CC BY
11DOI: 10.18522/2070-1403-2021-87-4-42-59
ФИЛОСОФИЯ
(специальность: 09.00.11)
УДК 101
К.Г. Мальцев, А.Л. Алавердян
Белгородский государственный технологический университет имени В.Г. Шухова г. Белгород, Россия pavic69@mail.ru; arti-medwd@mail.ru
«ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАЦИЯ» И «СЕТЕВАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ»: ИССЛЕДОВАНИЕ НЕОБХОДИМОСТИ, ПРОТИВОРЕЧИЙ И ПЕРСПЕКТИВЫ
[Konstantin G. Maltsev, Artem L. Alaverdyan «Political nation» and «network organization»: studying the needs, contradictions and prospects]
The use of network theory for the analysis and presentation of political phenomena has a number of limitations due to the presentation of modernity in the liberal version of the economic paradigm (J. Agamben's term), the foundations of which are of a normative nature. A political nation as a civic association, the main function of which is a symbolic representation of the unity of a «divided in itself» people (H. Arendt, J. Agamben), a reference to which is obligatory for the legitimization of the political order, must be presented as a categorical identity. Its structure presupposes the inclusion and assimilation of «elements»: «ethnic groups», «diasporas» as socio-cultural communities, in relation to which network analysis solves a normative problem following from the liberal view of the individual as an «indecomposable locus of reality» (Calhoun): «purification» from the «remnants of substantiality», that is, «naturalness».
Key words: political nation, civic association, network theory, categorical identity, economic paradigm of the political, representation, ethnic group.
В последние годы «сетевая теория» приобретает все большую популярность: социальные общности, представленные как «сети», обнаруживают ряд свойств, невыявляемых посредством других, более привычных и традиционных инструментов социального познания, которые позволяют с большей вероятностью и точностью описывать «социальное поведение» и, с точки зрения научного познания - это едва ли не главный аргумент, дают возможность прогнозировать «будущее» не только посредством экстраполяции налично
данного, но и то новое, что еще только может появиться: возможность, по М. Веберу, абсолютно исключенная для научного социального познания (в этом смысле Вебер признавался в «нелюбви» к использованию слова «тенденция», полагая неопределимым то, что оно обычно обозначает). Дело в самой размерности того, чем является сеть: в некотором отношении логическое следование здесь совпадает с «порядком вещей», и потому может быть представлено дискурсивно, - такая возможность, давно изыскиваемая научным познанием, не может быть упущена, и применение сетевого анализа расширяется на новые области социальной действительности. Традиционно нация представляется как категориальная общность; однако уже конструктивистский подход (например, у Р. Брубейкера [9]) в числе первых необходимых «модернизаций» настаивает именно на отказе от подобного представления; Гелнер [11], рассуждая об эмигрантах и конкуренции их с «местной рабочей силой» представляет «эмигрантское сообщество» именно как сеть, хотя и не использует само это позже появившееся слово (мы пока не говорим о понятии: об этом позже); Б. Як [30] в недавней работе, представляя нацию как «моральное сообщество», также обнаруживает в нем элементы «сетевой организации», - приведенных примеров достаточно для того, чтобы поставить вопрос о возможности и границах представления нации и национальных/этнических групп как сообществ с элементами «сетевой организации».
Следует подчеркнуть, что сетевой анализ как метод исследования следует отличать от действительных сетей: веберовская, неокантианская в своей основе, методология требует отдавать отчет в том, что понятия не отражают, но имеют силу в отношении к действительности, будучи примененными для ее познания. В этом отношении сразу оговоримся: между утверждением, что «сетевой анализ» плодотворен для исследования нации - и утверждением, что нация есть сеть (даже «отчасти» и в «некотором отношении»), должно удерживаться различие, которое существенно. Стоит задача выяснить, удерживая названное различие, во-первых, что именно существенное может быть выявлено при применении «сетевого анализа» к познанию нации/этнических групп, и, во-вторых, каким именно группам может быть обосновано приписана «сетевая организация». Объект исследования тема-тизируется нами в предмет преимущественно в одном аспекте: познавательный интерес акцентируется на причинах, по которым применение «сете-
вого анализа» к нациям полагается исследователями определенного направления не только плодотворным и желательным, но даже необходимым. Таким образом, предмет нашего познавательного интереса определяется поверх дисциплинарных границ «эмпирических наук» как относящийся к области методологии - и предполагает философское истолкование.
