CC BY
298ББК 63.3(2)43; УДК 94(47).031
Ю. В. Селезнёв
ПОЛЕМИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ ОБ ОБРАЗЕ ТАТАР В РУССКОЙ СРЕДНЕВЕКОВОЙ КНИЖНОСТИ
В исторической науке период ордынского владычества традиционно оценивался целиком — на протяжении ХШ-ХУ столетий — как единый идеологический и аксиологический отрезок. При этом дореволюционная и советская историография оценивала его явно отрицательно1, тогда как концепция эмигрантской школы «евразийцев» считала влияние монголо-татар скорее положительным и всячески сглаживала и оправдывала негативные факторы2.
В новейшее время обе точки зрения нашли свое развитие. В частности, Ю. В. Кри-вошеев отмечает, что монгольское нашествие и иго не оказывает существенного влияния на внутренний строй Руси3, в отличие от выводов известного исследования
1 Подробнее см.: Мухаметов Ф. Ф. Отечественная историография монгольского завоевания Руси. Авто-реф. ... докт. ист. наук. М., 2007. С. 27-28, 28-30, 44-46; Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950.
2 Вернадский В. Г. 1) Монголы и Русь. Тверь, М., 1997. С. 389; 2) Монгольское иго в русской истории // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. М., 1997. С. 250-264; Гумилев Л. Н. 1) Древняя Русь и Великая степь. М., 1992; 2) От Руси к России. М., 1994.
3 Кривошеев Ю. В. Русь и монголы: Исследование по истории Северо-Восточной Руси ХП-ХШ вв. СПб., 1999. С. 159.
Кесеп8юпе8
А. Н. Насонова4 и его последователей5. Однако А. А. Горский, освещая важные этапы монгольского завоевания Руси, приходит к заключению, что воздействие монголо-татарского нашествия и ордынского ига на политическую систему Руси следует признать значительным: именно им во многом объясняется усиление обособленности русских земель, расхождение путей их развития6.
Вполне закономерно, что и та, и другая точки зрения, в целом, исходили и исходят из идиом своего времени, не учитывая ценностных ориентиров средневекового русского общества. Во многом это объясняется тем, что рассмотрение восприятия современниками событий русско-ордынских отношений не было основной целью большинства исследований по истории ХШ-ХУ вв.
На современном этапе развития исторической науки, однако, невозможно обойти стороной различные вопросы мировосприятия людей прошлого, их аксиологических ориентиров. Важность выявления оценочных категорий, в которых рассматривались взаимоотношения Руси и Орды определяется характером полученной таким образом информации. Потому, в первую очередь, необходимо рассматривать данные об отношении к иноземному владычеству именно современников изучаемых событий. Это, в свою очередь, может пролить свет на мотивацию поступков тех или иных исторических деятелей, а соответственно, и помочь восстановить причинноследственный ряд событий, вызванных поведением политических лидеров, их сторонников или противников.
Значимым шагом в изучении представлений о взаимоотношениях Руси и Орды является работа Владимира Николаевича Рудакова «Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины ХШ-ХУ вв.» 7
Задачами своего исследования В. Н. Рудаков поставил выявление мировоззренческих аспектов, особенностей восприятия монголо-татар в общественном сознании Руси, которые нашли выражение в книжной культуре того времени. Главным образом автор пытается реконструировать основные составляющие целостного восприятия монголо-татар. В этой связи выявляются представления древнерусских книжников о причинах монголо-татарских нашествий на Русь, восприятие феномена ордынской власти, возможностей и перспектив сопротивления и освобождения от этой власти. Немаловажное значение имеет выявление эталонов должного поведения людей в условиях ордынской зависимости8.
Еще в своем диссертационном исследовании В. Н. Рудаков справедливо отметил, что «... отображение захватчиков в литературных памятниках на протяжении исследованного периода с середины Х111 по конец ХУ в. не было застывшим, неизменяемым»9. Столь же закономерен вывод автора от том, «что восприятие ордынцев русскими людьми, жившими в Х111 веке. существенно отличалось от
4 Насонов А. Н. Монголы и Русь // Арабески истории. М., 1994. Вып. 3-4. Русский разлив. Т. 1. С. 67.
5 Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. М., 1967. С. 133-172; КнязькийИ. О. Русь и степь. М., 1996. С. 82-83.
6 Горский А. А. Русские земли в ХІІІ-ХІУ веках: Пути политического развития. М., 1996. С. 81-113.
7 Рудаков В. Н. Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины ХІІІ-ХУ вв. М.: Квадрига, 2009.
8 Там же. С. 15.
9 Рудаков В. Н. Отображение монголо-татар в древнерусской литературе середины ХІІІ-ХУ века: Эволюция представлений, сюжетов и образов»: Дисс. ... канд. филолог. наук. Рукопись. М., 1999. С. 264.
восприятия монголо-татар, которое было свойственно жителям русских княжеств в Х1У и, особенно, в ХУ веке»10.
Здесь бы хотелось добавить, что на особенности восприятия различных аспектов русско-ордынских отношений кроме временного фактора наверняка влиял и фактор географический, точнее, — геополитический. Степень и формы зависимости, близость или отдаленность земель от Орды напрямую сказывались на формулировках русских книжников, на их отношение к описываемым явлениям.
Данное заключение прекрасно иллюстрирует сам В. Н. Рудаков, блестяще анализируя летописные повести о первых столкновениях русских княжеств с монголо-татарами: ранние летописные повести о битве на Калке и повести о нашествии Батыя. Подробно выявляя особенности описания кочевников в Лаврентьевской, Ипатиевской и Новгородской Первой летописях (далее — НПЛ), концентрируясь и подчеркивая их оценочные характеристики, автор, тем не менее, выделяет то особенное, что присуще авторам Новгородской земли, Владимиро-Суздальского региона или Южной Руси11. Однако, на наш взгляд, было бы целесообразно более четко выделить такие особенности и объяснить закономерности их появления (хотя бы гипотетически) и в других очерках монографии.
В определенное противоречие с поставленными тезисами приходит отсутствие в работе В. Н. Рудакова анализа повестей о битве на Калке и нашествии Батыя, появления в них или изъятия тех или иных событий или оценочных характеристик в более поздних (ХУ-ХУ1 вв.) летописных сводах. Ведь такой разбор помог бы более широко выявить изменения отношения к ордынской власти в рассматриваемый период, помог бы выявить закономерности или особенности, в конечном итоге, дал бы более массовый срез знаний об общественном сознании по отношению к Орде. К примеру, хронологические рамки создания летописных памятников достаточно точно определяются: Софийская I (конец ХУ в.), Новгородская 1У (ХУ в.), Рогожский летописец (первая половина ХУ в.), Тверская летопись (ХУ1 в.), Московский летописный свод конца ХУ в. (1490-е гг.), Никоновский свод (1520-е гг.) и ряд других. Это, на наш взгляд, позволяет ставить вопрос о выявлении тех или иных особенностей отношения к событиям в достаточно локальный период.
Анализируя повесть о нашествии Батыя в НПЛ, В. Н. Рудаков отмечает, что она переполнена шаблонными характеристиками. В то же время, «устойчивые литературные формулы органично сочетаются с оригинальными авторскими наблюдениями»12. Потому использованные шаблоны нельзя рассматривать только как дань книжной моде — это осознанный выбор автора способа для передачи информации. Приходя применительно к данной статье НПЛ к важному выводу о соответствии формы и содержания текста, автор, тем самым, признает такой факт за всем массивом свидетельств о русско-ордынских отношениях.
Однако рассматривая в таком контексте различные свидетельства, В. Н. Рудаков затрагивает только один аспект — а именно конструирование событийного ряда книжниками в соответствии с их представлениями о том, как должно быть. Потому возникает закономерное сомнение в реальности описываемых книжниками тех или
10 Рудаков В. Н. Монголо-татары... С. 15.
11 Там же. С. 19-85.
12 Там же. С. 57.
