CC BY
97
УДК 930:001.92
Александр Геннадьевич Иванов УИИЯЛ УрО РАН г. Ижевск
ПОДВЕСКИ-БЛЯХИ С ОРНИТОМОРФНЫМИ ИЗОБРАЖЕНИЯМИ ИЗ СРЕДНЕВЕКОВЫХ ПАМЯТНИКОВ УДМУРТИИ (в связи с проблемой удмуртских «дэндоров»)*
Автор приводит подборку исторических сведений о подвесках, которые носились на одежде и, предположительно, имели отношение к религиозной практике удмуртов. Статья вводит в научный оборот изображения данных предметов, полученные на основании археологического изучения могильников на севере Удмуртии.
The DISC PENDANTS with the IMAGE of the BIRD (in connection with the dendofs of the Udmur people)
Alexander Ivanov
The paper is dedicated to description of a type of ancient Udmurtian disc pendants -the one adorned with the struck image of a bird. To date totally 6 such items originating from 4 archaeological sites are known. The author discusses a probable semantics andfunctionality of the artifacts and considers them with the connection of so called dendors - a metal ritual plates of the Udmurts mentioned in ethnological records of the 19th - early 20th centuries.
Исследованиями средневековых могильников на севере Удмуртской Республики, в бассейне р. Чепцы, в последние годы получена группа круглых блях-подвесок с орнитоморфными изображениями. Судя по публикациям, до этого здесь была известна лишь одна подобная находка, входящая в археологическую коллекцию, собранную Н.Г. Первухиным в 1885-1889 гг. в пределах Глазовского уезда Вятской губернии [1, с. 124, рис. 117].
Целью настоящей статьи является введение в научный оборот этих подвесок, включая их типологическую и технологическую характеристику, датировку, иконографическо-семантическую нагрузку и контекст нахождения их среди прочего погребального инвентаря. В связи с тем, что данные бляхи с изображениями идеально подходят под описания так называемых круглых пластин -
* Работа выполнена в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям», проект «Финно-угорский мир периферии Волжской Булгарии».
дэндоров, известных по этнографическим описаниям атрибутов удмуртского язычества XIX - начала XX в., то обсуждение данной проблемы также не могло остаться в стороне от рассматриваемых предметов. Таким образом, в качестве рабочей гипотезы нами выдвигается предположение о том, что данные подвески могут рассматриваться в качестве ранних вариантов удмуртских дендоров.
Всего учтено шесть круглых подвесок с орнитоморфными изображениями (рис. 1). Все они, предположительно включая и первухинскую находку, происходят с памятников чепецкой археологической культуры X-XШ вв., распространенной на территории бассейна р. Чепцы (преимущественно, среднее и верхнее течение реки с притоками), левого притока Вятки. На юге Удмуртии, а также на территории собственно Вятского края, где в этот период также проживали группы древнеудмуртского1 населения, бляхи с аналогичными изображениями пока не встречены.
Рис.1
Изображения блях из могильников.
1 На наш взгляд, употребляемый автором термин "древнеудмуртское население" весьма условен (ред).
Начнем с описания подвески из коллекции Н.Г. Первухина (рис. 1, 1). Место ее находки не известно; предположительно данный предмет был извлечён из могильника. Это круглая серебряная пластина «с вершок в диаметре (около 45 мм)», «очень пострадавшая и покрытая тонким рисунком ... в оригинальной технике: мелкими черточками, чисто вычеканенными, выведены вокруг всей пластины фестоны, обрамляющие фантастическое животное, расположенное в самом центре пластины; животное это двуногое, с прямыми рожками на голове, с птичьим туловищем, с хвостом в виде раструба, с горбом на спине и зобом спереди, ноги заканчиваются когтями» [1, с. 124]. От себя, однако, добавим, что многие черты на изображении, выполненном чеканом, узнаваемы: хвост вполне может быть назван тетеревиным, «горб» - поднятыми крыльями, «рожки» -выраженными бровями или гребнем. Для данного образа можно отметить его некоторую параллель с изображением птицы с поднятыми крыльями, выраженными когтями и тетеревиным хвостом на двух серебряных литых подвесках-медальонах, обнаруженных в Новгороде в слое XIV в. [2, с. 244] Особенностями последних, однако, являются их выполнение литьем выпуклыми «перлами» вместе с основой подвески, расположение птицы головой влево и отсутствие у нее «рогов-ушей» (рис. 2).
Рис.2
Две следующие подвески происходят из Кабаковского могильника XI-XII вв., расположенного близ д. Кабаково Глазовского района Удмуртии. Памятник рекогносцировочно исследовался в 1994 г. А.Г. Ивановым [3]. Костные останки на этом памятнике практически полностью истлели, что ограничивает наши возможности социальных реконструкций.
Первая бляха обнаружена в погребении 3, предположительно, парном. Основное захоронение, скорее всего, женское. Погребенная вместе с сопутствующими вещами была, по-видимому, завернута в луб и уложена головой на север. Другой комплекс вещей, куда кроме интересующей нас бляхи (рис. 1, 4) входили два бронзовых древнерусских прямоугольноконечных крестика с желтой эмалью, бронзовая пронизка, нож, железное кольцо и глиняный сосуд, обнаружен вместе с остатками зубов второго погребенного в юго-восточной части могилы. Аналогичные кресты-подвески с территории Древней Руси В.А. Мальм датировала XII в. [4, с. 150] Характер расположения комплекса вещей с бляхой, крестиками и остатками зубов делают заманчивым предположение, что в рассматриваемое женское захоронение была помещена отсеченная голова второго погребенного (мужчины?) с сопутствующими вещами. Однако сохранность антропологических остатков не позволяет сделать такой однозначный вывод.
