CC BY
41УДК 93(47)
М.В. Моисеев
Политическая борьба казанской знати: историография и русские источники
Ключевые слова: казанская знать, русско-казанские отношения, «казанская война».
Аннотация. В статье рассмотрена история формирования в науке представления о характере политической борьбы в Казанском ханстве, как борьбы партий. Автор доказывает, что деление группировок казанской элиты на «русскую», «крымскую», «ногайскую» и «шибанскую» партии восходит к Г.И.Перетятковичу, однако это не подтверждается источниками. В работе на основе анализа летописей и посольских книг выделено порядка 50 персон, активно участвовавших в русско-казанских отношениях. Используя биографический и просопографический метод исследования, автор показывает, что реальная геополитическая дифференциация казанской аристократии наметилась лишь к 1530-м годам. Причем первоначально можно говорить лишь о партии «войны» и «мира». Только в 1545 г. произошел раскол знати на непримиримые группировки, а появление собственно «крымской» и «русской» партий имело место в 1549 г.
Изучение русско-казанских отношений имеет развитую историографическую традицию. Этому вопросу уделяли внимание и авторы ХУ1-ХУ11 вв., и ученые последующих столетий. В ходе своих изысканий исследователи отметили участие в этих связях аристократии Казанского ханства, причем это участие имело сложный характер. Позиция казанского нобилитета вызывала противоречивые эмоции, ярче всего они характеризуются словами ханике Нур-Султан: «Казанская земля -злая». В чем причина столь негативной оценки? Каков характер деятельности казанской элиты? Что мы вообще знаем об этом? Этим и другим вопросам мы и посвящаем нашу работу.
Историография.
Для заметного большинства авторов история русско-казанских отношений неразрывно связана с перипетиями внутренней борьбы казанской знати. Еще Н.М.Карамзин отмечал, что «Казань сделалась театром несогласия и мятежа чиновников...» [Карамзин, 1989, стб.114]. О «казанских смутах» писал и С.М.Соловьев, но он уже разглядел в этом серьезные геополитические условия, позволявшие вмешиваться во внутренний ход жизни ханства [Соловьев, 1989, с.68]. Впрочем, в этих работах русско-казанские отношения всего лишь один из многих элементов большого полотна истории России. Одним же из немногих исследователей специально обратившимся к истории Поволжья, стал Г.И.Перетяткович. Его труд для своего времени был, без сомнений, новаторским, автор не ограничился анализом только одного вида источников и не стал делать один из них основным, а остальные факультативными. Он, напротив, постарался построить свое исследование на основе изучения комплекса документов, как нарративных, так и делопроизводственных. В итоге Г.И.Перетяткович дал ряд содержательных очерков истории и быта мордвы, Ногайской Орды, Астраханского и Казанского ханств. Одним из первых русских историков он начал изучение элит по-стзолотоордынского мира, в частности, Казани1. Конечно, ряд его объяснений и гипотез уже имеют лишь историографический интерес, но некоторые из них оказали заметное воздействие на последующую историографию. К таким идеям, без сомнения, можно отнести его представления о характере внутренней борьбы казанской знати, которые были связаны с его наблюдением о том, что власть казанского хана «была сильно ограничена многочисленным высшим дворянством.» [Пере-тяткович, 1877, с.126]. Именно поэтому внутренняя борьба это не просто «несогласие и мятеж чиновников», а нечто большее. Пусковой момент в спорах элит историк усмотрел во вмешательстве сопредельных стран, спровоцировавших «своекорыстие» аристократии [Перетяткович, 1877, с.129]. Исходя из этой концепции, автор выделял в Казани несколько партий: ногайскую, московскую, шибанскую и крымскую. Начало образованию «партий» было положено в конце XV века борьбой сыновей хана Ибрагима: Илгама (Али) и Мухаммад-Эмина. Илгам имел поддержку у ногаев, а Мухаммад-Эмин у Москвы - так появились ногайская и московская «партии» [Перетятко-
1 Г.И.Перетяткович уделил много внимания значению казанских «князей», указал на наследственный характер их доходов. Указал на тот факт, что в чрезвычайных случаях казанский сейид мог стать во главе исполнительной власти ханства [Перетяткович, 1877, с.125-127]. В целом новаторский характер исследования позволил ему сохранять долгое время научное значение, а позднее вызывать высокие оценки нынешних историков [Трепавлов, 2002, с.8].
вич, 1877, с.151]. Образование шибанской партии автор относил к 1490-м гг. [Перетяткович, 1877, с.153-154]. Интересно, что, по всей видимости, московская и крымская партии действовали вместе, лишь позднее разъединившись - именно так можно понять построения Г.И.Перетятковича. Во всяком случае, автор писал следующее: «...со смертию Летифа общность выгод крымских и русских в отношении к Казани рушится и каждая партия начинает преследовать отдельно свои интересы» [Перетяткович, 1877, с.159]. Именно противоборство двух этих партий во многом и составляло политическую жизнь ханства [Перетяткович, 1877, с.130]. Интересно, что кроме этих двух факторов истории автор писал о сохранении силы ногайской партии все время жизни ханства, которая ограничивала почти все свое влияние едва ли не единственно брачными отношениями между казанскими ханами и ногайскими аристократками [Перетяткович, 1877, с.152-153, 166, 171, 172]. По сути, Г.И.Перетяткович создал «политологию» Казанского ханства, в котором шла ожесточенная борьба между различными партиями, но что понимал исследователь под «партиями»? К сожалению, прямого ответа читателю автор не дал, но по ряду суждений можно сделать следующее предположение. Во-первых, все без исключения партии связаны с династической борьбой. Так, шибан-ская партия - это та, что поддерживает притязания сибирских Чингизидов, а крымская, соответственно, - Гиреев [Перетяткович, 1877, с.130, 159 и др.]. Во-вторых, интересно, что на силу партии оказывают такие факторы, как близость кочевания и приток людей из соседних стран. Так, объясняя силу «ногайской партии», Г.И.Перетяткович пишет о близости к Казани кочевания ногаев [Перетяткович, 1877, с.171], а усиление крымской - с «прибывшими крымцами» [Перетяткович, 1877, с.166]. То есть, очевидно, что под партиями исследователь подразумевал различные группировки знати, при чем не только казанской, но и пришлой, которая боролась за свое влияние на хана, именно поэтому заботы ногайской партии чаще всего не идут дальше брачной политики. Сама идея «партийной власти» у Г.И.Перетятковича появилась в результате его научных штудий, но необходимо заметить, что он почти не касался персонального состава казанской знати, не анализировал их деятельность, поэтому его концепция имела чисто теоретический и гипотетический характер. Однако, не смотря на это, «партийная концепция» политической борьбы в Казанском ханстве получила в последующей историографии весьма большое распространение.
