CC BY
251
ПОЛИТИКА И ПРАВО
УДК 321
А. Ю. Саломатин
ПОЛИТИЧЕСКАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ И ПОСТМОДЕРНИЗАЦИЯ (К ВОПРОСУ О КОМПЛЕКСНОЙ ОЦЕНКЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ ПРОЦЕССОВ)
В статье рассматриваются предпосылки, содержание и хронологические рамки модернизационных и постмодернизационных процессов. Анализируются проявления политической модернизации и постмодернизации, дается комплексная оценка экономической, социальной, духовной и политической сферы в их взаимодействии.
Модернизация, т.е. осовременивание общества, - одно из самых модных и дискуссионных понятий в науке. Разнообразие его толкований приводит в замешательство. Согласно Теннису, «модернизация - это переход от сообщества к обществу, по Дюркгейму, это переход от механического к органическому состоянию общества, по Веберу - от ценностной рациональности к цели - рациональности, по Зиммелю - от вечного прошлого к вечному настоящему, по Кракауэру - переход к нахождению единичных экземпляров общего принципа рациональности. Согласно Леви сутью модернизации является рационализация. Смелзер подчеркивает технологические сдвиги, переход от семейно-общинных отношений к экономическим, разрушающий прежнее общество характер модернизации. Парсонс считает модернизацию универсальным процессом, в основе которого лежит адаптация. Согласно Луману модернизация связана с дифференциацией» [1].
Первоначально термин «модернизация» применялся к освободившимся от колониальной зависимости в 1960-е гг. странам Африки. Западные социологи и политологи полагали, что эти страны в ближайшие годы должны повторить путь Запада. Однако время показало утопичность и даже некоторую опасность подобных преобразований для этих молодых государств. Более того, в последние 10-20 лет термин «модернизация» понимается расширенно, и многие специалисты говорят о нескольких волнах модернизации.
В целом можно согласиться с тем, что при переходе от традиционного общества к современному происходит замена «традиционного типа социального действия», основанного «на следовании однажды принятой привычной установке», рациональным действием, закрытой социальной структурой - открытой, с вертикальной и горизонтальной социальной мобильностью. «Ролевые функции в современном обществе дифференцированы, а основные сферы жизнедеятельности секуляризованы, т.е. освобождены от религиозного влияния. Власть и управление в современном обществе рационализированы. В целом это общество обладает мощным потенциалом саморазвития. Если же говорить об экономической модернизации, то она «означает развитие и применение технологии, основанной на научном знании, высокоэффективных ис-
точников энергии, углубление общественного и технического разделения труда» [2, с. 469-470].
Однако в приведенном реестре модернизационных достижений отсутствуют какие-либо причинно-следственные связи, не указаны хронологические рамки. Между тем начальная точка модернизации вызывает немало споров. В западной науке получила тенденция датировать ее поздним (XVI в.) и даже зрелым средневековьем (XIV-XV вв.). Кто-то относит ее начальный рубеж к эпохе Великих географических открытий и Реформации. Кто-то связывает ее с беспрецедентной эпидемией чумы в середине XIV в., которая подорвала силы феодальной экономики, создав дефицит рабочей силы и окончательно коммерциализировав средневековое сельское хозяйство. Историк средневекового права Дж. Берман, усматривающий модернизацию в «папской революции» Григория VII, приводит самую раннюю дату - 2-ю половину XI в. Впрочем, говорят и о «мануфактурной модернизации» XVII-
XVIII вв., когда люди переходят к примитивной кооперации на основе разделения функций в процессе ручного труда.
