Геопространство и метапространство: географические методы в политологии Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Р.Ф. Туровский

ГЕОПРОСТРАНСТВО И МЕТАПРОСТРАНСТВО: ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ В ПОЛИТОЛОГИИ1

Географические подходы и методы достаточно активно используются в российской политологии. Однако состояние теории остается не вполне удовлетворительным в связи со слабой концептуализацией и операцио-нализацией таких базовых понятий, как «политическое пространство», «регион», «территория», «место» в политической науке. При этом важно избегать прямого заимствования определений этих понятий из теоретической географии, интегрировав их в политологический дискурс. Это значит, что понятия «пространство», «регион», «территория» и пр. должны иметь политический смысл, получать непосредственную связь с миром политики, а географические объекты - выступать в качестве политических субъектов. Все социальные и политические процессы, так или иначе, связаны с пространством, протекают в нем, имеют пространственную составляющую. В связи с этим можно говорить и о каузальной обусловленности социальных и политических процессов в пространстве, но эта обусловленность нуждается в концептуальном осмыслении.

В политологии, как отечественной, так и зарубежной, активно используется понятие «политическое пространство», смысл и содержание которого, однако, сильно различаются в зависимости от автора и контекста. Политическое пространство, на наш взгляд, следует рассматривать как производную от пространства как такового. И. Ньютон понимал пространство как бесконечную протяженность, а следовательно - вместилище всех вещей, поскольку они обладают атрибутом протяженности. Однако в философии выделяются два различных подхода к пространству. Философская традиция, восходящая к И. Канту, акцентирует априорные формы чувственного созерцания пространства [Кант, 199]. Напротив, традиция,

1 Исследование выполнено в рамках программы фундаментальных исследований Национального исследовательского университета - Высшей школы экономики по теме «Структурный анализ региональных политических режимов и электорального пространства», реализуемой Лабораторией региональных политических исследований.

71

связанная с именами Дж. Беркли и др. [Беркли, 1978] и повлиявшая на позитивизм (оказавший, в свою очередь, большое влияние на развитие современной науки в целом и политологии в частности), акцентирует комплекс ощущений и опытных данных, т.е. формы непосредственного чувственного познания пространства.

Наличие двух подходов к пространству существенно повлияло на особенности политологического дискурса, оперирующего этим понятием. В политической географии пространство понимается как географическое пространство, т.е. овеществленное, физическое, метрическое, материальное. Но многие политологические тексты оперируют понятием «пространство» вне связи с географической картой, понимая его как объем, вместилище, в котором наблюдаются политические процессы. При этом понятие «пространство» в таких работах нередко приобретает не «кантианский», а просто метафорический характер, не будучи операционализированным на основе политической науки.

По нашему мнению, следует разделить два подхода к политическому пространству - физический и «метафизический», но использовать их во взаимосвязи.

В соответствии с «метафизическим» подходом политическое пространство понимается как пространство-идея, пространство политических (властных) отношений, без их географической привязки. Поскольку любое пространство, вне зависимости от подхода, обладает атрибутом протяженности, при «метафизическом» подходе его можно представить в виде геометрических форм, отображающих отношения между политическими явлениями. Пространство тогда понимается как совокупность объектов и связей между ними, определенным образом расположенных друг по отношению к другу. Особенность в том, что эти объекты не являются географическими, хотя у них могут быть свое положение, направление и расстояние в воображаемом пространстве. Такое пространство можно назвать политическим метапространствомМ.

«Физический» подход к определению политического пространства предполагает, что оно характеризуется физической протяженностью. Это значит, что политические явления должны иметь протяженность (занимать площадь) и определенное положение в пространстве (т.е. являться элементом физического пространства). При таком подходе целесообразно говорить о политическом геопространстве, подчеркивая с помощью этого

1 В отечественной географии концепцию метапространства развивает Д. Замятин [Замятин, 2003; Замятин, 2004]. Но его концепция рассматривает метапространство как пространство образов в географии культуры. Хотя у Д. Замятина и Н. Замятиной есть и работы по политическому пространству [Замятин, Замятина, 2000; Замятина, 1999]. Мы рассматриваем политическое метапространство как пространство не выраженных непосредственно на местности политических отношений.

72

определения связь политического пространства и земной поверхности, «материальность» политического пространства.