ЯесеП8ШПе8
иных событий. Например, «Духъ южны» и «осьмый час» в «Сказании о Мамаевом побоище» (к вопросу о восприятии победы над «погаными» в памятниках «Куликовского цикла»). Вполне аргументировано и справедливо автор делает выводы о том, что ... упоминание “духа южного” было связано с необходимостью описать сцену не батальную, а провиденциальную, сцену, где “дух” знаменовал собой сошествие на помощь русским “Силы Святого Духа”. Семантическая близость “южного духа” и “Святого Духа” актуализировала именно знаковую функцию исследуемого чтения. Таким образом, мы полагаем, что “духъ южный”, будучи не связан с реальным южным ветром Куликовской битвы, являл собой подчеркиваемое автором “Сказания о мамаевом побоище” знамение снисходящей на православное воинство Божественной благодати13.
В связи с представленным выводом В. Н. Рудакова показательны наблюдения
А. И. Филюшкина, который отметил, что воины засадного полка
. названы “отроками Давидовыми”. Толкование данного оборота может быть двояким, возможно, здесь просто содержится отсылка на могучих воинов царя Давида.
Но более вероятным представляется, что здесь русские сравниваются с “домом Давида”, который “будет как Бог” (Захария 12: 8), на который “изольется дух благодати” (Захария 12: 10). Как известно, Давид был идеалом справедливого и истинного царя, с которым связывались мессианистские ожидания Израиля (ср. Пророчество Нафана во 2-й Царств 7: 5-18)14.
С данными наблюдениями авторов трудно спорить. Однако хотелось бы обратить внимание на Ветхозаветное описание войны царя Давида с филистимлянами, которое, на наш взгляд, связывает воедино все элементы описания действий засадного полка (и сама засада в «зеленой дубраве», и «духъ южны», символизирующий снисхождение Божественной благодати, и «давидовых отроков»):
И воспросил Давид Господа, и Он отвечал ему: не выходи навстречу им, а зайди им с тылу и иди к ним со стороны тутовой рощи; И когда услышишь шум как бы идущего по вершинам тутовых древ, то двинься ибо тогда пошел Господь пред тобою, чтобы поразить войско Филистимское (2 Цар. 5: 23-24; 1. Пар. : 14-15)15.
Указанное наблюдение только подтверждает выводы авторов о том, что включение в состав памятника описания атаки засадного полка несло, в_первую очередь, сакральный смысл, и отвечало сюжетному замыслу автора «Сказания.».
В этой связи фактически вымышленное сопровождение описания событийного ряда приводит к вполне закономерному выводу о вымышленности и самого эпизода атаки засадного полка: «перечисленные детали, вероятно, не соотносились с реальными обстоятельствами Куликовской битвы»16.
При этом не принимается во внимание, что, имея в распоряжении достоверные сведения, авторы ранних источников могли посчитать их незначимыми и потому предпочли не помещать их в текст своих сочинений. В то же время составители более поздних произведений могли придать им сакральное толкование, внеся Библейские символы, придав им тем самым значимость и, соответственно, необходи-
13 Там же. С. 189.
14 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл»: Опыт герменевтического исследования // Куликово поле: Вопросы историко-культурного наследия. Тула, 2000. С. 184.
15 См. также: СелезневЮ. В. К вопросу о тактической расстановке войск на Куликовом поле // Единорогъ: Материалы истории Восточной Европы эпохи Средних веков и Раннего Нового времени. М., 2009. С. 153-159.
16 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 200.
мость (важность) их включения в состав повествования17. В этом случае наделение особым содержательным смыслом идет в тесной связи с достоверностью известия в целом. Автор в этом случае подбирает форму изложения задним числом, после события, а не конструирует или выдумывает его.
Рассматривая изменения представлений об Орде во второй половине ХІІІ -первой четверти ХІУ в., В. Н. Рудаков за основу берет житийные повести о казни русских князей в Орде: «Повести о Михаиле Черниговском» и «Повесть о Михаиле Тверском». Однако на наш взгляд, вырванные из массы и контекста свидетельств о русско-ордынских отношениях, данные памятники могут оказаться не вполне репрезентативными. Во-первых, между самими описываемыми событиями разница в 72 года (казнь Михаила Черниговского — 1246 г., казнь Михаила Тверского — 1318 г.), а между написанием памятников — от 20-ти до 50-ти лет18.
Кроме того, признавая тот факт, что эсхатологические мотивы в русской средневековой книжной традиции играли одну из ведущих ролей, тем не менее, нельзя сбрасывать со счетов и другие Библейские мотивы, которые могли служить объяснением происходящего в отношениях Руси и Орды.
К примеру, вполне справедливо выявляя и объясняя концептуальные узлы «последних времен», В. Н. Рудаков упускает из вида подмеченную А. В. Лаушкиным в пространном «Сказании о Михаиле Черниговском» концепцию «плена»19. Вполне справедливо А. В. Лаушкин подчеркивает, что «семена, посеянные книжниками второй половины ХІІІ в., взошли уже в начале ХІУ столетия, когда автор Повести о Михаиле Тверском. устами трех отроков сравнил ордынского хана с Навуходоносором»20.
Однако здесь особо хотелось бы подчеркнуть, что напрямую зависимость Руси от Орды автор Повести о Михаиле Тверском сравнивает с «Вавилонским пленом» лишь после того, как указывает на приход к власти в Джучиевом Улусе хана Узбека, принявшего ислам в качестве государственной религии: «И виде Бог мерьскую веру срацинскую, и оттоле начаша не щадити рода крестьяньска яко же бо о таковых
17 В исследовательской литературе неоднократно указывалось, что автор «Сказания», повествуя о выделении засадного полка и его последующей атаке, делает немаловажную оговорку: «Се же слышахом от вернаго сего самовидца, сии же бысть от полку княже Володимерова Ондреевича» (см. например: Сказание о Мамаевом побоище (вариант Ундольского) // ПКЦ. С. 179). Вполне справедливо заключение Б. М. Клосса о том, что отсылка «на рассказ очевидца Куликовской битвы должна принадлежать не автору “Сказания”, а одному из источников “Сказания”. Ссылка проливает свет на то, как составлялись рассказы о мамаевом побоище» ([Клосс Б. М.] Сказание о Мамаевом побоище (вариант Ундольского). Примечания // ПКЦ. С. 219). Вероятно, вслед за В. А. Кучкиным необходимо признать, что «в отличие от многих других известий “Сказания” рассказ о засадном полке заслуживает доверия» (Кучкин В. А. Победа на Куликовом поле // ВИ. 1980. № 8. С. 15-16).
18 Датировки памятников см.: Дмитриев Л. А. Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1987. Вып. 1. С. 413-414; Кучкин В. А. 1) Повесть о Житии Михаила Тверского. М., 1974; 2) Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников (ХІІІ - первая четверть ХІУ в.) // Русская культура в условиях иноземных нашествий. М., 1990. С. 27; Лаушкин А. В. К истории возникновения ранних проложных Сказаний о Михаиле Черниговском // Вестник Московского университета. 1999. Серия 8. История. № 6. С. 18, 24-25; ПакН. И. Краткая характеристика редакций повести о Михаиле Черниговском // Литература Древней Руси: Межвузовский сб. научных трудов. М., 1988. С. 23; Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915. С. 108-141.
19 Лаушкин А. В. К истории возникновения. С. 18-24.
20 Там же. С. 24; Охотников В. И. Пространная редакция Повести о Михаиле Тверском // Древнерусская книжность. По материалам Пушкинского дома. Л., 1985. С. 19.
КЄСЄП8І0ПЄ8
рекоша царские дети, в плену в Вавилоне сущии.»21 Показательно, что факт принятия ханом Узбека ислама как государственной религии Орды и мотив «Вавилонского плена» поставлен в памятнике в прямую зависимость22.
Рассматривая Поучения Серапиона Владимирского и «Повести о Михаиле Черниговском», В. Н. Рудаков упускает из вида другие свидетельства о русско-ордынских отношениях последней трети Х111 в. Так, весьма показательными в плане выявления и изменения оценочных характеристик являются рассказы Лаврентьевской летописи и летописца Владимира Васильковича. Именно в них ясно просматриваются следы аксиологического переосмысления событий происходящего между русскими княжествами и Ордой23.