Сеть и «сетевой анализ»: нацеленность, возможности и границы
Сразу оговоримся: нас интересует только область социального познания и специально - познания политических феноменов: нация как социальная группа в либеральном обществознании (господствующем в настоящее время) представляется как политическая нация - гражданская ассоциация, принадлежность к которой определяется через свободный и сознательный выбор автономного индивида, руководствующегося своим интересом; гражданская лояльность обусловлена, таким образом, способностью: политического порядка обеспечить баланс интересов; власти - управлять интересами посредством серии компромиссов, - в перспективе либеральных ценностей, которым приписывается абсолютное (то есть - разумное) значение. Таким образом, задача, направление, и выводы - то есть границы для «сетевого анализа», определены заранее: необходимость его применения есть «производная» от его способности обеспечивать реальность и непротиворечивость либерального представления нации в экономической парадигме (термин Дж. Агамбена [2]), - в случаях, где это получается, объектам приписываются свойства сети, в остальных - делается вывод, что действительной сетью такой объект не является. Собственно говоря, такой «ограничитель» поставлен парадигмой для любого метода; гуссерлевский лозунг «назад к вещам», подхваченный социологией [24], означает «вторичную натурализацию», определяемую соответствием парадигматическому представлению, в котором реальное понятия и действительность могут совмещаться как «радикальное» или «мифическое» (К. Шмитт [29]) «понятие-вещь».
Б. Латур при разработке своей «акторно-сетевой теории» [18] исходил из представления, что мир это «не твердый континент фактов, куда вкраплено несколько озер неопределенности, а широкий океан неопределенностей, где пестреют несколько островов градуированных и стабилизированных форм» [13, с. 337]; традиционная для западной философии «субъект-объектная схема», в которой активность безраздельно приписывается субъекту, предпо-
лагает, что именно субъект «вносит определенность»: его задача как раз заключается в том, чтобы, в том числе посредством познания, обеспечить действительность названных «островов градуированных и стабилизированных форм». Для социального познания сложность заключается в том, что методологическое требование «пассивности объекта» едва выполнимо: по словам Бо-дрияйра, объект вдруг может «начать себя вести» [8]; Хайдеггер утверждал, что «произвольные толкования» в социально-гуманитарном познании связано с тем, что его объекты «не оказывают сопротивления» познанию [25, с. 316]. Второе обстоятельство, отмечаемое Латуром, относится именно к социальному, которое, по его утверждению, не есть «особенная природа» или «сила», которая может действовать «инерционно», но способ связи: «Социальное не находится ни в каком конкретном месте как вещь среди других вещей, - но оно может циркулировать повсюду как движение, связывающее не-социаль-ные вещи» [14, с. 151]; «социальное» служит обозначением для того, что «не является ни актором, наряду со многими другими, ни силой, скрытой за всеми акторами и переносимой некоторыми из них» [14, с. 152], а представляет собой «связь, транспортирующую, так сказать, трансформации» [14, с. 152], и называет это переводом; сеть же определяется им как «то, что прослеживается посредством таких переводов в исследовательских описаниях» [14, с. 152].
В этой перспективе утрачивает значение различие между «естественными» и «социальными» действующими лицами, которых следует не различать, но, напротив, представлять «симметрично»; суть, таким образом, заключается в том, чтобы, последовательно применяя симметричную трактовку природы и общества, в этой перспективе удерживать различение между «базовыми социальными способностями и не-социальными средствами, мобилизуемыми для того, чтобы сделать их чуть более продолжительными» [14, с. 95]; продолжительность социальных связей обеспечена именно такими средствами. Для акторно-сетевой теории, которую разрабатывает Латур, социальное обозначает «не какую-то сферу реальности или отдельный элемент, а некое движение, перемещение, трансформацию, перевод, занесение в список. Это ассоциация, возникающая между сущностями, которые никак нельзя признать социальными в обычном смысле, разве что в краткий миг их перегруппировки... Таким образом, для ACT «социальное» - это название типа преходящей (кратковременной) ассоциации, характеризующейся тем способом, каким она собирается в новые формы» [14, с. 92].
