CC BY
510ОБЩЕНИЕ
Поход Ермака в Сибирь: тюркские мотивы в русской теме
Юрий Зуев, Александр Кадырбаев
Народы, населяющие евразийское пространство, по-разному оценивают роль, которую сыграл в истории Ермак. Для русских он покоритель Сибири. Уже через сорок лет после гибели Ермак стал героем русских песен и сказаний. Лишь к исходу XVII века его в какой-то мере заслонила фигура Степана Разина, оказавшая, в свою очередь, влияние на легенду о Ермаке. Но, в отличие от Разина, преданного Русской православной церковью анафеме, Ермак был причислен к лику святых и стал одной из знаковых фигур, с помощью которых осуществлялась пространственная легитимация Российской империи.
Первые летописные известия о Ермаке появились сразу после Смуты, уже в 20-30-х годах XVII столетия. При этом в официальной оценке Ермака уже в то время возникли два, противоречивших друг другу, направления. Одно осуждало «воровство» Ермака, предшествовавшее его сибирской экспедиции. Второе же не только не упоминало о разбойном казачьем прошлом Ермака, но и представляло его защитником православной веры. В 1636 году вторая точка зрения возобладала в позиции и церкви, и государства. Свою лепту в популяризацию образа Ермака внесли и иностранцы, чьи записки пополнили русские предания о легендарном герое новыми красочными подробностями. Здесь нужно в первую очередь упомянуть голландца Николаса Витсена, побывавшего в Москве в 60-х годах XVII века, и англичанина Джона Перри, служившего в России при Петре I. Последний был и в Сибири, где записал рассказы, в которых Ермак предстает народным заступником, этаким Робин Гудом \ Да и сего-
Юрий Алексеевич Зуев, пенсионер, Алматы.
Александр Шайдатович Кадырбаев, и. о. ведущего научного сотрудника Института востоковедения Российской академии наук, Москва.
дня о Ермаке в России продолжают писать книги и картины, снимать фильмы, его прославляют в церквах, на школьных уроках и в университетских курсах. Для русских же независимого Казахстана Ермак — чуть ли не главный символ национального самосознания. Это хорошо показали события начала 90-х годов, когда город Ермак был переименован новыми властями в Аксу и снесен находившийся там памятник Ермаку, что вызвало протесты местного русского населения.
Но образ Ермака врезался и в память народов, живших в Сибири и на севере современного Казахстана до прихода русских. Причем версии этой памяти различны. Сейчас активизирована версия, согласно которой Ермак был «кровавым конквистадором» и в любом случае — русским казаком, то есть представителем того российского сословия (или той этнической группы), которое якобы было вековым врагом горских и степных мусульманских народов. Мы же в своей статье, опираясь на дошедшие до нашего времени исторические и этнографические свидетельства, попытаемся реконструировать другую, тюркскую или, точнее, ногайскую версию, которая, как мы полагаем, существовала в прошлом и которая позволяет составить о Ермаке куда более объективное представление, чем однозначно «розовая» или однозначно «черная» версии. Но для этого необходимо сначала воссоздать два фона сибирского похода. Первый фон — политический; его надо рассматривать со всеми историческими персонажами, имевшими виды на Сибирь, не ограничиваясь только Москвой, Строгановыми и Ермаком с одной стороны, Кучумом — с другой. Второй фон образуется этносоциальным процессом формирования казачества, яркими представителями которого были Ермак и его дружина.
Сибирь в восточной политике России и сопредельных государств
Восточная политика России второй половины XVI века складывалась из нескольких направлений. Одно из них заключалось в том, чтобы поддерживать экономические и политические контакты с Османской и Персидской империями, а также установить связь с империей Великих Моголов. Относительно самостоятельное значение имело тяжелое и далеко не успешное противостояние с Крымским ханством — союзником и вассалом османов. Объектами еще одного,
«ближнего» направления были Ногайская Орда, Казахское и Сибирское ханства. Самостоятельное значение оно обрело после покорения Казанского и Астраханского ханств, когда границы Российского государства вплотную приблизились к кочевьям казахов, ногаев и сибирских татар.
Русско-казахские отношения были завязаны еще во время правления Василия III. Тогда же Казахское и Сибирское ханства были включены в орбиту интересов Московской Руси. Уже опись царского архива указывает на это вполне определенно: «Ящик 38. А в нем книги и списки Казатцкие при Касыме царе, и Тюменские при Ива-ке царе»2. Именно тогдашние контакты казахов с Россией ввели их в круг народов, известных в западной Европе: записи о казахах оставил австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн, посетивший Москву в 1517 и 1526 годах. То была эпоха, когда, по сообщению мусульманского летописца Махмуда ибн Вали, «Касым-хан с помощью и при поддержке мангытов (ногаев. — Авторы), завоевал господство над Кипчакской степью»3. Дальнейшее развитие событий в Степи побудило Ивана Грозного направить в 1573 году своего посла Т. Чебукова к казахскому хану Хакк-Назару. Предполагалось, что итогом поездки станет заключение союза против Сибирского ханства, правителем которого с 1563 года был союзник Бухары хан Кучум. Заключение такого союза считали в Москве возможным потому, что в Бухаре правили выходцы из кочевых узбеков, врагов казахских и ногайских правителей. В пути посольство подверглось нападению, русский посол пал от руки племянника Кучума. Тем не менее, несмотря на срыв переговоров, Хакк-Назар поддерживал политику России в отношении Кучума. Благо эта политика имела и еще одну серьезную опору — деятельность торгово-промышленного дома купцов Строгановых, обосновавшихся на Каме и в Пермском крае.
Происшедший в первой половине XV века распад Золотой Орды радикально изменил соотношение сил в Евразии. На руинах империи Джучидов возникли новые центры, вступившие в борьбу за ее наследие. То были в первую очередь Московское государство и Крымское ханство, к которым в той или иной степени тяготели ногайские и башкирские мурзы, казахские и сибирские ханы.
К началу XVI века Москва начинает выигрывать спор за золотоордынское наследие. Завоеванию Иваном Грозным Казани и Астрахани предшествовала многолетняя борьба в среде казанской и астраханской знати между промосковской и прокрымской партиями. Сходная ситуация возникла в Ногайской Орде, когда в междо-
усобице претендентов на власть — братьев Исмаила и Юсупа — победил Исмаил, проводник русского влияния. Следствием его победы стали гибель Юсупа и откочевка части ногайских родов в пределы Крымского, Казахского и Сибирского ханств. К середине XVI века хан Хакк-Назар, воспользовавшись распадом Ногайской Орды, распространил свою власть на часть ногайцев и башкир, став ханом «казахов, ногайцев, башкир и кыргызов»4. Тем не менее роль ногаев в борьбе за наследие Золотой Орды все равно оставалась значительной.
