CC BY
62
УДК 811.111'373 С. А. Андреева
кандидат филологических наук, профессор кафедры стилистики английского языка факультета английского языка; e-mail: [email protected]
ПОДТЕКСТ И СМЫСЛ ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА
В статье рассматриваются понятия «подтекст» и «смысл» в художественном тексте, выявляется их взаимовлияние при понимании литературных произведений и с помощью анализа отрывка короткого рассказа демонстрируется, каким образом выявление подтекста приводит к углублению понимания смысла всего художественного текста. Отдельно отмечается роль концептуальной метафоры в понимании подтекста.
Ключевые слова: подтекст; смысл; художественный текст; поэтический текст; концептуальная метафора.
Andreeva S. A.
Ph. D. (Philology), Professor of the Department of English Stylistics, Faculty of the English Language, MSLU; e-mail: [email protected]
SUBTEXT AND MEANING OF POETIC TEXT
The article is dedicated to the review of notions of "subtext" and "meaning" in literary texts; it identifies their mutual influence in the process of understanding literary texts and demonstrates on the basis of the analysis of a short story extract how the identification of the subtext makes it possible to better understand the text itself. Separately the role of conceptual metaphor in understanding subtext is shown.
Key words: subtext; meaning; literary text; poetic text; conceptual metaphor.
Как уже стало в некотором роде традицией, в этой статье мы вновь предполагаем обратиться к наследию проф. И. Р. Гальперина и рассмотреть вопрос о подтексте и его связи со смыслом поэтического текста.
Ранее мы отметили, что смысл текста создается в процессе его понимания [1]. В свою очередь, понимание характеризуется как сложная интерпретирующая деятельность, как диалектика вопросов и ответов, которая допускает различные равноправные интерпретации. Эти интерпретации могут быть как параллельными, так и пересекающимися, что в герменевтике называется «мерцанием», а в работах В. З. Демьянкова [3] описано как появление «поля напряжения».
Вторая группа исходных положений, на которых строится данная статья, - это тезис о многослойном характере информации, передаваемой поэтическим текстом. Как отмечал проф. Гальперин в работе «Текст как объект лингвистического исследования» [2], в художественном тексте происходит одновременная передача трех видов информации - содержательно-фактуальной, содержательно-концептуальной и содержательно-подтекстовой. Третий вид информации и представляет объект нашего сегодняшнего интереса.
Мы предполагаем обобщить основные положения о подтексте, высказанные проф. Гальпериным, отметить, каким образом происходит разграничение сходных понятий, и продемонстрировать на анализе конкретных текстов, каким образом выявление подтекста приводит к углублению понимания смысла художественного текста.
Начнем с понятия «подтекст».
И. Р. Гальперин говорит о существовании содержательно-под-текстовой информации в тексте. Она не выражена вербально, сосуществует с другими видами информации и запланирована создателем текста. Последнее позволяет отделить подтекст от приращения смысла (приращение происходит спонтанно).
Подтекст имплицитен, но не тождествен импликации и пресуппозиции. Пресуппозиция, как известно, - те условия, при которых становится возможным адекватное понимание смысла предложения. Импликация, в свою очередь, предполагает, что подразумеваемое известно и вследствие этого может быть опущено. Подтекст, напротив, неизвестен заранее: проф. Гальперин определяет его как такую организацию «сверхфразового единства, которая возбуждает мысль, органически не связанную с пресуппозицией или импликацией» [2, с. 46].
Говоря о соотношении разных видов информации в тексте, проф. Гальперин допускает некоторую вариативность. Первоначально он утверждает, что подтекстовая информация извлекается из содержательно-фактуальной информации «благодаря способности единиц языка порождать ассоциативные и коннотативные значения». Далее он утверждает, что подтекстовую информацию невозможно выявить без проникнования в содержательно-концептуальную информацию (т. е. без понимания индивидуально-авторского вйдения мира). И наконец, ниже подтекст определяется как «диалог» «между содержательно-фактуальной и содержательно-концептуальной сторонами информации» [2, с. 48]. Из этого, как нам представляется,
можно сделать вывод о том, что вопрос о подтексте и его соотношении с иными видами информации полностью не закрыт.
