CC BY
78
УДК 94(437.1)
DOI: 10.30914/2411 -3522-2018-4-3-18-31
Полемика Милана Кундеры и Вацлава Гавела: 50-летний казус в истории идей и его интерпретации
Э. Г. Задорожнюк
Институт славяноведения Российской академии наук (ИСл РАН), г. Москва
Полемика о «чешской доле» писателя М. Кундеры и драматурга В. Гавела, развернувшаяся в 1968-1969 гг., получила широкий резонанс, а ряд ее положений вплоть до сегодняшнего дня не потерял своей остроты. Фактически в ней речь шла о сохранении чешской нацией своей идентичности и одновременно о ее жертвенности во имя общечеловеческих идеалов, как это уже было в истории, и когда Чехия была самостоятельным государственным образованием, и когда теряла свою независимость. Кундера считал, что чешская нация очередной раз может дать урок жертвенности в борьбе за нее в конце 1960-х годов, через это выражая свое призвание к осуществлению высоких общечеловеческих идеалов. Для Гавела указанная жертвенность не была обязательной; по его убеждению, достаточно бороться за уже устоявшиеся формы социальной и политической жизни на Западе, чтобы сохранить свою идентичность.
Ключевые слова: история идей, Пражская весна, этничность, социализм, революция, чешская доля, национальная культура.
The controversy of Milan Kundera and Vaclav Havel: 50-year-old casus in the history of ideas and its interpretations
E. G. Zadorozhnyuk
Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences (ISS RAS), Moscow
The controversy about the "Czech share" of M. Kundera and V. Havel, unfolded in 1968-1969, received a wide response, and a number of its provisions have not lost their sharpness until today. In fact, it dealt with the preservation of the Czech nation's identity and at the same time its sacrifice in the name of universal ideals, as it has already been in history, and when the Czech Republic was an independent state entity, and when it lost its independence. Kundera believed that the Czech nation can once again give a lesson of sacrifice in the struggle for it in the late 1960s, expressing through it the calling for the implementation of high universal ideals. For Havel, this sacrifice was not mandatory; in his opinion, it was enough to fight for the already established in the West forms of social and political life in order to preserve your identity.
Keywords: history of ideas, Prague Spring, ethnicity, socialism, revolution, Czech share, national culture.
Всем известна поговорка: когда гремят пушки - музы молчат. Она вряд ли применима к истории идей [1] и ходу общественной мысли в целом. Как раз в периоды глубоких социальных потрясений даже у уже известных мыслителей формируются принципиально новые идеи о судьбах своей страны. Так было в ходе отечественной революции 100-летней давности, когда философы и социологи, публицисты и писатели в яркой форме обсуждали происходившие события, с надеждой или горечью рассуждали
о судьбах своей страны. Достаточно вспомнить поэмы Блока «Двенадцать и «Скифы» или философские труды пассажиров будущего «философского парохода», социологические прозрения П. Сорокина и экономические прогнозы Н. Кондратьева.
Похожее наблюдалось и в ходе Пражской весны, а также следовавших за нею осени и первых признаков «мороза из Кремля». Примечательной в этой плане является полемика уже известных писателей: прозаика Милана Кундеры
© Задорожнюк Э. Г., 2018
и драматурга Вацлава Гавела, поставивших в ее центр «чешскую долю».
50 лет тому назад, в декабре 1968 г. еще не задавленное цензурой периодическое издание «Листы»1 опубликовало эссе уже всеевропейски известного писателя М. Кундеры под названием «Чешская доля» с размышлениями о крушении обнадеживающей Пражской весны и наступлением «заморозков из Кремля». Немногим позже появилась острая реплика Гавела и ответ на нее Кундеры. Сорок лет спустя эти материалы были повторно опубликованы в газете «Литературные новости»2, а затем появился их полный перевод на русский язык3. И небеспричинно: ряд положений острой дискуссии между ними оказались востребованными в новые - как «бархатно» революционные, так и постреволюционные - времена. Время от времени развертывались споры уже между интерпретаторами их идей, а к настоящему времени вектор развития этих идей приобретает новые измерения на фоне вызванных глобальных кризисом элементов евроскептициз-ма - в различных национальных оформлениях.
Знакомство Гавела и Кундеры относится к середине 1950-х годов. Одобряя художественную и литературно-критическую активность молодого драматурга, старший и уже признанный писатель в 1956 г. содействовал его принятию в члены творческого союза литераторов. Оба они приветствовали Пражскую весну и принимали активное участие в мобилизации литературных сил на ее поддержку, оба резко выступили против оккупации Чехословакии войсками стран - союзников по Варшавскому договору. Все же видение «чешского удела (судьбы, доли, предназначения)» с учетом этого трагического для Чехословакии события у них оказалось разным, точнее, не удела, а выбора, детерминируемого очень многими историческими, культурными, духовными и т. д.
1 Listy. 1968. № 7-8.
2 Literarní noviny. 2007. 27. XII
3 Эссе чешского писателя М. Кундеры «Чешская доля» с раз-
мышлениями о судьбах Чехословакии после крушения Пражской весны; Ответное эссе чешского драматурга В. Гавела «Чешская доля?» со своим видением перспектив развития Чехословакии; Эссе чешского писателя М. Кундеры «Радикализм и эксгибиционизм» об альтернативах развития чехословацкого общества после августа 1968 г. Перевод с чешского языка Э. Г. Задорожнюк // Анатомия конфликтов. Центральная и Юго-Восточная Европа. Документы и материалы последней трети XX века. Начало 1970-х - первая половина 1980-х годов. СПб., 2012. Т. 1. С. 363-389.
факторами. Это и показала полемика, нашедшая отражение на страницах тогдашней пока еще полусвободной печати. Фактически в ней шла речь о судьбах чешской этнический идентичности и чехословацкой государственности в преддверие времен «нормализации», курс на которую вскоре был провозглашен - не без подсказки из Москвы - партийным руководством страны. Но в ней затрагивалась и проблемы общеевропейские, по мнению одного из участников, связанные с перспективой социалистической идеи в будущем: ведь Кундера был убежден в том, что именно в 1968 г. она впервые явила новое «человеческое» лицо - и это урок, значимый для всего мира. Гавел с этим не согласился, исходя из того убеждения, что чего-то «нового» от социализма вряд ли приходится ждать.
Правда, английский политолог и одно время друг Гавела Дж. Кин в число антисоциалистов Гавела не относил, ссылаясь на самого же Гавела. Вот как он описывает знакомство молодого 32-летнего драматурга-абсурдиста с первым секретарем ЦК КПЧ А. Дубчеком в Грзанском дворце на его встрече в начале июля 1968 г. с чехословацкими писателями. «"Уверяю Вас, господин Секретарь, - произнес длинноволосый драматург в джинсах, - практически каждый, кто живет в этой стране, поддерживает социализм". "Вы действительно так считаете?" - удивился подобного рода сентенциям А. Дубчек... -"Конечно же! - продолжал драматург. - Вот, например, я. Мой отец был миллионером, и кто-то может подумать, что я многое мог бы получить, если бы был реставрирован капитализм. Но поверьте мне, господин Секретарь, у меня никогда не было таких мыслей. Меня не интересует накопление собственности. Я - человек театра, а уж театру, во всяком случае, лучше при социализме"»4. Да не покажется это кощунством, но данный диалог в чем-то повторяет обмен репликами обэриутов или куски из абсурдистских пьес самого Гавела.
