Политический человек. Социальные основы политики Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

ПЕРЕЧИТЫВАЯ КЛАССИКУ

СЕЙМУР МАРТИН ЛИПСЕТ

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК. СОЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПОЛИТИКИ

SEYMOUR MARTIN LIPSET POLITICAL MAN. THE SOCIAL BASES OF POLITICS. - N.Y., Garden City: Doubleday & Company, Inc., 1960. - 432 p. / Перевод с англ. / С.В. Патрушев, Л.Е. Филиппова.

Сеймур Мартин Липсет (18.03.1922 - 31.12.2006) - американский политический социолог. Родился в Нью-Йорке, в семье евреев-иммигрантов из России. Доктор философии (1949, Колумбийский университет), профессор социологии, работал в Институте международных исследований Калифорнийского университета, преподавал в Стэнфордском, Гарвардском, Колумбийском университетах, Университете Дж. Мейсона, университете Торонто (Канада). В молодости был последователем левых антисталинистских взглядов, национальным председателем Социалистической лиги молодежи. В 1960 г. вышел из Социалистической партии и провозгласил себя центристом, последователем Аристотеля, А. де Токви-ля, Дж. Вашингтона и М. Вебера. Был президентом Американской ассоциации политической науки (1979-1980) и Американской социологической ассоциации (1992-1993), членом Национальной академии наук и Национальной академии образования США. Представитель институциональной школы. Специалист в области социальных движений, политического радикализма, теории модернизации, профсоюзной демократии и социальной стратифика-

ции и мобильности, общественного мнения, социологии интеллектуальной жизни, сравнительных исследований предпосылок и условий демократии. Автор и соавтор Agrarian Socialism: The Cooperative Commonwealth Federation in Saskatchewan, a Study in Political Sociology (соред. с Р. Бендиксом, 1950), We'll Go Down to Washington (1951), Union Democracy (М. Троу, Дж.С. Коулменом, 1956); Social Mobility in Industrial Society (Р. Бендикс, 1959), Social Structure and Mobility in Economic Development (Н. Смелзер, 1966), Economic Development and Political Legitimacy (1959), The First New Nation (1963), The Berkeley Student Revolt: Facts and Interpretations (соред. Ш.С. Волин, 1965), Student Politics (1967), Revolution and Counterrevolution: Change and Persistence in Social Structures, (1968), The Politics of Unreason: Right Wing Extremism in America, 17901970 (Э. Рааб,1970), The Divided Academy: Professors and Politics (К.Э. Лейдд, 1975), The Confidence Gap: Business, Labor, and Government in the Public Mind (1987), Continental Divide: The Values and Institutions of the United States and Canada (1989), Jews and the New American Scene (Э. Рааб, 1995), American Exceptionalism: A Double-Edged Sword (1996), Jews and the New American Scene (Э. Рааб, 1996), It Didn't Happen Here: Why Socialism Failed in the United States (Г. Маркс, 2001), The Paradox of American Unionism: Why Americans Like Unions More Than Canadians Do, but Join Much Less (Н. Мелтц, Р. Гомес, А. Качановски, 2004), The Democratic Century (Дж.М. Лэкин, 2004).

[9] ПРЕДИСЛОВИЕ

С тех пор, как термин «социология» был впервые применен для систематического изучения социальных отношений, анализ политических процессов и институтов является одной из наиболее важных проблем. Ни один социолог не может представить себе изучение общества, значительной частью которого не был бы анализ политической системы. И многие политологи, а иногда и специалисты в других областях, особенно в последние годы, утверждают, что невозможно изучать политические процессы иначе, чем как частные случаи более общих социальных и психологических отношений. Растущее сотрудничество, а также принятие общих концепций и методов среди тех, кто изучает политическое

поведение в рамках политической науки, социологии, психологии и антропологии (три последние признаны ныне субдисциплинами, имеющими дело с политикой), является новым доказательством исходного единства социальных наук. Изучение человека в обществе не может быть плодотворно при разобщенном анализе ключевых проблем.

... Основная проблема, к которой обращена эта книга, - демократия как характеристика социальных систем. Основные обсуждаемые темы - это условия, необходимые для демократии в обществах и организациях; факторы, которые влияют на участие людей в политике, в частности на их поведение в качестве избирателей, а также источники поддержки ценностей и движений, которые подкрепляют демократические институты или угрожают им.

[10] Роберту Линду я обязан, среди многих других вещей, устойчивостью моего убеждения, что социальные исследования должны быть социально значимыми. Роберт Мертон помог мне и многим другим понять реальную власть социологических понятий как инструментов анализа и <увидеть> захватывающие интеллектуальные границы социологии. От Пола Лазарсфельда, самого блестящего логика в области социальных наук, я узнал, в чем различие между анализом и иллюстрацией, различие настолько основополагающее и важное, что потребуется много книг для его разработки, книг, которые он, к счастью, написал или стимулировал. Пожалуй, более, чем кому либо, я обязан интеллектуально Хуану Линцу, с которым проработал несколько лет. Рейнхард Бендикс дал мне мудрые советы по многим темам, не последним из которых был совет по составлению этой книги. Мой коллега и бывший студент Роберт Алфорд очень помог мне при переработке отдельных эссе. Энн Фридгуд из Даблдей сделала много для их логики и стиля. В круг других, кому я обязан, входят Даниэль Белл, Джеймс С. Коулман, Роберт Даль, Натан Глейзер, Ричард Хофштадтер, Герберт Хайман, Алекс Инкелес, Уильям Корнхаузер, Лео Левен-таль, Даниэль Миллер, Филип Селзник, Мартин Троу и Дэвид Трумэн.

[11] Среди лиц и учреждений, с которыми я сотрудничал, -профессор Эрик Аллардт из Университета Хельсинки и финского отделения Службы Гэллапа, профессор П. Луззатто Фегиз и институт «DOXA» в Милане, Италия, доктор Ален Жирар и француз-

ский Национальный институт по изучению демографии, Жан Стотцель и Луи Онжельби из Французского института изучения общественного мнения; Рой Морган из Австралийской службы общественного мнения; доктор Эрих Рейгротски и Кёльнский исследовательский институт ЮНЕСКО, Германия; доктор Стейн Роккан и Институт социальных исследований Университета Осло, Норвегия, профессор Ифи-эль де Сола Пул из Центра международных исследований Масса-чусетского технологического института, доктор Ян Стапель из Нидерландского института исследования общестенного мнения...

[13] Среди моих помощников по исследовательским проектам, результаты которых частично изложены в этой книге, были Роберт Блаунер, Амитаи Этциони, Рена Кацнельсон и Карлос Крюйтбош.

Сеймур Мартин Липсет Беркли, Калифорния 15 мая 1959 г.

[21] ГЛАВА I Социология политики1

Одной из главных задач политической социологии является анализ социальных условий становления демократии. Кажется удивительным, но стабильная демократия требует проявления конфликта или размежевания - борьбы за правящие позиции, вызовов правящим партиям и смены партий у власти; но демократия невозможна без консенсуса - без политической системы, допускающей мирную «игру» власти, без соблюдения теми, кто не у власти, решений, принятых теми, кто во власти, без признания теми, кто во власти, прав тех, кто не у власти. Соответственно, изу-

1 Могут представлять интерес некоторые библиографические публикации, касающиеся политической социологии и исследований политического поведения. Несколько недавних библиографических докладов, касающихся политики: R. Bendix, S.M. Lipset. Political Sociology - A trend report and bibliography // Current Sociology. - SAGE Publications, 1957. - N 6. - P. 79-169; J.R. Gusfield. The sociology of politics // Review of Sociology / Joseph B. Gittler, ed. - N.Y.: John Wiley & Sons, 1957. - P. 520-30. Сборники важных исследований: Lane R.E. Political Life. -Glencoe: The Free Press, 1959; Political Behavior / H. Eulau, S.J. Eldersveld, and M. Janowitz, eds. - Glencoe: The Free Press, 1956.

чение условий, способствующих демократии, должно быть сосредоточено на источниках как размежевания, так и консенсуса. Раскол - где он является законным - способствует интеграции сообществ и организаций. [22] Консенсус в отношении норм толерантности, которого достигает общество или организация, часто складывается только как результат исходного конфликта и поддерживается продолжающимся конфликтом.

Эта книга - попытка внести вклад в понимание демократических политических систем путем обсуждения ряда тем: социальных требований к демократической системе и различных типов политических конфликтов в Соединенных Штатах и других демократических обществах, особенно электоральных размежеваний; некоторых конкретных причин антидемократических тенденций; источников участия в политике; социальной базы политических партий в Соединенных Штатах и других странах; и, наконец, условий, определяющих политическую жизнь профсоюзов. Чтобы понять социологическую логику исследования этих вопросов, необходимо сначала посмотреть на эволюцию представлений о современном обществе.

Интеллектуальные истоки

Кризис Реформации и промышленная революция, которые возвестили о приходе современного общества, привели также к появлению социологии политики. Слом традиционного общества впервые представил на всеобщее обозрение различие между обществом и государством. Он также поднял проблему: как может общество находиться перед лицом непрерывных конфликтов между его членами и группами и при этом сохранять социальную сплоченность и легитимность государственной власти?

Разрыв между абсолютистскими правителями XVII в. и возникающей буржуазией сделал очевидными различия между человеком и гражданином, обществом и государством. Эти различия были одновременно и причиной, и следствием кризиса легитимности государства, которая ставилась под сомнение некоторыми людьми, а некоторыми - полностью отрицалась. Боден в XVII в. впервые сформулировал принцип суверенитета государства над другими институтами в пределах нации, чтобы обосновать при-

оритет государства, особенно [23] в эпоху религиозных конфликтов. Ряд философов - среди них Гоббс, Локк и Руссо - пытались, каждый по-своему, решить главную проблему: необходимость светского консенсуса, который может заменить собой религиозное решение Средневековья и устранить разрыв между обществом и государством.

В XIX в. в дискуссию вступили отцы политической социологии. Такие авторы, как Сен-Симон, Прудон и Маркс, были на стороне общества: для них оно было структурой, которую надлежало укрепить и усилить, в то время как государство следовало ограничить, поставить под контроль общества или отменить. На другой стороне выступали Гегель и его последователи, Лоренц фон Штейн и другие, которые полагали, что решение заключается в подчинении разрозненных элементов общества суверенитету государства.

Социология политики, похоже, переросла этот спор и решила основную проблему. Решение этой дилеммы, как и многих других, показало, что вопрос был неверно поставлен. Ошибка заключалась в рассмотрении государства и общества как двух независимых организмов и в попытке решить, какой из них являлся более важным или предпочтительным. Теперь политические социологи утверждают, что государство является лишь одним из многих политических институтов и что политические институты являются лишь одной из многих групп социальных институтов, что отношения между этими институтами и группами институтов являются предметом социологии в целом и что отношения между политическими и другими институтами являются специальной компетенцией социологии политики. Споря с представителями политической науки о полномочиях политической социологии, социологи утверждали, что изолированное изучение государства и других политических институтов не имеет теоретического смысла.

С точки зрения социологии спор между «сторонниками» государства и общества завершен. Но хотя предметы споров больше не называют «государство» и «общество», основная дилемма -надлежащий баланс [24] между конфликтом и консенсусом - по-прежнему сохраняется. Это центральная проблема, которой посвящена данная книга.

Социологи до недавнего времени были гораздо более активно вовлечены в изучение условий, создающих раскол, чем в определение необходимых элементов политического консенсуса. Смысл будет яснее, если мы рассмотрим четырех великих европейцев, чьи идеи в большей или меньшей степени являются основой политической социологии: это Маркс, Токвиль, Вебер и Михельс.

Классовый конфликт и консенсус: Маркс и Токвиль

После Французской революции проблемы конфликта и консенсуса оказались в центре внимания. Революционеры, естественно, в первую очередь интересовались дальнейшим развитием конфликта, консерваторы - поддержанием социальной стабильности. Но на протяжении многих лет немногие анализировали условия, при которых конфликт и консенсус находились или могли находиться в равновесии.

Наиболее ясно подход к конфликту как основной проблеме при изучении политики выразил Карл Маркс, и, как показывает большая часть последующего содержания этой книги, его понимание причин конфликта было весьма плодотворным. Алексис де Токвиль, с другой стороны, был первым крупным выразителем той идеи, что демократия подразумевает баланс между силами конфликта и консенсуса.

