CC BY
149
Политический процесс в России
УДК 323
ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОСТРАНСТВА: ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ
О. В. Цветкова
Ульяновский государственный университет,
2-й переулок Мира, 21-51, г Ульяновск, 432011, Россия; [email protected]
В статье рассматриваются теоретические подходы к изучению категории «политическое пространство». Особое внимание уделяется структурным уровням, политической организации пространства и пространству политических явлений, в частности отношениям центра и периферии в пределах одного государства. Обосновывается, что структура политического пространства строится на взаимоотношениях центральных и периферийных административно-территориальных единиц (регионов), а ведущая форма их отношений на самых разных пространственных уровнях — взаимозависимость. В целом показано наличие структурных компонентов (центра и периферии) в политическом пространстве и их взаимодействие по нескольким региональным моделям (социально-экономическая, инновационная, политико-управленческая). Данные модели показывают, что на современном этапе в российском политическом пространстве наблюдается иерархическое построение отношений в системе «центр — периферия», где используется в основном политико-управленческий подход.
Ключевые слова: пространство, географическое пространство, социальное пространство, политическое пространство, политическая организация пространства.
Современное политическое пространство качественно меняется в связи с процессами глобализации и интеграции в мировом сообществе. Возникают новые политические субъекты, способные осуществлять свою власть, невзирая на государственные границы. В политическом пространстве протекает последовательная смена политических явлений и процессов, которые зависят от политико-территориальных интересов каждого государства.
В контексте настоящей статьи политическое пространство связано с территориальностью и политико-территориальной организацией общества. На каждом территориальном уровне политические субъекты вырабатывают политические решения. Как правило, выделяются семь пространственных уровней: глобальный, континентальный, государственный, региональный, местный, городской (муниципальный) и соседский (Китинг, 2003, с. 74). Однако такая картина выглядит упрощенной и не всегда соответствует конкретным территориальным единицам. Территории как пространства характеризуются культурой и общей идентичностью.
На наш взгляд, до сих пор нет однозначного понимания политического пространства в политологии. Отечественные и зарубежные исследователи вкладывают в это понятие абсолютно разный смысл. В статье анализируются подходы
© О. В. Цветкова, 2015
к изучению политического пространства, исследуется категория пространства в географии, философии и социологии. Автор считает необходимым рассмотреть структуру политического пространства внутристранового уровня, включающую в том числе отношения центра и периферии.
Первыми к формированию представления о категории пространства приступили географы. В географической науке широко признана концепция пространства А. Геттнера, где пространство — «не объем или то, что заполняется материальными телами, а внутренняя сущность стран, ландшафтов и местностей, которая выражается в причинной связи между соединенными на одном месте земли различными царствами природы и их различными явлениями» (Геттнер, 1930, с. 18).
Позднее Э. Алаев, обращаясь к философской методологии, отмечал, что «географическое пространство есть как бы проявление философской категории и "пространство" применительно все же к географическим "образованиям или объектам", и каждый географический объект имеет свое физическое пространство и обладает географическим полем». С его точки зрения, географическое пространство включает в себя отношения географических объектов, расположенных на определенной территории (Алаев, 1977, с. 159).
Географ Б. Родоман выделяет пространственные системы, которые состоят из функциональных частей, различающиеся по специализации. Территориальная система включает в себя следующие функциональные элементы: географические ареалы (районы, зоны) и пункты (узлы, центры). Пространственные системы имеют сложную иерархичную территориальную систему (Родоман, 1999, с. 24).
В рамках структурно-функционального подхода российский теоретик географии В. Каганский указывал на основу пространственной структуры и считал ее целостной богатой формой, связанной со статусом и пространственным положением. Все в пространстве по статусу дифференцировано, структурировано и полицентрично. Пространство разделено на крупные части, где проявляется индивидуальность территории, отличающая ее от зоны в целом. Факторы расстояния, размера и географического положения сравнимы между собой (Каган-ский, 2001, с. 12).
Российский географ В. А. Колосов указывает на интегральное геопространство, состоящее из различных политических, экономических и культурных физических пространств. Их наложение создает дифференциацию интегрального геопространства: социально-экономических и природных условий деятельности (специализации и структуры хозяйства, расселения, количественных и качественных характеристик населения — его состава, уровня и образа жизни политической культуры и самосознания (идентичности)). Более емко, по определению В. А. Колосова, политико-географическое пространство, представленное как форма бытия политических феноменов и политико-географических объектов, их сосуществования, соразмерности, взаимного расположения, взаимодействия, интенсивности. «Физическое пространство проявляется в политико-географическом опосредовано, в виде количественных и качественных характеристик — таких как соразмерность, протяженность, форма дифференциации, связанность и мозаичность» (Колосов, Мироненко, 2001, с. 243).