Таким образом, сосредоточив свое внимание на ярких публицистических произведениях разного времени, В. Н. Рудаков упустил из вида более краткие, но от этого не менее значимые свидетельства, которые демонстрируют поиски русскими книжниками ценностных соответствий отношениям Руси и Орды. Не отмечен автором и определенный смысловой рубеж — формирование концепции «татарского плена», равнозначного сакральному/библейскому «плену Вавилонскому». Для последующего периода, вплоть до времени после Куликовской битвы, данный мотив становится определяющим в описаниях событий русско-ордынских отношений. К примеру, для «Повести о Шевкале» Н. С. Борисов отметил: «описывая ханский гнев, русские летописцы использовали образы, заимствованные из. книги пророка Даниила (посвященной Вавилонскому плену. — Ю. С.). Правитель Орды и царь Навуходоносор сливались в одно политическое целое»24.
Именно потому летописцы рассматривают русские земли как «царевъ улус, а князя. отчину»25. Ордынский хан распоряжается судьбой русских земель безраздельно, поскольку он — орудие Божьего гнева. А противиться воле Всевышнего не только бессмысленно, но и грешно. Однако власть Орды есть «великая истома и многая тягость»26, а ордынцы «окаянные и беззаконные»27. Данное время — период наивысшего могущества Орды — и следующий за ним период «великой замятни» чрезвычайно показательны в системе восприятия ордынской власти. Однако в работе В. Н. Рудакова эти хронологические периоды практически выпали из поля зрения.
Зато чрезвычайно подробно рассмотрено восприятие монголо-татар и его изменения в памятниках «Куликовского цикла»28. Рассматривая их, В. Н. Рудаков вполне справедливо отмечает, что на протяжении длительного периода «авторы возвращались к теме Мамаева побоища», пытались подробно рассказать о событиях 1380 г.,
21 Житие Михаила Ярославича Тверского // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2000. Т. У1. Х1У -середина ХУ века. С. 72.
22 Подробнее см.: СелезневЮ. В. Идейно-религиозная оценка современниками русско-ордынских отношений 1270-1320-х гг. // Мининские чтения: Труды научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н. И. Лобачевского (20-21 октября 2006 г.). Нижний Новгород, 2007. С. 318-321.
23 Подробнее см.: СелезневЮ. В. Идейно-религиозная оценка. С. 316-318.
24 БорисовН. С. Иван Калита. М., 1995. С. 152, 156.
25 ПСРЛ. М., 2000. Т. 15. Вып. 1: Рогожский летописец. Стб. 58.
26 ПСРЛ. М., 2007. Т. 18: Симеоновская летопись. С. 90; ПСРЛ. М.; Л. 1949. Т. 25: Московский летописный свод конца ХУ в. С. 180.
27 Подробнее см.: СелезневЮ. В. Оценка современниками русско-ордынских отношений 1320-1350-х гг. // Владимир Загоровский: К 80-летию со дня рождения. Материалы научных чтений. Воронеж, 2006. С. 13-19.
28 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 125-163.
«дать оценки Куликовской битвы и понять причины случившегося, определить значение русской победы над ордынцами и дальнейшие перспективы Руси»29.
Ставя в центре внимания образ ордынцев в памятниках «Куликовского цикла», и, в частности, в «Задонщине» В. Н. Рудаков справедливо указывает, что «антихристианский характер нашествия Мамая отмечался во всех памятниках “куликовского цикла”»30. А одна из важных идей «Задонщины» — проблема нравственного выбора:
Единственно моральный выбор, по мысли автора, может осуществляться в рамках
на первый взгляд очевидной альтернативы “победа или смерть”. Впрочем, книжник
не скрывает всю условность указанной альтернативы: гибель в бою так же, как и победа,
дает, по его мнению, гарантии “вечной жизни”31.
Однако в тени размышлений автора остается оценка результатов битвы. Между тем, в «Задонщине» последовательно проводится идея искупления грехов32. В первую очередь битва расценивается как место Божьего суда: «И рече князь велики Дмитреи Ивановичь: “Братия бояра и князи и дети боярские, то вам сужено место меж Доном и Непром, на поле Куликове на речке Непряде”»33.
А искупление прежних грехов тесно связывается автором памятника именно с кровопролитнейшей битвой на Дону, которая расценивается (правда не явно) как искупительная жертва34. Показательно, что большинство памятников «Куликовского цикла» подчеркивают кровопролитность сражения. Вероятно, данные указания перекликаются с Новозаветными установками на искупление грехов, встречающееся в Послании к евреям святого апостола Павла: «Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения (курсив наш. — Ю. С.)» (Евр. 9: 22).
Следующим памятником «Куликовского цикла», рассматриваемым В. Н. Рудаковым, является так называемый «Краткий рассказ о Куликовской битве». Автор особо отмечает, что «. в кратком летописном рассказе... главным персонажем с “татарской стороны” является Мамай»35. В. Н. Рудаков приходит к выводу, что русский книжник в данном памятнике придерживался мнения, что «не “гнев Божий”, а всего лишь “личная инициатива” Мамая — вполне реальная, земная причина — лежит в основе татарского нашествия на Русь»36. Кроме частых и характерных упоминаний Мамая в негативных оценках, основой для подобного заключения стало «отсутствие в памятнике указаний на “Гнев Божий” как причину нашествия татар на Русь»37.
Поскольку «Краткий рассказ» стал основой для более распространенных памятников цикла — «Летописной повести» и «Сказания о Мамаевом побоище», в которых также автор не находит свидетельств идеи наказания православной Руси, — В. Н. Рудаков делает заключение о том, что «общей особенностью рассматриваемых
29 Там же. С. 125.
30 Там же. С. 139, 140.
31 Там же. С. 140.
32 Подробнее см.: СелезневЮ. В. Русь и Орда в «Задонщине» // Вестник Воронежского филиала Российской академии государственной службы при Президенте Российской Федерации. 2007. № 1. С. 62-64.
33 Пространная редакция «Задонщины» по списку В. М. Ундольского // ПКЦ. С. 119.
34 Там же. С. 117.
35 Рудаков В. Н. Монголо-татары... С. 141.
36 Там же. С. 143.
37 Там же. С. 143.
КЄСЄП8І0ПЄ8
памятников является практически полный отказ от традиционного для предыдущего периода восприятия нашествия как кары Господней “за грехи”»38.
Однако вне поля зрения В. Н. Рудакова оказался рассказ Белорусской І летописи, который, как установлено А. В. Шековым39 и А. К. Зайцевым40, является наиболее ранним из дошедших до нас кратких летописных текстов о Донском побоище 1380 г.
Кроме того, автор не учел свидетельства оригинального рассказа о Куликовской битве в НПЛ. Между тем, именно в ней в полном соответствии с теорией Мефодия Патарского о казнях Божиих41 добавлено, что нашествие случилось «грех ради наших»42._
Отсюда следует упущенный В. Н. Рудаковым вполне закономерный вывод о неоднозначности оценок причин, хода и итогов Куликовской битвы в различных русских княжествах. Геополитический фактор появления оценочных характеристик в памятниках литературы, таким образом, в данном случае практически не учтен.
Показательно, что А. И. Филюшкин, в отличие от В. Н. Рудакова, отметил, что в первых откликах на победу Дмитрия Московского над Мамаем русско-ордынское столкновение подавалось как эпизод в извечном противостоянии христиан и «поганого рода Измалтеского», показывается жестокость сражения, победа объясняется помощью Божией43. Собственно и краткий рассказ, сохранивший в Рогожском летописце и Симеоновской летописи, четко проводит идею о том, что князь Дмитрий выступает как защитник веры против безбожного Мамая.
В этой связи особо интересно помещение в НПЛ при описании страха москвичей-небывальцев библейской цитаты: «не помянувши реченного пророкомъ, како единъ поженеть 1000, а два двигнет тму, аще не богъ предасть их»44, которая отсылает нас к Второзаконию (32: 28-30). В контексте повествования данная сентенция показывает, кому из противоборствующих сторон покровительствует Господь: поскольку победа оказалась на стороне православного воинства, именно ему и должна принадлежать Божественная защита.
