CC BY
66
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2006. № 5
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
Т.М. Махаматов, Л.Е. Яковлева
ЧТО УГРОЖАЕТ ДЕМОКРАТИИ В ЭПОХУ МАССОВОГО ОБЩЕСТВА
Практика либерализма, начало формирования политической демократии и становление правового государства в Новое время способствуют образованию гражданского общества, вносят радикальные изменения в духовную, социально-политическую и экономическую жизнь людей. Важнейшими проявлениями этого принципиально нового исторического процесса в политической сфере становятся утверждение демократических институтов и законодательное закрепление политических свобод. Широкие массы населения, ранее являвшиеся лишь объектом политики, становятся ее субъектом. Как отмечал X. Ортега-и-Гассет, цивилизацию XIX в., которая произвела человека-массу, можно «свести к двум основным величинам — либеральной демократии и технике»1.
Голос массы становится важнейшим фактором политики: резко возрастает непосредственное участие массы в политической жизни и происходит преобразование механизма политической жизни. Но, создав институты либеральной демократии в исторической реальности, эпоха капитализма столкнулась с другой, возможно, более сложной проблемой.
Речь идет о растущем противоречии между огромным влиянием масс на политический процесс, с одной стороны, и низким уровнем их общей и особенно политической культуры — с другой. Следствием этого стали угроза разрушения самой демократической политической системы, установление новой тирании, более жестокой, чем прежняя.
Кроме того, в современном обществе усиливается напряженность между либерализмом и демократией, основой которой является возрастающая роль масс в общественно-политической жизни. Появляются тенденции, не благоприятствующие демократическому образу правления народа, а кое-где наблюдается «переход демократических институтов и процедур управления в свою противоположность»2.
Предвестницей массового общества была «эра толпы», о наступлении которой фактически первыми заявили такие основоположники теории психологии масс, как Гюстав Лебон («Психо-
логия толп», 1895) и Габриэль Тард («Мнение и толпа», 1892). Новые общества XX в. будут вынуждены считаться, согласно Г. Лебону, с новой силой, «последней повелительницей современной эпохи — могуществом масс». «Могущество масс представляет собой единственную силу, которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается. Наступающая эпоха будет поистине эрой масс»3.
Масса — это скопление в крупных городах людей, оторванных от родных мест, у которых ослаблены исторически сложившиеся социальные и родственные связи, нарушены и искажены традиционные морально-нравственные ценности и иные факторы, формирующие у людей чувство ответственности и обязанностей перед обществом4. Будучи разрозненными, в определенных ситуациях индивиды толпы собираются в форме непостоянных и разрастающихся масс. Еще Ортега-и-Гассет писал, что «масса — это множество людей без особых достоинств. Это совсем не то же самое, что рабочие, пролетариат. Масса — это средний, заурядный человек»5.
Все черты и особенности массы постепенно начинают определять поведение населения крупных городов. «Таким образом, то, что раньше воспринималось как количество, теперь предстает перед нами как качество»6. Это такое качество населения, которое в периоды стабильности особо не выделяется, но проявление которого преобразует определенный слой населения в массовое общество.
Массовое общество — это такая часть населения, в которой при определенных социально-политических, психологических и иных ситуациях пробуждаются особенности и черты массы, уличной толпы, готовой к неожиданным действиям.
По своему содержанию понятие «народные массы» не тождественно понятию массы, используемому в литературе по социальной психологии, в современной западной и отечественной философии политики7.
Чем же отличается народ от массы и массового общества? Народ — это население определенной страны со своими исторически сложившимися устойчивыми социально-экономическими связями, социальной иерархией, традициями, нравственными ценностями и принципами, нормами поведения и устойчивым менталитетом. Перечисленные и другие факторы исторического бытия населения, придавая устойчивость его жизнедеятельности, регулируя взаимоотношения отдельных индивидов сообщества, объединяют его в целостный и стабильный социальный организм. Формирующиеся в этом процессе демократические начала в образе жизни народа превращают его в подлинный субъект демократии. «Демократия может обойтись без многих вещей, —
отмечает испанский политолог М. Бланко Тобио, — но она не может существовать без демократичных обычаев, присущих как управляющим, так и управляемым»8. В массовом обществе в силу разрушения традиционных механизмов социальной адаптации и контроля демократичные обычаи не формируются.
