Политическая коммуникация и ее генеральная пара: власть и оппозиция Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Л.Н.ТИМОФЕЕВА*

ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОММУНИКАЦИЯ И ЕЕ ГЕНЕРАЛЬНАЯ ПАРА:

ВЛАСТЬ И ОППОЗИЦИЯ

Нередко политическую коммуникацию определяют как обмен информацией между управляющими и управляемыми, властвующими и подвластными, но тогда в ее сферу попадают предметы общения, вовсе не относящиеся к политике как таковой. Это могут быть предметы административного, правового, хозяйственного и иного другого общения или даже спора. В связи с этим следует уточнить, кто является главными субъектами политической коммуникации и что представляет собой ее основной предмет.

Участниками политической коммуникации выступают субъекты политической деятельности, общающиеся как по вертикали (власть и избиратели, власть и политические объединения граждан, власть и группы интересов, власть и оппозиция, партии и электорат и т.д.), так и по горизонтали (равностатусные субъекты). Иными словами, «политическая коммуникация подразумевает не одностороннюю направленность сигналов от элит к массам, а весь диапазон неформальных коммуникационных процессов в обществе, которые оказывают самое разное влияние на политику, формируют общественное мнение и политическую социализацию граждан, мобилизуя интересы» (7, с. 39).

* Тимофееева Лидия Николаевна - кандидат политических наук, доцент, заместитель заведующего кафедрой политологии и политического управления Российской академии государственной службы при Президенте РФ.

Предметом политической коммуникации обязательно выступают власть, ее ресурсы, базовые политические ценности системы, изменение конституции, — словом, такие вопросы, от решения которых зависят безопасность и благосостояние всех граждан.

Безусловно, политическая коммуникация имеет свою специфику. Во-первых, она избирательна (селективна) в соответствии с политическими целями, ценностями, убеждениями коммуникантов. Во-вторых, она генеральна для других видов коммуникации в стране (социальных, экономических, религиозных и т.д.). В-третьих, она весьма агрессивна, нетерпима, изворотлива по отношению к своим противникам и лояльна, солидарна, ответственна в отношениях со своими единомышленниками и союзниками, а следовательно, конфликтна, кооперативна и манипулятивна одновременно. Противоречива и сама политическая сфера, в которой действуют коммуниканты, поскольку она соткана из частного и публичного, единичного и общего. Она идеологизирована, сплетена из политических мифов, утопий и реальности.

Субъектами политической коммуникации движет политический интерес, который можно в узком смысле определить, с одной стороны, как осознание ими объективной возможности реализовать свои потребности в сотрудничестве, кооперации с политической властью, либо в конфронтации с ней и попытке ее завоевать, а с другой стороны, — в удержании и укреплении ее вместе со своими союзниками, перераспределении или изменении. В широком смысле политический интерес является избирательным отношением человека к политической действительности, основанным на его мировоззрении, убеждениях, установках, и выражается в политических символах.

Политическая коммуникация субъективна и иррациональна, как и ее акторы. Об этом можно судить хотя бы по тому, как она может изменить свое отношение к действительности, к одним и тем же действующим лицам: то «враг народа», то «диссидент», а то «совесть нации», «жертва режима». Причина этого кроется в трансформации наших представлений о себе и восприятия других, на которые влияют многие обстоятельства как внешнего, так внутреннего свойства. Согласно фрейдистской концепции поведения, скрытые и открытые элементы сознания у отдельных личностей развиваются диалектически, периодически открывая ранее скрытое и скрывая то, что было когда-то открыто. Получается, что источник конфликтов в политиче-

ской коммуникации заключается в подавлении официальной системой политических символов оппозиционной политической символики, вызревающей в сознании. Однако основное противоречие, которое делает политическую коммуникацию имманентно конфликтной, кооперативной и манипулятивной одновременно, лежит вне политического коммуникатора — это недостаток, конечность и неравномерность распределения ресурсов власти, а отсюда необходимость добывать их, договариваться об их использовании, интриговать и манипулировать.