Для Маркса сложное общество может характеризоваться или постоянным конфликтом (даже если он подавляется), или консенсусом, но не их сочетанием. Он рассматривал конфликт и консенсус как альтернативы, а не как противоположные тенденции, которые могут быть сбалансированы.

Марксова концепция гармоничного общества будущего оказала значительное влияние на его социологическую позицию. Политическая система, которую он прогнозировал, была не институционализированной демократией, а анархией. Это означало, в частности, конец разделения труда, поскольку устранение дифференциации ролей в экономических сферах жизни должно было привести, по Марксу, к ликвидации основного источника социальных конфликтов:

«В коммунистическом обществе, где никто не ограничен каким-нибудь исключительным кругом [25] деятельности, а каждый

может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра - другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, - как моей душе угодно, - не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком»1.

Это заявление - не просто мечта Маркса об утопическом будущем. Оно описывает одно из основных условий коммунистического общества, ибо коммунизм «является истинным решением антагонизма между человеком и природой, [и] человеком и челове-ком...»2. Это устранение всех социальных источников различий, даже различия между городом и деревней3.

Поскольку консенсус невозможен в стратифицированном обществе, где царит эксплуататорский класс, Маркс не мог представить себе источников солидарности в докоммунистическом обществе. Его основным интересом был анализ факторов, укрепляющих борющиеся силы. Он, однако, никогда не был заинтересован в понимании психологических механизмов, посредством которых интересы людей дисциплинируются, даже с целью повышения классовой силы. В интересном отрывке, написанном, когда Маркс был молод, он сформулировал проблему в гегелевских понятиях:

«Каким образом получается, что личные интересы всегда развиваются против воли личностей в классовые интересы, в общие интересы, которые приобретают самостоятельность по отношению к отдельным лицам, принимают при этом своем обособлении форму всеобщих интересов, в качестве таковых вступают в противоречие с действительными индивидами и в этом противоречии, будучи определены как всеобщие интересы, могут представляться сознанием как идеальные и даже как религиозные, святые интересы?»4.

1 Marx K. The german ideology. - N.Y.: International publishers, 1939. - P. 22 (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - М.: Госполитиздат, 1955. - Т. 3. - С. 32).

2 Цит. из французского издания «Святого семейства»: Gurvitch G., La Sociologie du jeune Marx // Cahiers internationaux de sociologie. - Presses univ. de France, 1948. - N 4. - P. 25.

3 Marx K., Op. cit., p. 44.

4 Marx K. «Ideology - "Saint Max"» Gesamtausgabe, I, 5, p. 226, quoted in The German Ideology, p. 203 (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 3. - С. 234).

Но он никогда не пытался ответить на этот вопрос1. Он, по существу [26], не интересовался потребностью общества поддерживать институты и ценности, которые обеспечивают стабильность и сплоченность. Для Маркса социальные ограничения не выполняют общественно необходимые функции, а скорее поддерживают классовое господство.

В теории Маркса для демократии нет места при коммунизме. Есть только два взаимоисключающих социальных типа: общество конфликта и общество гармонии.

На первый взгляд, теория Токвиля кажется сходной с Марк-совой, так как они оба подчеркивали солидарность социальных элементов и необходимость конфликта между этими элементами. (Для Маркса такими элементами были классы; для Токвиля - местные общины и общественные организации.) Однако Токвиль, в отличие от Маркса, сознательно подчеркивает те черты социальных элементов, которые могли бы одновременно поддерживать и политический раскол, и политический консенсус. Он не проектирует свое гармоничное общество в будущем и не разводит по времени источники социальной интеграции и источники раскола. Одни и те же элементы - например, федеральное правительство и правительства штатов, конгресс и президент - функционируют независимо друг от друга, и поэтому между ними обязательно существует напряженность, но они также зависят друг от друга и связаны политическими партиями. Частные ассоциации, которые являются источниками ограничений для правительства, служат также основными каналами вовлечения людей в политику. Короче говоря, они являются механизмами создания и поддержания консенсуса, необходимого для демократического общества.

Интерес Токвиля к плюралистической политической системе следует из его интерпретации тенденций современного общества. Индустриализация, бюрократизация и национализм, которые вовлекали [27] низшие классы в политику, в то же время подрывали небольшие местные центры власти и концентрировали власть в государстве-Левиафане. Токвиль опасался, что социальные кон-

1 Лучшее марксистское обсуждение проблемы развития классового единства и преодоления личных интересов в пользу классовых интересов может быть найдено у Георга Лукача: Lukacs G. Geschichte und Klassenbewusstsein. - Berlin: Malik, 1923.

фликты исчезнут, потому что будет только один центр власти -государство, - оппонировать которому ни у какой другой группы не будет достаточно сил1. Политической конкуренции больше не будет, потому что для нее не будет социальной базы. Он также опасался, что и консенсус будет подорван в массовом обществе. У атомизированного индивида, оставшегося без членства в политически значимом социальном целом, будет недостаточно интереса для участия в политике или даже просто для принятия режима. Политика станет не только безнадежной, но бессмысленной. Апатия подрывает консенсус, и именно апатию масс по отношению к государству Токвиль считал результатом промышленного бюрократического общества.

Изучение Америки подсказало ему два института, которые могли бы бороться с новым Левиафаном: местное самоуправление и добровольные ассоциации. Участие в таких институтах казалось ему условием стабильности демократической системы. Распространяя идеи и создавая согласие среди своих членов, они становятся основой для конфликта между одной и другой организациями. И в процессе этого они также ограничивают центральную власть, создают новые автономные центры власти, чтобы конкурировать с ней, и помогают потенциальным лидерам оппозиции формировать политические навыки2 [28].

Бюрократия и демократия: Вебер и Михельс

Если один постоянный интерес политической социологии -раскол и консенсус - был связан с именами Маркса и Токвиля, то другой - изучение бюрократии - отождествляется с творчеством Макса Вебера и Роберта Михельса. Эти две проблемы, конечно, тесно связаны, так как бюрократия является одним из главных

1 Tocqueville A. de. Democracy in America. - N.Y.: Vintage Books, 1954. -Vol. I. - P. 9-11. Дрейф в сторону массового общества путем ликвидации локальных групп и промежуточных центров власти между индивидом и национальным государством был проанализирован Робертом Нисбетом: Nisbet R. The quest for community. - N.Y.: Oxford univ. press, 1953.

2 Для разработки этих идей см.: Lipset S.M., Trow M., Coleman J.S. Union democracy. - Glencoe: The Free Press, 1956.

средств создания и поддержания консенсуса и в то же время одним из основных источников сил, нарушающих интеграцию.

.Многие социальные философы XIX в. были обеспокоены разрушительным влиянием промышленной революции на общество и возможностями создания демократических политических структур. Как и Маркс, некоторые из них верили или надеялись, что политическая и социальная стабильность по своей природе были невозможны в городском индустриальном обществе, характеризующимся экономической конкуренцией и интересом к прибыли, и они искали новую, более стабильную, более моральную систему. Напротив, некоторые мыслители XX в., наиболее значительные из которых - Вебер и Михельс, отошли от проблемы отношений между экономической системой (определяемой в понятиях собственности и контроля над средствами производства) и другими социальными институтами. Для них проблемой являются уже не изменения, необходимые для модификации или уничтожения институтов капитализма, а социальные и политические условия бюрократического общества. Поскольку теперь мало кто считает осуществимым возвращение к коммунам мелких производителей, возникает вопрос: какие институциональные улучшения возможны в рамках бюрократического общества?

...Вебер и Михельс одними из первых постулировали в своих исследованиях, что проблема современной политики - это не капитализм или социализм, [29] но отношения между бюрократией и демократией. Вебер понимал бюрократизацию как институциональную форму, присущую всем современным обществам1. Для Михельса олигархия - правление небольшой группы лиц, которые кооптируют своих преемников, - это процесс, характерный для всех крупных организаций. Оба они пытались доказать, что социалистические организации и общества были или обязательно будут столь же бюрократическими и олигархическими, как капиталистические.

1 Cm.: Weber M. Zur Lage der bürgerlichen Demokratie in Russland // Archiv für Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. - Tübingen, 1906. - Vol. 22. - S. 234-353; Der Sozialismus // Gesammelte Aufsätze zur Soziologie und Sozialpolitik. - Tübingen, 1924. - Mohr. - S. 492-518; Antoni C., From history to sociology // The transition in German historical thinking / Trans. by H.V. White. - Detroit: Wayne State univ. press, 1959. - P. 145-146.

Интерес Вебера к бюрократии не был главным образом политическим. Его убеждение, что рост бюрократических институтов является необходимым условием высокоиндустриального общества, привело его к пониманию бюрократизации как главного источника институциональных изменений и, следовательно, угрозы существующим силам сплоченности. Как отметил Парсонс, «. грубо говоря, для Вебера бюрократия играет ту же роль, что классовая борьба играла для Маркса и конкуренция для Зомбар-та»1. Однако Вебер придавал большое значение интегративным аспектам бюрократизации в демократическом обществе, таким как распространение на все общество бюрократических стандартов равенства перед законом и перед властью и использование критерия успеха для отбора и продвижения по службе.

Анализируя фактическое функционирование демократического общества, Вебер рассматривал контроль за исполнением законов как важнейшую проблему, стоящую перед политиками, облеченными доверием электората: «Каждодневное осуществление властных полномочий было в руках бюрократии, и даже успех в борьбе за голоса избирателей, в парламентских дебатах и принятии решений мог сойти на нет, если он не был переведен в эффективный контроль над исполнением административных функций»2. И он был довольно пессимистичен относительно конечных последствий растущей бюрократизации для демократии и свободы. Как и Токвиль, он опасался, что рост сверхгосударства в конечном итоге приведет к падению должных процессуальных норм и законности.

Социализм означал для него продолжение [30] бюрократической власти над всем обществом, результатом чего явится скорее «диктатура чиновников», а не пролетариата.

Михельс также интересовался факторами, которые поддерживают или подрывают демократию. Анализируя политические партии и профсоюзы, он отметил те присущие крупным организациям элементы, которые делают контроль со стороны массы чле-

1 Parsons T. The structure of social action. - N.Y.: McGraw-Hill Book Co., 1937). - P. 509. См. также: Wright C. Mills, Hans Gerth. Introduction: The man and his work // Max Weber. Essays in sociology. - N.Y.: Oxford univ. press, 1946. - P. 49.

2 Bendix R., Weber М. An Intellectual Portrait. - N.Y.: Doubleday & Co., Inc., 1960. - P. 433.

нов технически почти невозможным1. Он указал на преимущества контроля над организациями для действующих лидеров, на политическую недееспособность рядовых членов, на причины их апатии и на стремление лидеров навсегда остаться на посту. И он увидел, что олигархическая структура бюрократических социалистических партий распространяется на общества, которыми эти партии руководят.

Теории бюрократии и демократии Вебера и Михельса, а также теории конфликта и консенсуса Маркса и Токвиля заложили основы предмета современной политической социологии. Вторая часть этой главы посвящена некоторым современным работам, вдохновленным этими проблемами.

Современные исследования

Голосование

Голосование является ключевым механизмом достижения консенсуса в демократическом обществе. Исследования выборов в этой и других странах, однако, редко были нацелены на изучение консенсуса. По большей части исследователи выборов интересовались связью размежеваний по одному признаку - партийной принадлежности - с размежеваниями по другим признакам, таким, как класс, род занятий, религия, этническая группа и регион, и рассматривали [31] эти факторы в первую очередь с точки зрения их роли социальной основы политической борьбы, а не политического консенсуса.

Изучение интегративных аспектов электорального поведения, предложенное здесь, заполняет важный пробел в нашем понимании демократии как системы. Для стабильной демократии нужна ситуация, в которой все основные политические партии включают сторонников из разных слоев населения. Система, в которой поддержка различных партий слишком точно соответствует основным социальным размежеваниям, не может сохраняться на демократической основе, поскольку она отражает состояние конфликта настолько интенсивно и четко, что исключает компромисс. Если партии не имеют возможности получать поддержку среди

1 Michels R. Political Parties. - Glencoe: The Free Press, 1949. Эта книга была впервые опубликована в Германии в 1911 г. и в Соединенных Штатах в 1915 г.

основных страт, они утрачивают основную причину для компромисса. Важно также, чтобы у партий были лидеры разного происхождения, чтобы символически выражать интерес партий к разным группам, даже если они имеют незначительную поддержку некоторых из них.