В отношении территории и пространства в географической науке возникло понятие «сжатие пространства». Согласно Г. Ридевскому, могут быть выделены три модели сжатия пространства: 1) «имплозия пространства», рассматривающая сжимающийся мир в призме сокращения временных и стоимостных затрат на перемещение грузов, людей и информации в результате технологического прогресса; 2) «поляризация пространства», представляющая собой «сжатие» как результат процессов урбанизации и агломерирования; 3) «обезлюдивание пространства», т. е. непосредственное сокращение ранее заселенной и освоенной территории, которое приводит к выключению района из экономического оборота (Ридевский, 2010, с. 49).
В географической науке наиболее распространен подход А. Трейвиша, который выделяет два вида «сжатия пространства»: 1) «коммуникационное», предполагающее повышение доступности, связности и проницаемости пространства за счет развития информационно-коммуникационных технологий и транспорта, а также сокращения денежных и временных затрат на перемещение; 2) «физическое», сопровождающееся процессами поляризации и концентрации населения (в том числе урбанизации) при одновременном сокращении площади раннее освоенных экономически активных территорий (Трейвиш, 2010, с. 16).
Для швейцарского географа С. Раффестина понятия «пространство» и «территория» не эквивалентны, их использование без разбора приводит к большому беспорядку. Пространство первоначально, потому что территории формируется из пространства. По Раффестину, территория исследуется через представительство, присвоение и управление, а свойства объектов зависят от их положения в пространстве (Raffestin, 1980, р. 17).
В западной науке выделим ряд подходов, рассматривающих пространство с точки зрения политической организации. Основное положение концепции медиации американского географа Дж. Эгнью состоит в том, что территория оказывает влияние на структурирование властных отношений в политических процессах, а физическое пространство рассматривается как политический объект. Место непосредственно задействовано в социальных процессах, а социальные основы государства и его институтов необходимо рассматривать с точки зрения истории места. Эгнью отмечал, что «территориальные государства сделаны из мест» (Agnew, 1987, р. 1). Теория места включает в себя три элемента: язык как настройка для социального взаимодействия; местонахождение, расположенное в географическом пространстве; ощущение места, или привязанность людей к данному месту.
Дж. Эгнью разработал так называемый контекстуальный подход, согласно которому концепция места заключается в двух главных идеях: место как первичная ячейка политического пространства, служащая ареной взаимодействия процессов, протекающих на разных уровнях — от глобального до локального; пространственное распределение политических процессов, которое объясняется эффектом места.
Концепция места Дж. Эгнью носит многоплановый характер и содержит три взаимосвязанных элемента: 1) параметры (locale) (институциональные, неформальные), в которых социальные отношения были учреждены; 2) расположе-
ние — отношения между местом и другими местами; 3) чувство места — субъективная ориентация.
В западной науке тема взаимоотношения пространства и социума разработана в концепции пространственности Э. Сойя, где пространство уже рассматривается с точки зрения политической организации общества (Soja, 1971, р. 16). Наиболее заметным в этой концепции является утверждение о том, что, в то время как во всех обществах существуют пространственные измерения, территория исторически и географически более ограниченна, чем это предполагается. Э. Сойя смотрит на ряд других обществ, предполагая, что «почти во всех этих обществах есть социальное определение территории, а не территориальное определение общества» (Ibid., р. 13). Исходя из этого, он приходит к идее политической организации пространства.
С точки зрения политической организации пространства политолог С. Роккан развивал концепцию государствообразования, уделяя особое внимание взаимодействию между двумя политическими субъектами на внутригосударственном уровне (властному центру и регионам).
Рассматривая государство как территориальное образование, С. Роккан выделяет два взаимосвязанных пространственных измерения: «пространство принадлежности» и «территориальное пространство». «Пространство принадлежности» представлено сообществом, имеющим общие социокультурные черты, в частности отдельные группы, каждая из которых обладает особой культурной идентичностью. «Территориальное пространство» отождествляется с географической областью. Причем два указанных измерения не обязательно будут совпадать (Rokkan, 1999, p. 73-97).
Подход к территории как ограниченному пространству, где функционируют политические технологии, представлен исследователем международных границ британского Университета Дарема С. Элденом. Он считает, что территория может быть изучена как ограниченное пространство, если есть границы и место: «Территория — это больше, чем просто земля, она выходит за пределы местности, но визуально входит в понятие "пространство" в качестве политической категории» (Elden, 2007, р. 562). В этой концепции политические процессы и отношения развиваются на ограниченном пространстве, т. е. на территории с определенными границами, где применяются политические технологии для контроля местности.
Для классических философских исследований пространственных категорий и их образов было характерно доминирование метафизических подходов. Это относится как к древнегреческой и античной философии, например к трудам Аристотеля, так и к немецкой классической философии (работы И. Канта, Г. Гегеля).
