CC BY
149
М.В. Грибовский
ПОЛИТИЧЕСКАЯ АКТИВНОСТЬ «ЛЕВОЙ» УНИВЕРСИТЕТСКОЙ ПРОФЕССУРЫ В РОССИИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВЕКОВ*
M. Gribovskiy
“Left” University Professors’ Political Activity in Russia in the late 19th - early 20th centuries
Идейная поляризация интеллигенции особенно характерна для переломных периодов истории России, когда сохранять нейтралитет оказывается сложно. Университетское профессорское сообщество с конца XIX в. переживало невиданный прежде раскол на «партии» «левых» и «правых» по идейно-политическим основаниям, причем многочисленные свидетельства позволяют утверждать, что «левая» профессура заметно преобладала над «правой», да и ведущая тенденция исторического процесса была на ее стороне.
Тема, которую можно назвать «Университет и власть», давно находится в поле зрения российских историков; особенно активно она изучается в последние годы (отметим прежде всего исследования А.Е. Иванова1 Е.А. Ростовцева2, В.Л. Маркина3, А.В. Шаровой4). Именно А.Е. Иванов в своем фундаментальном труде «Высшая школа России в конце XIX - начале XX в.»5 впервые предпринял попытку классификации форм проявления оппозиционных умонастроений профессорами и преподавателями. Автор сделал это на основе анализа данных полицейских дел на преподавателей Московского и
С.-Петербургского университетов, предоставленных в 1899 г. министром внутренних дел И.Л. Горемыкиным министру просвещения Н.П. Боголепову. А.Е. Иванов выделил следующие формы проявления оппозиционности университетскими сотрудниками: критика действий правительства, участие в либеральных изданиях, участие в земском движении, участие в кампании помощи голодающим, участие в просветительских кампаниях, противозаконные контакты со студентами6.
Впервые выявленные нами в архивах документы позволяют, на наш взгляд, дополнить и развить классификацию, предложенную А.Е. Ивановым.
* Исследование выполнено при финансовой поддержке гранта Правительства РФ П 220 № 14.В25.31.0009 (проект «Человек в меняющемся мире. Проблемы идентичности и социальной адаптации в истории и современности»). Использованы результаты, полученные в ходе выполнения проекта № 8.1.38.2014, включенного в программу «Научный фонд ТГУ им. Д.И. Менделеева» 2015 г.
54
Предварительно необходимо отметить, что в лексиконе рубежа XIX - XX вв. под «левыми» понимались не только лица, разделявшие социалистическую или коммунистическую идеологию, но и, по большому счету, все, кто был оппозиционно настроен по отношению к монархическому стою. Именно в этом - расширительном - значении понятие «левые» употребляется в настоящем исследовании. Так же расширительно в названии статьи использовано слово «профессура», под ним мы имеем в виду университетских преподавателей, включая приват-доцентов.
«Благонадежность» профессуры, допущенной к воспитанию юношества, была чрезвычайно важна для власти. Общественнополитический облик преподавателя был предметом контроля со стороны Министерств народного просвещения и внутренних дел. Во многом именно благодаря этому, сегодня исследователям доступен отложившийся преимущественно в архивах богатый материал, помогающий пролить свет на мировоззрение и политическую активность профессоров и приват-доцентов университетов. Интересующая нас информация сосредоточена в агентурных записках, справках, рапортах, донесениях, отчетах, разнообразной переписке по линии двух названых министерств, затрагивавшей вопросы политической благонадежности университетских преподавателей.
* * *
На наш взгляд, формы политической активности профессуры следует разделить на две больших сферы - внутриуниверситетскую и внеуниверситетскую, - для каждой из которых были характерны свои виды активности.
Начиная с анализа внутриуниверситетской сферы, выделим, прежде всего, политизацию учебного процесса.
Серьезный резонанс в чиновной среде ведомств народного просвещения и внутренних дел вызывали случаи, когда преподаватели привносили оппозиционную политическую составляющую в стены университета, в учебный процесс. Скажем, позволяя себе нелояльные политические высказывания на лекциях. В большей степени это относилось к преподавателям-гуманитариям. Приведем несколько показательных примеров.
В обширном материале о политических настроениях профессоров и приват-доцентов Казанского университета, подготовленном в 1908 г. Департаментом полиции МВД, встречаются такие характеристики: «читал свои лекции в 1907 г. при запертых дверях, зачастую переходя от научных на политические темы» (профессор, будущий ректор Д.А. Гольдгамер, приват-доцент В.В. Николаев), «иногда, говорит [со студентами] на общественные темы, выходя из пределов научных рамок» (профессора медицинского факультета И.Г. Савченко, В.П. Осипов, ставший в советское время директором
55
Института мозга им. В.М. Бехтерева), «читает лекции в либеральном духе» (Д.А. Гольдгамер)7.
Такие характеристики никак не сказались на карьере преподавателей: все они продолжили службу в университете.
Также продолжил службу в С.-Петербургском университете профессор А.А. Исаев, о котором в донесении начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице писалось в 1896 г.: «Читал студентам лекцию по политической экономии по вопросу о стачках. Указывая, что стачки являются необходимым исходом безотрадного положения современного рабочего и единственным средством для разрешения рабочего кризиса, профессор пояснил, что стачки вызываются чрезвычайно низкой заработной платою»8.
Иначе складывалась университетская карьера преподавателей, позволявших себе более жесткие высказывания.
Так, в феврале 1886 г. по причине «вредного направления» был отстранен от преподавания приват-доцент С.-Петербургского университета В.И. Семевский (1848 - 1916) «за неуместные выражения, позволявшиеся при чтении лекций, причем брожение это имелось выразиться во врем акта в устройстве антиправительственной де-монстрации»9.