С одной стороны, это выразилось в том, что фактический нейтралитет многих ногайских мурз при взятии Казани и оказанная ими русским действенная помощь в овладении Астраханью предрешили поглощение Москвой обоих ханств. О промосковской ориентации ногайской знати свидетельствуют и записки османского адмирала Сейди Али Реиса. В 1554—1557 годах он путешествовал по странам Азии и побывал в том числе в Хорезме, где его предупредили о прорусской политике ногаев. «Мангыты, — писал он, — даже хуже узбеков, и, когда они видят чужеземцев, они захватывают их для русских»5. Ставшие российскими подданными казанцы и астраханцы и ногайцы, именовавшиеся «служилыми татарами», помогали Москве и в овладении Сибирью.
С другой стороны, несмотря на распад Ногайской Орды на несколько самостоятельных улусов, главным из которых была Большая Орда, их правители, хотя и находились в зависимости от московских царей и казахских ханов, преследовали собственные цели в регионе от Волги до Иртыша. Тем более, что в состав ногайских владений частично входила Западная Сибирь, откуда в 1555 году ко двору Ивана Грозного прибыли послы Едигера, одного из ногайских правителей Сибирского ханства.
Появление в Западной Сибири племени ногай (киданьское, монгольское — нокай, небесная праматерь Собака) относится к началу XI века, времени массовой миграции кочевых племен с территории северо-западной Манчжурии и Восточной Монголии на запад вплоть до Дуная. Главным этническим компонентом этого массива были тюркоязычные племена, среди которых летописцы упоминают и ногаев в их тюркских обозначениях: ит-барак в «Огуз-наме», у Ра-шид-ад-Дина и Абу-л-Гази, итлар-собаки в Ипатьевской летописи, тайган в киргизских родословиях и Собачье царство в китайских хрониках. В русской летописной традиции появление ногаев в Западной Сибири связывалось с приходом туда кереитского правителя
Он-хана или Ван-хана, что подтверждается и известием, содержащимся в «Сокровенном сказании монголов» о поражении кереитов, нанесенном им Чингиз-ханом под Бухтармой в начале XIII века6.
В составе кереитских племен были и тюркоязычные кипчаки, в монгольской и чингизидской традиции известные, как о том свидетельствуют «Алтан Тобчи» и «Шара Туджи», под именем токмаки. Столицей или одной из столиц Сибирского царства был город Чин-ги-Тура (на месте нынешней Тюмени), где находилась резиденция ногайского властителя. Возможно, что восточными границами Сибирского ханства были долины Нарыма и Сургута, где в течение какого-то времени в самодийской среде размещалась сотня этого властителя, о существовании которой можно судить по летописному упоминанию их «сотника» и селению Сотниково в Колпуховской волости.
В 1554 году повелитель Большой Ногайской Орды Исмаил принял присягу на верность русскому царю, а в следующем году то же сделал Едигер7. Отсутствие документов не позволяет установить, чем это было вызвано. Видимо, главным было стремление найти союзника в борьбе против шибанидских (шейбанидских) правителей Средней Азии и обезопасить себя от возможных посягательств со стороны России.
Сибирское ханство было ареной постоянной борьбы местных правителей с правителями, представлявшими бухарских шибани-дов, чья родословная восходила к Шибани (Шейбани), отпрыску Джучи, старшего сына Чингиз-хана. Еще в начале XVI века предводитель среднеазиатских кочевых узбеков хан Мухаммад Шибани, создавший на руинах империи Тимуридов недолговечное государство, простиравшееся от Каспийского моря до Тянь-Шаня, предпринял завоевательный поход в Сибирь. Сражение с сибирцами на Иртыше закончилось для него отступлением. Тем не менее в глазах среднеазиатских мусульман он стал «борцом за веру» в стране языч-ников-ногаев. Кроме того, успешный джихад открывал пути для среднеазиатских торговых караванов. Поэтому попытки проникновения в Сибирь предпринимались и в дальнейшем. В 1563 году они увенчалось успехом: на части территории Сибири воцарился бухарский шибанид хан Кучум8. Главным городом Кучумова улуса стал Искер (в районе современного Тобольска). Обнаруженные и обследованные сейчас остатки Искера имеют всего несколько десятков метров в окружности и указывают на временность «столицы». Видимо, такой же она мыслилась и при ее основании, поскольку другое
ее название, как отмечено в сибирских летописях, было Кашлык. А словом кошлыг, тюркским по происхождению, но утраченным тюркской лексикой уже к XIII веку, в «Сокровенном сказании монголов» обозначается запасная походная юрта.
Начиная с 1563 года, в Западной Сибири возникает несколько противоборствующих улусов. Положение Кучума, пользовавшегося поддержкой с юга, было более предпочтительным, что видно из русских документов того времени, где его называют «царем Сибири». Опираясь на поддержку бухарского хана, Кучум нанес поражение Едигеру и его брату-соправителю Бекбулату, взял их в плен и умертвил. Правда, победа далась Кучуму нелегко. В течение семи лет ему пришлось вести борьбу с непокорной сибирской знатью — ногайскими мурзами и князьками самодийских племен. В ходе ее Кучум насилие сочетал с дипломатией. Пытался он найти надежных союзников и в ногайской среде. Так, своего сына и наследника Алея он женил на дочери князя Тинахмата из Большой Ногайской Орды, а дочь выдал замуж за ногая Ак-мурзу. В войско Кучума, наряду с отрядами из Средней Азии, входили башкиры и ногайцы.
Смена правящей династии в «Сибирском царстве» сопровождалась резкой сменой политики в отношении Москвы. Уже в первой грамоте Кучума Ивану Грозному не содержалось ни слова о возобновлении даннических отношений, установившихся при Едигере. Новый сибирский владыка именовал себя «вольной человек Кучюм царь». Более того, высказывавшиеся в этой грамоте предложения Москве несли в себе лишь слегка завуалированный вызов: «И ныне похошь миру, и мы помиримся, а похошь воеватися, а мы воюем-ся»9. Имеются единичные сообщения и о рейдах отрядов Кучума в Прикамье, хотя не исключено, что слухи о них сознательно инспирировались Строгановыми для формирования у московского двора негативного отношения к Кучуму.