Серебряная бляха-подвеска из этого погребения имела приклепанную двумя штифтами бронзовую петлю (рис. 1, 4). Бляха круглая, диаметром 54-57 мм, имела чуть выпуклую поверхность. По краю она орнаментирована чеканным орнаментом в виде линии из следов отступающего дуговидного боя чекана. От них отходили дуговидные (фестончатые) насечки в той же технике. В центре бляхи помещено изображение птицы, выполненное по контуру двойной линией насечек. Птица изображена головой вправо. У птицы высокая достаточно толстая шея. Изображен выступающий зоб. Изогнутый клюв продолжает линию головы. На голове двумя парными линиями насечек изображены «уши» или, скорее, гребешок или брови. Линиями насечек подчеркнуты крылья и тройное хвостовое оперенье. Лапки птицы изображены Г-образными насечками. Рисунок довольно реалистичен, но для достоверной интерпретации вида птицы не достаточен.
В погребение 5 Кабаковского могильника костяк истлел полностью. Судя по сопровождающему инвентарю (топоры, наконечники стрел, шило, долото, наструг, бронзовая пряжка, медный котелок и пр.), здесь был погребен мужчина. Бляха обнаружена с остатками зубов и костей черепа в северном конце могильной ямы. При расчистке она оказалась сломанной. Круглая серебряная основа подвески диаметром около 50 мм имела чуть выпуклую поверхность (рис.
1, 5). Петля была изготовлена из бронзы и скреплялась с основой двумя заклёпками. По краю бляхи чеканом нанесены две линии и парный зигзаг. В центре бляхи чеканом выполнено контурное изображение птицы головой вправо. Линия головы переходит в слегка загнутый клюв. Тремя спаренными линиями изображено хвостовое оперение. На ногах отображены по три пальца. Хотя рисунок птицы в целом реалистичен, идентификация вида птицы затруднена.
Две бляхи-подвески с изображениями найдены М.Г. Ивановой при раскопках
Солдырского III (Иднакарского) могильника близ городища Иднакар в Глазов-ском районе Удмуртии [5, рис. 2-19]. Погребение 72, исследованное в 2001 г., сохранилось в полуразрушенном состоянии. Костные останки принадлежат мужчине 45-55 лет (здесь и далее определения И.Р. Газимзянова). К захоронению относятся бронзовая круглая подвеска и глиняный сосуд. Подвеска диаметром 48-50 мм имела выпуклую поверхность (рис. 1, 3). Бронзовая петля, в которой сохранился шнур, крепилась к основе с помощью одной заклепки. По краю бляхи чеканом нанесены поперечные насечки, вокруг основания петли -рисунок солнца. В центре бляхи чеканом выполнено достаточно схематичное изображение птицы головой вправо. Большое, как бы раздутое тело птицы переходит в тонкую длинную шею с маленькой головой с изогнутым клювом. Хвост отображен в виде двух расходящихся линий, от которых отходят поперечные линии-перья.2
Погребение 88 того же могильника, исследованное в 2002 г., было вскрыто в удовлетворительной сохранности. Захоронение принадлежало мужчине 25-35 лет, уложенному вытянуто на спине, головой на восток-юго-восток. Погребенного сопровождали украшения и детали одежды (калачевидная и кольцевидные серьги, составная гривна с круглой подвеской, колбовидные привески, кольцевидная фибула, пояс с бронзовыми пряжкой и кольцами), глиняный сосуд, хозяйственные и бытовые предметы (проушной топор с опущенным лезвием с выемкой, нож, наконечник стрелы, кресало с кремнем). Серебряная бляха-подвеска (рис. 1, 2) находилась в составе нагрудного украшения из спиральных и дутых пронизок. Она имела диаметр 42-43 мм, выпуклую поверхность и бронзовую петлю на двух заклепках. По центру бляхи чеканом выполнено контурное изображение птицы головой вправо. Рисунок достаточно реалистичный и пропорциональный. От головы отходят две или три прямые линии, символизирующие гребешок или уши-рога (?). Ноги изображены двупалыми. Хвостовое оперение намечено тремя короткими линиями.
Еще одна круглая подвеска (рис. 1, 6), несколько отличающаяся как по размерам, так и по технике нанесения рисунка, обнаружена на городище Иднакар (раскопки М.Г. Ивановой 1978 г.). Изделие выполнено из сплава белого цвета с содержанием серебра. Диаметр плоской подвески 31 мм. Петля для подвешивания не сохранилась, но для нее имеются два пробитых отверстия. Плохо сохранившееся изображение птицы занимает почти всю поверхность пластины. Контур изображения выполнен чеканом с точечным боем, после чего точки соединены процарапыванием острым предметом (шилом?). На подвеске прослеживается фронтальный рисунок тела птицы с раскрытыми крыльями, от которых расходятся линии оперения.
Число подобных блях с орнитоморфными изображениями скорее всего не ограничивается выше охарактеризованными изделиями. В пользу этого свидетельствует наличие значительной группы однотипных крупных круглых под-
2 Благодарю М.Г. Иванову за возможность использования неопубликованных материалов городища Иднакар и Солдырского III могильника.