Дальнейшее развитие теория Г.И.Перетятковича получила в исследовании М.Г.Худякова, который заметно удревнил начало появления партийных направлений в Казанском ханстве, отнеся их к 60-м гг. XV века. Характер же этой дифференциации он усматривал в личных противоречиях [Худяков, 1991, с.37-38]. С конца же XV века политическое расслоение было более глубоким и определившимся, солью же этой дифференциации стала торговля. Так, та часть «торгового капитала», что была в тесной зависимости от русского рынка - составляла русскую партию, ну а те, что были связаны со среднеазиатским рынком - восточную [Худяков, 1991, с.45-46]. Легко заметить, что М.Г.Худяков модернизировал «партийную концепцию» дореволюционного историка, уменьшив число партий с 4-х до двух и объяснив интересы партий торговой ориентацией, в духе концепции М.Н.Покровского. После исследования М.Г.Худякова историки, изучавшие внешнюю политику Казани, упоминали уже две партии, хотя и не признавали торгового характера «партийной дифференциации» [Смирнов, 1948, с.19]. И.И.Смирнов, давший в работе, опубликованной в 1948 году, яркий очерк восточной политики Василия III, особо остановился на характеристике политической борьбы казанской аристократии. Борьба эта, в изложении автора, имела довольно противоречивый характер. С одной стороны, исследователь ее определяет как «.типичное проявление феодальных усобиц, как борьбу феодальных родов за власть» [Смирнов, 1948, с.19], с другой - выявляет группировку «блока с Русским государством» и группу, ориентировавшуюся на Крым и Турцию, которые могли бы оказать «мощную поддержку Казани в ее борьбе с Россией и укрепить позиции Казанского ханства, претендовавшего на политическую гегемонию в Поволжье» [Смирнов, 1948, с.18]. И.И.Смирнов попытался выяснить и социальные корни этих «партий». Так, первоначально их трудно определить, но с конца 1540-х гг. «можно прощупать изменение природы казанских политических группировок». Интересно, что, согласно автору, за союз с Москвой в это время выступали «казанцы меньшие», под которыми он видел широкие слои городского населения [Смирнов, 1948, с.19]. Еще одним любопытным наблюдением И.И.Смирнова стало его суждение о роли в этих событиях Ширинов. Он писал об особой роли этой родо-племенной группы (которая держалась «московской ориентации») во взаимоотношениях Русского государства, Казанского и Крымского ханств [Смирнов, 1948, с.33-34]. Впрочем, многие наблюдения И.И.Смирнова оказались недостаточно документированными и, следовательно, уязвимыми для критики. Важно, что автор уловил сложность реальной политической борьбы в Казани, но в рамках данной статьи не провел ее досконального исследования.
В 1952 г. с критикой части построений И.И.Смирнова выступил К.В.Базилевич. Исследователь отвел как несостоятельное суждение о наличии в Казани в 1496 г. группировки, ориентировавшейся на Крымское ханство и Турцию. По его мнению, в это время не было «.политической борьбы между различными группами феодальной знати, одна из которых ориентировалась бы на Москву, а другая - на враждебные ей силы татарской орды». Исследователь события 1496 г. объяснял феодально-династическим характером [Базилевич, 2001, с.352-353]. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что в этом случае критика била мимо цели, так как И.И.Смирнов, рассматривая историю прихода к власти в Казани Мамука, тоже объяснял это придворными интригами [Смирнов, 1948, с.20-21]. Однако, полемизируя с коллегой, К.В.Базилевич сам, касаясь истории казанского переворота 1505 г., отдал должное модной тогда теории о большой международной игре в Восточной Европе, усмотрев в этих событиях далеко идущую дипломатическую комбинацию не только Ногайской Орды, но и Великого княжества Литовского, а также Турции [Базилевич, 2001, с.480-482].
Изучение русско-казанских отношений продолжил С.О.Шмидт, который тоже писал о двух партиях «московской» и «восточной», синонимом которой выступает название «крымская» [Шмидт, 1954, с.225, 235]. В основу партийной дифференциации он также положил не торговый (что естественно после разгрома «школы Покровского»), а политический принцип. С.О.Шмидт писал об ожесточенной борьбе России с ее противниками на Востоке, при чем Казанское ханство «... являлось своеобразным фокусом, в котором концентрировались враждебные Русскому государству силы» [Шмидт, 1954, с.216, 217, 255, 257].
С.Х.Алишев указывал, что борьба казанских феодалов между собой за власть проявлялась и во внешней политике деятельностью двух группировок «промосковской» и «восточнокрымской» [Алишев, 1990, с.52-53]. Позднее автор развил свои взгляды на предмет рассмотрения, сохранив двухчастное разделение казанской знати на промосковскую и восточную партии, указав сильное влияние ногаев на политику Казанского ханства [Алишев, 1995, с.53]. При этом любопытно, что восточная партия для автора это «партия пришлых феодалов из Крыма и ногаев» [Алишев, 1995, с.59]. Итак, автор частично связывает партии с пришлым элементом, что, без сомнений, является возвращением к взглядам Г.И.Перетятковича. Еще одним интересным моментом в изучении «партийной борьбы» в Казани стало суждение Д.М.Исхакова о связи политических симпатий казанской знати «с существованием у них родственников, игравших важную роль в Касимовском ханстве» [Присоединение, 2003, с.60]. Впрочем, это наблюдение перекликается со сходной гипотезой Смирнова [Смирнов, 1948, с.33-34].
Таким образом, в историографии произошла эволюция понятия «партия» в рамках политической истории Казанского ханства. Если для Г.И.Перетятковича «партии» это группировки знати, объединяющиеся для достижения власти в рамках придворной борьбы, то в ХХ веке это уже (для многих историков) объединения аристократов с очевидными политическими и экономическими идеями. Вместе с тем можно с уверенностью сказать, что «партийная теория» политической борьбы в Казанском ханстве, созданная Г.И.Перетятковичем сохранила свое влияние до сегодняшнего времени, но у этой гипотезы есть очевидные слабые стороны. Важнейшая заключается в том, что ни ее создатель, ни его последователи никогда не анализировали персональный состав участников «партий» и их деятельность. Все это делает теорию Г.И.Перетятковича уязвимой и требует нового анализа источников для того, чтобы уяснить были ли партии или нет, а так же понять какова была роль самой казанской элиты в политической борьбе.
Источники.
События русско-казанских отношений нашли отражение в различных источниках: нарративных и делопроизводственных, русских и восточных, записках европейских дипломатов и купцов. Однако сохранность источников оставляет желать лучшего. Почти полностью погибли казанские документы, исчезли посольские книги по связям России и Казанского ханства. В таких условиях едва ли не единственным источником информации стали русские летописи. Единственным, но надежным ли? Подозрения к ним, естественно, небеспочвенны, однако, долгое время исследователи активно их использовали. Недавно вопросом о репрезентативности летописей задался Б.Р.Рахимзянов [Рахимзя-нов, 2005, с.248-251]. Итоговый вывод автора неутешителен: «Летописи ... часто искаженно описывают отношения с татарскими ханствами и к тому же конъюнктурны» и, следовательно, пользоваться ими необходимо с большой осторожностью [Рахимзянов, 2005, с.250-251]. Наблюдение во многом верное, но означает ли оно, что летописи как источник почти бесполезны? Известно старое утверждение нарратологов: «Тексты лживы», впрочем, это суждение актуализирует новые методики и подходы к изучению различных нарративов. В нашем случае, мы должны понять характер искажения первоначальной информации, иначе говоря, уяснить характер «письма», а затем выявить его «нулевую степень», то есть лишенное идеологического содержания. Существенным моментом в характе-
ристике «политического письма», а летописи XVI века именно к этому типу и относятся, является необходимость «...в один прием соединить реальность фактов с идеальностью целей» [Барт, 2008, с.63]. Проще говоря, надо понять, что именно хочет обосновать летописец, как он выстраивает текст, а затем выявить факты, которыми он оперирует - на этом этапе мы получаем относительно «чистый продукт», с которым можно работать.