Политические отношения, складывающиеся в метапространстве, часто (но не обязательно) имеют территориальную проекцию, т.е. определенным образом распределены и структурированы в геопространстве. Комбинирование двух подходов позволяет, например, рассматривать какие-либо общестрановые политические явления в целом, а затем - в их региональной проекции, т.е. в терминах их геопространственной структуры (распределение по территории) или же региональных модификаций для общенациональных явлений1.

Политическое пространство - это широкое понятие, охватывающее всю существующую совокупность политических явлений и отношений, как выраженных в физическом пространстве (геопространстве), так и вне-пространственных в узком смысле этого слова (т.е. существующих только в метапространстве). Политическое геопространство представляет собой проекцию политического пространства на земную поверхность, которая придает ему «физический» характер2.

Роль пространства в политических процессах долгое время недооценивалась в общественных науках в связи с доминированием «метафизического» подхода, а также преобладанием историцизма над географичностью. Рассмотрение пространства, притом обязательно вместе со временем, в социальных науках стало важной инновацией конца ХХ в. Большую роль в этом сыграл Э. Гидденс. По его словам, «социальная теория должна принять во внимание, так как это не было сделано ранее, сущностную включенность пространственно-временных пересечений во все социальное бытие» [Giddens, 1979, p. 54]. По мнению Э. Гидденса, «все социальное взаимодействие состоит из социальных практик, расположенных во времени-пространстве и организованных искусным и умным образом человеческими агентами» [Soja, 1989, p. 142]. Учитывая неразрывную связь пространственных и временных процессов, необходимо активное использование концепта пространственно-временного континуума (в англоязычных источниках - пространства-времени, или времени-пространства,

1 Например, говорят о региональных политических режимах, региональных партийных системах, региональных политических культурах и т.п. (см. работы В. Гельмана, Г. Голосова, А. Кузьмина, В. Нечаева и др., а также автора данного исследования).

2 Важна в связи с этим точка зрения П. Бурдье, который формулирует различие между физическим и социальным пространством: «Физическое пространство определяется по взаимным внешним сторонам образующих его частей, в то время как социальное пространство - по взаимоисключению (или различению) позиций, которые его образуют, так сказать, как структура рядоположенности социальных позиций» [Бурдье, 1993]. При этом, на наш взгляд, в политологии, если проводить аналогии с построениями П. Бурдье, не следует различать физическое и политическое пространства, так как политическое пространство может быть физическим, как это показывает политическая география.

73

time-space). Это означает важность учета исторической эволюции, трансформационных процессов, хронополитики.

В некоторых западных исследованиях сделан следующий шаг, и в развитие темы взаимоотношений пространства и социума предложена концепция пространственности. Пространственность (на основе работ Э. Сойи [Soja, 1989, p. 79] с дополнениями автора и применительно к политологии) проявляется в трех формах.

1. Одновременность происходящих политических событий, их синхронность в пространстве. Аналогично Л. Гумилёв использовал взаимодополняющие синхронный (одновременность исторических процессов) и диахронный (историческая динамика отдельно взятой ситуации) подходы [Гумилёв, 1990].

2. Социальный результат, которым является определенная организация пространства. Эта организация оказывается не только материальной («механическое» перемещение явлений), но и смысловой (наделение мест новыми смыслами). В результате вместо пространства per se возникает пространство, сотворенное человеком.

3. Активная сила, которая влияет на социальное поведение.

Впрочем, на наш взгляд, спорным здесь является третий пункт. Про-

странственность сама по себе вряд ли может считаться активной силой, это напоминает умножение сущностей без должного основания. Скорее она должна быть фактором, оказывающим влияние и до некоторой степени определяющим социальное поведение. Причина в том, что социализация, происходящая в геопространстве, зависит от его характеристик (более радикальный подход, вроде того, который предлагает Э. Сойя, выглядит осовремененной версией географического детерминизма, привязывающего социальное поведение к географическим условиям). При этой оговорке пространственность, понимаемая как синхронность, социальный результат и социальный фактор, будет удачным концептом, применимым для исследования отношений между центром и регионами.