Осталось ли это во многом платоническое и детерминированное любовью к театру отношение к социализму после августа 1968 г., во времена Хартии и даже после вхождения Гавела во власть неизменным? Конечно, нет, но подобного рода признания он делал уже не с таким пафосом.
4 cm.: Keane J. Vaclav Havel. A Political Tragedy in Six Acts. London, 1999. P. 198.
Так, в ходе встречи в Москве 26 февраля 1990 г. с президентом М. Горбачевым Гавел - уже в статусе президента Чехословакии - заявил: «Если в советской печати появится утверждение, что я ликвидирую социализм, это будет неправдой. Дело в том, что само слово «социализм» скомпрометировано у нас в Чехословакии как символ беспорядка и безответственности навязанного извне режима. Поэтому оно утратило свое первоначальное значение»1.
Возвращаясь к полемике Кундера-Гавел следует отметить, что она получила широкий резонанс, а ряд ее положений вплоть до сегодняшнего дня не потерял своей остроты [3; 4; 5; 6]. Фактически в полемике о смысле «чешской доли» речь шла о сохранении чешской нацией (не чехословацким народом) своей идентичности и одновременно о ее жертвенности во имя общечеловеческих идеалов, как это уже было в истории. Кундера считал, что чешская нация очередной раз может дать урок этой жертвенности, через нее выражая свое призвание к осуществлению высоких общечеловеческих идеалов. Для Гавела эта жертвенность была необязательной; по его убеждению, достаточно принять уже устоявшиеся формы социальной и политической жизни на Западе, чтобы сохранить свою идентичность.
Эссе Кундеры «Чешская доля» открывалось размышлениями о крушении обнадеживающей Пражской весны и наступлении тревожной осени -на весьма широком историческом фоне. Цензура к этому времени еще не развернулась, но эссе написано весьма сложным языком. Оно начинается рассказом о том, как в первые дни оккупации, 24 августа 1968 г., он просматривал книгу «О государстве чешском», написанную в 1633 г. Павлом Странским (1583-1657) - чешским писателем и историком, принадлежавшим к общине Моравских братьев, многие члены которой (включая Я. А. Коменского) находили убежище в Польше. Он обосновывал неустранимость независимости Чехии во времена усиления власти Габсбургов, ставя вопрос: является ли Чехия союзницей немецкой (Священной Римской) империи - либо же она ее вассал?
Естественно, что ответ на него проецировался Кундерой и на современную ему ситуацию оккупации страны войсками стран-соседей. А он сво-
1 Горбачев М. С. Жизнь и реформы. Кн. 2. М.: Новости, 1995. С. 360.
дится к тому, что и в сложнейшее время первой трети XVII в. Чехия не являлась ни служанкой, ни подопечной данной империи, несмотря даже на признание с 1627 г. власти Габсбургов наследственной. Похожие ситуации, имплицитно напоминает он, повторялись в чешской истории, приобретавшей трагические черты в ХХ веке, -достаточно вспомнить 1938, 1948 и 1968 гг. -но и в эти времена чешская нация, несмотря на тяжелейшие испытания своего «удела», такой независимости не теряла.
Кундера привел тезис Странского: хотя немецкие кайзеры имеют подлинное верховенство над Чехией, чехи не желают им повиноваться, прибегая не столько насилию и оружию, сколько к власти права. Тот же, кто насилием добивается ему не принадлежащего и игнорирует положения права, открывает путь к враждебности. Вопреки ей «чехи предпочли бы находиться на каком угодно месте среди народов самобытных, нежели занимать первое место в ряду усердных подопечных, связанных между собой блестящим при-служничеством»2. Не будет прислужничества и сегодня, уверяет себя и своих читателей Кун-дера, несмотря на то, что за окнами его жилища слышится стрельба. Запомнилась она ему надолго и переживалась постоянно. В январе 1985 года в статье в литературном приложении к газете «Нью-Йорк таймс» эта стрельба снова им вспомнилась, и трактовал он ее как «насильственный конец западной культуры» и как «величественное прощание маленькой западной страны с Западом» [9]. А если так, то не следует принимать и «даров Востока», включая имеющее общечеловеческое значение творчество Достоевского.
Отвечая на эту реплику Кундеры, еще один пострадавший от тогдашнего социализма писатель И. Бродский утверждал: «Звучит возвышенно и трагично, но это чистой воды театр». И добавил: «Кундера, что вполне естественно, стремится быть европейцем больше, чем сами европейцы»3. Трактуя данное ответвление дискуссии с учетом позиций первых ее двух участников, можно заметить, что эта оценка в большей степени приложима не к Кундере, а к Гавелу. Косвенно признавал это и сам Кундера, уже давно отказавшийся от острой критики своего оппонента - опубликовав
2 Анатомия конфликтов... С. 364.
3 Бродский И. Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому // Бродский И. Сочинения. Т. VII. СПб., 2001. С. 95-96.
в англоязычном издании статью, где причастность к театру уже президента Гавела подчеркивалась с достаточной определенностью1.
Если вернуться к статье 1968 г., то Кундера перебрасывает мост между констатациями Стран-ского и сегодняшней ситуацией, когда самостоятельное существование Чехословакии было поставлено еще раз под угрозу, как и в 1938 году. После 1948 года, по его убеждению, возрождения Чехии, способной создать общечеловеческие ценности, наполненного великими делами, не наступило. «Я думал, - пишет он, - о наследии этой малой ментальности, которая затем втиснулась и в чешский XX век, в тридцать восьмой год, в годы после Второй мировой войны, в пятьдесят шестой год, проявивший неспособность последовательно и весомо реагировать на импульсы XX съезда [КПСС], и, главным образом, в эпоху Ант[онина] Новотного, в невыразительности лица которого я усматривал воплощение самой сути чешской убогости»2. И вот наступил 1968 год. Вернувшись из Парижа, Кундера осознал, что «там в самых разнообразных дебатах и опубликованных интервью произносил во многом патриотические (и даже преисполненные надежды) речи. Откуда вдруг это во мне взялось? Была ли это всего лишь национальная дисциплинированность, понуждавшая меня к восхвалению отчизны на чужбине? Нет, не настолько уж я дисциплинирован. Смена моей позиции обусловлена впечатлениями прошедшего августа [1968 г.], которые я никогда не забуду. В нескончаемых беседах дома и за границей я снова и снова приходил к тому убеждению, что нет в мире такого народа, который в подобных испытаниях выстоял бы так, как мы, проявил такую же твердость, мудрость, сплоченность»3.
Цель такой сплоченности - выиграть непрекращающийся спор между союзничеством и суверенитетом, укрепить веру в достигаемость суверенитета через постоянную борьбу за него. В этой связи метафора извечной чешской доли («cesky udel») Кундеры корреспондировала с метафорой основателя чехословацкого государства Т. Г. Масарика о «чешском вопросе» («ceskâ otâzka») -давшей название его труду 1885 года, к котором он призывал славянские народы, проживавшие
1 Kundera M. A Life Like a Work of Art // The New Republic. 1990. Vol. 202. P. 16.
2 Анатомия конфликтов... С. 364-365.
3 Там же. С. 365.