Первые научные и философские представления о пространстве и времени связаны с воззрениями Р. Декарта, Б. Спинозы, И. Ньютона и Г. Лейбница.
Несмотря на разные интерпретации пространства в философской науке, по нашему мнению, следует указать на два принципиально различающихся подхода: субстанциальный и реляционный. Согласно субстанциализму, представленному Р. Декартом, пространство понимается в качестве сущности телесной
субстанции, т. е. пространство отождествляется с материей. С реляционной точки зрения пространство рассматривается не как самостоятельная сущность, а как порядок отношений, образуемых взаимодействующими объектами, причем вне этой системы взаимодействий пространство не существует. Подобную точку зрения разделял Г. Лейбниц. Идеи Г. Лейбница и Р. Декарта развивались Г. Гегелем, а с материалистических позиций — К. Марксом и Ф. Энгельсом. Пространство и время здесь понимаются как объективные формы бытия материи, органически связанные с ней через движение.
Б. Спиноза и И. Ньютон отделяют материю от пространства и времени. У И. Ньютона пространство — бесконечная протяженность и вместилище всех вещей, поскольку они обладают атрибутом протяженности. Говоря о времени, пространстве и движении, И. Ньютон постоянно подчеркивает, что они постигаются нашими чувствами и тем самым являются обыденными (относительными). И. Ньютон разделил пространство на относительное, зависящее от объектов, и абсолютное, независимое от них. Подобное понимание пространства и времени получает развитие в философии И. Канта, у которого пространство и время являются априорными формами. Пространство есть необходимое представление априорных форм чувственного созерцания пространства, которое лежит в основе всех внешних восприятий.
Обратим внимание: подходы к пространству в философии повлияли на особенности географического пространства в его традиционном представлении. Философ М. Фуко приравнивал пространство философского опыта к пространству географическому, а само географическое пространство могло выступать лишь как строго функциональное, специализированное, специфическое пространство человеческой деятельности. М. Фуко указывал на то, что политическую организацию и пространство политической власти невозможно оторвать от географического пространства, в котором они сформированы, так как это одно и то же.
Обратившись к пониманию пространства в философии, остановимся на основных моментах, которые косвенно повлияли на особенности понятия «политическое пространство».
Итак, выделим два ярко выраженных типа представлений о пространстве:
1) «по Декарту», пространство — протяженность материальных объектов;
2) «по Канту», пространство — система координат.
Мы не совсем согласны с «декартовским» представлением, поскольку оно задает сущностную разницу между географическим пространством и пространством политических явлений и, следовательно, затрудняет, если не делает невозможным их сопоставление как двух пространств. Кроме того, политические предпочтения, их изменения от места к месту вряд ли можно считать материальным объектом. «Кантовская» трактовка, на наш взгляд, ближе к пониманию политического пространства, так как выводит все пространственные характеристики из взаимных отношений рассматриваемых объектов.
Категория пространства исследовалась в общественных науках. Здесь следует упомянуть подходы таких социологов и политологов, как Э. Дюркгейм, Г. Зиммель, П. Сорокин, П. Бурдье, Т. Парсонс, Э. Гидденс, С. Роккан. Отметим,
что работы этих авторов выдержаны в рамках «реляционной» концепции в противовес «субстанциональной», которая рассматривает пространство через призму свойств и отношений объектов. Фактически здесь заложено понимание пространства через его структурные характеристики — совокупность отношений между формирующими пространство объектами.
В общественных науках, прежде всего в социологии, в основном раскрывается проблема социального пространства. По Э. Дюркгейму, общество создает свое пространство, которое не пересекается с физическим и географическим. Социальное пространство рассматривается как момент социальной структуры.
По Г. Зиммелю, пространство влияет на развитие и функционирование социальных форм. Пространство не рассматривается ученым в качестве действующего социального фактора, так как содержание форм пространства зависит от наполняющих его компонентов. Г. Зиммель обратил внимание на пространственные аспекты отношений между государствами в связи с перспективами анализа внутреннего пространства общества.
Вспомним также, что П. Сорокин предложил пространственное осмысление социального мира, связывая социальное пространство с социальной мобильностью. По его мнению, «социальное пространство представляет некую вселенную, состоящую из народонаселения земли» (Сорокин, 1992, с. 297).
Другой точки зрения придерживается П. Бурдье: «Социальное пространство — ансамбль невидимых связей, которые формируют пространство позиций, внешних по отношению друг к другу, определенных одни через другие, по их близости, соседству или по дистанции между ними, а также по относительной позиции: сверху, снизу или между, посередине» (Бурдье, 1993, с. 7). П. Бурдье разграничивает физическое и социальное пространство. Он полагает, что физическое пространство определяется по взаимным внешним сторонам образующих его частей, социальное пространство — по структуре социальных позиций.