Одной из генеральных пар политической коммуникации выступает пара «власть и оппозиция», общение между которыми всегда намеренно конфликтно, поскольку они позиционируют себя в обществе как враждебная двоица, готовая или вынужденная занять место другого. Компромисс между ними либо условен, либо невозможен вообще. Отношения власти и оппозиции свойственны в той или иной степени для всех обществ — тоталитарных, авторитарных, демократических. В тоталитарных и авторитарных обществах модель политической коммуникации между властью и обществом представляет собой асимметричную связь с ярко выраженной пропагандистской, убеждающей составляющей по отношению к населению со стороны власти и репрессивной функцией по отношению к оппозиции. В демократических обществах модель политической коммуникации, как правило, приблизительно сбалансирована с помощью симметричного общения и конструктивного взаимодействия власти и оппозиции. Пропаганда по отношению к оппозиции используется, но появляется и дискурс между ними. Это и понятно, ведь в тоталитарных и в авторитарных обществах власть имеет системную оппозицию, которая не согласна с базовыми политическими ценностями, т.е. выступает против системы. В демократических обществах превалирует несистемная оппозиция, т.е. она критикует текущий политический курс, в принципе разделяя базовые политические ценности. В переходных обществах имеются и системная, и несистемная оппозиции, и потому коммуникация между ними больше похожа на конфронтационную, как в современной России, нежели на конструктивно-критическую, как в Западной Европе, Японии, США и т.д.

Прослеживается зеркальная зависимость оппозиционной политической коммуникации от особенностей общества и типа власти: в традиционном обществе патерналистской власти противостоит пат-

римониальная оппозиция лжеотца и его последователей (Болотин, Разин, Пугачев, Лжедмитрий и т.д.); в тоталитарном обществе харизматической власти противостоит индивидуалистическая протооппозиция — диссиденство, культурный андеграунд и т.д.; в обществе консенсусной демократии власти сопряженных интересов противостоит оппозиция актуализированных групповых интересов общественности и т.д.

Лишь та политическая система устойчива, которая включает в себя не только консолидирующий, но и альтернативно-оппозиционный тип коммуникации. Альтернативно-оппозиционный тип коммуникации пытался легитимироваться в России не один раз: от самиздата, альтернативной печати до легально существующей оппозиционной прессы, но всякий раз с большими издержками для оппозиции. Тем не менее в стране уже более десятка лет действует легальная оппозиция: социалистическая, либерально-буржуазная, национал-патриотическая. Легальная оппозиционная коммуникация по отношению к властной коммуникации имеет сложную функцию. Она оппонирует ей относительно идей построения общества и государства, проведения политики в различных социальных сферах, критикуя за недостатки и промахи. Имманентно она выполняет функцию отрицания политики данной власти, но легально и легитимно отрицая ее, она тем самым косвенно выполняет функцию легитимации правомерности диалога с этой властью и косвенно — самой власти (в этом случае речь идет о демократическом режиме).

В условиях демократии народ имеет право на политическую критику власти, сопротивление неэффективной, «негативной власти». Политическая оппозиция должна иметь возможность вести постоянный политический дискурс с властью от имени тех, чьи интересы она защищает и чьи интересы попраны властью. К сожалению, в нашей Конституции такой нормы, как право народа на сопротивление угнетению самоуправной или неэффективной власти, нет. Есть общие процедуры ее замены через выборы, референдумы и сложный механизм импичмента президента и отставки правительства.

Согласно теории интеракционизма, власть и оппозицию можно представить в виде средства коммуникации, которые, как и другие акторы, влияют на создание определенной социальной и политической системы, на ее характеристики. Социальные системы вообще, по мнению Н.Лумана, возникают прежде всего из-за необходимости

селективного согласования: «Точно так же, как эволюция демонстрирует временный смысловой характер общественной системы, а дифференциация — ее предметный смысловой характер, коммуникация артикулирует социальный смысловой характер. Коммуникация реализуется только в том случае, если в ней осознается селективность сообщения... Отсюда следует контингентность обеих сторон коммуникации, то есть возможность отклонения коммуникативно передаваемого предложения выбора. Коммуникативный ответ на отклонение и тематизация этого отклонения в рамках социальных систем называется конфликтом. Все социальные системы потенциально конфликтны. Варьируется лишь степень актуализации этого конфликтного потенциала, которая, в свою очередь, зависит от степени дифференциации систем и общественной эволюции» (5, с. 13).

Между современной властью и оппозицией политическая коммуникация проходит в двух формах: это пропаганда и дискурс. Существо пропаганды и дискурса весьма отчетливо прописали сторонники теорий социального и коммуникационного действия Г.Блумер и Ю.Хабермас.

Один из основателей символического интеракционизма — течения в теории социального действия — Г.Блумер, изучавший коллективное поведение, представлял социальный строй состоящим из определенного набора элементов:

1) из набора общих ожиданий, на основании которых люди способны кооперировать и регулировать свою деятельность по отношению друг к другу; эта процедура дает им обычаи, традиции, правила и нормы;

2) из набора ценностей, которые связаны с этими ожиданиями и которые определяют, насколько они важны и с какой готовностью люди примкнут к ним;

3) из представлений, которые люди имеют о самих себе в отношении друг к другу и к своим группам;

4) из общей субъективной ориентации в форме предрасположений и настроений.

