CC BY
105
УДК 81.272 - 811.111
Ф. В. Куликов
Политическая личность как фактор диалогики текста
В статье раскрываются особенности политического дискурса с позиции диалога, основные положения которого восходят к дискурсивной теории М. Фуко и диалогической концепции М. М. Бахтина. Внимание фиксируется на культурологическом характере текстового (дискурсивного) диалога, проявляющегося в регулярных ссылках на мнения и решения политических личностей советской эпохи. Анализ проводится на материале газеты New York Times.
The article deals with the peculiarities of the political discourse from the viewpoint of the dialogue, going back to the main ideas of Fuko’s theory of discourse and Bachtin’s dia-logical conception. Attention is paid to the specific national and cultural character of discourse revealed through regular references to the opinions and decisions of the political leaders of Soviet Epoch. The analysis is based on the articles, published in New York Times.
Ключевые слова: диалогика текста, политическая лингвистика, политический дискурс, теория дискурса, диалогические формации, языковая личность, фактор адресата, антропоцентризм, диалогически активные точки.
Key words: text dialogics, political linguistics, political discourse, theory of discourse, dialogical formations, lingual figure, factor of addressee, anthropocentrism, dialogically active points.
При изучении политического дискурса - одной из самых популярных в современной лингвистике исследовательских тем - нелишне вспомнить высказывание французского структуралиста М. Фуко о том, что дискурс -это совокупность всего высказанного и произнесенного [7, с. 47]. «Произнесенное» и «высказанное» не обязательно касается устной коммуникации, в письменном общении роль вербально сформулированного сообщения никоим образом не уменьшается. Если принять во внимание тот факт, что такого рода сообщение делается в ответ на какое-то другое выражение мысли, то естественно заключить, что дискурс внутренне диалогичен и что его изучение невозможно осуществлять вне диалога. В этом смысле апеллирование к дискурсу как родовой категории по отношению к речи, тексту и диалогу уже стало общепринятым не только в рамках философии, социологии и психологии, но и в границах лингвистики [4, с. 50].
Приложение диалога к феномену дискурса предполагал уже сам М. Фуко, когда выделял диалогические формации (разновидности дискурса). Дискурсивные формации оформляются на стыке коммуникативной и когнитивной сторон дискурса. Коммуникативной основе дискурса принадлежат потенциальные роли и позиции, на которые носители языка (языковые личности) получают право в границах дискурса. Когнитивная сторона
© Куликов Ф. В., 2013
дискурса представлена тем знанием, которое содержится в дискурсивном послании. Дискурсивные формации пересекаются между собой, будучи схожими по коммуникативным и когнитивным признакам. Таким образом, дискурсивная теория Фуко перекликается с идеей М. М. Бахтина о том, что не существует изолированного высказывания, ибо каждое высказывание необходимо рассматривать как реакцию на предшествующие и последующие высказывания. Если же высказывание рассматривается отдельно, то оно теряет диалогическую сущность и становится частью монологической структуры [1, с. 302].
Идеи М.М. Бахтина, развитые современной лингвистикой, легли в основу понятия диалогики текста или диалогизма текста [9, р. 791 - 793; 11, р. 149]. Учитывая тот факт, что в силу объективных данных М.М.Бахтин ещё не оперировал понятием дискурса и не мог продлить понятие диалогики до уровня дискурса, можно констатировать отсутствие разработки проблемы диалогической природы дискурса. Учитывая также внутреннюю взаимосвязь и взаимообусловленность текста и дискурса, нельзя не признать одновременно с этим целесообразности внедрения диалога в исследовательский аппарат дискурса, хотя бы по той причине, что традиционно дискурс определяется как текст, развертывающийся в соответствии с какой-то ситуацией и сопровождающийся вербальными и невербальными средствами.
Отмеченные выше соображения в полной мере соответствуют целям исследования политического дискурса. В рамках политического дискурса, как нигде более, любое высказывание существует в тесном взаимодействии с предшествующими и последующими высказываниями. При этом большое значение должно отводиться потребителю политического дискурса. Известно, что любой политический текст рассчитан на восприятие не отдельными личностями, а массами. При этом главенствующее значение приобретает такой адресат, как аудитория. К тому же, автор политического текста имеет дело не столько с реальными персонажами или партнерами по диалогу, сколько с имплицированными адресатами. В рамках политического дискурса имплицированный адресат занимает важное место в связи с тем, что автор дискурса ожидает определенной реакции от потенциальных читателей, его интересует также, как оправдаются его пожелания относительно этой реакции. Таким образом, отношения «автор-читатель», подробно изученные в литературно-художественной коммуникации, в политическом дискурсе отмечены явным своеобразием, отражающемся в первую очередь на его диалогике.