У Строгановых были тогда куда более опасные соперники, чем Кучум, — английские купцы, к которым благосклонно относился Иван Грозный. В 1553 году три английских корабля, искавших «северный путь» в Индию, потерпели крушение у берегов русского Севера. Их главный кормчий Ричард Ченслор, представившийся английским послом, добился аудиенции у московского царя. Так были установлены русско-английские связи через Белое море. В первые годы их развития произошел обмен посольствами, а в Лондоне была учреждена занимавшаяся торговлей с Россией и год от году богатевшая «Московская компания». Первоначально Иван
Грозный был милостив к английским «негоциантам». Он предоставил им право беспошлинной торговли на подвластных ему землях, за что русские купцы, видевшие в англичанах сильных конкурентов, именовали его порой «английским царем». Однако затем англичане, стремясь вытеснить с российского рынка голландских купцов, раньше их обосновавшихся в России, потребовали права уже на монопольную торговлю. Царь, хотя и надеялся породниться с английским королевским двором (и даже пытался договориться о предоставлении ему в Англии убежища на случай бегства из России), все же отказался удовлетворить это требование. Русские, пояснял он, издавна ведут торг с европейцами, да и без английских товаров Московское государство «не скудно было».
Русско-английские отношения осложнялись и тем, что дальнейшая разведка англичанами «северного пути» стала встречать противодействие московских властей, справедливо усматривавших в деятельности компании угрозу государственным интересам страны. В итоге Иван Грозный объявил: «Все наши грамоты, которые до сего дня мы давали о торговых делах, мы отныне за грамоты не считаем!». И далее он добавлял: «В тех местах (в Сибири. — Авторы) ведутца соболи... и только такие дорогие товары, соболи и кречета пойдут в Аглинскую же землю, и нашему государству как без того быти?». «Московская компания» лишилась всех привилегий в России. Но торговля с Сибирью сулила столь большие барыши, что некоторые английские купцы рисковали нарушать запреты московского правительства, за что могли жестоко поплатиться: выторгованный ими в Сибири товар, прежде всего пушнина, подвергался конфискации, а нарушителей запрета сажали в тюрьму, и они были «биты кнутом»10.
Ханы казахских степей, представители противоборствующей с шибанидами ветви чингизидов, возводивших свое происхождение к Орду-Еджэну, брату Шибани, а значит опять-таки к Джучи, также имели в Сибири свои интересы. Для Кучума хан Хакк-Назар был серьезным противником, что видно из его высказываний во время беседы с московским послом И. Познеевым: «Ныне . вашему царю и великому князю послов пошлю, а нынеча деи мне война с казацким царем, и одолеет деи меня царь казацкий и сядет на Сибири» п. Для таких опасений у Кучума были основания. В 1569 году, по сообщению русского посла в Ногайской Орде С. Мальцева, «казатцкие орды Ак-назара-царя и Шигая-царевича, а с ними 20 царевичей приход был на Нагаи и бой»12. Кучум, знавший о печальной участи ногайцев,
ощущал реальную угрозу со стороны Хакк-Назара. Его опасения были оправданы, поскольку участие казахских ханов в сибирских событиях являлось продолжением не только казахско-ногайских отношений, но и казахско-узбекского противоборства.
Хакк-Назар активно пытался вовлечь сибирцев в сферу своего влияния. Свидетельством тому — присутствие казахского султана-чингизида Ораз-Мухаммада, племянника будущего казахского правителя Таваккула, в свите врага Кучума, племянника Едигера и сына Бекбулата, влиятельного сибирского князя Сайид-Ахмада (Сейдяка русских летописей), а Кадырали-бия Джалаири, первого казахского историка и летописца, — в свите самого Кучума, где он играл роль советника. Они оба не были, однако, единственными представителями Степи при сибирских владетелях. В грамоте, датируемой маем 1535 года, Сайид-Ахмад сообщал Ивану Грозному, что «казатцкой царь Хозя Махмет с пятнадцатью сынеми у нас живет»13. Отношения сибирских и казахских правителей скреплялись и династическими браками. По преданию, приводимому Г. Ф. Миллером, одна из дочерей казахского правителя Шигай-хана, отца хана Таваккула, была замужем за братом Кучум-хана Ахмад-Гиреем14.
И все же сибирцы и казахи чаще встречались на полях сражений. Так, казахский Ахмат-хан, чье правление в Казахских степях было недолгим и чья родословная неизвестна, погиб в войне с Сайид-Ах-мадом15. В свою очередь, Ахмад-Гирей пал от рук казахских сородичей, заманивших сибирца в засаду на берегу Иртыша.
Показательно и то, что в русских летописях и документах правителей Сибирского ханства иногда называли ногайцами и казахами. Так, в царской грамоте 1597 года первый правитель Сибирского «царства» Ивак назван ногаем, а Кучум — сыном казахского владетеля Муртазы. В Есиповской летописи 1636 года по этому поводу сообщалось: «Кучум, сын Муртазы, прибыл из казацкой орды.»16. Таким образом, полной ясности в вопросе о происхождении Кучума нет, однако более определенно источники связывают его с шибанидами.
Казачество: связи с тюркоязычным миром
В Причерноморье, Приазовье, Поволжье и Приуралье существовала еще одна сила — казачество.
Казак — тюркское слово, впервые упоминаемое в анонимном тюрко-арабском словаре 1245 года, составленном в Египте во время
правления мамлюков — касты тюркских воинов, пополнявшейся рабами из Дешт-и-Кипчака (степей Причерноморья и Казахстана) и Кавказа. В исторической литературе существуют самые разные толкования слова. Несомненно, что первоначально оно не несло ни политической, ни этнической нагрузки, имело только нарицательное значение: «свободный», «бездомный», «скиталец», «изгнанник». То есть казаком называли человека, отколовшегося от своего народа, племени или покровителя и ведущего жизнь искателя приключений. Русские тоже числили казаками людей без определенных занятий и определенного местожительства, людей вольных. Хотя слово «казак» зарегистрировано на севере Руси с конца XIV века, родиной казачества историки признают ее южные окраины, смежные с причерноморскими и казахскими степями, условия жизни в которых придавали этой вольнице характер военного сообщества.
Иными словами, исходное значение термина «казак» имеет социальный оттенок, отражающий состояние, статус лица или коллектива в каждый данный момент по отношению к правителю, обществу или государству. Так, изгой, который переходит с места на место, добывая себе пропитание собственным мечом, — это казак. Человек, который пускается в дальний и опасный путь один, без сопровождения — тоже казак. Молодец, неутомимо угоняющий табуны врага, — опять-таки казак. Таким молодцем был и наш герой, Ермак: в 1581 году он напал на стада ногайского мурзы Урмагмета и «отогнал шестьдесят лошадей. а летось отогнали с Волги тысячу лошадей»17.
