CC BY
46и
УДК 27
Свящ. В. А. Плаксин, магистр богословия, преподаватель Нижегородской духовной семинарии
Подвиг святых благоверных князей Бориса и Глеба в контексте древнерусских религиозно-нравственных норм
Аннотация: в статье рассматриваются особенности древнерусских представлений о нормах святости на примере благоверных князей страстотерпцев Бориса и Глеба. Русь, принявшая в конце X века Православие и ставшая митрополией Kонстантинопольского патриархата, в силу ряда факторов весьма рано встала перед необходимостью формирования самобытной православной традиции. Преодоление сопротивления со стороны оставшихся язычников, борьба с устаревшими нравственными нормами — все эти важные
аспекты восхождения на историческом горизонте новой, православной Руси были решены под давлением исторических обстоятельств достаточно быстро. Святые Борис и Глеб, явив в непростое время усобиц и разделений образец любви в самопожертвовании, задали особый тон основным представлениям о святости на Руси.
Ключевые слова: Русская Православная Церковь в первой половине XI века, святые князья Борис и Глеб, древнерусские представления о святости.
The Feat of the Holy Princes Boris and Gleb in the Context of Old Russian Religious and Moral Norms
Abffract: the article deals with the features of the old Russian ideas about the norms of holiness on the example of the Holy princes Boris and Gleb. Russia, which adopted Orthodoxy at the end of the X century and became the metropolis of the Patriarchate of Conftantinople, due to a number of factors, very early faced the need to form an original Orthodox tradition. Overcoming resiftance from the remaining pagans, the ftruggle with outdated moral ftandards — all these important aspects of the ascent on the hiftorical horizon of the new, Orthodox Russia, were solved under the pressure of hiftorical circumftances quickly enough. Saints Boris and Gleb, having shown in a difficult time of ftrife and divisions a pattern of love in self-sacrifice, set a special tone to the basic ideas of Holiness in Russia.
Key words: Russian Orthodox Church in the firft quarter of the XI century, the Holy princes Boris and Gleb, old Russian ideas about holiness.
Сразу после смерти Владимира Святого начинается очередная усобица — будучи совершенно не новым явлением для наших предков,
данный конфликт, однако, был первым, произошедшим после утверждения на Руси Православия. Как же изменилась ситуация в связи с усвоением новых моральных норм? По словам летописца, «Святополк сел в ^еве по смерти отца своего, и созвал киевлян, и стал давать им дары. Они же брали, но сердце их не лежало к нему, потому что братья их были с Борисом. Когда Борис уже возвратился с войском назад, не найдя печенегов, пришла к нему весть: „Отец у тебя умер". И плакался по отце горько, потому что любим был отцом больше всех... Сказала же ему дружина отцовская: „Вот у тебя отцовская дружина и войско. Пойди, сядь в Киеве на отцовском столе". Он же отвечал: „Не подниму руки на брата своего старшего: если и отец у меня умер, то пусть этот будет мне вместо отца"... Святополк, исполнившись беззакония, воспринял мысль Каинову и послал сказать Борису: „Хочу с тобою любовь иметь и придам тебе еще к полученному от отца владению", но сам обманывал его, чтобы как-нибудь его погубить.. И вот напали на него, как звери дикие, обступив шатер, и проткнули его копьями, и пронзили Бориса и слугу его, прикрывшего его своим телом, пронзили..
Святополк же окаянный стал думать: „Вот убил я Бориса; как бы убить Глеба?" И, замыслив Каиново дело, послал, обманывая, гонца к Глебу, говоря так: „Приезжай сюда поскорее, отец тебя зовет: сильно он болен". Глеб тотчас же сел на коня и отправился с малою дружиною, потому что был послушлив отцу.. И послал Ярослав сказать Глебу: „Не ходи: отец у тебя умер, а брат твой убит Святополком". Услыхав это, Глеб громко возопил со слезами, плачась по отце, но еще больше по брате, и. когда он так молился со слезами, внезапно пришли посланные Святополком погубить Глеба»1.