Костяк массового общества составляют главным образом деклассированные элементы, некоренная часть населения города, недавние переселенцы из провинций, иммигранты или же выходцы из их семей и из семей тех, для которых жизнь была всегда тяжелым физическим и экономическим бременем.
Со второй половины XIX в., со времен своего появления на арене истории Нового времени, масса потенциально существует в каждой стране, в каждом народе Европы. Массы в Новое время образовались как результат первоначального накопления, обезземеливания крестьян, разорения мелких ремесленников и торговцев.
Другим немаловажным фактором образования массы является капиталистическая индустриализация. Развитие крупной машинной промышленности, действие капиталистического закона стои-мости9 превратило общество в гигантский рынок, где все покупается и все продается. Оторванные от родных мест десятки тысяч людей концентрируются в крупных промышленных городах, мигрируют из одного города в другой в поисках работы.
Разрыв социальных связей, быстрота передачи часто искаженной информации, беспрерывная миграция населения, ускоренный и раздражающий ритм городской жизни создают и разрушают человеческие сообщества. Будучи разрозненными, они воссоздаются в форме непостоянных и разрастающихся масс. Это явление приобретает невиданный прежде размах, из чего следует его принципиальная историческая новизна.
Немаловажным фактором формирования массового общества, как считает X. Ортега-и-Гассет, является также повышение жизненного уровня массы, стандартизация, массовость потребления. С 1800 по 1914 г. население Земли выросло с 180 до 460 млн человек в связи с улучшением качества жизни. Уже это предполагало проникновение масс в те сферы, которые принадлежали раньше элитам, т.е. меньшинству. X. Ортега-и-Гассет писал: «Девятнадцатый век был революционным по сути. И суть не в живописности его баррикад — это всего лишь декорация, — а в том, что он поместил огромную массу общества в жизненные условия, прямо противоположные всему, с чем средний человек свыкся ранее... век перелицевал общественную жизнь»10.
Еще одним немаловажным фактором формирования и регулярного возрождения у населения потенциальных свойств, присущих «толпе», на наш взгляд, является недовольство народа недостатками практики всеобщих выборов. С.И. Барзилов и
А. Г. Чернышев, анализируя избирательные технологии в современной России, отмечают, что как в XIX в., так и ныне «основная фигура избирательного процесса — избиратель — настолько контролируется, корректируется различными манипуляционными технологиями и инструкциями, что едва ли его выбор можно назвать осознанным и свободным. Выбор навязывается как товар, как заурядная покупка, прилично упакованная»11.
Множество форм и способов манипулирования голосами избирателей, подкуп и обман избирателей разочаровывают народ. Разочарованные в действенности всеобщих выборов народные массы начинают искать более эффективные и скоротечные способы решения своих проблем. В этом поиске они становятся средством и жертвой в руках политических демагогов и превращаются в толпу.
Благодаря численности и анонимности массы как основной формы проявления функционирования массового общества индивид, будучи ее частью, теряет чувство ответственности за свои шаги, поступки, что толкает его к безрассудным действиям. «Толпа, масса — это социальное животное, сорвавшееся с цепи», — отмечает С. Московичи12.
Действительно, как свидетельствуют события в Югославии во времена «бархатной революции», в Киргизии во времена «революции тюльпанов», в Москве в августе 1991-го и в октябре 1993 г., в Киеве во времена «оранжевой революции», в действиях массы моральные запреты сметались вместе с рассудком.
В действующей массе социальные иерархии ослабляют свое влияние. Стираются различия между людьми, устанавливается грубое и насильственное равенство в одинаковости, не терпящее выделения личности. Люди выплескивают, чаще всего в жестоких действиях, свои страсти и грезы: от низменных до героических, от исступленного восторга до смертельной ненависти.
Однако в хорошо организованном и стабильном обществе масса не действует сама по себе. Но от этого она не перестает быть массой. «Она существует для того, чтобы ее вели, наставляли и представительствовали за нее, пока она не перестанет быть массой или, по крайней мере, не начнет к этому стремиться. Но сама по себе осуществить это она не способна. Как неукротимая и слепая сила, она нуждается в своем укротителе и поводыре, что является одной из ее особенностей»13.
