CC BY
70
*ШТУ
А.А.Казанцев
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГЛОБАЛИСТИКА: КОНФЛИКТ ИНТЕРПРЕТАЦИИ И ПУТИ ЕГО ПРЕОДОЛЕНИЯ
Политическая глобалистика обычно трактуется в России как один из разделов глобалистики — дисциплины, изучающей глобальные проблемы (global studies) и процессы глобализации (globalization studies). Первое направление исследований возникло в конце 60-х годов прошлого столетия и с самого начала носило эмпирический характер. Что касается второго направления, активно развивающегося с 1980-х годов, то, наряду с эмпирической, в нем имеется мощная нормативная составляющая.
В настоящее время политическая глобалистика находится на начальной стадии становления. Она пока не достигла не только парадиг-1 Кун 1975. мального, но и допарадигмального, по Т.Куну1, этапа: более или менее четко очерченный круг вопросов и стандартный набор методов их решения здесь отсутствуют даже на уровне отдельных групп исследователей.
Предмет политической глобалистики отчасти пересекается с предметами геополитики, геоэкономики и геокультуры, которые традиционно занимаются изучением глобального политического порядка. В связи с этим остро встает вопрос о взаимодействии между данными дисциплинами, тем более что для всех них характерно определенное смешение нормативных и научно-эмпирических элементов, чреватое подменой анализа реальности идеологической или проективной деятельностью.
Геополитика, геоэкономика и геокультура тоже еще не состоялись в качестве специфических эпистемологических структур. Их язык и проблематика не отделены пока от языка и проблематики других областей знания, причем при решении конкретных проблем привлекается инструментарий практически всех существующих дисциплин — от естественнонаучных до социогуманитарных. Иными словами, отсутствует «горизонтальная» дифференциация геополитики, геоэкономики и геокультуры от иных научных дисциплин.
Не лучше обстоит дело и с «вертикальной» дифференциацией рассматриваемых дисциплин от различных донаучных или «сверхнаучных» когнитивно-языковых комплексов. Проблемы геополитики, геоэкономики и геокультуры можно обсуждать на языке политической журналистики (то есть, по сути, донаучной повседневности), и вместе с тем их можно исследовать в рамках областей знания, претендующих на «сверхнаучный синтез» (политико-идеологический, философско-критиче-ский, метафизический, религиозный и т.д.).
В настоящей работе мы попытаемся оценить возможный вклад геополитики, геоэкономики и геокультуры в развитие политической глобалистики как эмпирической науки. Для решения этой задачи нам потребуется прежде всего вычленить эмпирические составляющие этих дисциплин, отделив их от различных нормативных и паранаучных напластований.
Геополитика Предметом геополитики в широком (историческом) смысле явля-
ется изучение соотношения и взаимодействия пространственных и политических факторов. Поскольку политика пронизывает все стороны человеческой жизни, классическая геополитика включала в себя и анализ процессов, происходящих в социально-экономической и культурной сферах. В последние годы исследование этих процессов все больше выделяется в отдельные направления.
Представления о детерминированности политики географическими факторами начали складываться еще в XVIII в., однако сам термин «геополитика» появился лишь во время первой мировой войны. Он был введен в научный оборот шведским ученым Р.Челленом, предложившим концепцию государства как единого организма, стремящегося к расширению своей территории.
Несколько огрубляя, можно выделить три основные геополитические модели мирового порядка: англосаксонскую, континентальную (германо-русскую) и французскую. Каждой из этих моделей присущи собственные методологические характеристики, собственные системы ценностей, а также собственные представления об оптимальной политической структуре мира. Особенно очевидно противостояние между англо-американской и германо-русской моделями, что во многом объясняется наличием у них мощного нормативно-идеологического заряда. Французская модель геополитики наименее нормативна.
2 См. Маектйвг 1919, 1943; Маккиндер 1995.
Англосаксонская (структурно-функциональная) модель.
В рамках данной модели, получившей широкое распространение в Великобритании и США, геополитика воспринимается в первую очередь как аналитический инструмент для проведения эффективной международной политики. Идеологически эта модель связана с модернизацион-ной парадигмой, делающей упор на инновации и торговлю. Именно здесь истоки столь характерного для нее «маринизма», то есть представления о доминирующей роли морских держав.
Ключевые положения англосаксонской геополитики были сформулированы Х.Дж.Маккиндером2. Согласно его концепции, иерархия политико-географических пространств определяется степенью «центральности» их положения. «Сердцем мира» («хартлендом»), или «осевым ареалом», имеющим решающее значение для установления мирового господства, является центр Евразии. Хартленд окружен территориями «внутреннего полумесяца» (береговой пояс Евразии). Далее расположен
3 Mahan 1890; 1892.
4 Spykman 1942, 1944.
4 Spykman 1942. 6 Meinig 1956. 7 Kirk 1965.
8 Cohen 1963.
9 Киссинджер
1997.
10 Бжезинский 2000.
так называемый «внешний, или островной, полумесяц», охватывающий внешние по отношению к «мировому острову» (Азия, Африка и Европа) территории.
