CC BY
132
2. Лисоченко О.В. Риторика для журналистов: прецедентность в языке и в речи. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2007.
3. ФедосюкМ.Ю. В каком направлении разви-
вались стили русской речи ХХ века // Филология и журналистика в контексте культуры (Лиманчик-98). Материалы Всероссийской научной конференции. Вып. 4. - Ростов-на-Дону, 1998. - С. 3-4.
Д.Л. Карпов ПОЛИСЕМИЯ КАК ОСНОВОПОЛАГАЮЩИЙ ПРИНЦИП РЕАЛИЗМА РОМАНА И.А. ГОНЧАРОВА «ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ»
Исследования реализма классической литературы в настоящее время идут в двух направлениях - изучение творческого метода, который закрепляется за определённой эпохой и объединяет художественное мировоззрение нескольких поколений русских писателей, или анализ индивидуальных особенностей каждого из авторов. При этом за рамками исследований остаётся важный вопрос, каким образом писатель преодолевает «литературность» словесного искусства и добивается «эффекта реальности», иллюзии правдоподобия. Вследствие этого понятие «реализм» до сих пор получало внешнюю обобщённую и абстрактную характеристику. В то же время конкретный инструментарий, использующийся авторами, оставался в тени, что в настоящий момент ощущается как дефицит микроисследований в данной области.
Традиционно реализм «противопоставляется, с одной стороны, направлениям, в которых содержание подчинено самодовлеющим формальным требованиям... с другой стороны - направлениям, берущим свой материал не из реальной действительности...» [5].
УР. Фохт под «реализмом» понимает «художественный метод в его конкретном проявлении в качестве литературного направления, имеющий своей гносеологической основой такое отношение художника к действительности, когда он рассматривает в качестве своего материала внеположную сознанию действительность как предмет наблюдения, изучения, типизации и изображения.» [8, с. 99].
Г.Н. Поспелов, определяя сущность реализма, также отталкивается прежде всего от внешних признаков, отграничивая от него такие понятия как правдоподобие изображения, правдивость идейной направленности произведений [6].
В определении реалистического романа
Н.Д. Тамарченко говорит о последовательности «поступков действующих лиц и событий их жиз-
ни», которая «претендует на воссоздание естественного, непреднамеренного хода жизни.» [7, с. 81].
От микроисследований реализма уходит и Р. Барт, заявляя, что «разумнее всего подходить к реализму того или иного писателя как к сугубо идеологической проблеме» [1, с. 105].
В то же время не стоит забывать, что создание художественного мира - это не просто эстетические установки автора, но и конкретный инструментарий, которым он пользуется.
В настоящем докладе хотелось бы показать один из механизмов, с помощью которых писатель-реалист достигает своей цели, т.е. создаёт «художественно-объективное» повествование.
В романе Гончарова, строящемся как роман-дискуссия (диалогичность конфликта отмечал ещё Ю.В. Манн), в центре споров дяди и племянника находится «дело», которое понимается как важнейшая антропологическая характеристика. Именно «дело» определяет положение человека в семье, обществе, мире.
С первых споров становится ясным, что в слово «дело» персонажами вкладывается разный смысл, часто противоположный.
Для Петра Ивановича Адуева дело - повседневный труд прагматика, который ставит себе конкретные достижимые цели, заключающиеся в освоении и подчинении жизненного пространства: «дело доставляет деньги, а деньги комфорт» [2, с. 55]. Адуев-старший «вникает во все земные дела и, между прочим, в жизнь, как она есть, а не как бы нам ее хотелось» [2, с. 54]. В этой жизни нет места идеализму, ставшему главным врагом прагматика: «главное дело - обращай внимание на то, что у тебя перед глазами, а не заносись вон куда» [2, с. 65].
Труд в системе взглядов Петра Ивановича -центральная ценность, которой подчинена вся жизнь и всё в жизни: «Ты не вправе лежать на боку, когда можешь делать что-нибудь, пока есть силы» [2, с. 241].
© Д.Л. Карпов, 2008
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2008
151
Адуев-старший представлен в тексте лишь как «деятельный и деловой человек» [2, с. 27], такой характеристикой он сам совершенно доволен и удовлетворён.