Заслуживает изучения также проблема согласия по вопросам, не зависящим от групповых и партийных размежеваний. Исследование голосования. показало, что перекрестное давление, возникающее в результате принадлежности <индивида> к разным группам [32], объясняет значительную часть «отклонений» от доминирующих моделей конкретных групп. Индивиды, подвергающиеся разнонаправленному политическому давлению, должны либо отклониться, либо «уйти в апатию». Идентификация со многими группами приводит к снижению эмоций при политическом выборе. Кроме того, в Соединенных Штатах и Великобритании работники физического труда, которые голосуют за республиканцев или консерваторов, менее либеральны по экономическим вопросам, чем рабочие, которые поддерживают демократическую или лейбористскую партию, но более либеральны, чем сторонники их собственной партии из среднего класса1. Тот факт, что значительная часть избирателей каждой крупной партии разделяет ценности, ассоциируемые с другими партиями, вынуждал лидеров каждой партии идти на уступки другой партии, когда они были у власти, и давал им надежду на столь необходимую поддержку, когда они были в оппозиции.

Аналогичным образом проблема политического участия может рассматриваться по-разному, в зависимости от того, идет речь о расколе или консенсусе. Убеждение, что очень высокий уровень участия - это всегда хорошо для демократии, необоснованно2. Как

1 Berelson B., LazarsfeldP.F., McPhee W. Voting. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1954. - P. 27; Benney M., Gray A.P., Pear R.H. How people vote. - L.: Routledge and Kegan Paul, 1956. - P. 194.

2 Обоснование позиции, согласно которой политическая апатия может отражать здоровье демократии, см.: Tingsten H. Political behavior: Studies in election statistics. - L.: P.S. King & Son, 1937. - P. 225-226; Morris Jones W.H. In defense of political apathy // Political Studies. - Sheffield.: Univ. of Sheffield Elmfield press., 1954. - N 2. - P. 25-37.

Данные различных американских исследований показывают, что неголо-сующие с большей вероятностью, чем избиратели, выступают против демократических ценностей, желают сильного руководства и не согласны с предоставлением

показали события 1930-х годов в Германии. увеличение уровня участия может отражать уменьшение социальной сплоченности и упадок демократического процесса, тогда как стабильная демократия может опираться на общее убеждение, что результаты выборов не приведут к особо значительным изменениям в обществе. Главная проблема для теории демократических систем следующая: при каких условиях общество может иметь [33] «достаточное» участие, чтобы поддерживать демократическую систему, не давая повода для раскола, который подрывает единство?1

По этому поводу я могу предположить, что чем более сплоченной и стабильной является демократическая система, тем больше вероятность того, что все слои населения будут реагировать сходным образом на основные стимулы; т.е. если условия способствуют росту левых настроений, социалисты получат голоса как среди хорошо обеспеченных индивидов, так и среди рабочих, хотя они останутся относительно слабыми в верхних слоях. Таким же образом в течение периода господства правых консервативное голосование будет расти среди беднейших групп населения. С другой стороны, индикатором низкого уровня согласия будет ситуация, в которой политическое направление усиливается только среди групп, к которым оно прежде всего апеллирует, - к примеру, левые получают голоса среди рабочих, противоположная тенденция растет в других слоях - т.е. правые получают голоса среди средних классов. Это как раз та ситуация, которую марксисты называют революционной и

гражданских свобод радикалам и другим политическим меньшинствам. См.: Stouf-fer S.A. Communism, conformity, and civil liberties. - N.Y.: Doubleday & Co., Inc., 1955. - P. 83-86; FieldH.H. The Non-Voter-Who He Is, What He thinks // Public Opinion Quarterly. - Oxford: Oxford univ. press, 1944. - N 8. - P. 175-187; Lane R.E. Political personality and electoral choice // American political science review. - L. Cambridge univ. press, 1955. - N 49. - P. 178-179; SanfordF.H. Authoritarianism and leadership. -Philadelphia: Stephenson Brothers, 1950. - P. 168.

1 Важную попытку связать исследование выборов с общей проблемой социальной сплоченности можно найти в: Parsons T. Voting and the equilibrium of the American political system // American Voting Behavior / E. Burdick, A. Brodbeck, eds. - Glencoe: The Free Press, 1959. - P. 80-120. Эта статья полна наводящих гипотез и интерпретаций относительно американской избирательной системы.

которая. сложилась в Германии до 1933 г. и в Москве и Петрограде в 1917 г.1 . [34].

Важная недавняя историческая работа, посвященная консенсусу, «Федералисты Адамса» Маннинга Дауэра2 является исследованием среды, в которой произошли падение партии федералистов и победа Джефферсона на выборах около 1800 г. Хотя Дауэр документирует разногласия между партиями в то время, они не являются основным предметом его интереса. Скорее, он интересуется тем, почему в тот период дала сбой двухпартийная система. Он предполагает. что партия федералистов ослабла, потому что Гамильтон и правое крыло партии не поняли правила игры демократической политики - что нужно обращаться ко всем слоям, чтобы оставаться крупной партией. Отстаивая интересы исключительно горожан-коммерсантов, федералисты оттолкнули своих сельских сторонников и, естественно, перестали быть основной партией в аграрной по преимуществу стране.

Исследуя расколы и социальные различия между демократическими и республиканскими избирателями в 1948 г., три социолога из Колумбийского университета3 отметили, что избиратели обеих партий в целом сходятся в определении главных насущных вопросов, в позициях по некоторым из этих вопросов, особенно интернационализма и гражданских прав; в ожиданиях важных событий, таких как война и депрессия; соглашаются по поводу правильных

1 В Германии между 1929 и 1933 гг., когда нацисты выросли из небольшой партии в партию, получившую более трети голосов избирателей, большинство центристских партий среднего класса резко сократились; голосование за коммунистов также увеличилось в этот период, в то время как проценты социал-демократической партии пошли вниз. Изучение выборов, которые состоялись в России в период между Февральской и Октябрьской революциями, ясно показывает бифуркацию классовой поддержки, произошедшую в двух крупных городах, Петрограде и Москве. Большевики, которые были небольшой группой в феврале, получили большинство голосов рабочего класса в октябре, как и кадеты - в случае среднего класса. См.: Radkey O. The election to the Russian Constituent Assembly of 1917. - Cambridge: Harvard univ. press, 1950.

2 Dauer M. The Adams Federalists. - Baltimore: The Johns Hopkins Press,

1953.

3 Berelson B. Paul F. Lazarsfeld W. McPhee. Op. cit.

критериев оценки кандидатов; важности самих выборов и правил игры, которые регулируют демократический процесс1.

[35] Политические движения

Исследование реформистских и экстремистских движений является второй крупнейшей самостоятельной областью американской политической социологии. Это может показаться странным, но американские, как и европейские, социологи гораздо больше интересовались реформистскими и экстремистскими движениями, чем традиционными и консервативными партиями2.

1 Исследование Яновица и Марвика, посвященное общим вопросам консенсуса и выборам, является анализом президентских выборов 1952 г. и сосредоточено на «оценке процесса выборов с точки зрения требований для поддержания демократического общества... [и задает вопрос], в какой степени выборы отражают процесс согласия?» Они определили ряд условий, которые должны выполняться, чтобы выборы создавали «процесс согласия», и проанализировали имеющиеся данные обследований, чтобы выяснить, отвечают ли выборы 1952 г. требованиям теории. Их вывод, что «выборы 1952 г. могут рассматриваться как процесс согласия», является менее важным, чем пример того, как данные обследований могут быть плодотворно использованы для решения некоторых из наиболее сложных проблем политического анализа. Janowitz M., Marvick D. Competitive pressure and democratic consent // Michigan Governmental Studies. - Ann Arbor: Univ. of Michigan press, 1956. - N 32. - P. 96.

Роберт А. Даль на теоретическом уровне поднял многие важные вопросы об условиях демократической избирательной системы. Многие из его выводов сформулированы как эмпирически проверяемые утверждения. Его книга особенно важна тем, что направляет внимание исследователей на общую проблему взаимосвязи интенсивности эмоций и стабильности системы, в частности, когда меньшинство испытывает более интенсивные эмоции, чем большинство. См.: Dahl R.A. A preface to democratic theory. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1956. -Chap. 4. - P. 90-123. Последняя работа политолога Дэвида Истона также представляет интерес для социологов. Easton D. An approach to the analysis of political systems // World Politics. - N.Y.: Princeton Univ. press, 1057. - N 9. - P. 383-400.

2 Lipset S.M. Political sociology, 1945-1955 // Sociology in the United States of America / Zetterberg H., ed. - Paris: UNESCO, 1956. - P. 43-55. Это замечание относится к моей работе, как и к работе любого другого социолога. Для обсуждения идеологических предпосылок интереса к конфликту (радикальному) или консенсусу (консервативном) см.: Bendix and Lipset, op. cit Стоит отметить, что Рудольф Хеберле дал подзаголовок своей книге о социальных движениях «Введение в политическую социологию».

В библиотечных каталогах гораздо больше записей о «британской Лейбористской партии», чем о «Консервативной партии». Многие американцы изучали рабочие партии в различных частях Британского Содружества; лишь немногие писали книги и статьи о консерваторах. Оказалось, что Социал-демократическая партия и кооперативы Швеции и других скандинавских стран представляют большой интерес для американских ученых: почти никто не затрагивал несоциалистические партии. Консервативные движения и силы, консервативные политические философы - Берк, Бональд* и де Местр, и проблемы интеграции и сплоченности - ими практически пренебрегали до недавнего времени.

Аналогичным образом, в большинстве исследований фашистских и коммунистических движений подчеркивались те факторы, которые создают и поддерживают экстремизм, а не те, которые ограничивают их в стабильных демократиях. В Америке мы исследовали источники угроз гражданским свободам, социальные корни маккартизма, символы и призывы, используемые фашистскими группировками в 30-е годы и Маккарти в 50-х годах, и [36] опасности для «нормального хода вещей», содержащиеся в популистской идеологии1. Почти никакого внимания не уделялось поиску источников американского сопротивления крайне правым и крайне левым в период Депрессии, которая, вероятно, затронула нацию больше, если сравнивать с предыдущей экономической ситуацией, чем любую другую западную страну, кроме Германии. Некоторые из материалов, представленных в частях I и III этой книги, подробно освещают эти вопросы.

Политика бюрократии

Внимание Вебера к бюрократии и власти как к элементам крупномасштабных формальных структур и систематизация им

* Луи Габриэль Амбруаз Бональд (фр. Louis-Gabriel-Ambroise de Bonald; 2 октября 1754 - 23 ноября 1840) - французский философ, родоначальник традиционализма, активный политический деятель периода Реставрации.

1 См.: Stouffer S.A., Op. cit.; The New American Right /Daniel Bell ed. - N.Y.: Criterion Books, 1955; Lowenthal L., Guterman N. Prophets of Deceit: A study of the techniques of the American agitator. - N.Y.: Harper & Bros., 1949; and E. Shils. The torment of secrecy. - Glencoe: The Free Press, 1956.

основных черт, присущих бюрократической организации, были продолжены во многих исследованиях1. Но политическая социология уделяла недостаточно внимания его анализу связи между ростом централизованной бюрократической государственной власти и свертыванием демократии. Были переведены лишь немногие из его основных трудов по бюрократии и демократии. Ученые, следовавшие гипотезам Вебера, явно или неявно отделили изучение бюрократии от изучения политических организаций в собственном смысле слова и включили <в него> все виды других организаций: больницы, офисы, заводы, церкви и профсоюзы. Эти исследования показали, как признавал сам Вебер, что существуют постоянная, систематически выявляемая напряженность и конфликты внутри бюрократических организаций и это приводит к отклонениям от бюрократических идеалов «рациональной эффективности», «иерархии» и «нейтралитета». Другими словами, напряжение между потребностями власти и бюрократизацией существует не только в отношениях между политической организацией и обществом, но в рамках всех организаций как таковых. Примерам таких противоречий нет числа: столкновения между врачами и администраторами больниц, журналистами и редакторами газет, профессорами и университетскими администраторами, сотрудниками и управленцами в промышленности и правительстве. [37].