Действия массы в большинстве случаев направлены против действующих законов, ибо эти законы по призыву вождя оппозиции а рпоп объявляются антинародными, несправедливыми. Вождь хочет упразднить несправедливости «изживающего себя режима», найти пути скорейшего излечения расточительной и неэффективной экономики, обеспечить обездоленным благосостояние и тем самым утвердить авторитет нации.
Обычно полагают, что хаос и анархия существуют там, где отсутствует всякий авторитет, будь то авторитет личности или партии. Это заблуждение, под прикрытием которого руководи -тель, каков бы он ни был, может укреплять свою власть за счет соперников, наводя силой порядок в учреждениях и на производстве, но сохраняя скрытую потенциальную анархичность масс.
Как пишет В.С. Грехнёв, «одна из наиболее сильных тенденций массовой психологии сегодня — формирование анархистских умонастроений людей. Эти умонастроения — порождение отчаяния, нетерпеливости, жажды возмездия и страха за будущее, одновременно они — показатель неверия в возможность реформирования общества. Данное умонастроение выражает протест определенной части людей, стремящихся отвергнуть любые кон-венциональности или ограничения их якобы свободной воли»14. (Кстати, слова автора получили подтверждение во время событий во Франции в ноябре 2005 г.)
Сила вождя заключается в умении под лозунгами демократии в нужное время и в нужном месте привести в действие внутреннюю анархичность масс15. Достигнутые успехи в наведении общественного порядка позволяют ему сплотить массы, втянуть их в борьбу и потребовать от них необходимых жертв.
В эпоху массового общества индивидуализм как один из основных принципов либерализма ослабляет жесткую психологическую и интеллектуальную взаимозависимость индивидов. Увеличивая дистанцию между индивидами, расшатывая групповой конформизм, либеральная индивидуализация формирует новый тип индивидуальности. Этот новый тип во многом воспроизводит психологические черты «бунтарей-одиночек» прошлых эпох, но, в отличие от них, «он становится массовидным типом, в растущей мере воздействует на содержание и тенденции социальных про-цессов»16.
Современная индивидуализация в ее либерально-демократической форме имеет диалектически противоречивую природу. С одной стороны, отношения между индивидом и социумом становятся все более эластичными, многосторонними, уменьшающими жесткость социальных связей индивида и создают больший простор проявлению индивидуальности человека, его способности вносить творческий уникальный вклад в жизнь общества. Но, с другой стороны, растущее одиночество, социальная дезориентация человека расширяют возможность манипуляции его сознанием и поведением, у индивида формируются черты человека-толпы, потенциального представителя массового общества.
В настоящее время под влиянием практики либеральной демократии в ее шумпетерском понимании появляются новые качественные особенности массового общества. Если массовое
общество во времена Ортеги-и-Гассета в основном было восстающим, т.е. активным, то сейчас, как показывает Г. Блумер, проявилась пассивная сторона массового общества17. Ж. Бодрияр указывает на молчаливую пассивность массового общества, которую В.Г. Федотова характеризует как апатию18.
Несмотря на все разнообразие и появление таких черт, как пассивность, апатичность массового общества, происходит новая волна его возрождения и усиление влияния на общественно-политическую жизнь, давление на демократию как политику и образ жизни. Это связано по меньшей мере с тремя объективными факторами истории.
Первым фактором является процесс глобализации, в результате которой крупные акторы от экономики приобрели некую новую специфическую форму власти: бизнес реально дает понять, что если законодатели принимают вредные или сомнительные для бизнеса решения, то капитал можно вывести из страны, так как он не знает национальных границ. При этом крупный капитал посредством своих средств массовой информации формирует про-тестное движение массового общества как движение якобы в защиту демократии.
Глобализация приводит к образованию в рамках бывших «гомогенных» обществ явления «мультикультурализма». Сегодня страны Западной Европы испытывают изменение как этнического, так и религиозного состава. Как пишет норвежский политолог С. Ринген, «гомогенное общество осталось в прошлом. Население Европы испытывает изменение как этнического, так и религиозного состава. Новые меньшинства нуждаются в признании, доступе к власти и интеграции»19.
Вторым фактором, повлиявшим на образование новой волны и усиление массового общества, является распад социалистической системы. В результате распада массы людей потеряли веру в идеалы, утратили свое «светлое прошлое», «демократию» стали понимать как вседозволенность, как отказ от историко-культурных традиций.