«Внутренний полумесяц» исторически выступает зоной борьбы между силами «хартленда» и «внешнего полумесяца». При этом цивилизации «хартленда» носят авторитарно-иерархический, недемократический и неторговый характер. Напротив, для цивилизаций «островного полумесяца» характерны ориентация на торговлю и демократические институты.
Большой вклад в развитие концепции маринизма внес американский стратег А.Мэхэн3. Господство над морями, доказывал он, позволяет государству эффективно контролировать все торговые коммуникации и, тем самым, доминировать в мировой торговле. Легче всего добиться такого господства прибрежным и островным государствам. В связи с этим главная задача внешних по отношению к Евразии стран — не допустить объединения ее внутренних территорий, что привело бы к превращению их в ведущую морскую силу.
Основы современной американской геополитики во многом заложены работами Н.Спайкмена4. Согласно его заключению, Х.Мак-киндер переоценил историческое значение «хартленда». Будучи лишен собственного потенциала для развития, тот получает все культурные импульсы из береговых зон, и потому ключевыми с точки зрения мирового порядка являются страны «внутреннего полумесяца», или «римленда».
По мнению Н.Спайкмена, наиболее развитые в научно-технологическом, экономическом и культурном смыслах зоны мира сейчас расположены по берегам Атлантического океана. Превратившись в «Срединный» («Midland Ocean»), этот океан играет в новейшей истории ту же роль, что Средиземное море в древности5.
В дальнейшем идеи Н.Спайкмена были развиты Д.У.Мэйнигом6, У.Кирком7, С.Б.Коэном8 и др. Большой интерес к геополитической проблематике проявляют и такие видные политические деятели США, как Г.Киссинджер9 и З.Бжезинский. Последнему принадлежит, в частности, проект поддержания структур мирового порядка, основанных на лидерстве США, в период после окончания «холодной войны»10.
Континентальная геополитика. Германо-русская геополитика в целом носит органицистский характер. В ней подчеркивается органическая связь отдельного человека с обществом и социума со средой его обитания. Часто эти идеи приобретают трансцендентно-мистический характер. Органицизму в методологии соответствует идеологическая направленность на защиту традиционных ценностей и представление об экономике как ориентированной прежде всего на самообеспечение.
Основателем немецкой «органицистской школы» принято считать 11 Ratzel 1897. Ф.Ратцеля11. В соответствии с его представлениями, органическая связь государств с занимаемыми территориями превращает последние в их
12 Haushoffer 1927; Хаусхофер 2001.
13 Schmitt 1942, 1950.
14 Schmitt 1950.
15 Schmitt 1942. 16 Шмитт 1997.
' См. Поппер 1992.
18 Schmitt 1940a, 1940b.
«жизненное пространство» (Lebensraum). Пространственная экспансия государств есть аналог органического роста живых организмов.
Переинтерпретировав англосаксонские идеи о соотношении Земли и Моря в духе немецкого органицизма, К.Хаусхофер создал концепцию извечного планетарного дуализма: войны «морских сил» (талассо-кратии) против сил «континентальных» (теллурократии)12. Эта концепция легла в основу ряда политических проектов, в частности проекта «континентального блока» (или оси Берлин—Москва—Токио).
Еще более яркое выражение идея борьбы стихий получила в работах К.Шмитта13. Политическая культура государств, их социальное и правовое устройство связаны с качественной организацией пространства. Эту связь выражает категория номоса как синтеза природных и культурных факторов. В «Номосе земли»14 Шмитт показывает, каким образом специфика того или иного пространства повлияла на возникавшие в нем культуры и государства.
Тема дуализма стихий подробно развита Шмиттом в работах «Земля и Море»15 и «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Суши и Моря»16. На основе двух противоположных стихий возникают два антагонистических типа цивилизаций, представленных двумя мощными военно-политическими силами: сухопутным «Бегемотом» и морским «Левиафаном».
Номос земли характеризуется наличием строгой и устойчивой этико-правовой формы, в которой выражена неподвижность суши. Неизменные пространственные ориентации и старые, давно проложенные пути обусловливают консерватизм в социально-культурной, политической и технической сферах. Водное пространство, напротив, непостоянно и подвержено непрерывным изменениям, в нем нет фиксированных путей. Поэтому номос моря сопряжен с постоянной трансформацией общественных структур и человеческого сознания. Таким образом, противостояние двух номосов эквивалентно борьбе традиционных и открытых (по К.Попперу17) обществ.
До начала европейского Возрождения номос моря оставался периферийным явлением, не бросавшим принципиального вызова господству земли. Отдельные новации лишь включались, интегрировались в традицию. В конце XVI в., благодаря Великим географическим открытиям, ситуация резко изменилась. Человечество стало осознавать себя островом посреди моря. Лидером в этом процессе была Великобритания. Родилась новая цивилизация, в рамках которой доминировал но-мос моря.
Другой важнейшей геополитической идеей Шмитта была идея «большого пространства» (Grossraum)18. Развитие политических структур органически связано с их нацеленностью на обретение максимально возможного территориального объема. Причина — движение человеческого духа в направлении интеллектуального синтеза, ведущее к появлению универсальных социокультурных проектов. Организационное воплощение этих проектов влечет за собой территориальное
19 См. Савицкий 1921, 1922; Трубецкой 1925, 1927.