Рассмотрим процесс превращения физического пространства в политическое геопространство. Согласно П. Бурдье, в пространстве происходят два направленных друг к другу процесса - овеществление социального (в нашем случае - политического) пространства (т.е. его проецирование, физическая репрезентация) и присвоение пространства физического. Концепция «присвоения» физического пространства исходит из того, что «социальное пространство - не физическое пространство, но оно стремится реализоваться в нем более или менее полно и точно... То пространство, в котором мы обитаем и которое мы познаем, является социально обозначенным и сконструированным. Физическое пространство не может мыслиться в таком своем качестве иначе, как через абстракцию (физическая география), т.е. игнорируя решительным образом все, чему оно обязано, будучи обитаемым и присвоенным. Иначе говоря, физическое пространство есть социальная конструкция и проекция социального пространства,

74

социальная структура в объективированном состоянии... объективация и натурализация прошлых и настоящих социальных отношений» [Бурдье, 1993]. Процесс присвоения физического пространства, о котором говорит П. Бурдье, на наш взгляд, имеет политический характер, стимулируя развитие и структурирование властных отношений.

Физическое пространство рассматривается в работах отечественных и зарубежных авторов как объект политического интереса. Географ Р. Сэк выдвинул в связи с этим концепцию территориальности, которая определяется как «попытка индивида или социальной группы контролировать или оказать влияние на людей, явления и взаимосвязи путем делимитации и контроля над географическим ареалом» [Sack, 1986, p. 19]. Территориальность в политике - это особая модель поведения политических субъектов, целью которой является власть над частью физического пространства. Создание государства, если следовать этой логике, - это проявление территориальности со стороны государствообразующих субъектов, которыми могут быть определенные социальные, этнические и иные группы, а также лидеры.

Политический интерес к территории определяется особыми качествами этой территории. В структуре политических отношений по этой причине определим дуализм физического пространства как ресурса и как ценности.

1. Физическое пространство воспринимается политическими субъектами как ресурс, что связано с неравномерностью распределения ресурсов по территории и, следовательно, ресурсным дефицитом, что стимулирует борьбу. Примерно так рассуждает П. Бурдье: «Пространство, точнее, места и площади овеществленного социального пространства или присвоенного физического пространства обязаны своей дефицитностью и своей ценностью тому, что они суть цели борьбы, происходящей в различных полях, в той мере, в какой они обозначают или обеспечивают более или менее решительное преимущество в этой борьбе» [Бурдье, 1993]. Физическое пространство-ресурс существует в двух формах. Во-первых, это материальная форма - размещенные на территории экономические активы, месторождения полезных ископаемых и т.п. Во-вторых, это политическая (геополитическая) форма, когда обладание определенной территорией, например, усиливает позиции государства в мире, решает проблемы национальной безопасности и т.д.

2. Физическое пространство выступает и в роли ценности, что связано с его восприятием через призму культуры, а также - политической идеологии. Отношение индивидов и групп к пространству может, например, рассматриваться в терминах топофилии, любви к месту [Yi-Fu Tuan, 1974, p. 93]. Ее антиподом оказывается топофобия. В концепции места Дж. Эгнью также присутствует эта идеальная составляющая: этот автор среди трех составных частей места (наряду с местоположением и местом действия) выделяет чувство места, которое есть у жителей территории, и определяет социально значимое отношение к ней, являющееся основой

75

для социального действия [Agnew, 1987, p. 28]. Ценность территории, воспринимаемая через призму культуры, приводит к появлению идеологических течений, таких как национализм и регионализм.

Довольно часто территориальные аспекты политики рассматриваются на основе наиболее простого подхода, который можно назвать композиционным. В соответствии с этим подходом, территория понимается как «контейнер», не имеющий собственного значения [Developments in Electoral Geography, 1990, p. 29]. Конечно, это не более чем признание того, что общественные процессы имеют территориальную проекцию, а потому политику можно рассматривать «на примере» определенной территории. Но такие исследования не позволяют понять причинно-следственную связь между территорией и политикой, представляя собой бессистемную подборку отдельных «кейсов». Существует необходимость разработки научных, политологических подходов, которые могли бы объяснить феномен политического геопространства в его взаимосвязи с метапространством.

