CC BY
34
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2008. № 3
С.В. Тихонова, К.Е. Халин
ПОЛИТИЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ В СЕТЕВОМ ОБЩЕСТВЕ: ОТ СМЕРТИ ПОЛИТИКИ К "УМНЫМ ТОЛПАМ"?
Today dynamics of political mythology is determined by evolution of the social structure connected to transition from a mass society to a society of network. The politics of "mass century" was struggle for authority of the political leaders supported by different groups of the population. Second half XX century was marked by transition from a mass society to a society network. Crowds of a mass society give up the place to the new social phenomenon to "smartmob".
However research optimism concerning transformation irrational "centuries of crowds" in organized on a network attribute "smartmob", in our opinion, is too excessive.
Thus, antiglobalist's movement organized by a network horizontal principle, has turned to one of the most fashionable myths of a modern society.
Динамика сегодняшней политической мифологии определяется эволюцией социальной структуры, связанной с переходом от массового общества к обществу сетевому.
Политика "века масс" являлась борьбой за власть политических лидеров, поддерживаемых группами населения. Такая поддержка являлась результатом целенаправленного конструирования, осуществлявшегося по двум направлениям — рациональная аргументация, ориентированная на создание собственного идеологического дискурса, и трансляция собственного мифологического комплекса, ориентированного на формирование эмоциональной приверженности масс. Мифы о вожде, народном отце, спасении нации и т.п. оказались инструментом консолидации большинства вокруг фигуры лидера при нивелировании социальных дистанций в массовом обществе.
Изначально тон в исследовании толп задавали представители социальной психологии, обозначавшей себя сначала как "психология толпы", затем как "психология масс". Первым проявил последовательный интерес к толпе Габриель Тард. Его главная заслуга — привлечение внимания к глубокому изучению проблемы и расстановка основных акцентов исследования. Согласно Г. Тарду, "толпа — это социальная группа прошлого, самая античная из всех социальных групп после семьи"1. Как видим, он не дает каких-либо значимых
1 Тард Г. Социальные этюды. СПб., 1902. С. 92.
сущностных характеристик исследуемому феномену, которые бы способствовали пониманию его природы. Тард предпочитал большее внимание уделять преступлениям толпы, но, как правильно заметил Гюстав Лебон, "преступления толпы представляют лишь частный случай ее психологии"2.
"Толпа — в обыкновенном смысле, — говорит Лебон, — собрание индивидов, каковы бы ни были случайности, вызвавшие это собрание"3. Чтобы придать качественные характеристики толпе, он дает ей определение с психологической точки зрения. Толпа — это "при определенных условиях — и притом только при этих условиях — собрание людей, которое имеет совершенно новые черты, отличающиеся от входящих в состав этого собрания"4. Новые черты заключаются в том, что "сознательная личность исчезает, причем чувства и идеи всех отдельных единиц, образующих целое, именуемое толпой, принимают одно и то же направление"5.
Прямым наследником Лебона в деле изучения толпы стал Зигмунд Фрейд. В своей работе "Массовая психология и анализ человеческого Я" он разделяет понятия "толпа" и "масса", наделяя первую смыслом, который придавал ей Лебон, давая расхожее определение, тогда как вторая рассматривается им психологически. На определенном этапе, по Фрейду, человеческая толпа приобретает «свойство "психологической массы"»6.
Проблему разделения понятий "толпа" и "масса" Хосе Ортега-и-Гассет решает с позиций социологии. Рассматривая общество как "динамичное единство двух факторов, меньшинств и массы"7, он решительно открещивается от марксистской традиции наделения понятия "масса" классовой характеристикой. "Деление общества на массы и избранное меньшинство — деление не на социальные классы, а на типы людей"8, — говорит автор "Восстания масс". Масса у Ортеги — это социальная группа, включающая в себя социально дезориентированных усредненных и заурядных людей.
Окончательно точки над 'Т' в определениях ставит современный французский ученый, основоположник теории социальных репрезентаций Серж Московичи9, который подводит итоги векового
2 Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1995. С. 8.
3 Там же. С. 10.
4 Там же. С. 11.
5 Там же.
6 Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого "Я" / Я и Оно. Тбилиси, 1991. С. 133.
7 Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М., 2005. С. 197.
8 Там же.
9 См.: Московичи С. Век толп: Исторический трактат по психологии масс. М., 1998.