Согласно структуралистской теории социолога Э. Гидденса, «социальное пространство представляет собой совокупность систем, которые структурируют его» (Гидденс, 2005, с. 135).
Э. Гидденс подчеркивает различие между понятиями «пространство» и «место», поскольку они зачастую используются как синонимы. Понятие «место» лучше всего осмысливать с помощью понятия «округа», отсылающего к физическому окружению социальной деятельности в его географическом расположении. В обществах, предшествовавших современному, пространство и место во многом совпадают, поскольку пространственные параметры социальной жизни для большей части населения и в большинстве отношений заняты «присутствием», т. е. деятельностью в определенном окружении.
Таким образом, социальное пространство — это совокупность объектов, связей между ними, определенным образом расположенных по отношению друг к другу.
В отечественной политической науке активно используется понятие «политическое пространство».
На наш взгляд, следует разделить два подхода к политическому пространству — физический и метафизический, но использовать их во взаимосвязи.
С позиции физического подхода политическое пространство характеризуется физической протяженностью. Это означает, что политические явления должны занимать площадь (иметь протяженность) и быть элементом физического пространства.
Метафизический подход к определению политического пространства предполагает, что оно представляет собой совокупность объектов и связей в воображаемом пространстве, т. е. они не имеют физической протяженности.
Под политическим пространством мы, соглашаясь с Р. Туровским, понимаем совокупность политических явлений и отношений, выраженных в физическом пространстве (геопространстве), и внепространственных отношений, т. е. существующих только в метапространстве. Политическое метапространство рассматривается как пространство, не выраженное непосредственно на местности, а потому воображаемое, но при этом определенным образом структурированное и имеющее свою геометрию политических отношений. Политическое геопространство представляет собой проекцию политического пространства на земную поверхность, которая придает ему «физический» характер (Туровский, 2007, с. 57). Причем здесь подразумевается тесная взаимосвязь политического метапространства и геопространства.
Схожая позиция наблюдается в трудах специалиста в области политической философии Э. Баталова. Политическое пространство выступает как сложная система связей, складывающихся между участвующими в политической жизни субъектами (политическими акторами), объединяющими их в многомерное объемное целое. Эти связи проявляются через отношения политических акторов друг к другу. Политическое пространство у Э. Баталова не совпадает с геометрическим (физическим) пространством (Баталов, 1995, с. 90). Следовательно, он понимает политическое пространство как пространство отношений. Мы согласны с этой позицией, так как в политическом пространстве складываются политические отношения между территориальными единицами (говоря о России — регионами).
Концепцию политического метапространства развивает культуролог Д. Замятин. По его мнению, «политическое пространство — пространство образов, ментальных репрезентаций в рамках географии культуры» (Замятин, 2008, с. 82).
Для более полного представления политического пространства необходимо рассмотреть его структуру. Мы исходим из того, что структура политического пространства в значительной мере базируется на структуралистской традиции, в основе которой лежит принцип оппозиции между бинарными структурами. Следовательно, политическое пространство организуется по иерархическому принципу (подход Ж. Деррида).
Структура политического пространства включает в себя следующие компоненты: центр (место, в котором принимаются решения, действуют соответствующие институты и элиты), периферия (территориальные сообщества, развитие которых зависит от принятых в центре решений) и способы взаимодействия между ними ^оккап, 1999, р. 95).
Ярким примером структурного анализа политического пространства выступают отношения центра и периферии, рассмотренные в концепции Роккана
и Урвина. Центр выступает как привилегированная властная структура, где концентрируются административные, экономические и культурные ресурсы. Периферия, напротив, зависимая территория, обладающая незначительным культурным потенциалом, имеющая властный контроль только за собственными ресурсами. Периферия взаимодействует с центром, от других регионов она изолирована (Роккан, Урвин , 2003, с. 127).
В целом в исследовательской литературе, посвященной взаимодействию центра и периферии, можно выделить ряд подходов.
В структурно-функциональном подходе модель отношений «центр — периферия» непосредственно связана с политико-экономическими отношениями. Этот подход основан на экономических исследованиях и процессе пространственной поляризации, из-за которой возникают диспропорции между центром (ядром) и периферией. Например, по теории Дж. Фридмана, внутренняя (ближняя) периферия получает импульсы развития от центра, на внешнюю (дальнюю) периферию центр практически не оказывает мобилизующего влияния. На пространственном уровне центр и периферия связаны между собой потоками (информация, капитал, рабочая сила), определяющими характер взаимодействия между центральными и периферийными структурами, где пространство является силовой ареной. Сила движения заключена в трансформации ядра за счет генерирования, внедрения и диффузии новшеств. В концепции Дж. Фридмана рассматриваются отношения нововведений, развивающиеся в трех направлениях по иерархии ^пеЬтапп, 1966, р. 67). От ведущих экономических районов (национального хартленда, метрополиса) к районам периферии (хинтерланду), из центров высшего уровня — в центры второго порядка, из крупных городов как ядер поляризации — в прилегающие районы.