Политический процесс обычно локализован, т.е. протекает в определенной точке физического пространства, где происходит концентрация политического взаимодействия, принятия политических решений и др. (локализация, впрочем, может быть единичной или множественной, когда процесс происходит в двух и более точках). Территория или место (последнее понятие часто употребляется в западных источниках в аналогичном смысле, но не характерно пока для русскоязычного дискурса) представляет собой арену политических процессов и отношений.

Подход к территории (месту) как к арене можно обнаружить в различных социальных теориях. Вспоминаются термин «месторазвитие», введенный евразийцами в начале ХХ в., а также теория этногенеза Л. Гумилёва, в которой автор оперирует понятием «этноценоз», восходящим к месторазви-тию [Гумилёв, 1990]. В зарубежной социологии Э. Гидденс использует понятие locale, т.е. место действия. Оно определяется как «физический регион, включенный в формирование структуры взаимодействия, имеющий определенные границы, которые помогают сконцентрировать взаимодействие тем или иным образом» [Soja, 1989, см. также: Гидденс, 2005]. Политико-географ Дж. Эгнью предложил свою концепцию места, одной из составляющих которого является место действия (англ. - locale). В своих работах мы предложили использовать термин «арена» [Туровский, 1999].

Рассмотрение территории как политической арены является первым шагом вперед от композиционного подхода. Однако этого явно недостаточно. На следующем шаге необходимо установить, в чем заключается значение территории (места), играет ли она какую-либо собственную роль помимо «вместилища», механического расположения объектов и явлений.

Здесь может быть использована концепция медиации, автором которой является Дж. Эгнью. В соответствии с ней место непосредственно за-

76

действовано в социальных процессах, играя в них важную, одну из определяющих ролей1. Оно участвует, таким образом, в процессе социальной структурации (термин Э. Гидденса), не являясь простым изображенным на карте итогом «абстрактного» социального процесса, протекающего вне географического пространства [Agnew, 1987, р. 36]. Самостоятельность места определяется, например, тем, что с ним связаны экономический рост, социальные изменения, политическая идентичность. Свои рассуждения Дж. Эгнью иллюстрирует, показывая, как локальный контекст влияет на развитие политических партий и голосование избирателей в конкретных условиях.

Используя концепции арены и медиации, мы предлагаем вместо композиционного применять более глубокий - контекстуальный подход к исследованию политического значения территории и политического пространства в целом. В соответствии с этим подходом территория понимается как политический контекст2. Она включена в политический процесс, является его неотъемлемой частью и характеристикой.

Общепринятые подходы к изучению физического пространства, разработанные в рамках географической науки и соответствующие тем или иным философским представлениям о пространстве, считают его имманентными характеристиками геометрическую трехмерность и подвижность во времени (фактически речь идет о четырех измерениях). Поэтому пространственные исследования носят по преимуществу структурный характер, нацелены на выявление и объяснение структуры, что объясняется главными особенностями пространства - протяженностью, объемностью, динамичной трехмерностью. Поэтому анализ в данном случае означает определенное деление пространства на части. Существует необходимость структурного анализа политического геопространства, как и политического пространства в целом3.

1 На Дж. Эгнью повлияло его знакомство с микросоциологией, рассматривающей локальные особенности социального поведения и открывающей, по его мнению, совершенно новые операциональные возможности для изучения социума. Он указывает на тот факт, что все индивиды живут, работают и т.п. в определенных локальных условиях и границах, что предопределяет наличие у всех политических процессов локального характера.

2 При этом необходимо избежать крайностей географического детерминизма, который пытается объяснять политические явления их местоположением. Такое «обратное», «активное» влияние территории на социальную реальность существует, но имеет непрямой и ограниченный характер.

3 Географический подход, легший в основу политической географии, тоже посвящен проблемам дифференциации и структурирования географического пространства, в котором проходит организация общества. У В. Горбацевича можно встретить определение, в соответствии с которым политическая география рассматривается как наука о территориально-политической организации общества в географическом пространстве [Горбацевич, 1976, с. 43]. Территориально-политическая (или политико-территориальная) организация общества понимается как совокупность территориальной дифференциации политических явлений и управления территориальной структурой политики [Ягья, 1974]. В. Колосов го-