Именно в связи с этим фактом звучит высказывание «поможе богъ князю великому Дмитрию Ивановичу. Бог бо невидимою силою устраши сыны Агаряны»45, что, по мнению И. Н. Данилевского, происходит чуть ли не впервые «за все время ордынского владычества на Руси»46.
Однако показательно, что летописный рассказ завершается словами о том, как Токтамыш разгромил Мамая на Калках:
И оттуду послы своя отпусти на Русскую землю. Князи же Русстии пословъ его от-
пустиша съ честию и с дары, а сами на зиму ту и на ту весну за ними отпустиша коиждо
своих киличеевъ со многыми дары ко царю Токтамышю47.
38 Там же. С. 162.
39 Шеков А. В. Рассказ о сражении на Дону 1380 г. в Белорусской І летописи // Верхнее Подонье: Природа. Археология. История. Т. 2. История. Этнография. Искусствоведение. Тула, 2004. С. 13-22.
40 Зайцев А. К. Памятники Куликовского цикла и летописная повесть «О побоище иже на Дону» // Труды ГИМ. М., 2005. Вып. 150. Куликово поле и Донское побоище 1380 года. С. 38.
41 Мильков В. В. Осмысление истории в Древней Руси. СПб., 2000. С. 50-61.
42 ПКЦ. С. 22-23.
43 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 172-187.
44 ПКЦ. С. 22.
45 Там же. С. 9.
46 Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (ХІІ-ХІУ вв.). М., 2001. С. 278.
47 Там же. С. 11.
В. Н. Рудаков, анализируя данную часть рассказа, вполне справедливо отмечает, что в повествовании в противовес образу Мамая появляется еще один татарин — Тохта-мыш. При этом «он — царь, его социальный статус выше всех прочих, его действия направлены на обуздание “неправого” — ордынского же — “князя” Мамая»48. В этой связи заслуживает внимания суждение И. Н. Данилевского, который, присоединяясь к словам Л. И. Шохина (составителя сборника работ М. Н. Тихомирова), отмечает, что с приходом к власти в Орде Тохтамыша восстанавливалась вертикаль управления монгольского образца. Поэтому выступление Дмитрия против Мамая — это борьба с узурпатором власти, а значит московский князь — союзник Тохтамыша49.
При этом А. А. Горский полагает, «что посылка даров и поминков означала констатацию факта восстановления законной власти в Орде и формальное признание Тохтамыша сюзереном»50. Присоединяясь к данному мнению, хотелось бы также подчеркнуть, что в ставку хана были направлены не просто послы с подарками, а киличеи, то есть послы, уполномоченные установить вассальную зависимость.
Дальнейшая эволюция образа ордынцев нашла свое отражение в так называемой «Летописной повести о Куликовской Битве», анализу которой В. Н. Рудаков также уделяет пристальное внимание. Он подчеркивает, что
... большинство идей автора краткой летописной записи находят дальнейшее развитие в тексте пространной Повести: эти идеи во многих случаях лишь уточняются. Иллюстрируются конкретными примерами, снабжаются дополнительными аргументами51.
Этому противоречат другие оценки данного памятника. А. И. Филюшкин отмечает, что в «Летописной повести о Куликовской битве» произошло концептуальное переосмысление сути сражения на Дону. Для ее автора Куликовская битва была не просто эпизодом в противостоянии христиан и поганых басурман, не просто победой православного воинства, но испытанием, потребовавшим от каждого выбора своего пути (в подражание Христу или в подражание Иуде) и обозначившим зависимость судеб мира от этого выбора (воскресение земли или погибель). Иначе книжником понимается и значение победы, которая, по мнению автора «Летописной повести», предотвратила конец света52, поскольку выбранное русским воинством поведение рассматривалось как угодное Богу.
В рассматриваемой «Повести» столкновение московского князя и ордынского темника уже традиционно рассматривается как противостояние православного христианства и безбожных «измаильтян»53. Показательно, что столь же традиционно нашествие иноплеменников связывается с Божьим провидением54. В. Н. Рудаков, противореча самому себе55, отмечает, что в «пространном рассказе о Куликовской
48 Рудаков В. Н. Монголо-татары... С. 143.
49 Данилевский И. Н. Русские земли. С. 277.
50 Горский А. А. Москва и Орда. М., 2000. С. 101.
51 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 145.
52 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 172-186.
53 Рассказ о Куликовской битве в Софийской I летописи старшего извода // ПКЦ. С. 30 (далее — С1); Рассказ о Куликовской битве в Новгородской 1У летописи // ПКЦ. С. 65-66 (далее — Н1У).
54 С1. С. 39; Н1У. С. 79.
55 Напомню, ранее В. Н. Рудаков указывал, что особенностью памятников «Куликовского цикла», в том числе и «Летописной повести», «является практически полный отказ от традиционного для предшествующего периода восприятия нашествия как кары Господней “за грехи”».
КеееП8ШПе8
битве появляются рассуждения о “милосердии Господнем”». Подтверждением тому является оптимистическая цитата из 102-го псалма (Пс. 102: 8-9).
В. Н. Рудаков вполне справедливо приходит к заключению о том, что «по мнению летописца, несмотря на неосуществившееся исправление русского общества от грехов, Господь все-таки помогает русским победить полчища ордынцев и их союзников»56. Таким образом, события 1380 г. — не показатель богоизбранности русского народа, его прощения. Данное прощение еще нужно заслужить. В связи с этим в рассказе появляются мотивы искупления грехов в кровопролитнейшем сражении с иноверцами. Как отметил А. И. Филюшкин, здесь «события 1380 г. рассматриваются в аспекте выбора пути служения: Богу или дьяволу, судьбы Христа или поступка Иуды». Также исследователь подчеркивает, что, в отличие от ранних летописных рассказов,
.на смену констатации события и его воспеванию приходит концептуальное осмысление битвы и ее значения в истории Руси и в вековом противостоянии Москвы и Степи.
В повествовании появляется некая схема с четко обозначенными ролями персонажей57.
Правильный выбор между добром и злом обеспечивает русскому воинству божественное покровительство, которое в конечном итоге гарантирует победу московскому войску.
Если роль жертвенного искупления отводится православному воинству во главе с московским князем Дмитрием, то роль богоотступника — князю Олегу Рязанскому. Именно он «поборник бесерменский, лукавый сын», который «от нас изыдоша и на ны быша». Среди различных оценочных эпитетов Олега Рязанского мы находим определение его как нового Святополка и нового Иуды. То есть, именно он рассматривается как законопреступник (подобный Каину — братоубийца) и богоотступник (предатель истинной веры, подобный Иуде).
При этом с именем Олега Рязанского связано появление одного из элементов эсхатологических мотивов повествования. Как отметил А. И. Филюшкин58, боярин рязанского князя Епифан Коренев назван «Антихристовым Предтечей»59, а сам Олег тем самым ставится в один ряд с Антихристовыми слугами.
Кроме того, на что также обращает внимание В. Н. Рудаков60, все содержание повести призвано показать, что ордынцы и Мамай действуют как орудие дьявольского искушения. Божественное покровительство теперь относится к православному русскому воинству. Причем в памятнике впервые в летописной традиции декларируется намерение Господа помиловать Русь (этот мотив ранее присутствует в поэтической «Задонщине»), искупающую на Куликовом поле прегрешения, и избавить православных от иноплеменного и иноверного порабощения. И здесь показательно обращение автора к образу библейского пророка Моисея, который руководил освобождением израильского народа от египетского рабства.
Такое же осмысление событий русско-татарского конфликта последней четверти Х1У в. отразилось и в написанных примерно в то же время (т. е. в начале ХУ в.) житийных памятниках — в «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия
56 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 147.
57 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 176-177.
58 Там же. С. 177.
59 С1. С. 30; Н1У С. 66.
60 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 146.
Ивановича, царя русского»61, и в «Житии преподобного Сергия Радонежского». Автором второго является Епифаний Премудрый. Предположительно его перу принадлежит и первое произведение. К сожалению, данные памятники оказались обойденными вниманием В. Н. Рудакова.