Большое значение Блумер придает общественности, которая с помощью ведения дискуссии, соглашаясь с какими-то основными терминами, формирует общественное мнение, идя на компромиссы друг с другом. Под общественностью он понимает коллективное множество, которое сталкивается с какой-то проблемой, разделяется

в мнениях относительно подхода к ее решению и вступает в дискуссию, посвященную этой проблеме. Разрешение этой конфликтной ситуации возможно только на основе коллективного решения, достигнутого в процессе дискуссии.

Общественное мнение не является единодушным для всех индивидов, составляющих общественность. Это, скорее, центральная тенденция, установленная в борьбе между отдельными мнениями, которая всегда движется по направлению к какому-то решению. Качество общественного мнения зависит от эффективности общественной дискуссии. В свою очередь, эта эффективность зависит от доступности и гибкости механизмов массовой коммуникации, таких, как пресса, радио, общественные собрания. Основой их эффективного использования является возможность свободной дискуссии. Но поскольку общественность состоит из заинтересованных групп, которые, добиваясь лояльности со стороны внешних незаинтересованных групп, по-своему представляют себе решение проблемы, то у них возникает желание манипулировать общественным мнением. Блумер замечает, что особенно верно это положение сегодня, когда общественные проблемы так многочисленны, а возможности для обстоятельной дискуссии так ограничены.

Поэтому столь востребованной оказалась пропаганда, задача которой — превратить индивидов в толпу и вовлечь их в определенную деятельность, замечает другой исследователь массового поведения С.Московичи (6, с. 179). Это приемы вождей и политических партий, которые прибегают к трем основным стратегиям: представлению, церемониалу и убеждению. Первая управляет пространством, вторая — временем, третья — словом.

Блумер считает, что «пропаганда может пониматься как умышленно спровоцированная и направляемая кампания с целью заставить людей принять данную точку зрения, настроение или ценность. Ее особенность состоит в том, что, стремясь достичь этой цели, она не предоставляет возможности беспристрастного обсуждения противоположных взглядов. Цель доминирует, а средства полностью подчинены ей.

Таким образом, мы видим, что первичной характеристикой пропаганды является попытка добиться принятия какой-то точки зрения не на основе ее достоинств, а апелляцией к каким-то иным мотивам. Именно эта черта делает пропаганду подозрительной. В

сфере общественной дискуссии и общественного обсуждения пропаганда функционирует с целью формирования мнений и суждений не на основе достоинств данного предмета, а главным образом играя на эмоциональных установках и чувствах. Ее цель — навязать некую установку или ценность, которая начинает восприниматься людьми как нечто естественное, истинное и подлинное и, таким образом, как нечто, что выражается спонтанно и без принуждения» (1, с. 189—190). Важно также осознать, что пропаганда стремится вызвать скорее коллективное действие, чем индивидуальное. В этом смысле она отличается от рекламы, которая старается повлиять на индивидуальное действие. Из этого следует, что пропаганда действует для того, чтобы положить конец дискуссии и рассуждению. Блумер раскрывает ряд правил, которые эффективно применяются в пропаганде:

1) чтобы привить желаемую точку зрения, необходимо привлечь к ней внимание;

2) объект, к которому привлекают внимание, должен предстать в благоприятном, привлекательном свете, как, например, в рекламе;

3) образы, используемые для влияния на людей, должны быть простыми и отточенными;

4) необходимо постоянное повторение лозунгов, призывов или представляемых образов;

5) лучше всего вовсе не спорить, а просто твердить одно и тоже вновь и вновь.

Действительно, в психологическом плане истина — это преодоленное сомнение. Такая простая техника «преодоления сомнения» эффективна применительно к большой массе людей, чье внимание легко отвлекается, а интерес легко угасает.

Применительно к заинтересованным группам общественности такая форма политической коммуникации «не работает». Поскольку между ними возникает конфликт относительно пути решения проблемы, то здесь необходимо прояснение ситуации, а не убеждающее насилие. Требуется дискурс. Согласно теории коммуникативного действия Ю.Хабермаса, дискурс представляет собой способ диалоги-чески-аргументированного испытания спорного притязания на значимость с целью достижения общезначимого согласия. «В дискурсах мы пытаемся заново произвести проблематизированное согласие, которое имело место в коммуникативном действии, путем обоснова-

ния» (8). Дискурс — это такой вид языковой коммуникации, который организован комплексом строгих правил. Эти правила следующие:

1) участие в дискурсе открыто для любого способного к речи субъекта при его полном равноправии со всеми остальными участниками дискурса;

2) в дискурсе запрещается осуществлять какое-либо принуждение в целях достижения согласия;

3) участники дискурса вправе действовать лишь на основе мотива достижения кооперативного и аргументированного согласия.