в центре Европы, проводить самостоятельную политику, без оглядки на мощную (но абсолютистскую Россию) и демократический (но агрессивный в лице Германии) Запад4 [2]. Кроме того, согласно Масарику, чешский вопрос имеет смысл лишь тогда, когда станет вопросом миро-вым5. Сам Кундера их сопоставления в данной статье не проводит, но оно предполагается как нечто, само собой разумеющееся. Особенно если учитывать, что Чехословакия за немногим более чем 20 лет своего самостоятельного существования вошла в десятку наиболее индустриально развитых стран мира.
Однако период с 1939 года не мог наполнять чешскую душу гордостью из-за отсутствия у нее решимости к самостоятельной политике. Чешская доля в это неполное 30-летие связывалась с двумя «социализмами» - национал-социализмом, таким, если воспользоваться словом Странского, «львом», или, если вспомнить о символической птице германского рейха - орле, которые принципиально не признавали прав «низшей» славянской расы, и сталинским социализмом, так и не разжавшим свои тиски ни после 1956 г., ни в первой половине 1960-х годов.
Ответом явилось сохранение некой «малой мен-тальности» в основном в сфере культуры и быта, с которой чехи прошли 1938 и 1948 гг., но также время после ХХ съезда КПСС, открывавшее в 1956 г. новые возможности. Они, в отличие от венгров и поляков, не шли на баррикады, по-другому отстаивая свою идентичность, что и продемонстрировала Пражская весна. И Кунде-ра приходил к убеждению, что нет в мире такого народа, который в подобных испытаниях выстоял бы и проявил твердость, мудрость, сплоченность. Возможно, этот народ утратил
4 Подробнее см.: Задорожнюк Э. Г. «Россия и Европа» Т. Г. Масарика: новые подходы к старой идее европейского единения // Т. Г. Масарик и Россия. СПб., 1997;
она же. Томаш Гарриг Масарик и его труд о России // http://www.mecenat-and-world.ru/33-36/zadorojnyuk.htm; она же. Штрихи к портрету Т. Г. Масарика // Новая и новейшая история. 2012. № 5.
5 Т. Г. Масарик писал, что для него «чешский вопрос» - это вопрос о судьбах человечества. Он, как и Я. Коллар, отрицал случайность истории народа, утверждая, что в ней проявляется определенный план Провидения. Задача же историков и философов, как и задача каждого народа, заключается в постижении этого мирового плана, в его познании и в точном определении в нем своего места, чтобы можно было абсолютно осознанно продвигаться вперед в любой, в том числе и политической, работе.
связь с традицией булавы Жижки, то есть способности прямого протеста, но ему присуща ему традиция образованности и склонность к размышлениям, которые сохранились и сегодня, так что он знает настоящую цену многим вещам - и протестует косвенно, сохраняя присущую ему ментальность.
Значимость крупной нации, по словам Кунде-ры, обеспечивается ее численностью, хотя это может и опьянять ее населения. Культурное творчество малых наций для их сохранения должно быть трезвым и интенсивным, и часто они дают уроки великим империям. «Я верю в великую историческую миссию малых наций в сегодняшнем мире, отданном на произвол великим державам, которые пытаются уравнять и причесать их на свой манер. Малые нации непрерывным поиском и созиданием своего облика ведут борьбу за свою самобытность, стремятся вместе с тем к тому, чтобы земной шар противостоял ужасным единообразным влияниям, чтобы сияла пестрота традиций и образов жизни, чтобы на нем мог находиться родной дом для человеческой личности с ее особенностью и неповторимо-стью»1, - констатирует Кундера. В данном утверждении он соотносит миссию малой нации с чешской долей.
Борьба за ее идентичность достигла к 1968 г. одной из своих кульминаций и, по убеждению Кундеры, оказалась связанной с обновлением социализма. Об этом говорилось в июне 1967 г. в речах на IV съезде чехословацких писателей, на котором выступали и Кундера, и Гавел (последний, как отмечалось выше, повторил данное убеждение и в разговоре с первым секретарем ЦК КПЧ)2. После него была отменена цензура и появился Круга независимых писателей, председателем которого в апреле 1968 г. избрали В. Гавела - он с лихвой оправдал ожидания Кун-деры, рекомендовавшего его в члены союза писателей в 1956 году [10, 8. 469].
В целом Чехословакии в этот период, отмечает Кундера, осуществлялась «попытка создать наконец-то (и впервые в его мировой истории) социализм без всесилия тайной полиции, со свободой печатного и устного слова, с общественным мнением, которое выслушивается, и с политикой, которая на нем базируется, со свободно раз-
1 Анатомия конфликтов... С. 368.
2 Kaiser D. Op. cit. S. 68.
вивающейся современной культурой и с людьми, у которых исчез страх, - это была попытка, благодаря которой чехи и словаки впервые с конца Средневековья оказались снова в центре всемирной истории и адресовали свой призыв человече-ству»3. Чешская доля, сводилась к тому, что малая нация, как ее носитель, предпринимала попытки продемонстрировать демократические возможности социалистического проекта, развить свою политическую самобытность. И этот исходящий из Чехословакии импульс до сих пор сохраняет свою силу, а его значимость для мира завтрашнего трудно переоценить.
Кундера говорит о медлительности созревания нового менталитета чехов как малой нации и даже противопоставляет ее «негероизм» горячности других малых наций, но подчеркивает, что ей грозит «опасность непробуждения». И в данном плане она сможет продолжить длящийся в течение столетий путь по шаткому мосту между суверенностью и подданством, между мировым значением и провинциальностью, избежит маразма цензуры и политических процессов. А поэтому он допускает возможность для чехов и словаков вернуться на родину. «Когда в начале сентября, - пишет он, - пять наших государственных деятелей выступили с декларацией, призывавшей чехов и словаков за рубежом вернуться и гарантировавшей им - именами подписавшихся - полную безопасность, я слышал раздававшиеся порой возражения: мол, как они собираются гарантировать нашу безопасность, если не в силах гарантировать даже свою собственную? Я не осуждаю никого из тех, кто принял решение жить за границей, и утверждаю, что каждый имеет право жить там, где хочет, но я возражаю лишь против подобного рода аргументации, ибо она лишена некой возвышенности. Неужели чешский гражданин на самом деле неспособен рисковать так, как рискует его государственный деятель? Действительно ли он способен жить только вне рисков? И еще: разве степень относительной уверенности для всех не зависит именно от того, сколько людей отваживаются оставаться на своих местах, даже в отсутствие полной уверенности?»4.
Нужно подчеркнуть, что возвращение на родную землю героя романа Кундеры «Невыносимая
3 Анатомия конфликтов. С. 369.
4 Там же. С. 370-371.
легкость бытия» не оправдало его ожиданий, но и не вызвало ее отторжения. Носителям чешской доли всегда было нелегко, но для сохранения собственной идентичности им нужно оставаться в своей стране: такова логика Кундеры, и как раз ей следовал В. Гавел, жертвовавший в дальнейшем для осуществления своей миссии не только свободой, но и здоровьем.
И надо делать ставку на трезвость взгляда и обнадеживающий критицизм, заключает писатель; доля быть чехом приносит разного рода невыгоды, но они преодолимы в ходе еще одного пробуждения малой нации. «Крупнейший чешский патриот (т. е. Т. Г. Масарик. - Э. З.), - читаем далее, - начал свой путь с того, что развенчал патриотические иллюзии и мифы, а свою книгу назвал весьма показательно: "Чешский вопрос". В основе чешского патриотизма лежит не фанатизм, а критицизм, именно это и импонирует мне в моем народе, за это я его люблю»1.