Людей, которые какое-то время по необходимости или по доброй воле жили жизнью казака, было всегда немало. В степи и подстепье казаком мог стать любой человек — тюрок или иранец, славянин или выходец из кавказских народов, простолюдин или принц крови в десятом поколении. В самом деле, хотя среди русских казаков преобладали беглые крестьяне, посадские люди да холопы, в «десятнях» конца 70-х — начала 90-х годов XVI века можно встретить имена разорившихся «детей боярских» и беспоместных дворян, которые «сошли на Дон в казаки», «сошли в Поле», «в Поле казакуют» 18. Фактически казаками некоторое время были и Мухаммад Шибани-хан, и его дед Абу-л-Хайр, основатель Узбекского улуса, и Захир-ад-Дин Бабур — известный мусульманский летописец и поэт, правитель Ферганы, основатель империи Великих Моголов. В те времена казаками не рождались, а становились. Для обозначения образа жизни казака источники употребляли специальный термин — «казакование», «казачество», по-тюркски казаклык. Ермак
казаковал более 20 лет своей жизни, о чем свидетельствовали его сподвижники в челобитной царю Михаилу Романову: «двадцать лет полевал с Ермаком в Поле», «в Сибири сорок два года, а прежде де того он служил. на Поле двадцать лет у Ермака в станице и с иными атаманы»19.
Конечно же, казак вел скромный, если не сказать суровый, образ жизни. Отсюда и тюркское слово казакане — «по-казацки», скромно. Казаки редко были одиночками, чаще объединялись в «общество». Иногда такое «общество» состояло из спасшегося бегством претендента на престол и его преданных сторонников, которые вели жизнь искателей приключений. В других случаях слово «казаки» обозначало группу номадов, отделившихся от того государства, к которому они принадлежали, и находившихся с ним в состоянии войны. В этом смысле казаками были, например, кочевники, восставшие против Абу-л-Хайра и в 1459 году ушедшие из-под его власти в Семиречье, где они получили название «узбеки-казаки»20.
Двойное название не должно удивлять. В ту эпоху слово «казак» прилагалось к названию отдельных народностей, этнических, политических и иных групп и даже к собственному имени отдельных лиц. Были ногайские и дештские казаки, чутур-казаки (на Кавказе), ши-бан-казаки, узбеки-казаки (они же казахи). Видимо, появление двойного названия «узбеки-казаки» объясняется тем, что казаками уже было привычно назвать не только разного рода вольницу, но и казахов, вполне обособившихся к концу XV — началу XVI века от остальных степных тюрков. Институт казачества сыграл важную роль в формировании казахского народа, нынешний этноним которого, если исходить из казахской и, в целом, тюркской фонетики, звучит именно как «казак».
В приуральских, приволжских, причерноморских, северокавказских степях институт казачества был также широко распространен. Однако в них он стал основой не этнических, а социальных процессов. Формирующиеся здесь «общества» из казаков в первую очередь воспринимали себя и воспринимались извне как вольница. При этом этнический состав казачьих общин, занимавших эти части Поля, становился все более смешанным. Поначалу в местных «обществах» преобладали «татары». То было собирательное имя, прилагавшееся не только к крымским, казанским и астраханским татарам, но и к представителям других тюркских народов, в частности — к тем же ногайцам, казахам, башкирам. Со временем «татары» были заметно разбавлены русскими и «черкасами» или «черкасцами» (черкесами).
Документ 1538 года отмечал, что «.на Поле ходят казаки многие: казанцы, азовцы, крымцы и иные баловни казаки, а и наших окраин казаки, с ними смешавшись, ходят»21. Вообще к середине XVI века в среде казаков становится все больше славян — выходцев из разных земель Московской Руси и с Украины. В 1546 году путивльский воевода писал Ивану Грозному: «Ныне, государь, казаков на Поле много: и черкасцев, и кыян (киевлян. — Авторы) и твоих государевых, вышли, государь, на Поле изо всех украин»22.
Таким образом, казачество — это своеобразный тюрко-славяно-кавказский этнический симбиоз. Казачья ватага Ермака не была исключением в этом отношении. Еще до сибирского похода о разношерстности его дружины, а точнее, о ее многоплеменном составе говорилось в Ремезовской летописи: «Собрании вои... с Ермаком с Дону, с Волги, и с Еику, ис Астрахи, ис Казани, ворующе, разбиша государевы казенные суды, послов и бухарцев на усть Волги-реки»23. А в послании, адресованном ногайскому правителю Урусу, были отмечены «как ваши казаки, так и наши казаки»24.
В известном смысле казачьи дружины были обречены на то, чтобы заниматься «промыслом», то есть разбоем, в Поле и на водных путях. Ермак, «воюя бусы. по Хвалынскому (Каспийскому. — Авторы) морю. яко и царскую казну шарпал»25. Тем не менее они могли становиться и наемной военной силой в порой противоположных по политической ориентации государствах, и тогда могло получиться так, что казаки воюют друг с другом. Например, в XVI веке не раз враждовали и сражались между собою донские и азовские казаки. Самое интересное, что атаманом у первых, периодически ориентировавшихся на Москву, был казак с тюркским именем Сары-Азман, а у вторых, служивших туркам-османам, судя по имени, славянин Сенька Ложник26. В царствование Ивана Грозного в составе русского воинства при осаде Казани и в Ливонской войне участвовали наемные казачьи дружины, причем в первом случае имена предводителей 10 тысяч казаков27, которые «яму, государю под Казанью служили не за крестным целованьем»28 (не по присяге, а по найму или за добычу. — Авторы), были, чаще всего, тюркскими и «черкасскими».
Ермак в Ливонскую войну сражался под знаменами царя с поляками и литовцами под Могилевом. Прозвища казаков его дружины говорят о самом разном этническом происхождении. Среди них мы встречаем Черкаса (черкеса), Болдырю (так в степях называли людей, родившихся от смешанных тюрко-славянских браков), Мещеряка (выходец из мещеры — угро-финского народа), Пана (поляка
или украинца)29. Черкас Александров, Савва Болдыря, Матвей Мещеряк и Микита Пан стали сподвижниками Ермака в сибирском походе30. Составитель Погодинской летописи приводил в этой связи еще более определенные сведения: «По государеву цареву и великого князя Федора Иоанновича всея Руси указу приидоша с Руси воеводы. с ними же многие русские люди и ермаковы казаки Черкас Александров с товарыщи»31. То есть в глазах летописца «ермаковы казаки» и «русские люди» — не одно и то же.
