CC BY
51
СОШ: Ozhegov S. I., SHvedova N YU. Tolkovyj slovar' russkogo yazyka: 80 000 slov i frazeologicheskih vyraz-henij [Dictionary of Russian language: 80 000 words and phraseological expressions] / Russian Academy of Sciences. Russian language Institute n.a. V. V. Vinogradov. 4th publ., add. M. OOO "A TEMP". 2006. 944 p.
TSU: Ushakov D. N. Tolkovyj slovar' sovremennogo russkogo yazyka: Okolo 100 000 slov [Dictionary of the modern Russian language: About 100,000 words]. M. Al'ta-Print, 2005. 1216 S.
УДК 821. 161. 1 - 3 Трифонов + 82. 091
Е. А. Новосёлова
Поэтика повседневной детали в цикле Ю. В. Трифонова «Опрокинутый дом»
В статье анализируется поэтика повседневной детали на материале цикла рассказов Ю. В. Трифонова «Опрокинутый дом» (1980). Творческая практика писателя продемонстрировала, что «малая» форма рассказа всегда предшествовала «крупной» - повести или роману. Вместе с формой изменяется и поэтика: повествовательная организация, композиционное оформление, а также - функции повседневной детали. «Множественный» детализированный мир в итоговом цикле Ю. Трифонов сворачивает до «точечных» деталей, которые отражают не частицу повседневного, но - вбирают эпоху. За деталью кроются воспоминания, чувства, люди, города. Изменяется, таким образом, и функционирование повседневной детали. Так, анализ рассказов цикла продемонстрировал, что «свернутая» деталь организует пространственно-временную протяженность цикла; интегрирует, соединяет в себе Время и Место, обеспечивая единство этих категорий; способствует образованию «формул экзистенции» - неких экзистенциальных законов, универсальных смыслов, выведенных из повседневного опыта. Функции «свернутой» детали позволяют говорить об «уплотненной» структуре текста и о «формульности» как доминанте поэтики «позднего» творчества Ю. Трифонова.
The article analyses the poetics of everyday detail based on the cycle of the stories by Yu. V. Trifonov "Overturned house" (1980). The creative practice of the writer has demonstrated that "small" form of the story was always preceded by "big" - the story or the novel. The poetics is changed along with the form: narrative organization, composition and functions of everyday detail. Multi-detailed world in the last cycle Yu. Trifonov collapses to a "point" of details that reflect not only the part of everyday life but rather reflect the era. Details cover the memories, the feelings, people, cities. Therefore, the functioning of everyday detail is changed. Thus, the analysis of the stories of the cycle showed that the "rolled" detail organizes the space-time extent of the cycle; integrates, combines Time and Place, ensuring the unity of these categories; promotes the formation of "formulas of existence" - certain existential laws, universal meanings derived from everyday experience. Functions of "rolled" detail allow to speak about "compacted" structure of the text and about "formulas" as the dominant of poetics of "late" works by Yu. Trifonov.
Ключевые слова: Ю. В. Трифонов, цикл «Опрокинутый дом», русская литература 1970-х гг., повседневность, художественная деталь.
Keywords: Yu. V. Trifonov, "Overturned house" cycle, Russian literature of the 1970-ies, everyday life, fiction
detail.
В статье, посвященной К. Паустовскому, Ю. Трифонов вспоминает мысль, высказанную на одном из семинаров: «...искусство писать есть искусство вычеркивать» [1]. Творчество писателя подтверждает этот процесс: от ранних текстов, которые Трифонов иронично обозначил «пахло мокрыми заборами», он пришел к созданию плотной, концентрированной прозы второй половины 1970-х гг.