Также проф. И. Р. Гальперин сперва отмечает, что содержательно-подтекстовая информация образует контрапункт с содержательно-фактуальной информацией [2, с. 28], однако ниже отрицает это, говоря, что подтекст подобен, но не тождествен контрапункту1. Мы полагаем, что это расхождение может быть вызвано неясностью в вопросе о том, насколько подтекст самостоятелен относительно иных видов информации. Также это расхождение может быть связано с тем, о каком виде подтекста может идти речь. Проф. Гальперин выделяет ситуативную и ассоциативную содержательно-подтекстовую информацию. «Ситуативная СПИ возникает в связи с фактами, событиями, ранее описанными в больших повестях, романах. Ассоциативная СПИ... возникает в силу свойственной нашему сознанию привычки связывать изложенное вербально с накопленным личным или общественным опытом. Ситуативная СПИ детерминирована взаимодействием сказанного в данном отрывке... со сказанным ранее. Ассоциативная СПИ стохастична по своей природе. Она более эфемерна, расплывчата и неопределенна» [2, с. 45]. Ниже, однако, он говорит еще и о субъективно-оценочном подтексте, который выявляет отношение автора к описываемому событию, связывая тем самым подтекст еще и с категорией модальности.
Понятие подтекста получает свое подробное и всестороннее рассмотрение в онлайн-энциклопедии, где отмечается, что «смысл, восстанавливаемый читателем (слушателем, адресатом) на основании соотнесения данного фрагмента текста с предшествующими ему текстовыми фрагментами как в рамках данного текста, так и за его пределами - в созданных ранее текстах («своих» или «чужих»)» [4]. Энциклопедическая статья расширяет перечень возможных «спусковых крючков» для подтекста - от морфемы до сверхфразового единства, не исключая даже воздействия ритма и фонем.
Для стихотворных текстов особое значение приобретает вертикальная организация текста, т. е. разбивка на строки и их параллелизм. Для прозы параллелизм создается прежде всего повтором: «в первом отрезке текста глубинное значение заранее подготовлено, предвосхищено, в последующем - вновь акцентировано и этим выведено в активную область воспоминания-восприятия» [4].
1 Контрапункт в музыке определяется как одновременное сочетание двух или более самостоятельных мелодических голосов.
Соотнося подтекст с иными близкими понятиями (такими как «пресуппозиция», «импликация», «фрейм», «схема», «сцена», «сценарий»), энциклопедическая статья отмечает, что «подтекст возникает на базе актуализированного текстового представления, на базе структур вербальной памяти, тогда как перечисленные выше понятия были введены для описания различных форм заранее предполагаемых известными (и не обязательно задаваемых непосредственно какими-то языковыми формами) знаний, общих для всех членов языкового коллектива (или, по крайней мере, для большинства его членов) и необходимых для адекватного понимания текста; все это некие «готовые общие знания», подтекст же является индивидуальной характеристикой конкретного текста» [4].
Теперь обратимся к анализу конкретных примеров. Поскольку под «поэтическим текстом» возможно понимать не только стихотворный текст, но и художественную прозу, мы выбрали в качестве материала анализа короткий рассказ Дорис Лессинг «Полет» («Flight») [5].
Рассказ написан через призму восприятия главного героя, старика, который переступает через свою привязанность к внучке и принимает ее уход во взрослую жизнь. Все события в рассказе происходят в течение короткого отрезка времени, а связующим стержнем повествования становятся голуби, которых старик держит. В начале рассказа он отказывает своему любимому голубю в праве на полет; в самом конце рассказа он не только отпускает внучку во взрослую жизнь, но и выпускает голубей. Однако в отличие от людей, безвозвратно уходящих во взрослую самостоятельную жизнь, почтовые голуби возвращаются в голубятню.