Иной взгляд на дело предлагает племянник Петра Ивановича, молодой провинциал, приехавший в Петербург за славой, Александр. Романтический, пылкий молодой человек не в силах понять своего приземлённого родственника: «.очень умен, только человек весьма прозаический, вечно в делах» [2, с. 47], «холодные советы, которые он называет дельными. они лучше будут недельны, но полны теплого, сердечного участия» [2, с. 48].
В сознании романтика повседневный прагматический труд лишён какой-либо ценности, перед Александром стоят совершенно другие задачи, которые должны претворить в жизнь его высокие идеалы: «служба - занятие сухое, в котором не участвует душа, а душа жаждет выразиться» [2, с. 59].
Александр недоумевает, когда дядя открещивается от важнейших вопросов: «зачем мы созданы, да к чему стремимся», говорит, «что это не наша забота и что от этого мы не видим, что у нас под носом, и не делаем своего дела... только и слышишь о деле!» [2, с. 48].
Александр предлагает другую трактовку понятия «дело»: «он опять вскочил с места с намерением словом и делом доказать свою признательность» [2, с. 37], «да и вы не проглотите куска, когда узнаете, что дело идет о жизни и смерти» [2, с. 140]. Лишь напряжение души может быть делом для младшего Адуева, всё остальное достойно презрения: «как толпа, делают, что все делают, - эти жалкие лица вседневных мелких трагедий и комедий» [2, с. 111]. Так появляется важное понятие - антитеза «деятельному делу»: «Нет! -сказал он со злостью, - если погибло для меня благородное творчество в сфере изящного, так я не хочу и труженичества (курсив мой. -Д.К.): в этом судьба меня не переломит!» [2, с. 194].
Слово «дело» в большинстве случаев приобретает в употреблении Александра отрицательную коннотацию: для молодого человека это жупел, преследующий и привлекающий.
Дядя в свою очередь непреклонен в советах: «Ты прежде всего забудь эти священные да небесные чувства, а приглядывайся к делу так, проще, как оно есть» [2, с. 45]. Более того отрицание дядей идеалов племянника достаточно агрессив-
но: «Я пришел к нему за делом, а он вон чем занимается - сидит да думает над дрянью» [2, с. 50].
Особенно ярко раскрывается антитеза персонажей в их спорах о любви, самом остром предмете рассуждений героев. Именно в этих разговорах два понимания дела начинают сближаться.
Сначала: «Ему (Александру -Д.К.) противно было слушать, как дядя, разбирая любовь его, просто, по общим и одинаким будто бы для всех законам, профанировал это высокое, святое, по его мнению, дело» [2, с. 107]. Для дяди любовь -это стратегия, с помощью которой в доме устанавливается гармония: «хорошо сидеть в деревне, с бабой да полдюжиной ребят, а здесь надо дело делать» [2, с. 90], делом становится и обустройство комфортных отношений с женой. Следует «все это делать с хладнокровием, с терпеньем» [2, с. 148], «твои любовные дела и повести так плохи, простительно защищать свое добро благородной хитростью; ею и в военном деле не пренебрегают» [2, с. 149].
Несмотря на отрицание Александра: «Любовные дела! - сказал Александр, качая с презрением головой, - но разве лестна и прочна любовь, внушенная хитростью?» [2, с. 149], он приходит к тому, чтобы понимать свою страсть как «дело», требующее особых навыков. «Граф, наконец, ушел, но говорить о деле было поздно» [2, с. 116], хотя ещё недавно говорил, будто до других любовникам нет дела. Александр понимает, что «не так взялся за дело» [2, с. 129], пытается создать свою стратегию: «Долго обдумывал он, как приняться за дело, наконец выдумал что-то и пошел к Любец-ким» [2, с. 131]. В итоге он признаёт авторитет дяди и идёт к нему за советом: «Выслушайте хоть раз в жизни внимательно: я пришел за делом (sic!) [2, с. 143], «Что мне делать? научите же!» [2, с. 156].
Александр принимает авторитет своего дяди. Вторая любовная история с Тафаевой, которую спровоцировал сам Пётр Иванович, лишь подтверждает дядину правоту и Александр оказывается беззащитен пред петербургской философией. Тавтологический девиз Адуева-старшего: «делать дело» (и синоним «заниматься делом») становится жизненной философией успешного человека. Пётр Иванович празднует победу.
