любой агент, соглашаясь на власть принципала, получает ренту: существующие права собственности имеют приоритет перед теми, которые возможно приобрести в перспективе. Рента возникает либо в результате контроля над редкими ресурсами, либо путем контроля над полем взаимодействия, что имеет особое значение в переговорном процессе отдельных российских регионов с федеральным центром по поводу политического статуса. Категория «поиск ренты» была введена в научный оборот в конце 60-х годов XX века и в настоящее время является одним из ключевых понятий теории общественного выбора. Данная категория прозвана объяснить механизм получения выгоды посредством давления на органы власти
и в целом путем участия в политическом процессе. В основе теории, объясняющей механизм рентоориентированного поведения, лежат работы Г. Таллока показавшего, что общественные потери от такой деятельности весьма высоки, так как требуют отвлечения ресурсов. После выхода работ Г. Таллока, рентоориентированное поведение стало трактоваться исследователями как непроизводительная деятельность индивидов, стремящихся с помощью государства перераспределить богатство. Если Г. Таллок акцентировал внимание на рентоориентированном поведении лоббистов от бизнеса, то в работах Дж. Бьюкенена выделяются несколько уровней борьбы за ренту, один из которых связан с перераспределением средств. Именно на этом уровне наблюдается борьба между получателями федеральных дотаций, кредитов и трансфертов.
Теория поиска ренты вносит известные коррективы в оценку процесса политического торга и в целом в характеристику современных моделей федерализма. Оценки политического торга, даваемые в рамках теории общественного выбора, могут быть весьма скептическими. Манкур Олсон в своих работах приходит к выводу о неспособности общества достигнуть рациональной организации на основе перманентных переговоров из-за деятельности акторов, направленной на перераспределение дохода. Если же говорить о развитии «переговорного федерализма» в России применительно к национальным республикам, необходимо вспомнить и антипере-распределительную концепцию Ф. Хайека, который прямо увязывал практику обеспечения «социальной справедливости» с деятельностью субъектов, считающих, что они «получают меньше, чем заслуживают».[17, с. 306] Современные российские авторы рассматривают существующий политический режим как институционально закрепленное господство «коалиции победителей», которые в процессе поиска ренты формируют перераспределительные коалиции, что только увеличивает политические противоречия.^, с. 93]
Исследователи оценивают возможность минимизации подобных последствия с разных позиций. В целом государство может блокировать рентоориентированное поведение путем поощрения конкуренции и включения всех групп, в процесс выработки политического курса. А. Олейник, напротив, анализирует авторитарную модель по типу «принципал-агент», которая предусматривает ситуацию, когда в процессе политического торга выигрывают, минимизируя потери, обе стороны. Это ведет к возникновению общности интересов, имеющей форму ренты, которую можно разделить между сторонами. В любом случае заслуживает внимание точка зрения, что оценивать эффективность современной политико-экономической системы в России можно только через анализ институтов, делающих поиск ренты для агентов более предпочтительным занятием, чем поиск прибы-ли.[19, с. 44]
В свое время большую роль в формировании принципов институционализма сыграли идеи Э. Дюркгейма, который отверг представление об общественной системе как механической сумме контрактов между суверенными индивидами и обосновал мысль, что любые общественные контракты опираются на скрытый фундамент социально обусловленных норм и стереотипов. Эти «законы» столь очевидны для участников контрактных отношений, что никогда не отражаются даже в устных соглашениях и никогда не записываются. Т. Парсонс определил данные нормы как заданные социально, а не являющиеся предметом какого-либо соглашения. Т. Веблен также отверг представление об универсальном «человеке экономическом» и сформулировал понятие институтов как социальнопсихологических феноменов. Данная традиция в настоящее время активно развивается Джефри Ходжсоном. По его мнению, институты - это системы общепринятых социальных правил, структурирующих социальные взаимодействия. Они в определенной степени ограничивают какое-либо действие, в тоже время, делая его возможным. Все исследователи, работающие в традициях старого институционализма, подчеркивают устойчивость «образа мыслей», возникших на базе удовлетворения человеческих потребностей и в свою очередь являющихся фундаментом для социальных организаций. Амитай Этциони связывает личностные характеристики с историческими и социальными условиями. [20, с. 63] Таким образом, индивиды постоянно находятся под воздействием двух факторов: полезности и моральных обязательств.
По мнению А. Олейника, цены и прибыли оцениваются участниками любых переговоров только с точки зрения их справедливости.[21, с. 37] Так как роль личного фактора в российской политике велика, то персонификация отношений в процессе контактов региональных лидеров с «центром» может вести к тому, что на личном уровне возможна ситуация неприятия конвертации права, закрепленного традицией, в материальные ресурсы. Стороны могут отказаться начинать торг, если воспримут свое право безусловным и не могущим быть предметом сделки. Правда это возможно, если представитель власти регионального уровня обладает несколькими «идентичностями», то есть его деятельность протекает в нескольких институциональных измерениях, с различным набором правил. Это, разумеется, в равной мере касается представителей и национальных республик и вненациональных субъектов федерации, но для последних большинство «идентичностей» (член семьи, потребитель и т.п.) оказывается несущественными по отношению к одному понятию - «чиновник».