Хабермас выделяет истинный и ложный дискурсы. Об истинном речь шла выше. Ложный предстает как феномен ложного согласия. Его следует понимать не как результат случайных внешних воздействий, а как закономерное следствие принуждения, заложенного в самой структуре коммуникации. Оно является порождением систематического нарушения одного или более правил дискурса. Структура коммуникативных практик только тогда не содержит никакого принуждения, когда всем возможным участникам предоставлено симметричное распределение шансов выбирать и осуществлять речевые акты, когда в коммуникации господствует лишь специфическое «ненасильственное принуждение» лучшего аргумента.

Политический дискурс между властью и оппозицией — новый для России вид политической коммуникации, определяющий новационные политические цели, смыслы, ценности жизни общества и государства. Попытки его выстроить идут с переменным успехом. Проблема состоит в том, реальный или фальшивый этот дискурс.

Особенно наглядно это показала президентская избирательная кампания 1996 г. Неравенство в объеме материалов, представляющих разных кандидатов, а также односторонность подачи информации в пользу одного кандидата свидетельствовали о том, что она проходила, мягко говоря, некорректно. Согласно данным мониторинга «Европейского института СМИ», проведенного в результате наблюдения за тремя всероссийскими каналами (ОРТ, РТВ и НТВ) за две недели перед вторым туром голосования, зафиксировано 247 положительных упоминаний о Б.Н.Ельцине и ни одного отрицательного, критического о нем. Всех остальных кандидатов, кроме А.И.Лебедя, на последнем этапе либо игнорировали, либо преподносили в черном свете. На этом основании директор Института Петер Ланж заявил: «Отсутствие существенных процедурных нарушений недостаточно, что-

бы назвать выборы свободными и честными. Поведение СМИ запятнало демократический процесс» (цит. по: 4, с. 193). И как бы мы после этого ни пытались «извинить» себя за информационный террор по отношению к другим кандидатам и к обществу в целом — делом ли исторической мести коммунистам или нежеланием вновь возвращаться в «коммунистическое стойло», — суть происходящего от этого не меняется. Некоторые иностранные журналисты, наблюдавшие за выборами, посчитали, что позорная тактика президента подорвала моральную ценность его победы, как и мандата, полученного на выборах. «Moscow Tribune» писала 5 июля 1996 г.: «Подсчет голосов, может, и был честным, но сама кампания была просто комедией». И далее газета указала на превышение президентом своих полномочий во время избирательной кампании относительно денег, которых, по ее мнению, было потрачено не только гораздо больше, чем смог потратить потенциальный противник Г.А.Зюганов, но и больше всех приемлемых границ. «А то обстоятельство, что нет никого достаточно честного, кто бы предотвращал, вскрывал и карал этот произвол, заставляет с глубоким скептицизмом взглянуть на весь избирательный процесс», — заключила газета. Можно смело констатировать, что дискурса в полном смысле этого слова тогда не получилось.

Во время выборов в Думу 1999 г. старый доктринальный спор между коммунистами и «партией власти» в течение первых двух избирательных циклов был заменен на спор двух «партий власти» из чисто прагматических соображений — борьбы различных элит за власть. Особая интрига заключалась в следующем. В 1998 г. с отставкой В.С.Черномырдина была разрушена «партия власти», являвшаяся корпоративной поддержкой правительства. Последовавшие вскоре финансовый и политический кризисы «отодвинули» президента и его команду от непосредственного формирования политического курса (что выразилось, например, в том, что президент вынужден был согласиться с кандидатурой председателя правительства, предложенной Думой, — Е.М.Примакова) и сделали призрачными надежды на восстановление централизованной «партии власти». В этой связи ее воссоздание началось «снизу», с регионов. О создании блоков объявили губернаторы отдельных регионов-доноров, так возникли «Отечество» и «Вся Россия». На протяжении почти всего 1999 г. фаворитами на будущих президентских выборах виделись лидер КПРФ и представитель вновь созданного блока губернаторов. Однако благоприятная

экономическая конъюнктура и снижение социальной напряженности в стране создали условия сначала для реабилитации президентской власти и возвращения ею контроля над правительством, а затем и для восстановления, пусть и не без потерь, централизованной «партии власти». На выборах депутатов Государственной думы «соревновались» избирательные блоки — «региональный» «Отечество — Вся Россия» и «пропрезиденсткий», «Межрегиональное движение

“Единство”. Фактически борьба велась вокруг решения вопроса, кто и как будет восстанавливать «партию власти», — снизу, т.е. региональные «бароны», или сверху, т.е. президентская администрация. Победившая сторона получала право выдвинуть кандидата в президенты от «партии власти». Победу (23,32% у «Единства» («Медведя») против 13,33% у ОВР) одержала исполнительная федеральная власть, и единым кандидатом стал ее представитель Владимир Путин (3).