20 Савицкий 1921, 1922.
21 Савицкий 1922.
22 Савицкий 1995.
расширение политических структур. Становление Grossraum не обязательно предполагает применение грубой силы. Оно может происходить и мирным путем, через принятие несколькими государствами или народами единой религиозной или культурно-цивилизационной формы.
Проблемы соотнесения пространственно-географических и политических структур ставились русской политической мыслью еще в XIX в. Прежде всего, широко обсуждались политические и социокультурные последствия расположения России между Европой и Азией. Многие авторы западнического толка видели в таком расположении истоки недостаточной европеизации и модернизации страны. В свою очередь, славянофилы пытались найти в нем объяснение цивилизационно-культур-ного своеобразия России.
Русская геополитика, возникшая в первой половине XX в.19, приняла сходные с германскими органицистские формы. На основе пространственного отождествления России с Евразией делался вывод о центральной роли нашей страны в мировой истории. Так, например, П.Савицкий видел в России-Евразии синтез мировой культуры и мировой истории, развернутый в пространстве и времени. Этот синтез сложился за счет соединения арийско-славянской культуры, тюркского кочевничества и православной традиции. Одновременно подверглась переоценке роль «туранского» элемента, в частности монголо-татарского владычества, в русской истории20.
Одним из ключевых терминов Савицкого было «ощущение» — особый способ восприятия географической действительности. Существуют два типа такого восприятия — ощущение моря и ощущение континента; первое — западноевропейское, второе — русско-монгольское21.
Другим важным понятием являлось «месторазвитие» как сочетание социально-исторической среды и занимаемой ею территории22. В противоположность европейскому миру с его «модернистской» тенденцией к преобладанию частей над целым для евразийского мира исторически характерен постоянный синтез. Отправляясь от изначального духовного импульса, евразийское государство строится идеократически, сверху вниз. Во главе его всегда стоит особый класс «духовных вождей».
В настоящее время органицистские геополитические идеи развиваются в Западной Европе представителями «новых правых» и близких к ним интеллектуальных течений, а в России — неоевразийцами.
Французская модель геополитики. Французская модель геополитики может быть названа «поссибилистско-прикладной». Ее отличие от других моделей заключается прежде всего в акценте на субъективных пространственных представлениях.
Французская геополитика, начиная с основателя французской географической школы В. де ля Блаша, всегда подчеркивала роль че-23 Б1а^е 1921. ловеческой инициативы и человеческого сознания23. Природно-гео-графические закономерности лишь создают определенную структуру
возможностей, которые могут актуализироваться в человеческой истории. Человек с его свободой выбора — важнейший географический фактор.
После долгого периода забвения, связанного с дискредитацией геополитики нацистами, эта дисциплина возродилась во Франции, в 24 Lacoste 1986. частности, в работах И.Лакоста24. Отрицая наличие объективных пространственных структур, задающих политические события, он трактует геополитику как набор субъективных представлений, которые оправдывают позиции конкурирующих властных инстанций, претендующих на контроль над определенными территориями и населяющими их людьми.
Геоэкономика
25 Неклесса б.г.
26 Attali 1990;
Porter 1990; Luttwak 1990, 1993a,b, 1998;
Krugman 1991; Bergsten 1992; Borrus et al. 1992; Vemon 1993/1994;
Kulezka-Mietkawski, Mietkowski 1994; Drucker 1994, 1999; Жан, Савона 1997; Thurow 1999. В России геоэкономические исследования проводятся с начала 1990-х годов (см. Неклес-са 1995, 1998, 1999а,б, 2000а,б, 2001, 2002а,б,в, 2003а,б; Кочетов 1999; Хорос, Красильщиков 2001; Глинский 2003).
В качестве самостоятельной дисциплины, изучающей взаимосвязь между пространственными и экономическими факторами, геоэкономика возникла в середине XX в. Ее выделение из геополитики отчасти было связано со стремлением «избавиться от отягощенного одиозными ассоциациями понятия... активно использовавшегося нацистами»25. Однако толчок ее бурному развитию в последние два десятилетия26 дало прежде всего резкое повышение значимости экономических процессов в политическом структурировании пространства Земли.
В центре современных геоэкономических исследований находятся: способы пространственного структурирования экономической активности; совокупность развертывающихся в мире экономических процессов в их взаимосвязи с политическими, военными, социальными и культурными процессами; новые субъекты мировой политико-экономической организации (ТНК, международные регионы, города, сетевые и неформальные структуры); соотношение между различными секторами мировой экономики; развитие глобального мирохозяйства и кризис регулирования экономики на уровне отдельных государств.
Как и в геополитике, в геоэкономике отчетливо просматриваются три основные модели: либеральная, консервативно-радикальная и «смешанная». Первые две модели предлагают принципиально разную трактовку природы экономических процессов в мире и имеют выраженный нормативно-идеологический оттенок, в то время как третья носит преимущественно эмпирический характер.