В том же году сгущались тучи над профессором Московского университета М.М. Ковалевским. В справке Департамента полиции о нем говорилось: «По агентурным сведениям, профессор Ковалевский продолжает выставлять в своих лекциях в самом мрачном свете существующий государственный порядок и глумиться над новым университетским уставом. [...] Так, например, начиная курс в нынешнем году, г. Ковалевский на первой лекции, бывшей 29 сентября [...] говорил, что Россия - страна не правового суда. Что суверенитет ГОСУДАРЯ с символом неограниченной власти есть вымысел легитимистов, не имеющий ни оснований, ни оправданий в истории русского народа. 11-го же декабря на лекции [...] Ковалевский, порицая государственный стой, говорил, что этот строй не только отличается самодержавием, но, что каждый полицейский чиновник может любого из подданных арестовать по подозрению в социализме и затем у арестовавшего нужно просить, как милости, об освобождении»10.
Осенью 1887 г. М.М. Ковалевский был уволен из университета.
В 1904 г. места приват-доцента Харьковского университета лишился будущий депутат Государственной думы первого созыва Л.Н. Яснопольский, который в феврале того года выступил с лекцией о Русско-японской войне, осудив политику правительства, ведущей, по его мнению, к поражению России и финансовому краху11.
Для многих университетских преподавателей, оппозиционно настроенных к властям, ситуация усугубилась после Первой русской революции, когда им пришлось держать ответ за политическую ак-
56
тивность прошлых лет.
Так, в 1907-1908 гг. профессору Казанского университета Д.Н. Зейлигеру в полицейских материалах давалась такая характеристика: «Деятельность свою в направление левых политических партий он особенно заметно обнаружил в 1905 году, когда он открыто при чтении лекций в университете направлял студентов к различным беспорядкам и допускал в своем присутствии сбор денег на явно революционные цели»12. «Зейлигер направлял студентов к беспорядкам первоначально открыто на лекциях, потом, с осени 1906 года, более сдержанно, но всегда в такое время и в таких лекциях, где вывод был вызывающим против Правительства. В среде студентов он числится ярым социалистом и умелым вдохновителем»13.
В 1914 г. Д.Н. Зейлигер был уволен из Казанского университета (в советское время он станет ректором Казанского политехнического института, заслуженным деятелем науки РСФСР).
В том же году был лишен права преподавать в университете профессор Н.Н. Фирсов как не способствовавший «развитию в слушателях патриотического чувства и верности исконным началам русской государственности...»14. Ему вменялось в вину то, что «в одной из своих лекций [...], характеризуя царя Федора Иоанновича как слабоумного, проводил параллель между ним и благополучно Царствующим ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ, отождествляя ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО с Царем Федором. Во время другой лекции профессор Фирсов прочитал своей многолюдной аудитории какую-то бумагу, несомненно официального происхождения, в коей указывалось на тенденциозность его лекций, чтение этой бумаги он сопровождал язвительными замечаниями по адресу ея автора, вызывая в слушателях глумление автору бумаги и шумное одобрение профессору Фирсову»15.
Следующей формой политической активности являлись «противозаконные контакты со студентами». Под этой формулировкой из официозного лексикона конца XIX в. подразумевались фактически любые взаимоотношения преподавателей с обучавшимися, выходившие за рамки учебного процесса: от несанкционированных встреч научно-просветительского характера до контактов с политической подоплекой.
Так, исправляющий должность московского обер-полицмейстера Ф.Д. Трепов писал 31 декабря 1896 г. попечителю Московского учебного округа Н.П. Боголепову: «имею честь уведомить Ваше Превосходительство, что приват-доценты Московского университета Вернадский и Милюков старались заняться политическим воспитанием студентов»16. Уже будучи известным ученым,
В.И. Вернадский в 1911 г. обвинялся Отделением по охранению общественной безопасности и порядка в Москве в том, что в 1906 г. способствовал устройству незаконных собраний студентов17.
О приват-доценте того же университета И.М. Гольдштейне в по-
57
лицейском донесении говорилось, что «19 января 1910 года при его участии в его квартире состоялось совещание некоторых профессоров и студентов Московских высших учебных заведений, на каковом совещании обсуждался вопрос о предполагаемом созыве общестуденческого съезда»18.
Участие в студенческом движении, сочувствие студенческому движению стало еще одной формой политической активности. Вообще, есть немало оснований полагать, что многие профессора с сочувствием относились к студенческому движению.
В декабре 1887 г. Департамент полиции обратился к начальнику Казанского губернского жандармского управления полковнику Н.И. Гангардту с запросом, в котором говорилось: «Получены сведения, что будто бы большинство профессоров Казанского университета сочувствует студенческим демонстрациям, произносит по данному поводу речи, некоторые выражают одобрение студен-там»19. Департамент просил проверить эти сведения. В ответ на запрос 29 декабря 1887 г. начальник управления писал: «Г[осподин] Попечитель учебного округа своими решительными распоряжениями возбудил к себе неприязненные отношения многих влиятельных лиц в губернии и в особенности ректора Казанского университета Г[осподина] Кремлева, на стороне которого стоят большинство профессоров. Из них как на наиболее выдающихся по своим крайне либеральным убеждениям, я могу указать на Щербакова, Васильева, Штукенберга, Преображенского. Эти лица, кроме Штукенберга, 4 декабря на сходке, по удалении ректором инспекции, обращались к студентам с речами, но содержание этих речей осталось неизвестным. Затем 5 декабря в Совете университета Г[осподин] Щербаков, не будучи никем уполномоченным, обратился с благодарственную за прекращение сходки речью к ректору Кремлеву, на что последний ответил: “К сожалению, мой образ действий не одобряется начальством”. В настоящее время Г[осподин] попечитель предоставил правлению университета наложить, по усмотрению, дисциплинарные взыскания на менее виновных студентов, вследствие чего члены правления Г[оспода] Кремлев, Щербаков и Васильев настаивали на том, чтобы каждый студент обвинялся в присутствии правления и виновного самим инспектором. Таким образом последний ставился бы в самое неудобное положение, находясь вынужденным входить в пререкания с обвиняемыми, чем последние еще более озлоблялись бы против инспекции. Признавая подобный образ действий правления несоответствующим, Г[осподин] попечитель приостановил деятельность по изложенному вопросу правления университета и просил г. министра народного просвещении отстранить от должностей Г[осподина] Кремлева и декана медицинского факультета Г[осподина] Щербакова. [...] Профессор Штукенберг, заведующий естественным факультетом, давшим наибольший процент участников беспорядков, еще раньше навлекал на себя подозрения в со-58
мнительной политической благонадежности, выразившейся в деле о студенческой библиотеке Рейнгардта, закрытой по Высочайшему повелению в 1883 году»20.