Историческая реальность восточноевропейских стран и России последних лет позволяет высказать предположение, что массовое общество возрождается и активизируется в эпоху переходов, нестабильности обществ. Оно обнаруживает слабые стороны, недостатки организации жизни общества, отставание форм этой организации от современного уровня демократизации образа жизни народа и указывает на необходимость его реформирования и совершенствования. В этом случае проявляется позитивная сторона массового общества как объективного индикатора уровня демократии конкретного общества.
4 ВМУ, журналистика, № 5
С достижением обществом социально-политической определенности и стабильности массовое общество отодвигается на второй план. Его скрытое, потенциальное существование в недрах, в подсознании населения проявляется в реакциях населения на успешные рекламы и на поп-культурные мероприятия, на те или иные «пиар-акции» во время предвыборных кампаний. Можно предположить, что третьим фактором воспроизводства и активизации массового общества являются средства массовой информации, реклама, «пиар-кампании», поп-культура и тенденция дегуманитаризации системы образования в пользу подготовки узких специалистов, т.е. специалистов без широкого мировоззрения и элементов классической культуры.
Сегодняшний опыт вхождения массы в демократию свидетельствует, что массовое общество своим реальным бытом отрезано от серьезной политической культуры. Этот процесс «омассов-ления» незаметно приводит к деполитизации народа, т.е. к скрытой самонейтрализации демократии. Следовательно, активизацию массового общества неправильно было бы рассматривать как расширение и развитие демократии и демократического образа жизни народа.
Одним из следствий активизации массового общества является обострение противостояния либерализма и демократии, которое обнаружилось еще на заре становления североамериканской и новоевропейской демократии. «Отец-основатель» и четвертый президент США Джеймс Мэдисон говорил, что «демократии всегда являли собой зрелище смут и раздоров, всегда оказывались неспособными обеспечить личную безопасность или права собственности, существовали очень недолго и кончали насильственной смертью»20.
В противовес демократии либералы той поры теоретически разрабатывали и практически внедряли систему правления, которую многие из них именовали «республикой«, и суть ее состояла именно в обуздании демократии. Тот же Мэдисон выделил две главные задачи, которые должно было решать либеральное правление, чтобы не допустить демократии: «Первое — создать силу, независимую от большинства, то есть от самого общества, второе — разбить общество на такое большое число отдельных групп граждан, какое сделает любое объединение ради несправедливых целей маловероятным и, пожалуй, даже неосуществимым»21.
В этом предложении Мэдисон выразил сущность и назначение двух ключевых элементов либерального политического устройства. Первый — конституционализм, стоящий на страже его Верховный суд и судебная система вообще (это «сила, не зависящая от общества» и в таком качестве заменяющая устарелую единоличную наследственную власть). Второй — либеральный
плюрализм (то, что «разбивает общество» и не позволяет сложиться политически дееспособному большинству).
Оба момента обеспечивают эффект деполитизации. Конституция и суды предстают как воплощение Разума, который возвышается над борьбой страстей и сил, составляющей стихию политики. Либеральный плюрализм замыкает разрозненные «отдельные группы граждан» с их ставшими самодовлеющими частными интересами в сфере приватности, оставляя публично-политическую сферу в ведении разумного просвещенного меньшинства.
В эпоху массового общества тот же эффект деполитизации большинства общества, но уже в «демократической упаковке» воспроизводит классик современной теории демократии И. Шум-петер. Исследуя в середине XX в. современную массовую демократию и разрабатывая соответствующую ей теорию «демократического метода», Иозеф Шумпетер, как известно, противопоставил свою концепцию тому, что он называл «классической доктриной демократии». Особенности последней он видел в вере в то, что существует Общее Благо, которое открывается суверенному и рациональному волеизъявлению народа и утверждается посредством него, тогда как избранным народом представителям и уполномоченным остается лишь «технически» осуществить общую волю.