весок из бронзы и серебра, обнаруженных в погребальных памятниках X-XIII вв. чепецкой культуры. Большая их часть не подвергалась специальной очистке, но даже при визуальном осмотре по краю отдельных блях прослеживается аналогичный чеканный орнамент из линий и фестонов.
Несмотря на то, что рассмотренная группа блях с птицевидными изображениями пока немногочисленна, относительно них все же возможно сделать некоторые обобщения. Как правило, это изготовленные из серебра круглые бляхи-подвески крупных размеров (4-6 см), с выпуклой поверхностью. Петли для подвешивания выполнены отдельно из бронзы. Изображения наносились с помощью чеканов с коротким прямым или изогнутым, реже точечным боем. Характер орнаментальных следов часто имеет вид шагающего (зигзаговидного) дуговидного боя чекана. Отметим, что подобная техника орнаментации часто встречается на пластинчатых браслетах этого же времени. По краю блях нанесен орнамент в виде линий, зигзагов и фестонов, выполненный в той же технике.
Изображения птиц, занимающие центральное место на бляхах, выполнены по контуру и имеют более или менее реалистичный характер. Фигуры птиц расположены в профиль, головой вправо. Связь изображений с конкретным видом птиц, как правило, затруднена. Однако некоторые рисунки имеют видовые признаки, как, например, зоб (рис. 1, 4) или тетеревиный хвост (рис. 1, 1). Изображения «ушей-рогов» на головах некоторых птиц являются, скорее всего, не
о
фантастичной деталью , а обозначают видовые гребешки или "брови". Рассмотренные изображения принадлежат, по-видимому, видам местной боровой промысловой дичи. Среди них нет изображений водоплавающих птиц, которые, в свою очередь, в большом количестве представлены в виде фигурок на бронзовых шумящих подвесках и в поделках из кости. Кроме выше охарактеризованного, по-видимому, устойчивого (?) образа промысловой птицы бляхи с изображениями других животных на чепецких памятниках пока не известны.
Представленные здесь крупные бляхи с изображениями птиц происходят из достоверно (или предположительно) мужских захоронений. Ранее М.Г. Ивановой при общей характеристике погребальных памятников удмуртов XI-XШ вв. уже отмечалось, что крупные круглые подвески диаметром 4,5-6 см, находимые в могиле, чаще всего, по одному экземпляру, характерны именно для мужских погребений [6, с.41]. Можно предполагать, что крупные серебряные бляхи с рисунками птиц имели не только художественно-эстетическую ценность, но и несли некую социально-символическую функцию. Возможно, что эти рисунки являлись символическим отображением родовых, патронимических или вор-шудных имен и, тем самым, владельцы этих блях были представительными носителями подобных знаков. Как известно, ранее среди пермских народов, включая удмуртов, было распространено использование зоонимов в качестве
3 Все же нельзя не отметить явную параллель этих «ушей-рогов» на изображениях птиц с распространенным образом псоголовых птиц на бронзовых зооморфных пронизках VI-VIII вв. Верхнего Прикамья (см.: Голдина Р.Д. Ломоватовская культура в Верхнем Прикамье. Иркутск: Изд-во Иркутского университета, 1985. Табл. XXIII, 1-5, 7, 16, 35).
имен, что в какой-то степени может являться и отголоском тотемистических представлений. О древних истоках имянаречения по назанию животных свидетельствуют такие названия воршудов (демографических подразделений) удмуртов: Докъя (< удм. дукъя ‘глухарь’), Туръя (< тур ‘тетерев’ или тури ‘журавль’), Какся (< какся ‘цапля’) и т.д.4
Все рассмотренные крупные подвески с изображениями по сопутствующему им погребальному инвентарю были датированы XI-XII вв. В Прикамье крупные круглые бляхи-подвески рассматриваемого типа (имеются в виду как орнаментированные, так и гладкие, без изображений) встречаются уже в материалах 2-й пол. X в. Определенным хронологическим репером здесь могут служить такой факт, как отсутствие подобных подвесок в хорошо исследованных могильниках бассейна р. Чепцы V - 1-й пол. X в. (Варнинский, Поломский I и II, Тольён, Мыдланьшай). Кроме того, можно отметить корреляцию их с калачевидными серьгами и наличие двух крупных блях в составе Рябиновского клада с 11 дирхемами 950-978 гг.[8] Далее подобные бляхи отмечаются в погребальных памятниках XI-XIII вв. различных этнокультурных групп [6, с. 41, рис. 12; 9, рис. 6; 10, рис. 21; 11, рис. 2]. Продолжали они бытовать и в XIV в. [12, рис. 33, 44]
* * *
Описанные выше бляхи с орнитоморфными изображениями позволяют вновь обратиться к проблеме удмуртских дэндоров или дэмдоров5. В современных словарях дэмдор определяется как «блёстки (нагрудное украшение; металлический жетон с изображениями на обеих сторонах)» [13, с. 133; 14, с. 93]. В этнографической же литературе, как правило, всегда подчеркивается сакрально-ритуальная функция данных предметов: это носившиеся на груди или поясе металлические, часто круглые, жетоны-пластинки с изображениями - символическими знаками рода [15, с. 126; 16, с. 124; 17, с. 111; 18, с. 145; 19, с. 112, 234].