В то же время, определенные концептуальные аспекты памятников наглядно демонстрируют динамику изменений образа ордынцев в русской письменной традиции. К примеру, в «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского», взаимоотношения Руси и Орды рассматриваются исключительно в связи с Куликовской битвой, которая оценивается как сражение за истинную веру. Автор памятника связывает битву на Куликовом поле с Новозаветными сюжетами. Особо подчеркивается глобальность столкновения и наступление повсеместной гармонии (как в Русской земле, так и за ее пределами) в результате победы Дмитрия Ивановича. В «Слове» отмечается и участие неких христиан в натравливании Мамая на русские земли62. Приверженность православию русского войска, возглавляемого «царем» Дмитрием, приводит к победе, в описании которой князь Дмитрий сравнивается в первую очередь с праотцем Авраамом и Моисеем.
В. Н. Рудаков уделил недостаточное внимание и последующему развитию топосов Куликовской битвы в русской книжности. Переосмысление событий 1380 г. происходит уже в новую историческую эпоху, когда Русская земля не только вышла из подчинения Орде, но и сама стала подчинять себе отдельные ее улусы. На рубеже ХУ-ХУ1 вв. наступил новый этап и в восприятии противостояния Руси и Орды на Ку -ликовом поле. Победа князя Дмитрия Ивановича над Мамаем стала считаться подтверждением особого статуса Русской земли, служащей вместилищем «правды»63.
Наиболее яркое отражение эти взгляды нашли в «Сказании о Мамаевом побоище» — самом подробном из памятников «Куликовского цикла», дошедшем до нас в очень большом количестве списков (они делятся на восемь редакций, которые подразделяются на множество вариантов).
В. Н. Рудаков выделяет в памятнике «как бы две плоскости интересов “безбожных татар” вообще и “поганого Мамая” в частности»64. Автор исследования подчеркивает, что В «Сказании» борьба с «погаными». разворачивалась. как процесс соединения двух разновеликих, но однонаправленных сил: с одной стороны, «небесных сил», противостоящих антихристианским замыслам Мамая и поэтому защищающих Русь от «безбожных», и, с другой стороны, русских войск во главе с Дмитрием Ивановичем, борющихся. за «Русскую землю», олицетворяющую собой само православие65.
61 Самостоятельно, вне летописных сводов, текст «Слова о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» не встречается. Он находится лишь в составе летописной статьи 6897 (1389) г. Древнейший вид «Слова» содержится в Софийской I, Новгородской Карамзинской и Новгородской 1У летописях. В более поздних летописных сводах текст памятника восходит к этому виду и передается с какими-либо сокращениями. В целом, можно предполагать, что «Слово.» является памятником ХУ столетия, отнеся его создание не позже появления протографа Софийской I - Новгородской 1У летописей, то есть не позднее 1418 г. (подробнее см.: Прохоров Г. М., СалминаМ. А. «Слово о житьи и о преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго» // Словарь Книжников и книжности Древней Руси. Л., 1989. Вып. 2. Ч. 2. С. 403, 405).
62 Амелькин А. О. Епифаний Премудрый о войне московского великого князя Дмитрия Ивановича с татарами // Дмитрий Донской и эпоха возрождения Руси: События, памятники, традиции. Тула, 2001. С. 137-146.
63 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 172-186.
64 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 160.
65 Рудаков В. Н. Монголо-татары. 161.
КеееП8ШПе8
Особо отмечается, что если в ранних повестях Мамай пытается узурпировать высший царский титул, то в «Сказании» он последовательно называется царем.
В. Н. Рудаков делает вполне справедливый вывод о том, что автор «Сказания.» заменяет тему «борьбы с нелегитимным правителем более актуальной для своего времени проблемой возможного противостояния “нечестивому” царю» 66.
Уточняя вывод исследователя, можно подчеркнуть, что повышение статуса темника в «Сказании» связано с целями, которые преследовал автор памятника. Как отметил А. И. Филюшкин, «основной мыслью произведения является противостояние “правды” и “отступников”, царя — служителя истинного Бога и царя ложного»67. То есть, повышение титула Мамая призвано возвысить статус князя Дмитрия. Так, автор вкладывает в уста Мамая следующие слова: «Мне убо, царю, достоит побе-дити подобнаго собе, и довлеет ми царская честь»68. Таким образом, царский статус Мамая связывается с его победой над московским князем.
Противопоставление Дмитрия и Мамая продолжается и в сфере моральных сентенций. Примером для всех войск служит поведение князя Дмитрия — в противовес гордыне Мамая подчеркнуто смирение православного князя. Решимость православного воинства умереть за веру четко соответствует христианскому мировосприятию. Как подчеркнул А. Е. Мусин,
. нравственное богословие всегда выдвигало на первый план идею умирания за веру, это
хорошо прочувствовал Н. А. Бердяев, сказавший, что на войну идут не убивать, а умирать.
Христианский воин вступал в особые отношения со смертью и будущим временем, бросая
ей вызов и надеясь победить как ее, так и сопутствующее ей неумолимое время69.
Для понимания замысла автора «Сказания.» необходимо рассмотреть эволюцию отрицательных персонажей памятника, к которым кроме ордынцев и самого Мамая относятся великие князья — Рязанский Олег и Литовский Ольгерд. Причем последний на момент реальных событий 1380 г. был уже умершим.
Автор «Сказания» подчеркивает, что князья Ольгерд и Олег «не ведяху, что по-мышляху, что глаголаху яко несмысленныи младыи детща, не ведуща божия силы и владычня смотрения». То есть, как метко подметил А. И. Филюшкин, они «ведут себя как малые дети, изъявили покорность татарам прежде всего от “неразумия” и нетвердости в истинной вере»70.
Таким образом, князья Олег и Ольгерд рассматриваются в памятнике как неразумные отступники от истинной веры, которых ждет неминуемое наказание Всевышнего. При этом, как отметил В. В. Колесов, в «соответствии с замыслом Сказания ни Олег, ни Ольгерд не даны в движении»71.
Вполне справедливо В. Н. Рудаков указывает на то, что «особое значение автор памятника придавал размышлениям о посмертной судьбе участников сражения»72,
66 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 154.
67 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 180.
68 ПКЦ. С. 228.
69 Мусин А. Е. МПйез СЬп!зй Древней Руси: Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб., 2005. С. 82.
70 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 181.
71 Колесов В. В. Слово и дело: Из истории русских слов. СПб., 2004. С. 362.
72 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 156.
а «противостояние татарам рисуется как исключительно богоугодное дело»73. Кроме того, «одной из наиболее важных тем “Сказания” является тема Божьего заступничества православным христианам». Однако это самое заступничество не дается русскому воинству просто так — его нужно заслужить.
Именно потому, кроме постоянного призывания Бога на помощь, отмеченного
В. Н. Рудаковым74, на наш взгляд, сама битва в «Сказании» представляется как место Божьего суда. После битвы автор вкладывает в уста князя Дмитрия следующие слова: «А вам, братие, князи и бояри и молодые люди, суженое место межи Доном и Днепра, на поле Куликви и на речки на Небрядни.. ,»75
Признаком искупительной жертвы в ходе битвы и по ее окончанию является явно подчеркиваемое автором кровопролитие сражения76. То есть, вслед за «Летописной повестью», автор связывает битву на Куликовом поле с искуплением грехов человечества Иисусом Христом на Кресте. Кроме того, при описании событий после битвы цитируется 24-й стих 117-го псалма, который, как отметила Л. А. Дмитриева, исполняется в стихирах к пасхальным службам77. Таким образом, комплекс рассмотренных образов подтверждает вывод А. И. Филюшкина о том, что «битва приравнивалась по значению к Воскресению»78, а перед князем Дмитрием открывается возможность не просто политического выбора, но выбора пути истиной веры.