Князь Владимир Святославич, осуществивший важнейший за всю историю Руси-России цивилизационный выбор, поставил перед подданными и потомками несколько сложных задач, среди которых явно выделяется вопрос о необходимости в быстрые сроки отказаться от изжившей себя языческой морали и примерить нормы христианской нравственности. Сам он, как мог, постарался явить один из образцов
изменения жизни после принятия Святого Крещения. «Спустя десятилетия, в 35-ю годовщину кончины Владимира, отмечая у мраморного саркофага усопшего князя, вероятно, в воскресный день 15 июля 1050 г. его память, пресвитер Иларион, прославляя и приравнивая Владимира к Константину Великому, обосновывал идею его равноапостольской святости и стремился придать отмечаемой годовщине кончины „великого кагана" характер празднования памяти почитаемого и причтенного к сонму святых крестителя Руси»2. Учитывая то, что христианство в своих нормах ориентируется на недостижимый идеал Богочеловека, отметим, что подобная задача воплощения идеала христианской жизни в масштабах целого государства до сих пор остается недостижимой. Именно поэтому христиане во все времена отталкивались от явленных фактов жизни избранных людей, признанных идеалами в своей стезе, провозглашая их святыми.
После принятия христианства перед Русью встала и другая проблема — как, принимая Православие от ромеев, приобщаясь к многовековому опыту жизни во Христе, явленном в империи с центром в Константинополе, столкнуться с богатейшим культурным наследием, уходящим в почтенную древность, и при этом не раствориться в этой глубине, не утратить все крупицы самобытного культурного наследия? Именно в контексте поиска того, в каких именно формах произрастет Православие на Русской земле и какие даст всходы, и проходят первые десятилетия после условного 988 года. Однако параллельно мы можем наблюдать совершенно иные процессы: испытывая муки роста и повинуясь законам исторического развития, государство вступает в тревожную пору удельной раздробленности.
Русь, в течение Х-Х1 вв. многократно усилившаяся политически, сразу же начинает демонстрировать склонность к междоусобным войнам. Именно после братоубийственных войн третий по старшинству Владимир Святославич становится Киевским князем, именно после усобиц, по-видимому, и появилась необходимость в призвании Рюрика (сколько бы важных исторических загадок не таила в себе эта
фигура), именно междоусобные войны, если мы заглянем в Х11-Х111 вв., и станут настоящим бедствием, расколовшим великую Русь на множество враждующих осколков. К сожалению, с болью стоит признать, что на протяжении всего периода своего существования Россия в большей степени страдала от внутренних нестроений, при этом весьма стойко сопротивляясь иногда гораздо более сильному внешнему противнику и побеждая его. И в этом ключе важно отметить, что одна не начатая, но безусловно победоносная война князей Бориса и Глеба стоит для развития поражающей своими масштабами христианской цивилизации гораздо больше, чем великое множество выигранных битв и сражений, которыми славится и гордится Русская земля.
Святые страстотерпцы благоверные князья Борис и Глеб, младшие сыновья князя Владимира Святославича, обладали, тем не менее, внушительной политической силой: ни для кого не секрет, что в последние годы жизни Владимира Святого именно князь Борис выступал во главе столичного войска для отражения внешних угроз, и в момент смерти своего отца он как раз возвращался из похода. Однако лишенный жажды власти молодой князь заявляет, что принципиально не будет претендовать на Киевский престол, поскольку чтит право старшего брата Святополка. Более того, уже после смерти Бориса, подобным образом и князь Глеб, очевидно представляющий свою грядущую участь, не предпринял никаких политических шагов, лишь подготовился ко встрече с Творцом в молитве. Что это — политическое бессилие, пагубное бездействие и халатность, или нечто большее, находящееся за гранью понимания людей мира сего?
Как показывают события грядущих темных десятилетий конца XI — начала XIII столетия, для того, чтобы ввязаться в усобицу, не нужно ни ума, ни таланта, ни особой политической силы — достаточно лишь амбиций. Цена же этих амбиций — многие тысячи пострадавших и убитых, постоянно разоряемые единоплеменниками города и территории, пожигаемые посевы и голодающие деревни. Половцы и печенеги, выступающие индикатором внутренней готовности князей к единению,
со временем сменились новым грозным врагом, смирившим Русь и наложившим на нее тяжкое бремя, а раздробленность всё продолжала пускать свои ядовитые ростки.