Существуют, правда, эпизоды, в которых Пётр Иванович оказывается бессильным, но они затеняются его многочисленными триумфами. Для Адуева-старшего оказывается недоступной та сфера, в которой живёт Александр и это от слу-
152
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2008
чая к случаю даёт себя знать: «Петр Иваныч думал, как бы приступить к делу понежнее и половчее, и вдруг спросил скороговоркою» [2, с. 170]. Дело идёт о мнимой обиде Александра однокашником. Пётр Иванович сам понимает, что попал впросак (недаром появляется это несвойственное для него «вдруг», координата из мира Александра, - «Я стараюсь... все делать кстати» [2, с. 82]), поэтому спешит идти в наступление.
Расчётливый Пётр Иванович добивается своего, одержана полная победа над противником -разгромлена чуждая идеология, племяннику остаётся лишь подчиниться: сначала он уезжает из Петербурга, потом приезжает с непоколебимым стремлением: «делать карьеру и фортуну»: по-истине «практическое дело - вот что может отрезвить нашу праздную и больную молодежь» [2, с. 193].
И всё таки окончательной победы над «романтизмом» так и не происходит. Как отмечает Ю.В. Манн: «Моральная правота не монополизирована ни одной из сторон. Она поделена между ними почти поровну, но находится не в представленных точках зрения, а скорее за ними...» [4, с. 249-250].
Гончаров всегда оставляет в своём романе сферу альтернативного употребления основных понятий (сюда наравне с «делом» могут быть включены «любовь», «страсть», «дружба» и некоторые другие), помещая её на периферии. Так рождается первая оппозиция: Петербург - провинция.
В напряжённых спорах двух поколений петербуржцев читатель теряет из поля зрения другой мир - мир провинции, где также течёт жизнь, растут и развиваются люди. Именно провинция оказывается альтернативной реальностью, значение которой состоит в сохранении невостребованных временем, но жизненно важных, необходимых ценностей.
В провинции сохраняются религиозная мораль («блюди посты, мой друг: это великое дело» [2, с. 14]), тепло человеческих отношений, внимание, которые изжиты в столице («вот отворятся ему широкие объятия, не будут знать, как принять его, где посадить, как угостить; станут искусно выведывать, какое его любимое блюдо, как ему станет совестно от этих ласк, как он, под конец, бросит все церемонии, расцелует хозяина и хозяйку» [2, с. 41]), дружба, любовь («Любить -будто безделица? это также дар» [2, с. 213]). Провинция служит индикатором деловитой чёрство-
сти Петербурга: «на заморские редкости, этих больших раков и раковин, да красных рыбок, там и смотреть не станут, и что вольно, дескать, вам покупать у иностранцев разные материи да безделушки; они обдирают вас, а вы и рады быть олухами!» [2, с. 40-41].
Было бы противоестественным не отметить иронию, с которой Гончаров описывает провинцию, он не даёт ей, так же как и столице, права быть судьёй, зато создаёт целый ряд двоящихся, амбивалентных образов, связывающих эти миры в одно целое. Сейчас представляется достаточным назвать только главных персонажей: петер-буржцы-провинцалы, не смогшие оторваться от своих корней, переживающие разлад природы с разумом, идущие вперёд и пятящиеся назад (жизненный путь Петра Ивановича, судя по всему будет повторён его племянником: «Дела отнимают у меня и время, и здоровье... а вот теперь, пожалуй, и жену» [2, с. 320], «Дело сделано: судьба не велит итти дальше... пусть! - Он махнул рукой» [2, с. 335]).
Но оппозиция «центр - периферия» была бы не полной без антитетической пары «мужчина -женщина». Женское сознание выполняет в романе очень важную функцию, также сохраняя в мире резких контрастов неподвластные веянию времени ценности. Главную роль в этом играет жена Петра Ивановича Лизавета Александровна.