Творческая практика Ю. Трифонова продемонстрировала, что малая форма рассказа всегда предшествовала крупной - повести или роману. В рассказах писатель ищет новые темы, художественные приемы, образы и т. д. Так, роман «Утоление жажды» (1963) предваряли два сборника «туркменских» рассказов, а повести «московского» цикла (1969-1975) - рассказы, написанные во второй половине 1960-х («Вера и Зойка», «В грибную осень», «Голубиная гибель», «Путешествие» и др.). Найденный в произведениях 1960-1970-х гг. («московские» повести, «Дом на набережной», роман «Нетерпение») стиль письма сделал Трифонова «выразителем умонастроений <...> интеллигенции» [2], и в последующих текстах - «главных», по авторскому определению, романах «Старик» (1978), «Время и место» (1980) - писатель еще более расширил, углубил, усложнил собст-
© Новосёлова Е. А., 2017 76
венную художественную концепцию. Однако почти одновременно с обширным, подробным, «рыхлым» «Временем и местом» создавался предельно лаконичный цикл «Опрокинутый дом», что, скорее всего, свидетельствует о том, что Трифонов стоял на пороге нового этапа творчества. Итоговые рассказы в связи с этим видятся не столько началом нового этапа творческой эволюции, сколько завершающей ступенью. В последнем цикле писатель возвращается к жизненным событиям, не описанным в предыдущих текстах, «дочерпывает» смыслы, которые можно из них извлечь. Семь рассказов «Опрокинутого дома», говоря словами главного героя «Времени и места» Саши Антипова, - это «знание, исчерпанное до дна» [3].
В романе «Время и место» авторская сверхзадача - вспомнить все, рассказать о целой жизни - продиктовала необходимость использования особых приемов: введения нескольких повествователей, включения снов, «дочерпывающих» повседневность, героя-писателя - как фигуру, наиболее чутко реагирующую на изменяющуюся действительность и др. Итоговый цикл с его обновляющейся поэтикой не нуждался в столь же сложной повествовательной организации: здесь достаточно одного - впервые введенного - автобиографического героя, который не последовательно излагает историю, но - точечно останавливается на ключевых и «недочерпанных» во «Времени и месте» моментах собственной биографии.
В обновляющуюся поэтику включается и изменение функции повседневной детали. Еще в рассказах конца 1960-х гг., предваряющих «московский» цикл, зарождается один из первичных приемов трифоновского письма - детализация. Именно за «умножение» повседневных подробностей - описание «обшарпанной штукатурки», обоев, книжных полок, квитанций, болезней и т. д. -критики 1970-х гг. клеймили Трифонова как «бытописателя» [4]. В итоговом цикле писатель не отказывается от найденного приема, однако деталь выполняет в «Опрокинутом доме» иные функции. Если в более ранних произведениях детализированный мир создавал объемность - частной жизни, времени и т. д., - то в итоговом цикле писатель сворачивает множественные подробностей до одной детали, за которой скрыт контекст. В рассказах цикла деталь вмещает в себя не просто частицу повседневного, но - вбирает эпоху; за ней кроются воспоминания, чувства, люди, города.
Точечное прикосновение к «недочерпанным» темам организует пространственно-временную протяженность цикла. Так, в рассказах воссоздается широкий временной охват, вобравший в себя почти весь XX в.: с 1910 г. по 1980-й, где каждая временная точка являет собою как момент Большой Истории, так и очередное начало меня. В этот промежуток Трифонов включает значимые и определяющие события общероссийского и личного масштаба: Революция и 1917-й, перевернувший историю страны и ставший временем, когда «начинались мы»; 1920-е гг. и 1927-й - в частности, повествующие о периоде становления зародившегося государства и стремительно развивающейся военно-политической карьере отца - В. Трифонова; 1942-1943 военные годы и работа Ю. Трифонова на авиационном заводе; история 1950-х гг., связанная с переломными моментами в Большой Истории - с одной стороны, а с другой - с личным творческим кризисом, с «муками немоты»; 1964-й и Олимпиада в Инсбруке, где Трифонов работает в качестве спортивного журналиста. Созданные в этот период произведения - спортивные заметки, сборники туркменских рассказов, роман «Утоление жажды» - способствовали формированию «нового» трифоновского письма. Конец 1970-х и путешествия (Лас-Вегас, Финляндия, Италия и др.), которые позволили сформулировать идеи о связанности всего живого, эксплицированные в цикле «Опрокинутый дом» в таких тезисах, как «все на свете связано друг с другом», «все в этом мире мои родственники». Рефлексия о главных событиях, воспринимаемых сквозь призму «здесь и сейчас», датируется, как уже отмечено выше, 1980-м. Характерно, что в итоговый цикл не включаются ни 1937-й, ни 1953-й: и последнее не-прощание с отцом, и «март с ледяными ветрами» были описаны в двух главах «Времени и места».