исследования данной проблемы. Московичи отмечает, что до Лебона толпы еще не являлись предметом серьезного изучения. Это понятие ставили в один ряд с такими, как "чернь", "люмпен-пролетариат", "сброд", "плебс". Хаотическая, противостоящая упорядоченному обществу толпа получила клеймо безумной и преступной (Ломброзо, Сигеле, Тард). Заслуга Лебона, по мнению Московичи, в том, что он впервые дал сколько-нибудь удовлетворительную характеристику толпы и выделил психологию масс как науку, ее изучающую.
В принципе можно допустить, что обозначенные исследования отражали Zeitgeist индустриального общества. Переход общества на индустриальные рельсы был связан с "изъятием" людей из сельской патриархальности и стягиванием их в города, где они становились гайками огромной машины капиталистического производства, как это, например, было в Англии в период огораживаний, когда согнанные с земли крестьяне сотнями тысяч стекались в города в поисках средств к существованию. Социальная дезориентация этих рабов, вызванная резкой сменой формы хозяйствования, жизненного уровня и условий существования, породила социальную картину, которую Хосе Ортега-и-Гассет назвал "скученностью"10. Массы заполняют улицы, им становятся доступны те блага, которыми еще недавно пользовались лишь избранные. Однако опасность, по нашему мнению, заключается совсем в другом, и на это обратил внимание Герберт Маркузе. В своей работе "Эрос и цивилизация" он пишет: «...индивид, лишенный возможности уединения и, следовательно, способности сопротивляться манипулированию, не обладает достаточным "мыслительным пространством"»11.
Однако общество постмодерна поставило науку о толпах перед совершенно другими реалиями, которые, в частности, нашли свое наиболее адекватное выражение в философии и социологии постструктурализма. Еще один повод сомневаться в состоятельности концепта "умных толп" подает Жан Бодрийар, который, обращаясь к теме массовости, приходит к выводу, что вплоть до эпохи постмодерна термин "масса" вообще не имел под собой реальной основы. Так, марксисты, апеллировавшие к трудящимся массам, балансировали на грани оксюморона: «Масса никогда не является ни массой трудящихся, ни массой какого-либо другого социального субъекта или объекта. "Крестьянские массы" старого времени массами как раз и не были: массу составляют лишь те, кто свободен от своих символических обязанностей... и кому предназначено быть уже только многоликим результатом функционирования тех самых моделей, которым не
10 Ортега-и-Гассет Х. Указ. соч. С. 195.
11 Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Киев, 1995. С. 98.
удается их интегрировать и которые в конце концов предъявляют их лишь в качестве статистических остатков»12. Масса — это коллективный субъект, лишенный характерных атрибутов, это "радикальная неопределенность", многоликая безликость в беспространственных просторах виртуальности.
Возможно, причина этого — в "очаровании техники", притягательность и страх перед которой были выражены в полной мере в технологическом пессимизме. В работах Ж. Эллюля представлен образ "человека ошарашенного", теряющегося в искусственном мире среди телевизионных образов, огней рекламы и домашних гаджетов. В текстах Ж. Бодрийяра искусственная среда — реальность третьего порядка — поглощает человека и делает его одиноким пленником нескончаемой вереницы симулякров. Искусственные пространства, включающие в себя (или имитирующие) все условия человеческого существования, ставят под вопрос онтологический статус человеческого бытия, поскольку делают невозможным живое общение. Во-первых, обитатель электронного коттеджа видит интересующих его людей преимущественно на экране монитора (минителя). Во-вторых, другие люди интересуют его только в соответствии с логикой потребления, тиражируемой рекламой и корпоративными культурами. Последние, как известно, диктуют модели семейных отношений, сексуальности, дружбы, партнерства. В-третьих, если интеллектуальный уровень нашего персонажа позволяет подняться над Харибдой социальной манипуляции, то его поджидает Сцилла виртуальной реальности. Иллюзорные миры предлагают часы жизни, наполненные удовольствием, риском, азартом, чувством собственной значимости. Компьютерные игры позволяют победителю чувствовать себя супергероем потому, что на победу затрачивается масса сил, а значит, она переживается как заслуженная. Изливание души в чатах устраняет необходимость завоевания доверия и налаживания гармоничных отношений и дает важнейшее ощущение того, что тебя понимают. Виртуальный секс даже в случае единичного индивида никогда бы не составил конкуренции естественному, если бы не доставлял удовольствие. Виртуальному (такому реальному!) миру есть что предложить. В итоге "атомы" социума либо включаются только в "одноразовые" отношения друг с другом либо довольствуются их искусственными аналогами. В крайнем случае совмещают и то и другое, т.е. перестают быть людьми, выбрав долю придатка техники. Главным образом компьютера.