Такая демонстративная лояльность профессуры в отношении «бунтовщиков», готовность защищать студентов воспринимались чиновниками ведомства народного просвещения весьма болезненно. Ректор Н.А. Кремлев лишился своей должности в 1889 г., декан А.Я. Щербаков - в 1890 г. Полиция, жандармерия и Министерство народного просвещения, пытаясь вернуть университетскую жизнь в «нормальное русло», действовали, скорее, неэффективно, продолжая проводить преимущественно охранительную политику, которая часто лишь озлобляла студентов и укрепляла скептицизм значительной части преподавателей в отношении властей.
Директор Департамента полиции П.Н. Дурново, прося собрать данные, писал 12 декабря 1887 г. начальнику Одесского жандармского управления полковнику П.Г. Цугаловскому: «Департамент] Полиции получил сведения, что большинство профессоров Новороссийского университета относятся с сочувствием к студентам по поводу производимых последними беспорядков; профессор же Маркевич будто бы позволил себе гласно выразить им одобрение». В ответе, направленном через месяц, начальник управления писал: «Фактических доказательств того, чтобы профессора здешнего университета, и в том числе Маркевич, гласно выражали свое одобрение беспорядкам, не добыто, но не подлежит ни малейшему сомнению, что многие из профессоров до сих пор не могут примириться с требованиями нового университетского устава, отнявшего у них корпоративные права [...]. При таких условиях весьма возможно, что в своих частных сношениях со студентами некоторые из профессоров [...], высказывая свой отрицательный взгляд на требования устава, тем самым систематически поддерживают в студентах чувство недовольства и противодействия»21.
В 1894 г. 42 профессора и Московского университета подписались под петицией на имя Московского генерал-губернатора о смягчении участи студентов, удаленных из Москвы за принадлежность к земляческим организациям22.
В фондах Национального архива Республики Татарстан сохранилось анонимное письмо, направленное в адрес ректора Казанского университета профессора Д.И. Дубяго в период затяжных студенческих волнений начала 1905 г. В письме, написанном от лица «обыкновенных смертных, не принадлежащих к так называемой интеллигенции», содержалось утверждение, что виновниками студенческих беспорядков являются «господа профессора, которые не только не принимают со своей стороны никаких мер к успокоению и вразумлению сбитой с толка молодежи, но своим попустительством и сочувствием поддерживают беспорядки»23.
На подобное сочувствие содержался намек в записке «О совре-
59
менном положении высших учебных заведений в России», составленной по постановлению объединенного собрания советов и комитетов киевских монархических партий и союзов предположительно в конце 1906 г.: «За редкими, единичными исключениями это отношение [Отношение профессуры к студенческому движению. - М.Г.] характеризуется какою-то непонятной уступчивостью, стремлением к компромиссам и каким-то робким протестом, которые напоминают, скорее, вынужденные извинения перед натиском студенческих требований готового уступить им профессорского персонала, нежели громкий протест уважающих себя наставников перед назойливыми домогательствами зарвавшейся молодежи»24.
Авторы записки, сетуя на то, что, получив автономию [Имелись в виду «Временные правила об управлении высшими учебными заведениями ведомства Министерства народного просвещения» от 27 августа 1905 г. -МГ], университеты в лице профессорской коллегии не смогли навести порядок и положить конец студенческим беспорядкам: «с сентября 1905 года и почти до весны 1906 года в большинстве учебных заведений занятия вовсе не производились», «анархия в учебных заведениях господствует совершенно беспрепятственно». Авторы предлагали министерству, если университеты сами так и не справятся со студенческим движением, пойти на радикальные меры, состоящие в урезании университетской автономии. И при этом предупреждали, что в этом случае «правительственная власть будет действовать одна, вне союза с профессорами, и последним, как исповедующим точку зрения, несовместную с задачами государственности, придется вместе с протестующими учащимися покинуть высшую школу и уступить место другим»25.
Сохранилась еще одна записка, составленная, по поручению министра народного просвещения В.Г. Глазова, тайным советником
С.Ф. Спешковым о различных организациях среди учащихся в различных учебных заведениях Министерства народного просвещения. В ней, в частности, говорится: «К сожалению, в обществе, в печати и в профессорской среде политические увлечения студенческих организаций, их выступления и забастовки не встречали осуждений, а напротив вызывали к себе сочувствие и даже удивление перед героизмом студентов»26. Ниже, рассуждая о введении положения о кураторах и о профессорских дисциплинарных судах, С.Ф. Спешков пишет: «Профессора неохотно принимали на себя новые обязанности и ограничивали свою роль в качестве кураторов исключительно защитой студентов от кары закона и желанием под разными предлогами оправдать студентов и даже в тех случаях, когда они были действительно виноваты. [...] Профессора считали себя обиженными недоверием Министерства, изъявшего из ведения [дисциплинарного] суда массовые беспорядки студентов»27.
Суждения о сочувствии профессуры волновавшемуся студенчеству исходили и от руководства Одесского учебного округа.