Сторонники ранней датировки начала модернизации - непосредственно после «сумерек Средневековья» - указывают на такие явления, как секуляризация (связанная с Реформацией XVI в.) и рационализация - «замещение всемогущего Всевышнего столь же универсальным и всесильным Разумом». «Секуляризация, обратившаяся рационализацией, дала, таким образом, импульс демистификации (расколдованию) мироустройства, а с ним и политического порядка». По мнению сторонников указанного подхода, еще одной особенностью социально-политической жизни до конца XVIII в. стала кон-ституционализация - «разрешение конфликтов между структурами абсолютного государства и «своевольного гражданского общества». «Болезненный конфликт между двумя противоположными по своей сущности образованья-ми - абсолютским государством и гражданским обществом - несколько раз вылился в так называемые ранние буржуазные революции. Фактически это были революции ранней политической модернизации» [3]. Заметим, однако, что Нидерландская революция второй половины XVI в. и Английская революция середины XVII в. имели все же локальный характер: за ними в обозримом периоде времени не последовали общеевропейские социальнополитические катаклизмы. Первое событие скорее было даже национальной религиозно-освободительной войной, а второе - гражданской войной с мощной религиозной составляющей. Смертельный удар по абсолютизму в общеевропейском масштабе они не нанесли, а распространившийся в Европе столетие спустя просвещенный абсолютизм также не привел в кардинальной социально-политической трансформации.
Скорее мы можем говорить о том, что в XVI-XVIII вв. (но никак не раньше!) возникают предпосылки модернизации, преимущественно духовноидеологического характера. Сама же модернизация - это продукт начинающейся эпохи промышленной революции или промышленного переворота, с которой совпадает целая серия классических буржуазных революций конца Х¥Ш-Х1Х вв. Именно в это время экономический фундамент модернизации и проявления политической модернизации не только оказывают взаимное влияние друг на друга, но и находятся в зоне воздействия ее социальных последствий (рис. 1).
Духовные предпосылки -постепенная трансформация традиционного сознания
I—
Рис. 1 Содержание модернизационных процессов
Если говорить об экономическом фундаменте модернизации, то он в
XIX в. не сводится к одному какому-либо фактору, хотя и важному (например, механизации производства, что находит свое выражение в создании фабрики). Параллельно с этим или с небольшим временным шагом происходит также «революция коммуникаций» (она выражается в развитии парового транспорта на суше и на море), в результате чего интенсифицируются не только грузовые перевозки, но и развитие человеческих контактов. Возникают крупные акционерные банки, без чего финансовое обслуживание новой индустриальной экономики было бы невозможным. Резко повышается техническая оснащенность сельского хозяйства, его специализация и товарность.
Социальные последствия модернизации в результате промышленного переворота (с конца XVIII в. до середины XIX в.) и индустриализации (последняя треть XIX в.) затрагивают социальную структуру общества: она окончательно утрачивает остатки сословного корпоративизма и становится индустриально поляризированной, т.е. основой являются наемные рабочие и работодатели - капиталисты; возрастает социальная и географическая мобильность составляющих ее классов и слоев. Изменения происходят и в среде обитания: вначале локальная, а затем и повсеместная урбанизация означает коренное изменение соотношения хозяйственного и демографического потенциала города и деревни. Но больше всего нас интересуют проявления политической модернизации и их последствия для государства и политической системы в целом (рис. 2).
Уже в ходе великих революций конца XVIII в. - Американской и Французской - имели место попытки установления механизма разделения властей в том или ином виде, а значит, и отказ от политически безответственного государства. Ясно, что распределение зон ответственности внутри государственного механизма не могло не повысить его эффективности.
Усиление политической ответственности государства на основе принципа разделения властей Повышение эффективности механизма государственного управления
Расширение избирательного Укрепление легитимности
права вплоть до всеобщего государственной власти
Рост конкуренции в политическом
Возникновение массовых партий процессе; содействие в управлении государством
Становление массовой печати, Более полные возможности для артикуляции критики
не подверженной мелочному государственному контролю государственного механизма со стороны общественности
Рис. 2 Содержание и последствия политической модернизации
Из создания более специализированной по своим функциям государственной конструкции логично вытекало утверждение принципа выборности если не всех, то некоторых ветвей власти. Разумеется, расширение избирательного права вплоть до всеобщего носило не одновременный и далеко не последовательный характер (т.е. были и временные отступления или ограничения этого принципа). Тем не менее эта новация укрепляла легитимацию власти и одновременно вела к ее десакрализации.