«Демократический метод» И. Шумпетера, напротив (как у русского монархиста и бывшего «народовольца» Л.А. Тихомирова), исходит из того, что никакого Общего Блага не существует, а есть лишь частные преференции лиц, составляющих электорат, что воля избирателей не изъявляется, а «фабрикуется» аналогично тому, как формирует вкусы коммерческая реклама, что рациональностью в сфере политики люди, поглощенные частными интересами, не обладают, а выступают в ней «дикарями»22. Поэтому чем меньше они в ней участвуют, тем лучше для общества. Допустимый минимум их участия — явление избирателей с установленной периодичностью к урнам для голосования, в результате чего на персональном и партийном уровнях определяется то, кто именно будет ими править. Достоинство такого минимального участия масс в политике состоит именно в том, что «избиратели не принимают политических решений» и что, соответственно «демократия — это правление политиков»23.
Если под «классической доктриной демократии» И. Шумпе-тер не имел в виду исключительно «Общественный договор» Руссо, который исторически вдохновлял скорее антилиберальную, чем либеральную политику, то противоположность его «демократического метода» классическим политическим взглядам либералов, в отличие от их морально-философских идей, сильно преувеличена.
Действительно, многие представители классического либерализма говорили об «общем благе» или об «общих интересах», но лишь потому, что критическая рефлексия еще не подорвала прочность отождествления этих понятий с благом и интересами просвещенного и богатого меньшинства. Они долгое время рассуждали и о суверенности воли народа, но в его состав как политического субъекта допускались только те, чья воля соответствовала критериям разумности меньшинства. Следовательно, минимизация политического участия народа и ссылки на его «дикость» (возможно, вкупе с гуманистическим сожалением об этом и филантропическими проектами всякого рода) являются общим местом «классических» и шумпетеровской теорий демократии.
То, что политические решения принимает не народ, а все то же меньшинство (конечно, от имени Разума или разумных мнений), которое поэтому и правит народом, опять же не содержит в себе ничего нового, разве что только подкупающий цинизм, с каким И. Шумпетер излагает свои идеи, освободившись от моральной риторики «естественных прав» и утилитаристского принципа «наибольшего счастья». Так что же действительно нового содержится в «демократическом методе» И. Шумпетера в свете современного массового общества?
Во-первых, он описывает новые технологии достижения вышеперечисленных целей. Партийные машины, политическое лидерство, фабрикация «общественного мнения», роль бюрократии как реально правящей силы в государственной жизни и т.п. — это и есть технология власти, адекватная демократии массового общества. Именно она, согласно И. Шумпетеру, не позволяет отдать важнейшие вопросы «на откуп демократическому принципу» и играет решающую роль в том, «чтобы сфера действий политического решения не простиралась слишком далеко». Именно бюрократия должна быть способной «направлять и в случае необходимости обучать политиков»24.
Во-вторых, Шумпетер анализирует отношение описываемой им демократии к свободе, которое у «классических» либералов представало по сути беспроблемным. Этот анализ показывает, почему «отношения между демократией и свободой на деле оказываются более сложными, чем мы привыкли считать»25.
Суть рассуждений И. Шумпетера, на наш взгляд, заключается в следующем. В эпоху массового общества, массовой («серой») культуры демократия, может быть, и является лишь процедурным методом, но никак не конечной целью самой по себе, не «ценностью» и тем более не образом жизни. В качестве метода она работает лишь при определенных обстоятельствах, с одной стороны, и удовлетворяя лишь определенные интересы — с другой.
Можно ли представить обстоятельства, при которых сохранение этой демократии потребует подавления свободы тех, кто выступает за иные формы политического устройства? Даже если таких большинство и действуют они полностью в согласии с демократическим методом? И. Шумпетер дает положительный ответ на этот вопрос, и он даже готов заключить, что неверно думать, будто «демократия всегда, при любых обстоятельствах будет защищать [к примеру] свободу совести лучше, чем автократия».
С другой стороны, в качестве чистого метода демократия может иметь целью не «свободу вообще», а только успешное воспроизводство самой себя, т.е. того статус-кво, при котором она «работает», не порождая кризисы, толкающие к недемократическим методам. Но это означает, подчеркивает И. Шумпетер, что благодаря ей «текущие проблемы решаются таким образом, который, в конечном счете, находят приемлемым все политически значимые заинтересованные круги»26.