Причинно-следственные связи, традиционно являющиеся целью выявления социальным познанием («каузальные ряды»), заменяются/опосредуются тем, что Латур называет «посредником»; акторно-сетевая теория изображает мир «состоящим из цепочек посредников, и о каждом звене можно сказать, что оно полностью действует» [14, с. 86]. Традиционная социология оперирует тремя модусами включения участников действий в социальные отношения: во-первых, как «материальная инфраструктура», «детерминирующая» социальные отношения (марксистские типы материализма); во-вторых, «зеркала», просто «отражающего» социальные различия, - как в критической социологии Пьера Бурдье» [14, с. 119]; в-третьих, «задника сцены, на которой человеческие социальные акторы играют главные роли, - как в интерак-ционизме Ирвина Гоффмана» [14, с. 120]. Все они правомерны, но оцениваются Латуром как «только примитивные способы упаковки узла связей, образующих коллектив. Ни одного из этих способов недостаточно для описания множественных переплетений человеческих и не-человеческих акторов» [14, с. 120]. Обыденный опыт существования в социальном мире «состоит в том, что нас одновременно настигают сразу несколько возможных и противоречащих друг другу призывов объединиться в группы» [14, с. 43]; группы не есть нечто данное, «социальные агрегаты являются объектом не остенсивного определения (вроде кружек, кошек и стульев, на которые можно указать пальцем), а перформативного. Они создаются теми различными путями и способами, которыми заявляют об их существовании» [14, с. 52]. Латур исходит из идеи, что «что мы не знаем, какие социальные группы существуют, и что эти группы не знают, чего они хотят. Тем не менее, такое неведение не означает, что действующие лица не будут постоянно проводить границы, навязывать интересы, ставить цели другим и определять, чего должен хотеть каждый» [13, с. 105]. Группы создаются, активности выясняются, объекты играют роль [14, с. 123]. Важная особенность акторно-сетевой теории заключается, по утверждению Латура, в том, чтобы признавать большую «подвижность границ», то есть постоянное переформатирование имеющихся иден-тичностей и образование новых (наряду с исчезновением старых) [14, с. 43].
Таким образом, методологических препятствий для применения «сетевого анализа» к нациям нет; следует только учитывать, что политические группы, созданные для репрезентации и потому предполагающие наглядность и
для мобилизации на определенные действия, более устойчивы («символич-ны») и не могут переформатироваться «произвольно»; «сама «конструкция политического тела предполагала его виртуальность, всеобщность и повсеместное присутствие в уже готовом виде. В этом нет ничего неправильного, поскольку ему приходилось решать неразрешимую проблему политического представления, растворяя многих в одном и заставляя одного подчиняться многим. Только политическое действие способно благодаря непрерывному круговому движению очерчивать эту виртуальную всеобщую сборку, постоянно находящуюся под угрозой полного исчезновения» [14, с. 227].
Для того, чтобы определить границы, полагаемые природой «политического» применению сетевого анализа к его «феноменам», обратимся к исследованию этого вопроса Ф.Р. Анкерсмитом. В глобальном мировом порядке, необходимость становления которого действительностью обусловлена (помимо указания на «действующие причины», приводимые «позитивными науками») представлением в экономической парадигме политического [17], глобальное управление, то есть политика (представление политики как управления, в свою очередь, есть следствие из основоположений «либеральной метафизики»; помимо К. Шмитта [28] на это обратил внимание и М. Вебер [10], который утверждал, что при определенных условиях, управление государством не отличается от управления «крупным предприятием», - эти условия называются современностью, по Хайдеггеру [26, с. 50]) принимает сетевую форму. Сети эффективны на микроуровне и в отдельных локальностях, считает Анкерсмит; недостатки сетевой организации очевидны и являются во многом продолжением достоинств: «Мир сети - это мир, полностью замкнутый на себе: сети интересуются исключительно своим собственным (оптимальным) функционированием, но не своими отношениями с другими сетями или вообще чем-либо происходящим за пределами самих себя. Сеть по сути «солиптична», она остается необъяснимо слепой по отношению своему окружению» [5, с. 228]. Необходимо политическое вмешательство, чтобы подчинить сеть решению не касающихся ее непосредственно проблем. Сеть, как мы сказали, «замкнута»; «суперсети, объединяющей в себе все сети, не существует» [5, с. 238]; необходим политический центр, «гармонизирующий и включающий в себя социальные реальности, создаваемые сетями» [5, с. 239].
Наконец, самое главное: «У нас нет априорной уверенности, что сети станут любезно взаимодействовать друг с другом ради достижения общего блага» [5, с. 239], а общее благо, как бы оно ни понималось (в либерализме, везде ищущем «баланса и равновесия» (К. Шмитт [28]), общее благо представляется через баланс интересов и достигается в политическом компромиссе, то есть принципиально выходят «за рамки» управления, возможного в сети) есть цель политики. И еще природа сети уязвима, «стоит решительной силе заявить о себе в некоторой точке деликатной текстуры сети, и текстура немедленно рвется на части» [5, с. 228], цитирует Анкерсмит Д. Гуэнно (именно на его работу ссылается Анкерсмит в своем анализе сетей); гарантии прочности (или, вернее, единственный способ предотвратить разрыв) могут быть тоже только политическими, то есть требуют решения (то, что решение принципиально исключается либеральным принципом «верховенства права», которое как раз означает абсолютное исключение суверенного решения, есть особая тема; здесь уместно вспомнить полемику К. Шмитта и Г. Кельзена [27], выходящую за рамки рассмотрения вопроса о правоприменении - в область политической онто-теологии).