Если все предыдущие выборы решали вопрос только удержания власти, а затем вновь перед правящей элитой появлялась опасность ее потери и потому возникала необходимость конструирования новой «партии власти», то в 1999 г. были заложены основы ее безопасного существования на более длительный срок. Потому что опора была сделана на традиционные и новые ценности россиян: государственность, патриотизм, закон, порядок, демократию. Вернув себе образ влиятельной силы, Кремль создал условия для объединения вокруг себя сил, которые не имеют собственной четкой политической ориентации и группируются вокруг победителя, кем бы он ни был. Это так называемое «болото» или потенциальный «центр». Дело в том, что для многих посткоммунистических государств одной из самых серьезных является проблема политико-культурной медиации в условиях сосуществования двух различных моделей ценностных систем. Характерна она и для России. Главный ценностный разлом в стране сегодня по-прежнему проходит по линии «рынок»/госу-дарственный патернализм, свобода/равенство. Борьба идет между сторонниками постиндустриальной индивидуалистической модели ценностей западного типа и последователями противоположной модели, связанной с носителями традиционалистской российской ментальности и тяготеющей к патриархально-коллективисткой модели ценностей. По данным российских социологов, примерное количественное соотношение двух моделей таково: приверженцы индивидуалистической системы ценностей составляют 25—30%, носите-

ли традиционной модели ценностного сознания — 35—40%. Остальные 30—35% — группа людей с противоречивым типом ценностного сознания (2). Именно в ней сосредоточен основной слой людей, для которых свойственны раздвоенное сознание, сочетание несочетаемого и отсюда мучительное желание примирить в себе эти начала. Именно сюда перемещаются прежние носители индивидуалистической системы ценностей западного типа. Из этой же группы пополняется та часть населения, которая привержена в целом традиционной системе ценностей. Можно предположить, что именно она и является основой для центристских взглядов в обществе, но над этим еще нужно потрудиться. И прежде всего, борясь с бедностью, т.е. устраняя экономические причины.

Важно управлять этим процессом, чтобы уберечь Россию от необоснованных крайностей политического радикализма справа и слева. Управлять им важно еще и для того, чтобы снизить уровень неопределенности и конфликтности, а значит, и порог социальнополитических и экономических рисков для общества в будущем. В связи с этим весьма актуальной представляется проблема приближения к политическому центризму через управляемую демократию, т.е. управляемый дискурс. А для этого должны быть соблюдены (хотя бы формально) все правила реального дискурса между властью и оппозицией, о которых говорит Хабермас.

Итак, подведем короткий итог. Характер, содержание и формы властно-оппозиционной коммуникации целиком зависят от сущности власти: в результате деятельности тоталитарной или авторитарной власти возникает асимметричный тип коммуникации между властью и оппозицией; при либерально-демократической власти — симметричный. Власть и оппозиция, как вполне структурированная общественность в условиях демократии, являются субъектами сложного общественно-политического коммуникационного партнерства, предполагающего следующий механизм взаимоотношений: взаимодействие, взаимоограничение, взаимоконтроль, коммуникация, предполагающая конструктивную политическую критику; дискурс и дебаты, направленные на поиск новых политических идей и перспектив для общественного развития, переговоры в случае возникающих конфликтов.

Список литературы

1. Блумер Г. Коллективное поведение // Американская социологическая мысль: Тек -сты / Под ред. Добренькова В.И. - М.: Изд-во Международного университета бизнеса и управления, 1996.

2. Горшков М.К. Российское общество в условиях трансформации (социологический анализ). - М.: РОССПЭН, 2000.

3. Коргунюк Ю. Конец Великой Российской революции. Президентская кампания 2000 г. в контексте партийно-политических процессов // Партинформ, 3.05.2000.

4. Кьеза Дж. Прощай Россия! - М., 1997.

5. Луман Н. Власть как средство коммуникации: Пер. с нем. - М.: Праксис, 2001.

6. Московичи С. Век толп.' Исторический трактат по психологии масс: Пер. с фр. - М.: «Центр психологии и психотерапии», 1998.

7. Пай Л. Политическая коммуникация // Политология. Краткий тематический словарь. - М., 1992. - Вып.1.

8. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие: Пер. с нем. - СПб.: Наука, 2000.