Вполне справедливо В. Н. Рудаков отмечает, что ордынцы «в “Сказании” в основном представлены образом самого Мамая»79. Однако хотелось бы обратить внимание на то, что, как и в «Летописной повести», поведение Мамая после сражения ярко иллюстрирует судьбу безбожника. Во-первых, темник бежит «в поле неуготованными дорогами в лукоморье»80. Во-вторых, как отметил А. И. Филюшкин, Мамай «напрасно зовет своих неверных богов»81: «Мамаи же видев победу свою, нача призывати боги своя Перуна, Ираклия, Салавата, Хурса и великого пособника Махъмета, и не бысть ему помощи от них»82. Завершение его земной жизни описано кратко: «А поганыи Мамаи приде же на место, идеже есть сам град Кафа назданъ бысть, и познанъ бысть не от коих купець и ту убиенъ бысть от фрязов, испроверже зли живот свои»83.
Несомненно, что для времени конца XV в., для отражения представлений об ордынцах и формирования образа татар в общественном сознании людей того времени большое значение имеет «Послание Вассиана Рыло на Угру». По мнению В. Н. Рудакова, именно в этом памятнике «находит свое завершение процесс осмысления феномена монголо-татарской власти на Руси»84. Таким образом, ростовский архиепископ формулирует целостную концепцию ордынского владычества на Руси. При этом, как отметил А. В. Каравашкин, в послании установлена
73 Там же. С. 157.
74 Там же. С. 157-158.
75 ПКЦ. С. 187.
76 Там же. С. 169, 240.
77 Сказания и повести о Куликовской битве. М., 1982. С. 403.
78 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 184.
79 Рудаков В. Н. Монголо-татары... С. 161.
80 ПКЦ. С. 246-247.
81 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 183.
82 ПКЦ. С. 182, 246-247.
83 Там же. С. 187, 250.
84 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 173.
КЄСЄП8І0ПЄ8
причинно-следственная связь времен85. Во-первых, связывая Русскую землю — «Новый Израиль» — с Библейской историей, автор уподобляет ей события истории отечественной86. Отсюда вытекает сентенция о наказании за грехи. Именно так рассматривает ростовский архиепископ нашествие Батыя на русские княжества. Однако, в отличие от суждений В. Н. Рудакова, на наш взгляд, монголо-татарское вторжение во главе с Батыем в «Послании.» рассматривается как кара Божья за отступления русских людей от православной веры. И подобно древнему Израилю по факту искреннего раскаяния должно последовать помилование Руси и освобождение от власти иноплеменников87. При этом ордынское владычество приравнивается в «Послании.» к «Египетскому рабству» и требует действенного сопротивления. Как отметил В. Н. Рудаков, именно у Вассиана эта идея приобретает законченный, внутренне непротиворечивый вид88.
Кроме того, на наш взгляд, Вассиан Рыло рассматривает возможность активного противостояния Орде в связи с искуплением кровью грехов русскими людьми в битве с Мамаем на Куликовом поле. Данные идеологические построения связывают историю Руси уже с новозаветной Библейской традицией. Особо Вассиан подчеркивает роль в этом жертвенном искуплении деда Ивана III, Дмитрия Донского89. При этом мотивы искупления грехов, которые можно приравнять по значению к Воскресению, перекликаются с идейными установками «Сказания о Мамаевом побоище»90.
Необходимо подчеркнуть, что и для второй половины ХУ в., для периода правления Ивана III и событий 1480 г., «Послание .» не единственное произведение, отражающее образы ордынцев и их характеристику. Но в исследовании В. Н. Рудакова представлен анализ только памятника, автором которого был ростовский архиепископ.
Таким образом, оценка ордынцев в период правления Ивана III и взаимоотношения Руси и ордынских ханств можно выделить в особый аксиологический отрезок. В данное время столкновения между русскими и татарами неизменно рассматриваются как борьба за веру. Лишь в послании ростовского архиепископа Вассиана на Угру формулируется целостная концепция истории русско-ордынских отношений за период ХШ-ХУ вв. Более того, в «Послании.» начинает складываться внешнеполитическая наступательная доктрина, реализованная в ХУ! в. уже потомками Ивана III.
В завершении данного очерка хотелось бы отметить, что заключение А. И. Фи-люшкина о том, что «современное источниковедение выводит на первый план проблему герменевтического исследования текста, отделения в нем адекватного отражения исторической реальности от ее мифологического осмысления»91, находит яркое подтверждение в исследовании В. Н. Рудакова.
85 Каравашкин А. В. Герменевтика «Послания на Угру» Вассиана Рыло 1480 г. // Труды кафедры России с древнейших времен до ХХ / Отв. ред. А. Ю. Дворниченко. СПб., 2006. Т. I. С. 188.
86 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 172.
87 Подробнее см.: СелезневЮ. В. Оценка русско-ордынских отношений в эпоху Ивана III // Труды кафедры России с древнейших времен до ХХ / Отв. ред. А. Ю. Дворниченко. СПб., 2006. Т. I. С. 210-211.
88 Рудаков В. Н. Монголо-татары. С. 172.
89 Послание на Угру Вассиана Рыло // Памятники литературы Древней Руси: Вторая половина ХУ в. М., 1982. С. 522-536.
90 Филюшкин А. И. «Куликовский цикл». С. 184.
91 Там же. С. 172.
Однако нельзя оставлять без внимания и суждения С. И. Демидова, отметившего, что «отбор информации для включения в письменные рассказы производился в зависимости от личности автора, его взглядов, особенностей темперамента». При этом «... временной момент включения отдельных фактов и деталей битвы в письменные рассказы о ней может служить отражением этапов обработки общественным сознанием информации воспринятой “самовидцами”»92. Данные выводы не всегда учитываются в работе В. Н. Рудакова.
Данные о статье
Автор: Селезнёв Юрий Васильевич, кандидат исторических наук, Россия, Воронеж, доцент Воронежского государственного университета, [email protected]
Титул: Полемические заметки об образе татар в русской средневековой книжности.
Резюме: Статья посвящена полемике с книгой В. Н. Рудакова «Монголо-татары глазами русских книжников ХШ-ХУ вв.», вышедшей в 2009 году. Она содержит критику исследовательской методики Рудакова, критически пересматривает многие выводы его книги. Автор предлагает свою концепцию восприятия татар и Золотой Орды русскими средневековыми авторами.
Ключевые слова: Русь, Орда, Куликовская битва.
Литература, использованная в статье:
Амелькин, Андрей Олегович. Епифаний Премудрый о войне московского великого князя Дмитрия Ивановича с татарами // Дмитрий Донской и эпоха возрождения Руси: События, памятники, традиции. Тула: «Тульский полиграфист», 2001. С. 137-146.
Борисов, Николай Сергеевич. Иван Калита. Москва: «Молодая гвардия», 1995. 302 с.
Вернадский, Георгий Владимирович. Монголы и Русь. Тверь: ЛЕАН, Москва: АГРАФ, 1997. 480 с.
Вернадский, Георгий Владимирович. Монгольское иго в русской истории // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. Москва: Беловодье, 1997. С. 250-264.
Горский, Антон Анатольевич. Русские земли в ХШ-Х^ веках: Пути политического развития. Москва: Институт Российской истории РАН, 1996. 128 с.
Греков, Борис Дмитриевич, Якубовский Александр Юрьевич. Золотая Орда и ее падение. Москва, Ленинград: Издательство АН СССР, 1950. 480 с.
Гумилев, Лев Николаевич. Древняя Русь и Великая степь. Москва: Клышников-Комаров и Ко, 1992. 512 с.
Гумилев, Лев Николаевич. От Руси к России. Москва: Экопрос, 1994. 336 с.
Данилевский, Игорь Николаевич. Русские земли глазами современников и потомков (ХІІ-ХІУ вв.). Москва: Аспект Пресс, 2001. 389 с.
Демидов, Сергей Иванович. Куликовская битва как образ исторической памяти // Куликово поле: Исторический ландшафт. Природа. Археология. История. Тула: Государственный музей-заповедник «Куликово поле», 2003. Т.2. С. 192-215.
Дмитриев, Лев Александрович. Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Ленинград: Наука, 1987. Вып. 1. С. 413-414.
Зайцев Алексей Константинович. Памятники Куликовского цикла и летописная повесть «О побоище иже на Дону» // Труды Государственного исторического музея. Москва: ГИМ, 2005. Вып. 150. Куликово поле и Донское побоище 1380 года. С. 31-60.