12 Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000. С. 11.
Таким образом, исходя из 1) безкачественности человеческого бытия в массе или, если выражаться еще более максималистски, отсутствия такового и 2) невозможности живого общения между элементами массы можно с полной уверенностью заявить о смерти новой виртуализированной массы для политики.
Однако заявления о тотальном отчуждении виртуализированных атомарных масс от политики оказались преждевременными. Вторая половина ХХ в. ознаменовалась переходом от массового общества к обществу сетевому, в котором индивиды вновь "увидели" друг друга. Согласно М. Кастельсу, "сетевое общество представляет собой социальную структуру, характеризующую, пусть и с большим разнообразием проявлений в зависимости от культурной и институциональной специфики, информационную эпоху развития общества"13.
Метафора сети отражает горизонтальные социальные связи человека, выходящие за пределы основных социальных групп, в которых протекает его жизнь, и реализующиеся через межличностные контакты. Согласно Нейсбиту, "смысл существования сетей — способствовать самопомощи, обмениваться информацией, изменять общество, улучшать производительность и условия труда, делиться ресурсами. Они построены так, чтобы передавать информацию путем более быстрым, более привычным человеку и более экономным в смысле расхода энергии, чем любой другой известный процесс"14. Однако на существование социальных сетей жесткое ограничение накладывает физическое пространство. Технические достижения в области связи позволили его преодолеть, и первенство в этой сфере принадлежит компьютерным сетям.
В рамках нашей темы важным является то, что сетевые коммуникации обладают уникальной атрибутивной характеристикой: они опираются на возможность быстрой и эффективной обратной связи, что равнозначно симметричности отношений коммуникатор — реципиент.
Могут быть выделены следующие основные черты современной сетевой коммуникации:
1) неиерархичность, децентрализация, преимущественно горизонтальная и/или функциональная кооперация участников;
2) гибкость, подвижность, изменчивость форм и конфигураций; легкость и быстрота создания и распада структур;
3) открытость сети для "входа" и "выхода"; общедоступность ресурсов (прежде всего информационных) сети;
13 Кастельс М., Киселева Э. Россия и сетевое сообщество // Мир России. 2000. № 1. С. 25.
14 Нейсбит Дж. Мегатренды. М., 2005. С. 276.
4) равноправие участников сети независимо от их роли, масштаба, ресурсов;
5) уникальность создаваемых сетей15.
Сегодня развитие социальных сетей и развитие сетей компьютерных — две стороны одной медали, что стало возможным благодаря возникновению Интернета, мобильной телефонии и их интеграции. В новых коммуникационных условиях любой (по крайней мере потенциально) индивид может выступать в ролях коммуникатора и реципиента массовой, групповой и личной коммуникации (как адресной, так и анонимной) в самых различных ситуативных контекстах. Сообщение может обладать самой различной формой и сопровождаться графикой, анимацией, звуком и т.п., коммуникант может его создавать, дополнять, изменять, пересылать, игнорировать... и кооперироваться в этих процессах с самым разным числом партнеров. Все эти изменения укоренены в повседневной жизни людей, а потому уверенно обретают статус "естественных". Более того, дальнейшее развитие современных смартфонов, сближение и в перспективе переплетение технологий производства компьютеров и телефонов только усилят эту тенденцию.
В сфере политики сетевые инновации раскрываются на трех уровнях. Трансформации на уровне лидерства описываются теорией политических сетей16. Ее представители "восстанавливают" связи между политикой и управлением. Государство и его институты оказываются лишь одним из агентов принятия политических решений, поскольку политические сети формируются в различных секторах политики современного государства (здравоохранение, сельское хозяйство, индустрия, образование и др.) и представляют собой комплекс структурных взаимоотношений между политическими институтами государства и общества.
Роль политического лидера в такой ситуации радикально меняется от креативной к презентативной: творец политики превращается в ее символ. Фокусом политической деятельности оказывается создание позитивного имиджа. Если вождь вызывал благоговение, то "лицо" политики вызывает симпатии. А значит, традиционная политическая мифология оказывается избыточным, громоздким инструментом.
На уровне электората сетевые инновации проявляются в опоре современной демократии на компьютерно-опосредованные механизмы
15 См.: Бузгалин А.В. Феноменология альтерглобализма // Вестник российского философского общества. 2002. № 4. С. 113.