Характеризуя чешский критицизм как противоядие от возможных бед, Кундера считает, что из него не должно возникнуть отбрасывание любой надежды; истинный критицизм, не увлекающийся крайностями ни пессимизма, ни оптимизма, ориентирован на силы и ценности будущего. Как раз такой критицизм сохраняет национальную идентичность, именно за ним большое будущее малой нации, завершает он свое эссе.
Критицизм Кундеры можно трактовать как отложенный исторический оптимизм относительно судеб чешской доли, однако его по-своему отверг Гавел в своем ответе, появившемся впервые в периодическом издании «Днешек»2. (Примечательно, что он добавляет к названию эссе Кундеры восклицательный знак, а в название своего вводит знак вопросительный). Гавел доказывает необходимость активных действий крупного формата в противостоянии оккупации страны под лозунгами, расходившимися с социализмом, даже «с человеческим лицом». Кундера же превозносит в чешском патриотизме отсутствие им упоминаемого критицизма и делает ставку на рассудительную мудрость, что предполагает признание социализма.
В. Гавел убежден, что в деле сохранения этнической идентичности чехов, особенно после
1 Анатомия конфликтов... С. 371.
2 Ответ Гавела впервые опубликован: Dnesek. 1969. № 1.
Публиковался также в: Tvar. 1969. № 4; Host do domu. 1968-1969. № 15.
очередного вторжения чужеземных войск, нужна прямя конфронтация, обещание, что от определенных ценностей чехи никогда не отступят. «Ведь если бы мы не были способны на нечто большее, чем согревать друг друга воспоминаниями о бывших успехах, обещающими, что чешская нация никогда не погибнет, то наверняка нация погибла бы очень даже скоро - если же она не погибнет, то лишь потому, что тысячи ее представителей воспринимают борьбу за определенные и совершенно конкретные ценности - без пространных речей - как свою каждодневную задачу, актуальную и рискованную, и задачу отнюдь не национальную, а просто-напросто чело-веческую»3, - утверждает он.
Гавел требует сегодняшних действий, а не обращенных в прошлое ощущений и оценок; линия активного поведения, идущая от его выступлений в августе по радио в г. Либерец против вторжения войск стран Варшавского договора, должна быть продолжена и в новых условиях. Особенно после того, как с передовых позиций уходили коммунисты-реформаторы, а идея «социализма с человеческим лицом», еще в июле 1968 г. признававшаяся Гавелом (в разговоре с Дубчеком) настоятельной потребностью современного мира, теряла свою привлекательность. Нельзя трактовать поражение как моральную победу и ностальгировать по прошлой славе, постоянно повторять, как хороши чехи были до августа, нужно всматриваться, кем они стали сегодня, чтобы не только быть готовыми к действию, но и действовать. Заявлена позиция активизма - правда, что конкретно можно и нужно делать практически не говорится.
Кундера же, как предполагает Гавел, свою позицию истинного критицизма лишь симулирует. Вопреки его убеждению, после августа 1968 г. «не устояло» главное - свобода слова и свобода собраний, общественный контроль над политикой, начавшийся в период Пражской весны, истинно демократический способ правления. Поэтому в усложнившихся после августа 1968 г. условиях надо бороться за легальный политический плюрализм, последовательную экономическую перестройку, суверенную внешнюю политику.
«Неужели, - спрашивает он, - смелость Милана Кундеры, сводящаяся к предпочтению находиться на родине, основывается всего лишь
3 Анатомия конфликтов. С. 373.
на декларации государственных деятелей, на феномене национальной солидарности и решительности - и разве, в конце концов, эта декларация не опирается на них? Дело не в том, сколько людей отважится «оставаться на своем месте в неуверенности», но, в первую очередь, в том, насколько эти люди способны гарантировать существование определенных вещей совокупной человеческой решимостью проявить свою позицию, пойти на конкретную и опасную акцию !»1.
Не оправдалась надежда на моральное и трудовое возрождение народа, но это не отменяет необходимости активизма отдельных людей. Правда, что конкретно можно и нужно делать практически не говорится. Кундера, как предполагает Гавел, свою позицию истинного критицизма лишь симулирует. Вопреки его убеждению, после августа 1968 г. «не устояло» главное -свобода слова и свобода собраний, общественный контроль над политикой, начавшийся в период Пражской весны, истинно демократические методы правления. Поэтому в усложнившихся после августа 1968 года условиях надо бороться за легальный политический плюрализм, последовательную экономическую перестройку, суверенную внешнюю политику.
Разумеется, Гавел не только ставил такого рода вопросы, но и предпринимал действия. Он давал интервью и писал пьесы, редактировал обновленный журнал «Тварж» («Облик»), не считаясь с предостережениями властей, продолжал руководить Кругом независимых писателей. Однако уже в ноябре 1968 г. органы службы безопасности вмонтировали в его доме подслушивающее устройство2, прекратились постановки его пьес, его лишили загранпаспорта и даже привлекали к допросам. Гарантии успешности подобного рода действий исчезали, а совокупная решимость проявить свою позицию, пойти на конкретную и опасную акцию ослабевала не только у Гавела. Но она не должна была исчезнуть полностью, даже порождая для протестантов новые риски.
Пессимизм же, присущий идее «чешской доли», содержит отказ от возможности реальной борьбы и где-то глубоко скрывает безнадежность, сдерживает жесткое вмешательство в открытое настоящее. Это, согласно Гавелу, своего рода исторический фатум, а ведь чехи и сейчас должны быть
1 Анатомия конфликтов. С. 376.
2 Kaiser D. Op. cit. S. 82.
творцами своей судьбы, избегая эгоистических уловок, апелляций к географическому положению, столетней участи балансирования между суверенностью и подчинением. Не для того часть нации, включая и Кундеру, завоевывала в жестком противостоянии с другой частью свое достояние в акте выбора право на решительные действия, чтобы ограничиваться узами некой национальной доли.
Гавел убежден, что «наша доля зависит от нас. Мир не состоит из глупых великих держав, которые могут все, и умных малых наций, которые не могут ничего, - даже если очень удобно представлять себе именно это»3. Случившееся же произошло не потому, что чехи всегда должны страдать от своих соседей (это ведь их «чешская доля»), но по совершенно иным, более конкретным причинам. А если сводить все к фатуму «чешской доли», то нельзя понять истинных причин нынешней ситуации в Чехословакии и осознать возможности ее решения.
Этническая идентичность - это повседневная ответственность, так можно было бы резюмировать позицию Гавела. И - свобода от иллюзий, причем, в первую очередь, в отношении недавнего прошлого. Он не приемлет кундеровской конструкции, согласно которой чехи в 1968 г. якобы вошли впервые с конца Средневековья в центр мировой истории, ибо вели борьбу за социализм без всемогущей тайной полиции, со свободой печатного и устного слова, а их эксперимент нацеливался на отдаленное будущее всего человечества. Сарказм Гавела по поводу такого социализма доходит до крайности, ибо, по его убеждению, та же свобода слова для большинства цивилизованного мира - само собой разумеющееся явление, а своеволие тайной полиции в нем изжито. Если этого не знать, - а создается впечатление, что Кундера этого не знает, то можно оказаться в роли, по его слову, самовлюбленных простаков с присущим им провинциальным мессианизмом. «Свобода и законность, - утверждает Гавел, -являются первейшим условием нормального и здорового функционирования общественного организма; если же какое-то государство после длительного периода отсутствия таковых попытается их восстановить, оно не делает ничего исторически грандиозного, а просто стремится устранить собственные ненормальности, то есть
3 Анатомия конфликтов. С. 377.