Каравашкин, Андрей Витальевич. Герменевтика «Послания на Угру» Вассиана Рыло 1480 г. // Труды кафедры России с древнейших времен до XX / Отв. ред. А. Ю. Дворниченко. Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2006. Т. I. С. 186-201.
Каргалов, Вадим Викторович. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. Москва: Высшая школа, 1967. 264 с.
92 Демидов С. И. Куликовская битва как образ исторической памяти // Куликово поле: Исторический ландшафт. Природа. Археология. История. Тула, 2003. Т. 2. С. 202-203.
КЄСЄП8І0ПЄ8
Князький, Игорь Олегович. Русь и степь. Москва: Российский научный фонд, 1996. 131 с.
Колесов, Владимир Викторович. Слово и дело: Из истории русских слов. Санкт-Петербург: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. 703 с.
Кривошеев, Юрий Владимирович. Русь и монголы: исследование по истории Северо-Восточной Руси ХЛ-ХШ вв. Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1999. 408 с.
Кучкин, Владимир Андреевич. Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников (XIII -первая четверть ХІУ в.) // Русская культура в условиях иноземных нашествий. М.: Издательство АН СССР, 1990. С. 15-69.
Кучкин, Владимир Андреевич. Победа на Куликовом поле // Вопросы истории. 1980. № 8. С. 3-21.
Кучкин, Владимир Андреевич. Повесть о Житии Михаила Тверского. Москва: Наука, 1974. 291 с.
Лаушкин, Алексей Владимирович. К истории возникновения ранних проложных Сказаний о Михаиле Черниговском // Вестник Московского университета. 1999. Серия 8. История. № 6. С. 18-24.
Мильков, Владимир Владимирович. Осмысление истории в Древней Руси. Санкт-Петербург: Але-тейя, 2000. 384 с.
Мусин, Александр Евгеньевич. Міііїев СМвІі Древней Руси. Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. Санкт-Петербург: Петербургское Востоковедение, 2005. 368 с.
Мухаметов, Фарит Федорович. Отечественная историография монгольского завоевания Руси. Автореферат. докт. ист. наук. Москва, 2007. 50 с.
Насонов, Арсений Николаевич. Монголы и Русь // Арабески истории. Москва: Библ. объединение «Танаис»: ДИ-ДИК, 1994. Вып. 3-4. Русский разлив. Т. 1. С. 64-263.
Охотникова, Валентина Ильинична. Пространная редакция Повести о Михаиле Тверском // Древнерусская книжность. По материалам Пушкинского дома. Ленинград: Наука, 1985. С. 16-27.
Пак, Надежда Идюновна. Краткая характеристика редакций повести о Михаиле Черниговском // Литература Древней Руси: Межвузовский сб. научных трудов. Москва: МГПИ, 1988. С. 22-31.
Серебрянский, Николай Ильич. Древнерусские княжеские жития. Москва: ЧОИДР, 1915. 512 с.
Прохоров, Гелиан Михайлович, Салмина Марина Алексеевна. «Слово о житьи и о преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго» // Словарь Книжников и книжности Древней Руси. Ленинград: Наука, 1989. Вып. 2. Ч. 2. С. 403-405.
Рудаков, Владимир Николаевич. Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины ХІІІ-ХУ вв. Москва: Квадрига, 2009. 248 с.
Рудаков, Владимир Николаевич. Отображение монголо-татар в древнерусской литературе середины ХІІІ-ХУ века: Эволюция представлений, сюжетов и образов»: Дис. ... канд. филолог, наук: Рукопись. Москва, 1999. 291 с.
Селезнёв, Юрий Васильевич. Идейно-религиозная оценка современниками русско-ордынских отношений 1270-1320-х гг. // Мининские чтения: Труды научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н. И. Лобачевского (20-21 октября 2006 г.). Нижний Новгород: Издательство ННГУ, 2007. С. 318-321.
Селезнёв, Юрий Васильевич. К вопросу о тактической расстановке войск на Куликовом поле // Единорогъ: Материалы истории Восточной Европы эпохи Средних веков и Раннего Нового времени. Москва: Квадрига, 2009. С. 153-159.
Селезнёв, Юрий Васильевич. Оценка русско-ордынских отношений в эпоху Ивана ІІІ // Труды кафедры России с древнейших времен до XX / Отв. ред. А.Ю. Дворниченко. Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2006. Т. I. С. 202-212.
Селезнёв, Юрий Васильевич. Оценка современниками русско-ордынских отношений 13201350-х гг. // Владимир Загоровский: К 80-летию со дня рождения: Материалы научных чтений. Воронеж: ВГУ, 2006. С. 13-19.
Селезнёв, Юрий Васильевич. Русь и Орда в «Задонщине” // Вестник Воронежского филиала Российской академии государственной службы при Призеденте Россиской Федерации. 2007. №1. С. 62-64.
Филюшкин, Александр Ильич. «Куликовский цикл»: опыт герменевтического исследования // Куликово поле: вопросы историко-культурного наследия. Труды научно-практической конференции «Куликово поле — уникальная культурно-историческая и природная территория». Проблемы изучения и сохранения военно-исторического и природного наследия Центральной России (Москва — Тула, 25-27 октября 1999 г.). Тула: «Тульский полиграфист», 2000. С. 172-186.
Шеков, Александр Владимирович. Рассказ о сражении на Дону 1380 г. в Белорусской I летописи // Верхнее Подонье: Природа. Археология. История. Т. 2. История. Этнография. Искусствоведение. Тула: Государственный музей-заповедник «Куликово поле», 2004. С. 13-22.
Information about the article
Author: Seleznjov, Yurij Vasilievich, Ph. D. in History, Russia, Voronezh, Docent of Voronezh State University [email protected]
Title: The polemic Narration about the image of Tatar’s in Russian Medieval books.
Abstract: The review is devoted to the discussion with the main ideas of the book, written by V. N. Rudakov (“Mongolo-tatary glazami russkich knizhnikov 13th - 15th cent.”, published in 2009). It contains the telling criticism of the research methods of Rudakov, critical revised the conclusions of Rudakov. Seleznev suggests his own conception of perception of Tatars and the Golden Horde by the Russian Medieval writers.
Key words: Russia, Golden Horde, the Battle of Kulikovo (1380)
References (Transliteration)
Amelkin, Andrej Olegovich. Epifanij Premudryj o vojne moskovskogo velikogo knjazja Dmitrija Ivanovicha s tatarami // Dmitrij Donskoj i jepoha vozrozhdenija Rusi: Sobytija, pamjatniki, tradicii. Tula:«Tul’skij poligrafist», 2001. S. 137-146.
Borisov, Nikolaj Sergeevich. Ivan Kalita. Moskva: «Molodaja gvardija», 1995. 302 s.
Danilevskij, Igor ’Nikolaevich. Russkie zemli glazami sovremennikov i potomkov (XII-XIV vv.). Moskva: Aspekt Press, 2001. 389 s.
Demidov, Sergej Ivanovich. Kulikovskaja bitva kak obraz istoricheskoj pamjati // Kulikovo pole: Is-toricheskij landshaft. Priroda. Arheologija. Istorija. Tula: Gosudarstvennyj musej «Kulikovo pole», 2003. T.2. S. 192-215.
Dmitriev, Lev Aleksandrovich. Skazanie ob ubienii v Orde knjazja Mihaila Chernigovskogo i ego bojarina Feodora // Slovar’ knizhnikov i knizhnosti Drevnej Rusi. Leningrad: Nauka, 1987. Vyp. 1. S. 413-414.
Filjushkin, Aleksandr Il’ich. «Kulikovskij cikl»: opyt germenevticheskogo issledovanija // Kulikovo pole: voprosy istoriko-kul’turnogo nasledija. Trudy nauchno-prakticheskoj konferencii «Kulikovo pole — unikal’naja kul’turno-istoricheskaja i prirodnaja territorija». Problemy izuchenija i sohranenija voenno-istoricheskogo i prirodnogo nasledija Central’noj Rossii (Moskva — Tula, 25-27 oktjabrja 1999 g.). Tula: «Tul’skij poligrafist», 2000. S. 172-186.