В соответствии с центр-периферийным подходом политическое пространство организуется как создаваемая в центре иерархия структур политического контроля, политических и административных юрисдикций, созданная для процесса принятия политических решений во внутристрановом измерении.
В связи с исследованием вопроса о влиянии центра на характер развития периферии существенный интерес представляет типология центр-периферийных систем, предложенная израильским социологом Ш. Эйзенштадтом (Eisenstadt, 1981, р. 23): системы, в которых центры радикально отличаются от периферии, и системы, в которых такого различия не существует.
Суть социально-экономического подхода заключается в том, что центр является наиболее развитой и современной с экономической точки зрения территорией, где поляризованное пространство разделяется по стратификации.
В рамках инновационного подхода выделим теорию диффузии инноваций шведского географа Т.Хегерстранда (Hagerstrand, 1967, р. 87). В его теории моделируются процессы в территориальной проекции в модели отношений «центр — периферия». Он указывает на два типа инноваций по способу воздействия на среду (периферию). При прямой (или механической) инновации диффузия означает прямой перенос нововведения с одной территории на другую, трансформация самого нововведения при его перемещении не считается значимой. При косвенной (или стимулирующей) инновации диффузия влечет
за собой изменение местной среды. Речь идет не о «механическом» принятии нововведения, а об изменении местной среды под его воздействием и, соответственно, трансформации (местной адаптации) нововведения.
При стимулирующей диффузии периферия проявляет активность, поскольку не может считаться пассивным объектом, просто воспринимающим инновации. Негативная диффузия затрагивает только консервативные территории. В остальных случаях ситуация возникает на адаптивных территориях.
Анализируя модели отношений «центр — периферия» в рамках инновационного подхода, следует отметить, что в государстве может сложиться достаточно устойчивая система центров и периферий, внутри которой и перемещаются инновации. Каждая отдельная инновация имеет свой динамический характер.
С точки зрения американского политолога А. Лейпхарта, в рамках инновационного подхода не стоит использовать понятие «периферия», так как это уничижает территорию и незаслуженно подчеркивает ее вторичность и зависимость (Лейпхарт, 1997, с. 55).
В основе подхода А. Лейпхарта в региональном исследовании лежат два полюса: инновационный полюс, характеризующийся наличием адаптивной территории (периферии), которая принимает инновации, и консервативный полюс, где территория (дальняя периферия) основана на традициях. Консервативная периферия не находится под прямым воздействием инновационного центра, следовательно, нет оснований называть территорию периферией относительно центра, с которым она практически не контактирует.
Поляризация пространства проходит по линиям инновационного и консервативного полюсов. Каждый полюс имеет свою собственную характеристику. Инновационный полюс активен и проводит внешнюю экспансию, а потому приобретает (подчиняет себе) периферию. Консервативный полюс энергичен, но обычно пассивен и замкнут в себе. Он имеет в своей основе контрядро, которое придерживается консервативных традиций. Стремясь сохранить традиции, полюс сопротивляется инновациям.
Основу инновационного подхода А. Лейпхарта составляет концепция модели «центр — периферия» в качестве средства описания и моделирования, но она не подходит для изучения обществ с региональными и культурными противоречиями. Инновационный подход основывается на том, что трансформация в политическом пространстве проходит за счет инновационных и коммуникативных процессов, зарождающихся в центре.
В рамках управленческого подхода развивалась вторая модель отношений «центр — периферия», непосредственно связанная с политическими отношениями. Здесь отметим теорию американского социолога Э. Шилза ^ИИэ, 1961, р. 17), по мнению которого центр возникает в результате пространственной концентрации процесса принятия политических решений. Он рассматривается как субъект, обладающий властными полномочиями и формирующий в обществе центральную систему ценностей. Периферия носит социально-политический характер, состоит из таких слоев или секторов общества, которые воспринимают распоряжения и убеждения, выработанные центром. Следовательно, чем более периферийное положение занимает территория, тем ниже ее влияние.
Из периферии могут зародиться самостоятельные центры. В этом случае периферийные элиты пытаются вести себя независимо от проблем центральной элиты и самостоятельно определяют свои проблемы, проявляя обособленность. Так происходит в случае, когда самые отдаленные от центра окраины периферии остаются вне досягаемости центра. Это отдаленные зоны периферии, в которых проживает большая часть населения и которые имеют свои собственные относительно независимые центры.