Итак: «сетевой анализ» принципиально применим в исследовании нации/национальных сообществ как социальных групп, - представление нации как сети недопустимо, так как нация мыслится как «форма политического единства» [3] суверенного народа (что, вопреки мнению Анкерсмита, не является обязательным для глобального порядка; но обязательной остается демократическая представительная форма, которая демонстрирует лояльность к такому порядку), то есть требует постоянства/устойчивости и к ней (нации, пусть как «всемирной»; государство-нация, больше не суверенное [20; 21], рассматривается как посредник, необходимый до тех пор, пока не найдена «демократическая форма» глобальному порядку) и ее репрезентиро-ванности («символическому единству», «прочности») по существу относятся легитимация власти, политическая ответственность как связь между управлением и «принятием ответственности» за его результат.
Следующим шагом в исследовании является постановка вопроса о том, с какой целью может применяться «сетевой анализ» в исследовании нации, то есть: какие требования к представлению нации либеральной идеологии он удовлетворяет лучше, нежели традиционный подход считать нацию «категориальным единством».
Сетевой анализ в представлении нации и «национальных групп»
Применение сетевого анализа позволяет решить одну существенную для либерального представления нации как гражданской ассоциации задачу: снять остатки субстанциальности, которые все еще мешают осуществлению политического проекта гражданской нации, в пределе - «всемирной гражданской нации» (по Л. Гринфельд [12]). Усилия конструктивизма в этом направлении являются наглядными при анализе «критической теории национальной идентичности» Р. Брубейкера [9]. Именно эта цель: представить нацию как результат выбора автономного индивида, который мыслится как «неразложимый локус реальности» (либеральное основоположение индивидуализма, то есть - не только «методологический принцип»), - оправдывает применение «сетевого анализа», позволяет представить нацию в перспективе идеи Брубейкера о «групповости без групп», то есть максимально радикализировать критику примордиализма, но не ведет к представлению нации как сети.
Следует отметить, что предпосылкой здесь выступает общее согласие в западном обществознании относительно того, как следует представлять нацию и этнос: как социальные группы, в которых нет ничего естественного. И. Валлерстайн [7] на этот счет предложил краткие и исчерпывающие формулировки: «Многообразные «сообщества», к которым мы все принадлежим, чьих «ценностей» придерживаемся, по отношению к которым подтверждаем нашу «лояльность»; «сообщества», определяющие нашу «социальную идентичность» - все они как один суть исторические конструкты» [7, с. 263]; такие конструкты находятся в постоянной реконструкции; эти «лояльности, идентичности никогда не являются изначальными, так что любое историческое описание их структуры или их развития через века необходимо оказываются первичным образом определенными идеологией настоящего времени» [7, с. 263]. При этом, отмечает Валлерстайн, «категории, различающие социальные слои или социальные группы и применяемые в научном обиходе, многочисленны, зачастую пересекаются и остаются неясными. Мы сталкиваемся с такими терминами, как класс, каста, национальность, гражданство, этническая группа, племя, религия, партия, поколение, разряд и раса. Не существует никаких строгих дефиниций - скорее наоборот. Лишь немногие авторы пытаются хотя бы соотнести эти термины между собою» [7, с. 221]. Однако минимальное общее согласие относительно соотношения «расы», «нации» и «этнично-
сти» достигнуто: под «расой» можно разуметь «генетически непрерывную группу», под «нацией» - «историческую социально-политическую группу», под «этносом» (что особенно важно в связи с нашей постановкой вопроса) -«культурную группу» [7, с. 93], - именно «социальные категории» [7, с. 93].