Институционализация выборов естественным образом способствовала возникновению массовых политических партий. То есть предшествовавшие последним полисные, средневеково-сословные, клановые группировки и парламентские фракции, конечно, использовали выборные начала, но только развитый выборный механизм и массовая электоральная база способствует развитию массовых партийных структур, а те, в свою очередь, вносят здоровое конкурентное начало в политический процесс и содействуют управлению государством.
Наконец, вполне самостоятельное значение имеет появление такого важного социального института, как печать. Массовые газеты и журналы, в отличие от своих малотиражных предшественников, представляют значительный интерес для политиков и партий, поскольку через них последние свободно выражают свои позиции, а общественность приобретает некие возможности для контроля над властью.
Итак, первая модернизационная волна, охватившая наиболее развитые страны Запада, относится преимущественно к XIX в. В то же время ряд стран (среди них и царская Россия) приступает к модернизационным преобразованиям несколько позднее. Для них принято использовать термин «дого-
няющая модернизация», хотя он не является вполне удачным, поскольку модернизация - это преимущественно объективный процесс с субъективной составляющей, с которым неуместно ассоциировать какие-либо гонки.
Так или иначе для стран с запаздывающей модернизацией (Россия, Япония, Турция, Китай и др.) многие преобразования, протекавшие в наиболее развитых стран поэтапно, спрессовались во времени (например, незавершенный промышленный переворот наложился на индустриализацию), и это наталкивает нас на мысль, что следует говорить не о едином модернизацион-ном процессе, а о национально-государственных модернизационных моделях в рамках единого вектора развития. То есть существовали американская, британская, французская, российская и прочие модели, и говорить о том, какая из них правильная или неправильная, бессмысленно. Еще более вредным представляется ставить в пример какую-либо модель (скажем, американскую).
Модернизация - длительный и сложный процесс. К концу XIX в. он окончательно утвердился как общемировая тенденция, но еще не исчерпал себя. В течение большей части XX в. модернизация продолжала свое победное развитие вширь и вглубь, проходя через масштабные экономические, политические и военные кризисы. Скажем, фашизм в Германии и Италии - это не недостаток модернизации, не проявление отсталости, а своеобразный «мо-дернизационный тупик», т.е. попытка вырваться вперед, используя неадекватные и опасные для человечества средства.
Вторая волна модернизаций, начавшаяся в середине XX в., справедливо связывается со странами Азии и Африки, избавившимися от колониального гнета. Используя демократический идеализм и управленческую неопытность лидеров этих государств, идеологическое, политическое и экономическое давление, Запад попытался навязать им свои рецепты преобразований, без учета национальной специфики. В итоге в погоне за амбициозными проектами и в результате неэквивалентного обмена между Севером и Югом развивающиеся страны уже в 1970-е гг. оказались в долговой кабале, а далее ситуация только усугублялась. Одновременно Запад на рубеже 1970-1980-х гг. выходит на принципиально новый виток модернизации - постмодернизацию, что увеличивает разрыв между богатыми и бедными странами.
Третья модернизационная волна - постмодернизация, получила резкий старт после экономического кризиса 1979-1982 гг. в условиях набиравшей силу компьютерной революции. Всеобщая компьютеризация производства и быта стала главным, но не единственным фактором новой, постиндустриальной экономики. Нам следует иметь в виду и другие ее базовые направления:
- реформы в энергетике: переход от энергетической достаточности к энергетическому изобилию;
- динамичное развитие биотехнологий, обеспечивающих ключевые аспекты жизнедеятельности людей;
- трансформацию «третичного» сектора в преимущественно информационный. Информатизация коммерции и управления в условиях увеличивающейся дифференциации человеческих потребностей;
- расширение вариативности в развитии бизнеса (т.е. наряду с развитием крупного производства ренессанс малого и среднего бизнеса);
- реализацию на практике идеалов «общества потребления», т.е. социально приемлемый уровень низкооплачиваемых слоев населения при известном накоплении «социального жира» у средних слоев.