Итак, хотя в формировании казачества участвовали разные этнические группы и в нем было весомо тюркское начало, все же к концу XVI века оно все более русифицировалось. Причиной тому было не только присутствие в рядах казаков заметного славянского элемента, но и влияние православия — государственной религии России, все чаще привлекавшей казаков на службу. Ведь поступление на нее, равно как и переход в российское подданство одновременно означали обращение в христианство (и, соответственно, получение нового имени). Подобные примеры известны еще из истории Половецкого Поля, когда крещеный кипчак-половец из племени тирег получал имя Глеб Тиреевич, а сын Кончака Бахадур при крещении стал именоваться Юрий Кончакович. В свою очередь, казак дружины Ермака Черкас Александров, приняв крещение, получил имя Иван.
Обрусение казачества не мешало сохранению в его повседневной жизни огромного пласта тюркской культуры. Едва ли не в первую очередь это относилось к военному укладу, определявшему основы казачьего быта. Одежда казаков во многом напоминала «татарский», то есть степной костюм. В нее входили: шаровары на учкуре (поддерживавшем их шнуре); бешмет — полукафтан до колен и с закрытой грудью; одевавшийся поверх бешмета чекмень — приталенный суконный кафтан, подпоясанный кушаком, на котором висела кривая азиатская сабля. Головными уборами казакам служили шапка из бараньего меха, так называемая трухменка (трухмен — синоним слова «туркмен») и суконный колпак с меховой опушкой. Как и степняки, казаки носили бороды, длинные висячие усы, часто, как это было у монгольских и тюркских кочевников, на бритой голове оставляли лишь прядь волос наподобие косы — чуб, хохол, оседелец.
Вооружение казаков, за исключением огнестрельного оружия, в основном аналогично вооружению степняков. Это пики, кривые азиатские сабли, а позднее шашки, кистени, кинжалы, чеканы, аркан, лук и стрелы. Да и тактика ведения боя копировала военные приемы степных и кавказских народов. Это внезапные набеги, при-
творное отступление с целью заманить в засаду под удар основных сил, атака лавой (развернутым строем с выступами на флангах), определение по сакме (конским следам) численности неприятеля. У тюрок было позаимствовано виртуозное владение приемами джигитовки и вольтижировки, включавшими верховую езду с элементами акробатики, меткую стрельбу из лука, ружья и пистолета на полном скаку, умение набрасывать аркан и применять в ближнем бою пику и саблю. Степного происхождения было и казацкое седло, не менявшееся в течение столетий.
К приведенным выше терминам, описывающим непременные атрибуты казачьей жизни, можно прибавить и другие: юрт — земельный надел казака, курень — дом и способ передвижения во время похода, хоругвь — знамя32, бунчук — знамя с конским хвостом, караул — пост, казачья застава, есаул, кошевой — (походный) атаман. Все они — тюрко-монгольского происхождения, как и знаменитое «ура» — боевой клич атакующих, не только казаков, но и вообще русских воинов, производный от монгольского слова уррагх (вперед) или тюркских слов уран (означает боевой призыв рода) и ур (бей!) Впрочем, иногда встречаются слова кавказского происхождения, например шашка (адыг. сашхо — длинный нож).
Подобно тому как певцы-импровизаторы, поэты-сказители (акыны, жырау) были популярны у степных народов, так и казачество, например украинское, неотделимо от кобзарей и бандуристов, народных поэтов и певцов, передатчиков исторических знаний из поколения в поколение. Казаки восприняли и степную традицию, согласно которой женщины играли заметную роль в обществе, и неукротимый нрав казачек, отраженный в русской и советской литературе, наглядное тому свидетельство.
По сути дела, адаптация степняков и кавказских горцев к казачьей среде при выполнении главного требования к ним — принятия православия, была более быстрой, нежели адаптация славян. Для последних существовали временной ценз и другие препоны, которые они должны были преодолеть, прежде чем считаться полноправными казаками. У казаков существовали и ограничения на браки с русскими и украинками, если те не были из казачьего сословия. Напротив, женитьба на степнячках, горянках, турчанках, пусть и полонянках, была распространенным явлением. Есть предположение, что мать Разина, например, была турчанкой. Отголоски этого явления сохранились и позднее, когда казачество окончательно трансформировалось в этнографическую группу русского народа, сохранившую
множество отличий от остальных русских в сфере психологии, бытовой и материальной культуры.
Стоит вспомнить и о распространении тюркоязычия в разноплеменной казачьей среде в ранний период ее истории. Наряду с русским, так называемый «татарский» язык являлся обиходным для большинства казаков. Даже в начале ХХ века, когда казаки давно уже были неотъемлемой частью русского народа и прочной опорой российской государственности, знание тюркских, а иногда кавказских и монгольских языков среди казаков ряда казачьих войск Российской империи по-прежнему носило массовый характер. Уральские, оренбургские и сибирские казаки знали казахский язык, семиреченские — киргизский, терские и гребенские — чеченский, ногайский и кумык-
<_> <_> <_> <_> / 1 <_>
ский, забайкальские — бурятский и монгольский. С другой стороны, казаками стала немалая часть калмыков, бурят, башкир, якутов, осетин, принявших православие. Многие из них не утратили полностью своей этнической идентичности, но прежде всего для них была важна принадлежность к особому сословию Российской империи.
В равной мере это распространялось и на тех представителей горской и степной знати, мусульман по вероисповеданию, которые, подобно Чокану Валиханову, были офицерами в казачьих войсках, а также в отдельных, организованных на манер казачьих, элитных частях российской армии, целиком формировавшихся из кавказских и тюркских народов. В качестве примера таких частей обычно вспоминают «Дикую дивизию» 33 с ее генералами, активными противниками советской власти — С. Клыч-Гиреем, К. Улагаем и И. Эрдели. Или Текинский (Туркменский) конный полк — личную охрану верховного главнокомандующего российской армией в 1917 году генерала Л. Г. Корнилова34, уроженца Каркаралинской станицы в Казахской степи, сына сибирского казака и крещеной казашки, знатока тюркских и персидского языков. Казаками из «инородцев» бы-
1 г <_> <_> тп <_>
ли и другие известные участники Первой мировой и Гражданской войн: атаман Забайкальского казачьего войска Г. М. Семенов, происходивший из бурятско-русской семьи и владевший бурятским и монгольским языками; калмыцкий князь Тундутов, командовавший донскими казаками-калмыками в Добровольческой армии Деникина; осетин Г. Бичерахов, возглавлявший корпус терских и кубанских казаков в Иране и на русско-турецком фронте; советский генерал, калмык О. И. Городовиков, георгиевский кавалер, командарм Второй Конной армии и главный инспектор кавалерии Красной и Советской армии.