нормализоваться; причем данное правило сохраняет силу независимо от того, называет ли себя государство социалистическим или нет»1. Вот и зазвучали слова, однокоренные со словом «нормализация», они выражали потребность разрешить кризисную ситуацию - но, естественно, искомая «норма» по-разному трактовалась по обеим сторонам баррикад.
Кундера также говорил о нормализации по демократическому образцу, не прибегая к этому весьма непростому слову, как возможной цели сохранения чешской идентичности и развития чехословацкой государственности. Гавел же данное слово произнес внятно, считая, правда, что соответствующая политика невозможна без устранения «ненормальностей». Надо подчеркнуть, что в полной мере потенциал слова «нормализация» был задействован Г. Гусаком после крушения Пражской весны - в явном противоречии с концепциями двух великих чехов.
Не меньше претензий предъявляет Гавел и к социализму - не только как принадлежности «чешской доли», но и надежде человечества, правомерно утверждая: если уж таковой провозглашается, то должны устраняться угнетение человека, распад общества, а не возводиться бессмыслицы относительно его весомого вклада в историю. Он пишет, имея в виду аллюзии на новые формы социализма, внушившие новую надежду человечеству: «Итак, заключение: если бы мы исходили из представления, которое нам наметил Кундера, а именно: маленькая, неразумно расположенная, достойная, интеллигентная, мучаемая и на мученичество осужденная Чехословакия стала своими собственными стараниями важнейшей точкой Вселенной, за что ее злые соседи, которых она себе вообще-то не выбирала, жестоко наказали, так что ей сегодня остается единственно духовное (и, конечно, втайне взращенное) преимущество над ними - если бы нам, следовательно, пришлось бы исходить из этого китчево-го представления о своей "доле", то мы не только весьма быстро отошли бы от всех традиций критицизма (не только чешского, но и любого иного), но, скорее всего, впали бы в национальный самообман; все это могло бы парализовать нас - как национальное сообщество - на целые десятилетия»2.
1 Анатомия конфликтов... С. 378.
2 Там же. С. 378.
Этими типично многосмысленными словами заканчивается ответное эссе Гавела, получившее широкий резонанс - даже в отсутствие в нем каких-либо указаний на конкретные формы протеста. До такого полемического пафоса в своих дальнейших работах Гавел, по оценке чешского исследователя Д. Кайсера, не доходил, а в чем-то выстраивал дальнейшую линию своего поведения по лекалам, задаваемым как раз Кундерой3. Не случайно, согласно Кину, «два писателя впоследствии смягчили тон взаимных обвинений»4. Однако в 1969 году полемика Кундеры и Гавела явилась предметом дальнейших дискуссий, стали появляться ее переводы материалов дискуссии на разные языки. Споры о чешской доле, надо сказать, длятся до сих пор; громко зазвучали они и в 100-летний юбилей образования Чехословацкой Республики.
Вскоре в печати появилось ответное эссе М. Кундеры «Радикализм и эксгибиционизм», опубликованное в издании «Гост до дому» (1968-1969. № 15). Оно сразу же показало, что Гавелу удалось обострить спор об альтернативах развития чехословацкого общества после августа 1968 г., подвергая критике установку своего оппонента на радикализм во имя возвращения нормальности.
Кундера снова и снова повторяет у мысль, что чехам суждено было жить между двух «львов»; первые репрезентуют принцип подавления, вторые же не выражают против него особого протеста. Так было не только в 1968 году. Но при этом чехи «создали из отношений к двум противоположным культурам собственную самобытность, свою "чехословацкую идеологию", которая, декларируя равноправие наций (за девять столетий до французской революции), являлась по своей значимости эпохальной». Социализм же неустраним из чешской доли и в конце 1960-х, и Кунде-ра в этом плане повторил свои утверждения на съезде писателей в 1967 г., что не нация ради социализма, а социализм ради нации; но это социализм не из Манифеста Маркса или какой-либо международной конференции, а из истории собственного народа. Правда, в дальнейших его интервью и заявлениях данное ключевое слово появляется все реже, но и похвал «нормально-стям» капитализма тоже не наблюдается.
3 Kaiser D. Op. eit. S. 81.
4 Keane J. Op. cit. P. 224.
Чешская нация всегда являлась пунктом скрещения европейских традиций, поэтому деевро-пеизировать ее, как это пыталось сделать ее руководство под патронатом восточного соседа в течение последних двадцати лет, означает выдернуть ее из своей истории. Однако ведь социализм приходил не только с Востока, но и с Запада. Национальная самобытность чехов трактуется с учетом и этого фактора. В дальнейшем Кунде-ра вводит концепт чехословацкого потенциала, ориентировавшегося в 1968 г. на отмену системы недемократических практик. «Мы, - подчеркнуто повторяет он, - сделали это сами для себя, но все же дело касалось не только нас, поскольку оно заключало в себе - хотели мы того или нет - значимость прецедента и призыва. Независимо от того, удалось нам это или не удалось, был этот шаг уверенным или неуверенным, - мы шагнули в центр всемирной истории (курсив в оригинале. - Э. З.»)1.
Именно это и вызывало у Гавела сарказм и обвинения в «смешном провинциальном мессианизме»; следовало бы, по его мысли, просто-напросто нормализоваться. Парадокс заключается в том, что по этой же матрице «романтическое фантазирование» и Кундеры, и Гавела критиковал Г. Гусак, взявший вскоре на вооружение термин «нормализация».
«Конечно, Гусак и Гавел исходят из различных отправных пунктов, однако их взгляды, тем не менее, сходны. И Гусак, несомненно, согласился бы с тем, что в ходе январского процесса речь шла (или должна была идти) исключительно о нормализованности (в отличие от Гавела, Кундера выделяет здесь и далее это определение курсивом. - Э. З.), т. е. об устранении так называемых деформаций и ошибок из якобы в целом совершенно нормального социализма. Только где рядом с нами существует нормальный социализм, где и когда существовал социализм демократический и свободный?»2, - ставит вопрос Кундера.
И здесь он выдвигает перспективу новых проявлений чешской доли уже в достаточно отдаленной перспективе. Кундера - в отличие от Гавела -не видит в Западе некоего «потерянного рая», который следует обрести Чехии; более того, он видит в этом «раю» и некоторые проявления «ада» - «нечто весьма ненормальное (лишающее человеческого облика, оглупляющее): власть ком-
1 Анатомия конфликтов... С. 381.
2 Там же. С. 382.
мерческих интересов и коммерческой выгоды»3. Кроме этого он как бы предвосхищает евроскеп-тицизм В. Клауса, предупреждавшего еще до мирового финансово-экономического кризиса начала XXI в., что дружба с новым «львом» (если использовать стародавнее слово Странского) -Евросоюзом - проблем Чехии не решит.