Управленческий подход основан на политическом взаимодействии между центральными и региональными властями и выражен в отношениях между управляющими (элита) и управляемыми (рядовые граждане). Этот подход связан с административной иерархией, под центрами понимаются столицы разного уровня и статуса. В рассматриваемом подходе центром является субъект, который обладает властными полномочиями, где правящая элита дает периферии указания, что определяет ее положение как объекта подчинения.
Рассмотрение ряда подходов позволило нам определить и классифицировать следующие модели региональных отношений «центр — периферия» в структуре политического пространства России.
Социально-экономическая модель. Отношения «центр — периферия» выстраиваются между развитыми перспективными регионами и регионами, резко уступающими в развитии. Первые играют роль центра, а вторые — периферии. Таким образом, возникает система «регион — центр» — «регион — периферия», имеющая два уровня. Региональные отношения основаны на сотрудничестве и поддержке с целью выравнивания темпов роста и улучшения социально-экономической ситуации отсталых регионов.
Инновационная модель. Эта более сложная, трехуровневая региональная система. В данной модели иерархическая система включает в себя: 1) более развитые регионы — это главные центры (обычно фокусы роста и развития, очаги инноваций); 2) развивающиеся регионы — центры второго порядка (полупериферия); 3) отсталые регионы — это периферия разных уровней. Полупериферия характеризуется смешением центральных и периферийных функций, средними значениями основных индикаторов социально-экономического развития. Она находится на более высоком уровне иерархии, чем периферия, и может иметь довольно сильные конкурентные позиции. Инновационная модель в региональной системе государства формирует достаточно устойчивую систему «центр — периферия», внутри которой перемещаются инновации, формируя импульсы развития в регионах. Система «центр — периферия» отдельных регионов в инновационной модели мобильна и весьма чувствительна к изменениям социально-экономической ситуации, складывающейся как во внутренней, так и во внешней среде регионов, которая объединяет территории одного или нескольких регионов более высокого уровня иерархии. Процесс развития системы «центр — периферия» имеет ряд закономерностей, включая определяющую роль полупериферии как наименее стабильного звена. Его развитие стимулирует развитие центра, в том числе посредством конкурентных вызовов, и приводит к развитию структуры и функций периферии, для которой полупериферия служит посредником в этом процессе.
Политико-управленческая модель. Здесь задана трехуровневая региональная система «центр — периферия». В ее структуре содержатся следующие элементы: центр (развитые регионы), полупериферия (слабые регионы), а остальные административные образования (город) играют роль периферии. В России полуперифериями могут выступать населенные пункты и единицы административно-территориального деления, взаимодействующие друг с другом и находящиеся на разных уровнях иерархии. В этой модели акцент делается на систему с иерархическим властным построением отношений, всегда имеется более развитое ядро (центр) и тесно связанная с ним периферия.
С учетом вышеизложенного можно констатировать:
— представления о пространстве носят по преимуществу структурный характер, поэтому анализ должен проводиться с опорой на определенное деление пространства на части («центр — периферия»);
— политическое пространство представляет совокупность политических явлений и отношений между территориальными субъектами;
— структура политического пространства включает в себя такие основные компоненты, как центр, периферию, способы взаимодействия между ними.
Литература
Алаев Э. Б. Экономико-географическая терминология. М.: Мысль, 1977. 199 с.
Баталов Э. Я. Топология политических отношений // ПОЛИС: Политические исследования. 1995. № 2. С. 88-90.
Бурдье П. Социология политики: пер. с фр. / сост., общ. ред. и предисл. Н. А. Шматко. М.: Socio-Logos, 1993. 336 с.
Геттнер А. География. Ее история, сущность и методы. М.: Госиздат, 1930. 416 с.
Гидденс Э. Устроение общества: очерк истории структурации. 2-е изд. М.: Академический проект, 2005. 528 с.
Замятин Д. Н. Пространство как образ и трансакция: к становлению геономики // Общественные науки и современность. 2008. № 2. С. 80-92.
Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 576 с.
КитингМ. Новый регионализм в Западной Европе // Логос. 2003. № 6 (40). С. 67-116.
Колосов В. А., Мироненко Н. С. Геополитика и политическая география: учеб. для вузов. М.: Аспект Пресс, 2001. 479 с.
ЛейпхартА. Демократия в многосоставных обществах: сравнительное исследование / пер. с англ.; под ред. A. M. Салмина, Г. В. Каменской. М.: Аспект Пресс. 1997. 287с.
Ридевский Г. В. Три модели сжатия пространства и регионализация как процесс сжатия пространства на внутристрановом уровне // Сжатие социально-экономического пространства: новое в теории регионального развития и практике его государственного регулирования / под ред. С. С. Артоболевского и Л. М. Синцерова. М.: Эслан, 2010. С. 49-60.
Родоман Б. Б. Территориальные ареалы и сети. Смоленск: Ойкумена, 1999. 256 с.