60
Так, попечитель этого округа граф А.А. Мусин-Пушкин писал министру народного просвещения П.М. Кауфману в 1906 г.: «С его [Университетского Совета. - М.Г.] стороны, конечно, рассчитывать [На осуждение студентов. - М.Г.] нельзя при современном составе его большинства, заискивающем перед революционно настроенным Центральным студенческим органом»28. Речь шла о выборном студенческом органе самоуправления.
Формой выражения сочувствия студенческому движению можно считать отказ от чтения лекций в период студенческих забастовок. В таком поведении в 1906 г. обвинялись преподаватели Харьковского университета профессора Н.Ф. Сумцов, А.-Б.П. Пшеборский, приват-доцент Г.В. Коршун29.
* * *
Внеуниверситетская сфера политической активности профессуры была многообразнее по своим формам.
Прежде всего, можно выделить политизацию публичных лекций.
Чтение публичных лекций на научно-популярные темы составляло заметную часть профессиональной жизнедеятельности многих российских университетских профессоров, особенно в столичных городах, где стремившаяся к просвещению публика без труда наполняла аудитории, предоставляемые для публичных выступлений.
Содержание публичных выступлений нередко становилась предметом внимания властей. Исправляющий должность московского обер-полицмейстера Ф.Д. Трепов писал 5 июня 1899 г. в Департамент полиции о собрании в память А.С. Пушкина, прошедшем в Московском университете в мае, на котором выступали бывший профессор С.А. Муромцев и приват-доцент В.Е. Якушкин. О речи последнего обер-полицмейстер сообщал: «Оратор, совершенно игнорируя поэта как художника, имел, очевидно, единственною целью доказать, что Пушкин по своим взглядам и связям был единомышленником декабристов - лучших, по мнению Якушкина, людей своего времени, и не участвовал в их бунте лишь по случайности и что поэт даже в последний период своей деятельности, после милостей, оказанных ему ИМПЕРАТОРОМ НИКОЛАЕМ I-м, остался в сущности верен своим прежним убеждениям, не переставая быть вольнодумцем»30. И далее делался вывод: «Муромцев и Якушкин воспользовались юбилейными торжествами как удобным случаем для публичной пропаганды своих антиправительственных идей»31. В результате этой истории Ф.Д. Трепов ходатайствовал перед Московским генерал-губернатором о запрещении С.А. Муромцеву и В.Е. Якушкину на два года проживания в Москве и Московской губернии. В.Е. Якушкин навсегда покинет университет, сосредоточившись на литературной и общественно-политической деятельности; впоследствии он станет гласным курского губернского земства
61
и депутатом Государственной думы первого созыва от кадетской партии, как и С.А. Муромцев, возглавивший Думу.
Целостную картину бдительного надзора со стороны властей за публичными лекциями преподавателей Московского университета дают справки на 125 профессоров и приват-доцентов московских вузов, проходивших по делам Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в Москве, составленные в январе 1911 г. Адресатом справок был директор Департамента полиции Н.П. Зуев.
Так, в справке на приват-доцента А.А. Борового значилось: «Противоправительственное направление Борового определенно выяснилось в прочитанной им 7 июля 1907 г. в г. Москве в помещении педагогических курсов лекции, когда Боровой открыто заявил слушателям, что он признает и всегда пропагандирует идею революционного синдикализма, который не разделяет учения социал-демократов и не признает парламента, а предпочитает открытое выступление, имеющее своей конечной целью переустройство государства путем социальной революции»32. А.А. Боровой стал подвергаться политическим преследованиям. В 1910 г. против него было возбуждено два дела за издание брошюр анархистского содер-
жания33.
О приват-доценте Н.Н. Полянском в справке на него утверждалось: «4 июля 1908 г. Полянский читал лекции на летних курсах при педагогических курсах Московского общества воспитательниц и учительниц. [...] Рассматривая теократическую теорию происхождения государств, Полянский высказался, что эта теория обязанная своим происхождением древним некультурным племенам, сначала боготворившим личность Государя, а впоследствии веровавшим, что государь есть посланник Божий, назначенный им для проведения воли его на земле, ныне отжила свой век, так как для каждого из современников ясно, что последователи такой теории впадали в грубую ошибку [...] Он закончил рассмотрение этой теории словами: “К сожалению, как пережиток некультурной далекой древности, в настоящее время некоторые государи продолжают еще в своих манифестах и указах писать: “Мы волею Божию””»34. Напомним, что 4-я статья «Основных государственных законов Российской империи» гласила: «Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть. Повиноваться власти Его, не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает»35.
О приват-доценте П.Н. Сакулине сообщалось следующее: «Читая лекции на курсах для учителей летом 1907 года, Сакулин осуждал устой самодержавного образа правления и таким путем восстанавливал слушателей против существующего государственного строя, за что по распоряжению московского генерал-губернатора, был подвергнут штрафу в размере 1 000 рублей»36. Дальнейшее чтение лекций П.Н. Сакулину было, разумеется, запрещено37.
Приват-доцент В.М. Устинов обратил на себя внимание поли-
62
ции во время чтения лекции «Конституционное право», устроенной обществом Народных университетов: «Разобрав государственный строй Швеции и Англии, перешел к рассмотрению представительного образа правления в тех государствах, где сохраняется принцип монархии, при чем произнес следующую фразу “Борьба с монархом, где еще существует монархия, как например, в Пруссии, Германии и у нас в России, продолжается”». Присутствовавший на лекции помощник пристава лекцию прекратил38.
Показательно, что все выше перечисленные преподаватели 3 февраля 1911 г. покинули Московский университет в знак протеста против действий министра народного просвещения Л.А. Кассо (эти события войдут в историю российского образования как «дело Кассо»).
Другой доступной формой политической активности преподавателей была публицистическая и издательская деятельность.