Либеральная модель. Согласно теории основоположника английской либеральной политэкономии А.Смита, обмен между государствами всегда взаимовыгоден, поскольку ведет к более эффективному разделению труда и позволяет контрагентам использовать имеющиеся у них сравнительные преимущества. Социально-экономическое пространство воспринималось А.Смитом как качественно однородное; неоднородность существовала лишь в распределении сравнительных преимуществ. В связи с этим торговля означала для него равенство сторон.
27 McLuhan, Ро^ею 1989.
Эмпирически наблюдаемое неравенство различных частей мира последователи Смита обычно объясняли неравномерностью модернизации, то есть различиями в скорости продвижения отдельных территорий в историческом времени. При этом считалось, что благодаря мировой торговле, которая способствует развитию бедных стран, «отставшие» территории постепенно «нагонят» «передовые».
Представление о социально-экономической однородности пространства лежит в основе современной концепции «глобальной дерев-ни»27, прогнозирующей социально-культурную интеграцию и гомогенизацию мира по мере углубления глобализации. Характерно оно и для экономистов монетаристской школы (М.Фридман и др.), которые видят в глобальной экономике сеть равномерно распределенных по планете экономических и политических взаимосвязей, обеспечивающих всем участникам мирового экономического процесса «равные возможности» и (в идеале) устойчивое развитие.
28 Лист 2005.
29 ЦаИе^ет 1974, 1979, 1980, 1983, 1984, 1989; Валлерстайн 2001.
30 Меайо^8 е1 а!.
1972.
Консервативно-радикальная модель. В противоположность либеральным экономистам мыслители консервативного и радикально-социалистического толка исходят из качественной социально-экономической неоднородности пространства, следствием которой становится эксплуатация одних территорий другими. В соответствии с их трактовкой, торговля всегда предполагает господство и подчинение.
В немецкой экономической мысли проблема неоднородности пространства разрабатывалась с начала XIX в. Серьезное внимание уделял ей, в частности, Ф.Лист28, обосновывавший такой неоднородностью необходимость протекционизма. С его точки зрения, свобода торговли неизбежно тормозит развитие производительных сил в отстающих странах, тем самым консервируя их отставание.
В классическом марксизме пространственные факторы занимали довольно скромное место (пролетарии и буржуа К.Маркса и Ф.Энгельса были сосредоточены прежде всего в Европе). Однако уже начиная с В.И.Ленина дифференциация между метрополиями и колониями стала рассматриваться как своего рода пространственная параллель оппозиции между капиталистами и рабочими.
Данная идея получила развитие в «мир-системной» теории И.Вал-лерстайна29, а также в теории «золотого миллиарда». Важно отметить, что предложенная в них трактовка пространственной дифференциации уже по сути дела исключает возможность преодоления разрыва между передовыми и слаборазвитыми странами30.
«Смешанная» модель. Будучи, как уже говорилось, преимущественно эмпирической, эта модель синтезирует идеи экономической однородности и неоднородности, связывая соотношение тенденций к гомогенизации и иерархизации со структурообразующей деятельностью различных акторов.
31 Бродель 1986, 1986/1992, 1994/1997.
32 Андерссон О., Андерссон Д. 2001.
См. также Sassen 1991; Leonardi 1995; Dittrich, Schmidt Whitley 1995; Morgan 1997; Cooke, Morgan 1999; Ansell 2000; Trigilia 2001, Baerenholdt Aarsaether 2002, Casson 2002; Casey 2004.
33 Подробнее см
Сергеев и др 2007а, б, в; Сергеев, Казанцев 2007.
К «смешанному» типу, безусловно, следует причислить геоэкономическую концепцию Ф.Броделя31, в основе которой лежит представление о наличии особых структур — миров-экономик. Согласно Броделю, на протяжении многих веков на планете существовало несколько относительно замкнутых миров-экономик, обладавших довольно устойчивыми границами. К настоящему времени вследствие постепенной экспансии западноевропейского мира-экономики, начавшейся еще в эпоху Великих географических открытий, сложился глобальный мир-экономика.
В центре миров-экономик всегда располагается господствующий город. Господствующие города сменяют друг друга, меняются и формы их господства. Центром современного глобального мира-экономики выступает Нью-Йорк.
Неотъемлемым атрибутом миров-экономик является иерархия соподчиненных пространств: узкий центр; второстепенные, но сравнительно развитые области; огромные внешние окраины. Аналогичным образом строятся и подчиненные пространства. Центр концентрирует в себе все самое передовое, что только есть в соответствующем «мире». По мере отдаления от него меняется характер не только экономики, но и общества, культуры, политических институтов. Громадная периферия представляет собой самую отсталую во всех отношениях территорию и легко становится объектом эксплуатации (при этом отсталые территории иногда «вкраплены» в развитые).
Хотя миры-экономики обладают «плотностью и глубиной» лишь в центральной зоне, их структура отнюдь не настолько уязвима, как может показаться на первый взгляд, ибо достижение и поддержание торгового, финансового и промышленного преобладания над периферией не требует от центра сколько-нибудь значительных средств.
Сходную с броделевской интерпретацию экономико-политического структурирования современного мира предлагает модель «глобальных ворот»32, отталкивающаяся от активно развивающейся в последние два десятилетия теории социальных сетей33. В рамках данной модели мировая экономика рассматривается как многоуровневая система, верхний «этаж» которой составляет сеть так называемых «ворот в глобальных мир» — компактных территорий мегаполисов, соединяющих в себе функции транспортных узлов, финансовых центров, а также центров образования, науки и политического влияния.