Этимологический анализ термина, убедительно проведенный В.С. Чурако-вым (от удм. дэмдор (< *дэрем дор) ‘[предмет, находящийся] у рубашки’; аналогично рус. ‘[крест-]нательник’) [20, с. 28] не раскрывает функциональных и обрядово-сакральных особенностей данных предметов, лишь отчасти на смысловом уровне устанавливая связь с аналогичным словом в русском языке «тельник», «нательник», т.е. нательный крест. Этимология слова не связана и с особенностями внешнего вида рассматриваемых предметов.
4 См. подробнее об этом: Атаманов М.Г. Микроэтнонимы удмуртов // Микроэтнонимы удмуртов и их отражение в топонимии. Ижевск, 1980. С. 3-66; Его же. По следам удмуртских воршудов. Ижевск: Удмуртия, 2001; Чураков В.С. Происхождение названий удмуртских родов // Linguistica Uralica. XLI. 2005. № 1. С. 43-57. Автор разделяет мнение В.С.Чуракова о том, что под воршудом следует понимать название предка-покровителя патриархального рода.
5 В названии проявляется характерное для удмуртского языка междиалектное чередование м/н (см. Вахрушев В.М., Денисов В.Н. Современный удмуртский язык. Фонетика. Графика и орфография. Орфоэпия. Ижевск, 1992. С. 135-136).
Поэтому особое значение приобретают сведения этнографов и других исследователей XIX - начала XX в., многие из которых видели дэндоры и опубликовали данные об их использовании. Ниже позволю себе расширенное цити-
6
рование некоторых из свидетельств.
П.Н. Луппов в своем труде о христианстве у удмуртов в первой половине XIX в. пишет: «Кроме идолов вотяки поклонялись дендорам. Священник с. Сюм-синского в 1838 г. заметил, что вотяки «совершают языческие жертвоприношения пред металлическими изображениями разных животных, именуемыми дендор». Означенный священник отобрал у вотяков 7 дендоров.7 Что это за дендоры поясняет священник Н.И. Курочкин в своей статье, помещенной в Вятских Губернских Ведомостях [об этом см. ниже - А.И.]. По мнению автора статьи, "дендоры эти заменили вотякам болванов, которых при сношениях с русскими им неудобно стало иметь. Поставкой (продажей) дендоров вотякам занимались татары. Эти дендоры напоминают металлические шайтаны (у вогулов), которые, по мнению проф. Смирнова, были привезены в Югорский край тюркскими купцами для своих надобностей. По-видимому, эти именно дендоры и назывались у некоторых священников иероглифами".[21, с. 526]
По мнениею Н.И. Курочкина: "Дендор, слово вотское, означает шелех, род монеты. Дендоры были медные, иногда полуженые, круглые, величиною с серебряный рубль и менее. На одной стороне их изображались иногда цветы, иногда птицы, гады, солнце и месяц. Но по большей части на дендорах представлялся всадник странного вида, на коне, у которого хвост имел вид копья. Вотяки говорили, что это их бог. Они во время жертвоприношений прикрепляли дендор к полице молитвенного шалаша и, стоя перед ним в колпаках, кланялись... Дендоры у вотяков хранились в величайшем секрете".[22, с. 129]8
Описание дэндора встречаем у Г.Е. Верещагина в его труде «Вотяки Со-сновского края», где он сообщает, что священник с. Шаркан о. Александр Анисимов сжег воршудный короб в д. Сюрсовай его прихода. «Воршуд - это берестяная коробка с серебряной монетой копеек в 20 или просто оловянная или свинцовая, круглая, как монета, пластинка величиною с четвертак9 с изображением какого-нибудь предмета на обеих сторонах. Вот эта-то коробка и есть символ божества Воршуда. В старину такие пластинки у бедных служили вместо
6 Мы прокомментируем эти свидетельства: читатель легко заметит, что на самом деле ни один из авторов прошлого своими глазами дендоров не видел, и утверждение А.Г.Иванова не соответствует действительности (ред).
1 „
Источник данной информации не известен: П.Н.Луппов писал свою книгу в начале ХХ века (ред).
Уже в публикации 1852 г. Н.И.Курочкин пишет о дендорах в прошедшем времени: сам он их не видел. См. подробнее об этом: Коробейников А.В., Туранов А.А. Вятское краеведение XIX в. Священник Н.И.Курочкин об удмуртах. -Ижевск: Издательский дом Удмуртский университет, 2008.—96 с.: http://books.google.ru/books?printsec=frontcover&id=qc0iso1yKm4C Здесь и далее выделения жирным шрифтом наши. (ред.)
9 Серебряная монета достоинством 25 копеек в 1886г., во время выхода статьи Г.Е. Верещагина имела диаметр 24 мм.(ред.)