Роккан С., Урвин Д. Политика территориальной идентичности. Исследования по европейскому регионализму (пер. А. Смирнова) // Логос. 2003. № 6 (40). С. 117-132.
Сорокин П. Социальная и культурная мобильность // Человек, цивилизация, общество / под ред. А. Ю. Согомонова. М.: Политиздат, 1992. С. 297-307.
Трейвиш А. И. «Сжатие» пространства: трактовка и модели // Сжатие социально-экономического пространства: новое в теории регионального развития и практике его государственного регулирования / под ред. С. С. Артоболевского и Л. М. Синцерова. М.: Эслан, 2010. С. 16-32.
Туровский Р. Ф. Баланс политических отношений между центром и регионами в процессах государственного строительства: дис. ... д-ра полит. наук. М., 2007. 541 с.
Agnew J. Place and Politics. The Geographical Mediation of State and Society. Boston: Allen & Unwin, 1987. XVIII, 267 р.
Elden S. Governmentality, calculation, territory // Environment and Planning D: Society and Space. 2007. Vol. 25. Р. 562-580.
Eisenstadt S. Cultural Orientations and Center-Periphery in Europe in a Comparative Perspective // Mobilization, Center-Periphery Structures and Nation-Building: A Volume in Commemoration of Stein Rokkan / ed. by P. Torsvik. Bergen: Universitetsforlaget; Irvington-on-Hudson, New York: Columbia University Press, 1981. 53 р.
Friedmann J. Regional development policy. Boston Mass. Intst. Techn, 1966. 196 р.
Hagerstrand T. Innovation Diffusion as a Spatial Process. Chicago, 1967. 334 р.
Rokkan S. State Formation, Nation-Building, and Mass Politics in Europe // The Theory of Stein Rokkan: Based on His Collected Works. Oxford, New York: Oxford University Press, 1999. Р. 95-122.
Shils E. Centre and periphery // The Logic of Personal Knowledge: Essays Presented to Michael Polanyi. Routledge & Kegan Paul, 1961. Р. 117-130.
Soja E. W. The political organization of space / Commission on College Geography Resource. 1971. Paper 8. Washington, DC: Association of American Geographers, 1971. 54 р.
Цветкова Ольга Викторовна — кандидат политических наук, доцент; [email protected]
Статья поступила в редакцию: 10 ноября 2014 г.;
рекомендована в печать: 3 сентября 2015 г.
Для цитирования: Цветкова О. В. Подходы к изучению политического пространства: теоретико-методологические основы // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2015. Т. 11, N 4. С. 152-165.
APPROACHES TO THE STUDY OF POLITICAL SPACE: THEORETICAL AND METHODOLOGICAL FOUNDATIONS
Olga V. Tsvetkova
Ulyanovsk State University, 2nd lane Mira, 21-51, Ulyanovsk, 432011, Russia; [email protected]
In article theoretical approaches to studying of the category "political space" are considered. The special attention is paid to structural levels, the political organization of space and space of the political phenomena, in particular the relations of the center and the periphery within one state. Is proved that the structure of political space is under construction on relationship of the central and peripheral administrative and territorial units (regions), and the leading form of their relations at the most different spatial levels — interdependence. In general existence of structural components (the center and the periphery) in political space and their interaction on several regional models is shown (social and economic, innovative, political and administrative). Proceeding from these models, at the present stage in the Russian political space hierarchical creation of the relations in system "the center — the periphery" where generally political and administrative approach is used is observed.
Keywords: space, geographical space, social space, political space, political organization of space.
References
Alaev Je. B. Jekonomiko-geograficheskaja terminologija [Economic and geographical terminology]. Moscow, ^а Publ., 1977. 199 р. (In Russian)
Batalov Je. Ja. Topologija politicheskih otnoshenij [Topology of political relations]. POLIS: Politicheskie issledovanija [POLIS: Political research], 1995, no. 2, pp. 88-90. (In Russian)
Bourdieu P. Тhe Sociology of politics (Russ. ed.: Burd'e P. Sociologija politiki. Transl. from French.; compiler, preface, ed. by N. A. Shmatko. Moscow, Socio-Logos Publ., 1993. 336 р.).