Подвиг святых Бориса и Глеба возвышается среди этого печального списка спасительным маяком, указывающим путь. Как бы парадоксально это ни звучало, но ближайшее рассмотрение истории русского средневековья явственно показывает, что именно князья, способные на ограничение своих амбиций и ущемление личных интересов в угоду общих, добились максимального возможного могущества. Андрей Юрьевич Боголюбский, Всеволод Юрьевич Большое Гнездо, Александр Ярославич Невский, Даниил Александрович Московский, Дмитрий Иванович Донской — все эти князья, проживавшие на разных территориях при отличающихся политических обстоятельствах объединены тем, что вырывались из общей атмосферы кровопролитной борьбы за первенство, а также тем, что в той или иной степени уподобились идеалу, заданному страстотерпцами Борисом и Глебом. На первый взгляд, нелегко сопоставить успешных воинов, крепкой рукой управлявших своими княжествами долгие годы и десятилетия, побеждавших окружающих врагов, со смиренно отдавшими свою жизнь молодыми князьями. Но если мы сменим плоскость изучения вопроса и попытаемся представить внутренний побудительный мотив, которым были водимы представленные князья, мы не только увидим цельную парадигму, но и приблизимся к пониманию концепта святости.
То, как рано стали почитать святых князей, говорит об особом значении их миссии для Руси. «Первые упоминания о почитании Бориса и Глеба относятся ко времени княжения Ярослава Владимировича. В их честь 24 июля был установлен церковный праздник, который был причислен к великим годовым праздникам Русской Православной Церкви»3. Во многих аспектах своего служения братья представлены как образец, на который стоит равняться, — образец глубокого почтения к отцу, затем — к старшему брату, эталон непоколебимого благочестия, твердого упования на жизнь будущего века; наконец, святые князья явили идеал
верности заветам Христа даже до смерти. Спаситель, утверждавший, что «нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13), глубоко раскрывает нам смысл страстотерпчества — это страдание, вплоть до смерти, ради блага и спокойствия людей. В своей специфике эта форма угождения Господу близка к мученичеству, также являясь ярким исполнением двух наивысших заповедей — о любви к Богу и ближнему. Согласно определению, данному в словаре агиографических терминов, страстотерпцы — святые, которые «приняли мученическую кончину от гонителей христианства, но от своих единоверцев — в силу их злобы, коварства, заговора»4.
Апостол Павел прямо именует всех христиан святыми, но отнюдь не постулирует этим отсутствие у них личных грехов. Более того, в своих посланиях он обличает общины за распространявшиеся в их среде искушения и заблуждения. Однако в его понимании стяжание святости — это непреложная обязанность всех истинных учеников Спасителя. «Святость определяется в словаре как имманентное свойство Бога (при этом подчеркивается, что такое понимание свойственно христианскому вероучению), небесные силы, а применительно ко всему земному как причастность к Богу, как результат преображения людей и предметов под воздействием Божьей благодати»5. С сожалением можно констатировать, что проблема различия теории и практики жизни постоянно остро встает в среде христиан. Наиболее полно и емко описал этот недуг апостол Павел: «доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю, но живущий во мне грех» (Рим. 7: 19-20). Несомненно, актуален этот вопрос был для славян XI века. Уже принявшие заветы Спасителя, но не имевшие сформированной благочестивой традиции жизни во Христе, на которую можно было бы твердо опереться, наши предки находились в довольно сложном положении. В подобной атмосфере, как неожиданный дар, был явлен ярчайший пример отвержения всей полноты своих интересов ради блага, в общем-то, не только ближних им, но даже и оппозиционно настроенных людей — весьма очевидно, что в случае принятия князьями
Борисом и Глебом решения о мобилизации армии для защиты своей жизней, количество убитых и пострадавших исчислялось бы тысячами.
По свидетельству исследователей, «Борис и Глеб, князья-страстотерпцы, признанные позже (и опять-таки не без сопротивления и, надо думать, искреннего удивления и непонимания греков) святыми,... знаменуют собой новый, типично русский вид святости. Несомненно, что жития Бориса и Глеба, как и СЗБ и некоторые части русской летописи, — бесспорное свидетельство пробуждения ранних форм национального самосознания»6. Рассматриваемый нами случай проявления святости уникален — являясь одними из первых канонизированных Русской Церковью святых, они не просто повлияли на формирующиеся в русской культуре представления о религиозно-нравственных нормах, постулирующих обязательность жертвенности. Судя по столь скорому и массовому признанию за образец именно опыт князей Бориса и Глеба, в своей жертве они стали наиболее полными выразителями общей склонности русской культуры к преодолению своих интересов ради общего бага, что мы и наблюдаем во многих аспектах жизни Руси, Российской империи и современном периоде существования нашего государства7.
Примечания и библиографические ссылки
1. Повесть временных лет / Сост., примеч. и ук. А. Г. Кузьмина, В. В. Фомина. М.: Институт русской цивилизации, 2014. С. 176.