10 -Л)
денег, носимых ныне девушками на такъях. В некоторых деревнях такъи с такими пластинками можно видеть и теперь, называются они дэмдор. У некоторых племен к монете или заменяющей ее дэмдорке присоединяются ложка, хвостик зверька, зола и пр., и сами коробки у некоторых бывают лубяные».[23, с. 210]
В своих «Эскизах» Н.Г. Первухин отмечает тесную связь дэндоров с культом воршуда, зачастую даже заменяя эти понятия: «Воршуд значит также: изображение родового божества, - идол, а иногда может быть, и символический знак рода»1 . «Был ли это идол в форме человека, - вопрошает он, приводя описание имевшегося у него на руках бронзовой фигурки в виде бородатого мужчины в коротком кафтане, левой рукой подпирающего бок, а в правой держащего питьевой рог 2, - или в форме медали с ушком (какую мы видели у Садинского священника о. Попова)1 ». Далее Н.Г. Первухин отмечает, что «старики вотяки Малмыжского уезда, если они были старшими в семье, носили подле левого плеча на груди азямов какие-то бляхи с подвесками, которые также назывались будто бы воршудами», а в воршудных коробах, среди прочего, хранились «иногда вместо денег . медные бляхи с подвесками, в роде тех, которые нами ошибочно были сочтены воршудными знаками», «крылышко или хвост рябчика», «несколько перьев тетерева»[24, с. 22-24, 27]. При описании молений на празднике Гуждор им же приведены такие данные: «Под деревом ставится ...
10 Такъя- круглая шапочка удмуртских девушек, обшитая мелкими монетами, бисером, раковинами каури и пр. Об использовании для украшения такъи оловянных имитаций копеечных монет упоминал в 1726 г. Д.Г.Мессершмидт (ред.)
11 Такое предположение высказывалось Первухиным в ранней публикации. В последующих публикациях он упоминает об этом предположении, как о своём заблуждении. См. последующую цитату Первухина в тексте данной статьи и статью А.В.Коробейникова в данном журнале (ред.).
12 Судя по описанию, это хорошо известная по археологическим находкам подвеска, предположительно имеющая древнерусское происхождение и изображающая, возможно, бога Перуна. Одна такая находка, в частности, происходит из Хлыновского городища (Макаров Л.Д. Типология и хронология древностей Хлынова // Типология и датировка археологических материалов Восточной Европы. Ижевск: Изд-во Удмуртского ун-та, 1995. С. 174-175. См. там
же сведения о других находках и литературу о них).
13
13 «Медаль» была случайно найдена в земле одним из крестьян прихода с. Сада и представляла из себя медный медальон диаметром около вершка, с ушком и рельефным изображением трех всадников См.: Первухин Н.Г. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Эскиз I. Вятка, 1888. С. 23, примеч.
14 Обратим внимание читателя на выделенные нами характерные оговорки Н.Г.Первухина: "иногда", "может быть", "будто бы", "надо полагать" т.е. предполагать, "ещё недавно" и пр. Автор цитированного текста, уездный инспектор народных училищ, несмотря на то, что в течении нескольких лет являлся самоотверженным собирателем фольклора и исследователем удмуртских обычаев, сам языка изучаемого населения не знал, и в силу своего высокого социального статуса с удмуртскими крестьянами напрямую не общался; информацию он записывал от местных русских священников. Поэтому он совершенно не был уверен в объективности своих фиксаций и приводил их со многими оговорками, так как сам демдоров уже не застал. Следовательно, и мы должны воспринимать приводимые данные весьма критически и считать их гипотезами, которые ни доказать, ни проверить сам Н.Г.Первухин не успел (ред).
столик, на который иногда ставится воршудный короб, а в древности (как надо полагать) ставились и идолы, потому, что еще недавно при этих молениях на дерево подвешивали дендоры, этих преемников прежде бывших кумиров».[25, с.32]
И.Н. Смирнов упоминает о дэндорах в связи с украшением удмуртов «кре-скал»: «По своему названию оно заставляет предполагать, что возникло в христианскую пору (крес-кал, кироскал - гайтан для креста), но место креста у язычников теперь занимает, занимал, вероятно, и прежде, так называемый дендор - оловянный или свинцовый жетон с изображениями по обеим сторонам. Мы встречали такие дендоры на ожерельях Бирских вотячек. Обычай носить такие бляхи или жетоны заимствован, может быть, Вотяками у Чуди». Ссылаясь на Г. Верещагина, он далее пишет: «описание воршуда поясняет слова глазов-ских вотяков - женщины могли носить15 на крескале жетоны, однородные с тем, который хранился в воршудной коробке. Эти жетоны служили показателем рода и воршуда, к которому принадлежала та или другая женщина»[26, с. 95-97].
Сведения о дэндорах имеются в рукописях П.М. Сорокина, большей частью остающихся пока не изданными. В опубликованной части рукописи 1-й пол. 1890-х гг. он, в частности, сообщает, что «старики этого рода [Чабья] в д. Сепыче Лудошурской в. Глазов. уезда, молясь, надевали на шею серебряный, с одной стороны позолоченный дэндор» [27, с. 88]16.
Известный российский этнограф Д.К. Зеленин относительно дэндоров, со ссылкой на «Очерки религиозных представлений вотяков» П.М. Богаевского писал: «С ними [с представлениями о воршуде - А.И.] связано хранение в вор-шуде-коробе так называемых дендорок, на смену которых после появились монеты. Дендор - этим словом удмурты прежде называли металлические бляхи с изображениями на них. Первоначально на дендорках изображались, по-видимому, родовые знаки. Есть сведения, что в старину старшие в семье удмурты носили на верхней одежде, на левой стороне груди, дендорки, которые назывались также «воршудами» [16, с. 124].17
Интересно, что еще в 1931 г. В.Н. Белицер во время этнографической экспедиции в Удмуртии в д. Гора Селты Селтинского района в родовом святилище видела пластинку с изображением, напоминающим быка [17, с. 111-112], что,
15 В тексте И.Н.Смирнова те же самые оговорки, выделяемые нами: "предполагать", "вероятно", "могли носить". Их автор понимает слабость оснований своих предположений относительно демдора. Обратим внимание, что, в отличие от Н.Г.Первухина, И.Н.Смирнов указывает, что демдор- это не мужской атрибут, а чисто женское украшение, часть женского костюма. Здесь, на наш взгляд, описано отражение совсем иного обычая, широко известного по другим публикациям: новобрачная получает в первую ночь от мужа серебряную монету с отверстием (или металлическое украшение), с тем, чтобы с гордостью пришить его на че-респлечное украшение в виде ленты камали и носить всю жизнь. В наши дни на камали удмурток можно видеть пришитые монеты разных времён, нательные кресты и даже полученные женщиной значки и медали (ред.).