В настоящем исследовании взаимоотношение «автор-читатель» имеет огромное значение, вливаясь в лингвокультурную плоскость диалогики текста (и теперь уже - диалогики дискурса). Читатель, выражаясь словами Дж. Каллера, участвует в сценическом действии текста, устанавливает зоны сопротивления или солидарности действиям автора [10, р. 259]. Диалог в полной мере реализуется при учете картины мира читателя, тезауруса
читательской аудитории и системы знаков и символов, актуальных для культуры реципиента.
Обобщая вышеизложенные критерии восприятия диалога в политическом контексте, необходимо упомянуть мысль М. М. Бахтина, который считал, что диалог адекватно воспринимается только вхождением в диалог сознаний, диалог личностей, имеющий своим результатом взаимодействие между автором текста и его читателем [1, с. 256]. Именно М. М. Бахтин определил соотношение диалоговых ролей автора и читателя: «Говоря, я всегда учитываю апперцептивный фон восприятия моей речи адресатом... это будет определять активное ответное понимание им моего высказывания» [1, с. 276]. В данной мысли М. М. Бахтина можно обнаружить диалогическую составляющую процесса восприятия текста.
Однако процесс понимания конкретного политического послания подразумевает влияние диалогики политического текста (дискурса) на тек-стопостроение. По мнению Т. Г. Винокур, фактор адресата является главенствующим при построении речи говорящего. Та пассивная роль, которая изначально предначертана слушающему, способна сформировать определенную модель речевого поведения говорящего [2, с. 16; 3, с. 14].
Важная особенность письменного политического текста - это то, что диалог дистантен, т. е. сам коммуникативный акт и сигнал о его успехе или неудаче могут быть достаточно удалены друг от друга во времени. Иными словами, в письменном тексте отсутствует синхронный адресат [5, с. 308]. Таким образом, происходит временной разрыв между репликами автора и адресата, хотя сам диалог не прерывается.
Приведенное выше предположение получает подтверждение в ходе исследования. Оно наиболее ярко проявляется в лингвокультурологической области. Так, тексты американской газеты New York Times отражает политическую картину англоязычного мира, но нередко в них можно найти отсылки к различным политическим высказываниям, событиям, действиям советских политических деятелей. Отсутствие синхронного адресата должно восполниться появлением у адресата собственного мнения по поводу политики другой страны после прочтения статьи. Помимо этого при раскрытии диалогической природы политического дискурса важно учесть, что в его континууме практически не осуществимы никакие вербальные построения без переклички голосов, без упоминания тех или иных личностей прошлого, с опорой на мнения которых и осуществляется текстопо-строение.
Так как в центре исследований политического дискурса всегда стоит текстовый антропоцентризм, языковая личность принимает активное участие в создании диалогической ситуации. В настоящем исследовании интерес представляют антропонимы политиков советской эпохи (Брежнев, Хрущев, Горбачев), образующие диалогическое пространство в рамках иноязычной культуры. Подчеркнем, что каждый антропоним формирует собственную ауру, в границах которой актуализируется содержательный потенциал какой-либо политической статьи.
Один из таких антропонимов - антропоним Горбачев. Отметим, что М.С. Горбачев, в основном, выступает как автор различных посланий политической направленности. Большинство из них поступает в печать в исходном виде, т. е. непосредственно от первого лица самого Михаила Сергеевича. Таким образом, примеры из его посланий становятся уникальными не только потому, что функционируют в рамках бахтинского понимания диалога, но и потому, что достаточно близки к модели диалога традиционного. Они также характеризуются большой концентрацией диалогических вставок внутри каждого послания, но в то же время они изобилуют такими местоимения, как «я», «мы», «каждый». Приведем несколько примеров:
The stalemate on this agreement, the Comprehensive Nuclear Test Ban Treaty, has lasted more than a decade. I recall how hard it was in the second half of the 1980s to start moving in this direction. At the time, the Soviet Union declared a unilateral moratorium on nuclear testing. However, when the United States continued to test, we had to respond.
Even so, we insisted on our position of principle, calling for a total ban on nuclear testing under strict international control, including the use of seismic monitoring and on-site inspections [Michael Gorbachev, «The Senate’s Next Task: Ratifying the Nuclear Test Ban Treaty», New York Times, December 28, 2010, p. 1 - 3].