Однако на крутых поворотах истории России казаки могли играть и роль дестабилизирующего фактора. Примером этого может служить Смута начала XVII века, когда донские и запорожские казаки во главе с атаманом Заруцким и в союзе с Речью Посполитой поддержали претензии на русский престол самозванцев Лжедмит-риев. Донские и яицкие казаки являлись застрельщиками кровавых бунтов Степана Разина, Кондратия Булавина, Емельяна Пугачева35. Казаки вступали в союзы с враждебными России государствами, как это было во время Северной войны, когда запорожцы и гетман украинского казачества Мазепа перешли на сторону шведов, а донские казаки-булавинцы атамана Некрасова бежали к османам. Набеги казачьей вольницы, вплоть до начала XVIII века автономной от российских государей, на Османскую империю, Крымское ханство, Речь Посполитую, Иран часто ставили Россию на грань войны с этими государствами.
Да и отношения казаков со степными и горскими народами, при всей этнокультурной близости первых ко вторым, были далеко не идиллическими. Это стало очевидно уже в 1580 году, когда казаки разрушили одну из бывших столиц Золотой Орды, город Сарайчук, и осквернили там захоронения золотоордынских и казахских ханов. По мере же их превращения в сословие Российской империи и в ее военную опору на Кавказе и в Казахстане, отношения с тюрками и горцами все более обострялись36. Вместе с тем история оставила примеры искренней дружбы между лучшими представителями российского казачества и степных народов. Такова была дружба Ч. Ва-лиханова с Г. Потаниным — потомственным сибирским казаком и офицером, знатоком казахского языка, известным исследователем культуры народов Сибири и Казахстана.
Таким образом, роль казачества в истории России, степных и горских народов Центральной Азии и Кавказа противоречива. Истоки же феномена казачества, столь значимого для истории Евразии, уходят в XVI век и имеют непосредственное отношение к обстоятельствам, связанным с походом Ермака в Сибирь.
Ермак и сибирский поход: тюркский контекст
В 1581 году в русских документах появляются первые известия о казачьей дружине атамана Ермака, бежавшей с берегов Волги на Каму. Эта дружина, которую Строгановы снабдили стругами, оружием,
порохом и продовольствием, двинулась вверх по реке Чусовой и через Камень (Урал) — в Сибирь, положив начало завоеванию края. Первые ее деяния нашли отражение в «Сибирских летописях», повествование которых основывалось на «сказах» старых ермаковцев, записанных через сорок два года после похода. «Сказы» не дают ясного ответа на вопрос о личности Ермака. Более или менее они единодушны в том, что он был христолюбивый и отважный русский казак, скорее всего, по имени Ермолай, воевавший за русского царя на южном и западном фронтах, а затем отправившийся в Сибирь. В его немногочисленной дружине был православный священник-расстрига, что позволяло впоследствии утверждать, будто Ермак нес «Христово слово» в стан неверных37. По крайней мере, именно так после 1636 года стала интерпретироваться роль Ермака в Сибири38. О досибирском прошлом Ермака почти ничего не было известно. Более того, из этого прошлого полностью выбрасывались детали, намекающие на ногайское происхождение героя.
Обычно в фольклоре и художественной литературе появление Ермака в Поле связывается с его неразделенной любовью к некоей красавице. Мотив любви присутствует и в тюркской легенде, согласно которой Ермак был вхож в окружение правителя ногаев, что позволило ему вступить в связь с ногайской княжной. Спасаясь от гнева ее брата, он вынужден бежать на Волгу, где становится казаком и барымтачом (барымта — угон скота на тюркских языках). Тюркское слово ермак означает «забава», «развлечение», «соперничество»39. Примечательны прозвища Ермака, сохранившиеся в летописи, — тюркские Таган и Токмак. В связи с первым упоминанием имени Ермака в Погодинской летописи летописец сделал ремарку: «Прозвище ему было у казаков Токмак»40. Возможно, что предполагаемая связь Ермака с ногаями нашла отражение в одной из его биографий, где местом его рождения названа деревня Борок (барак — «собака с длинной шерстью»). Описание Ермака в Ремезовской летописи — «плосколиц, черн брадою и власы прикудряв» 41 — также придает ему внешность степняка.
Обращает на себя внимание использование Ермаком тюркской лексики в переписке с царским двором: «Ермак же сяде в царстве Сибирском и посла к великому князю с сеунчем 50 человек. Царь Иоанн Васильевич тех сеунчей пожаловал.». И далее: «.Государь же царь Федор тех сеунчюков пожалова»42. Слова сеунчюк (гонец с хорошей вестью), сеунч в современных тюркских языках звучат как суюнши, сююнчи, севинч; их значения — «хорошая весть», «подарок за
хорошую весть». Из текста летописи следует, что Ермак послал к царю «се-унчем» казака Черкаса Александрова, к тому времени уже ставшего Иваном Александровым. После завоевания Сибири Александров возглавил там сотню «татарских» воинов на царской службе. Сподвижник Ермака прослужил так пятьдесят лет и стал «тобольского города атаманом»43.
В Строгановской летописи по Афанасьевскому списку излагается эпизод, из которого следует, что в глазах шибанидов Ермак ассоциировался с ногаями и выступал от их имени: «Того же лета (1581 года. — Авторы) при-иде от Карача (главного министра или визиря при хане Кучуме. — Авторы) посол к Ермаку, прося от него обороны от Нагайских людей, и на том шер-стова (клялся. — Авторы), что не учинити зла»44. Это известие вполне согласуется с сообщением Есиповской летописи по Погодинскому списку, что местом первого исхода Ермака была долина Яика, один из центров ногайских владений: «А приход Ермаков с товарыщи в Сибирскую землю с Еика на Иргизские вершины да вниз по Иргизу»45.
В составленной с учетом «бусурманских письмен и сказов» Реме-зовской летописи приводится история о выдаче за Ермака дочери
т 4 <_> <_> / 1 <_>
князя Елыгая в ногайской Саргачиковой волости, после того как казаки с оружием в руках захватили эту волость. И рядом с этим сообщением приводятся начальные слова событийно не связанной с этим татарской песни «Царицын плач» о пяти убитых ермаковцах: «Яным, яным, биш казак» («Дорогие, дорогие, пять казаков»)46.