16 См. подробнее: Сморгунов Л.В. Сетевой подход к политике и управлению // Политические исследования. 2001. № 3.
принятия решений, предполагающие этапы предварительного согласования проекта решения с избирателями. Население, прежде пассивно одобрявшее политику лидера, сегодня при помощи Интернета и локальных компьютерных сетей может доводить до своих избранников собственную позицию до того, как позиция правящих структур по важным вопросам становится окончательной. Популярность политических партий падает, тогда как популярность социальных движений, мобильных, децентрализованных и неиерархичных, растет.
Если первые две инновации касаются социального пространства, то третья имеет непосредственное отношение к пространству физическому, а именно к феномену толп. Толпы массового общества, не терпящие границ, стирающие различия между индивидами и превращающие их в единое существо, здесь и сейчас переживающих миф о "единой коже и плоти", уступают место новому социальному явлению, названному Г. Рейнгольдом "умной толпой": "...умные толпы состоят из людей, способных действовать согласованно, даже не зная друг друга. Люди, составляющие умные толпы, сотрудничают невиданным прежде образом благодаря имеющимся у них устройствам, которые обеспечивают связь и вычисления"17.
Перевод "умная толпа", используемый в российском издании книги Рейнгольда, не совсем точен. Во-первых, рациональность традиционно считается невозможным для толпы атрибутом, а во-вторых, слово "smart" означает не столько ум, сколько толковую расторопность, слаженность и быстроту. Лексическая сочетаемость предполагает комбинацию этих существительных не с толпой, а скорее с роем.
Мобильная телефония и SMS-службы не только обеспечили принципиальную возможность для любого количества людей договориться о синхронном совершении любых заранее согласованных действий. Фактически они внесли дистанцию между единицами толпы: ориентируясь на "мобильную" информацию, люди в условиях "традиционной" толпы устойчивее к коллективным переживаниям. Действие в условиях умной толпы (политический флешмоб, акции протеста, координируемые SMS-рассылкой, и т.п.) опирается на полное игнорирование внешнего воздействия, нарушающего логику самоорганизации. Разумеется, те или иные мифы, включенные в мировоззрение инициаторов умных толп, влияют на политическую активность, но к этому аспекту политической мифологии еще только предстоит привлечь внимание исследователей.
Бурное развитие средств массовой коммуникации позволило создать разветвленную сеть альтернативных источников средств
17 Рейнгольд Г. Умная толпа: новая социальная революция. М., 2006. С. 8.
массовой информации, начиная от новостных лент, таких, как "РосБизнесКонсалтинг" (www.rbc.ru), и заканчивая информационными порталами, посвященными актуальным социальным проблемам, призванным консолидировать группы активистов-экологов, антиглобалистов и т.д. В качестве наиболее удачного проекта можно привести в пример "Indimedia" (www.indimedia.org). Стихийно возникшее как результат грандиозного противостояния между антиглобалистами и силами правопорядка во время саммита G8 в Сиэтле средство координации действий, оно и сейчас играет важную роль в организации "умных толп" антиглобалистского сообщества.
Вопрос о сущности и перспективах антиглобализма был достаточно модным в первые годы нынешнего века. В настоящее время можно охарактеризовать антиглобализм как продукт симбиоза новых форм социального движения и новых коммуникационных движений. Под первыми понимаются совместные действия различных социальных, демографических, этнических групп, объединенных общими целями, ценностями, системой норм, специфическими способами символизации своих ценностей, неформальным лидером. Эти действия направлены на поддержку социальных изменений или поддержку сопротивления социальным изменениям в обществе или в социальной группе.
Социальные движения не относятся ни к общественным организациям, ни к социальным институтам, несмотря на то что имеют с ними сходные черты. Так, даже организованное социальное движение организацией не является. Социальные движения не регистрируются и представляют собой "естественные" социальные процессы. Социальное движение не может быть представлено и единственной группой, особенно в тех случаях, когда такая группа преследует определенные политические цели, обслуживает какого-либо клиента (избирательный блок, политика, кандидата на выборах и т.п.). Социальные движения могут ставить политические цели и изменить распределение политической власти, но могут ориентироваться и на воспроизводство культурных ценностей.
В последнем случае в структуре действия преобладают неинструментальные, экспрессивные мотивы. Например, анализ социальных движений в Великобритании показал, что участие в движении за мир диктовалось скорее не инструментальными соображениями, а символическим принятием более широких политических и моральных воззрений18.