После этих теоретических рассуждений (уверен, далеко не бесспорных) обратимся к конкретному материалу. Разрабатывая концепцию восточной политики, в Москве искали прецеденты для включения постзолотоордынского мира в русскую историю в победном контексте. Вероятно, в связи с этими исканиями в XV - начале XVI века появляется теория о «Всеволодовой дани», согласно которой князь Всеволод Юрьевич «.на тотарех дань имал, и владея всею землею Рускою и до моря Волгою» [ПСРЛ, т.22, с.388; УЛС, с.44]. Официальные летописи в это время предлагают значительное удревнение момента сложения зависимых (даннических) отношений волжских болгар с Русью, относя его к правлению князя Владимира Святославича, и даже ранее, в эпоху легендарного князя Кия. Причем, в своде митрополита Даниила волжские болгары отождествляются с казанцами [Ре1еп8Ы, 1974, р.97-103; Клосс, 1980, с.101; Ерусалимский, 2006, с.317]. Вместе с тем, эта теория так и не приняла законченного характера, более того, её использование в дипломатическом процессе имело ограниченный характер.
С 1520-х гг. в русском политическом нарративе становится общераспространенным представление об изначальной принадлежности Среднего Поволжья русским правителям. Эта точка зрения проводится и в официальном летописании. Более того, эта концепция распространяется и на Ногайскую Орду. Общим источником для памятников официального летописания послужил Летописец 1541 года [Морозов, 2005, с.35]. Для всех произведений этого круга (Воскресенская летопись, Летописец начала царства, Никоновская и Львовская летописи) характерна определенная структура передачи известий, связанных с восточной политикой Русского государства. Эта структура хорошо прослеживается на материалах статей, посвященных русско-ногайским отношениям. При их анализе нами выделены (условно) два формуляра. Формуляр 1 (далее - ф 1.) представлял собой короткое сообщение, составленное следующим образом: «(дата) приидоша к великому князю (имя) послы Нагайские (от кого; кто) бил (били) челом, чтобы князь великий жаловал (чем именно)». Формуляр 2 (далее - ф2.) отличался большей развернутостью текста, причем он сохранял ф1, а затем сообщались определенные подробности миссии. Приблизительно по такой же схеме составлены и летописные статьи о русско-казанских отношениях.
Характерной особенностью летописных статей, в отличие от материалов посольских книг, следует признать их направленность. Летописям свойственно придание русско-ногайским контактам вида отношений вассала с сюзереном. Ногайские послы бьют русскому государю челом, «чтобы их князь великий жаловал и велел в свои государства ходити с торгом» или «чтобы князь великий жаловал, дружбу свою дръжал». Такой же идеи подчинено и летописное изложение отношений Русского государства и Казанского ханства.
Существенным моментом при построении летописного нарратива, посвященного русско-казанским отношениям, являлось то, что отбирались в основном те случаи, в которых казанцы либо просили себе «царя», либо просили «проступку» отдать. В результате подобной редакторской правки вся полнота дипломатических контактов России и Казанского ханства сужалась до вопросов престолонаследия [подробнее см.: Моисеев, 2010, с.395-397].
Эти наблюдения позволяют с уверенностью выявить характер «политического письма» официальных русских летописцев по поводу отношений с Казанью. Однако, создавая «идеальный текст», было важно выстроить его на достаточно прочных основаниях. Поэтому довольно важен вопрос: откуда черпались факты. Очевидно, что таким источником могли служить только посольские материалы, впрочем, скорее всего при создании таких компендиумов, как, например, Никоновская летопись, летописцы пользовались промежуточным источником типа «Выписки», сделанным с посольских документов. Для такого рода источников характерна унификация описаний, среди элементов которых было точное упоминание послов, посланников, гонцов [Моисеев, 2010, с.397-398]. Это обстоятельство в определенной степени помогает в решении нашей задачи изучения политической борьбы казанской знати. Дело в том, что создавая «идеальную историю» русско-казанских отношений, официальные летописи старательно фиксировали участие представителей казанской элиты в дипломатических контактах с Москвой, в смещении и приглашении на престол ханов. Все это позволяет нам выделить круг лиц, втянутых в эти процессы. Анализ летописных текстов позволяет нам с достаточной уверенностью судить о деятельности около 50 представителей аристократии Казанского ханства. Естественно, что это «капля в море», но в нашем случае, важно, что эти данные достаточно надежные, так как именно они и являются тем самым «нулевым
уровнем письма», о котором писалось выше, так как это та самая реальность фактов, необходимая для выстраивания идеологического текста.
Вторым видом источников, дополняющим сведения летописей, являются посольские книги. Учитывая, что книг по связям с Казанским ханством не сохранилось, ведущее значение получают ногайские посольские книги, в которых отложился ряд материалов, связанных с Казанью.
Кроме русских источников сохранился ряд казанских материалов. В данной работе мы, в первую очередь, будем использовать данные «Зафар-наме-и вилайет Казан», так как в этом тексте сохранились важные для нашего исследования данные. Другие казанские источники (шеджере, ярлыки) требуют пристального внимания, однако, их анализ выходит за рамки нашей работы, посвященной решению важной, но все-таки узкой проблемы.
Борьба казанской знати.
Противоречия в среде казанской знати наиболее очевидно проявились в 80-е гг. XV века, во время борьбы хана Илгама (Али) с Мухаммад-Эмином. Как известно, последний получил военную поддержку в Москве и в 1487 г. был возведен на ханский престол. Часть сторонников Илгама подверглась репрессиям, но некоторым удалось скрыться. Из русско-ногайской дипломатической переписки нам известны их имена: Али-гази, Бегеш, Утеш и Касим-сейид. Они укрылись в ногайских степях, кочевали с сибирским ханом Ибаком. Русское правительство их призывало на свою службу, и, надо сказать, они были не против выехать в Русское государство. Конечно, данные об их деятельности чрезвычайно скудны, однако, можно отметить одно их сопротивление Москве - это сопротивление верных вассалов своего хана, но не игры политических агентов какого-либо соседнего.