Сибирскими же летописцами записано и местное татарское предание о последнем бое Ермака. В нем обстоятельства гибели Ермака отличаются от приводимых Строгановской, Есиповской и Ремезов-ской летописями, согласно которым покоритель Сибири утонул под тяжестью доспехов в Иртыше во время внезапного ночного нападе-
Ермак, атаман казаков, «покоритель Сибири». Рисунок М. Горелика
48
ния воинов хана Кучума. По тюркской версии, победителем Ермака был будто бы могучий и храбрый мурза Кучугай, воин Кучума. Он служил дворецким при хане, собирал ясак от его имени, побывал в плену у Ермака, но был отпущен. При ночном нападении на казачий лагерь Кучугай «устремился за Ермаком в струг, стругу же отплывшу от брега и плывушу по рекы, они же показаша между собою брань велию, сразишеся друг с другом». С саблей в руке Ермак «нача одо-левати» Кучугая, отражавшего его сабельные удары коротким копьем. Но у казака развязался ремень боевого шлема, и обнажилось горло. В этот момент «Кучугай прободе в гортань» Ермака47.
С ногайской же частью Сибирского ханства можно связать и известия о похоронах Ермака по местному обычаю и о его обожествлении после смерти. «И нарекоша его богом и погребоша по своему закону на Баишевском кладбище под кудрявую сосну, и панцыри его разделиша на двое: един отдаша в приклад Белогорскому шайтану, и той князь Алач взял, той бо во всех городах славен»
В почестях, оказанных сибирцами Ермаку после смерти, возможно, отразилась их реакция на лояльное отношение ермаковцев к местным верованиям. В противовес официальной трактовке образа Ермака, пришедшего в Сибирь якобы для того чтобы победить «бусурман» и язычников и «разорити их богомер-ская и нечестивая капища»49, документы говорят о другом. Погодинский летописец воспроизводит текст послания Ермака царю о «сибирском взятии»: «Писали Ермак с то-варыщи благочестивому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси самодержцу. что царство Сибирское взяша и многих живущих ту иноязычных людей под его государеву царскую высокую руку подвели и к шерсти (присяге. — Авторы) татар и осяков
и ваіулич (нынешне хати и ШН- ХаН ^ум, «царь Сибири».
си. — Авторы). по их верам на том, Рисунок М. Горелика
что им быть под его царскою высокою рукою до веку.»50 Из текста ясно, что на местные верования Ермак и его соратники не покушались. Не делали они и попыток разрушения языческих капищ и мусульманских мечетей. Они пришли в Сибирь с мечом, но не с крестом.
Взяв с боем Аремзянскую волость, ермаковцы заставили покорившихся сибирцев целовать в знак верности русскому царю не крест, а казацкую саблю. В кунгурских «сказах» церемония присяги описана так: предводитель казаков положил на стол окровавленную саблю и велел «целовати за государя царя, чтобы им (сибирцам. — Авторы) служити и ясак платити по вся годы, а не изменити»51. Поведение Ермака позволяет усомниться в том, был ли он вообще православным. К тому же принятие православия предполагает смену имени, как это было с его соратниками, в случае же с Ермаком этого не произошло. Последующие действия Ермака усиливают сомнения по поводу исповедания им православия. Кунгурские «сказы» сообщают, что в Сибири Ермак посещал языческие мольбища и в трудных для него обстоятельствах даже обращался за советом к шаманам. Попав в «великое болванское моление» в Чандыре, он спросил шамана, суждено ли ему пройти «за горы на Русь». Шаман дал отрицательный ответ и посоветовал вернуться в Кашлык: «Про возврат Ермаку шейтанщик сказал, что воротится на Карачино озеро (под Кашлык. — Авторы) зимовать»52.
В свете гипотезы о ногайских корнях Ермака особое звучание получает следующее место в одной из царских грамот на имя Кучума: «Которые ногайские улусы, тайбугин юрт, которые кочевали вместе с тобою, от тебя отстали, на которых людей была тебе большая надежда» 53. Более понятными становятся слова и действия самого Ку-чума и его сына. Теряя власть, хан сделал выбор, оказавшийся для него роковым: «Не поехал, деи, я к государю (российскому. — Авторы) по государевой грамоте, по своей воле. а нынеча деи я иду в На-гаи, а сына своего посылаю в Бухары». Но царевич, сын Кучум-хана, так и не уехал в Бухару, поскольку «у них в Бухарех многих нагай-ских мурз, заманив оманом, побили»54. В словах сына хана Кучума, шибанида и сородича бухарских ханов, примечательно то, что он ассоциирует себя прежде всего со своими сибирскими подданными — ногайскими мурзами, а не с узбеками, хотя могущество «царя Сибири» основывалось не только на поддержке со стороны сибирских ногайцев, но и со стороны бухарцев. Показательна и казнь Кучума в Ногайской Орде: «Егда же Кучум со своими к Нагаям приходом
явился, тогда Нагаи ни мало потерпеша, собрався с роды своими, убиша Кучума и протчее имение отъяша, а людей его похолопиша (превратили в рабов. — Авторы)»55. Одной из причин гибели Кучума было, вероятно, стремление ногаев выразить свою лояльность Московскому государству. Но если считать Ермака ногаем, то нельзя исключать и мотив мести за его убийство.
* *
*
Все известия о начальном этапе российского завоевания Сибири дошли до нас в церковно-патриотическом освещении, в них не осталось места для чего-то нерусского и неправославного.
Вместе с тем предложенный выше «тюркский» взгляд на некоторые события, связанные с походом Ермака в Сибирь, не меняет общей оценки самого похода. Он «явился прямым следствием решений и действий Московского правительства Ивана Грозного»56. Другое дело, что внимание к тюркским мотивам, прослеживающимся внутри, казалось бы, исключительно русской темы, позволяет выявить и ряд других персонажей, так или иначе причастных к этому событию. Это и правители Большой Ногайской Орды, рассчитывавшие восстановить утраченные ими в Сибири позиции при содействии царского двора и Строгановых; и казахские ханы, вовлеченные в противоборство с Кучумом и поддерживающими его шибанидами; и складывавшееся в ходе смешения разных народов казачество, игравшее относительно самостоятельную роль. На их фоне в личности Ермака проступают, сквозь хрестоматийный глянец, новые черты, более отвечающие обстоятельствам места и времени, в том числе и явные признаки тесной связи этого вольного казака на российской службе с ногаями.