18 Research on Social Movements: The State of Art in Western Europe and the USA / Ed. by D. Rucht. Campus Verlag, 1991. P. 320.
В соответствии с этой тенденцией Р. Айерман и Э. Джэмиссон рассматривали социальные движения прежде всего как движения производителей нового знания19. Сходной точки зрения придерживается Э. Гидденс: «Социальные движения будут по-прежнему играть первостепенную роль в качестве стимула "социологического воображения", поскольку эти движения аккумулируют и хранят новую информацию о процессах в обществе»20. Этот тезис не отрицает важности акций и организационных структур, но отводит им вспомогательную роль по сравнению с изменением коллективных представлений. Социальное движение может быть определено не как статичная комбинация верований, а как форма когнитивной практики, продолжающаяся во времени и пространстве.
Действительно, движения, предлагая новые теории социального порядка взамен прежних, тем самым вызывают изменения в процессах конструирования социальной реальности. Но ни жизненный мир отдельного человека, ни культура в целом не являются набором несвязанных элементов, и замена одного из них на другой не может не привести к трансформации многих (если не всех). Новые схемы социального мышления, которые они предлагают как альтернативу старым, и видения мира, возникшие как результат применения этих схем, вносят диссонанс в непротиворечивые частные вселенные. Движения порождают субкультуры, создавая ситуации, требующие выбора прежде всего между разными социальными теориями. Те, кто принимает их перспективу, вынужден тем самым отвергнуть старые концепции, нередко вместе с нормами мышления и поведения, которые с ними связаны.
Современные социальные движения, представляющие собой, по выражению гуру американского анархизма Хаким Бея, "блуждающую временную зону", захватывают то или иное социальное пространство и заполняют его своим видением того, чем должно быть человеческое общество. Существующие среди многообразия культурных противоречий и самых неожиданных коллизий между диджеями, активистами антикорпоративного движения, радикальными экологами, политизированными художниками и представителями New Age современные социальные движения направлены на возврат человеческого измерения отчужденной социальной жизни.
Используя сетевые коммуникации, социальные движения (в первую очередь это характерно для антиглобализма) консолидируют
19 Eyerman R., Jamisson A. Social Movements: A Cognitive Approach. Pennsylvania, 1991. P. 23.
20 Гидденс Э. Девять тезисов о будущем социологии // Thesis. 1993. Т. 1. Вып. 1. С. 57-82.
людей для проведения тех или иных акций, не формируя между участниками прочных социальных связей.
В описании А. Цветкова этот процесс выглядит следующим образом. Группа "невидимых атомов" (нигде не зарегистрированные два-три человека, имеющие доступ к Интернету) выбирает себе локальную цель, вокруг которой и организовывается акция — мирная оккупация объекта, граффити, пиротехника, блокада дорог и т.п. Особый акцент ставится на разъяснении своих локальных действий через требования большой стратегии, а также на резонанс акций в прессе. Как только группа начинает действовать, ее ряды увеличиваются и на контакт выходят другие похожие "атомы".
В случае обнаружения группа может распасться так же легко, как появилась, а ее активисты тут же входят в (или создают) другие
группы и продолжают сопротивление, поменяв локальные цели с
21
учетом полученного опыта21.
Например, движение RTS ("Reclaim The Street" — "Вернуть себе улицы"), ставящее своей целью борьбу за освобожденное от коммерциализации городское пространство, пространство для жилья, деревьев, веселья, танцев, действующее с 1995 г., организует свои акции следующим образом. Для спонтанных акций захватываются оживленные улицы, большие перекрестки, отрезки скоростных шоссе. Изобретаются театральные способы блокирования движения, от ординарных, таких, как драка водителей, инсценировавших аварию, до фантасмагоричного монтирования шестиметровой треноги с подвешенным к ее вершине активистом. Это сооружение превращается в препятствие для машин, поскольку задеть ее — значит уронить с высоты висящего человека, не мешая участникам акции. В мгновение ока разрозненные на первый взгляд группы гуляющих превращают их в сюрреалистическую детскую площадку. Тысячи людей стекаются к территории, объявленной "открытой улицей", устанавливают "дорожные" знаки с сообщениями типа "Дышать разрешено", "Зона, свободная от автомобилей", "Вернем себе пространство" и т.п.