16 Отметим, что свидетельство П.М.Сорокина легендарно: оно относится к прошлому и сам автор демдора не видел (ред.).
17 Это полная копия цитированного выше тезиса Н.Г.Первухина (ред.).
несомненно, может быть поставлено в связь с дэндорами18.
Существенно облегчить наше представление о дэндорах могли сами эти предметы, сохраненные в музейных фондах, но, насколько мне известно, сведения о них фактически отсутствуют. В Национальном музее Удмуртской Республики им. К. Г ерда имеется единственный предмет, атрибутированный в качестве дэндора и лишь недавно опубликованный С.Х. Лебедевой.[28, с. 165, 204] Дэндор представляет собой бронзовую (?) круглую подвеску-медальон с припаянным ушком и выгравированным в центре изображением хищного животного семейства кошачьих (рис. 3).
Рис.3
В той же технике дополнительно изображены дерево и солярный знак (?), по периметру - псевдоскань. Подвеска-дэндор поступила из бывшего Сарапуль-ского уезда Вятской губернии, предположительно с территории современного
19
Шарканского района, и датирована XIX веком. В какой степени дендорами могут быть названы монетовидные привески и жетоны из археологической коллекции Н.Г. Первухина [1, табл. X-XI ] и из материалов раскопок языческих удмуртских могильников XVI-XIX вв. [29, с. 24-25; рис. 32-33] я не берусь судить.
Таким образом, в отношении дэндоров сохраняется некоторая неоднозначность как в едином определении их внешнего вида, так и в функциональном их использовании и семантической наполненности, что наблюдалось и в выше приведенных этнографических описаниях их бытования в XIX в. Все же пред-
18
Данное свидетельство приводит в своей книге М.Г.Атаманов; сама В.Н.Белицер такой информации не публиковала (ред). Иными словами, никто из цитированных А.Г.Ивановым авторов демдора лично не видел и детально его не описывает. Все эти свидетельства являются вторичными и восходят к неизвестным источникам, возможно, начала XIX в.(ред.).
19 Благодарю С.Х. Лебедеву за консультацию в связи с этим предметом.
ставляется, что чаще всего они имели вид круглых блях, медальонов и жетонов с различными изображениями (см. выше) на одной или обеих сторонах. Иногда в качестве дендоров могли использоваться, по-видимому, металлические предметы художественной пластики некруглых форм (укажем, например, уже упомянутую Н.Г. Первухиным подвеску с «фигурой Перуна»).
Среди использовавшихся дэндоров могли быть как предметы, специально изготовленные местными мастерами или ремесленниками-татарами, так и изделия дальнего импорта, чем-то привлекшие внимание в качестве культовых предметов (скорее всего, из-за изображенных на них образов). Есть также много примеров того, что в культово-обрядовой практике многих народов, к чему
может быть отнесено и использование дэндоров удмуртами, могли употреб-
20
ляться случайно найденные древние (археологические) предметы. Среди последних нередко встречаются различные зооморфные или антропоморфные подвески, а также круглые бляхи с изображениями. Последние, в свою очередь, могут быть ассоциативно сравнены с так называемым восточным серебром (монеты и сосуды), в VП-XШ вв. в заметном количестве доходившем до народов Прикамья и Урала. Как убедительно установлено, поступавшая серебряная посуда и, в первую очередь, блюда, как символические изображения светил -
солнца и луны, активно использовались в культово-обрядовой практике начиная
21
с раннего средневековья и практически до последнего времени. Для нас при этом проявляется заметная семантическая параллель между использованием серебряных блюд, подвешиваемых на деревья при проведении обрядовых действий, и упоминавшемся исследователями XIX в. использованием дэндоров -подвешиванием их на деревья во время молений.
Судя по этнографическим описаниям, «дэндорки» могли использоваться в качестве украшений-оберегов женщинами, но нередко носились и мужчинами. Иногда специально подчеркивается, что их надевали удмурты-старики, часто на время молений (см. выше). Представляется, что в период первоначального распространения дэндоры как культово-сакральные предметы, с выраженным контекстом функционирования внутри патриархального рода, были принадлежностью уважаемого, преимущественно пожилого слоя мужчин рода (удм. выжы), игравшего ведущую роль при проведении молений. Поэтому нередко упоминание того, что дэндоры хранились в сакральных местах (например, в воршудном коробе) и при этом могли называться «воршудами». То есть был возможен, как это предполагали Н.Г.Первухин и И.Н. Смирнов, перенос назва-
20 Имеется обширная литература об использовании археологических артефактов в культовой практике обско-угорских и самодийских народов (см., например, Бауло А.В. Культовая атрибутика березовских хантов. Новосибирск: Изд-во ИАЭ СО РАН, 2002 и др.).