Постмодернизационные процессы имели определенные социальные последствия. В условиях становления новых форм организации труда и бизнеса (в том числе надомничества, венчурного бизнеса) имеет место диффузия прежней поляризованной социальной структуры. В связи с активизацией интернациональной миграции усиливается этнокультурная мобильность, т.е. различные этносы, культуры, религии проникают в до того относительно гомогенное общество. Урбанизация перерастает в свое новое состояние - мега-полизацию (т.е. избыточную урбанизацию, порождающую малоуправляемые города до 10 млн чел. и более населения). Вместе с тем происходит сближение стиля жизни обычного сельского и городского населения.
Хотелось бы обратить внимание на то, что если модернизации предшествовали определенные духовные предпосылки, то в постмодернизационных процессах временного лага в развитии различных сфер общества нет (рис. 3).
То есть в условиях стремительных спрессованных во времени перемен, происходящих в течение одного или нескольких десятилетий, мы скорее должны говорить не о духовных предпосылках постмодернизации, а о ее духовных последствиях. Сюда бы мы отнесли культ гедонизма и потребления, с одной стороны, что негативно сказывается на трудовой мотивации и политической гражданственности, а с другой стороны, «приватизацию личной жизни», т.е. уход в личные проблемы, что «атомизирует», разобщает общество, делает его экономически и политически более неустойчивым. Говоря о политической постмодернизации, мы вынуждены констатировать осуществление также множества проблемных ситуаций (рис. 4).
Бюрократизация социальных программ и избыточное экономическое регулирование в середине XX в., т.е. на завершающем этапе модернизации, при-
вели к другой крайности в политике государства - попыткам масштабного дерегулирования, что обнаружило себя в неоконсервативной революции Р. Рейгана и М. Тэтчер в 1980-е гг. «Поднявшаяся в этот период волна консерватизма в экономической сфере выразилась в таких тенденциях, как приватизация значительных секторов государственной собственности, уменьшение прямого административного регулирования» [4]. Нельзя сказать, что подобная тенденция на рубеже XX-XXI вв. одержала полную и окончательную победу как в США, так и в наиболее развитых странах, но она тем не менее присутствует в политической повестке дня и питает надежды неоконсерваторов.
Поиск политиками и обществом оптимального соотношения между государственным регулированием и дерегулированием
Попытки денационализации отдельных отраслей хозяйства и введение хозрасчетных принципов в государственном менеджменте
Усиление избирательного абсентеизма и политической индифферентности Ослабление гражданско-активистских начал в общественном сознании и поведении
г
Кризис партийного руководства и массовых политических партии Снижение влияния партий на процесс государственного управления, повышение значимости общественных движений и лоббистских групп
г
Гипертрофированная роль СМИ в политическом процессе и общественной жизни Деформация традиционного механизма разделения властей
Рис. 4 Проявления политической постмодернизации и их последствия
Вместе с тем определенные управленческие эксперименты пытаются осуществить и левоцентристские, социал-демократические круги, что дает основание специалистам утверждать о начале в 1980-1990-е гг. административных реформ в целом ряде стран, стержнем которых является «переход от государственного администрирования к государственному менеджменту» [5], к хозрасчетным принципам государственного управления.
Во второй половине XX в. весьма явно обозначило себя другое нежелательное явление-феномен избирательного абсентеизма и политической индифферентности. Например, в США, где XIX в. отмечен чрезвычайно высоким интересом и участием в политике, в XX столетии «в год президентских выборов на избирательные участки приходило до 50 % избирателей. Эти показатели в 1,5 раза ниже показателей, характерных для XIX в.» [6].