Впрочем, сама степень доступности печатного слова не всегда была велика. Например, экстраординарному профессору Казанского университета В.К. Соколову ставилось в вину то, что он «будучи заграницей в 1902/3 году имел намерение отправить оттуда в Казань запрещенные издания»39.
После 1905 г. доступность печатного слова значительно расширилась. Немало профессоров занялось издательской деятельностью, что, однако, позже нередко ставилось им в вину.
Так, профессор Новороссийского университета Н.К. Лысенков состоял ответственным редактором-издателем одесского общеученического литературно-общественного журнала «Свободная школа». 24 декабря 1905 г. по распоряжению временного генерал-губернатора Одессы К.А. Карангозова издание журнала было приостановлено. 10 февраля 1906 г. профессор Лысенков составил и передал для напечатания второй номер журнала, куда «были помещены статьи неизвестных авторов, призывавшие школьную молодежь к возмущению»40. После этого Н.К. Лысенков по решению суда подвергся заключению в крепости на две недели без ограничения прав, однако после продолжил службу в университете.
Профессора того же университета Н.Н. Ланге и Е.Н. Щепкин (будущий депутат Государственной думы первого созыва) издавали журнал «За свободу», который «было запрещено издавать после выхода 2-го номера за крайне противоправительственного характера статьи, в нем помещенные»41.
Редактором впоследствии закрытой по распоряжению губернатора Харьковской губернии Н.Н. Пешкова газеты «Накануне» в 1906 г. состоял профессор Харьковского университета А.Н. Фатеев42, который тоже, несмотря на неприятности с газетой, продолжил службу в университете.
В 1911 г. начальник Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в Москве П.П. Заварзин писал директору
63
Департамента полиции о профессоре Московского университета Е.Н. Трубецком: «В издаваемом и редактируемом им журнале “Московский Еженедельник” пишет статьи, являющиеся наиболее бойкими в политическом отношении». В 1907 г. за два номера журнала было возбуждено судебное преследование против Е.Н. Трубецкого по 103-й (оскорбление членов царствующей императорской семьи, угроза их особе, надругательство над их изображением с целью возбуждения неуважение к их особе, а также распространение оскорбительных для их достоинства сочинений) и 129-й (произнесение речи, составление, хранение, правка сочинений, возбуждающих к неповиновению власти) статьям Уголовного Уложения, но дело судом было прекращено43. В 1911 г. Е.Н. Трубецкой вместе с большой группой профессоров покинул Московский университет.
Профессор Томского университета М.Н. Соболев состоял действительным членом редакционного комитета газеты «Сибирская жизнь», «пропустившим к печатанию противоправительственного характера статью по поводу смерти покойного Председателя Совета Министров, Статс-Секретаря Столыпина»44.
Другой формой политической активности являлось участие в собраниях, произнесение речей, подписание петиций.
До сведения полиции доходила информация как о частных, так и о публичных собраниях с участием преподавателей, на которых звучали «предосудительные речи».
Вот фрагмент подробного описания в документах полиции (отношение Московского обер-полицмейстера Е.К. Юрковского) подобной деятельности профессора Московского университета И.И. Янжула. «Еще в 1887 году на собрании, бывшем у профессора Янжула, был затронут вопрос о воздействии иностранной печати на образ действий русского правительства по вопросам внутренней политики. Вопрос этот вызвал целый ряд собраний, которые и привели к образованию партии, имевшей целью отыскивать и применять ненаказуемые способы воздействия, которые ближайшей целью имели добиться неприкосновенности личности и свободы печати. Далее предполагалось, уже при помощи свободной печати достигнуть изменения существующего государственного строя. В состав этой партии вошел и Янжул. Окончательно она сформировалась в январе 1888 г., но уже в феврале того же года она распалась на 2 фракции: либерально-прогрессивную и радикальную. Янжул примкнул к первой [...], имевшей конечной целью введение представительных учреждений и непременное сохранение монархии, и допускавшей только легальные по внешней форме средства, “исключая всякое проявление террора”. Удобнейшим моментом для сближения с представителями заграничной печати и с политическими деятелями была признана Парижская выставка, во время которой члены партии и решили прочесть ряд публичных лекций о несовершенстве внутренней политики русского правительства. Так, Янжул совмест-
64
но с Чупровым начал обрабатывать лекцию под названием “Основы народного хозяйства в России”»45.
Предметом переписки высокопоставленных чиновников Министерства народного просвещения становились частные собрания профессоров. Попечитель Одесского учебного округа Х.П. Сольский сообщал в январе 1905 г. министру народного просвещения В.Г. Глазову «Мне стало известным, что группа профессоров будто бы собирается в частном доме, обсуждает и осуждает не только правительственные распоряжения, но и не одобряет самый государственный строй ИМПЕРИИ»46. Разбирательство этого дела выявило дополнительные факты участия преподавателей в собраниях, на которых обсуждалось отправление депутатов в Москву на частный съезд, «присоединение к возникающей по инициативе профессора] Вернадского ассоциации профессоров», «возбуждение коллективного ходатайства перед Министерством народного просвещения о возвращении уволенных студентов, подготовительная агитация с целью проведения в Совет университета при помощи обеспеченного большинства его членов заранее составленных резолюций, заключавших в себе явную политическую тенденцию». Участниками этих собраний были профессора Е.Н. Щепкин, С.П. Ярошенко, И.В. Слешинский, А.В. Клоссовский, приват-доценты Р.М. Орженцкий и Л.А. Трасавич47. Реагируя на сообщение, попечитель предложил так поступить с «фигурантами дела»: выслуживших пенсию - уволить, остальным - поставить на вид с предупреждением о серьезной ответственности в случае, если они не прекратят своей деятельности, освободить всех от тех обязанностей, которые они несут помимо своих прямых по званию профессора48.