Политический торг - это процесс формирования равновесной цены в ходе согласования и обмена. Объектом сделки являются правила распределения, права в отношении определенных ресурсов, по терминологии Дж. Серла - деонтологические полномочия.[6, с. 15] Политический торг - это непрерывный процесс заключения институциональных сделок.
Н. Добрынин трактует федерализм как диалектическое взаимодействие двух противоположных векторов развития [22], один из которых, направлен на централизацию, другой - на усиление власти региональных элит. Стоунер-Вайс сводит взаимодействие центра и субъектов федерации к борьбе централизованного и договорного федерализма.[23] А.А. Захаров, скептически относящийся к возможности существования подлинного федерализма в России из-за отсутствия «федералистской культуры», сводит стратегию центра к борьбе за «исполнительный» федерализм.[24, с. 128]
Подобные трактовки российского федерализма есть следствие рассмотрения политики как сферы борьбы, но в данном случае нельзя ставить вопрос о «победе» центра над регионами или наоборот, так как они друг без друга не существуют. Скорее следует говорить об обмене правами собственности, которые в Российской Федерации носят персонифицированный характер. Федерализм - это постоянно смещающийся компромисс между структурами, это распределение полномочий, окончательно не закрепляемое и постоянно реагирующее на новые требования.
Библиографический список
1. Riker W. Federalism: Origin, Operation, Significance. Boston, 1964.
2. Элазер Д. Дж. Сравнительный федерализм // Полис. 1995. № 5.
3. Солник Ст. Торг между Москвой и субъектами федерации о структуре нового Российского государства// Полис. 1995. № 6.
4. Реформирование федеративных отношений в России (взгляд с позиций конкурентного федерализма) // Вопросы экономики. 2000. № 10.
5. Бродовская Е.В. Взаимовлияние политической трансформации и эволюции ценностной системы современного российского общества: монография / под ред. д-ра полит. наук, проф. И.А. Батаниной. Тула: Изд-во ТулГУ, 2006.
6. Серл Дж. Что такое институт? // Вопросы экономики. 2007. № 8.
7. Олейник А.Н. Расширенная версия теоремы Коуза и пределы «экономического империализма» // Общественные науки и современность.
2008. № 4.
8. Ходжсон Дж. Что такое институты // Вопросы экономики. 2007.
№ 8.
9. Норт Д. Институциональные изменения: рамки анализа // Вопросы экономики. 1997. № 3.
10. Елисеев С.М. Выйти из «Бермудского треугольника»: о методологии исследования посткоммунистических трансформаций // Полис. 2002. № 6.
11. Радаев В. Деформализация правил и уход от налогов в российской хозяйственной деятельности // Вопросы экономики. 2001. № 6.
12. Ильченко М.С. Институциональные истоки «нового централизма» в современной России // Полис. 2008. № 5.
13. Хлопин А.Д. Деформализация правил: причина или следствие институциональных ловушек? // Полис. 2004. № 6.
14. Конюхова И.А. Современный российский федерализм и мировой опыт: итоги становления и перспективы развития. М., 2004.
15. Гончаренко О.В. Трансформация института губернаторства // Власть. 2009. № 4.
16. Олейник А. Минимизация упущенных выгод: моделирование взаимоотношений между государством и бизнесом // Вопросы экономики.
2009. № 7.
17. Хайек Ф. Право, законодательство и свобода: современное понимание либеральных принципов справедливости и политики. М, 2006.
18. Павроз А.В. Соискание ренты как категория политического анализа // Вестник Московского университета. Сер. 12. Политические науки. 2009. № 2.
19. Заостровцев А. Рентоориетированное поведение: потери для общества // Вопросы экономики. 2000. № 5.
20. Etziony A. Moral Dimension. Toward a New Economics. N.Y, London: The Free Pres, 1988.
21. Олейник А. Дефицит права (к критике политической экономии частной защиты) // Вопросы экономики. 2002. № 4.
22. Добрынин Н. Новый федерализм. Новосибирск. 2003.
23. Stoner-Weis K. Russia: Managing Territorial Cleavages under Dial Transition // Federalism and Territorial Cleavages. Baltimore. 2004.
24. Захаров А. А. Исполнительный федерализм в современной России// Полис. 2001. № 4.
A.M. Savvin
The political bargain between the federal center and the authorities of the constituent entities of the Russian Federation: Research points
The article discusses the problem of the political practice of distinguishing subjects under the jurisdiction and the power between the federal authorities and the authorities of the constituent entities within the Russian Federation in terms of Low and Economics.
Получено 25.10.2009 г.