Если существование демократии связано с удовлетворением определенных интересов и если такое удовлетворение есть свобода, то ясно, что речь может идти не обо всех интересах, а только об интересах тех групп, неудовлетворенность которых может подтолкнуть к тому, что они обратятся к недемократическим методам. Можно сказать точнее: за такими интересами стоят силы, реально способные опрокинуть демократию как метод в случае, если они будут недовольны результатами ее функционирования. При этом они будут использовать лозунги демократии и приводить в действие ресурсы массового общества. Это и есть «политически значимые круги». К тому, насколько удовлетворяются интересы других «кругов», «шумпетеровская» демократия относится, строго говоря, безразлично, как и к тому, что может означать такая неудовлетворенность для их свободы.
В-третьих, И. Шумпетеру удалось закрепить за методом олигархического господства «политического класса», который осуществляется посредством избирательных технологий и конкуренции составных частей этого «класса» между собой, название демократии. Само по себе это большое достижение в той самой фабрикации воли и сознания масс, которую он описывал как одну из важнейших слагаемых «демократического метода». Только переосмысленная и практически трансформированная таким образом демократия стала сочетаемой с либеральным образом «хорошего правления«, хотя самому ему для этого сочетания пришлось пожертвовать претензиями на господство Разума и просвещения «всех», доведения их до кондиции субъектов нравственно-рациональной свободной воли.
Результатом такого сочетания и стала либеральная демократия, в рамках которой либерализм пытается, во-первых, воспользоваться широкой социальной базой демократии для своего политического выздоровления, во-вторых, «уберечь» общество от «тоталитаризма масс» путем обуздания демократии и сведения ее только к процедуре участия. В своей критике демократии, начиная от Мэдисона и заканчивая Хайеком, либерализм отождествляет демократию с массовой демократией и вождизмом, ее принцип равенства — с мелкобуржуазной одинаковостью и метафизической «уравниловкой».
Однако демократия как способ политического правления и как образ жизни народа несовместима с вождизмом. Основными процедурами демократического образа жизни являются периодическая альтернативная выборность, сменяемость лидера и его подотчетность избирателям. Вождизм и политическая элита — не одно и то же. Демократия не может исключать определенную политическую элиту. Но она предполагает диалектическое отношение между элитой и массой, когда элита не подавляет массу, а инициирует ее активность, где она — средство оптимального управления, а не самодовлеющий центр общества. Элита демократической политической системы, как пишет Г.К. Ашин, должна «быть открытой в двух смыслах: для воздействия на нее масс, причем не только во время избирательных кампаний, а также быть максимально открытой для талантливых выходцев из всех слоев населения. Она должна быть подлинной меритократией, элитой заслуг, способностей, компетентности»27.
Кроме того, без рациональной правовой и нравственной ответственности каждого индивида-гражданина и всего народа за свои поступки28 невозможен демократический образ жизни народа. Если масса, по словам Ортеги-и-Гассета, множество людей без особых достоинств, то демократичное общество в его подлинном значении есть общество достойных и добродетельных граждан.
Однако демократический образ жизни не исключает возможность критических выступлений и действий, направленных против тех или иных решений правительства, против принятых законодательной властью законов, т.е. все это происходит в границах правового поля и в цивилизованных формах.
Если в действиях массы и речи не идет о защите прав меньшинства, то демократический образ жизни предполагает соблюдение принципа «каждый человек незаменим».
Однако образование и возрождение массового общества, его противоречивое влияние на демократию, на процесс формирования демократического образа жизни — объективно-историческое явление. Задача его научного исследования состоит не только в констатации факта образования массового общества, описании
его особенностей, но и в поиске путей преодоления его негативных сторон и перевода его «на рельсы» разумной демократии.
Здесь немаловажными факторами позитивизации массового общества являются достижение политической и экономической стабильности общества, повышение образовательного и культурного уровня народа, формирование и активизация гражданского общества и деятельность правящих и оппозиционных политических партий29. В сущности, несмотря на все недостатки роста, политические партии — одно из величайших созданий современной политической системы, в своем роде школа демократии. Они объединяют устремления, чувства и взгляды людей и направляют их на определенную программу. Партии, создавая общие платформы, способствуют превращению движения толпы в институционализированное демократическое движение и правление.
Однако, чтобы политические партии действительно способствовали преодолению негативных сторон бытия массового общества в своих рядах и в обществе, они должны создавать систему политического и культурного образования своих членов. В эпоху действительно огромного влияния масс на политический процесс низкий уровень их общей и особенно политической культуры создает угрозу разрушения самой демократической системы30.