Приведем заключительный отрывок из текста рассказа:
They moved off, now serious and full of purpose, to the gate where they hung, backs to him, talking quietly. More than anything could, their grown-up seriousness shut him out, making him alone; also, it quietened him, took the sting out of their tumbling like puppies on the grass. They had forgotten him again. Well, so they should, the old man reassured himself, feeling his throat clotted with tears, his lips trembling. He held the new bird to his face, for the caress of its silken feathers. Then he shut it in a box and took out his favourite.
"Now you can go," he said aloud. He held it poised, ready for flight, while he looked down the garden towards the boy and the girl. Then, clenched in the pain of loss, he lifted the bird on his wrist, and watched it soar. A whir and a spatter of wings, and a cloud of birds rose into the evening from the dovecote.
At the gate Alice and Steven forgot their talk and watched the birds.
On the veranda, that woman, his daughter, stood gazing, her eyes shaded with a hand that still held her sewing.
It seemed to the old man that the whole afternoon had stilled to watch his gesture of self-command, that even the leaves of the trees had stopped shaking.
Dry-eyed and calm, he let his hands fall to his sides and stood erect, staring up into the sky.
The cloud of shining silver birds flew up and up, with a shrill cleaving of wings, over the dark ploughed land and the darker belts of trees and the bright folds of grass, until they floated high in the sunlight like a cloud of motes of dust.
They wheeled in a wide circle, tilting their wings so there was flash after flash of light, and one after another they dropped from the sunshine of the upper sky to shadow, one after another, returning to the shadowed earth over trees and grass and field, returning to the valley and the shelter of night.
The garden was all a fluster and a flurry of returning birds. Then silence and the sky was empty.
The old man turned, slowly taking his time; he lifted his eyes to smile proudly down the garden at his granddaughter. She was staring at him. She did not smile. She was wide-eyed and pale in the cold shadow, and he saw the tears run shivering off her face [5, c. 3-4].
Прежде всего необходимо отметить, что в рассказе присутствует параллелизм: птицы и люди описываются через повторяющиеся лексические единицы, которые в отношении людей используются метафорически. Помимо этого, наблюдается повтор в описании пейзажа -такие детали, как dark ploughed land, trees, folds of grass, sunshine, shadow представлены и в самом начале рассказа. Наконец, присутствует повтор в описании людей, например, неизменным является описание одного из персонажей: дочь старика всегда представлена как that woman, his daughter (при этом ее описание всегда сопровождается указательным местоимением that, выражающим его негативное отношение к ней, а также указанием на то, что она постоянно занимается шитьем); а причастие gazing, указывающее на неторопливое и расслабленное рассматривание пейзажа, по очереди применяется к каждому из персонажей.
Вместе с тем в последнем эпизоде присутствует целый ряд значимых изменений, своего рода диалектика нового и старого. Так, например, на протяжении всего рассказа старика сопровождает лексика,
которая выражает скованность, согбенность, - как буквальную, так и метафорическую (shoulders hunched in a tight knot of pain; fingers curled like claws; he stooped; throat clotted with tears; clenched in the pain of loss), однако в последней сцене мы видим полностью противоположное описание: Dry-eyed and calm, he let his hands fall to his sides and stood erect. Здесь же отдельно необходимо отметить, что подавляющее большинство прилагательных в тексте являются составными, однако внучка получает свое составное прилагательное (wide-eyed) только в заключительной сцене. До этого к ней применимо практически исключительно прилагательное happy. Первый сигнал о готовящихся переменах в тексте - это сочетание прилагательного happy c прилагательным lying (lying happy eyes), которое требует от читателя усилия интерпретации. В заключительном абзаце описание внучки является полной противоположностью ее ранее повторявшемуся образу: She was staring at him. She did not smile. She was wide-eyed and pale in the cold shadow, and he saw the tears run shivering off her face. В этом описании глагол stare говорит о неподвижно зафиксированном взгляде, улыбка ушла, а слезы до этого на протяжении всего рассказа были характерной чертой описания старика. В результате у читателя должно складываться ощущение, что старик и внучка как бы меняются местами. Однако, чтобы расшифровать подтекстовую информацию, нам необходимо продолжить анализ языковых средств.