Её взгляд проникает сквозь налёт деловитости петербуржской жизни: «Она взглянула на роскошную мебель и на все игрушки и дорогие безделки своего будуара» [2, с. 163], поддерживая тем самым провинциальное пренебрежение яркостью и гигантизмом столицы. Стоит отметить, что слово безделка в качестве характеристики петербурж-ского лоска встречается однажды и в речи повествователя. Лизавета Ивановна играет роль главного разоблачителя своего мужа, которую не может в силу своей неопытности сыграть Александр. Она же поддерживает последнего в его начинаниях, пытается стать его душевным другом, на что в свою очередь не способен её муж. Лишь в самом финале романа Лизавета Александровна теряет свою автономность: «Ведь я твоя жена! Ты же сам учил меня... а теперь упрекаешь, что я занимаюсь. Я делаю свое дело!» [2, с. 324]. Но уже поздно Пётр Иванович перестаёт быть учителем жизни, перед ним встаёт вопрос, с которым так часто обращался к нему племянник: «Что делать, доктор?» [2, с. 320]. И «кстати» заменяется в его
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2008
153
жизненной философии на «авось»: «Делай, как знаешь сам: авось, догадаешься» [2, с. 336], последняя его фраза уводит самого главного идеолога на периферию, с которой он, казалось бы, распрощался навсегда, Петра Ивановича ждёт провинция, вызывающая столько ядовитой иронии несосто-явшегося тайного советника.
Гончаров умело конструирует мир своего романа, всегда оставляя себе пространство для игры, корректирующей восприятие основных событий, в его романе всегда есть некоторая степень недосказанности и неопределённости, которая помогает ярко показать «сдвиг ментальности» [3, с. 21], происходящий в его герое. Именно эта неопределённость и оказывается главным конструктом «эффекта объективности», на которую претендует реализм. Белинский обвинял Гончарова в том, что «у него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю», но это не так, дело лишь в том, что «однозначность» - главный враг художественного мира Гочарова, этого великий критик так и не понял, оставаясь на позициях романтического максимализма.
Происходит сближение или разрушение всех оппозиций. В произведении задан вектор разрешения всех онтологических проблем, но как только решение находится, ракурс изображения пер-
сонажей меняется, меняется и соотношение авторского и персонажного мировоззрений. Автор всегда пытается поставить героя «против света» -ослепить его, в этом ослеплении открывается истина, которую, впрочем, персонаж может не заметить, зато её должен увидеть читатель.
Библиографический список
1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. - М.: Прогресс, 1989.
2. Гончаров И.А. Обыкновенная история. -Екатеринбург, 2002.
3. Краснощёкова Е.А. И.А. Гончаров: Мир творчества. - СПб., 1997.
4. Манн Ю.В. Философия и поэтика «Натуральной школы» // Проблемы типологии русского реализма. - М., 1969. - С. 241-305.
5. Мирский Д.П. Реализм // Литературная энциклопедия. - http://feb-web.ru/feb/litenc/ епсус1ор.
6. Поспелов Г.Н. Реализм и его разновидности в русской литературе XIX века // Проблемы типологии русского реализма. - М., 1969. - С. 81-127.
7. Тамарченко Н.Д. Русский классический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии. -М., 1999. - С. 31.
8. Фохт У.Р. Типологические разновидности русского реализма (К методике изучения вопроса) // Проблемы типологии русского реализма. -М., 1969. - С. 39-80.
Е.А. Касатых
ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ В «ВОСПОМИНАНИЯХ» А.И. ЦВЕТАЕВОЙ
В статье исследуется своеобразие пространственно-временной организации «Воспоминаний» А.И. Цветаевой. Выявлены основные виды хронотопа (хронотоп детства, вечности, хронотоп мифологический, личный и исторический), анализируется их соотношение, взаимодействие и соответствие замыслу автора.
Своеобразие времени и пространства в произведениях мемуарного жанра определяется двумя особенностями. С одной стороны, определённые автором объективные пространственно-временные координаты относятся к сфере «чистой информации»1, обусловливающей фактологическую ценность мемуаров. А.С. Эфрон, критически относившаяся к «Воспоминаниям» А.И. Цветаевой, тем не менее, признавала: «Что касается фактов, датировки, имён, всё правильно и точно. Она же всё это сверяла со старшей сестрой, Валерией»2. В то же время хронотоп мемуаров моделируется в соот-
ветствии с художественным замыслом автора и помогает передать своеобразие его субъективного мировосприятия.
Пространственно-временные параметры лежат в основе композиции «Воспоминаний». Названия глав насыщены темпоральными и топическими обозначениями: «Весна. Встреча с Окой. Тьо. Прошлогодний мяч. Преториус. Бешеная собака и хлыстовки. Дождь. Осень»; «Осень 1904 года с мамой во Фрейбурге»; «Москва». В отдельные структурные компоненты главы объединены по локальному признаку («Россия», «Италия», «Швейцария», «Германия» и т.д.),
154
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 4, 2008
© Е.А. Касатых, 2008