Большое внимание в историографии уделялось событиям 1496 г. Так, С.М.Соловьев связывал этот переворот с чинимыми Мухаммад-Эмином «.насилием и бесчестием женам их [казанских феодалов - М.М.]» [Соловьев, 1989, с.69]. Г.Перетяткович считал, что здесь сыграла свою роль «партия шибанских татар во главе с Ураком». Его точку зрения поддержал А.А.Зимин [Перетяткович, 1877, с.130; Зимин, 1982, с.108]. М.Г.Худяков полагал, что в действиях героев тех событий главная роль «принадлежала личным мотивам» [Худяков, 1991, с.54-55]. К.В.Базилевич отмечал тесную связь Ибака и Мамука с ногаями, но отрицал наличие политической борьбы в Казани в то время. По его мнению, «. борьба с Мухаммад-Эмином носила феодально-династический характер» [Базиле-вич, с.353]. С.Х.Алишев и Х.Б.Салиева находят в этих событиях деятельность «ногайской партии» [Алишев, 1995, с.45-46; Салиева, 2004, с.22]. В.В.Трепавлов связывает поход Мамука на Казань с тем, что он лишился Тюменского юрта, и Ямгурчи настоял на Казанском ханстве как достойной замене утерянного. По мнению исследователя, немалую роль в перевороте сыграли казанские беки, укрывавшиеся у Ибака и Ямгурчи [Трепавлов, 2002, с.118, 137]. Таким образом, отечественные историки, рассматривая этот сюжет, так и не пришли к какому-либо единению. Важным было подчеркивание сиюминутных настроений или роли партии «шибанских татар». Все это требует нового рассмотрения. Во-первых, партии шибанских татар, как некого сообщества, преследующего определенные политические цели, в то время не было, как впрочем, и любой иной «партии». В 1495 г. сибирские Шибаниды лишились своего коренного юрта и, соответственно, вряд ли могла быть партия, отстаивающая их интересы в Казанском ханстве. Интерес ряда казанских беков к персоне Мамука определялся не тем, что он был Шибанид, а тем, что - он Чингизид. Это легко понять, если принять во внимание тот факт, что их не устраивал Мухаммад-Эмин. Другой законный претендент на казанский престол Абдуллатиф находился в России. Илгам и его братья был заточены в Карголоме. Крымский хан Менгли-Гирей поддерживал детей своей жены Нур-Султан: Мухаммад-Эмина и Абдуллатифа. Таким образом, улуг-мухаммедовичи по тем или иным соображениям не удовлетворяли казанскую знать. Оставались ахмедовичи и сибирские Шибаниды. В связи с общей ситуацией в Дешт-и Кипчак не подходили им и потомки хана Большой Орды Ахмеда. С другой стороны, сибирские Шибаниды были идеальной кандидатурой на престол: лишенные юрта они вряд ли могли диктовать свои условия. Следовательно, интерес казанского нобилитета к персоне Мамука очевиден. Такой же интерес, вероятно, к нему испытывали и ногаи, а именно Ямгурчи. Как известно, для лигетимизации своей власти ногайским аристократам был необходим хан-чингизид, чье положение, как правило, было зависимым [Трепавлов, 2002, с.101-103]. Как отмечает, В.В.Трепавлов, Ямгурчи возвел Мамука на «ногайский престол». После этого, упрочив свое положение (до этого на рубеже 1491-1492 гг. в орде шла борьба между Мусой и им), появилась возможность бросить ресурсы Ногайского юрта на решение «казанской проблемы». Сомнений в том, что поход Мамука на Казань в 1496 г. был ногайским по исполнению и частично по замыслу не может быть никаких. Иоасафовская летопись в статье, посвященной событиям 1496 г., аттестовала Мамука как царя шибанского «с многою силою» [ИЛ, с.131], но, как известно, к тому времени Сибирский юрт ему не принадлежал, следовательно, «многая сила» летописи должна была черпаться из иных источников. В.Н.Татищев, опираясь на летописные
известия, расшифровывал это сообщение как «со многою силою ногайскою и казанские князи» [Татищев, 1996, с.86]. Разрядные книги 1475-1606 и 1493-1611 гг. именуют Мамука царем ногайским [РГАДА, ф.181, оп.1, д.17, л.10об.], но, как справедливо отмечает В.В.Трепавлов, сибирский хан «. мог распоряжаться по своему усмотрению населением и ресурсами Сибирского юрта», с ногаями же, номинально подчинявшимися Шибанидам, ситуация была иная: ногайские бии диктовали своим ханам политическую стратегию [Трепавлов, 1997, с.183]. Так было при Ибаке, так оставалось, если не усиливалось, и при Мамуке. Учитывая историю сибирско-ногайских отношений, ясно, что войско было ногайским, и решение принимали ногайские аристократы. В то время лидером Ногайской Орды являлся Ямгурчи. У него были все основания желать смещения Мухаммад-Эмина, что явилось бы реваншем за смещение в 1487 г. его зятя - хана Илгама. Более определенно о роли Ямгурчи в событиях 1496 г. позволяет судить грамота Мусы, привезенная в Москву в марте 1497 г. По этому документу события шли в следующей последовательности. Сначала Муса «на братью свою прогневавшись, в Туркмен ездил», затем его «братья» упросили вернуться. В орде его ждали серьезные изменения: «Ямгурчей царь на Казань пошли оступити», но Муса бил царю челом «Ивана князя для» и вернул войско назад. После этого поход был повторен, как писал Муса: «И нынеча с казаньскими князи содиначився, царя взявши на Казань пошли оступити». Муса в ответ на это послал в погоню сына с 2000 человек, велев ему «дом пограбити». Эта грамота, учитывая время пути гонцов из Ногайской Орды в среднем в 3-4 месяца, была написана не ранее ноября-декабря 1496 г. Данная датировка позволяет определить и время возвращения Мусы из Средней Азии в орду. Исходя из текста, это произошло в мае (самое раннее апреле) 1496 г., так как именно в это время Ямгурчи и Мамук начали поход на Казань, закончившийся их возвращением в орду с казанскими заговорщиками. После этого поход был возобновлен в сентябре 1496 г. (по времени близко к датировке написания грамоты). Ответные действия Мусы не отразились в иных источниках, но история Казанского ханства в это времени вообще слабо отражена в документах. Таким образом, Ямгурчи и казанским бекам принадлежала центральная роль в этих событиях, Мамук же фигура в значительной степени зависимая («царя взявши», как пишет Муса о нем, словно неодушевленном предмете). Русские летописи сохранили имена казанских беков, сторонников Мамука: Калимет, Урак, Садырь, Агиш [ПСРЛ, т.8, с.231]. Интересно, что летописи лидером заговора видят Кель-Ахмеда (Калимета), но при этом Урак явно обладает высоким статусом. Так, в Воскресенской летописи в статье 7007 года, посвященной неудачному набегу Агалак-султана - брата Мамука - Урак упоминается как «князь казанских князей» [ПСРЛ, т.8, с.237], очевидно, это калька с титула беклярбек/амир аль умара. В целом, события 1496 года со стороны казанской знати можно реконструировать следующим образом. Верхушка ханства, выступая против Мухаммад-Эмина и не обращаясь в Москву с жалобами на него и просьбами прислать нового хана, явно стремилась избавиться от опеки северо-западного соседа. Причем, выбирая хана без ханства, казанские беки надеялись обеспечить над ним полное влияние и суверенитет ханства от любого сопредельного государства. Однако, как известно, расчет не удался и Кель-Ахмед (Ка-лимет) возглавил оппозицию уже своей недавней креатуре.