«Ворота в глобальный мир» обеспечивают доступ к глобальной экономике обширным территориям, входящим в сферу их экономического и политического притяжения («хоре»). Поскольку такие «ворота» есть далеко у не каждой страны, «хора» нередко охватывает территорию не одного, а нескольких государств, часть которых, в свою очередь, обладает региональными «воротами» («воротами» второго порядка). Наряду с этими «адекватно глобализованными» территориями существует «дальняя периферия», не получающая от глобальной экономики
никаких выгод, но несущая вместе со всеми бремя ее поддержания. Наличие у государства собственных «ворот в глобальный мир» позволяет национальным политическим, экономическим, научно-образовательным и культурным элитам войти в узкий клуб лиц, участвующих в принятии ключевых решений на глобальном уровне в каждой из этих сфер.
Решающую роль в формировании «глобальных ворот» играют трансакционная экономика (предоставление различного рода высокоспециализированных финансовых и менеджериальных услуг), экономика знаний (деятельность в области образования и науки), а также транспортная инфраструктура и инфраструктура связи, обеспечивающие быструю передачу больших потоков информации. На территории «ворот» сосредоточено производство смыслов и образцов текстов (в семиотическом понимании), тиражирующихся в глобальном масштабе (центры кинопромышленности, информационные агентства, редакции глобальных телекомпаний, высокая мода, издательская индустрия, глобальная реклама и глобальный пиар, шоу-бизнес).
«Глобальные ворота» образуются вследствие необыкновенно высокой концентрации в некой географической точке социальных сетей, в первую очередь — сетей доверия, что ведет к резкому снижению там трансакционных издержек. Конфигурация социальных сетей внутри «ворот» прочно удерживает под их влиянием «хору» и обеспечивает «утилизацию» ее мегаполисом.
Геокультура Изучение связи между пространственными и культурно-цивили-
зационными факторами занимало немалое место в традиционной геополитике. В частности, в классических геополитических работах указывалось на повышенное значение традиционных ценностей в странах суши и ценностей модерна — в странах моря. К этой проблеме обращались и многие философы, антропологи, политологи и ученые-международники.
В геокультурных исследованиях можно выделить три основные модели: культурно-цивилизационного единства, цивилизационного плюрализма и «смешанную». Как и в случаях геополитики и геоэкономики, первые две модели имеют существенную нормативно-идеологическую составляющую и резко противостоят друг другу, в то время как третья наиболее эмпирична.
Теории культурно-цивилизационного единства. Представление о неизбежности возникновения единой человеческой цивилизации господствовало в европейской культуре начиная с эпохи Просвещения. Во второй половине XX в. оно нашло свое выражение в теории конвергенции систем мирового капитализма и социализма как двух вариантов единого технократического общества.
Среди современных универсалистских доктрин наибольшей извест-34 Фукуяма 2004. ностью пользуется концепция Ф.Фукуямы34. Согласно этой концепции,
история есть постепенное движение человечества к системе, основанной на сочетании рыночной экономики, либерально-демократической идеологии и индивидуализма. С распадом коммунистических режимов эта цель была достигнута, что означает «конец истории».
Однако прорыв в «постисторию» пока удалось совершить далеко не всем народам. Развивающиеся страны все еще пребывают в мире истории. Именно конфликт между «постисторической» и «исторической» частями человечества и лежит в основе важнейших событий современности.
35 Данилевский 1991; Шпенглер
1993, 1998; Тойнби 1990.
36 Хантингтон
2003.
Цивилизационный плюрализм. Идея цивилизационного плюрализма, отчетливо прозвучавшая еще в трудах Н.Данилевского, О.Шпенглера, А.Тойнби35, получила последовательное развитие в работе С.Хантингтона «Столкновение цивилизаций и становление нового мирового порядка»36. Интенсификация контактов между народами, доказывает Хантингтон, способствует росту цивилизационного самосознания. Люди все больше начинают обращаться к собственным цивилизаци-онным корням как к способу самоидентификации и постановки экзистенциальных «предельных вопросов». В результате на планете развертываются процессы десекуляризации, традиционализации и индигени-зации. Господство западной цивилизации по окончании «холодной войны» поверхностно. Ей предстоит столкнуться с вызовом со стороны других цивилизаций (исламской, славяно-православной, конфуциан-ско-китайской, японской, индуистской, латиноамериканской и, возможно, африканской).
Векторы развития народов, относящихся к разным цивилизациям, будут расходиться (возникновение всемирной цивилизации если и возможно, то лишь в отдаленной перспективе). Попытки отдельных государств (например, России) перенять элементы чужой (западной) цивилизации обречены на провал.
Каждая цивилизация имеет свою пространственную структуру. Ее центром, как правило, выступает определенное государство, на которое ориентируются все, кто идентифицирует себя с соответствующей цивилизацией. Для конфуцианской цивилизации таким центром, или «ядром», является Китай; для индуистской — Индия; для православной — Россия; для западной — США. В то же время в исламской цивилизации «ядро» еще не выделилось. На статус главного государства там претендуют Турция, Иран, Саудовская Аравия, Египет и ряд других стран.