Предложение The sky was empty на первый взгляд представляется простой констатацией факта, что после возвращения голубей в голубятню в вечернем небе нет иных птиц. Однако ранее в тексте слово empty встречается дважды, оба раза в составе простого нераспространенного предложения: But now the house would be empty и The garden was empty. Если добавить в эту цепочку The sky was empty, то налицо прием нарастания, основанный на увеличении пустоты. Из контекста во всех трех случаях понятно, что мысли эти принадлежат старику, т. е. возникающий образ может пониматься метафорически как разрастающаяся пустота в его жизни с уходом последней внучки во взрослую жизнь.
Не менее интересны средства, задействованные в описании полета птиц. Так, полисиндетон создает эффект расширяющихся кругов, описываемых поднимающимися в небо птицами. На нисходящей траектории автор повторяет слово returning (сначала причастие, потом прилагательное), как усиливая эффект движения по кругу, так
и неоднократно подчеркивая возвращение птиц в свой дом - в отличие от внучки.
Наконец, необходимо обратить внимание на группу лексических средств, которые сконцентрированы в последних трех абзацах: shadow (повторяется 3 раза), valley, shelter, night, silence, pale, cold, tears. С одной стороны, они мотивированы общим содержанием текста. Слова ночь и тень свидетельствуют о том, что день клонится к закату; дом находится в долине; птицы будут в безопасности в голубятне, к вечеру холодает... Но поскольку слова бледный и слезы выбиваются из общего ряда (из более ранних описаний внучки мы можем понять, что оба этих атрибута ей не подходят), это вынуждает читателей предположить, что концентрация этих слов в столь небольшом контексте служит именно выражению подтектовой информации.
Ответ на вопрос о том, какого рода подтекстовая информация передается именно сочетанием всех этих лексических единиц в одном небольшом контексте, может быть получен, если мы обратимся к концептуальным метафорам и предположим, что все эти единицы выступают в роли области-источника. Единственной общей областью цели для них будет «смерть» (death is night; death is shadow; death is silence; death is shelter; покойники холодны и бледны; также у читателя могут быть такие ассоциации, как the valley of death; the pale horseman). И тогда конец рассказа приобретает символическое значение - внучка понимает, сколь велика жертва старика, отпускающего ее во взрослую жизнь и осознающего, что в отличие от почтовых голубей, она уйдет безвозвратно, а ему теперь больше ничего не останется. Это последняя потеря его жизни.
Подводя итоги вышесказанному, необходимо отметить, что под-текстовая информация требует неоднократного прочтения текста и опоры на личные ощущения о том, что в тексте возникает некоторая непоследовательность, своего рода когнитивный диссонанс. Однако проведение анализа языковых средств в тексте, в первую очередь с опорой на повторяющиеся единицы или единицы с необычно высокой степенью концентрации в небольшом отрезке текста, позволяет разрешить диссонанс и выявить содержательно-подтекстовую информацию, которая является неотъемлемым компонентом смысла художественного (поэтического) текста.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Андреева С. А. Понимание и интерпретация, смысл и значение: дифференциация понятий // Стилистика в современных лингвистических исследованиях. - М. : ФГБОУ ВПО МГЛУ, 2012. - С. 21-35. - (Вестн. Мос. гос. лингвист. ун-та; вып. 17 (650). Серия Языкознание).
2. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. - М. : КомКнига, 2007. - 148 с.
3. Демьянков В. З. Интерпретация, понимание и лингвистические аспекты их моделирования на ЭВМ. - М. : Изд-во Моск. ун-та, 1989. - 174 с.
4. Подтекст // Онлайн-энциклопедия. - URL: http://encyclopaedia.biga.ru/ enc/liberal_arts/PODTEKST.html
5. Lessing, Doris. Flight. - URL: https://bennet-english-9.wikispaces.com/file/ view/Flight+.pdf