Веберовский анализ политической нейтральности бюрократии, т. е. нормы, согласно которой член бюрократии - беспристрастный эксперт, а не заинтересованное лицо, развивался с точки зрения требований демократической политической системы. Делая возможным разделение между персоналом правительства и политиками, временно занимающими должности, бюрократия в правительстве уменьшает напряжение партийной борьбы. Бюрократическим структурам присуща тенденция переводить конфликты из политической в административную сферу. Постоянное подчеркивание необходимости объективных критериев в качестве основы для урегулирования конфликтов позволяет бюрократиче-

1 Анализ и обобщение различных американских исследований, которые развились из этой традиции, см.: Blau Peter, Bureaucracy in Modern Society. - New York: Random House, 1956.

ским учреждениям играть важную посредническую роль1. Так, потребность расширять бюрократические нормы и практики разными способами укрепляет демократический консенсус2.

Внутреннее управление общественными организациями

Михельс, в отличие от Вебера, вдохновил лишь несколько более поздних работ. По большей части, его идеи были использованы в описательных целях или [38] в полемике, осуждающей организации как недемократические. Ни один американский социолог не думал, что стоит рассматривать общую ценность теории олигархии Михельса в свете, например, различий между деятельностью немецкой социалистической партии, описанной им в «Political Parties», и одной из двух крупных американских партий. Понятно, что американские партии характеризуются постоянной фракционностью, достаточно частой сменой руководства и отсут-

1 Последняя работа в политической социологии, посвященная роли бюрократии в социальной сплоченности, см.: P. Selznick's TVA* and the Grass Roots. -Berkeley: Univ. of California press, 1949. Селзник не игнорирует конфликт, он показывает, как сами процессы, приводящие к сотрудничеству между некоторыми группами, ведут к отчуждению и конфликтам с другими. Но он в первую очередь касается механизмов, объединяющих организации и группы с различными целями, и он подчеркивает роль идеологии и самостоятельного набора сотрудников в служении этой цели. В книге «Leadership in administration» (Evanston: Row, Peterson and Co., 1957) Селзник формализовал многие идеи, выдвинутые в изучение TVA, и создал четкие социологические рамки для рассмотрения взаимосвязи между конфликтом и интеграцией в рамках организации, сосредоточив внимание на смысле и процессе институционализации, «правилах игры» организационной жизни. Его предложения о развитии ценностей и процедур, которые увеличивают компетенции данной организации, также могут быть использованы при изучении больших систем.

* TVA (Tennessi Valtey Authority) - государственная корпорация Администрация долины реки Теннесси, первый крупный региональный проект США.

2 Школа человеческих отношений в промышленной социологии интересовалась сплоченностью и консенсусом в рамках бюрократии. Однако эти авторы считали конфликт всегда анормальным и дисфункциональным для конкретных организаций и общества в целом. Библиография работ этой школы и некоторые из многих критических дискуссий могут быть найдены в: Kriesberg L. Industrial sociology, 1945-1955 / Zetterberg H., ed. Op. cit., p. 71-77.

ствием централизованной структуры власти, в отличие от социал-демократической партии Германии до Первой мировой войны. В Америке только организации интересов типа профсоюзов или профессиональных обществ имеют внутренние структуры, напоминающие те, которые Михельс считал необходимыми для политических партий.

Существование олигархии в крупных организациях ставит проблему: в какой степени тот факт, что различные добровольные ассоциации являются или не являются демократическими, приводит к разной их эффективности в качестве инструмента социальной и политической сплоченности? Токвиль писал о вкладе различных олигархически организованных ассоциаций в поддержание демократической напряженности и достижение консенсуса, некоторые более поздние авторы также утверждали, что отсутствие внутренней демократии не имеет значения, так как общественные организации вынуждены выполнять по существу репрезентативную функцию для того, чтобы выжить. Отмечалось, например, что Джон Л. Льюис, глава Объединенного профсоюза горняков, хотя и был диктатором в организации и республиканцем по политическим убеждениям, проводил <во главе> профсоюза столь же воинственную забастовочную тактику и политику коллективных переговоров, как и левые рабочие лидеры в других частях мира. С другой стороны, есть много доказательств того, что члены частных ассоциаций редко выступают против политики, которую они ненавидят.

Основные оправдания олигархического правления в добровольных организациях таковы: (1) оно позволяет организациям лучше [39] выполнять роль бойцов в общем социальном конфликте с другими группами или добиваться уступок от правительства; (2) не существует структурной основы для конфликтов внутри них (как в случае профсоюзов, представляющих одну группу интересов). Однако недавнее исследование профсоюзов позволяет предположить, что демократия и конфликт внутри организации могут, подобно демократии и конфликту в обществе в целом, способствовать сплоченности и солидарности1, тогда как в однопартийной системе - будь то в гражданском обществе или внутри профсоюза -отвращение к политике администрации часто приводит к непри-

1 Lipset Б.М., Trow М, Со1етап J.S., Ор. ей.

ятию всей системы, поскольку трудно провести различие между несменяемыми правителями и самой организацией. В демократической системе, в которой есть смена должностных лиц, напротив, члены и граждане могут обвинять должностных лиц в любом зле, но остаться вполне лояльными к организации. Таким образом, в организации или государстве с законной многопартийной системой можно обнаружить больше верности и меньше предательства, чем при диктатуре.

Интегративные институты

Если исследование демократии как формы социальной системы является ключевой задачей политической социологии, то существуют, очевидно, многие другие темы, которые нуждаются в дальнейшей разработке и изучении. Возможно, наиболее важная из них - легитимность политической системы, т.е. степень, в которой система в целом принята своими гражданами, - обсуждается в главе III. Большинство социологов согласятся, что стабильная власть означает власть плюс легитимность. Но все еще мало работ, использующих концепцию легитимности при анализе политических систем.

Даже базовое отношение - между религией и национальным согласием, - скорее, как правило, предполагается, чем проверяется. Токвиль утверждал более 100 лет тому назад, что Америка была более религиозной страной, чем большинство европейских стран, и предположил, что существует причинно-следственная связь меж-ду ее религиозностью и ее демократическими институтами. Сегодня многие американские интеллектуалы в конце длительного периода приверженности секуляризму вновь открывают для себя силу религии. Некоторые из них готовы согласиться с предположением, что она является основным источником стабильности и демократии. Эта тенденция некритически одобрять социальные функции религии является, однако, потенциально столь же бесполезной для понимания ее роли, как и прежний антагонизм. Есть доказательства... что религия, в частности в виде сект, служила в качестве функциональной [40] альтернативы политическому экстремизму. Во времена Великой депрессии, когда организованный радикализм добился незначительного прогресса в этой стране, небольшие ре-

лигиозные секты быстро росли1. С другой стороны, последние данные показывают, что те, кто очень религиозен, оказываются, как правило, среди наиболее политически нетерпимых2.

Возникает вопрос, могут ли социальные институты быть ранжированы и проанализированы в соответствии с их интегра-тивным и неинтегративным характером3. Если мы посмотрим на основные институты, станет ясно, что экономические институты, хотя и являются основным источником социальной интеграции, поскольку «процессы производства. требуют сотрудничества или интеграции множества различных учреждений»4, также являются наиболее разрушительными для социального целого.

Очевидно, что распределение богатства является наиболее важным источником конфликта интересов в сложных обществах. На противоположном полюсе - институт семьи: интегратор par excellence. Второй самой мощной интегрирующей силой, как уже отмечалось, часто считается религия, которая, предположительно, смягчает напряжения, возникающие из стратификационной системы, отвлекая от нее внимание и примиряя людей с их судьбой. Однако религия была также источником значительной напряженности во многих обществах. Институты, которые организованы по классовому признаку, способствуют как размежеванию, так и интеграции. В целом система стратификации рождает недовольство среди тех, кто находится внизу и, следовательно, является источником раскола, но она также и распределяет людей по различным позициям и мотивирует их на выполнение своих ролей. Организация групп рабочего класса в профсоюз или, например, в рабочую партию создает механизм для выражения конфликта, но, что, возможно, даже более важно, интегрирует рабочих в политическое сообщество, давая им законные средства удовлетворения их потребностей.

1 См.: Elmer T. Clark. The small sects in America. - N.Y.: Abingdon press,

1949.

2 Stouffer S.A. Op. cit., p. 140-149.

3 Однако ни один институт не является только одним или другим. Неявно в любом институциональном механизме есть интегративные и дезинтегративные элементы. Даже такие крайне негативные модели, как преступность, как отметил Дюркгейм, косвенно способствуют социальной интеграции.

4 Parsons T. The social system. Op. cit., p. 139.

[41] .В сущности, эта книга показывает, что социология политики возвращается к проблеме, поставленной Токвилем: социальным предпосылкам и последствиям демократии. И я думаю, это показывает, что любая попытка адекватно заняться этой проблемой толкает нас к методу, который он так успешно использовал: сравнительный анализ.

[45] Глава II

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И ДЕМОКРАТИЯ

Демократия в сложном обществе может быть определена как политическая система, которая предлагает регулярные конституционные возможности для смены руководящих должностных лиц, и как социальной механизм, который позволяет максимально возможной части населения влиять на основные решения, делая выбор среди претендентов на политические должности.

Это определение, извлеченное в основном из работ Йозефа Шумпетера и Макса Вебера1, предполагает ряд конкретных условий: (1) «политическую формулу» или корпус убеждений, определяющих, какие из институтов - политические партии, свободная пресса и т.д. - являются легитимными (принятыми всеми в качестве надлежащих); (2) группу политических лидеров у власти и (3) одну или несколько групп признанных лидеров, которые пытаются получить власть.

Необходимость этих условий очевидна. Во-первых, если политическая система не имеет системы ценностей, позволяющей мирную «игру» власти, демократия становится хаотической. Это было проблемой для многих латиноамериканских государств. Во-вторых, если исходом политической игры не является периодическое обретение реальной власти какой-то группой, то результатом будет неустойчивое и безответственное правление [46], а не демократия. Такое положение дел существовало в предфашистской

1 Schumpeter J. Capitalism, socialism and democracy. - N.Y.: Harper & Bros., 1947. - P. 232-302, особенно р. 269; Weber M. Essays in sociology. - N.Y.: Oxford university press, 1946. - P. 226; см. также блестящее обсуждение смысла демократии Джоном Пламкнаезом в его главе в: Democracy in a world of tensions / R. McKean ed. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1951. - P. 302-327.

Италии и на протяжении почти всей истории Третьей и Четвертой французских республик, которые характеризовались слабыми коалиционными правительствами, часто сформированными партиями, сильно конфликтовавшими друг с другом по поводу интересов и ценностей. В-третьих, если условия для сохранения эффективной оппозиции отсутствуют, власть чиновников будет неуклонно возрастать, а влияние народа на политику будет минимальным. Такова ситуация во всех однопартийных государствах, и, по общему согласию, по крайней мере на Западе, это диктатуры.

В этой и следующей главах будут рассмотрены две характеристики общества, которые более всего связаны с проблемой стабильной демократии: экономическое развитие и легитимность, или та степень, в какой институты ценятся сами по себе и считаются правильными и уместными. Поскольку большинство стран, не имеющих прочных традиций политической демократии, находятся в слаборазвитых частях мира, Вебер, возможно, был прав, когда предположил, что современная демократия в чистой форме может иметь место только при капиталистической индустриализации1. Вместе с тем, даже исходя из теоретических оснований, не следует ожидать в любом обществе чрезвычайно высокой корреляции между такими вещами, как доход, образование и религия, с одной стороны, и демократия - с другой.

Основные исторические события позволяют объяснить как сохранение, так и провал демократии в любом конкретном обществе началом процесса, который повышает (или снижает) вероятность того, что в следующей критической точке в истории страны демократия вновь победит. После своего учреждения демократическая политическая система «набирает обороты» и создает социальную поддержку (институты) в целях обеспечения [47] своего дальнейшего существования2. Таким образом, «незрелая» демократия, чтобы выжить, будет (среди прочего) содействовать росту других условий, способствующих демократии, таких как всеоб-

1 Cm.: Weber M. Zur Lage der bürgerlichen Demokratie in Russland // Archiv für Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. - Tubingen, 1906. - Vol. 22. - S. 346.

2 Cm.: Lipset S.M. A Sociologist Looks at History // Pacific Sociological Review. - Univ. of California Press, 1958. - N 1. - P. 13-17.

щая грамотность или автономные частные организации1. В этой главе я в первую очередь касаюсь социальных условий, таких как образование, которые служат поддержке демократических политических систем, и не буду подробно останавливаться на внутренних механизмах, таких как специальные правила политической игры, которые служат сохранению этих систем2.