Цивилизации сталкиваются между собой на линиях разлома (fault lines), где нередко возникают острые локальные конфликты. Чтобы не допустить перерастания этих конфликтов в глобальные межцивилиза-ционные войны, необходимы целенаправленные усилия.
«Смешанный» подход. Интеграционно-дезинтеграционная трактовка культуры как сферы борьбы различных акторов восходит к
7 Валлерстайн б.г.
38 Валлерстайн 2001.
39 Инглхарт 1997.
40 См. ЗЬШ 1957;
ВаНк 1969; Keyes 1981.
41 Лпёепюп 1983.
См. также Seton-Watson 1977; Геллнер 1991.
гегельянству и марксистской теории идеологии. Наиболее последовательным ее сторонником среди современных авторов является И.Вал-лерстайн, который и ввел в оборот понятие «геокультура».
По мнению Валлерстайна, противопоставление универсального и локального полностью надуманно. Локальное невозможно без универсальной системы выражения, универсальное всегда проявляется в каком-то конкретном месте37.
Специфические культуры, возникающие в рамках мир-системы, по сути представляют собой особые комплексы ценностей и правил38, обеспечивающие легитимацию экономических и политических структур. Современная мир-система, начавшая формироваться еще в XVI в., долгое время существовала без геокультуры, которая стала складываться лишь в период Французской революции. Парадокс этой геокультуры заключался в том, что иерархическая система мирового капитализма оправдывалась посредством эгалитарных лозунгов, реализация которых отодвигалась в далекое будущее.
В основе рассматриваемой геокультуры лежали представления о нормальности постоянных изменений во всех сферах жизни общества и о суверенитете народов как единственных легитимных субъектов таких изменений. Эти представления были инкорпорированы во все три «большие» идеологии XIX в.: консерватизм, либерализм и радикализм (социализм). Постепенно две крайние идеологии (консерватизм и радикализм) «пропитались» либерализмом, который и стал определять облик геокультуры. Либеральные принципы поддерживались и коммунистической системой во главе с СССР. Однако со времени студенческих «революций» 1968 г. господству данной геокультуры пришел конец. В результате современная мир-система вновь оказалась без легитимирующей структуры, что делает неизбежным ее распад.
Эмпирические различия между культурами активно исследуются в рамках сравнительной политологии39. Весьма интересная методика подобных исследований была разработана на основе анализа феноменов этничности, этноидентичности и национализма40. Поскольку все политические сообщества являются «воображаемыми»41, задача исследователей состоит в том, чтобы изучить факторы — и базовые, цивилизацион-ные, и ситуативные (социальные, политические, экономические), — приведшие к их формированию.
Заключение Как показывает проведенный выше анализ, в рамках всех трех
дисциплин, изучающих структуры глобального порядка, идет борьба между двумя подходами, имеющими четко выраженную нормативно-идеологическую направленность. Первый из этих подходов можно определить как универсализм, второй — как партикуляризм.
Универсализм в пространственно-политических исследованиях носит рационализированный структурно-функциональный характер, нередко приобретая форму ориентации на претендующую на всеобщность
либерально-демократическую рыночную систему. В экономической сфере постулируется качественная однородность мирового пространства, в сфере культуры — тенденция к культурно-цивилизационному единству народов Земли.
Партикуляризм, теоретико-методологической основой которого служит органицизм, направлен на защиту локальных ценностей, ориентированной на самообеспечение экономики и традиционных иерархических обществ. Партикуляризм предполагает, что мировая экономика невозможна без качественной неоднородности социально-экономических пространств, то есть без господства одних над другими. В области культуры подчеркивается цивилизационный плюрализм.
Таким образом, «раскол» в геополитике, геоэкономике и геокультуре, по сути, отражает классическую оппозицию «универсальное — локальное», восходящую к дискуссиям между «великими идеологиями» XIX в. (либерализмом, с одной стороны, и консерватизмом и социал-радикализмом — с другой). Попытки вырваться за пределы этой оппозиции предпринимались уже внутри указанных дисциплин, что привело к появлению «смешанных» подходов, нацеленных на исследование различных сочетаний универсальности и партикулярности, возникающих в различных контекстах.
Именно отказ от противопоставления универсального и локального, неадекватность которого была продемонстрирована еще Г.В.Ф.Гегелем, является необходимым условием объединения всей совокупности глобальных исследований в единую дисциплину с собственной, достаточно строгой, научной проблематикой и языком. Базу для такого объединения создает «синтетический» эмпирический подход, позволяющий проследить соотношения универсальных и локальных структур на местном, региональном и общемировом уровнях. Эти соотношения есть отражение сложных взаимодействий между различными типами акторов в сферах политики, экономики и культуры.
Содержанием глобальных исследований должны стать пространственные аспекты соотношения универсального и локального. На основе такого специфически глобалистского анализа могут строиться прикладные проекты, связанные с поиском оптимальных комбинаций (в том числе, для конкретных стран) универсальных и локальных структур. В этих поисках возможно активное использование знаний, накопленных в ходе геополитических, геоэкономических и геокультурных исследований.