Из вышеприведенного отрывка из послания М. С. Горбачева видно, что он заинтересован в двухстороннем сотрудничестве США и России по вопросу о запрете ядерных испытаний. Любопытно, что М. С. Горбачев оперирует такими фразами как «I recall» (я вспоминаю), «we had to respond» (мы должны были ответить), «we insisted on» (мы полагались). Это фразы - яркий пример обладания политической властью, осуществляемой посредством языка. Такое оперирование простыми фразами (частое употребление местоимения «мы» и редкое употребление местоимения «я») позволяет политику войти в личностную сферу реципиента [8, с. 47].
Следующий политический текст вступает в рамки диалога культур. На фоне длительной и неэффективной миссии США в Афганистане Клиффорд Леви, журналист газеты New York Times, добавляет в число коммуникантов М. С. Горбачева, чья эпоха ознаменовалась тотальным поражением советских войск в Афганистане и гибелью большого количества советских солдат:
Mr. Gorbachev, who oversaw the Soviet withdrawal from Afghanistan, offered his observations about the current NATO mission in that country, saying that success there was impossible for an occupier. “It would be necessary to exterminate people,” he said, emphasizing that that was obviously not an option. [Clifford Levi, «Gorbachev says Putin obstructs democracy», New York Times, October 26, 2010, p. 1 - 4].
Речевой акт, относящийся к Горбачеву, рассчитан на внедрение мнения этого политика в чужое сознание (в данном случае сознание американских читателей). Автор письменного текста пытается приблизить модель дискурса к устной форме, так как в словах М. С. Горбачева немаловажную роль играет интонация высказывания. Несмотря на утвердительную форму предложения (надо же было убивать людей), М. С. Горбачев видит в миссии НАТО только отрицательный момент, так как в Афганистане было уничтожено множество мирных жителей.
Суммируя вышеизложенное, можно прийти к выводу, что появление имени Горбачев на страницах американской газеты обусловлено возникновением диалогической ситуации, которая образуется при решении сложных политических задач, военных операций и построении политического строя. М. С. Горбачев часто выступает от первого лица и как автор, и как соавтор статьи, позволяя американским журналистам затронуть лингвокультурную сторону диалогики политического дискурса.
Следующий антропоним, влияющий на диалогическое построение политического дискурса, - Хрущев. Следует отметить, что данное имя собственное в большинстве своем затрагивает пласты истории, и таким образом вместе с антропонимом Хрущев часто употребляется дата 1961 год.
В одном из примеров 1961 год приобретает широкую коннотацию, характеризуя отсутствие компромисса в советско-американских переговорах и потенциальную дату начала ядерной войны:
(June 9, 2011) Nikita S. Khrushchev told President Kennedy at the summit in Vienna last week ends that as far as the Soviet Premier was concerned, not a single East-West issue was open to negotiation. As a result of his completely immovable attitude, Mr. Kennedy and other United States officials came away from the summit in a far gloomier mood than has been revealed to the American public. In his televised report to the nation Tuesday night, Mr. Kennedy did term the parley “somber” [Clifford Levi, «30, 50, 100 years ago», New York Times, June 9, 2011, p. 1 - 2].
Политический диалог, произошедший в 1961 между США и Россией, проникнут тревожными нотами. Автор включает в повествование лидера своей страны того периода - Джона Кеннеди. Причем настроение и результат переговоров автор характеризует атрибутом «somber», обращаясь к читателю с просьбой осмыслить то, насколько сильно зависела судьба человечества от решений двух политиков. Причем автор понимает, что в ходе дебатов доминировал Н. С. Хрущев, с которым очень сложно было договориться.
В ходе исследования был зафиксирован случай отождествления политики Н. С. Хрущева с деятельностью политиков современной политической арены. В ходе предвыборной кампании миллиардер Михаил Прохоров неоднократно повторял, выступая в России и за рубежом, что Михаила Ходорковского необходимо освободить из тюрьмы и что он на-
202
ходится в тюрьме только лишь потому, что его фигура мешает политикам современной России. В данном послании от лица Михаила Прохорова выступает редактор «Независимой Газеты» Константин Ремчуков:
“Even if the Kremlin is not opposed to this, or in fact had something to do with it, it cannot be worse than the past eight years without a liberal party,” in Parliament, Konstantin Remchukov, the editor of the Nezavisimaya newspaper, said in an interview. “In Russia, all good things happen from above, not below. Look at Khrushchev, Gorbachev, Yeltsin.” [Andrew E. Kramer, «Billionaire Owner of New Jersey Nets Takes Helm of Party in Russia», New York Times, June 25, 2011, p. 2 - 3].