Для сравнительного изучения сложных социальных систем необходимо определенное обобщение исторических особенностей любого общества3. Однако отклонение данного государства от конкретного аспекта демократии не так уж и важно, поскольку используемые определения охватывают большинство стран, которые считаются демократическими или недемократическими. Точная разделительная линия между «более демократичным» и «менее демократичным» также непринципиальна, так как мы предполагаем, что демократия является не единым качеством социальной системы, но комплексом характеристик, которые могут быть ранжированы совершенно по-разному. По этой причине я разделил рассматриваемые страны на общие категории, а не пытался ранжировать их от высшего к низшему, хотя и в этом случае такие страны, как Мексика, создают проблемы.

Попытки классифицировать все страны обнаружили ряд проблем. Чтобы уменьшить некоторые сложности, возникшие из-

1 Уолтер Геленсон отмечает, что демократия может поставить под угрозу экономическое развитие, позволяя общественному давлению в пользу потребления отвлечь ресурсы от инвестиций. Возникающий конфликт между явным стремлением к индустриализации и требованием народа немедленно получать социальные услуги в свою очередь подрывает демократическое государство. Таким образом, даже если слаборазвитая страна обретает демократию, последняя испытывает постоянное давление со стороны конфликтов, присущих процессу развития. См.: Labor and Economic Development / W. Galenson ed. - N.Y.: John Wiley & Sons, 1959. - P. 16 ft.

2 См.: Tanowitz M., Marvick D. Competitive pressure and democratic consent // Michigan Governmental Studies. - Ann Arbor: Univ. of Michigan press, 1956. - N 32; Dahl R.A. A preface to democratic theory. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1956 (особенно гл. 4, p. 90-123), где представлены последние систематические усилия уточнить некоторые внутренние механизмы демократии. См.: Easton D. An approach to the analysis of political systems // World Politics. N.Y.: Princeton univ. press, 1957. - N 9. -P. 383-400, для обсуждения проблем внутреннего анализа политических систем.

3 Здесь не будет подробного изучения политической истории отдельных стран, так как уровень или социальное содержание демократии в разных странах не является реальной проблемой этой главы.

за большой вариативности политических практик в различных частях Земли, я [48] сосредоточился на различиях между странами в пределах одних и тех же политико-культурных ареалов. Два лучших региона для таких внутренних сравнений - это Латинская Америка и Европа и англоговорящие страны. С большими ограничениями сравнения могут быть также сделаны между государствами Азии и между арабскими странами.

Основными критериями, использованными для определения европейских демократий, явились непрерывное существование политической демократии со времен Первой мировой войны и отсутствие за последние 25 лет серьезного политического движения против демократических «правил игры»1. Несколько менее жесткий критерий применен для Латинской Америки - имеет ли данная страна историю более или менее свободных выборов в течение большей части периода после Первой мировой войны2. Если в Европе мы искали стабильные демократии, то в Южной Америке -

1 Последнее требование означает, что в этот период ни одно тоталитарное движение, будь то фашистское или коммунистическое, не получило 20% голосов избирателей. В действительности во всех европейских странах, находящихся в демократической части континуума, были тоталитарные движения, которые собирали менее 7% голосов.

2 Историк Артур П. Уитакер так обобщил суждения экспертов по Латинской Америке: «Страны, которые были наиболее близки к демократическому идеалу... Аргентина, Бразилия, Чили, Колумбия, Коста-Рика и Уругвай». См.: The pathology of democracy in Latin America: A historian's point of view // American political science review. - Cambridge univ. press, 1950 - Vol. 44. - P. 101-118. К этой группе я добавил Мексику. Мексика разрешила свободу печати, собраний, а также организацию оппозиционных партий, хотя есть все доказательства того, что им не предоставлена возможность выиграть выборы, поскольку бюллетени подсчитываются инкумбентами. Существование оппозиционных групп, состязательных выборов и изменений в различных фракциях правящей Институционально-революционной партии вводит значительный элемент народного влияния в систему.

Интересная попытка Рассела Фитцгиббона дать «статистическую оценку латиноамериканской демократии» на основе мнений различных экспертов не применима для наших целей. Экспертам было предложено не только оценить демократичность стран на основе чисто политических критериев, но и учесть «уровень жизни» и «уровень образования». Последние факторы могут быть условиями для демократии, но они не являются аспектом демократии как таковой. См.: Fitzgibbon R.H. A statistical evaluation of Latin American democracy // Western political quarterly. - Salt Lake City: Univ. of Utah, 1956. - N 9. - P. 607-619.

страны, которые не имели практически постоянно диктаторского режима (см. табл. 1).

Таблица 1

Классификация европейских, англоговорящих и

латиноамериканских стран по уровню стабильной демократии

Европейские и англоговорящие страны Латиноамериканские страны

стабильные демократии нестабильные демократии и диктатуры демократии и нестабильные диктатуры стабильные диктатуры

Австралия Албания Аргентина Боливия

Бельгия Австрия Бразилия Куба

Канада Болгария Чили Доминиканская Республика

Дания Чехословакия Колумбия Эквадор

Ирландия Финляндия Коста-Рика Сальвадор

Люксембург Франция Мексика Гватемала

Нидерланды Германия Уругвай Гаити

Новая Зеландия Греция Гондурас

Норвегия Венгрия Никарагуа

Швеция Исландия Панама

Швейцария Италия Парагвай

Великобритания Польша Перу

Соединенные Штаты Америки Португалия Венесуэла

Румыния

Испания

СССР

Югославия

[68] Политика быстрого экономического развития

Связь между экономическим развитием и демократией привела многих западных государственных деятелей и политических комментаторов к выводу, что основные политические проблемы нашего времени возникают из требований быстрой индустриализации. Если только слаборазвитые страны смогут начать успешное движение по пути к высокой производительности, то, следует предположение, мы сможем победить главную угрозу для вновь созданных демократий - местных коммунистов. Любопытно, что эта точка зрения знаменует победу экономического детерминизма

или вульгарного марксизма внутри демократической политической мысли. К несчастью для этой теории, политический экстремизм среди низших классов, в частности коммунизм, может быть обнаружен не только в странах с низкими доходами, но и в новых индустриальных странах.

Модель политики левых в первой половине ХХ в. в странах Северной Европы, в которых социалистические и профсоюзные движения в настоящее время относительно умеренны и консервативны, подтверждает эту точку зрения. Там, где индустриализация происходила быстро, создавая резкие разрывы между доиндуст-риальной и индустриальной ситуациями, скорее возникали более экстремистские рабочие движения. В Скандинавии, например, различия между социалистическими движениями Дании, Швеции и Норвегии могут быть во многом объяснены различными сроками и темпами индустриализации, как показал экономист Уолтер [69] Ге-ленсон1. Датское социал-демократическое движение и профсоюзы всегда были в реформистском, умеренном и, скорее, немарксистском крыле международного рабочего движения. Индустриализация в Дании развивалась как медленный и постепенный процесс. Левые группы, которые получили некоторую поддержку в Дании, опирались на быстро растущие отрасли промышленности.

В Швеции, напротив, с 1900 по 1914 г. промышленность росла очень быстро. Это вызвало стремительное увеличение численности неквалифицированных рабочих, рекрутированных в основном из сельских районов, и расширение промышленных, а не цеховых союзов. Одновременно с этими событиями в промышленности в рамках профсоюзов и социал-демократической партии возникло левое движение, которое выступило против умеренной политики, разработанной этими организациями еще до большого промышленного подъема. В этот период также появилось сильное анархо-синдикалистское движение. И вновь эти агрессивные левые движения базировались на быстро растущих отраслях про-мышленности2.

1 См.: Galenson W. The Danish system of labor relations. - Cambridge: Harvard Univ. press, 1952; см. Также статью Galenson. Scandinavia // Comparative Labor Movements / Galenson, ed. - N.Y.: Prentice-Hall, 1952. - P. 105-120.

2 См.: Heberle R. Zur Geschichte der Arbeiterbewegung in Schweden // Probleme der Weltwirtschaft. - Jena: Gustav Fischer, 1925. - Vol. 39.

В Норвегии, последней из трех Скандинавских стран вступившей в процесс индустриализации, темпы роста были еще более быстрые. В результате появления гидроэнергетики, роста электрохимической промышленности и необходимости продолжения строительства численность норвежских промышленных рабочих удвоилась между 1905 и 1920 гг. И, как в Швеции, этот рост рабочей силы означал, что традиционные умеренные цеховые союзы захлестнули не- и полуквалифицированные рабочие, большинство которых были молодыми мигрантами из сельских районов. Левое крыло появилось в Федерации труда и в Рабочей партии, захватив контроль в обеих организациях на последних этапах Первой мировой войны. Следует отметить, что Норвегия была единственной западноевропейской страной, которая все еще находилась в фазе [70] быстрой индустриализации, когда был создан Коминтерн, и Норвежская рабочая партия была единственной, почти целиком перешедшей к коммунистам.

В Германии до Первой мировой войны революционное марксистское левое крыло, в значительной мере сложившееся на основе рабочих быстро растущих отраслей промышленности, сохранило значительную поддержку в рамках социал-демократической партии, в то время как более умеренные части партии опирались на более стабильные, устоявшиеся отрасли1.

Наиболее значительной иллюстрацией взаимосвязи между быстрой индустриализацией и экстремизмом рабочего класса является русская революция. В царской России численность рабочих стремительно увеличилась с 16 млн. в 1897 г. до 26 млн. в 1913 г.2 Троцкий в своей «Истории русской революции» показал, что нарастание интенсивности забастовок и воинственности профсоюзов шли параллельно росту промышленности. Вероятно не случайно, что два государства в Европе, в которых революционные левые получили контроль над подавляющей частью рабочего движения до 1920 г. - Россия и Норвегия, - относились к странам, в которых

1 См.: Flechtheim O. Die KPD in der Weimarer Republik. - Offenbach am Main: Bollwerk-Verlag Karl Drott, 1948. - S. 213-214; см. также: Laub Coser R. An analysis of the early German socialist movement: unpublished M.A. Thesis. - N.Y.: Department of Sociology, Columbia Univ. press, 1951.

2 Clark C. The conditions of economic progress. - L.: Macmillan, 1951. - 421 p.

по-прежнему продолжались процессы быстрого накопления капитала и индустриализации1.

Революционные социалистические движения, которые возникли в ответ на деформации, созданные быстрой индустриализацией, пришли в упадок, как писал Энгельс, как только «переход к крупной промышленности [был] почти закончен. [и] условия, в которых находится пролетариат. уже устойчивы»2. В тех государствах [71] Европы, где индустриализации никогда не было или где не удалось создать экономику эффективной крупной промышленности с высоким уровнем производительности и постоянным ростом массового потребления, также существуют условия для создания или сохранения экстремистской рабочей политики.

Другой тип экстремизма, базирующийся на классе мелких предпринимателей (как городских, так и сельских), возник в менее развитых и часто культурно отсталых секторах более индустриализованных обществ. Социальная база классического фашизма, как представляется, возникает из постоянной уязвимости части среднего класса, особенно малого бизнеса и фермерства, перед лицом крупного капитала и мощного рабочего движения.

Очевидно, что обсуждаемые здесь условия устойчивой демократии легче всего найти в странах Северо-Западной Европы и у их англоязычных потомков в Америке и Австралии; высказывалось предположение, в том числе Вебером, что исторически уникальное соединение элементов создало в этих регионах как демократию, так и капитализм. Развитие капиталистической экономики, согласно

1 Коммунисты контролировали также греческие профсоюзы и Социалистическую рабочую партию. Греческий случай, хотя и подходит к этой модели, не вполне сопоставим, так как никакого реального докоммунистического рабочего движения не существовало, пробольшевистское движение возникло из сочетания недовольства рабочих в созданных войной новых отраслях и энтузиазма, вызванного русской революцией.

2 Engels, «Letter to Karl Kautsky» N 8, 1884, in: Karl Marx and Friedrich Engels, Correspondence 1846-1895 (New York: International Publishers, 1946), p. 422 (Энгельс Ф. Карлу Каутскому, 8 ноября 1884 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 36. М., 1964. С. 198); см. также: Val R. Lorwin. Working-class politics and economic development in Western Europe // American historical review. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1958. - N 63. - P. 338-351; прекрасное обсуждение политических последствий быстрой индустриализации см. также: Niebuhr R. The irony of American History. - N.Y.: Charles Scribner's Sons, 1952. - P. 112-118.