"Затем как бы ниоткуда появляется бродячий карнавал эртээ-совцев — тут и байкеры, и клоуны на ходулях, и рейверы, и барабанщики. Бывали случаи, когда посреди перекрестка появлялись гигантские песочницы и качели, надувные бассейны, диваны, ковры и волейбольные сетки. В воздухе проплывают сотни дисков-фрисби; раздают бесплатное угощение; начинаются танцы — на машинах, на автобусных остановках, на крышах домов, вокруг столбов с дорожны-
21 См.: Цветков А. Призрак антиглобализма // http://patriotica.narod.ru/ac-tual/cvet_antigob.html.
ми указателями"22. Показательно, что сами организаторы называют такие похищения улиц "воплощением коллективной мечты" и "случайным стечением обстоятельств, случившимся в большом масштабе". Взнуздывая страсть людей к развлечениям, веселью, буйству и бунтарству, социальные движения воплощают ее в спонтанном уличном фестивале, когда на один день тоска по свободному пространству выливается не в бегство от действительности, а в преобразование ее здесь и сейчас.
Акции социальных движений организуются на местном уровне, но привлечение сетевых электронных коммуникаций позволяет их участникам интенсивно "обмениваться опытом", в результате чего акции волной прокатываются по мегаполисам всей планеты. В целом они обладают всеми свойствами сетевых организаций: их лидеры неявны, у них нет ни центра, ни места сбора. Их акции "крутятся водоворотом", вовлекая в свою орбиту всех желающих, вплоть до полиции и представителей властей. Впрочем, "спонтанные карнавалы" не всегда заканчивается мирно и порой выливаются в уличные беспорядки.
Согласно Г. Рейнгольду, социальные и политические возможности "умной толпы" практически безграничны. Так, когда в 2001 г. на Филиппинах дело об импичменте президенту Дж. Эстраде было внезапно прекращено близкими Эстраде сенаторами, лидеры оппозиции прибегли к массовой SMS-рассылке текстовых сообщений агитационного характера. За 75 мин., прошедших после прекращения разбирательства, на бульваре EDSA собрались 200 000 человек. В течение четырех дней туда пришло более миллиона человек23. Военные отказались поддержать режим; правительство президента-диктатора Эстрады пало во многом из-за массовых мирных демонстраций.
Он также приписывает мобберам заслугу избрания южнокорейского президента Но Му Хена: в нужный момент они разослали 800 тыс. электронных писем и десятки тысяч SMS-сообщений с просьбой проголосовать за своего фаворита.
"Умные толпы" являются предвестниками нового урбанистического пространства, чутко и дружелюбно откликающегося на любое движение своих обитателей. "Роение, обеспечиваемое смс-текстингом и мобильной телефонией, беспривязным повсеместным доступом к Интернету, сориентированными по месту услугами и читаемой устройствами информацией, связанной с определенными местами, знаменует лишь начало существенных перемен в использовании людьми
22 Кляйн Н. No Logo. Люди против брэндов. М., 2005. С. 394.
23 См.: Рейнгольд Р. Указ. соч. С. 226.
городского пространства"24. Внедрение электронных чипов в стены домов, интерьеры, автомобили, предметы быта, упаковку продуктов питания, одежду и тела людей приведет к сращению реального и виртуального миров, открывающему широкие горизонты для взаимной коммуникации и спонтанной кооперации между людьми. Согласно Рейнгольду, роящиеся в мегаполисах "умные толпы" будут отличаться от всех форм социальной организации благодаря возможности эмер-джентного поведения.
Однако исследовательский оптимизм по поводу превращения иррационального "века толп" в организованные по сетевому признаку "умные толпы", по нашему мнению, чрезмерен.
На первый взгляд антиглобалистское (альтерглобалистское) движение, захватившее во второй половине 1990-х прежде всего развитые страны, дало основание полагать, что теперь, несмотря на безальтернативный тезис Ф. Фукуямы о "конце истории", "другой мир [все-таки] возможен". Иными словами, альтерглобалисты "поймали в свои паруса ветер истории". Но "хватит ли у них сил и умения, чтобы этот ветер не потерять, чтобы не только устоять под его напором, но и сделать их корабль достаточно прочным, команду — единой, рулевых — умелыми, а штурманов — способными проложить верный курс, — на эти вопросы ответы дает история" 25. Современные продолжатели критической теории капиталистического общества оценивают происходящее как неизбежное доказательство правоты Маркса о том, что капитализм будет стремиться к своему пределу, к тотальному рынку, тотальной капитализации, и противопоставляют неолиберальной идеологии этико-социальный императив "Мир — не товар!" Хотя очевидно (и эта очевидность представляется отнюдь не со знаком "+") и вполне закономерно, что мир и есть товар, антиглобалисты пытаются преодолеть социальную тупиковость неолиберальной модели общественного развития.