Непосредственной заявленной самим Брубейкером целью его радикального пересмотра «теории идентичности» с целью представить «групповость без групп» и метода «разукрупнения сообществ» является разрешение национальных конфликтов, которые в последние тридцать лет стали политической проблемой не только для стран «третьего мира» или «новой Европы», но и для самой «старой Европы» в которой, кстати, с точки зрения либерального обществозна-ния, такие конфликты считались невозможными: действительность политической нации как гражданской ассоциации несовместима («концептуально») с национальным конфликтом: «пересекающийся консенсус» (Дж. Ролз [31]), основанный на лояльности к «незыблемым ценностям», и достигаемый баланс интересов в серии политических компромиссов (Ф.Р. Анкерсмит [5]) полагаются достаточными для предотвращения любого «конфликта интересов» (а другого либеральное обществознание не знает и не признает). Основная задача, как ее определяет Брубейкер, сводится к тому, чтобы в противоположность естественности точки зрения здравого смысла понимать нацию, этнические столкновения, этнический конфликт как группы и столкновения групп, показать, что аналитическое (научное) исследование может и должно обойтись без «групповости», «этнический конфликт - или то, что лучше было бы называть этнизированным или этнически фреймированным конфликтом - не обязательно нужно понимать как конфликт между этническими группами» [9, с. 27], что «характер понимания, интерпретации и репрезентации конфликта и насилия в значительной мере зависит от господствующих интерпретативных фреймов» [9, с. 41].
Широкое и повсеместное использование термина «этничность» является больше инструментом создания реальности (посредством интегрирования в политический, административный и т.п. дискурсы), чем способ аналитического описания [9, с. 28]; более того, многие модернистские (и тем более до-модернистские) концепции нации и национальной идентичности, которые не могут последовательно удерживать различие между аналитическим, нормативным и повседневным, «обнаруживают тенденцию к копированию ключевых атрибутов националистической идеологии, особенно аксиоматического представления
об ограниченности и однородности мнимой «нации»» [9, с. 83; 15]. Даже многие приверженцы конструктивизма, по утверждению Брубейкера, «в обычном разговоре, в политическом анализе, медийных новостях и даже во многих якобы конструктивистских академических работах повествования об этническом, расовом и национальном конфликте обычно фреймируются в группистских терминах как битвы «между» этническими группами, расами и нациями» [9, с. 25]. Итак, задача формулируется как «выработка способов анализа этничности, не требующих обращения к ограниченным группам» [9, с. 17], решение которой предполагает «приверженность к разукрупняющим способам анализа, которые, однако, не ведут к онтологическому или методологическому индивидуализму» [9, с. 18], когда «альтернативой субстанциалистской идиоме ограниченных групп выступает не идиома индивидуального выбора, а скорее реляционный, процессивный и динамический аналитический язык» [9, с. 18].
Социальный анализ должен учитывать, что «идентичность - ключевой термин в общеупотребительной идиоме современной политики» [9, с. 62], и поэтому тоже его использование как категории анализа есть плохая исследовательская стратегия, особенно если под ней понимать (а именно так и происходит) «нечто такое, что есть у всех людей, что они хотят иметь, конструируют и обсуждают» [9, с. 62]: «Концептуальное осмысление всех сходств и присоединений, всех форм принадлежности, всякого опыта восприятия общности, связанности и сплоченности, всех самопониманий и самоидентификаций с помощью идиомы идентичности навязывает нам грубый, плоский, недифференцированный словарь» [9, с. 62]. Значение термина «идентичность» зависит от контекста, от теоретической традиции, в которых он употребляется, а потому для теоретического анализа «безнадежно неясен» [9, с. 74]. Все это само по себе затрудняет аналитическое использование термина «идентичность»; однако важнейшим для Брубейкера обстоятельством является именно то, что жесткое понимание последовательно и неизбежно ведет к «эссенциалистскому пониманию» групп, образованных посредством использования понятия «идентичности»; «проблема состоит в том, что «нация», «раса» и «идентиыность» употребляются в аналитических целях примерно так же, как употребляются на практике, - как скрыто или явно овеществляющие, то есть предполагающие или утверждающие, будто «нации», «расы» и «идентичности» «существуют», а люди «имеют» «национальность», «расу», «идентичность»» [9, с. 71-72].
Мы можем дальше не следовать за Брубейкером в его рассуждениях, каким образом следует «изменить язык», чтобы добиться желаемого «преодоления субстанциальности» (мы делаем это в другой работе [16]). Для нас важно именно то, что оценка существующего «положения вещей» в науке о нации, и выставляемая им цель «радикального реформирования» - практически совпадают с тем, что пишет Латур о «социальности» и «группах». Однако, подобное сходство (вплоть до тождества) не означает, что нация может быть представлена как сеть.