Разумеется, пишет Кундера, у Гавела нет иллюзий относительно социализма, но зато он строит иллюзии относительно того, что именуется им «большинством цивилизованного мира» - то есть относительно Запада. Кундера активно противостоит посылу Гавела относительно Запада как воплощения некой «империи нормальности», к которой достаточно лишь присоединиться. «Слово нормальный, - размышляет Кундера, -как раз не относится к наиболее точным понятиям, но оно является любимым словом Гавела, -конечно же, можно договориться, что нормальным является, скажем, свобода печати. Но это только абстрактный принцип, который в своем конкретном воплощении может означать "в большинстве цивилизованного мира" и нечто весьма ненормальное (лишающее человеческого облика, оглупляющее): власть коммерческих интересов и коммерческой выгоды»4. Апология такой «нормальности» идентифицируется Кундерой с показным радикализмом и даже эксгибиционизмом. Остается добавить, что за это любым образом окрашенное поклонение «нормам» Гавел в дальнейшем заплатил немалую цену, подвергаясь политически крайне жестким - можно даже сказать, ненормальным - преследованиям.
Парадоксально, но в августе 1968 г. состоялось не только вторжение войск иностранных держав. Тогда же, в августе, усилилось очищение многих структур национальной жизни: судебной системы, журналистики, профсоюзов, молодежных организаций от всего того, что Кундера называл «русским искажением социалистического проекта». Почему Гавел не обращает внимание на это? - ставит он вопрос. Некорректность его взглядов - в недостатке внимания к сказанному в кундеровском эссе и в моралистическом назидательстве. Спор для него сводится к тому, чтобы заявить, кто является более радикальным и морально чистым, не идущим ни на какой компромисс.
3 Там же.
4 Там же.
Места чешской доле и даже чешскому вопросу в гавеловском импортированном с Запада универсализме не находится, поэтому он и трактует размышления о великих державах и малых нациях только как способ маскировки ответственности конкретных исторических лиц. Гавел, по интерпретации Кундеры, склонен к констатации безосновательности любых надежд, особенно связанных с социализмом, что не пробуждает в нем смирения или пораженчества, но, напротив, вызывает усиленное стремление к действию, причем рискованному. При этом подобного рода действие имеет целью демаскировать мир в его неисправимой аморальности, а его инициатора представить как носителя чистой моральности. В полемическом запале Кундера не останавливается перед жесткой его оценкой и выносит следующий вердикт: позиция изначально истинно моральная и сводящаяся к отрицанию несправедливого мира превращается по сути в моральный эксгибиционизм, а желание публично продемонстрировать красоты собственной нравственности превалирует над стремлением изменять реальное положение вещей к лучшему. Столь жестких слов Гавел не услышит в будущем даже от своих идейных противников.
Такая гиперморальность присуща, как показывает история чехословацкого антинормали-зационного (оппозиционного и диссидентского) движения после конца 1960-х гг., не одному Гавелу. Многие чехи и раньше, и теперь шли на жертвы в борьбе с беспросветной диктатурой, но свои лишения и преследования в дальнейшем сделали аргументом в оправдании других преследований. Казус с моралистическим оправданием бомбардировок столицы одного из европейских государств войсками НАТО - лишь один из примеров такого рода. Надо добавить, лишения пришлось испытать и Кундере, вскоре он был вынужден эмигрировать на тот Запад, о котором столь критически отзывался в своем втором эссе. «Рая» он там не нашел - достаточно вспомнить его художественные произведения, и в первую очередь роман «Непереносимая легкость бытия».
Свое же эссе 1969 года Кундера завершает утверждением, что чешская доля - это не только способность к самопожертвованию, но и работа по поддержке чехословацкого потенциала, значимого в самом широком планетарном и историческом контексте. Но надо понять, что «этот чехословацкий потенциал реализуем лишь при
поддержке мировой антисталинистской левицы». Однако эту поддержку можно получить «только в том случае, если не будет проигнорировано его всемирное значение (курсив в оригинале. - Э. З.) и весомость1. Этот потенциал не был сокрушен и следует продумать политику предотвращения реакционного (неосталинистского) поворота в его реализации, завершает Кундера свое эссе.
Полемика Кундеры и Гавела вызвала и вызывает широкие отклики. Интересна реакция на нее чешского философа К. Косика. Он не только непосредственно отзывался на эту полемику2, но и не терял ее из поля зрения в своих дальнейших работах. Так, в статье под примечательным названием «Третий Мюнхен?» он утверждал
0 наличии трех провалов в истории чехословацкой государственности. Первый связывался им с мюнхенским сговором, второй - с вынужденной капитуляцией правительственной делегации в Москве в августе 1968 года. А вот после распада биполярной системы возникла угроза нового, третьего, Мюнхена. Она, по его мнению, исходит от мирового финансово-промышленного альянса (в настоящее время идентифицируемого с глобализмом), который одним приносит комфорт, но одновременно опустошает землю и человека. Косик, в отличие от Гавела, считал, что чрезмерная устремленность к Западу может привести в Чехии к опустошению человека3 [8]. И в данном случае он солидаризировался, скорее, с тезисом Кундеры. Следует особо отметить, что статья «Третий Мюнхен?» появилась в сборнике, посвященном проблеме чехословацкой государственности, в момент, когда ее крах становился уже неотвратимым и неизбежным. Тем самым Косик косвенно обвиняет своих современников в предательстве дела жизни Т. Г. Масарика.
Полемика продолжалась и в дальнейшем, примером чему служит, в частности, статья американского слависта Т. Веста «Доля как алиби: Милан Кундера, Вацлав Гавел и "чешский вопрос" после 1968 года» (в ее названии - аллюзия на известную работу Т. Г. Масарика). По его мнению,
1 Анатомия конфликтов. С. 388.
2 Kosík К. Vaha slov // Р1атеп. 1969. С. 4; переиздание статьи см.: Literarní noviny. 2008. С. 5.
3 Следует особо отметить, что статья «Третий Мюнхен?» появилась в сборнике, посвященном проблеме чехословацкой государственности, в момент, когда ее крах становился уже неотвратимым и неизбежным. Тем самым, Косик косвенно обвиняет своих современников в предательстве дела жизни Т. Г. Масарика.
два эссе Кундеры 1968-1969 гг. не представляют собой оправдание слабости, но в то же время они проникнуты духом скептицизма, «ставшего фундаментом любой дискуссии, ориентированной на пересмотр многих экзистенциальных вопросов, возникавших перед чехами в 1968 году» [11, р. 428]. Остается добавить, что одной из разновидностей такого скептицизма явился евроскеп-тицизм, установки которого присущи не только экс-президенту Чехии.
Надо заметить, что В. Клаус проявляет постоянный интерес к творчеству М. Кундеры. Свидетельством этому служит его статья, которую он написал по просьбе издателей газеты «Лидове новины», еще находясь на посту президента Чешской Республики1. Статья свидетельствует, что Клаус знаком со всеми основными художественными трудами Кундеры и дает им взвешенные оценки. Вспоминает он и о полемике с Гавелом, о которой в связи с романом Кундеры «Шутка» (1967) пишет так: «Ужас «шутки» состоит прежде всего в том, что она является отражением моральной проблемы, с которой ряд его современников сводят счеты до сих пор. «Шуточная» поэтика Кундеры является благодаря этому темной и, собственно говоря, безвыходной. С временной дистанции ясно, что прежде всего демифологизируется и с беспощадностью, свойственной, наверное, только одному Кундере, вскрывается духовный климат той части послевоенной интеллигенции, которая скомпрометировала себя сотрудничеством с коммунистическим режимом и по разным причинам доверяла ему - она ведь работала на него и по сей день не нашла отпущения грехов. К этому же времени относится и полемика Кундеры с Вацлавом Гавелом о чешской доле, которая их в достаточной степени отдалила друг от друга. В том числе, полагаю, и в человеческом плане»2.