Gorskij, Anton Anatol’evich. Russkie zemli v XIII-XIV vekah: Puti politicheskogo razvitija. Moskva: Institut Rossijskoj istorii RAN, 1996. 128 s.
Grekov, Boris Dmitrievich, Jakubovskij Aleksandr Ur ’evich. Zolotaja Orda i ee padenie. Moskva, Leningrad: Izdatel’stvo AN SSSR, 1950. 480 s.
Gumilev, Lev Nikolaevich. Drevnjaja Rus’ i Velikaja step’. Moskva: Klyshnikov-Komarov I Ко, 1992. 512 s.
Gumilev, Lev Nikolaevich. Ot Rusi k Rossii. Moskva: Ekopros, 1994. 336 s.
Karavashkin, Andrej Vital’evich. Germenevtika «Poslanija na Ugru» Vassiana Rylo 1480 g. // Trudy kafedry Rossii s drevnejshih vremen do XX / Otv. red. A. Ju. Dvornichenko. Sankt-Petarburg: Izdatel’stvo Sankt-Peterburgskogo universiteta, 2006. T. I. S. 186-201.
Kargalov, Vadim Viktorovich. Vneshnepoliticheskie faktory razvitija feodal’noj Rusi: Feodal’naja Rus’ i kochevniki. Moskva: Vysshaja shkola, 1967. 264 s.
Knjaz’kij, Igor’Olegovich. Rus’ i step’. Moskva: Rossijskij nauchnyi fond, 1996. 131 s.
Kolesov, Vladimir Viktorovich. Slovo i delo: Iz istorii russkih slov. Sankt-Peterburg: Izd-vo S.-Peterb. un-ta, 2004. 703 s.
Krivosheev, Jurij Vladimirovich. Rus’ i mongoly: issledovanie po istorii Severo-Vostochnoj Rusi XII-XIII vv. Sankt-Peterburg: Izdatel’stvo Sankt-Peterburgskogo universiteta, 1999. 408 s.
Kuchkin, Vladimir Andreevich. Mongolo-tatarskoe igo v osvewenii drevnerusskih knizhnikov (XIII -pervaja chetvert’ XIV v.) // Russkaja kul’tura v uslovijah inozemnyh nashestvij. Moskva: Izdatel’stvo AN SSSR 1990. S. 15-69.
Kuchkin, Vladimir Andreevich. Pobeda na Kulikovom pole // Voprosy istorii. 1980. № 8. S. 3-21.
Kuchkin, Vladimir Andreevich. Povest’ o Zhitii Mihaila Tverskogo. Moskva: Nauka, 1974. 291 s.
Recensiones
Laushkin, Aleksej Vladimirovich. K istorii vozniknovenija rannih prolozhnyh Skazanij o Mihaile Chernigovskom // Vestnik Moskovskogo universiteta. 1999. Serija 8. Istorija. № 6. S. 18-24.
Mil’kov, Vladimir Vladimirovich. Osmyslenie istorii v Drevnej Rusi. Sankt-Peterburg: Aleteija, 2000. 384 s.
Muhametov, Farit Fedorovich. Otechestvennaja istoriografija mongol’skogo zavoevanija Rusi. Av-toreferat... dokt. ist. nauk. M., 2007. 50 s.
Musin, Aleksandr Evgen’evich. Milites Christi Drevnej Rusi. Voinskaja kul’tura russkogo Srednevekov’ja v kontekste religioznogo mentaliteta. Sankt-Peterburg: Peterburgskoe Vostokovedenie, 2005. 368 s.
Nasonov, ArsenijNikolaevich. Mongoly i Rus’ // Arabeski istorii. Moskva: Bibl. Ob’edinenie «Tanais»: DI-DIK, 1994. Vyp. 3-4. Russkij razliv. T.1. S. 64-263.
Ohotnikova, Valentina Il’inichna. Prostrannaja redakcija Povesti o Mihaile Tverskom // Drevnerusskaja knizhnost’. Po materialam Pushkinskogo doma. Leningrad: Nauka, 1985. S. 16-27.
Pak, Nadezhda Idjunovna. Kratkaja harakteristika redakcij povesti o Mihaile Chernigovskom // Literatura Drevnej Rusi: Mezhvuzovskij sb. nauchnyh trudov. Moskva: MGPI, 1988. S. 22-31.
Prohorov, Gelian Mihajlovich, Salmina Marina Alekseevna. «Slovo o zhit’i i o prestavlenii velikago knjazja Dmitrija Ivanovicha, carja Ruskago» // Slovar’ Knizhnikov i knizhnosti Drevnej Rusi. Leningrad: Nauka, 1989. Vyp. 2. Ch. 2. S. 403-405.
Rudakov, Vladimir Nikolaevich. Mongolo-tatary glazami drevnerusskih knizhnikov serediny XIII-XV vv. Moskva: Kvadriga, 2009. 248 s.
Rudakov, Vladimir Nikolaevich. Otobrazhenie mongolo-tatar v drevnerusskoj literature serediny XIII-XV veka: Jevoljucija predstavlenij, sjuzhetov i obrazov»: Diss. ... kand. filolog. nauk. Rukopis’. Moskva, 1999. 291 s.
Seleznjov, Yurij Vasil’evich. Idejno-religioznaja ocenka sovremennikami russko-ordynskih otnoshenij 1270-1320-h gg. // Mininskie chtenija: Trudy nauchnoj konferencii. Nizhegorodskij gosudarstvennyj universitet im. N.I. Lobachevskogo (20-21 oktjabrja 2006 g.). Nizhnij Novgorod: : Izdatel’stvo NNGU, 2007. S. 318-321.
Seleznjov, Yurij Vasil’evich. K voprosu o takticheskoj rasstanovke vojsk na Kulikovom pole // Edinorog: Materialy istorii Vostochnoj Evropy jepohi Srednih vekov i Rannego Novogo vremeni. Moskva: Kvadriga, 2009. S. 153-159.
Seleznjov, Yurij Vasil’evich. Ocenka russko-ordynskih otnoshenij v jepohu Ivana III // Trudy kafedry Rossii s drevnejshih vremen do XX / Otv. red. A.Ju. Dvornichenko. Sankt-Peterburg: Izdatel’stvo Sankt-Peterburgskogo universiteta, 2006. T. I. S. 202-212.
Seleznjov, Yurij Vasil’evich. Ocenka sovremennikami russko-ordynskih otnoshenij 1320-1350-h gg. // Vladimir Zagorovskij: k 80-letiju so dnja rozhdenija. Materialy nauchnyh chtenij. Voronezh: VGU, 2006. S. 13-19.
Seleznjov, Yurij Vasil’evich. Rus’ i Orda v «Zadonwine” // Vestnik Voronezhskogo filiala Rossijskoj aka-demii gosudarstvennoj sluzhby pri Prizedente Rossiskoj Federacii. 2007. №1. S. 62-64.
Serebrjanskij, NikolajIl’ich. Drevnerusskie knjazheskie zhitija. Moskva: CHOIDR, 1915. 512 s.
Shekov, Aleksandr Vladimirovich. Rasskaz o srazhenii na Donu 1380 g. v Belorusskoj I letopisi // Verhnee Podon’e: Priroda. Arheologija. Istorija. T. 2. Istorija. Jetnografija. Iskusstvovedenie. Tula: Gosudarstvennyj musej «Kulikovo pole», 2004. S. 13-22.
Vernadskij, Georgij Vladimirovich. Mongol’skoe igo v russkoj istorii // Russkij uzel evrazijstva. Vostok v russkoj mysli. Moskva: Belovod’e, 1997. S. 250-264.
Vernadskij, Georgij Vladimirovich. Mongoly i Rus’. Tver’: Lean, Moskva. Agraf,1997. 480 s.
Zajcev Aleksej Konstantinovich. Pamjatniki Kulikovskogo cikla i letopisnaja povest’ «O poboiwe izhe na Donu» // Trudy Gosudarstvennogo istoricheskogo Muzeja. Moskva: GIM, 2005. Vyp. 150. Kulikovo pole i Donskoe poboiwe 1380 goda. S. 31-60.