В любом случае «взятие Сибири» было совершено в значительной степени тюркскими руками, и, как мы полагаем, сам Ермак наглядное тому подтверждение. Роль служилых «татар» или ордынцев и ранее была заметна в истории Московской Руси. Традиция их привлечения на «государеву службу» сохранялась и в дальнейшем при «собирании земель» под скипетром российской короны, когда нерусские дети России и их потомки приумножали ее просторы и славу. Ими были, например, казахский султан Ораз-Мухаммад, плененный русскими в свите сибирца Сайид-Ахмада и ставший приближенным Годунова; крещеный ногайский князь Петр Урусов,
потомок правителя Большой Ногайской Орды Исмаила; кабардинский князь А. Бекович-Черкасский, перешедший из мусульманства в православие и погибший в 1717 году в Хиве вместе с возглавляемой им российской военной миссией. Можно вспомнить и о казанском татарине, дипломате А. Тевкелеве (до принятия православия Кутлу-Махмете), немало поспособствовавшем подавлению антироссий-ских восстаний башкир и принятию в российское подданство в 1731 году казахов Младшего жуза. И того же Чокана Валиханова, успешно выполнявшего «особые поручения» российского правительства в Киргизии, Южном Казахстане и Восточном Туркестане. Равно как и соплеменника и однокашника Валиханова С. Ибрагимова — тоже офицера по «особым поручениям» при туркестанском генерал-губернаторе, ставшего российским консулом в Хиджазе.
т 4 ■ <_> <_> ■ <_>
Ермак же, вероятно, был одним из зачинателей этой блестящей плеяды знаменитых тюркских и кавказских «инородцев», служивших России.
При этом «вклад» Ермака был очень крупным. Ибо осуществленное им завоевание Сибири сделало Россию подлинно евразийской
<_> <_> /■“' <_> Г“\ <_> /'“Ч
державой, владеющей большей частью территории Золотой Орды, и позволило русским царям с уверенностью считать себя законными правопреемниками Джучидов. Как раз об этом и заявлял с гордостью Иван Грозный в своем послании крымскому хану: «А теперь бо-жею волею Узбеков юрт (одно из названий Золотой Орды. — Авторы) у кого в руках, сами знаете, известно, от кого на том юрте посланники и воеводы сидят»57.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Зиннер Э. П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и ученых XVIII в. Иркутск, 1932. С. 249.
2 Вельяминов-Зернов В. В. Исследования о касимовских царях и царевичах. СПб, 1864. Ч. 2. С. 335.
3 Султанов Т. И. Правители Первого Казахского государства. Алматы, 1998. С. 44.
4 Трепавлов В. В. Тюркская знать в России (ногаи на царской службе) // Вестник Евразии, 1998. № 1-2 (4-5). С. 102-104.
5 The Travels and adventures of the Turkish Admiral Sidi Ali Reis in India, Afghanistan, Central Asia and Persia during the years 1553-1556. London, 1889. P. 80.
6 См.: Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М.—Л., 1952. Т. 1. Кн. 2. С. 146-148; Козин С. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. М.—Л., 1941. Т. 1. С. 127-150; Кононов А. Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-Гази, хана Хивин-
ского. М.—Л., 1958. С. 57—59; Щербак А. М. Огуз-наме. Мухаббат-наме. Памятники древнетюркской и староузбекской письменности. М., 1959. С. 60—62.
7 Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, 1982. С. 106-107.
8 Зияев X. Узбеки в Сибири. Ташкент, 1968. С. 6-87.
9 Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 110, 241.
10 Зиннер Э. П. Указ. соч. С. 14; Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 119-125.
11 Продолжение российской вивлиофики. СПб, 1793. Ч. 6. С. 240.
12 Вельяминов-Зернов В. В. Указ. соч. С. 323.
13 Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Казахстан — летопись трех тысячелетий. Алма-Ата, 1992. С. 282.
14 Миллер Г. Ф. История Сибири. М.—Л., 1937. Т. 1. С. 200-201.
15 Вельяминов-Зернов В. В. Указ. соч. С. 275, 325.
16 Миллер Г. Ф. История... С. 196.
17 Бахрушин С. В. Научные труды. М., 1955. Т. 3. Ч. 1. С. 29.
18 Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 234.
19 Миллер Г. Ф. Указ. соч. С. 1, 455, 456.
20 Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Казахстан. С. 250-253.
21 Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция. С. 64.
22 Там же. С. 65.
23 Сибирские летописи. СПб., 1907. С. 317.
24 Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 80-81.
25 Сибирские летописи. С. 312.
26 Ланда Р. Г. Ислам в истории России. М., 1995. С. 81.
27 Гордеев А. А. Золотая Орда и зарождение казачества. М., 1992. С. 131-137.
28 Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 72, 235.
29 Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. М., 1979. С. 79-82, 122, 250.
30 Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция. С. 94-96.
31 Сибирские летописи. С. 275.
32 Баскаков Н. А. Тюркская лексика в «Слове о Полку Игореве». М., 1985. С. 159, 163, 167.
33 Деникин А. И. Очерки русской смуты. М., 1991. С. 64-65.
34 Гундогдыев О. А, Шеремет В. И. Текинский конный полк в боях первой мировой войны. (Новые архивные сведения) // Восточный архив, 2000. № 4-5. С. 33, 43.
35 См. в этой связи: Буганов В. В. Крестьянские войны в России ХУ11—ХУШ вв. М., 1975.
36 Величко В. Л. Кавказ. Русское дело и междуплеменные вопросы. СПб., 1904. Т. 1. С. 187-190.
37 Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 138.
38 Там же. С. 21, 266.
39 Севортян Э. В. Этимологический словарь тюркских языков. М., 1974. С. 293, 300-301.
40 Сибирские летописи. С. 281.
41 Там же. С. 272.
42 Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 14.
43 Миллер Г. Ф. История. С. 357-359; Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция. С. 210, 251.
44 Сибирские летописи. С. 101.
45 Там же. С. 276.
46 Там же. С. 342.
47 Там же. С. 321. См. также: Дворецкая Н. А. Археографический обзор списков повестей о походе Ермака. М.—Л., 1957. С. 467—482.
48 Сибирские летописи. С. 346.
49 Там же. С. 187.
50 Там же. С. 381-282.
51 Там же. С. 333.
52 Там же. С. 326.
53 Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 217.
54 Сибирские летописи. С. 161.
55 Там же. С. 353-353.
56 См.: Красинский Г. Покорение Сибири и Иван Грозный // Вопросы истории, 1947. № 3. С. 97.
57 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1959. Кн. 3. С. 596.