Еще Н.Г. Чернышевский писал, что «вековые привычки исчезают нелегко и нескоро. Демократия не имеет такой волшебной силы, чтобы один звук этого слова мог перерождать нравы народов в несколько лет»31. Немаловажную роль в формировании и развитии общей и политической культуры массы и превращении массового общества в демократичное общество играет деятельность системы общественных организаций, т.е. гражданского общества.
Гражданское общество в своей деятельности синтезирует принципы и ценности демократии с ценностями либерализма, соединяет коллективизм с рациональным индивидуализмом. Тем самым оно способствует преодолению момента стадности в действиях массового общества, бессознательности и безответственности членов толпы, формирует границы качественной определенности личности, коллектива и всего народа.
Благодаря целенаправленной деятельности политических партий и гражданского общества массовое общество получает возможность переходить к демократическому образу жизнедеятельности и превращается в Народ.
В таком переходе от тоталитаризма массы к ее демократическому образу жизни, в совершенствовании изживающих себя конкретных, национальных форм демократии незаменимую роль играют также разумный консерватизм и принцип верховенства закона. Эти факторы тоже смогут привнести гражданскую32 и
политическую культуру в массовое общество, преодолеть проблемы, порожденные иммиграцией, «мультикультурализмом» и тем самым защитить демократию от власти толпы и демагогов33. Но важнейшую роль в этом процессе должна сыграть интеллигенция, задавая «социальные образцы» демократического образа жизни.
Отвечая на вызовы массового общества, современный испанский философ Х.Л. Арангурен создал концепцию демократии как морали. Демократия как мораль означает бесконечную задачу демократизации общества на всех уровнях, как строго политическом, так и экономическом, а также предполагает осуществление культурной демократии и демократизации жизни. Идеалом демократии, как мы уже отмечали, является участие всех членов общества во власти — это единственный способ быть гражданами. Поэтому демократия по самой своей сущности является разнонаправленной, т.е. предполагает многообразие форм участия народа в политической жизни и противостоит любым попыткам действовать однонаправленно.
В современных условиях одним из мощных механизмов, препятствующих демократизации общества, являются средства массовой коммуникации и особенно телевидение. Порождая доминирование имиджа личности над реальностью, телевидение создает иллюзию, что именно граждане с их «свободными» голосами решают проблему власти. На смену прямого подавления и угнетения пришли «манипуляция« и «внушение«, вытеснив свободу и обоснованный выбор. Поэтому полная демократия обязательно предполагает демократизацию всех институтов культуры: семьи, детских учреждений, школ, университетов, средств массовой информации и особенно телевидения, т.е. децентрализацию, дебюрократизацию, критичность, участие в их функционировании. Не менее насущной является демократизация нашей повседневной жизни. Мы часто по праву жалуемся на отсутствие политической свободы, но почему-то не заботимся о возрождении свободы в нашей повседневной жизни. По мнению Х.Л.Арангуре-на, моральное измерение человека, «мораль как структура» означают, что судьба человека в значительной степени зависит от него самого и от его решений. В эпоху кризиса массовых политических партий и превращения гражданина в простого избирателя, подверженного влиянию сенсационных кампаний прессы особенно важна роль интеллигенции. Именно интеллигенция должна выполнять этическую миссию в политике как «искусстве возможного».
Миссия интеллектуала в современном мире — критика политической практики и предложенных новых моделей демократического государства, разработанных с позиций демократии как моральной задачи. Мифу о неукротимости власти интеллектуал
должен противопоставить анализ, критику и ясное осознание того, что власть — это изобретение хотя и дегуманизированное, но чисто человеческое.
В современном массовом обществе человек все больше становится «одномерным«. Он уже не верит ни в свое совершенствование посредством труда (идея Нового времени), ни в свое совершенствование посредством досуга (социалистическая идея). И труд и досуг программируются для человека другими людьми, лишая его жизнь творческого содержания. Задача, стоящая перед современным гуманизмом, — персонализировать отношения как в сфере труда, так и в сфере досуга, и не для меньшинства, а для большинства человечества. Критерий эффективности демократического государства — практическое содействие реализации этой цели34.