77

Сущностной характеристикой политического геопространства является его неоднородность. Причины неоднородности связаны с особенностями систем расселения, социальных коммуникаций, идентичностей, политических интересов и организации власти. Политическое сообщество стремится к пространственной компактности и гомогенности, поскольку носители схожих политических интересов тяготеют друг к другу при расселении (феномен относительной социальной однородности локальных сообществ), и наряду с этим политические коммуникации на компактной территории часто способствуют сближению позиций (это показали исследования эффекта соседства в электоральной географии [Developments in Electoral Geography, 1990]). При этом в более обширном пространстве возникает неизбежная множественность различающихся сообществ, не исключается и внутренняя политическая поляризация географически относительно компактных сообществ. Административный регион обычно представляет собой совокупность сообществ, поскольку, как уже говорилось, на практике невозможно обеспечить соответствие каждой административной единицы каждому консолидированному политическому сообществу. Сказанное в полной мере относится к государству, которое всегда состоит из большого числа региональных и, особенно, локальных политических сообществ. Исследовательской проблемой является не сама гетерогенность государства, а характер и степень этой гетерогенности, которые и оказывают прямое влияние на политический процесс.

Региональное структурирование общества, или регионализация, представляет собой относительно новый предмет исследования, возникший во второй половине ХХ в. Один из пионеров этого направления в социологии Э. Гидденс определяет регионализацию как «временную, пространственную или пространственно-временную дифференциацию регионов внутри или между местами действия» [Giddens, 1984]. Он подчеркивает, что «регионализация - это важное понятие, призванное сбалансировать представление о том, что общества всегда представляют собой гомогенные, унифицированные системы» [Giddens, 1984]. В процессе регионализации направленно создаются формальные регионы и самостоятельно складываются региональные политические сообщества (см. ниже)1.

Можно заметить, что анализ структурных процессов в различных науках построен на схожей терминологии. В отечественной географической науке выделяют две составляющие процесса пространственной диф-

ворит об интегральном геопространстве, которое включает в себя различные - политические, экономические, культурные - аспекты и дифференциация которого определяется территориальным разделением труда [Колосов, Мироненко, 2001, с. 243].

1 Регионализация бывает двух типов. Одна - направленная, управляемая, или административная. В ее результате появляются административно-территориальные единицы. Другая - «стихийная», «спонтанная», коммуникативная, или «социологическая» (если использовать терминологию Р. Даля). Она производит политические сообщества.

78

ференциации - концентрацию и стратификацию [Гладкий, Чистобаев, 2000]. Другие авторы противопоставляют концентрацию и деконцентрацию [Грицай и др., 1991]. Наибольший интерес для нас представляет процесс концентрации, который означает, что явления накапливаются в определенных очагах. Процесс концентрации приводит к формированию центров, а значит, к росту пространственной неоднородности. Поскольку количество центров, как правило, больше единицы, возникает поляризация пространства, связанная с противоречиями и коренными различиями между определенными крупными центрами, которые играют роль противостоящих полюсов.

Такие понятия, как «концентрация» и «деконцентрация», «стратификация» и «поляризация», используются на практике применительно к структурированию любых пространств. Например, социология пользуется концепцией социальной стратификации, рассуждает о поляризации общества. В политологии говорят о концентрации власти. Такие особенности дискурса свидетельствуют в пользу структурной идентичности физического и политического пространств, схожести метапространства и геопространства. Первичным является описание процессов их структурирования, которое проводится с использованием одних и тех же терминов. Процессы, протекающие в политическом и физическом пространствах, во многом однотипны. В политологии региональные различия всегда рассматриваются в качестве одной из разновидности социально-политических различий.

Структурирование политического геопространства - это следствие наложения политико-административных границ на метапространственную политическую структуру общества. В результате государство оказывается не только определенным набором административных регионов, но и гораздо более сложным комплексом различных политических сообществ. На наш взгляд, административно-политические границы дополнительно усиливают поляризацию, поскольку борьба за власть и реализацию политических интересов протекает на данной территории и в данных условиях социальной и территориальной неоднородности. Это влечет за собой рост политической активности наиболее крупных социальных групп на данной территории, что в случае приблизительного равенства приводит к поляризации.

В структурном анализе политического геопространства понятие «регион» следует условно, чтобы уйти от терминологической «разноголосицы», признать понятием, производным от более общего понятия - «территории». Территории представляют собой простейшие структурные единицы физического пространства, а для политической науки - политического геопространства. Прежде всего, территория - это площадь с определенными границами. Территорию можно определить как участок земной поверхности, выделенный на основе конвенционально установленных критериев для тех или иных исследовательских или практических целей.