9 См., например: Чернецов В.П. К вопросу о проникновении восточного серебра в Приобье // Труды Института этнографии АН СССР. Т. I. 1947. С. 113-134; Бадер О.Н. О восточном серебре и его использовании в древнем Прикамье (к последним находкам) // На Западном Урале. Пермь, 1952. С. 182-200; Лещенко В.Ю. Использование восточного серебра на Урале // Дар-кевич В.П. Художественный металл Востока VШ-XШ вв. Произведения восточной торевтики на территории европейской части СССР и Зауралья. М.: «Наука», 1976. С. 176-188.
ния культа воршуда на один из сакральных предметов, олицетворявших его образ.
Таким образом, рассмотренные выше круглые бляхи с орнитоморфными изображениями вполне могут быть включены в круг предметов, которые использовались в качестве дэндоров. Тем самым, нахождение этих изделий в археологическом материале, возможно, отражают начальный период их активного использования и распространения. Отметим при этом, что их бытование (X-XIV вв.) вполне хронологически коррелируется с распространением других подобных изделий (например, «медальонов с сокольничим»[ 30, с. 91-97], подве-сок-«всадниц» и т.д.), а также с периодом массового распространения на бытовых предметах тамг (удм. пус) - знаков собственности. В частности, в ареале чепецкой археологической культуры подобные знаки широко представлены, в первую очередь, на бытовых предметах из кости и рога.[22]23
Библиография
1. Первухин Н.Г. Опыт археологического исследования Г лазовского уезда Вятской губернии // Материалы по археологии восточных губерний России. Вып. II. 1896.
2. СедоваМ.В. Ювелирные изделия древнего Новгорода // МИА. № 65. М.: Изд-во АН СССР, 1959. Рис. 1, 20, 21; Рындина Н.В. Технология производства новгородских ювелиров X-XV вв. // МИА. № 117. М.: Изд-во АН СССР, 1963. Рис. 1; с. 244.
3. Иванов А.Г. Отчет об исследованиях средневековых могильников в бассейне р. Чепцы в 1994 г. Ижевск, 1995 // Архив УИИЯЛ УрО РАН. РФ, оп. 2-н. Д. №2 1128. Материалы памятника в настоящее время готовятся к печати.
4. Мальм В.А. Крестики с эмалью // Славяне и Русь. М.: Наука, 1968.
5. Иванов А.Г., Иванова М.Г., Останина Т.И., Шутова Н.И. Археологическая карта северных районов Удмуртии. Ижевск, 2004. С. 182-183, рис. 9, 17; Иванова М.Г. Исследование Иднакарского комплекса памятников в бассейне р. Чепцы // Камский торговый путь. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Елабуга, 2008. Рис.2-19.
6. Иванова М.Г. Погребальные памятники северных удмуртов XI-XШ вв. Ижевск, 1992.
7. Атаманов М.Г. Микроэтнонимы удмуртов // Микроэтнонимы удмуртов и их
22 Такое предположение, на наш взгляд, выглядит невероятно: известно, что жрецами религиозного культа и хранителями сакральных предметов у удмуртов были исключительно мужчины, в то же время, из источников следует, что носили "демдорки" и мужчины и женщины. (ред).
23 *-*
Данный вопрос изучался специально: см. Коробейников А.В. Информационное поле и знаки собственности.//Новый Иднакар: очерк историко-культурной реконструкции. - Ижевск: НИЦ “Регулярная и хаотическая динамика”, 2006. - С.116-131 http://books.google.ru/books?printsec=frontcover&id=Zna5Z6zl8m0C
отражение в топонимии. Ижевск, 1980. С. 3-66; Его же. По следам удмуртских воршудов. Ижевск: Удмуртия, 2001; Чураков В.С. Происхождение названий удмуртских родов // Linguistica Uralica. XLI. 2005. № 1. С. 43-57.
8. Спицын А.А. Археологическая находка конца X века в Глазовском уезде Вятской губ. // Записки Русского археологического общества. Т. VII. Вып. 3-4. С. 247-248.
9. Иванов А.Г. Качкашурский могильник IX-XIII вв. в бассейне р. Чепцы // Материалы по погребальному обряду удмуртов. Ижевск, 1991.
10. Архипов Г.А. Марийцы XII-XIII вв. Йошкар-Ола, 1986.
11. Пастушенко И.Ю. Кишертский могильник в бассейне реки Сылвы // Finno-Ugrica. № 9. 2005-2006.
12. Казаков Е.П. Памятники болгарского времени в восточных районах Татарии. М.: Наука, 1978.
13. Удмуртско-русский словарь. Около 35 000 слов / Под ред. В.М. Вахрушева. М.: «Русский язык», 1983.
14. Борисов Т.К. Удмурт кыллюкам = Толковый удмуртско-русский словарь: Около 15000 слов. Ижевск, 1991.
15. Белицер В.Н. Народная одежда удмуртов (материалы к этногенезу). М., 1951
16. Зеленин Д.К. Что такое «воршуд»? // Микроэтнонимы удмуртов и их отражение в топонимии. Ижевск, 1980.
17. Атаманов М.Г. Изображения удмуртских воршудов // Этнические процессы на Урале и в Сибири в первобытную эпоху. Ижевск, 1983.