Обозначенные временные точки организуют пространственную широту цикла: дом на Масловке, Репихово, Витебск, Ростов, Новочеркасск, Крым, Дженцано, Рим, Инсбрук, Тироль, Сицилия, Батум, Константинополь, Салоники, Берлин, Париж, Польша, Сен-Поль, Лас-Вегас, Китай, Лахти, Хельсинки, Ювяскюль, Москва.
Развертывая пространственно-временную протяженность, деталь, с другой стороны, совмещает, интегрирует в себе Время и Место. Трифонов сказал однажды, что Время является главным героем его прозы, и ко всем заглавиям его произведений правомерно было бы добавить «приставку» «Время» [5]. В центральном рассказе цикла «Опрокинутый дом» писатель вновь обращается к осмыслению Времени, связывая его с категорией Места (Дома), что позволяет сформулировать магистральную мысль, помещенную в зачин: «потому что какая разница - где?».
Повседневные детали в рассказе - части «расслоенного» дома, составляющие жизни, - перемещаются памятью то в Репихово, то в Лос-Анджелес. Построенные на взаимоотражающих на-
77
чалах, «перемешанные» повседневные подробности обеспечивают единство Времени и Места: «Ну вот, я начал писать про Лас-Вегас, как мы прилетели туда всемером: очаровательная Лола со своей <...> дочкой Сузи, с гигантом Бобчиком, <...> мальчиком по имени Крис, а также старик Стив, его жена Рут и я, - и увидели слиток золота в иллюминатор, но тут я вспомнил про Борю. <...>. В пятницу я ему позвонил и хотел зайти, он болел уже несколько дней, ни о чем серьезном никто не думал, и мне сказали, что он поехал на рынок покупать арбуз <...>. Я не увидел его больше никогда» [6]; «Они привезли меня сюда все это показать. Но я видел. Я догадался. Я знал. Потому что какая разница - где? В зале, <...> где стоит гул многих сотен голосов, стук автоматов, <...> или же - на летней верандочке в деревне Репихово <...>» [7].
Понятие дома становится для писателя опорной точкой повседневности. В образе дома объединяются устойчивые для Трифонова категории Времени и Места, повседневности, исчезновения, памяти: «Внутри лунного пейзажа, внутри этих кратеров, многоэтажных башен, кружения огней среди ночи таится знакомое: я вижу свой дом, но в перевернутом виде. Он как бы расплескивается, расслаивается, отражаясь в воде. Всегда, когда уезжаю далеко, я вижу свой опрокинутый, раздробленный дом. Он плавает кусками в воде» (курсив наш. - Е. Н.) [8]. Имманентная целостность, каковою представляется неперевернутый дом, что описано, например, в начале повести «Отблеск костра» или романа «Исчезновение», расщепляется на осколки, распадается, «расслаивается»; и процесс от осознания «опрокинутости» собственного дома до узнавания Себя во Времени и Месте - то есть путь от максимальной обрывочности к феноменологии - это процесс воссоединения раздробленных частей в конечное единство. «Слои» «раздробленного» дома -опыт, история, люди, города, повседневность и т. д. - составляющие не только Моей, но и общечеловеческой жизни, - объединяются в воде, которая символизирует всеобъемлющее общее пространство: нескончаем и неизменен поток вечной жизни, в который включена и моя жизнь тоже.