79

Регион - это «безразмерное» понятие с точки зрения географического масштаба (поэтому регион - это целостность и одновременно часть целого). Оно может использоваться для обозначения любого участка земной поверхности, обладающего набором специфических свойств. Именно определенные свойства, качества и создают регион, отличая его от более абстрактной территории, имеющей геометрический характер.

Строгое и целостное определение понятия «регион» можно найти в географическом словаре Э. Алаева. Согласно этому определению, регион -это «территория, по совокупности насыщающих ее элементов отличающаяся от других территорий и обладающая единством, взаимосвязанностью составляющих элементов, целостностью, причем эта целостность -объективное условие и закономерный результат развития данной территории» [Алаев, 1983]. Анализ этого определения позволяет сделать вывод о том, что регион - это определенный комплекс явлений (элементов), который характеризуется условным единством и целостностью.

В политологии понятие «регион» используется очень часто, но в разных смыслах. Обобщая используемые подходы, определим дуализм двух наиболее распространенных представлений о регионе - как о формальном политическом институте и как о политическом сообществе. Отсюда предлагаемые нами два основных (но не единственных) подхода к региону - формально-институциональный и сообщественный (коммуникативный).

Формально-институциональный подход, который также можно назвать институционально-правовым или даже юридическим, понимает регион прежде всего как формальный политический институт. Подобная региональная институционализация объясняется тем фактом, что после перехода народов мира к оседлости принята именно территориальная форма организации публичной власти. Принципиально важные в политике отношения господства-подчинения непосредственно связаны с физическим пространством. По мнению Т. Парсонса, «принуждение по природе своей связано с территорией, так как оно является средством физическим» [Парсонс, 2002, с. 253]. Как известно, наличие территории является обязательным признаком государства, как и любой административно-территориальной единицы.

На наш взгляд, доминирующий в политологическом дискурсе формально-институциональный подход к региону недостаточен для понимания отношений в политическом геопространстве, он имеет механистический и формально-юридический характер. Предлагаемый нами второй -сообщественный - подход (от слова «сообщество», англ. - community) в большей степени связан с реально складывающейся в физическом пространстве территориальной организацией политических отношений. В соответствии с ним субъектом политических отношений выступает региональное (или, возможно, - локальное) сообщество. Акцент сделан на объединении индивидов по территориальному признаку для выражения

80

своих политических интересов - вне прямой связи с административно-территориальным делением. Сообщественный подход учитывает, что политическими акторами являются не абстрактные административно-территориальные единицы, а люди и их группы, движимые и объединенные определенными интересами.

В общественных науках главной характеристикой сообщества считается взаимодействие. К. Дойч определяет политическое сообщество как «сообщество социального взаимодействия, дополненного как принуждением, так и согласием» [Deutsch, 1954]. Региональное политическое сообщество мы определяем как пространственно локализованную группу людей, объединенных политическими коммуникациями и участвующих в политических отношениях.

Сообщественный подход можно также назвать коммуникативным подходом. Дело в том, что именно политические коммуникации создают региональное сообщество, которое представляет собой географически компактный сгусток политических коммуникаций. Главным индикатором существования сообщества является наличие характерной для него, консолидирующей идентичности. Например, в соответствии с теорией К. Дойча, политические коммуникации играют ключевую роль в развитии национализма [Deutsch, 1953]. В нашей работе важно отметить, что политические коммуникации способствуют сближению позиций и идентичностей, их позитивному синтезу, что и приводит к формированию сообщества.

Впрочем, локализованные коммуникации не обязательно имеют однонаправленный, только консолидирующий эффект. На территории всегда возникает политическое взаимодействие, но его итогом может быть как консолидация локализованных групп, так и их поляризация в результате взаимного отталкивания1. Но в любом случае возникает сообщественный эффект, положительный или отрицательный по своему знаку. А это, в свою очередь, означает, что сообщество обретает политическую субъектность, т.е. происходят его активизация и актуализация в политическом пространстве (в том числе в геопространстве). Различение консолидированных и поляризованных сообществ имеет важное концептуальное значение.