В данном примере подчеркивается, что смена режима в России и СССР нередко ассоциировалась с освобождением из тюрьмы людей, чья виновность в совершении преступлений основывалась на весьма сомнительных доказательствах. Такие события особенно наблюдались в эпоху Н. С. Хрущева, М. С. Горбачева и Б. Н. Ельцина. Таким образом, Константин Ремчуков надеется, что смена власти положительно повлияет на дело ЮКОСА. В данном случае антропоним Хрущев имеет положительную коннотацию, так как ассоциируется с человеком, освободившим из тюремного заключения ошибочно обвиненных людей.
Таким образом, антропоним Хрущев употребляется в текстах газеты New York Times в исторических рубриках с целью воздействовать на читателя, который делает свой собственный вывод об эффективности деятельности этого политика советской эпохи. Сам же участник речевой коммуникации характеризуется идеальной с точки зрения построения политического дискурса моделью участника событий военного масштаба, поскольку грамотно организованный политический дискурс - это использование военных маневров в речи. При этом для американского мира Хрущев - жесткий политик, своими решениями наводивший ужас на мировую общественность.
Еще один антропоним, упоминаемый в текстах газеты New York Times, - Брежнев. Причем иногда политическую личность Брежнева олицетворяет антропоним Путин. Приведем несколько примеров:
With that hope snuffed out, many have leapt to the image of Mr. Putin as a repeat of the Soviet leader Leonid I. Brezhnev, whose 18 years in power became known as the Era of Stagnation; “People really are talking about the Brezhnevi-zation of Putin, though this is being said by people who know absolutely nothing about Brezhnev,” Mr. Peskov said.”; “Putin returns to power as president of an essentially Soviet majority, living within commercial and political coordinates which differ little from the Brezhnev days,” they wrote in an unsigned editorial. “For this apolitical, paternalistically oriented post-Soviet crowd, the general secretary, president or leader of the nation (this must be underlined) — is the single hope and buttress” [Andrew E. Kramer, «A Changed Russia arches an eyebrow at Putin’s Staged Antics», New York Times, March 27, 2011, p. 1 - 2].
Такое олицетворение актуализируется богатой цепочкой диалогически построенных лексем. Во-первых, автор называет эпоху правления Леонида Ильича Брежнева - Era of Stagnation (период застоя). Во-вторых, в словах секретаря президента РФ Дмитрия Пескова наблюдается появление неологизма the Brezhnevization of Putin, означающего возможное повторение политики времен 70-80-х годов современным многолетним политическим лидером России. При этом Песков видит и положительные стороны в политике Л. И. Брежнева.
Диалогический характер приобретают не только производные лексемы от антропонима Брежнев, но и лексемы, характеризующие граждан, заставших его эпоху и одобряющих политику В. В. Путина в наши дни. Так, автор обозначает их такими лексемами, как Soviet majority (советское большинство), и post-Soviet crowd (постсоветская толпа), подчеркивая, что на фоне политики предыдущих поколений, эпоха Путина и Брежнева является относительно стабильной.
Из вышеизложенного видно, что данный антропоним характеризуется высокой степенью адресованности текста массам. При этом отождествление Брежнева с нынешней властью в России полностью осуществляется представителями иноязычной культуры.
Предпринятый анализ позволяет прийти к выводу, что антропонимы политических лидеров советской эпохи, обозначенные в газете New York Times, становятся в процессе порождения текстов важными диалогическими точками. Эти диалогические точки позволяют автору внедрять в сознание американского читателя определенную концептуальную информацию, которая непременно возникает в культурном контексте. В результате грамотного подбора языковых средств (в основном, лексем, характеризующих эпоху политиков) автор обеспечивает себе возможность грамотно управлять восприятием действительности массовой аудиторией.
Список литературы
1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979.
2. Винокур Т. Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. - М.: Наука, 1993.
3. Винокур Т. Г. К характеристике говорящего. Интенция и реакция // Язык и личность. - М.: Наука, 1989. - С. 11 - 23.
4. Макаров М. Л. Основы теории дискурса. - М.: Наука, 2003.
5. Падучева Е. В. Прагматические аспекты связности диалога // Известия АН СССР. Сер. лит. и языка. - М.: Наука, 1982. - С. 305 - 314.
6. Свойкин К. Б. Диалогика научного текста: курс лекций. - Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2006.
7. Фуко М. Археология знания. - Киев, 1996.
8. Чудинов А. П. Политическая лингвистика. Общие проблемы, метафора: учеб. пособие. - Екатеринбург, 2003.
9. Bialostosky D. Dialogics As An Art Of Discourse In Literary Criticism // PMLA. -1986. - № 5. - P. 791 - 793.
10. Culler J. Structuralist poetics: Structuralism, linguistics and the study of literature. - London, 1975.
11. Harmon D. A Handbook to Literature / W. Harmon, C. Hugh Holman. - Eighth edition, 2000.