Кроме того, «расслоенные» детали дома соединяются «нитями»: «Я подумал, что нить, которая соединяет два таких непохожих местечка, очень простая: она состоит из любви, смерти, надежд, разочарований, отчаяния и счастья, краткого, как порыв ветра» [9]. Подобные авторские квинтэссенции, предельно лаконичные, сжатые выводы, извлеченные из повседневности, позволяют говорить о еще более «уплотненной» структуре текста, о его «формульности». Это означает, что в итоговом цикле возникают «формулы экзистенции» - некие экзистенциальные законы, универсальные смыслы, выведенные из предыдущего личного и творческого опыта, рассредоточенные на протяжении всех рассказов цикла: «Нельзя править то, что не подлежит правке, что недоступно прикосновению - то, что течет сквозь нас» [10]; «.все сплетено искусно, и если потянуть нитку в устье, она непременно обнаружится и затрепещет в истоке» [11]; «.все имеет отношение ко всему. Все живое связано друг с другом» [12].
Таким образом, множественность деталей скручивается, уплотняется, а сжатая деталь, в свою очередь, способствует образованию «формулы». Повседневная деталь выполняет по отношению к «формуле» конкретизирующую, уточняющую функцию.
При исследовании предметного мира А. П. Чехова А. Чудаков замечает: Предметная деталь <...> является его [эпизода художественного произведения] смысловой завершенностью. Через деталь, предмет - высвечивается черта характера, стиль поведения или жизни героя» [13]. Так, например, рассказ «Кошки и зайцы», повествующий о повторном посещении Италии, первое знакомство с которой случилось восемнадцать лет назад, начинается с тезиса - «тогда меня все ошеломляло» [14]. Описание повседневных деталей, представленных в тексте, - совокупность тогда «ошеломляющих» подробностей: «В ресторане на веранде, где воздух дрожал от жары, где лежала тень от платанов, вокруг столиков бегали во множестве дети, на каменных плитах, забившись в углу, где попрохладнее, дремали жалкие собачонки вроде тех, которых любил рисовать Карпач-чио...», - позволяет сделать вывод о жизни как «постепенной пропаже ошеломительного» [15].
Деталь конкретизирует свойство времени, способное раскидывать людей и расставлять все на свои места, что представлено в рассказе «Вечные темы». Действие рассказа разворачивается в Италии, где Трифонов неожиданно получает записку от некогда знакомого человека - бывшего редактора одного из журналов. После длительного периода литературного молчания с середины 1950-х до середины 1960-х гг., названных впоследствии писателем «муками немоты», он приносит в редакцию знаменитого журнала «кучку рассказиков», которые были отвергнуты. Время меняет образ бывшего редактора: он уже не «лицо судьбы», а человек «с опустевшим лицом». Это подтверждается и повседневной подробностью - «.и только белье на веревках на пепельных стенах говорило о невидимой жизни» (курсив наш. - Е. Н.) [16]. Авторское понимание повседневности как жизни видимой и ощущаемой приводит к идентификации Я со Временем и Местом, что было описано Трифоновым в одноименном романе. В рассказе «Вечные темы» необходимость идентификации осмысляется в образе Закса, произносящего « - Еще надеетесь поразить мир? 78
<...> Извините мою злость. Я зол, потому что прощаюсь» [17]. Отсутствие идентификации у бывшего редактора - отсюда «злость» - оттеняется описанием окружающего его «повседневного»: «... все вокруг было какое-то оцепенелое,уставшее жить» (курсив наш. - Е. Н.) [18].
Эта история свидетельствует о преждевременности, «предварительности» итогов: тогда отвергнутая «жалковатая рукопись» была синонимом окончательного поражения, однако не помешала впоследствии Трифонову стать писателем. В рассказе это понимание эксплицируется в «формуле»: «.человек не понимает своей судьбы в тот час, когда судьба творится, понимание является задним числом, я лишь чуял, что этот миг - судьбоносный» [19].