В отличие от формального региона, сообщество не имеет четких географических границ, его границы находятся в метапространстве. Гео-

1 По поводу «полезности» и «вреда» изоляции социальных групп в сообществе в науке нет единого мнения. Правильнее говорить о нелинейной зависимости культурных различий и стабильности. А. Лейпхарт прав, когда он предпочитает рассматривать неоднородные сообщества в континууме, а не через дихотомию составляющих их групп - полюсов. Усиление коммуникации в едином континууме позволяет снять часть противоречий за счет обмена культурными ценностями и более близкого знакомства. Однако на определенном этапе оно может вылиться в резкое усиление противоречий, если политические интересы этих групп войдут в конфликт. Поэтому Д. Истон, рассматривая устойчивые политические системы, все же предпочитал сотрудничество замкнутых в себе культурных общностей [Еа81оп, 1965, р. 250].

81

графические, спроецированные границы сообществ могут лишь асимптотически стремиться к границам формализованных регионов. Полное соответствие наступает только в идеально-типическом случае абсолютного географического соответствия формального региона и сообщества, т.е. при «идеальном» административно-территориальном делении, которое на практике реализовать невозможно в связи с дисперсностью расселения людей и их индивидуальными различиями. Территориальная проекция реально существующего политического сообщества лишь приближается к границам формальных регионов. Она стремится к ним приблизиться, поскольку соответствие (конгруэнтность) означает большую однородность формального региона, а значит, снижение внутренней конфликтности в силу большего совпадения и / или гармонии политических интересов. Но члены сообщества в самом «лучшем» случае могут быть разбросаны по территории, нигде при этом не составляя все 100% населения.

Возвращаясь к формально-институциональному подходу, отметим важное сущностное качество формального региона - его имманентную неоднородность, проявляющуюся пусть и в принципиально разной степени. Эта неоднородность создает внутренние поляризации, несовпадения политических интересов, конфликты и расколы, которые являются «питательной средой» политических отношений и, в частности, характерны для подавляющего большинства государств - особой группы формальных регионов.

В социальных науках наличествует своя крайность, когда регион понимается только как сообщество, в результате чего исследование на практике сводится к его географическому ядру и / или социальной доминанте, оставляя без внимания периферии и меньшинства. В региональных политических исследованиях, проводимых на субнациональном уровне, обычно применяется формально-институциональный подход: исследования привязаны к административным единицам и уделяют преимущественное внимание политическим процессам и отношениям на юридически заданной территории. На наш взгляд, существует необходимость эффективного сочетания этих двух подходов, что позволит получить полное представление о политическом геопространстве.

Синтез формально-институционального и сообщественного подходов к регионам в политологии может быть проведен с помощью системного подхода. Этот подход позволяет перейти от отдельных институтов, сообществ и групп интересов к рассмотрению целостных систем, выраженных в геопространстве.

В соответствии с самым общим определением система представляет собой совокупность элементов, которые находятся в определенных отношениях и связях между собой и с внешней средой данной системы. Для системы характерны целостность и делимость на взаимосвязанные части. В сравнительной политологии можно встретить, например, следующее определение системы: «Любое образование, определяемое как система, обязательно должно обладать двумя свойствами: 1) состоять из совокуп-

82

ности взаимосвязанных частей и 2) отграничиваться от окружения, с которым взаимодействует...» [Алмонд и др., 2002, с. 37-38]. Таким образом, главными характеристиками системы являются: а) отношения со средой, внешние отношения; б) внутренняя структура. Легко заметить, что обе характеристики системы имеют свои территориальные проекции, выражены в физическом пространстве.

В социологии социальная система понимается как система повторяющихся социальных практик. По мнению Э. Гидденса, система - это упорядочение социальных отношений во времени-пространстве, понимаемое в качестве воспроизводящихся практик (ср. у Т. Парсонса: социальная система - это интегративная подсистема действия, у Д. Истона: политическая система - это система поведения). Система включает в себя нормы и ресурсы, постоянно включенные в воспроизводство социальных систем.