В этом антиглобалистское движение, несомненно, "подогревает" гуманистический заряд Марксовой теории, и с этим не поспоришь. Однако, дублируя мысль Жижека, следует констатировать, что критический и гуманистический потенциал марксистской левизны очень органично встроился в капиталистическую структуру общества эпохи постмодерна.
Впрочем, сам антиглобализм не является движением с чисто марксистским лицом, во-первых, в силу своей классово-идеологической пестроты и, во-вторых, потому, что вся ситуация представляется
24 Там же. С. 289.
25 Бузгалин А. Альтерглобализм: к теории феномена // Альтерглобализм: теория и практика антиглобалистского движения. М., 2003. С. 31.
тщательно скоординированной революционной (хотя в значительной мере и не настолько радикальной) алхимией с философским камнем в виде серии лозунгов от уже упомянутого "Мир — не товар!" до привычного для российских левых "Капитализм — дерьмо!". В данном контексте антиглобалистское движение представляется в лучшем случае, по выражению Ленина, черновой работой, которую еще предстоит совершить. Поэтому «если сегодня кто-то следует призывам, он не действует в пустом пространстве, это будет действие в рамках господствующих идеологических координат: те, кто действительно хотят сделать что-то, чтобы помочь людям, будут вовлечены в деятельность организаций вроде "Врачей без границ", "Гринпис", феминистских и антирасистских кампаний (или по крайней мере умеренных антиглобалистских организаций), которые не только допускаются, но и приветствуются средствами массовой информации, даже если они касаются экономической сферы; к ним терпимо относятся и оказывают им поддержку до тех пор, пока они не подходят слишком близко к определенной границе»26.
В этом свете ненависть к глобализации, практикуемая современными левыми интеллектуалами, сродни либеральной демагогии о правах меньшинств, необходимости помощи голодающим, насилии в семье и насилии политическом: "Давайте больше говорить об этом, чтобы изменилось как можно меньше". Данный тезис как нельзя более адекватно отражает незыблемость фундаментальных политических мифов современной западноевропейской демократии как политического института.
Таким образом, антиглобализм превратился в один из наиболее модных мифов, особенно если вспомнить греческий перевод слова "ту^о^", современного общества; он стал приобретать не просто модность, но и некоторую респектабельность, разновидность развлечения: он стал сродни адаптированному постмодернизму, под вывеской которого "можно не только ставить спектакли и писать стихи, но и печь блины, носить экстравагантные костюмы, заниматься любовью и ссориться, а также зачислять себе в предшественники любых понравившихся авторов из пантеона мировой культуры"27. Можно, уподобившись Сартру, жаловавшемуся на то, что слово "экзистенциализм" приобрело такой широкий и пространный смысл, что, в сущности, уже ничего ровным счетом не означает, посетовать, что то же самое случилось и с "антиглобализмом". Как результат — отказ от револю-
26 Жижек С. Тринадцать опытов о Ленине. М., 2003. С. 21.
27 Вайнштейн О.Б. Постмодернизм: история или язык? // Постмодернизм и культура: материалы "круглого стола" // Вопросы философии. 1993. № 3. С. 3-7.
ционных стратегий преобразования общества и имплицитный тезис о том, что в обществе постмодерна не может быть революций: оно, подобно раковой опухоли, поглощает здоровые клетки социальной критики, производя-симулируя ее в адаптированном безвредном для себя виде.
Кроме того, немаловажным оказалось и компрометирующее коммуникационно-идеологическое родство антиглобализма и терроризма. Эффективность современных террористических организаций объясняется тем, что построены они исключительно по сетевому принципу и активно используют сетевые технологии (средства мобильной связи, знаменитый сайт "Кавказ-центр", передвижение небольшими боевыми группами, использование одиночек-смертников, отсутствие явно выраженного командного центра и др.). Помимо этого имеются свидетельства, что террористы применяли технологии "социального творчества", по сути близкие к флешмобу.