Библиография Андерссон О., Андерссон Д. (ред.) 2001. Ворота в глобальную
экономику. — М.
Бжезинский З. 2000. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. — М.
Бродель Ф. 1986. Структуры повседневности: возможное и невозможное. — М.
Бродель Ф. 1986/1992. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. Т. 1—3. — М.
Бродель Ф. 1994/1997. Что такое Франция? Кн. 1—3. — М.
Валлерстайн И. 2001. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. — СПб.
Валлерстайн И. Глобальная культура — спасение, угроза или миф? (http://www.archipelag.ru/geoculture/concept/global/global-culture/).
Геллнер Э. 1991. Нации и национализм. — М.
Глинский Д.Ю. (ред.) 2003. Россия в центро-периферическом мироустройстве. — М.
Данилевский Н.Я. 1991. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. — М.
Жан К., Савона П. (ред.) 1997. Геоэкономика. — М.
Инглхарт Р. 1997. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. № 4.
Киссинджер Г. 1997. Дипломатия. — М.
Кочетов Э.Г. 1999. Геоэкономика (Освоение мирового экономического пространства). — М.
Кун Т. 1975. Структура научных революций. — М.
Лист Ф. 2005. Национальная система политической экономии. — М.
Маккиндер Х.Дж. 1995. Географическая ось истории // Полис.
№ 4.
Неклесса А.И. 1995. Контуры Нового мира и Россия (Геоэкономический этюд) // Знамя. № 11.
Неклесса А.И. 1998. Конец цивилизации, или Зигзаг истории // Знамя. № 1.
Неклесса А.И. 1999а. Эпилог истории, или «Пакс экономикана» // Новый мир. № 9.
Неклесса А.И. 1999б. «Пакс экономикана»: новое геоэкономическое мироустройство // Экономические стратегии. № 1.
Неклесса А.И. (ред.) 2000а. Глобальное сообщество: новая система координат (Подходы к проблеме). — СПб.
Неклесса А.И. 2000б. Конец эпохи Большого Модерна // Знамя. № 1.
Неклесса А.И. 2001. Глобальный город: творение и разрушение // Новый мир. № 3.
Неклесса А.И. (ред.) 2002а. Глобальное сообщество: Картография постсовременного мира. — М.
Неклесса А.И. 2002б. Трансформация истории // Новый мир.
№ 9.
Неклесса А.И. 2002в. Внешняя политика нового мира: движение к нестационарной системе мировых связей // Pro et Contra. Т. 7. № 4.
Неклесса А.И. 2003а. Механика глобальной трансформации. — М.
Неклесса А.И. 20036. Глобальная трансформация и российский узел // Россия XXI. № 1.
Неклесса А.И. Геоэкономика (http://www.archipelag.ru/geoeco nomics/).
Поппер К. 1992. Открытое общество и его враги. Т. 1—2. — М.
Савицкий П. 1995. Географический обзор России-Евразии // Мир России — Евразия. Антология. — М.
Савицкий П. 1921. Поворот к Востоку // Исход к Востоку. — София.
Савицкий П. 1922. Степь и оседлость // На путях. — Берлин.
Сергеев В.М. и др. 2007а. Доверие и пространственное взаимодействие социальных сетей // Полис. № 2.
Сергеев В.М. и др. 20076. Москва и Санкт-Петербург как центры притяжения социальных сетей // Полис. № 2.
Сергеев В.М. и др. 2007в. «Хора» московских «ворот» и сценарии ее развития // Полис. № 2.
Сергеев В.М., Казанцев А.А. 2007. Сетевая динамика глобализации и типология «глобальных ворот» // Полис. № 2.
Тойнби А. 1990. Постижение истории. — М.
Трубецкой Н. 1925. О туранском элементе в русской культуре // Евразийский временник. Кн. 4.
Трубецкой Н. 1927. Общеевразийский национализм // Евразийская хроника. Вып. 9.
Фукуяма Ф. 2004. Конец истории и последний человек. — М.
Хантингтон С. 2003. Столкновение цивилизаций и становление нового мирового порядка. — М.
Хаусхофер К. 2001. О геополитике. Работы разных лет. — М.
Хорос В.Г., Красильщиков В.А. (ред.) 2001. Постиндустриальный мир и Россия. — М.
Шмитт К. 1997. Планетарная напряженность между Востоком и Западом // Элементы. № 8.
Шпенглер О. 1993. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1: Гештальт и действительность. — М.
Шпенглер О. 1998. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 2: Всемирно-исторические перспективы. — М.
Anderson B. 1983. Imagined Communities. Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. — L.
Ansell C. 2000. The Networked Polity: Regional Development in Western Europe // Governance. Vol. 13. № 2.
Attali J. 1990. Lignes dhorizon. — P.
Baerenholdt J.O., Aarsaether N. 2002. Coping Strategies, Social Capital and Space // European Urban and Regional Studies. Vol. 9. № 2.
Barth F. 1969. Introduction // Ethnic Groups and Boundaries. — Bergen, Oslo, L.
Bergsten C.F. 1992. The Primacy of Economics // Foreign Policy. Summer.