В финальном рассказе цикла «Серое небо, мачты и рыжая лошадь» сформулировать конечный вывод Трифонову позволяет единственная сохранившаяся в памяти деталь. Этот рассказ повествует о поездке Трифонова в Финляндию, где он провел первые годы своей жизни. Путешествие в Финляндию становится знаковым еще и потому, что он знакомится со старушкой, знавшей и помнящей его отца, Валентина Трифонова. Записывая то единственное, что «сохранила память» человека почти векового возраста: «Ваш отец был очень вежливый, корректный и хорошо обращался с низшим персоналом. Чего нельзя было сказать про других. В особенности которые другой нации ...» [20], Трифонов формулирует концепцию жизни, заключенную в кольце: «Вот что странно: все умещается внутри кольца. Вначале была лошадь, потом возникла опять совершенно неожиданно. А все остальное - в середине» [21].
Последний рассказ выявляет не традиционную в трифоноведении оппозицию памяти -забвение, но - выстраивает иную: память/ исчезновение, что оказывается слитым в единую точку в финальном рассказе «Серое небо, мачта и рыжая лошадь». Завершая цикл, писатель констатирует: память - это спасение, это инструмент скрепления Времени и Места, но память - это и бездна, и чем темнее, чем глубже - тем труднее вспомнить. Конец - когда и память исчезает.
В цикле «Опрокинутый дом» Трифонов находит новую технику письма. На протяжении всего творчества «вычеркивая», отсекая «излишние» подробности, Трифонов проходит путь от «умножения» детали к ее сворачиванию, предельному сжатию. Свернутая деталь организует пространственно-временную протяженность, интегрирует в себе категории Времени, Места, памяти, исчезновения и др. «Скрученная» деталь способствует возникновению «формул экзистенции» -неких универсальных законов существования, эксплицированных частично в финалах поздних романов, но в большей степени - в итоговой книге. «Формульность» становится доминантой «новой» поэтики Ю. Трифонова.
В книге «Отблеск личности» О. Р. Трифонова вспоминает историю, связанную с повестью «Дом на набережной»: «Я помню, Юра прочел мне главу о военных днях Дома. Глава была очень хорошей, но потом, перечитывая рукопись, я ее не обнаружила. На вопрос, куда она подевалась, Юра ответил, что убрал ее. "Она торчала как гвоздь"...» (курсив наш. - Е. Н.) [22]. Посредством постоянного «вычеркивания», убирания «гвоздей» - неровностей, «лишних» подробностей - из своих текстов Трифонов в цикле «Опрокинутый дом» вырабатывает «плотный» тип письма, где каждая деталь скрывает большой контекст.
На эту особенность поздней прозы Ю. Трифонова указала Н. Иванова: в объемные предложения писатель вмещает множество реалий разного порядка. В одном предложении бытовые подробности соседствуют с размышлениями о смерти, жизни и т. д., что свидетельствует о том, что все «проявления жизни» имеют «равнозначный» характер [23]. Рядоположение «свернутых» деталей способствовало изображению жизни как единого «организма» (Трифонов), образовало неиерархичную художественную реальность с авторской всеохватывающей, феноменологической установкой: мир - это целое, одно просвечивает сквозь другое, все переплетено, «связано друг с другом», мир замкнут в своей идентичности, конец равен началу: «Я подумал о толстых книгах в отеле "Штубенталь": в самом деле, нет ничего в этом мире, кроме снега, солнца, музыки, девушек и мглы, которая наступает со временем» [24].
Примечания
1. Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовется. / сост. А. П. Шитов; вступ. ст. Л. А. Аннинского; примеч. О. Р. Трифоновой, А. П. Шитова. М.: Сов. Россия, 1985. С. 180.
2. Селеменева М. В. Художественный мир Ю. В. Трифонова в контексте городской прозы второй половины XX века: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2009. С. 2.
3. Трифонов Ю. В. Время и место // Трифонов Ю. В. Дом на набережной. Исчезновение. Время и место. М.: Известия, 1988. С. 286-555.