Первый упрек, который признает сам Брубейкер, в отношении к его теории сводится к тому, что постоянное переформатирование в процессе политики разукрупнения затрудняет или вовсе делает невозможным коллективное социальное действие. Однако, если продолжить аргументацию критиков Брубейке-ра, то можно выяснить более важное обстоятельство: группа «без группово-сти» во-первых, не репрезентируема (по самому своему существу) и не может выступать репрезентатом, то есть утрачивается важнейшая функция политической нации: быть «символическим единством», - политической формой народа как «источника власти», к которому апеллируют для легитимации политического порядка: народ остается мало что «разделенным в себе» (он в действительности всегда таков: Х. Арендт [6], Дж. Агамбен [1]), но исключается возможность для того, что называется «политическим народом», - концепт, необходимый для либеральной представительной демократии. Нация должна представляться как «символическое единство», то есть как «категориальная общность» [15]. «Внутри» нее возможны и необходимы «сетевые формы», как ассимилированные названным единством. Во всяком случае, Б. Як [30] в своем моральном дискурсе нации [19], определяя ее как сообщество, основанное на «симпатии и взаимопомощи», отсылает тем самым к «элементам сети», связывающим непосредственно тех, кто вступает в подобные отношения (которые могут быть только личными): личные отношения опосредуются «категориальной общностью». Здесь можно опустить подробности описания спора между сторонниками «классической» политической репрезентации, каким является К. Шмитт [28] (ему принадлежит определение основных положений этой теории) и «эстетической» политической репрезентации, теоретиком которой является Анкерсмит [5]. Суть разногласия в том, что Шмитт доказывает тезис: всякая репрезентация может быть только личной, а интересы принципиально
не репрезентируемы; напротив, Анкерсмит утверждает, что в современной представительной демократии репрезентируются именно интересы, обосновывая таким образом императив: автономный индивид в политике представлен через интересы, и любые социальные группы образуются на основе таких интересов; нация в этом смысле не является исключением.
Напротив, в отличие от нации, образующие ее и ассимилированные в ней этнические группы, также определенные через интересы («руританцы» Гел-нера [11], например), могут и должны быть представлены как сети именно для того, чтобы «окончательно снять» «остатки» (по Парето [23]) сохраняющейся в них по факту «субстанциальности» («социологические теории нации», например, Э. Гелнера [11], или М. Манна [22] работают в этом же направлении: [4]). Здесь «сетевой анализ» является необходимым и его «результат», как мы сказали ранее, «натурализуется»: «подвижность», «неопределенность», «переформатируемость» и т.д. групп, входящих в политическую нацию, является необходимой - с точки зрения представления политической нации в либеральной экономической парадигме политического.
Сетевой анализ нацелен на решение основной (и не решенной в модернистской теории нации) задачи: она может быть определена как «снятие остатков субстанциальности» в представлении нации; с этой задачей сетевой анализ справляется лучше, чем все другие способы, испробованные ранее; в этом его оправдание. Методологически, «сетевой анализ» вписывается в рамки, заданные неокантианской методологией: понятия являются инструментом познания (Латур и Брубейкер, разработки которых мы использовали для демонстрации), не являются «отражением действительности» и не содержат, как на это указывал еще Г. Риккерт, «в себе» действительности (или ее фрагментов), но имеют в отношении нее силу: категоризация, переформатирование, создание «островков стабильности и определенности», - то есть все то, что на чем настаивают как Латур, так и Брубейкер. Последовательное различение «понятий» и «вещей» является методологически необходимым; последующая «натурализация» (или, если воспользоваться старым термином - ги-постазирование) допустима, но уже не в границах научного познания, а как выполнение идеологического императива, в основе которого - представление действительности, для современного обществознания - в либеральной экономической парадигме. Полагаемая здесь граница - соответствие пред-
ставлению, которое предоставляет «позитивной» и дисциплинарно организованной науке ее готовый объект и задает способы, направление и цель его тематизации в предмет объективного научного исследования.
Представление нации в либеральной экономической парадигме как современной политической нации: гражданской ассоциации, образованной на основе свободного выбора автономного субъекта, руководствующегося своим интересом, - а также ее функция как формы политического единства народа, символически представляющей политический народ как «источник власти», к которому апеллируют в представительной демократии для легитимации политического порядка, - полагают границы «сетевому анализу» и, главное, «натурализации» его результата: представлению нации как сети. Категориальное и символическое единство нации ассимилирует входящие в нее «элементы»: многообразные «этнические»/«национальные» группы, которые сетевой анализ «очищает» от «остатков субстанциальности» и раскрывает возможность представлять их как сети. В редких случаях, определенных политической необходимостью, когда национальное единство признается нежелательным, любая нация может посредством «разукрупнения» и «переформатирования» быть ликвидирована, в том случае, если «остатков субстанциальности» в ней недостаточно для сопротивления, - но это уже вопрос практической политики и его обсуждение выходит за рамки настоящего исследования.
Л И Т Е Р А Т У Р А
1. Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Европа, 2011. 256 с.