Таким образом, переворот 1496 г. был следствием внутренних противоречий между Мухам-мад-Эмином и казанской знатью, а не борьбы между «русской» и «шибанской» партией. Так, что И.И.Смирнов и К.В.Базилевич правы в том, что в этих событиях не видели борьбы партий [Смирнов, 1948, с.19; Базилевич, 2001, с.352-353], однако, вместе с тем нельзя согласиться с ее характеристикой, как «феодально-династической». Данную точку зрения вряд ли можно принять в силу того, что из-за своеобразия сложившейся ситуации любая политическая борьба в регионе неизбежно приобретала «династический характер». Ни Ямгурчи, ни казанские беки не могли не учитывать «русский фактор», так властно вмешивавшийся в течение дел с 1480-х гг. Более того, позиция России была ясно выражена в мае 1496 г. Само обращение за ханом в иной источник, кроме России, где были и другие претенденты на престол, например Абдуллатиф, достаточно ясно вскрывает позицию казанских противников Мухаммад-Эмина, как антироссийскую. Только разочарование в союзе с ногаями и их подопечными Шибанидами привело главу заговора Кель-Ахмеда к пророс-сийской позиции, когда после изгнания Мамука, он просил хана у Ивана III с единственным требованием, чтобы это был не Мухаммад-Эмин. Это условие было выполнено: в Казань отправили недавно приехавшего из Крыма Абдуллатифа б. Ибрагима [ПСРЛ, т.12, с.235].
В 1505 году Казанскому ханству удалось избавиться от московской опеки. В этом перевороте ногаи приняли активное участие. По версии автора «Казанской истории» ведущая роль в измене Мухаммад-Эмина великому князю принадлежала его жене Каракуш. По его словам, она была Му-хаммад-Эмину «люба ... бысть велми братняя (хана Ибрагима. - ММ.)». Именно она подстрекала хана отложиться от Ивана III [КИ, с.280]. Косвенным свидетельством в пользу версии автора «Ка-
занской истории» может служить обеспокоенность Ямгурчи за судьбу своей дочери Каракуш, отмеченная в грамотах ногайского посольства сентября 1504 г. [Посольская, 1984, с.52].
К.В.Базилевич, разбирая этот сюжет, пришел к однозначному выводу о решающей роли Ногайской Орды в перевороте в Казанском ханстве. Роль Каракуш в этих событиях он снижает, но в целом связывает антимосковские настроения у ногаев с Ямгурчи и его потомством [Базилевич, 2001, с.480]. По мнению исследователя, ногаи в годы борьбы Москвы с Большой Ордой поддерживали «Ахмедовых детей». Только после поражения Шейх-Ахмеда ногаи начали движение к замирению с Россией. В целом К.В.Базилевич был склонен видеть за событиями 1505 г. далеко идущую дипломатическую комбинацию не только Ногайской Орды, но и Великого княжества Литовского, а также Турции [Базилевич, 2001, с.480-482]. Тезис о враждебности Ногайской Орды России и поддержки ногаями Большой Орды не выдерживает критики по ряду причин. Ногаи враждовали с Большой Ордой задолго до того, как откочевали на Яик. В период с конца 1420 г. до конца 1430 г. ногаи при бие Ваккасе начали вытеснение большеордынцев с их кочевий в Волго-Яицком междуречье [Трепавлов, 2002, с.127]. Среди мангытов Большой Орды (родственников основной этнической группы Ногайской Орды) ногаи надолго стали символом зла [Сикалиев, 1994, с.51]. В 1481 г. ногаи напали на ставку хана Ахмеда и убили его. Согласно автору «Казанской истории», это событие произошло «по московском воинстве» [КИ, с.262], то есть ногаи воспользовались плачевным положением большеордынцев после известных событий 1480 г. Последующие события также не позволяют заподозрить ногайскую верхушку в симпатиях к «Ахмедовым детям». Борьба с Большой Ордой стала той точкой сближения, на которой начали строиться русско-ногайские отношения. Только серьезные осложнения во внутриполитической борьбе вынудили Мусу искать сближения с ордынцами. Ямгурчи, по известным документам, был последовательным противником Большой Орды. В целом сложно считать ногаев союзниками «Ахмедовых детей». Автор «Казанской истории» считал, что именно от ногаев Большая Орда запустела: они вытеснили ее с кочевий и заняли их [КИ, с.270]. Конфликты ногаев с Россией возникали на почве различных представлений о будущем Казанского ханства. Здесь особо заметна роль Ямгурчи. Он поддерживал смещенного в 1487 г. хана Илгама (Али), в 1496 г. возвел на казанский престол Мамука, в 1500 г. совместно с Мусой осаждал Казань. Однако за этим не скрывалось долгосрочной, фундаментальной внешнеполитической программы. Главная цель Ямгурчи была достичь определенного контроля над Казанью, поэтому выдача за Мухаммад-Эмина его дочери прекратила воинственные акции беспокойного ногая. Турецкий же фактор в тех событиях вообще отсутствовал. По наблюдениям современных специалистов, Россия и Турция в конце XV - начале XVI вв. проходили период узнавания друг друга, накапливания информации и по этому базы для активной политики против какого-либо участника двусторонних отношений пока еще не было [Зайцев, 2002, с.74-78; Мейер, 2003, с.95, 107].
В целом, можно считать, что казанский переворот 1505 г. был следствием развития международных отношений в Поволжском регионе основных стран участниц: России, Ногайской Орды и самого Казанского ханства. Главной же целью переворота было добиться независимости для своего ханства. То есть, и здесь нет оснований видеть борьбу «партий» казанской знати.
В целом, вплоть до 30-х гг. XVI века говорить о казанских «партиях» затруднительно. В это время казанская знать группировалась, по видимому, не по геополитическим симпатиям. Характер внешнеполитической дифференциации вскрывает летописное сообщение о казанском перевороте 1531 г. Весной этого года Сафа-Гирей попытался свернуть русско-казанские переговоры о мире, убив русского дипломатического представителя Ивана Полева. В ответ на это казанская знать во главе с Ковгоршад-ханике, Кичи-гали-мирзой и Пулад-беком ширином объединилась и не дала совершить убийство дипломата. Хан был смещен и выслан из Казани, а ряд его советников (среди них Раст-бек, Али Шокуров сын) казнены. Причину их убиения русские летописи передают следующим образом «думали царю на лихо» [ПСРЛ, т.13, с.56-57; т.20, с.410]. Очевидно, что в «объятия» России казанскую элиту толкнули не столько симпатии к ней, сколько не желание вести долгую войну. То есть, в это время мы, скорее, видим партии войны и мира («ястребов» и «голубей»), чем сторонников Москвы и Крыма.