Остается добавить: вышеприведенное объяснение в любви к социализму, высказанное драматургом-абсурдистом в присутствии А. Дубчека, равно как и полупризнание его допустимости в разговоре с М. Горбачевым, не так далеко выводит из рядов этой интеллигенции и Гавела. Внимательное же прочтение статьи Клауса позволяет предположить, что взгляды Кундеры
1 Lidové noviny. 2009. 28. III.
2 Klaus V. Obtizné zvladnutelna tiha osaméni Milana Kundery // http://www.klaus.cz/clanky/298
можно считать одним из источников его евро-скептицизма, по крайней мере, в аспекте духовном. Евроатлантической же эйфории своего предшественника на посту президента он не разделял - как ее не разделяет и нынешний президент Чехии М. Земан.
Согласно одному из чешских писателей Л. Вацулику, ряд вопросов, возникших в ходе полемики, все же удалось решить. Опыт замораживания Пражской весны, по его убеждению, продемонстрировал, чем является на самом деле Советский Союз, равно как и то, что коммунизм в принципе не поддается реформированию3.
В 2008 году, т. е. через 40 лет после выхода в свет второго эссе Кундеры, Я. Шабата сделал следующее уточнение: тезис писателя о «свободе, которую мир еще не видел», вовсе не идентичен лозунгу о «социализме, которого мир еще не видел». Согласно этой интерпретации, Кундера не только делал акцент на невозможности реформирования коммунистической системы в форме демократического социализма, но и отмечал несовместимость истинной свободы и демократии с капитализмом. Иными словами, акцентировалось внимание на невозможности их реализации в среде, связанной с собственническими интересами, рынком и коммерциализацией. Помимо этого Кундера имплицитно ставил вопрос: можно ли в качестве альтернативы капитализму и социализму предложить некий «третий» путь, политические абрисы которого как раз и стали вырисовываться в период Пражской весны4.
Комментируя тоже спустя 40 лет полемику двух великих чехов, главный редактор газеты «Литерарне новины» Я. Паточка (однофамилец известного философа) писал: если в 1968 г. В. Гавел не верил в «фатум, называемый чешской долей», беспощадно его высмеивая, то в конце первого десятилетия нового века тем же фатумом - но в одобрительном смысле - он обосновывал свое отношение к планам размещения на чешской территории «крайне проблематичного военного объекта», то есть американского радара5.
И. Пеге в своей статье анализирует материалы полемики Кундера - Гавел с позиции (социального)
3 West T. Op. cit. P. 416.
4 См.: Pehe J. Kundera versus Havel: Spor o budoucnost demo-kracie // http://www.pehe.cz/Members/redaktor/kundera-versus-havel-spor-o-budoucnost-demokracie
5 См.: Patocka J. Navrat k dùlezité rozpravé // Literarni noviny. 2009. 3. IV.
психоанализа, прибегая к понятию травмы и справедливо замечая, что травмы не закончились после 1989 г.: одной из них стал распад Чехословакии в 1993 г. Он пишет, что размышления в данном направлении были присущи Кундере всегда, но особенно - после съезда (1967 г.) чехословацких писателей. На съезде он высказывал убеждение, что к самым выразительным определениям чешской нации относится ее необычность, поскольку существование таковой никогда не было естественным. Национальное бытие, согласно Кундере, для большинства наций является данностью без каких-либо вопросов (данный тезис был озвучен и в первом эссе о «чешском уделе»: «Существование крупной нации и ее международная значимость автоматически обеспечивается простой численностью населения... Она пребывает в своем величии и нередко пьянеет от него, будто бы она и сама по себе цен-ность»1. «Не слишком счастливая и прерывистая история чешской нации уже прошла чистилище, но она, по Кундере, все еще позволяет ей поддаваться обманчивым впечатлениям»2, - резюмирует И. Пеге.
В целом же он видит расхождения между Кундерой и Гавелом в интерпретации источников травмы. Для первого - это «мифический» характер чешской истории, для второго - «проза» подавления плюралистических взглядов. Но оба по-своему сопротивлялись указанной травматизации. Интерпретации Пеге, относящиеся к 2102 г., в свою очередь, тоже вызвали широкую дискуссию в интернете, доминантой которой может служить тезис одного из ее участников: «счастливые народы не имеют истории», а также призыв всесторонне интерпретировать даже тяжелейшую историю народа чешского и сегодня.
Продолжая освещение полемики Кундеры и Гавела о чешской доле в 2013 году, Я. Буреш считает, что в кризисные периоды проблема анализа связей прошлого и настоящего приобретает особую актуальность. «Жизненной средой полемики, по его словам, являлась «чехословацкая осень»: после августа следовало найти ответ на вопрос, как жить в условиях трагически утраченной возможности демократизации чехосло-
1 Анатомия конфликтов. С. 367.
2 Pehe J. Histoiické koreny a politické düsledky nesamozrejmosti
ceského národa: Diagnóza - trauma // http://blog.aktualne.centium.cz/ blogy/j iri-pehe.php?itemid= 18714
вацкого социализма»3. М. Кундера в начале полемики отметил тот момент, что такое крушение надежд в Чехословакии (Чехии) происходило не впервые. Отвечая ему, Гавел подчеркивал, что это не отменяет необходимости конкретных действий против довольно абстрактной «чешской доли». Буреш правомерно подчеркивает, что оба участника полемики выступали против «деевро-пеизации Чехии», и приводит свидетельства того, что в чем-то похожие дискуссии в 1886 г. велись в связи с выходом в свет труда Т. Г. Масарика «Чешский вопрос» (1885 г.) и что они продолжались до конца 1930-х годов. Тем самым дискуссия 1968-1969 гг. помещается в предельно широкий исторический контекст, если учесть, что и рассматриваемые здесь рассуждения Буре-ша (и не только его) начала второго десятилетия XXI века являются ее частью.
Сколько бы ни протестовал Гавел против уместности метафоры чешской доли, в довольно существенных отношениях он выступал ее выразителем. Ведь эта метафора соотносится с метафорами и «власти безвластных», и «неполитической политики». Создается даже впечатление, что он предлагал их, глубоко вчитываясь в первое эссе своего оппонента Кундеры. Чешская доля не просто в этом плане манифестировала себя как «власть безвластных», она задавала образцы такой парадоксальной «власти» для оппозиционных движений и во многих странах Центральной и Юго-Восточной Европы, а в дальнейшем - и в странах мира. То же касается дальнейшего развития идеи ненасильственного сопротивления в форме «неполитической политики». Может, поэтому после повторной публикации его дискуссии с Кундерой в 2007 г. обозначился новый ее виток, а поскольку у Гавела и в дальнейшем появятся последователи в разных регионах мира, то возможно и продолжение все той же дискуссии.
Таков резонанс от рассуждений Кундеры о чешской доле 50-летней давности, яростного ответа на них Гавела и повторной реплики писателя.