Необходимо осознать в полной мере, что демократия — это идеальная модель и культурное изобретение. Идея правления самих управляемых неестественна, а следовательно, культурна и моральна. Демократия стремится элиминировать всемогущество власти за счет того, что каждая личность возьмет на себя ответственность за публичную жизнь. Процесс демократизации общества не имеет конца и означает «каждодневное, самокритичное, творческое этико-политическое усилие каждого человека»35.
Направленности на реализацию подлинной демократии в России препятствуют, с одной стороны, «культ партий», с другой — «культ лидера», создаваемый средствами массовой информации. Делегирование ответственности этим «спасителям демократии» является, по существу, бегством от подлинной демократии как моральной деятельности каждого человека на всем протяжении его жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ортега-и-Гассет X. Камень и небо. М., 2000. С. 212.
2 Медушевский А.Н. Демократия и автократизм: Российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1997. С. 95.
3 Лебон Г. Психология толп // Психология толп. М., 1999. С. 126.
4 В отечественной литературе научное определение понятия «масса», фиксирующее различные аспекты этого социального явления, дано в работах Б.А. Грушина, Г.К. Ашина, Д.В. Ольшанского и др.
5 Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Вопросы философии. 1989. № 3. С 119—120.
6 Там же. С. 120—121.
7 См.: Ашин Г.К. Доктрина «массового общества». М., 1971. С. 62.
8 Blanco Tobio M. Blues para una democracia. Madrid, 1977. P. 138.
9 См.: Маркс К. Капитал. Критика политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. Гл. XXIII.
10 Ортега-и-Гассет X. Восстание масс. СПб.; М., 2003. С. 55.
11 Барзилов С.И., Чернышев А.Г. Безумство власти. Провинциальная Россия: двадцать лет реформ. М., 2005. С. 276.
12 Московичи С. Век толп. М., 1998. С. 27.
13 Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Вопросы философии. С. 108.
14 Грехнёв В.С. Тенденции развития массовой психологии в современном обществе. // Философия и будущее цивилизации: Тезисы докл. и выст. IV Российского филос. конгресса (Москва, 24—28 мая 2005 г.): В 5 т. Т. 3. М., 2005; Он же. Социально-психологический фактор в системе общественных отношений. М., 1985.
15 См.: Федотова В.Г. Анархия и порядок. М., 2000. С. 39—40.
16 Дилигенский Г.Г. В защиту человеческой индивидуальности // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 41.
17 См.: Блумер Г. Теория символического интеракционизма // Американская социологическая мысль. М., 1996. С. 182—183.
18 См.: Федотова В.Г. Апатия на Западе и в России // Вопросы философии. 2005. № 3. С. 7.
19 Ринген С. Демократия: куда теперь? // Логос. 2004. № 2 (42). С. 53.
20 Федералист. М., 1993. № 10. С. 83.
21 Там же. № 51. С. 349.
22 См.: Шумпетер É. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. С. 347.
23 Там же. С. 370, 372 (курсив наш. — Г.М., Л.Я.).
24 Там же. С. 380, 382, 383 (курсив наш. — Т.М, Л.Я.).
25 Там же. С. 325.
26 Там же. С. 322 (сноска 9), 378 (сноска 5) (курсив наш. — Т.М, Л.Я).
27 Ашин Г.К. Элигология в зеркале политической философии и политической социологии // Социально-политический журнал. 1998. № 6. С. 66.
28 См.: Мамут Л.С. Проблема ответственности народа // Вопросы философии. 1999. № 8.
29 См.: Закария Ф. Нелиберальная демократия пять лет спустя: судьба демократии в двадцать первом веке // Логос. 2004. № 2 (42). С. 74.
30 См.: Медушевский А.Н. Указ. соч. С. 98.
31 Чернышевский Н.Г. Г. Чичерин, как публицист // Чернышевский Н.Г. Избр. филос. соч.: В 3 т. М., 1950. Т. 2. С. 631.
32 См.: Алмонд Г.А., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. 1992. № 4.
33 См.: Манхейм К. Избранное: Социология культуры. М.; СПб., 2000. С. 186—187; Кирк Р. Берк и политика, основанная на праве давности // Полис. 2003. № 5; Руткевич А.М. Что такое консерватизм? М.; СПб., 1999.
34 Aranguren J.L. La democracia establecida. Madrid, 1979. P. 265.
35 Aranguren J.L. Etica de la felicidad y otros lenguajes. Madrid, 1988. P. 117.