4. Иванова Н. Б. Проза Ю. Трифонова. М.: Сов. писатель, 1984. С. 9-33.
5. Трифонов Ю. В. Как слово наше отзовется...
6. Трифонов Ю. В. Опрокинутый дом // Трифонов Ю. В. Старик. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 310.
7. Там же. С. 307.
8. Там же. С. 311.
9. Там же. С. 321.
10. Там же. С. 284-285.
11. Там же. С. 340.
12. Там же. С. 310-311.
13. Чудаков А. П. Поэтика Чехова. Мир Чехова: возникновение и утверждение. СПб.: Азбука: Азбу-ка-Аттикус, 2016. С. 157.
14. Трифонов Ю. В. Опрокинутый дом // Трифонов Ю. В. Старик. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 282.
15. Там же. С. 282.
16. Там же. С. 290.
17. Там же. С. 292.
18. Там же. С. 290.
19. Там же. С. 286.
20. Там же. С. 348.
21. Там же. С. 349.
22. Трифонова О. Р. Юрий Трифонов. Отблеск личности / сост. Н. Г. Катаева. М.: Галерия, 2015. С. 394-395.
23. Иванова Н. Б. Указ. соч.
24. Трифонов Ю. В. Опрокинутый дом // Трифонов Ю. В. Старик. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 296.
Notes
1. Trifonov U. V. Kak slovo nashe otzovetsay ... [How our words will respond ...]. Moscow. Sovetskaay Rossia. 1985. P. 180.
2. Selemeneva M. V. Hudozhestvenniy mir U. V. Trifonova v kontekste gorodskoy rrozi vtoroy polovini XX veka [Creation by U. Trifonov in the context of urban prose of the second half of the twentieth century]. The synopsis of Doct. Sci. (Philology) diss. Moscow State Humanitarian University by M. Sholohov. 2009. P. 2.
3. Trifonov U. V. Vremay i mesto [Time and place] // Dom na naberezhnoy. Ischeznovenie. Vremay i mesto [The House on the embankment. Disappearance. Time and place]. Moscow. Izvestiay. 1988. P. 494.
4. Ivanova N. B. Proza Uriy Trifonova [The prose by U. Trufonov]. Moscow. Sovetskiy pisatel. 1984. P. 9 - 33.
5. Trifonov U. V. Kak slovo nashe otzovetsay ... [How our words will respond ...]. Moscow. Sovetskaay Rossia.
1985.
6. Trifonov U. V. Oprokinutiy dom [The overturned house]. Starik [The old men]. Moscow. AST Astrel. 2011. P. 310.
7. Ibid, P. 307.
8. Ibid, P. 311.
9. Ibid, P. 321.
10. Ibid, P. 284-285.
11. Ibid, P. 340.
12. Ibid, P. 310-311.
13. Chudakov A. P. 2016. Poetika Chehova. Mir Chehova: vozniknovenie i utverzhdenie [The poetics of Chehov. The world of Chehov. The beginning and the statement]. Saint Petersburg. Azbuka: Azbuka-Atticus. 2016. P. 157.
14. Trifonov U. V. Oprokinutiy dom [The overturned house]. Starik [The old men]. Moscow. AST Astrel. 2011.
P. 282.
15. Ibid. P. 282.
16. Ibid. P. 290.
17. Ibid. P. 292.
18. Ibid. P. 290.
19. Ibid. P. 286.
20. Ibid. P. 348.
21. Ibid. P. 349.
22. Trifonova O. R. Otblesk lichnosti [A reflection of the person]. Moscow. Galeria. 2015. P. 394-395.
23. Ivanova N. B. Proza Uriy Trifonova [The prose by U. Trufonov]. Moscow. Sovetskiy pisatel. 1984.
24. Trifonov U. V. Oprokinutiy dom [The overturned house]. Starik [The old men]. Moscow. AST Astrel. 2011.
P. 296.