2. Поппэ А. В. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба. Труды Отдела древнерусской литературы. СПб.: Д. Буланин, 2003. Т. ЫУ. С. 304.
3. Перевезенцев С. В. Святорусское царство. История русской святости. М., 2018. С. 45.
4. Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. М.: Православная энциклопедия Азбука веры, 2017. С. 67.
5. Дмитриева Н. М., Пороль О. А. Особенности вербализации концепта «святость» в церковнославянском и древнерусском языках: этический аспект. Вестник Оренбургского государственного университета 2016 № 1 (189). Оренбург, 2016. С. 55.
6. Топоров В. Н.Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. М., 1995. С. 263.
7. См.: Ворохобов А. В., Гимоян С. А., Третьяков И. С. Онтология и механизмы функционирования российской национальной идентичности // Государство, общество и Церковь: российская нация и национальное единство: Материалы науч.-практ. конф. с международным участием, г. Новосибирск, 29-30 октября 2019 г.: в 2 ч. Ч. 1 / Под науч. ред. Л. В. Савинова. Новосибирск: Изд-во СибАГС, 2019. С. 185-186; Ворохобов А. В. Христианское послание и его контекстуализация// Дамаскин. Журнал Нижегородской духовной семинарии. Н. Новгород, 2019. № 4(50). С. 10-15; Краев В. А., прот., Воронов А. А., прот., Горбатовский Н. Ю., прот., Дроздов А. И., прот., Кондратьева А. Д. Русская Православная Церковь, идеал Святой Руси и политика модернизации России // Феномен святости в истории русской цивилизации: Сб. статей по материалам Всероссийской научной конференции (28-29 ноября 2019 года) / Под ред. А. В. Ворохобова. Н. Новгород: Нижегородская духовная семинария, 2019. С. 116-122.
Библиография
1. Володихин Д. В. Рюриковичи. Серия ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2013.
2. Ворохобов А. В., Гимоян С. А., Третьяков И. С. Онтология и механизмы функционирования российской национальной идентичности // Государство, общество и Церковь: российская нация и национальное единство: Материалы науч.-практ. конф. с международным участием, г. Новосибирск, 29-30 октября 2019 г.: в 2-х ч. Ч. 1 / Под науч. ред. Л. В. Савинова. Новосибирск: Изд-во СибАГС, 2019. С. 185-186.
3. Ворохобов А. В. Христианское послание и его контекстуализация // Дамаскин. Журнал Нижегородской духовной семинарии. Н. Новгород, 2019. № 4(50). С. 10-15.
4. Голубинский Е. Е. История канонизации святых в Русской церкви. М., 1998. 600 с.
5. Дмитриева Н. М., Пороль О. А. Особенности вербализации концепта «святость» в церковнославянском и древнерусском языках: этический аспект. Вестник Оренбургского государственного университета 2016 № 1 (189). Оренбург, 2016. С. 53-58.
6. Живов В. М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. М.: Православная энциклопедия Азбука веры, 2017. 70 с.
7. Колесов В. В. Слово и дело: Из истории русских слов. СПб., 2004. 704 с. С. 596-601.
8. Краев В. А., прот., Воронов А. А., прот., Горбатовский Н. Ю., прот., Дроздов А. И., прот., Кондратьева А. Д. Русская Православная Церковь, идеал Святой Руси и политика модернизации России // Феномен святости в истории русской цивилизации: Сб. статей по материалам Всероссийской научной
конференции (28-29 ноября 2019 года) / Под ред. А. В. Ворохобова. Н. Новгород: Нижегородская духовная семинария, 2019. С. 116-122.
9. Никитин А. Л. Основания русской истории. Мифологемы и факты. М., 2001. 768 с. С. 271-297.
10. Перевезенцев С. В. Святорусское царство. История русской святости. М., 2018. 360 с. С. 41-56.
11. Повесть временных лет / Сост., примеч. и ук. А. Г. Кузьмина, В. В. Фомина. М.: Институт русской цивилизации, 2014. 544 с.
12. Поппэ А. В. Земная гибель и небесное торжество Бориса и Глеба. Труды Отдела древнерусской литературы. СПб.: Д. Буланин, 2003. Т. ЫУ. С. 309-312.
13. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1. М., 1995. 882 с.
14. Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 2017. 232 с. С. 27-37.
15. Федотов Г. П. Трагедия древнерусской святости // Путь. № 26. 1931.
16. Ужанков А. Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий. Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000. № 2. С. 28-50.