2. Агамбен Дж. Царство и слава. К теологической генеалогии экономики и управления. М.; СПб.: Изд-во Института Гайдара; Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2018. 552 с.
3. Алавердян А.Л., Мальцев К.Г. «Гражданская нация» и суверенный народ: исследование необходимости национальной формы политического единства // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2020. № 5 (114). С. 24-31.
4. Алавердян А.Л., Мальцев К.Г. Социолого-исторический дискурс нации: метод и структура // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2020. № 4 (208). С. 4-14.
5. Анкерсмит Ф.Р. Политическая репрезентация. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2012. 288 с.
6. Арендт Ханна. О революции. М.: Европа, 2011. 464 с.
7. Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. М.: Логос, 2004. 288 с.
8. БодрийарЖ. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000. 321 с.
9. Брубейкер Р. Этничность без групп. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2012. 408 с.
10.Вебер М. Хозяйство и общество: очерки понимающей социологии: В 4 т. T. 1. Социология. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. 445 с.
11.Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991. 320 с.
12.Гринфельд Л. Национализм. Пять путей к современности. М.: ПЕР СЭ, 2012. 528 с.
13.Латур Б. Пастер: война и мир микробов. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2015. 316 с.
14. Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2014. 384 с.
15.Ломако Л.Л., Мальцев К.Г. Категоризация, фреймирование, дискурсивная формация: к вопросу о способах интерпретации нации и национального в горизонте порядка суверенных наций-государств // Kant. 2020. № 3 (36). С. 145-156.
16.Ломако Л.Л., Мальцев К.Г. Конструктивистская парадигма в исследовании нации, национализма, этнонационального конфликта: некоторые критические замечания // Евразийский юридический журнал. 2020. № 8 (147). С. 430-434.
17.Мальцев К.Г. Понятие политического и мировой беспорядок: перспективы согласия, войны и глобального имперского порядка: монография. Кн. 1 // Глобальная перспектива и государство-нация суверенного народа в экономической парадигме политического / К.Г. Мальцев, А.Л. Алавер-дян, Л.Л. Ломако, А.В. Мальцева. Белгород: Изд-во БГТУ, 2020. 727 с.
18..Мальцев К.Г., Алавердян А.Л. Акторно-сетевая теория в исследовании нации и национализма: методологический аспект // Kant. 2020. № 4 (37). С. 281-291.
19.Мальцев К.Г., Алавердян А.Л. Моральный дискурс нации и национализма в горизонте либеральной парадигмы политического // Гуманитарные и социальные науки. 2020. № 6. С. 42-52.
20.Мальцев К.Г., Ломако Л.Л. Кризис государства-нации как проблема социально-политической философии // Вестник Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина. 2020. № 1. С. 55-64.
21..Мальцев К.Г., Мальцева А.В., Ломако Л.Л. Глобализация и вестерниза-ция: горизонты «отождествления» и «различения» // Социально-политические науки. 2020. Т. 10. № 5. С. 106-114.
22.Манн М. Источники социальной власти: В 4 т. Т. 2. В 2 кн.: Становление классов и наций-государств, 1760-1914 годы. М.: Дело, 2018. 503-507 с.
23.Парето В. Компендиум по общей социологии. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2008. 511 с.
24.Социология вещей. Сборник статей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. 392 с.
25.Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск: Водолей, 1998. 384 с.
26.Хайдеггер М. Размышления XII-XV (Черные тетради 1939-1941). М.: Изд-во Института Гайдара, 2020. 344 с.
27.Шмитт К. Государство: Право и политика. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2013. 448 с.
28. Шмитт К. Духовно-историческое состояние современного парламентаризма // Шмитт К. Понятие политического. СПб.: Наука, 2016. С. 93-170.
29.Шмитт К. Политическая теология // Шмитт К. Понятие политического. СПб.: Наука, 2016. С. 5-59.
30.Як Б. Национализм и моральная психология сообщества. М.: Изд-во Института Гайдара, 2017. 520 с.
31.Rowls J. Political Liberalism. New York: Columbia university press, 1996. 525 р.
R E F E R E N C E S
1. Agamben J. Homo sacer. Sovereign power and naked life. Moscow: Europe, 2011. 256 p.
2. Agamben J. Kingdom and Glory. Towards a theological genealogy of economics and management. Moscow; St. Petersburg: Gaidar Institute Publishing House; Faculty of Liberal Arts and Sciences, St. Petersburg State University, 2018. 552 p.
3. Alaverdyan A.L., Maltsev K.G. «Civil nation» and a sovereign people: a study of the need for a national form of political unity // Humanities and socio-economic sciences. 2020. No. 5 (114). Pp. 24-31.