основному аргументу, получило наилучшие возможности в протестантском обществе и создало класс бюргеров, существование которого было как катализатором, так и необходимым условием демократизации. Акцент протестантизма на индивидуальной ответственности способствовал появлению демократических ценностей в этих странах и привел к союзу бюргеров и трона, что сохранило монархию и увеличило поддержку демократии среди консервативных слоев. Можно задаться вопросом, какой аспект первичен в этом взаимосвязанном кластере - экономическое развитие, протестантизм, монархия, постепенные политические изменения, легитимность или демократия, но факт остается фактом, что этот кластер неразрывен1.

[72] В следующей главе я хочу обратиться к рассмотрению некоторых основных элементов демократии, производных от конкретно-исторических элементов, в частности тех, которые относятся к потребностям демократической политической системы в легитимности и в механизмах, снижающих интенсивность политического конфликта. Эти элементы, хотя и связаны с экономическим развитием, не тождественны ему, так как являются элементами политической системы и не относятся к обществу в целом.

Методологическое приложение

Подход в этой главе неявно отличается от некоторых других исследований, которые пытались рассмотреть социальные явления на общем социетальном уровне. Может быть полезно сделать яв-

1 Вводя исторические события в анализ внешних по отношению к политической системе факторов, которые являются частью причинной связи, включающей демократию, я следую доброй социологической и даже функционалистской традиции. Как точно заметил Рэдклифф-Браун: «...одним "объяснением" социальной системы будет ее история, если мы ее знаем - подробное описание того, как она возникла, что собой представляет и где находится. Другое "объяснение" той же системы получается, если показать. что это частный случай законов социальной психологии или функционирования социума. Два вида объяснения не противоречат, а дополняют друг друга»: Radcliffe-Brown A.R. On the concept of function in social science // American anthropologist. New Series. - Oxford: Blackwell publ., 1935. - N 37. - P. 401; см. также: Weber M. The methodology of the social sciences. - Glencoe: The Free Press, 1949. - P. 164-188, для детального обсуждения роли исторического анализа в социологическом исследовании.

ными некоторые из методологических постулатов, лежащих в основе этого исследования.

Комплексные характеристики социальной системы, такие, как демократия, степень бюрократизации, тип стратификационной системы, обычно рассматриваются на основе как редукционистского, так и «идеал-типического» подходов. Первый из них отвергает возможность рассматривать эти характеристики как системные атрибуты и утверждает, что качества индивидуальных действий являются сущностью и содержанием социологических категорий. Для этой школы распространенность демократических взглядов или бюрократического поведения, или количество и типы уровней престижа или власти, составляют суть атрибутов демократии, бюрократии или класса.

«Идеал-типический» подход начинает с аналогичного предположения, но приходит к противоположному выводу. Аналогичное предположение таково: общества являются комплексным порядком явлений, обладающим такой степенью внутренних противоречий, что обобщения о них как о целом с неизбежностью представляют собой сконструированное представление отдельных элементов, следующее из конкретных проблем и перспектив, задаваемых исследователем. Противоположный вывод состоит в том, что абстракции такого порядка, как «демократия» или «бюрократия», не обязательно связаны с состоянием или качествами реально существующих сложных социальных систем, а представляют собой набор признаков, которые логически взаимосвязаны, но в своей совокупности не присущи ни одному существующему обще-ству1. Примером является веберовская концепция [73] «бюрократии», в которой содержатся множество должностных позиций, не «принадлежащих» должностным лицам, постоянно ведущиеся архивы, функционально распределенные обязанности и т.д.; таково и общее определение демократии в политической науке, в котором постулируются индивидуальные политические решения, основанные на рациональном знании собственных целей и фактической политической ситуации.

Критика таких категорий или идеальных типов исключительно на том основании, что они не соответствуют реальности, к

1 M. Weber's essay on «"Objectivity" in Social Science and Social Policy», in his Methodology of the Social Sciences. Op. cit., p. 72-93.

делу не относится, потому что они предназначены не для описания реальности, а для создания основы для сравнения различных аспектов реальности с последовательно-логичным примером. Часто такой подход весьма плодотворен, и у нас нет намерения заменить его другим, но лишь представить другой возможный способ концептуализации сложных характеристик социальных систем, вытекающий из многомерного анализа, впервые предпринятого Полом Лазарсфельдом и его коллегами на совсем другом аналитическом уровне .

Этот подход отличается в вопросе о том, могут ли обобщенные теоретические категории считаться значимыми для характеристик социальных систем в целом. Смысл статистических данных, представленных в данной главе. состоит в том, что есть аспекты реальной социальной системы в целом, которые <реально> существуют, могут быть определены в теоретических понятиях, сравнимы с подобными аспектами других систем и в то же время вытекают из эмпирических данных, которые могут быть проверены (или оспорены) другими исследователями. Это не означает, что ситуации, противоречащие общему принципу, не могут существовать, или что на более низких уровнях социальной организации не могут проявиться совсем другие характеристики. Например, такая страна, как Соединенные Штаты, может быть охарактеризована как «демократическая» на национальном уровне, даже если большинство вторичных организаций в стране может быть недемократическими. С другой стороны, церковь. «небюрократическая» организация [74] по сравнению с корпорацией, даже если важные сегменты церковной организации могут быть столь же бюрократизированы, как наиболее бюрократические части корпорации. Дело в том, что когда сравнения делаются на определенном уровне обобщения, относятся к функционированию всей системы (будь то

1 Методологические предпосылки этого подхода на уровне многомерных корреляций и взаимодействий индивидуального поведения с различными социальными характеристиками были представлены в: Lazarsfeld P.F. Interpretation of statistical relations as a research operation // The Language of Social Research / P.F. Lazarsfeld, M. Rosenberg, eds. - Glencoe: The Free Press, 1955. - P. 115-125; и в: Hyman H. Survey design and analysis. - Glencoe: The Free Press, 1955. - Chaps. 6 and 7. См. также методологические приложения к: Lipset S.M., Trow M., Coleman J.S. Union Democracy. - Glencoe: The Free Press, 1956. - P. 419-432; и гл. XII этой книги.

личность, группа, организация или общество), обобщения, применимые к обществу в целом, имеют тот же вид и степень достоверности, что и обобщения, применимые к другим системам, и являются предметом тех же самых эмпирических проверок. Этот пункт был неясен из-за отсутствия систематических и сравнительных исследований нескольких обществ.

В данном подходе также подчеркивается, что комплексные характеристики системы в целом имеют многомерные причины и последствия, в той мере, в какой эти характеристики обладают определенной степенью автономии в рамках системы. В этом смысле бюрократия и урбанизации, как и демократия, имеют много причин и следствий1.

С этой точки зрения было бы трудно определить какой-либо один фактор, имеющий решающее влияние на любую сложную социальную характеристику или являющийся ее «причиной». Скорее, все такие характеристики (и это методологическое предположение, которое направляет исследование, а не его центральный пункт) рассматриваются как имеющие многомерные причинно-следственные связи. Эта позиция может быть прояснена диаграммой некоторых возможных связей между демократией, начальными условиями, связанными с ее появлением, и последствиями существующей демократической системы.

[75] Появление фактора по обе стороны от «демократии» означает, что он является как начальным условием демократии, так и сохраняется в обществе, где демократия установлена, - открытая классовая система, например. С другой стороны, некоторые из непосредственных последствий демократии, такие как бюрократия, могут подрывать демократию, как показывают обратные стрелки. Появление фактора справа от «демократии» не означает, что демократия является «причиной» его появления, а лишь то, что демокра-

1 Этот подход отличается от попытки Вебера проследить истоки современного капитализма. Вебер стремился установить, что один предшествующий фактор, определенная религиозная этика, был принципиально значим в совокупности экономических, политических и культурных условий, ведущих к развитию западного капитализма. Наша задача состоит не в установлении причинной необходимости какого-либо одного фактора, но скорее совокупности условий, по которым наиболее часто различаются государства, которые могут быть эмпирически классифицированы как «более демократичные» или «менее демократичные», не придавая этому определению каких-либо абсолютных качеств.

тия является начальным условием, которое способствует его развитию. Так, гипотеза о том, что бюрократия является одним из последствий демократии, не означает, что демократия - единственная причина, а лишь то, что демократическая система оказывает стимулирующий эффект на развитие определенного типа бюрократии, при других условиях, которые должны быть установлены, если в центре исследования находится бюрократия.

Условия

открытая классовая система

экономическое благосостояние

эгалитарная система ценностей

капиталистическая экономика

грамотность

высокий уровень участия в добровольных организациях

Демократия

Возможные последствия

открытая классовая система

эгалитарная система ценностей

политическая

бюрократия массовое общество грамотность

Таким образом, в многомерной системе фокус может быть направлен на любой элемент, и его условия и последствия могут быть определены, но не предполагается, что мы создаем завершенную теорию необходимых и достаточных условий его возникновения. В этой главе не предпринимается попытка создать новую теорию демократии, а только формализовать и эмпирически проверить некоторые наборы связей, подразумевавшиеся в традиционных теориях демократии.

[77] ГЛАВА III

СОЦИАЛЬНЫЙ КОНФЛИКТ, ЛЕГИТИМНОСТЬ И ДЕМОКРАТИЯ, ЛЕГИТИМНОСТЬ И ЭФФЕКТИВНОСТЬ

Стабильность любой демократии зависит не только от экономического развития, но также от эффективности и легитимности политической системы. Эффективность означает реальную производительность, степень, в какой система выполняет основные функции управления, как их представляет большинство населения и такие влиятельные группы, как крупный бизнес или вооруженные силы. Легитимность предполагает способность системы порождать и поддерживать веру в то, что существующие политические институты являются наиболее подходящими для общества. Степень, в какой современные демократические политические системы являются легитимными, во многом зависит от способов, которыми были решены ключевые проблемы, исторически разделяющие общество.

Если эффективность в основном инструментальна, то легитимность оценочна. Группы считают политическую систему легитимной или нелегитимной в зависимости от того, соответствуют ли ее ценности их ценностям. Легитимность сама по себе может быть связана со многими формами политической организации, включая репрессивные. Феодальные общества до появления индустриализма, несомненно, располагали базовой лояльностью большинства своих членов.

[78] Кризисы легитимности являются, по преимуществу, недавним историческим явлением, последовавшим за увеличением резких расколов между группами, которые способны благодаря массовым коммуникациям организоваться вокруг иных ценностей, чем те, что ранее считались единственно приемлемыми.

Кризис легитимности является кризисом изменения. Поэтому его корни следует искать в характере изменений в современном обществе. Кризисы легитимности случаются при переходе к новой социальной структуре, если (1) статус основных консервативных институтов находится под угрозой в период структурных изменений; (2) все основные группы в обществе не имеют доступа к политической системе в переходный период, или, по крайней мере, тогда, когда у них возникают политические требования. После ут-

верждения новой социальной структуры, если новая система оказывается не в состоянии поддерживать ожидания основных групп (на основе «эффективности») в течение достаточно длительного периода, чтобы обрести легитимность на новой основе, может развиться новый кризис.

Токвиль дает наглядное описание первого общего типа потери легитимности, ссылаясь главным образом на страны, которые перешли от аристократической монархии к демократической республике: «.в жизни народов иногда наступают периоды, когда древние нравы и обычаи разрушены, вера поколеблена, уважение к прошлому забыто.». У граждан тогда «нет ни инстинктивного патриотизма, свойственного монархии, ни рассудочного, присущего республике, они остановились посредине между тем и другим и живут в смуте и беспомощности»1.

Если, однако, статус основных консервативных групп и символов не находится под угрозой в переходный период, даже если они теряют большую часть своей власти, демократия оказывается гораздо более прочной. И поэтому мы имеем абсурдный факт, что десять из двенадцати стабильных европейских и англоговорящих демократий являются монархиями2. Великобритания, Швеция, Норвегия, Дания, Нидерланды, Бельгия, Люксембург, Австралия, Канада и Новая Зеландия являются монархиями или доминионами, тогда как единственными республиками, которые отвечают условиям стабильных демократических [79] процедур, являются Соединенные Штаты и Швейцария, а также Уругвай в Латинской Америке.

Второй общий тип утраты легитимности связан со способами, которыми различные общества регулируют кризис «вступления в политику», - как принимается решение по поводу того, ко-

1 Tocqueville A. de. Democracy in America. - N.Y.: Alfred A. Knopf, 1945. -P. 251-252. (цит. по: Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. -С. 187).