Приват-доценты Р.М. Орженцкий и Л.А. Трасавич, действительно, в 1905 г. были удалены из Новороссийского университета, однако вскоре вновь получили возможность туда вернуться. Впрочем, Р.М. Орженцкий вернулся ненадолго. Уже в 1906 г. он был уволен за «неблагонадежность»; в том же году поступил на службу в Демидовский юридический лицей, где с 1907 г. возглавил кафедру статистики. Л.А. Трасавич же, перешедший в 1907 г. в Московский университет, добровольно оставит его в 1911 г. в ходе «дела Кассо».
Начальник Одесского жандармского управления писал в сентябре 1906 г. в Департамент полиции о профессоре Новороссийского университета Н.Н. Ланге: «Не скрывая своих убеждений, в речи, произнесенной публично при встрече возвратившегося 4 октября 1905 года из административной ссылки профессора Ярошенко, Ланге крайне сочувственно характеризовал его деятельность как передового борца за освободительное движение, после в высшей степени возмутительной речи студента Плятта, законченной криком “Долой Самодержавие, долой Полицию!”, вместе с остальными присутствовавшими повторял этот возглас»49.
Заметим, что, несмотря на неоднократное попадание в полицей-
65
скую хронику, профессор Ланге продолжал службу в университете.
Уголовное преследование в 1906 г. возбуждалось против приват-доцента Харьковского университета В.В. Фавра, который 6 апреля
1906 г. «в числе других лиц участвовал в заседании Харьковского медицинского Общества в зале Харьковской городской Управы, где произнес противоправительственную речь». Впрочем, дело было прекращено50.
Приват-доцент Харьковского университета В.П. Воробьев участвовал 5 декабря 1904 г. «в противоправительственном банкете, состоявшимся в здании Харьковской Губернской Земской Управы, и 19 марта 1905 г. в юридическом заседании, происходившем в актовом зале университета, где говорились революционные речи и разбрасывались прокламации»51.
В дальнейшем у В.П. Воробьева возникали сложности в академической карьере. В 1913 г. он был избран профессором Юрьевского и Варшавского университетов, но министр народного просвещения Л.А. Кассо не утвердил его в этих должностях.
Профессор Харьковского университета А.П. Грузинцев участвовал в «противоправительственном банкете» 5 декабря 1904 г., а в
1907 г. «предоставил свою квартиру для собраний членов рабочего бюро»52. Серьезного влияния на карьеру профессора А.П. Грузинцева эти факты не оказали.
Наконец, наиболее открытой формой политической активности «левой» университетской профессуры было ее участие в работе общественных организаций и политических партий.
Начало XX в. - время самоорганизации вузовских преподавателей путем создания объединений, имевших целью защиту их интересов. Крупнейшим таким объединением в дореволюционной России стал Академический союз, история создания и деятельности которого полно освящена в работе Е.А. Иванова53. Помимо широко известного Академического союза в университетах начала XX в. существовали иные союзы и общества. Особую активность проявляли «младшие преподаватели», не относившиеся к числу штатной профессуры. С 1905 г. действовали Общество взаимной помощи младшего учено-педагогического персонала Императорского Казанского университета, Харьковская группа младших преподавателей высших учебных заведений и другие организации. Пик их активности пришелся на период Первой русской революции 1905-1907 гг., после которой они были разгромлены.
Авторы «Агентурной записки», составленной в Отделении по охранению общественной безопасности и порядка в Москве, от 4 апреля 1911 г. констатировали: «Чисто моральная связь между левыми профессорами очень сильна, но отсюда далеко до прочной организации. От старой академической организации сохранились обломки, новую же при настоящем настроении профессуры создать очень трудно»54.
66
На протяжении 1911 г. велась подготовка к Съезду левых профессоров. Причем, согласно «Агентурной записке» от 11 апреля 1911 г., «только меньшая часть профессоров настроена оппозиционно и готова принять участие в нелегальном съезде, большинство же высказывается за участие в разрешенном съезде»55.
Приведем примеры участия университетских преподавателей в организациях, не связанных с академической жизнью.
Приват-доцент Харьковского университета В.И. Талиев в 1905 г. состоял членом нелегального «Харьковского комитета безопасности» и, по данным полиции, сочувствовал революционному движе-нию56.
По данным Томского губернского жандармского управления, профессор Томского университета Н.А. Александров в 1905 г. являлся организатором и главным руководителем профессионального социал-демократического союза томских фармацевтов и аптекарей57.
Легализация политических партий открыла еще одну возможность для проявления общественно-политической активности университетских преподавателей.
На преобладание среди политизированной профессуры членов партии кадетов указывают многие источники. Председатель Совета министров и министр внутренних дел П.А. Столыпин писал в 1909 г. министру народного просвещения А.Н. Шварцу: «Большинство профессоров всех высших учебных заведений г. Харькова принадлежит к кадетской партии»58. В «Список профессоров и преподавателей Императорского Казанского университета (принадлежащим к политическим партиям, обществам и союзам за период 1902 - 1908 гг.)», составленный Департаментом полиции в 1908 г., включены 62 профессора и 48 приват-доцентов. Из включенных в «профессорский» список к «правым» или октябристам отнесены 19 человек, к «левым», кадетам и членам Академического союза - 31, неопределенная информация дана в отношении 3-х, отсутствует информация о политических пристрастиях 9-ти профессоров. Из включенных в «приват-доцентский» список к «правым» или октябристам отнесены 6 человек, к «левым», кадетам и членам Академического союза - 23, отсутствует информация о политических пристрастиях 19-ти приват-доцентов59.
* * *
Подведем итоги.
Предложенная нами классификация форм политической активности «левой» университетской профессуры выглядит следующем образом: внутриуниверситетские формы (политизация учебного процесса; «противозаконные контакты со студентами»; участие в студенческом движении, сочувствие студенческому движению) и внеуниверситетские формы (политизация публичных лекций; пу-
67
блицистическая и издательская деятельность; участие в собраниях, произнесение речей, подписание петиций; создание организаций, членство в политических партиях).