Цель большинства современных террористических групп — уже не трансформация старого общества, а буквально создание нового мира путем полного разрушения старого. Указанная парадигма предполагает, что террористические действия совершаются не для создания значительного политического и общественного резонанса. Они трансформируются в непосредственное средство достижения цели. Цели принадлежат аксиологическому порядку. "Мировой андеграунд, многоликий и многомерный, — прочертив своим лабиринтом как пространства Глубокого Юга, так и Нового Севера, — становится влиятельным участником игр на глобальной шахматной доске. Системный терроризм — это своего рода стиль жизни, освобожденной от пут прежней культуры и морали; его субстрат — смесь фрустри-рованных, испытавших культурный шок персонажей и организационных компонентов прежнего мира, прямо и косвенно управляемых представителями новой культуры"28. Именно они, носители новых идентичностей, определяют идеологию террористов. Жижек, рассуждая о границе, отделяющей дигитализованный первый мир от "пустыни Реального" "третьего мира", говорит о том, что раскол между этими мирами проходит по линии противопоставления долгой, полной материального и культурного достатка, сытой жизни и посвящения своей жизни некоему трансцендентному Делу. Печальный риторический вопрос Жижека: "...разве не может вызвать удивление тот довольно грустный факт, что нам, жителям стран первого мира, становится все труднее представить себе социальное или всеобщее Дело, ради которого можно пожертвовать жизнью?" — тем не ме-
28 Неклесса А. Трансмутация истории. 11 сентября 2001 года в исторической перспективе и ретроспективе // Новый мир. 2002. № 9.
нее оборачивается ответом о сущности терроризма29. Терроризм оказывается точками прорыва Идеи в пространство Потребления. Однако массовизация таких точек лишает их экзотичности. Символизм теракта размывается в страхе перед реальностью его угрозы, а любой призыв к изменению существующего порядка на уровне обывателя отождествляется с возрастанием вероятности собственной внезапной смерти.
Между тем "умные толпы" как новая политическая стратегия оказываются новым мифом. Каждая мобакция сама по себе может обретать статус политического акта, т.е. фрагмента, фиксирующего отношение человека к политическому миру30. Но участие в ней все чаще будет определяться эстетическими, развлекательными и социальными (мода) мотивами. Политический потенциал "умных толп" гасится в общем удовольствии от краткого нарушения повседневной рутины: на краткий период система распределения социальных ролей рассыпается как карточный домик, человек оказывается в созданном им пространстве неопределенности, где можно пережить ощущение власти над возможностями и свободы. Это пространство, вполне способное стать генератором анархии и хаоса, безболезненно сворачивается в силу краткосрочности акции.
Дискретность, спорадичность и хаотичность таких акций обрекает их на невозможность обретения характера политического поведения, которое, согласно О.Ю. Рыбакову, предполагает упорядочение политических актов, имеющих значение в связи с другими актами.
Проблематичность политического поведения определяется телеологическим вакуумом. В мире постмодерна субъекты еще действуют, но уже не верят. "За них верят сами вещи"31. В нашем случае за субъектов верят классические понятия Просвещения, некогда служившие аксиологическими ориентирами, но сегодня вылинявшие до ранга мифологем. Свобода, плюрализм, многопартийность, гражданское общество, разделение властей — весь этот набор либеральных демократических ценностей определяет идеологический облик капитализма, по крайней мере до сих пор определял.
Неслучайно Жижек обращается к лакановскому примеру с хором в древнегреческой трагедии. Зрители, приходящие в театр, уставшие и не отрешенные от повседневных забот, не могут целиком отдаться переживанию происходящего на сцене. Вместо них страх, сострадание, горе переживает хор; при этом страдают все — средний класс развитых европейских стран, как сидящий перед экранами телеви-
29 См.: Жижек С. Добро пожаловать в пустыню Реального. М., 2002. С. 40.
30 См.: Рыбаков О.Ю. Человек в политике. Саратов, 1995. С. 94.
31 Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М., 1999. С. 41.
3 ВМУ, социология и политология, № 3
зоров, так и отсылающий сострадающие "посты" на форумы сайтов антиглобалистских организаций. Все они страдают: переживают за обездоленные "третьи страны", за разлагающую политику МВФ и ВТО, за самих себя, как Жозе Бове, который так и не смог привить всему миру любовь к многообразию французских сыров, и, наконец, за самих преуспевающих граждан "золотого миллиарда", за тех из них, кто, к величайшему сожалению антиглобалистов, не смог осознать всю опасность неолиберального дивного мира и опасности фаст-фудизации.