18. Владыкин В.Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск: Удмуртия, 1994
19. Владыкин В.Е., Христолюбова Л.С. Этнография удмуртов. Учебное пособие. 2-е изд., перераб. и дополн. Ижевск: Удмуртия, 1997
20. Чураков В.С. Удмуртские традиционные верования в свете некоторых лексических реконструкций // Научно-практический журнал «Иднакар»: Методы историко-культурной реконструкции. 2007. № 1. С. 51-64.
21. Луппов П.Н. Христианство у вотяков в первой половине XIX в. Вятка, 1911.
22. Курочкин Н.И. Древние вотяки на Вятке, или некоторые черты образа жизни их // Вятские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1852. № 16.
23. Верещагин Г.Е. Вотяки Сосновского края // Собрание сочинений. Т. I. С. 210-211.
24. Первухин Н.Г. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда . Эскиз
I. Вятка, 1888.// Коробейников А. В., Волкова Л.А. Историк удмуртской земли Н.Г.Первухин. Информационная структура [Электронный ресурс] - Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2007. - 1 электрон. опт. диск (CD-ROM 420 Mb) - Загл. с экрана + Рекламно-техническое описание и содержание информационной структуры. - 16 с. ISBN 978-5-7029-0374-3 http://books.google.ru/books?printsec=frontoover&id=Sol 16pq7YRYC
25. Первухин Н.Г. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Эскиз
II. Вятка, 1888.
26. Смирнов И.Н. Вотяки // Известия Общества археологии, истории и этно-
графии при Казанском университете. Т. VIII. Вып. 2. Казань, 1890
27. Сорокин П.М. О расселении удмуртских родов / Подготовили к публикации С.К. Белых, В.С. Чураков, Д.М. Сахарных // Научно-практический журнал «Иднакар»: Методы историко-культурной реконструкции. 2007. № 1. С. 76-101.
28. Лебедева С.Х. Удмуртская народная одежда. Ижевск: «Удмуртия», 2008. 29. Шутова Н.И. Удмурты XVI - первой половины XIX в.: По данным могильников. Ижевск, 1992.
30. Белавин А.М. Камский торговый путь. Перм: изд-во ПГПУ, 2000. -
31. Арматынская О.А. Древние знаки собственности северных удмуртов // Материалы исследований городища Иднакар IX-XIII вв. Ижевск, 1995. С. 98-105.
Комментарий редактора-издателя
На наш взгляд, в данной статье рабочая гипотеза пока не нашла исчерпы-ваюшего рассмотрения. Соответственно, и авторский вывод "повисает в воздухе". Мы публикуем статью А.Г.Иванова по большей части для того, чтобы ввести в научный оборот подборку малоизвестных артефактов. Тем не менее, цитированные автором источники ещё раз показывают, что имеющиеся письменные свидетельства не позволяют утверждать, будто бы то или иное изображение на демдоре было связано с названием того или иного воршуда и что члены того или иного демографического подразделения идентифицировали друг друга по этим изображениям и поклонялись им. В специальной статье об иконографии воршуда, публикуемой в данном номере журнала мы говорим о том, что современные "идолостроители" утверждают, будто бы у каждого из удмуртских родов был свой "бог-воршуд", который изображался особым образом в виде "куклы", рисунка или фигуры. Однако известны десятки наименований удмуртских родов-патронимий, но лишь для малой части из них установлена этимология названия, позволяющая связывать термин с тем или иным животным или растением. Видимо, некоторые названия родов, как, например, Чабъя (от чабей-пшеница) появились не ранее периода русской колонизации региона, с появлением, соответственно, пшеницы в севообороте. И если некоторые "зооморфные" имена родов, теоретически, могут иметь визуальные воплощения (глухарь, утка, бобр и пр.) то для имён с неизвестной этимологией трудно представить корреляцию с теми или иными изображениями. Иными словами, мы просто пока не знаем, какое изображение искать. Конечно, заманчиво было бы в угоду строителям "воршудной теории" идентифицировать изображение птицы на доисторической бляхе в качестве, например, глухаря и связать его с известным до сегодняшних дней воршудом Д0къя. Однако на бляхе, приводимой в тексте на рис. 1,3 нам видится изображение, поразительно похожее на страуса. Должны ли мы полагать, что у предков современных удмуртов существовал воршуд по имени "Страус"? Считаем, что столь вульгарные аналогии допустимы лишь в утилитарной сфере: на шевроне воина-танкиста изображен танк, а у артиллериста- пушки и пр. Конечно же, гипотеза о связи блях с птицевидными изображениями с теми или иными явлениями духовной сферы, если таковая
гипотеза будет сформулирована, имеет право на существование. При этом вовсе не важно, какой породы птица там нарисована. Достаточно вспомнить, например, о шаманских костюмах, надеваемых Обскими уграми во время медвежьего праздника, изображения которых опубликовал В.Н.Черенецов: при некоторой доле воображения они проявляют разительные черты сходства с рассмотрен-
24
ными выше орнитоморфными фигурами в профиль и анфас (см. рис. ниже)24. Таким образом, остаётся лишь поблагодарить нашего коллегу А.Г.Иванова за то, что он взялся за сложную тему и пожелать ему успехов.
24 Tschernetsow V.N. Bärenfest bei den Ob-Ugriern. //Acta Ethnographica...Tomus 23 (2-4) 1974 —Budapest, 1974— P.285-319 Верхний рисунок, заимствованный из данной публикации повёрнут нами головой вправо для большей наглядности (ред.).