Отмечаемое в 2018 году столетие со дня образования первой Чехословацкой республики -еще один повод вернуться к этой дискуссии. Ее участниками - явно или неявно - стали
3 См.: Bures J. Cesky údel // http://blog.vlastenci.cz/vlastenectvi/ cesky-udel/
и прибывшие через аэропорт имени Вацлава Гавела зарубежные гости. Большинство из них, на наш взгляд, согласится с тем, что чешская доля, пройдя испытания и столетний, и тысячелетний давности - в рамках и самостоятельного, и на время теряющего свою независимость государства - все же была и остается весьма значи-
мой для судеб и своего народа, и всего мира. По всей видимости, вспомнит споры о чешской доле и ныне здравствующий Милан Кундера. Поэтому ее исследование в рамках истории идей остается интересной задачей сегодняшнего и завтрашнего дня.
Литература
1. Задорожнюк Э. Г., Задорожнюк И. Е. Становление истории идей: три труда между двумя войнами и двумя революциями // Вопросы истории. 2017. № 12. С. 99-111.
2. Задорожнюк Э. Г. Социологическая теория и политическая практика Т. Г. Масарика // Социологические исследования. М., 1998. № 4.
3. Задорожнюк Э. Г. От крушения Пражской весны к триумфу «бархатной» революции. Из истории оппозиционного движения в Чехословакии. Август 1968 г. - ноябрь 1989 г. М., 2008.
4. Задорожнюк Э. Г. О поисках альтернатив развития чехословацкого общества после крушения Пражской весны // Науков1 пращ гсторичного факультету Зап^зького ушверситету. Вип. 27. Запор1жжя, 2009.
5. Задорожнюк Э. Г. Исторические пути и историографические перепутья: политическая биография В. Гавела и динамика ее интерпретаций // Славяне и Россия: исторический контекст и проблемы историографии. М., 2015.
6. Задорожнюк Э. Г. Диссидентское движение в Чехословакии: ключевая идея и формы реализации // Srodkowoeuropejskie studia polityczne. Poznan, 2010. № 3.
7. Задорожнюк Э. Г. Вацлав Гавел: портрет в интерьере исторической эпохи // Славяноведение. 2012. № 5.
8. West T. Destiny as Alibi: Milan Kundera, Vaclav Havel ant the «Czech Question» after 1968 // The Slavonic and East European Review. 2009. Vol. 87. № 3. P. 428.
9. Precan V. Chronologicky prehled hlavnich udajfi o zivote, literarnim dile, kulturni a spolecenske aktivite Vaclava Havla (1936-srpen 1989) // Havel V. Do raznych stran. Praha, 1990. S. 469.
10. Kundera M. Introduction to a Variation // New York Times Review of Books. 1985. January 6.
11. Kosik K. «Treti Mnichov?» // Masarykova idea ceskoslovenske statnosti ve svetle kritiky dejin. Praha, 1992. S. 130-141.
References
1. Zadorozhnyuk E. G., Zadorozhnyuk I. E. Stanovlenie istorii idei: tri truda mezhdu dvumya voinami i dvumya revolyutsiyami [Formation of the history of ideas: three works between two wars and two revolutions]. Voprosy istorii = Questions of history, 2017, no. 12, pp. 99-111. (In Russ.).
2. Zadorozhnyuk E. G. Sotsiologicheskaya teoriya i politicheskaya praktika T. G. Masarika [Sociological theory and political practice of T. G. Masaryk]. Sotsiologicheskie issledovaniya = Sociological research, Moskow, 1998, no. 4. (In Russ.).
3. Zadorozhnyuk E. G. Ot krusheniya Prazhskoi vesny k triumfu «barkhatnoi» revolyutsii. [From the collapse of the Prague spring to the triumph of the "velvet" revolution]. Iz istorii oppozitsionnogo dvizheniya v Chekhoslovakii. Avgust 1968 g. -noyabr' 1989 g. = From the history of the opposition movement in Czechoslovakia. August 1968 - November 1989, Moskow, 2008. (In Russ.).
4. Zadorozhnyuk E. G. O poiskakh al'ternativ razvitiya chekhoslovatskogo obshchestva posle krusheniya Prazhskoi vesny [On the search for alternatives for the development of the Czechoslovak society after the collapse of the Prague Spring]. Naukovi pratsi istorichnogo fakul'tetu Zaporiz'kogo universitetu, vip. 27. Zaporizhzhya, 2009. (In Russ.).
5. Zadorozhnyuk E. G. Istoricheskie puti i istoriograficheskie pereput'ya: politicheskaya biografiya V. Gavela i dinamika ee in-terpretatsii [Historical paths and historiographical crossroads: V. Havel's political biography and dynamics of its interpretation]. Slavyane i Rossiya: istoricheskii kontekst i problemy istoriografii = Slavs and Russia: historical context and problems of historiography Moskow, 2015. (In Russ.).
6. Zadorozhnyuk E. G. Dissidentskoe dvizhenie v Chekhoslovakii: klyuchevaya ideya i formy realizatsii [Dissident movement in Czechoslovakia: the key idea and forms of implementation]. Srodkowoeuropejskie studia polityczne, Poznan, 2010, no. 3. (In Russ.).
7. Zadorozhnyuk E. G. Vatslav Gavel: portret v inter'ere istoricheskoi epokhi [Vaclav Havel: portrait in the interior of the historical era]. Slavyanovedenie = Slavic studies, 2012, no. 5. (In Russ.).
8. West T. Destiny as Alibi: Milan Kundera, Vaclav Havel ant the «Czech Question» after 1968. The Slavonic and East European Review, 2009, vol. 87, no. 3, p. 428.
9. Precan V. Chronologicky prehled hlavnich udajfi o zivote, literarnim dile, kulturni a spolecenske aktivite Vaclava Havla (1936-srpen 1989). Havel V. Do rnznych stran, Praha, 1990. p. 469.
10. Kundera M. Introduction to a Variation. New York Times Review of Books, 1985, January 6.
11. Kosik K. «Treti Mnichov?» //Masarykova idea ceskoslovenske statnosti ve svetle kritiky dejin, Praha, 1992, pp. 130-141.
Статья поступила в редакцию 13.08.2018 г.; принята к публикации 12.09.2018 г.
Submitted 13.08.2018; revised 12.09.2018.
Автор прочитал и одобрил окончательный вариант рукописи. Autor have read and approved a final version of the manuscript.
Для цитирования:
Задорожнюк Э. Г. Полемика Милана Кундеры и Вацлава Гавела: 50-летний казус в истории идей и его интерпретации // Вестник Марийского государственного университета. Серия «Исторические науки. Юридические науки». 2018. Т. 4. № 3. С. 18-31. Б01: 10.30914/2411-3522-2018-4-3-18-31
Об авторе
Задорожнюк Элла Григорьевна
доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник, заведующая отделом современной истории стран Центральной и Юго-Восточной Европы, Институт славяноведения Российской академии наук (ИСл РАН), г. Москва, elzador46@mail. гы
Citation for an article:
Zadorozhnyuk E. G. The controversy of Milan Kundera and Vaclav Havel: 50-year-old casus in the history of ideas and its interpretations. Vestnik of the Mari State University. Chapter "History. Law". 2018, vol. 4, no. 3, pp. 17-29. DOI: 10.30914/24113522-2018-4-3-18-31 (In Russ.).
About the author Ella G. Zadorozhnyuk
Dr. Sci. (History), Leading Researcher, Head of the Department of Contemporary History of Central and South-Eastern Europe, Institute of Slavic Studies of the Russian Academy of Sciences (ISS RAS), Moscow, [email protected]