В основу этой классификации положены объекты и средства воздействия на окружающий мир со стороны политизированных университетских преподавателей. Допускаем, что возможны и иные классификации форм политической активности. Например, по степени радикализма или по идеологическим признакам.
Важно, однако, учитывать и эволюцию форм политической активности с течением времени. Революция 1905-1907 гг., расширив сферу легального, привела многих университетских преподавателей от некогда популярного «академизма» в сферу реальной политики.
Примечания
1 Иванов А.Е. В преддверии кадетской партии: Всероссийский союз деятелей науки и высшей школы // Власть и наука, ученые и власть: 1880-е - начало 1920-х годов. СПб., 2003. С. 202-212.
2 Ростовцев Е.А. Академическая корпорация Санкт-Петербургского университета в начале XX в.: Отношение к власти и гражданскому обществу // «Быть русским по духу и европейцем по образованию»: Университеты Российской империи в образовательном пространстве Центральной и Восточной Европы XVIII - начала XX вв. М., 2009. С. 139156; Ростовцев Е.А. «Борьба за автономию»: Корпорация столичного университета и власть в 1905 - 1914 гг. // Journal of Modem Russian History and Historiography. 2009. № 2. P. 75-121; Ростовцев Е.А., Кривоноженко А.Ф., Сосницкий Д.А. Противостояние Министерства народного просвещения и либеральной профессуры Санкт-Петербургского университета в 1911 -1914 годах // Научно-технические ведомости Санкт-Петербургского государственного политехнического университета. 2011. № 131. С. 170-175.
3Маркин В.Л. «Университетский протест» 1911 года и реакция российского общества // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2009. № 5. С. 10-19.
4 Шарова А.В. Университетское сообщество и власть в начале ХХ века (по материалам дневниковых записей А.Н. Савина) // Вестник РГГУ. 2010. № 18. С. 270-287.
5 Иванов А.Е. Высшая школа России в конце XIX - начале XX века. М., 1991.
6 Иванов А.Е. Высшая школа России в конце XIX - начале XX века. М., 1991.С. 245-247.
7 Национальный архив Республики Татарстан (НАРТ). Ф. 199. Оп. 2. Д. 200. Л. 1-8об.
8 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 102 (Д. 3). Оп. 1895. Д. 1414. Л. 27-27об.
9 ГА РФ. Ф. 102 (Д. 3). Оп. 1886. Д. 68. Л. 9.
10 ГАРФ. Ф. 102 (Д. 3). Оп. 1892. Д. 796. Л. 2об.
11 Яснопольский Леонид Николаевич // Государственная Дума Российской империи, 1906 - 1917: Энциклопедия. М., 2008. С. 727.
12 НАРТ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 476. Л. 5-5об.
13 Там же. Л. 3-3об.
14 Ермолаев И.П., Литвин А.Л. Профессор Николай Николаевич
68
Фирсов. Казань, 1976. С. 54.
15 НАРТ. Ф. 199. Оп. 1. Д. 501. Л. 26-26об.
16 Центральный государственный архив Москвы (ЦГАМ). Ф. 459. Оп.
2. Д. 4802. Л. 2.
17 ГА РФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 342. Л. 15.
18 Там же. Л. 26.
19 ГА РФ. Ф. 102 (Д. 3). Оп. 1887. Д. 735. Л. 2.
20 Там же. Л. 6-8.
21 ГА РФ. Ф. 102. Оп. 83. Д. 709. Л. 1-2об.
22 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 733. Оп. 151. Д. 117. Л. 47об.
23 НАРТ. Ф. 977. Оп. «Совет». Д. 11101. Л. 122.
24 РГИА. Ф. 733. Оп. 201. Д. 535. Л. 1об.-2.
25 Там же. Л. 3.
26 ГА РФ. Ф. 588. Оп. 1. Д. 1443. Л. 463об.
27 Там же. Л. 465-465об.
28 Государственный архив Одесской области (ГАОО). Ф. 42. Оп. 35. Д. 440. Л. 3.
29 РГИА. Ф. 733. Оп. 201. Д. 100. Л. 1-2об.
30 ГА РФ. Ф. 102 (Д. 3). Оп. 1892. Д. 1144. Л. 8об.
31 Там же. Л. 8об.
32 ГАРФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 342. Л. 6.
33 Там же. Л. 6об.
34 Там же. Л. 78-78об.
35 Полное собрание законов Российской империи: Собрание 3-е. Т. XXVI. Отделение I. СПб, 1909. № 27805.
36 ГА РФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 342. Л. 89.
37 Там же. Л. 1об.
38 Там же. Л. 104-104об.
39 НАРТ. Ф. 199. Оп. 2. Д. 200. Л. 4.
40 Одесский листок (Одесса). 1906. 13 апр.
41 Центральный государственный исторический архив Украины (ЦГИАУ). Ф. 385. Оп. 1. Д. 1972. Л. 2-2об.
42 РГИА. Ф. 733. Оп. 201. Д. 100. Л. 2.
43 ГА РФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 342. Л. 103.
44 ЦГИАУ. Ф. 705. Оп. 1. Д. 895. Л. 11-11об.
45 ГА РФ. Ф. 102(Д.3). Оп. 1894. Д. 262. Л. 2-2об.
46 ГАОО. Ф. 42. Оп. 35. Д. 414. Л. 25
47 Там же. Л. 6-7об.
48 ГАОО. Ф. 42. Оп. 35. Д. 414. Л. 25об.-26.
49 ЦГИАУ. Ф. 385. Оп. 1. Д. 1972. Л. 2-2об.
50 ЦГИАУ. Ф. 705. Оп. 1. Д. 895. Л. 13-13об.
51 РГИА. Ф. 733. Оп. 201. Д. 100. Л. 1-2об.
52 Там же. Л. 1.