2 Уолтер Липпман, обращаясь к, казалось бы, большим возможностям конституционных монархий, чем республик Европы «сохранить порядок и свободу», предполагает, что это происходит потому, что «в республике государственная власть, будучи полностью светской, теряет большую часть своего престижа, она лишается, если угодно, всех иллюзий внутреннего величия». См. его: The Public Philosophy. - N.Y.: Mentor Books, 1956. - P. 50.

гда новые социальные группы должны получить доступ к политическому процессу. В XIX в. этими новыми группами были прежде всего промышленные рабочие, в ХХ в. колониальные элиты и крестьяне. Всякий раз, когда новые группы становятся политически активными. легкий доступ к легитимным политическим институтам способствует завоеванию системой лояльности со стороны новых групп, и они, в свою очередь, могут позволить старым доминирующим слоям сохранить их собственный статус. [80].

Политические системы, которые не дают новым слоям прийти к власти иначе, как с помощью революции, также подавляют рост легитимности, способствуя возникновению на политической арене сверхъестественных ожиданий. Группы, которым приходится силой прокладывать свой путь в политику, склонны переоценивать возможности, которые предоставляет политическое участие. Следовательно, демократические режимы, рождающиеся под таким давлением, не только сталкиваются с тем, что их считают нелегитимными группы, лояльные к старому режиму, но также могут быть отвергнуты теми, чьи сокровенные надежды не выполняются в результате перемен.

Серьезным критерием легитимности является то, до какой степени конкретные страны вырабатывают общую «светскую политическую культуру», прежде всего, национальные ритуалы и праздники1. Соединенные Штаты разработали общую однородную культуру в духе почитания отцов-основателей, Авраама Линкольна, Теодора Рузвельта и их принципов. Такие общие элементы, к которым апеллируют все американские политики, есть не во всех демократических обществах. В некоторых европейских странах левые и правые имеют различные [81] наборы символов и разных исторических героев. Франция представляет собой очевиднейший пример такого народа. Здесь бои с использованием различных символов, начатые в 1789 г., как указал Герберт Люти, «все еще продолжаются, и вопрос остается открытым, каждая из этих дат [основных политических противостояний] до сих пор разделяет левых и правых, клерикалов и антиклерикалов, прогрессивных и реакционных, во всех их исторически сложившихся сочетаниях»2.

1 Cm.: Almond G. Comparative political systems // Journal of Politics. - L.: Cambridge univ.press, 1956. - Vol. 18. - P. 391-409.

2 LuethyH. The State of France. - L.: Seeker and Warburg, 1955. - P. 29.

Знание, касающееся относительной степени легитимности политических институтов страны, имеет ключевое значение при любой попытке анализа устойчивости этих институтов, когда они сталкиваются с кризисом эффективности. Отношения между различными степенями легитимности и эффективности в конкретных политических системах могут быть представлены в виде таблицы из четырех ячеек, с примерами стран, характеризующихся различными возможными комбинациями.

Легитимность

Эффективность

+ -

+ A B

- C D

Общества, которые попали в ячейку А, т.е. высоко расположены на шкалах легитимности и эффективности, имеют стабильные политические системы, такие, как в США, Швеции и Британии1. Неэффективные и нелегитимные режимы, которые попадают в ячейку О, по определению являются неустойчивыми и разрушаются, если только это не диктатуры, сохраняющие себя силой, как современные правительства Венгрии и Восточной Германии.

Политический опыт различных стран в начале 1930-х иллюстрирует влияние других комбинаций. В конце 1920-х ни немецкая, ни австрийская республики не признавались легитимными крупными и влиятельными слоями населения. Тем не менее [82] обе остались достаточно эффективными2. Что касается таблицы,

1 Расовая проблема на американском Юге действительно является единственным базовым вызовом легитимности системы и одно время была причиной подрыва национального порядка. Этот конфликт ослабил приверженность многих белых южан демократической игре вплоть до настоящего времени. Великобритания имела сопоставимую проблему до тех пор, пока католическая Ирландия оставалась частью Соединенного Королевства. Эффективное правительство не устраивало Ирландию. Политические практики обеих сторон в Северной Ирландии, Ольстере, также иллюстрируют проблемы режима, который не является легитимным для основных групп населения.

2 Отличный анализ перманентного кризиса Австрийской Республики, который следовал из того, что она воспринималась католиками и консерваторами как нелегитимный режим, см.: Gulick C. Austria from Hapsburg to Hitler. Berkeley: Univ. of California press, 1948.

они оказались в ячейке С. Когда в 1930-е годы эффективность многих правительств упала, общества, находившиеся высоко на шкале легитимности, остались демократическими, а такие страны, как Германия, Австрия и Испания, потеряли свою свободу, а Франция едва избежала подобной судьбы. Или, говоря языком таблицы, страны, которые перешли из А в В, остались демократическими, а те, что перешли из С в О, разрушились. Военное поражение 1940 г. подтвердило низкую позицию французской демократии на шкале легитимности. Это была единственная побежденная демократия, которая предоставила крупномасштабную поддержку режиму Квислинга1*.

Ситуации, подобные этим, демонстрируют полезность такого способа анализа. С краткосрочной точки зрения высокоэффективная, но нелегитимна система, такая, как хорошо управляемая колония, более неустойчива, чем режимы, которые имеют относительно низкую эффективность и высокую легитимность. Социальная стабильность государств, подобных Таиланду, несмотря на периодические государственные перевороты, находится в резком контрасте с ситуацией в соседних бывших колониальных странах. С другой стороны, длительная эффективность в течение нескольких поколений может дать легитимность политической системе. В современном мире такая эффективность означает прежде всего постоянное экономическое развитие. Те страны, которые наиболее успешно адаптировались к требованиям промышленной системы,

1 Проблема французский легитимности хорошо описана Кэтрин Манро. «Правые партии никогда не забывали о возможности контрреволюции, в то время как левые партии возродили революционную воинственность в своем марксизме или коммунизме; каждая сторона подозревала другую в использовании Республики для достижения своих собственных целей и в том, что она соблюдала закон лишь тогда, когда это было ей выгодно. Это подозрение снова и снова угрожало сделать Республику несостоятельной, поскольку оно вело к созданию препятствий в политической и экономической сфере, а трудности правительства, в свою очередь, подрывали доверие к режиму и его правителям». Цит. по: Micaud C. French political parties: Ideological myths and social realities // Modern Political Parties / S. Neumann, ed. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1956. - P. 108.

Квислинг Видкун, норвежский политик, нацист, коллаборационист. С февраля 1942 г. до мая 1945 г. занимал пост министра-президента оккупированной Норвегии. В октябре 1945 г. был расстрелян по обвинению в государственной измене. Имя Квислинг стало символом предательства.

имеют наименьшее внутриполитическое напряжение и либо сохранили свою традиционную легитимность, либо развили новые мощные символы. [83].

Легитимность и конфликт

Всем демократическим системам присуща постоянная угроза, что групповые конфликты, которые являются источником жизни для демократии, могут кристаллизоваться до точки, в которой они угрожают распадом общества. Поэтому условия, которые служат уменьшению интенсивности партийных битв, относятся к ключевым необходимым элементам демократического правления.

Поскольку существование умеренного состояния конфликта на самом деле является другим способом определения легитимной демократии, неудивительно, что главные факторы, детерминирующие такое оптимальное состояние, тесно связаны с теми, которые производят легитимность, рассматриваемую с точки зрения преемственности символов и статусов. Характер и содержание основных расколов, влияющих на политическую стабильность общества, во многом определяются историческими факторами, которые повлияли на то, каким образом основные вопросы, разделяющие общество, разрешались или оставались нерешенными в течение долгого времени.

В наше время в западных странах возникли три основных вопроса: во-первых, место церкви и / или различных религий внутри нации; во-вторых, допуск низших слоев, в частности рабочих, к полному политическому и экономическому «гражданству» на основе всеобщего избирательного права и права на ведение коллективных переговоров; в-третьих, продолжающаяся борьба за распределение национального дохода.

Важный вопрос здесь следующий: разрешались ли эти вопросы по очереди, так, чтобы один был более или менее решен, прежде чем возник следующий; или же проблемы накапливались, так что традиционные источники раскола соединялись с новыми? Разрешение напряжений поочередно способствует стабильной политической системе; перенос проблем из одного исторического периода в другой создает политическую атмосферу, характеризуемую горечью и разочарованием, а не терпимостью и компромис-

сом. Люди и партии начинают отличаться друг от друга не просто методами решения текущих проблем, но по фундаментальным, противоположным взглядам. Это означает, что они рассматривают политическую победу своих оппонентов как серьезную моральную угрозу, а вся система в результате лишается эффективной ценностной интеграции.

Место церкви в обществе было окончательно [84] определено в большинстве протестантских стран в XVIII и XIX вв. В некоторых странах, Соединенных Штатах, например, церковь была отделена от государства и приняла этот факт. В других странах, скажем, в Великобритании, Скандинавии и Швейцарии, религия по-прежнему поддерживается государством, но государственные церкви, как конституционные монархи, перестали быть основным источником споров. Остаются католические страны Европы как пример ситуаций, в которых исторический спор между клерикальными и антиклерикальными силами продолжает и по сей день политически разделять людей. В таких странах, как Франция, Италия, Испания и Австрия, быть католиком означает принадлежать к правым или консервативным группам в политике, тогда как быть антиклерикалом или представителем религиозного меньшинства чаще всего означает союз с левыми. В ряде этих стран новые проблемы накладываются на религиозный вопрос. Для консервативных католиков борьба против социализма была не просто экономической борьбой или спором о социальных институтах, но глубоко укоренившимся конфликтом между Богом и Сатаной1.

1 Связь между демократической нестабильностью и католицизмом может также быть объяснена элементами, присущими католицизму как религиозной системе. Демократия требует универсалистской системы политических верований, в том смысле, что она признает законными различные идеологии. И можно предположить, что религиозные системы ценностей, которые являются более универсалистскими, т. е. делают меньший упор на то, что они являются единственной истинной церковью, будут более совместимы с демократией, чем те, которые претендуют на то, чтобы быть истиной в последней инстанции. Последнее убеждение, которого католики придерживаются намного сильнее, чем большинство других христианских церквей, мешает религиозной системе ценностей оказывать поддержку политической системе, частью базовых ценностей которой является вера в то, что «благо» лучше всего достигается в результате конфликта между противоположными убеждениями.

Кингсли Дэвис утверждал, что государственная католическая церковь, как правило, несовместима с демократией, поскольку «католицизм пытается контро-

Для многих светских интеллектуалов современной Италии оппозиция по отношению к церкви легитимизирует альянс с коммунистами. И до тех пор, пока религиозные связи укрепляют светские политические группировки, шансы на компромисс и демократические взаимные уступки слабы.

Вопрос «гражданства» также был решен по-разному. Соединенные Штаты и Великобритания дали рабочим избирательное право в [85] XIX в. В таких странах, как Швеция, которые сопротивлялись до первой половины XX в., борьба за гражданство соединилась с социализмом как политическим движением, создавая революционный социализм. Или, говоря другими словами, там, где рабочие были лишены как экономических, так и политических прав, их борьба за перераспределение доходов и статус накладывалась на революционную идеологию. Там, где экономическая и статусная борьба развивалась вне этого контекста, идеология, с которой она была связана, ориентировалась на постепенные реформы.

Во Франции рабочие завоевали избирательное право, но им было отказано в основных экономических правах вплоть до окончания Второй мировой войны. Большое количество французских работодателей отказались признать французские профсоюзы и стремились ослабить или уничтожить их после каждой профсоюзной победы. Неустойчивость французских профсоюзов, а также постоянная необходимость сохранять воинственность, чтобы выжить, сделали рабочих восприимчивыми к призывам экстремистских политических групп. Доминирование коммунистов во французском рабочем движении может быть в значительной степени отнесено на счет тактики французского предпринимательского класса.

Эти примеры не объясняют, почему разные страны различались по способам, какими они управлялись с основными нацио-

лировать столь многие аспекты жизни, так сильно поощряет неизменность статусов и подчинение власти и остается настолько независимым от светской власти, что он неизбежно сталкивается с либерализмом, индивидуализмом, свободой, мобильностью и суверенитетом демократического государства». См.: Political ambivalence in Latin America // Journal of legal and political sociology. - 1943. - N 1. перепечатано в: Christensen A.N. The evolution of Latin American Government. -N.Y.: Henry Holt, 1951. - P. 240.