В правительство нового хана, московского ставленника Джан-Али, вошли Пулад-бек и Табай-бек [ПСРЛ, т.13, с. 69]. Табай летом 1529 г. возглавлял казанское посольство в Москву о мире и урегулировании отношений [ПСРЛ, т.13, с.46; т.20, с.406; т.8, с.272]. В тяжелые дни осады Казани в июне 1530 г. именно он был главой переговорной комиссии, ведшей переговоры о прекращении артобстрела Казани и заключении перемирия [ПСРЛ, т.13, с.47; т.20, с.406]. В 1531 г. Табай вновь возглавил посольство в Москву о мире, но Сафа-Гирей начал затягивать переговорный процесс. Подобное поведение хана крайне опечалило бека и поставило его в затруднительное положение. Русским переговорщикам он заявил, что Сафа «нас [послов - М.М.] забыл, а того не похотел, на
чем мы зделали». Подобное поведение Табай объяснял, что хана окружают крымцы, ногаи и «тутошние лихие люди». Свою речь дипломат завершил следующим: «. тому ли быть царю на Казани или иного государь царя пожалует на Казань пошлет» [ПСРЛ, т.13, с.55]. Итак, позиция Табай-бека прозрачна. Сафа-Гирей нарушил план, выработанный казанской аристократией, ориентированной на заключение мирного договора с Россией. Именно это оттолкнуло его с единомышленниками от Сафа-Гирея. Таким образом, Табай-бек, представляется нам сторонником компромисса с Русским государством, поэтому тому, что он вошел в правительство русского ставленника Джан-Али, удивляться не приходится. После нового переворота 25 сентября 1535 г., в результате которого Джан-Али был убит, а на престол возведен Сафа-Гирей, Табай ездил в Ногайскую Орду за женой Сафа-Гирея, дочерью Мамая. Исполнив эту миссию, бек в Казань не вернулся. В Никоновской летописи сохранилась интересная ремарка, весьма похожая на фразу из посольского отчета: «а того ведома нет, где ся дел» [ПСРЛ, т.13, с.105, стб.1]. Впрочем, позднее из русско-ногайской переписки становится известно, что Табай-бек в 1548 г. находился в России [ПКСРНО, с.320, 324].
Еще интересней представляется деятельность карачи-бека Пулада ширина. Еще в начале 1519 г. он входил в состав казанского посольства, просившего дать на казанский престол Шах-Али [ПСРЛ, т.8, с.206]. Затем, летописи молчат о нем вплоть до 1530 г., когда он входил в переговорную коммисию о прекращении артобстрела Казани и заключении перемирия [ПСРЛ, т.13, с.47; т.20, с.406]. В 1531 г. вел секретные переговоры с Москвой о смещении Сафа-Гирея и, в итоге, возглавил переворот. В 1533 г. возглавил казанское правительство [ПСРЛ, т.13, с.56-57, 69]. Казалось бы, вот он глава «русской партии», о которой так много писалось в историографии. Однако в 1535 г. Пулад не просто участвует в перевороте, в результате которого погиб Джан-Али [ПСРЛ, т.13, с.88], а на самом деле был его инициатором: присылал к Сафа-Гирею грамоту и привел его в Казань, «утаив земли» [ПКСРНО, с.293]. Впрочем, «крымский роман» для карачи-бека не стал долгим. Уже в 1541 г. он вновь начинает заигрывать с Москвой, начав переговоры о смещении Сафа-Гирея [ПСРЛ, т.13, с.99], а марте 1542 г. отсылал посольство о мире [ПСРЛ, т.13, с.142].
Приведенные данные заставляют нас усомниться в том, что в 1530 - начале 1540-х гг. в Казани были «партии», имевшие четкие геополитические симпатии. Для того, чтобы уяснить, появились ли они позднее, рассмотрим события и персоналии деятелей 1540-х гг.
События 1542-1545 гг. привели к углублению противоречий внутри Казанского ханства, особенную роль сыграл поход русских войск на казанские земли весной 1545 г. Ханству был нанесен серьезный ущерб, Сафа-Гирей отреагировал на неудачи весьма жестко. Хан предположил, что в этих событиях виновна местная знать: «деи приводили въевод великого князя» и начал против нее репрессии, которые вызвали отток аристократов в Россию и другие сопредельные страны [ПСРЛ, т.13, с.146-147]. Эту ситуацию русские летописцы оценили однозначно: «оттоле начаша рознь бытии в Казани» [ПСРЛ, т.13, с.147]. Данный комментарий, на мой взгляд, зафиксировал поляризацию казанского населения. Именно с этого момента уже можно отчетливо выделить «партии» казанской знати.
Репрессии хана Сафа-Гирея привели к мятежу, в результате которого хан лишился в очередной раз престола. В Москву о смещении хана направили посольство в составе Биюрган-сейид, Ка-дыша-бека и Чюры Нарыкова [ПСРЛ, т.13, с.148], являвшихся, по всей видимости, лидерами партии противников Сафа-Гирея. Низвергнутый хан не смирился с поражением. Вскоре, при поддержке Юсуф-мирзы ему удалось вернуть власть. Именно русско-ногайская дипломатическая переписка дает нам дополнительную информацию о событиях конца 1545-1546 гг. Так, послание Юсуфа, доставленное в Москву в июле 1549 года, расширяет список казанцев, бежавших в Россию. Среди эмигрантов перечисляются: Кул-чюра, Бурнаш, Тягрикул, Кебек, Ислам, Аликей-мирза, Хусейн-бек, Келди-мирза, Шах-чюра, Табай-бек, Аз-берди-оглан [ПКСРНО, с.294, 320]2. Кроме этого часть казанцев укрылась в Ногайской Орде. Среди них упоминались Биюрган-сейид, Илеман-бек, Аб-дулла-бакши, Хосров-бек [ПКСРНО, с.294, 297]. Причем текст грамоты Юсуфа позволяет предположить, что этим число беженцев не ограничивалось. Так, предлагая план совместного наступления на Казань, он пишет еще о каких-то «казанских князьях», кроме перечисленных [ПКСРНО, с.294]. Дипломатическая переписка же содержит любопытную информацию о событиях, непосредственно связанных 1546-1549 гг. В грамоте Ивана IV Хосров-беку сообщается следующее. Крым-цы, находившиеся в Казани, захотели его убить за то, что он «учал нам [великому князю - М.М.] служити». Тогда Хосров «ушел» из города, собрал людей и атаковал Казань, бился с крымцами, после чего ушел в Ногайскую Орду [ПКСРНО, с.301-302]. Описанная ситуация имела место, ско-
2 В Никоновской летописи сообщается о бегстве Кулуш-бека, Тереула, Бурнаша и братьев Чюры Нарыкова. Всего эмигрантов насчитывалось 76 человек [ПСРЛ, т.13, с.149].