4. Alaverdyan A.L., Maltsev K.G. Sociological-historical discourse of the nation: method and structure // News of higher educational institutions. North Caucasian region. Social Sciences, 2020. No. 4 (208). Pp. 4-14.
5. Ankersmit F.R. Political representation. Moscow: Higher School of Economics Publishing House, 2012. 288 p.
6. Arendt Hannah. About the revolution. Moscow: Europe, 2011. 464 p.
7. Balibar E., Wallerstein I. Race, nation, class. Ambiguous identities. Moscow: Logos, 2004. 288 p.
8. Baudrillard J. Temptation. Moscow: Ad Marginem, 2000. 321 p.
9. Brubaker R. Ethnicity without groups. Moscow: Higher School of Economics Publishing House, 2012. 408 p.
10. Weber M. Economy and society: essays on understanding sociology: In 4 volumes. T. 1. Sociology. Moscow: Ed. House of the Higher School of Economics, 2016. 445 p.
11.Gellner E. Nations and Nationalism. Moscow: Progress, 1991. 320 p.
12. GrinfeldL. Nationalism. Five paths to modernity. Moscow: PER SE, 2012. 528 p.
13.Latour B. Pasteur: War and the World of Microbes. St Petersburg: Publishing House of the European University in Saint Petersburg, 2015. 316 p.
14.Latour B. Reassembling the social: an introduction to the actor-network theory. Moscow: Higher School of Economics Publishing House, 2014. 384 p.
15.Lomako L.L., Maltsev K.G. Categorization, framing, discursive formation: on the question of how to interpret the nation and the national in the horizon of the order of sovereign nation-states // Kant. 2020. No. 3 (36). Pp. 145-156.
16.Lomako L.L., Maltsev K.G. Constructivist paradigm in the study of nation, nationalism, ethno-national conflict: some critical remarks // Eurasian Law Journal. 2020. No. 8 (147). Pp. 430-434.
17..Maltsev K.G. The concept of political and world disorder: perspectives of harmony, war and global imperial order: a monograph. Book 1 // The global perspective and the nation-state of a sovereign people in the economic paradigm of the political / KG. Maltsev, A.L. Alaverdyan, L.L. Lomako, A.V. Maltseva. Belgorod: Publishing house of BSTU, 2020. 727 p.
18.Maltsev K.G., Alaverdyan A.L. Actor-network theory in the study of nation and nationalism: methodological aspect // Kant. 2020. No 4 (37). Pp. 281-291.
19.Maltsev K.G., Alaverdyan A.L. Moral discourse of the nation and nationalism in the horizon of the liberal paradigm of the political // Humanities and social sciences, 2020. No. 6. Pp. 42-52.
20.Maltsev K.G., Lomako L.L. The crisis of the nation-state as a problem of socio-political philosophy // Bulletin of the Leningrad State University. A.S. Pushkin, 2020. No. 1. Pp. 55-64.
21..Maltsev K.G., Maltseva A.V., Lomako L.L. Globalization and Westernization: Horizons of «Identification» and «Discrimination» // Socio-Political Science. 2020. V. 10. No. 5. Pp. 106-114.
22.Mann M. Sources of social power in 4 volumes. Vol. 2, book 1-2: The Rise of Classes and Nation-States, 1760-1914. Moscow: Delo, 2018. 503-507 p.
23.Pareto V. Compendium of General Sociology. Moscow: Ed. Higher School of Economics Publishing House, 2008. 511 p.
24.Sociology of things. Collection of articles / Edited by V. Vakhshtein. Moscow: Publishing house «Territory of the future», 2006. 392 p.
25.Heidegger M. Prolegomena to the history of the concept of time. Tomsk: Aquarius, 1998. 384 p.
26.HeideggerM. Reflections XII-XV (Black Notebooks 1939-1941). Moscow: Gaidar Institute Publishing House, 2020. 344 p.
27.Schmitt K. State: Law and Politics. Moscow: Publishing House «Territory of the Future», 2013. 448 p.
28.Schmitt K. Spiritual and historical state of modern parliamentarism in K.
Schmitt. The concept of the political. St Petersburg: Nauka, 2016. Pp. 93-170. 29.Schmitt K. Political theology in K. Schmitt. The concept of the political. St Petersburg: Nauka, 2016. Pp. 5-59.
30.Yak B. Nationalism and moral psychology of the community. Moscow: Gaidar Institute Publishing House, 2017. 520 p.
31. Rowls J. Political Liberalism. New York: Columbia university press, 1996. 525 р.
29 мая 2021 г.