53 Иванов А.Е. В преддверии кадетской партии: Всероссийский союз деятелей науки и высшей школы // Власть и наука, ученые и власть: 1880е - начало 1920-х годов. СПб., 2003. С. 204-211.
54 ГА РФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 177. Л. 87.
55 Там же. Л. 93об.
56 РГИА. Ф. 733. Оп. 201. Д. 100. Л. 1об.
57 ГА РФ. Ф. 102 (Д. 3). Оп. 1907. Д. 391. Л. 2.
58 РГИА. Ф. 733. Оп. 201. Д. 100. Л. 1.
69
59 НАРТ. Ф. 199. Оп. 2. Д. 200. Л. 1-8об.
Автор, аннотация, ключевые слова
Грибовский Михаил Викторович - канд. ист. наук, доцент Национального исследовательского Томского государственного университета
В статье на основании документов российских и украинских государственных архивов рассматривается политическая активность «левой» университетской профессуры в России в конце XIX - начале XX вв. Обобщается большой фактический материал, на основании которого автор предлагает оригинальную классификацию форм политической активности университетской профессуры. Особое внимание уделяется отношению профессуры к студенческому движению, ее участию в издательской и просветительской работе. С другой стороны, раскрывается скоординированная деятельность Министерства народного просвещения и Департамента полиции Министерства внутренних дел по организации контроля за политическими настроениями профессуры и увольнению наиболее политически активных профессоров. Делается вывод, что разнообразная политическая активность профессуры российских университетов в конечном итоге привела многих профессоров в реальную политику в годы Русской революция 1905-1907 гг.
Российская империя конца начала XX в., Министерство народного просвещения, Министерство внутренних дел, Департамент полиции, университет, профессура, политические настроения, политическая активность, либерализм, студенческое движение
References
(Articles from Scientific Journals)
1. Markin V.L. “Universitetskiy protest” 1911 goda i reaktsiya rossiyskogo obshchestva. VestnikMoskovskogo universiteta. Seriya 8. Istoriya, 2009, no. 5, pp.10-19.
2. Rostovtsev E.A. “Borba za avtonomiyu: Korporatsiya stolichnogo universiteta i vlast v 1905 - 1914 gg. Journal of Modern Russian History and Historiography, 2009, no. 2, pp. 75-121.
3. Rostovtsev E.A., Krivonozhenko A.F., Sosnitskiy D.A. Protivostoyanie Ministerstva narodnogo prosveshcheniya i liberalnoy professury Sankt-Peterburgskogo universiteta v 1911 - 1914 godakh. Nauchno-tekhnicheskie vedomosti Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo politekhnicheskogo universiteta, 2011, no. 131, pp. 170-175.
4. Sharova A.V. Universitetskoe soobshchestvo i vlast v nachale XX veka (po materialam dnevnikovykh zapisey A.N. Savina). Vestnik RGGU, 2010, no. 18,pp.270-287.
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Ivanov A.E. V preddverii kadetskoy partii: Vserossiyskiy soyuz deyateley
70
nauki i vysshey shkoly. Vlast i nauka, uchenye i vlast: 1880-e - nachalo 1920-kh godov [Power vs Science, Scientists vs Power: 1880s - early 1920s]. St. Petersburg, 2003, pp. 202-212.
6. Ivanov A.E. V preddverii kadetskoy partii: Vserossiyskiy soyuz deyateley nauki i vysshey shkoly. Vlast i nauka, uchenye i vlast: 1880-e - nachalo 1920-kh godov [Power vs Science, Scientists vs Power: 1880s - early 1920s]. St. Petersburg, 2003, pp. 204-211.
7. Rostovtsev E.A. Akademicheskaya korporatsiya Sankt-Peterburgskogo universiteta v nachale XX v.: Otnoshenie k vlasti i grazhdanskomu obshchestvu. “Bytrusskimpodukhuievropeytsempoobrazovaniyu”: UniversitetyRossiyskoy imperii v obrazovatelnom prostranstve Tsentralnoy i Vostochnoy Evropy XVIII - nachala XX vv. [“Being Russian by Soul and European by Education” : Universities of the Russian Empire in the Education Space of Central and Eastern Europe in the 18th - early 20th]. Moscow, 2009, pp. 139-156.
(Monographs)
8. Ermolaev I.P., Litvin A.L. Professor Nikolay Nikolaevich Firsov [Professor Nikolai Nikolaevich Firsov]. Kazan, 1976, p. 54.
9. Ivanov A.E. Vysshaya shkola Rossii v kontse XlX - nachale XX veka [Higher School in Russia in the late 19th - early 20th centuries]. Moscow, 1991, 392 p.
10. Ivanov A.E. Vysshaya shkola Rossii v kontse XIX - nachale XX veka [Higher School in Russia in the late 19th - early 20th centuries ]. Moscow, 1991, pp. 245-247.
Author, Abstract, Key words
Mikhail V. Gribovskiy - Candidate of History, Senior Lecturer, National Research Tomsk State University (Tomsk, Russia)
The article investigates the political activity of the “left” university professors in Russia in the late 19th - early 20th centuries with reference to documents from Russian and Ukrainian archives. On the basis of numerous data the author offers an original classification of political activities the university professors were engaged in. A special emphasis is put on the professors’ attitude toward the student movement, their involvement in publishing activity, advocacy and raising public awareness. Moreover, the author reveals and examines the coordinated efforts of the Ministry of National Education and the Police Department of the Ministry of Internal Affairs in exercising control over the political mood in the academe laying off the most politically engaged professors. It is concluded that Russian university professors’ political activities led many of them to real politics during the Russian revolution of 1905-1907.
Russian Empire of the early 20th century, Ministry of National Education, Ministry of Internal Affairs, Police Department (of the Ministry of Internal Affairs), university, professorate, political mood, political activity, liberalism, student movement
71