рее всего, после скоропостижной смерти Сафа-Гирея3, когда его приближенным было необходимо решить вопрос о его наследнике. Кандидатура малолетнего сына Сафы - Утямыш-Гирея - поначалу ими не рассматривалась. Как писал Юсуф: «.те бадраки4, которые живут в Казани», отправили посольство в Крым «царя просити», которое было перехвачено ногаями. Позднее из Казани было направлено еще одно посольство. Впрочем, к тому времени ногаи перерезали пути сообщения с Крымом [ПКСРНО, с.295- 296]. Инициаторами приглашения крымского султана выступали Мамай-бек ширин, Енбарс-мирза Растов [Зайцев, 2004, с.159, 165-166]. Очевидно, именно этим планам воспротивился Хосров-бек. Таким образом, его выступление мы можем отнести к зиме-весне
1549 г. В августе этого же года он оказался в Ногайской Орде.
В целом можно заметить следующее. Вернувшись на престол в том же 1546 г., Сафа-Гирей провел широкие репрессии против казанской знати. Острие преследований было направленно на Чюру Нарыкова и его клан. Сам Чюра казнен, как и другой участник переворота Кадыш-бек. Все это привело к утере влияния на политику Казани «группы Чюры», склонной к мирным отношениям с Москвой. Именно к 1549 г. можно говорить уже об окончательном формировании того явления, которая позднейшая историография назовет «крымской партией».
Ее лидером был Бейбарс-бек Растов, ставший после смерти Сафа-Гирея главной фигурой в Казанском ханстве. Он сосредоточил в своих руках основные нити управления. Согласно Шерефи Хаджитархани, он «... городской бек, правитель Булгарского вилайета, ., управитель делами областей султана, завоеватель ханской казны.» [Хаджитархани, 1995, с.90]. Сын Пулад-бека ширина - Мамай - наследовал власть своего отца и также разделял идеалы крымской партии. Кроме них большую роль играли те крымцы, которые к этому времени перебрались в Казань. Среди них известные Кучак-оглан и Ак-Мухаммад-оглан.
Именно, в 1549 г. начинается активное формирование и русской партии. Московские дипломаты направляют в Ногайскую Орду «опасные грамоты» для казанских эмигрантов, вызывая их в Россию. Благодаря этим документам мы можем частично восстановить деятельность некоторых из них, не отраженную в летописях. Так, Табай-бек, потерянный из виду летописцами, в 1548 г. находился в России [ПКСРНО, с.320, 324]. Туда же в итоге уехали и Илеман-бек с Хосров-беком, Би-юрган-сейид же покинул ногайские степи и удалился в Бухару [ПКСРНО, с.323].
Крайняя поляризация казанской знати, явно обозначившаяся в 1545-1549 гг., привела к формированию партий: «русской» и «крымской». «Русская» партия - понятие весьма условное. По сути, это «клуб эмигрантов», боровшихся за право вернуться домой. Их идеи - это компромисс с Русским государством. В «крымской» же партии того времени заметен пришлый элемент, что неоднократно отмечалось в историографии. Эта группировка знати была ориентирована на Крымское ханство и конфронтацию с Москвой. Успехи «крымцев» оказались недолгими. После побед 1549,
1550 гг. пришли поражения, закончившиеся ликвидацией «крымской партии». Последней же мятеж 1552 г., устроенный Чапкун-мирзой, нам представляется не связанным ни с какой из партий. Это было сочетание патриотизма и личных амбиций.
Таким образом, проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы. Говорить о геополитической ориентации казанской знати затруднительно. Мне представляется, что в основе этой борьбы лежало стремление разных аристократических группировок влиять на хана, на его внешнюю политику. Отметим, что в 1530-1540 гг. в Казани сложилось три мощные группировки. Первая возглавлялась ширинскими карачи-беками, которые являлись главами всей племенной аристократии ханства. Другие группировки - это «Нариковы», глава Чюра и «Растовы», (основатель Раста-бек). Видимо, именно в недрах этих кланов можно обнаружить геополитическую ориентацию. Растовы более отчетливо связаны с Крымским ханством, а Нариковы, во всяком случае, с 1545 г. - с Россией. Репрессии хана Сафа-Гирея привели к падению роли Нариковых и вообще казанской знати. Уже в конце существования Казанского ханства Шах-Али подорвал влияние Расто-вых [ПСРЛ, т.13, с.172].
Стоит заметить, что процесс этого «партогенеза» был долгим. Так, для 1530 - начала 1540-х гг. мы можем говорить о партиях мира и войны. Дальнейшие события привели к углублению противоречий внутри ханства. С 1545 г. мы можем определенно судить о расколе казанской элиты на
3 Сообщение о смерти хана в Москву было доставлено 21 марта 1549 г. [ПСРЛ, т.20, с.475].
4 «Бадраки» - термин, значение которого не до конца ясно. И.В.Зайцев приводит ряд значений: крымские татары, один из ногайских родов [Зайцев, 2004, с.164-165]. Впрочем, последнее значение в контексте этого документа нам представляется сомнительным. Существуют данные также о служилых батраковских татарах, проживавших в Рязанском уезде [Азовцев, 2002, с.31; Зайцев, 2004, с.165].
непримиримые, враждующие группировки. К 1549 г. можно со всей ответственностью засвидетельствовать рождение русской и крымской партий.
Приведенные наблюдения показывают, что концепция о партиях, созданная Г.И.Перетят-ковичем, не находит убедительных подтверждений в русских источниках вплоть до 1540-х гг. и является попыткой создать теорию, объяснявшую на тот момент историю Казанского ханства и русско-казанских отношений. Впрочем, эта гипотеза оказалась настолько удачной, что последующая историография восприняла ее весьма охотно.
Список источников и литературы
Азовцев, 2002 - Азовцев А.В. Личные имена Рязанского уезда конца XVI в. (По материалам писцовых книг) // Рязанская Старина. № 1. М., 2003. С.14-48.
Алишев, 1990 - Алишев С.Х. Исторические судьбы народов среднего Поволжья. XVI - начало XIX вв. М., 1990. - 269 с.
Алишев, 1995 - Алишев С.Х. Казань и Москва: Межгосударственные отношения в XV-XVI вв. Казань, 1995. - 160 с.
Базилевич, 2001 - Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV века. М., 2001.
Барт, 2008 - Барт Р. Нулевая степень письма. М., 2008.
Ерусалимский, 2006 - Ерусалимский К.Ю. Исторические exempla Посольского приказа // Труды кафедры истории России с древнейших времен до XX века. СПб., 2006. С.307-328.
Зайцев, 2002 - Зайцев И.В. Мнимый протекторат: Казанское ханство и Османская империя в середине 20-х годов XVI в. // Восточная Европа в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии. XIV Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. М., 2002. С.74-78.
Зайцев, 2004 - Зайцев И.В. Астраханское ханство. М., 2004.
Зимин, 1982 - Зимин А.А. Россия на рубеже XV-XVI веков. (Очерки социально-политической истории). М., 1982.
ИЛ - Иоасафовская летопись. М., 1957.
Карамзин, 1989 - Карамзин Н.М. История государства Российского. Кн. II. Т.У! М., 1989.