нальными расколами. Они достаточны, однако, для того, чтобы проиллюстрировать, каким образом условия для стабильного демократического правления связаны с основами разнообразия. Там, где ряд исторических расколов смешивается и создает основу для идеологической политики, демократия будет неустойчивой и слабой, поскольку по определению такая политика не включает в себя понятие толерантности.

Партии с такими тотальными идеологиями пытаются создать то, что немецко-американский политолог Зигмунд Нойман назвал «интегрированной» окружающей средой, в которой жизнь членов заключена в рамки идеологически взаимосвязанных видов деятельности. Эти [86] действия основаны на убежденности партии в том, что важно изолировать ее последователей от «лжи», распространяемой неверующими. Нейман предположил, что необходимо аналитически различать партии представительства, которые укрепляют демократию, и партии интеграции, которые ослабляют ее1. Первые характерны для большинства партий в англоговорящих демократиях и Скандинавии, а также для большинства центристских и консервативных партий, кроме религиозных. Эти партии считают своей функцией в первую очередь обеспечение голосов на выборах. Партии интеграции, с другой стороны, заинтересованы в том, чтобы подчинить мир своей основной философии. Они видят себя не в качестве участников игры обмена уступками в политике давления, а в качестве участников великой борьбы между божественной или исторической правдой, с одной стороны, и фундаментальным заблуждением - с другой. С такой картиной мира <партиям> приходится охранять своих последователей от воздействия перекрестных давлений, вытекающих из контактов с посторонними людьми, которые могут ослабить их веру.

Двумя основными нетоталитарными группами, которые следовали таким процедурам, были католики и социалисты. В большей части Европы до 1939 г. католики и социалисты пытались усилить

1 См.: Neumann S. Die Deutschen Parteien: Wesen und Wandel nach dem Kriege. - Berlin: Junker und Dünnhaupt Verlag, 1932, для описания различия между партиями интеграции и представительства. Нейман далее различает партии «демократической интеграции» (католические и социал-демократические партии) и «тотальной интеграции» (фашистские и коммунистические партии): Toward a comparative study of political parties // Modern Political Parties. Op. cit. - P. 403-405.

внутрирелигиозные или внутриклассовые связи путем создания сети социальных и экономических организаций, в рамках которых их последователи могли бы провести всю свою жизнь. Австрия представляет, пожалуй, лучший пример ситуации, в которой две группы, социальные католики и социал-демократы, разделенные по всем трем историческим вопросам и осуществляющие основную социальную деятельность в партии или связанных с церковью организациях, смогли разделить страну на два враждебных лагеря1. Тоталитарные организации, и фашистские, и коммунистические, расширили инте-грационистский характер политической жизни до пределов возможного, полностью определяя мир в терминах борьбы.

Усилия даже демократических партий изолировать свою социальную базу от перекрестного давления явно подрывают стабильную демократию, которая [87] подразумевает изменения от одних выборов к другим, и решения [спорных] вопросов между партиями на протяжении длительных периодов времени. Изоляция может усилить лояльность к партии или церкви, но она же не дает партии обращаться к новым группам. Необходимые правила демократической политики предполагают, что переход в обоих направлениях, в партию и из нее, является возможным и правильным, и партии, которые надеются получить большинство демократическими методами, в конечном итоге должны отказаться от своей интеграционной направленности.

Там, где социальная структура работает таким образом, чтобы естественно изолировать индивидов или группы со сходными политическими взглядами от контакта с теми, кто придерживается иных взглядов, изолированные индивиды или группы, как правило, поддерживают политических экстремистов. Уже неоднократно отмечалось, например, что рабочие в так называемых «изолированных» отраслях промышленности - шахтеры, моряки, рыбаки, лесорубы, пастухи и грузчики, - которые живут в сообществах, преимущественно населенных людьми той же профессии, обычно дают подавляющую поддержку более левым платформам2. Такие районы, как правило, голосуют за коммунистов или социалистов

1 См.: C. Gulick. Op. cit.

2 См. главу 7 этой книги, p. 244-247, 263.

подавляющим большинством, вплоть до формирования, по существу, «однопартийной» системы. [88].

Эти выводы подтверждаются исследованиями индивидуального электорального поведения, которые показывают, что индивиды, находящиеся под перекрестным давлением, - те, кто принадлежит к группам, направляющим их в разные стороны, или имеет друзей, поддерживающих другие партии, или регулярно подвергается воздействию пропаганды различных групп, имеют меньше шансов иметь твердую политическую позицию1.

Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что шансы на стабильную демократию увеличиваются в той мере, в какой группы и индивиды имеют ряд пересекающихся, политически релевантных приверженностей. Чем большая часть общества разрывается между конфликтующими силами, тем сильнее его члены заинтересованы в снижении интенсивности политического кон-фликта2. Как указали Роберт Даль и Толкотт Парсонс, такие группы и индивиды заинтересованы также в защите прав политических меньшинств3.

1 Возможно, первое общее изложение воздействия «перекрестного давления» на индивидуальное и групповое поведение может быть найдено в работе, написанной более 50 лет тому назад Георгом Зиммелем: Simmel G. Conflict and the web of group affiliations. - Glencoe: The Free Press, 1956. - P. 126-195. То, что концепция перекрестных давлений была использована Зиммелем, но должна была вновь быть независимо открыта в исследованиях голосования, является интересным примером разрыва в социальных исследованиях. Для подробного изложения влияния множественных групповых принадлежностей на политический процесс в целом см.: Truman D. The governmental process. - N.Y.: Alfred A. Knopf, 1951.

2 См.: Berelson B., Lazarsfeld P.F., McPhee W. Voting. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1954, для описания пользы перекрестного давления как объясняющей концепции...

3 Даль пишет: «Если большинство людей в обществе отождествляет себя с более чем одной группой, то существует некоторая положительная вероятность того, что в любом большинстве есть индивиды, которые в определенных целях отождествляют себя с подавляемым меньшинством. Члены подавляемых меньшинств, которое решительно предпочитают свою альтернативу, сообщают о своих чувствах тем членам колеблющегося большинства, которые также, на каком-то психологическом уровне, идентифицируют себя с меньшинством. Некоторые из этих сочувствующих будут отходить от своей поддержки выбора большинства, и большинство рухнет». См.: Dahl R.A. A preface to democratic theory. - Chicago: Univ. of Chicago press, 1956. - P. 104-105. Парсонс предполагает, что «излишний упор на следствия политических различий активизирует солидарность на других, неполитических основах между приверженцами двух партий

Стабильная демократия требует относительно умеренной напряженности в отношениях между соперничающими политическими силами. И политическая умеренность обеспечивается способностью системы разрешать ключевые спорные вопросы до того, как возникнут новые. Если вопросам религии, гражданства и «коллективных переговоров» позволено накапливаться, они усиливают друг друга, и чем более усиленными и взаимосвязанными являются источники противоречий, тем меньше вероятность политической терпимости. [90].

Таким образом, факторы, связанные с модернизацией или экономическим развитием, соединяются с теми, которые поддерживают легитимность и толерантность. Но следует всегда помнить, что корреляции свидетельствуют только об относительной степени совпадения и что другим условием для политического действия является то, что корреляция никогда не будет настолько четкой, чтобы люди почувствовали, что они не могут изменить направление дел в результате своих действий. И это отсутствие высокой корреляции также означает, что для аналитических целей переменные должны быть различными, даже если они коррелируют. Например, анализ раскола, представленный здесь, предлагает конкретные способы, с помощью которых различные избирательные и конституционные устроения могут повлиять на шансы демократии. Эти вопросы обсуждаются в следующем разделе.

таким образом, что члены политического большинства начинают защищать тех, кто отличается от них политически, но разделяет с ними другие интересы». См.: Parsons' T. Voting and the equilibrium of the American political system // American Voting Behavior // E. Burdick, A. Brodbeck, eds. - Glencoe: The Free Press, 1959. - P. 93. Недавнее обсуждение этой проблемы применительно к Норвегии подчеркивает «интегративную функцию сквозного конфликта... [когда] линии конфликта между группами избирателей пересекают разногласия между читателями газет различных политических направлений, это ставит значительную часть электората в ситуацию перекрестного давления. В норвежской ситуации интересен двусторонний процесс взаимного ограничения: с одной стороны, большинство избирателей-социалистов регулярно оказываются под влиянием газетных сообщений от оппозиционных партий, с другой стороны, несоциалистические газеты, - только потому, что они во многих случаях преобладают в своем сообществе и обращаются к различным политически разнородным группам, - проявляют значительную сдержанность в выражении конфликтующих мнений». Rokkan S., Torsvik P. The voter, the reader and the party press. - Mimeographed; Oslo, 1959.

Системы правления

Если пересекающиеся причины раскола делают демократию более жизнеспособной, то очевидно, что при прочих постоянных факторах двухпартийная система лучше, чем многопартийная, что выборы должностных лиц на территориальной основе предпочтительнее пропорционального представительства и что федерализм превосходит унитарное государство. Конечно, были и остаются стабильные демократии с многопартийными системами, пропорциональным представительством и унитарным государственным устройством. В самом деле, я бы сказал, что такие изменения в системах правления гораздо менее важны, чем те, что возникают из основных различий в социальной структуре, которые обсуждались в предыдущих разделах. Тем не менее они могут способствовать общей стабильности или нестабильности.

Аргумент в пользу двухпартийной системы опирается на предположение, [91] что в сложном обществе партии должны обязательно быть широкими коалициями, которые не служат интересам одной крупной группы, и что они не должны быть партиями интеграции, но должны стремиться заручиться поддержкой среди групп, которые преимущественно являются союзниками оппозиционной партии. Британская консервативная или американская республиканская партии, например, не должны в принципе отталкивать от себя рабочих физического труда, так как значительная часть голосов должна быть получена от них. Демократическая и лейбористская партии сталкиваются со схожей проблемой в отношении средних классов. Партии, которые никогда не ориентированы на получение большинства, стремятся завоевать максимально возможную электоральную поддержку на ограниченной базе -«рабочая» партия будет делать акцент на интересах рабочего класса, а партия, апеллирующая в первую очередь к малому бизнесу, будет делать то же самое для своей группы. Для этих осколочных партий выборы, вместо того чтобы быть поводом для поиска максимально широкой базы поддержки, для убеждения противоположных групп в их общих интересах, становятся событием, в котором они подчеркивают различия, отделяющие их сторонников от других сегментов общества.

Предположение, что пропорциональное представительство ослабляет, а не укрепляет демократию, опирается на анализ различий между ситуациями многопартийности и партии большинства (мажоритарной партии). Правда, как уже говорилось выше, существование многих партий подчеркивает различия и уменьшает согласие, следовательно, любая избирательная система, которая увеличивает шанс для большего, а не меньшего числа партий, плохо служит демократии.

Кроме того, как отметил немецкий социолог Георг Зиммель, система избрания членов парламента для представительства территориальных избирательных округов, а не [социальных] групп (чему способствует пропорциональное представительство), заставляет различные группы достигать своих целей в рамках избирательного процесса, предполагающего внимание к разным интересам и необходимость компромисса1.

Федерализм увеличивает возможность раскола по многочисленным причинам, дополняя региональными интересами и ценностями другие, которые расчленяют социальную структуру. Основное исключение в этом обобщении возникает, когда федерализм делит страну по линии основных размежеваний, например между различными этническими, религиозными или [92] языковыми областями, как это происходит в Индии и Канаде. Демократия нуждается в размежеваниях внутри языковых или религиозных групп, а не между ними. Но там, где таких различий не существует, федерализм вполне хорошо служит демократии. Помимо создания дополнительного источника сквозных размежеваний, федерализм выполняет различные функции, которые, как отмечал Токвиль, он разделяет с сильными добровольными объединениями, - сопротивление централизации власти, подготовка новых политических лидеров и обеспечение партиям-аутсайдерам возможности включаться в систему в целом, в то время как национальные партии обычно продолжают контролировать некоторые узлы системы.

...Если базовые социальные условия содействуют демократии, как это происходим, скажем, в Швеции, то комбинация многих партий, пропорциональное представительство и унитарное государство серьезно ее не ослабляют. В худшем случае это

1 8тше1 О. Ор. ей., р. 191-194.

позволяет безответственным меньшинствам закрепиться в парламенте. С другой стороны, в таких странах, как Веймарская Германия и Франция, где низкий уровень эффективности и легитимности ослабляет основы демократии, конституционные факторы, стимулирующие рост многих партий, еще более снижают шансы системы на выживание.