Gettner A. Geografija. Ee istorija, sushhnost' i metody [Geography. It's history, nature and methods]. Moscow, State publishing house, 1930. 416 p. (In Russian)
Giddens Je. Ustroenie obshhestva: ocherk istorii strukturacii. 2-e izd. [Dispensation of society: outline of the history of structuration. 2nd ed.]. Moscow, Academic Project Publ., 2005. 528 p. (In Russian)
Zamjatin D. N. Prostranstvo kak obraz i transakcija: k stanovleniju geonomiki [Space as an image and transaction: becoming of geonomics]. Obshhestvennye nauki i sovremennost' [Public Sciences and modernity], 2008, no. 2, pp. 80-92. (In Russian)
Kaganskij V. L. Kul'turnyj landshaft i sovetskoe obitaemoe prostranstvo [The Cultural landscape and Soviet manned space]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2001. 576 р. (In Russian) Kiting M. Novyj regionalizm v Zapadnoj Evrope [The New regionalism in Western Europe]. Logos, 2003, no. 6 (40), pp. 67-116. (In Russian)
Kolosov V. A., Mironenko N. S. Geopolitika i politicheskaja geografija: ucheb. dlja vuzov [Geopolitics and political geography: textbook for higher education institutions]. Moscow, Aspect Press Publ., 2001. 479 p. (In Russian)
Lijphart A. Democracy in Plural Societies: comparative exporation (Russ. ed.: Lejphart A. De-mokratija v mnogosostavnyh obshhestvah: sravnitel'noe issledovanie. Transl. from English; eds A. M. Salmin, G. V. Kamenskaya. Moscow, Aspect Press Publ., 1997. 287 p.).
Ridevskij G. V. Tri modeli szhatija prostranstva i regionalizacija kak process szhatija prostrans-tva na vnutristranovom urovne [Three models of the compression of space and regionalization as a process of compressing the space in-country]. Szhatie social'no-jekonomicheskogo prostranstva: novoe v teorii regional'nogo razvitija i praktike ego gosudarstvennogo regulirovanija [Compression socio-economic area: a new theory of regional development and state regulation of the practice of his]. Eds S. S. Artobolevsky and L. M. Sintserova. Moscow, Aslan Publ., 2010, pp. 49-60. (In Russian) Rodoman B. B. Territorial'nye arealy i seti [Territorial areas and networks]. Smolensk, Ojkumena, 1999. 256 p. (In Russian)
Rokkan S., Urvin D. Politika territorial'noj identichnosti. Issledovanija po evropejskomu regional-izmu [The Politics of Territorial Identity. Studies in European Regionalism] (Transl. A. Smirnov). Logos, 2003, no. 6 (40), pp. 117-132. (In Russian)
Sorokin P. Social'naja i kul'turnaja mobil'nost' [Social and cultural mobility]. Chelovek, civilizaci-ja, obshhestvo [Person, civilization and society]. Ed. by A.Y Sogomonova. Moscow, Politizdat Publ., 1992, pp. 297-307. (In Russian)
Trejvish A. I. «Szhatie» prostranstva: traktovka i modeli ["Compression" of space: the interpretation and model]. Szhatie social'no-jekonomicheskogo prostranstva: novoe v teorii regional'nogo razvitija i praktike ego gosudarstvennogo regulirovanija [Compression socio-economic area: a new theory of regional development and its practice of state regulation]. Eds S. S. Artobolevsky, L. M. Sintserova. Moscow, Aslan Publ., 2010, pp. 16-32. (In Russian)
Turovskij R. F. Balans politicheskih otnoshenij mezhdu centrom i regionami v processah gosudarstvennogo stroitel'stva. Autoref. dis. ... dokt. polit. nauk [The Balance of political relations between the centre and the regions in the processes of state-building. Thesis of Dr. of political sci. diss.]. Moscow, 2007. 541 р. (In Russian)
Agnew J. Place and Politics. The Geographical Mediation of State and Society. Boston, Allen and Unwin, 1987. 267 p.
Elden S. Governmentality, calculation, territory. Environment and Planning D: Society and Space, 2007, vol. 25, pp. 562-580.
Eisenstadt S. Cultural Orientations and Center-Periphery in Europe in a Comparative Perspective. Mobilization, Center-Periphery Structures and Nation-Building: A Volume in Commemoration of Stein Rokkan. Ed. by P. Torsvik. Bergen, Universitetsforlaget; Irvington-on-Hudson, New York, Columbia University Press, 1981. 53 р.
Friedmann J. Regional development policy. Boston Mass. Intst. Techn, 1966. 196 p. Hagerstrand T. Innovation Diffusion as a Spatial Process. Chicago, 1967. 334 p. Rokkan S. State Formation, Nation-Building, and Mass Politics in Europe. The Theory of Stein Rokkan: Based on His Collected Works. Oxford, New York, Oxford University Press, 1999, pp. 95-122.
Shils E. Centre and periphery. The Logic of Personal Knowledge: Essays Presented to Michael Polanyi. Routledge and Kegan Paul, 1961, pp. 117-130.
Soja E. W. The political organization of space. Commission on College Geography Resource 1971. Paper 8. Washington, DC, Association of American Geographers Publ., 1971. 54 p.
For citation: Tsvetkova O. V. Approaches to the study of political space: theoretical and methodological foundations. Political expertise: POLITEX, 2015, vol. 11, no. 4, pp. 152-165.
ÏÏOWTBKC- 2015. TOM 11, № 4