КИ - Казанская история // Библиотека литературы Древней Руси. Т.10. СПб., 2004.
Клосс, 1980 - Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII веков. М., 1980.
Мейер, 2003 - Мейер М.С. Россия и Османская империя от начала XVI в. до 1569 г.: Формирование общих границ двух государств // От Стамбула до Москвы. Сборник статей в честь 100-летия профессора А.Ф.Миллера. М., 2003. С.91-116.
Моисеев, 2010 - Моисеев М.В. Обоснование прав на Казанское ханство в русском средневековом нар-ративе // Мининские чтения. Нижний Новгород, 2010. С.395-402.
Морозов, 2005 - Морозов В.В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века. М.,
2005.
Перетяткович, 1877 - Перетяткович Г.[И]. Поволжье в XV и XVI веках (очерки из истории края и его колонизации). М., 1877.
ПСРЛ, т.8 - Полное собрание русских летописей. СПб., 1859. Т.8.
ПСРЛ, т.12 - Полное собрание русских летописей. М., 2000. Т.12.
ПСРЛ, т.13 - Полное собрание русских летописей. М., 2000. Т.13.
ПСРЛ, т.20 - Полное собрание русских летописей. М., 2005. Т.20.
ПСРЛ, т.22 - Полное собрание русских летописей. СПб., 1911. Т.22.
Посольские, 1984 - Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой 1489-1508 гг. М., 1984.
ПКСРНО - Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой 1489-1549 гг. Махачкала, 1995.
Присоединение, 2003 - Присоединение Среднего Поволжья к Российскому государству. Взгляд из XXI века. М., 2003.
Рахимзянов, 2005 - Рахимзянов Б. Р. Летописные известия о правлении касимовских ханов в Казани в первой половине XVI в. // Восточная Европа в древности и средневековье. Проблемы источниковедения. XVII Чтения памяти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. IV Чтения памяти доктора исторических наук Александра Александровича Зимина. Тезисы докладов. М., 2005. Ч.1 С.248-251.
Салиева, 2004 - Салиева Х.Б. Ногайская Орда во взаимоотношениях России с Казанским ханством в конце XV - середине XVI в.: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Махачкала, 2004.
Сикалиев, 1994 - Сикалиев А.И.-М. Ногайский героический эпос. Черкесск, 1994.
Смирнов, 1948 - Смирнов И.И. Восточная политика Василия III // Исторические записки. М., 1948. Т.27. С.18-66.
Соловьев, 1989 - Соловьев С.М. Сочинения. Кн.3. Т.5-6. М., 1989.
Татищев, 1996 - Татищев В.Н. Собрание сочинений. М., 1996.
Трепавлов, 1997 - Трепавлов В.В. Сибирско-ногайские отношения в XV-XVII вв. (основные этапы и закономерности) // Взаимоотношения народов России, Сибири и стран Востока: история и современность. Кн.2. М.; Иркутск; Тэгу: Иркут. гос. пед. ун-т, 1997. С.180-186.
Трепавлов, 2002 - Трепавлов В.В. История Ногайской Орды. М., 2002. УЛС - Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец). М.-Л., 1950. Шмидт, 1954 - Шмидт С.О. Предпосылки и первые годы «Казанской войны» (1545-1549) // Труды Московского государственного историко-архивного института. Т.6. М., 1954. С.187-256.
Хаджитархани, 1995 - Шерефи Хаджитархани. Зафер наме-и вилает-и Казан / пер. Ф.Хакимзянова // Га-сырлар авазы. № 1. Казань, 1995.
Худяков, 1991 - Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991.
Pelenski, 1974 - Pelenski J. Russia and Kazan: Conquest and Imperial Ideology. Paris - The Hague Mouton,
1974.
М.В. Моисеев
КАЗАН АКСвЯКЛЭРЕ СЭЯСИ КвРЭШЕНЕЦ ИСТОРИОГРАФИЯДЭ ЬЭМ РУС ЧЫГАНАКЛАРЫНДА ЧАГЫЛЫШЫ
Ачкыч сузлэр: казан аксеяклэре, рус-казан менэсэбэтлэре, «казан сугышы».
Аннотация: Мэкалэдэ историографиядэ Казан ханлыгында барган сэяси керэшне бэялэY барышы як-тыртыла. Автор казан аксеяклэрен «рус», кырым», «нугай», «шэйбан» группировкаларына бYлеп карау Г.И.Перетяткович тарафыннан кертелгэн, лэкин мондый бYленеш чыганаклар белэн расланмый, дигэн фикер уздыра. Хезмэттэ рус-казан менэсэбэтлэрендэ актив катнашкан hэм елъязмаларда hэм илчелэр кенэгэлэрегдэ чагылыш тапкан 50 якын шэхес исемнэре атала. Биографиялэрне ейрэнеп hэм просопография методларны файдаланып, автор казан аксеяклэре арасында геополитик бYленеш фэкать 1530-нчы елларда гына кYЗЭтелэ башлый дип раслый. Беренче вакытта фэкать «сугыш» hэм «тынычлык» фиркалэре генэ була. Автор бары тик 1545 елда кына казан аксеяклэре бер берсе белэн килешэ алмаслык, капма-каршы, теркемнэргэ бYленэ, э «кырым» hэм «рус» партиялэре фэкать 1549 елда гына барлыкка килэ, дип курсэтэ.
M.V. Moiseyev
THE POLITICAL STRUGGLE OF THE NOBILITY OF KAZAN: RUSSIAN HISTORIOGRAPHY AND SOURCES
Keywords: nobility of Kazan, Kazan-Russian relations, «Kazan war».
Annotation. The article reviews the history of science in the formation of ideas about the nature of the political struggle in the Kazan Khanate, as the struggle of parties. The author argues that the division of the elite groups of Kazan on the «Russian», «Crimean», «Nogai» and «shibanskuyu» party back to the G.I. Peretyatkovich, but this is not confirmed by the sources. In the paper, based on the analysis of the chronicles and books of the embassy has allocated about 50 persons who actively participated in the Kazan-Russian relations. Using biographical and prosopographic method of research, the author shows that the real geopolitical differentiation Kazan aristocracy there has been only to the 1530th year. And initially we can only talk about the party of the «war» and «peace.» Only in 1545 was split into irreconcilable factions of the nobility, and the appearance of the actual «Crimea» and «Russian» parties took place in 1549.
Моисеев Максим Владимирович - кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры истории, философии и культурологии Московского государственного гуманитарного университета им. М.А.Шолохова (г.Москва).
E-mail: maksi-moisee@yandex.ru
Моисеев Максим Владимиров улы - тарих фэннэре кандидаты, М.А. Шолохов исемендэге Ma^SY дэYлэт гуманитар университеты тарих, фэлсэфэ, культурология кафедрасыньщ елкэн укытучысы (Ma^SY шэhэре).
Moiseyev Maksim Vladimirovich - candidate of historical sciences, the senior teacher of chair of history, philosophy and cultural science, M.A.Sholokhov Moscow State University for the Humanities (Moscow).