Подобную трансформацию избирателей мы бы объяснили не только динамизацией хозяйственной жизни, которая не оставляла много времени на досуг, в том числе и на сопереживание в политике и на участие в политическом процессе на общественных началах. Определенное значение имела ут-
вердившаяся в обществе и питаемая СМИ массовая культура. Не будем забывать также о социально-политическом иждивенчестве, уверенности многих в том, что выборы, с одной стороны, ничего не изменят, а с другой стороны, что государство и общество в любом случае хотя бы в минимальной степени позаботятся о малоимущих слоях. Эту гипотезу подтверждает и статистика: ныне «из самой богатой квинты американцев в выборах участвовало 75 %, а из самой бедной - вдвое меньше» [6].
Ослабление политического активизма совпало в 1970-1990-е гг. с кризисом традиционных политических партий. В США, например, об этом явлении говорят с 1970-х гг., приводя в качестве доказательств следующие признаки: «несохраненность функции выставления кандидатов, потерю целеустремленности в организационной работе, нежелание предлагать избирателям ясный выбор, утрату лояльности своих приверженцев среди электората и возросшую склонность избирателя голосовать одновременно за обе партии на разных выборах» [7].
В данном случае нельзя говорить, что традиционные «партийные машины» исчезли окончательно, но они значительно модифицировали свою работу. Они используют новые методы собирания средств не путем патронажа и контрактов, а путем сбора пожертвования от богатых благотворителей или путем пересылки небольших пожертвований почтовыми отправлениями. На этот путь их направили долговременные реформы государственной службы, повысившие ее профессионализм и независимость от партийных боссов, а также достаточно строгое законодательство о финансировании избирательных кампаний последних десятилетий. «В настоящее время частное финансирование политических партий детально регламентируется в большинстве государств (исключением являются лишь немногие страны, например Великобритания, где преобладает взгляд на частное финансирование партий как на личное дело частных лиц...)» [8].
США начиная с 1972 г. федеральное законодательство требует, чтобы каждый спонсор, внесший более ста долларов в избирательный фонд любого президентского или конгрессовского кандидата, был поименован в отчете.
Закон 1974 г. впервые наложил серьезные ограничения на пожертвования, которые могут делать в избирательные фонды различные группы особых интересов. После некоторой доработки в 1976 г. в этот закон были внесены дополнения, предусматривавшие, что корпорации, профессиональные союзы и группы особых интересов могут создавать комитеты политических действий (КПД). Однако для этого следовало иметь вклады от, по крайней мере, 50 добровольных спонсоров и распределять собранные средства в пользу, по крайней мере, не менее 50 кандидатов на выборах федерального уровня» [9].
К середине 1990-х гг. было зарегистрировано около 4 тыс. подобных комитетов. Не случайно, «что в последней четверти XX в. финансовая поддержка, получаемая кандидатами на выборные должности от КПД в 20-30 раз превосходила поддержку, оказываемую политическими партиями» [6].
Мы можем также говорить об известном нарушении после 1980-1970-х гг. механизма разделения властей, когда в эпоху информатизации власть прессы резко возросла. Не будет большой ошибкой согласиться с мнением известного американского политического комментатора К. Филлипса: «Древняя Спарта была военным государством. Англия середины XIX в. была первым про-
мышленным государством в Европе, а современные Соединенные Штаты -это первое государство средств массовой информации в мире» [10].
Если с 1952 г. телевидение сказывает несомненное влияние на президентские кампании и политику в целом, то с конца 1980-х гг. традиционные телевизионные дебаты политиков дополнились новыми технологическими чудесами. Это:
1) «горячая линия» в виде компьютерной сети, позволяющая связываться между собой штабу избирательной кампании, средствам массовой информации, группам интересов;
2) использование кабельного телевидение и распространение видеокассет, расширяющее воздействие на избирателя;
3) создание временных ТВ-сетей через спутниковую связь, когда штат предвыборной кампании устанавливает связь с местными телестанциями;
4) применение компьютерной графики в пропаганде, усиливающее эмоциональное впечатление [11].