Blache V de la. 1921. Principes de géographie humaine. — P.
Borrus M. et al. 1992. Mercantilism and Global Security // The National Interest. Fall.
Casey T. 2004. Social Capital and Regional Economies in Britain // Political Studies. Vol. 52. № 1.
Casson M. 2002. Analyzing Regional Business Networks: An Economic Perspective. University of Reading, Department of Economics Working Paper.
Cohen S.B. 1963. Geography and Politics in a Divided World. — N.Y.
Cooke P., Morgan K. 1999. The Associational Economy: Firms, Regions and Innovation. — Oxford.
Dittrich E.J., Schmidt G., Whitley R. (eds.) 1995. Industrial Transformation in Europe. Process and Contexts. — L.
Drucker P.F. 1994. Trade Lessons from the World Economy // Foreign Affairs. № 1.
Drucker P.F. 1999. Managing Challenges for the 21st Century. — N.Y.
Haushoffer K. 1927. Grenzen und ihre geographische und politische Bedeutung. — Berlin.
Keyes Ch. 1981. The Dialectics of Ethnic Change // Keyes Ch. (ed.) Ethnic Change. — Seattle.
Kirk W. 1965. Geographical Pivot of History. — Leicaster.
Krugman P. (ed.) 1991. Geography and Trade. — Cambridge, Mass.
Kulezka-Mietkawski E., Mietkowski P. 1994. Economies et géopolitiques a 1'Est // Politique Etrangère. № 1.
Lacoste Y. 1986. Dictionnaire Géopolitique. — P.
Leonardi R. 1995. Regional Development in Italy: Social Capital and the Mezzogiorno // Oxford Review of Economic Policy. Vol. 11. № 2.
Luttwak E.N. 1990. From Geopolitics to Geoeconomics. Logic of Conflict, Grammar of Commerce // The National Interest. Summer.
Luttwak E.N. 1993a. The Endangered American Dream. — N.Y.
Luttwak E.N. 1993b. The Coming Global War for Economic Power // The International Economy. Sept.-Oct.
Luttwak E.N. 1998. Turbo-Capitalism. Winners and Losers in the Global Economy. — L.
Mackinder H. 1919. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction. — N.Y.
Mackinder H. 1943. The Round World and the Winning of the Peace // Foreign Affairs. Vol. 21. № 4.
Mahan A. 1890. The Influence of Sea Power upon History 1660— 1783. — L.
Mahan A. 1892. The Influence of Sea Power upon the French Revolution and Empire. — Boston.
McLuhan H.M., Powers B.R. 1989. The Global Village: Transformations in World Life and Media in the 21st Century. — Oxford.
Meadows D. L. et al. 1972. The Limits to Growth: A Report for the Club of Rome's Project on the Predicament of Mankind. — N.Y.
Meinig D.W. 1956. Heartland and Rimland in Eurasian History // West Politics Quarterly. Vol. IX.
Morgan K. 1997. The Learning Region: Institutions, Innovation and Regional Renewal // Regional Studies. Vol. 31. № 5.
Porter M. 1990. The Competitive Advantage of Nations. — L.
Ratzel F. 1897. Politische Geographie. — Munich.
Sassen S. 1991. The Global City: New York, London, Tokyo. — Princeton.
Schmitt C. 1940a. Raum und Grossraum im Völkerrecht // Zeitschrift für Völkerrecht. Bd. 24.
Schmitt C. 1940b. Reich und Raum. Elemente eines neuen Völkerrechts // Zeitschrift der Akademie für Deutsches Recht. Bd. 7.
Schmitt C. 1942. Land und Meer. — Leipzig.
Schmitt C. 1950. Der Nomos der Erde. — Köln.
Seton-Watson H. 1977. Nations and States. An Enquiry into the Origins of Nations and the Politics of Nationalism. — Boulder.
Shils E. 1957. Primordial, Personal, Sacred and Civil Ties // British Journal of Sociology. № 7.
Spykman N. 1942. America's Strategy in World Politics: The United States and the Balance of Power. — N.Y.
Spykman N. 1944. The Geography of the Peace. — N.Y
Thurow L.C. 1999. Creating Wealth. The New Rules for Individuals, Companies and Countries in a Knowledge-Based Economy. — L.
Trigilia C. 2001. Social Capital and Local Development // European Journal of Social Theory. № 4.
Vemon R. 1993/1994. Geo-Economics // The National Interest. Winter.
Wallerstein I. 1974. The Modern World-System I: Capitalist Agriculture and the Origins of the European World-Economy in the Sixteenth Century. — N.Y, L.
Wallerstein I. 1979. The Capitalist World-Economy. — Cambridge.
Wallerstein I. 1980. The Modern World-System II: Mercantilism and the Consolidation of the European World-Economy, 1600—1750. — N.Y.
Wallerstein I. 1983. Historical Capitalism. — L.
Wallerstein I. 1984. The Politics of the World-Economy. The States, the Movements and the Civilizations. — Cambridge.
Wallerstein I. 1989. The Modern World-System III: The Second Great Expansion of the Capitalist World-Economy, 1730—1840's. — San Diego.