Кроме того, усиливает власть прессы и лиц творческих профессий, с 1960-х гг. расцветет индустрия опросов общественного мнения. Опросы вытесняют традиционные формы предвыборной работы, делая избирательные кампании еще более дорогостоящими. «Все это среди прочих факторов способствует размыванию структуры партийных организаций на местах, поскольку связь между партийными лидерами и электоратом все меньше и меньше осуществляется через посредничество партийных организаций. В условиях коммуникационного бума политики имеют возможность и предпочитают напрямую обращаться к избирателям через средства массовой информации и использовать опросы общественного мнения для того, чтобы знать настрой избирателей или по возможности влиять на него» [12].
Политики, государство, общество на рубеже XX-XXI столетий все чаще сталкиваются с угрозами со стороны экономической и политической глобализации. Сам этот термин, как нам представляется, может рассматриваться в двух значениях - в узком (как качественно новый этап интернациональных связей в общепланетарном социуме) и в широком (как некий конечный результат постмодернизационных процессов). В последнем случае наше понимание отдаленного глобализационного будущего имеет множество туманных моментов (см. рис. 3). Одно лишь очевидно, что путь к этому будущему будет тернистым и полным противоречий. Если абстрагироваться от идеологических спекуляций о поступательном прогрессе на пути создания глобального сообщества, то станет ясно, что ни национальное государство, ни национальная культура не сдадут без боя своих позиций, во всяком случае до того времени, пока лозунги глобализации не будут использоваться в интересах одной супердержавы.
В России и странах Восточной Европы незавершенные модернизацион-ные процессы наложились на постмодернизационые (четвертая волна модернизации). Объективные и субъективные трудности перехода к рыночному обществу в момент общепланетарной постмодернизационной перестройки вносят колоссальное напряжение в общественные и государственные конструкции. Все это сказывается и на роли российской политической элиты. «С одной стороны, перед ней по-прежнему стоит задача построения российского национального государства - сильного и независимого, с другой -включение в процессы глобализации, вступление в наднациональные между-
народные организации, действие которых неизбежно распространяется и на территорию России, ограничивая ее национальный суверенитет... С одной стороны, задача сохранения территориальной целостности страны, с другой -фрагментация российского пространства, дробление его на совокупность «островов модернизации» и деградирующую периферию, происходящие, в том числе, и под воздействием процесса глобализации» [2, с. 647]. К сожалению, подобный противоречивый политический курс имеет ограниченные временные возможности и требует уточняющей концептуализации.
Список литературы
1. Федотова, В. Г. Модернизация «другой» Европы / В. Г. Федотова. - М., 1997. -С. 48-49.
2. Политология : учебник / под. ред. В. А. Ачкасова, В. А. Гуторова. - М., 2008. -С. 469, 470.
3. Политология : учебник / А. Ю. Мельвиль [и др.]. - М., 2004. - С. 354-356.
4. Американское государство накануне XXI века. - М., 1990. - С. 9.
5. Сморгунов, Л. В. Сравнительный анализ административных реформ в западных странах / Л. В. Сморгунов // Вестник Московского университета. - 2000. -№ 1. - (Серия 12. Политические науки).
6. Согрин, В. В. США в 20 веке. Тенденции и итоги общественно-исторического развития / В. В. Согрин // США - Канада. - 1999. - № 9. - С. 43.
7. Бь юэлл, Э. Архаичны, но адаптивны. О политических партиях США. (Сверяясь с «классическими» оценками) / Э. Бьюэлл // Полис. - 1996. - № 1. - С. 146.
8. Юдин, Ю. А. Финансирование политических партий в зарубежных странах. (Правовая регламентация) / Ю. А. Юдин // Государство и право. - 1996. - № 6. -С. 142.
9. Уилсон, Дж. Американское правительство / Дж. Уилсон. - М., 1995. - С. 262, 264.
10. Dawson, P. A. American Government. Institutions, Policies and Politics / P. Dawson. - Glenview ; L., 1987. - P. 237.
11. Политология / под ред. Г. В. Полуниной. - М., 1998. - С. 214-215.
12. Политическая система США. Актуальные измерения. - М., 2000. - С. 120.