В сравнительной политологии политическая система обычно рассматривается как разновидность социальной системы и в этом контексте как совокупность формальных политических институтов: «Политические системы - особый тип социальных систем, а именно таких, которые задействованы в принятии властных публичных решений. политическая система представляет собой совокупность институтов (таких, как парламенты, бюрократии и суды), которые формулируют и воплощают в жизнь коллективные цели общества или существующих в нем групп» [Алмонд и др., 2002, с. 37-38]. Важно отметить, что авторы этого определения сами говорят о «несметном» количестве политических институтов («совокупностью» которых является политическая система), не сводя их к одним только институтам, которые названы в их определении.

В то же время не следует забывать, что основатель теории политических систем Д. Истон предлагал немного иную трактовку своего ключевого понятия. Он считал, что в основе политической системы находится политическое разделение труда (одним из аспектов политической системы можно назвать «группу людей, связанных между собой политическим разделением труда» [Еаз1оп, 1965]), и в политической системе происходит взаимодействие, связанное прежде всего с распределением ценностей (например, социализация, рекрутирование, коммуникация)1.

Понятие «территориально-политическая система» (ТПС) впервые возникло в отечественной политической географии, но и там не получило широкого распространения, хотя автор концепции В. Колосов обоснованно, на наш взгляд, считает его ключевым для политической географии.

1 Подход Д. Истона восходит к социологии Э. Дюркгейма, который отмечал определяющую роль разделения труда в социальных процессах и считал, что это новое явление отменяет старое сообщество (общину), объединенное единством чувств, т.е., на языке нашей концепции, - сочетанием идеологии и коммуникаций. Напрашивается аналогия с территориальным разделением труда, которое играет огромную роль в структурировании пространства (прежде всего - геоэкономического, но во многом и политического).

83

Территориально-политические системы определяются как «объективно взаимосвязанные сочетания элементов политической сферы (политических и административных границ, центров управления, органов власти, партий, общественных движения и т.д.), функционирующие на определенной территории» [Колосов, Мироненко, 2001, с. 243]. В этом определении территориально-политическая система объединяет политические институты и формальные границы, что не противоречит подходам, известным в политологии. Однако определения территориально-политических систем, бытующие в политической географии, для политологии являются недостаточно полными. Политическая система не может определяться просто как взаимосвязанное сочетание элементов, она должна функционировать по принципам системы. Иначе неясно, откуда берется «определенная территория» и как можно обосновать географические границы, которые должна иметь территориально-политическая система.

Территориально-политическая система - это разновидность политической системы, представленная в физическом пространстве (геопространстве), т.е. имеющая географические границы. Для выявления реально существующих территориально-политических систем и изучения их функционирования нужно исследовать выполнение на территории системных функций в рамках сконцентрированного (локализованного) в определенных границах политического разделения труда. Поскольку с территорией, в силу особенностей организации публичной власти, всегда связаны деятельность политических институтов и юрисдикция властных органов, может быть признан ее потенциал политической системы. Актуализация данного потенциала зависит от того, насколько на территории и, например, на какой части формального региона действительно выполняются системные функции.

Административно-территориальное деление, политико-административные границы создают формальную основу, каркас территориально-политических систем. Например, государство, всегда состоящее из множества регионов, представляет собой территориально-политическую систему уже по одной этой причине, в силу того, что оно делится на политически значимые части - регионы, а государство при этом успешно поддерживает территориальную целостность. Политическое разделение труда всегда по определению есть в формальных регионах, где происходит дифференциация политических функций в связи с наличием региональной власти и различных политических структур местного значения. В процесс формирования территориально-политических систем включены оказавшиеся (добровольно или нет) в данных административных границах сообщества, которые сами по себе, как правило, не имеют четких, линейных географических границ.

Территориально-политическая система, согласно теории, должна быть отграничена от внешней среды, которая оказывает на нее возмущающее воздействие. Д. Истон делит внешнюю среду на две части - ин-трасоциетальную и экстрасоциетальную. К интрасоциетальной среде от-

84

носятся экономика, культура, социальная структура и межличностные отношения. Они представляют собой другие, не политические системы, существующие в обществе. Экстрасоциетальная среда находится вне данного общества и представляет собой международное сообщество, частью которого является данная система. Сюда попадает и мировая политическая система, и системы неполитического происхождения, такие как международная экономика или международная система культуры [Еаз1оп, 1965].

Исходя из концепции Д. Истона, на наш взгляд, среду территориально-политической системы удобно определить следующим образом.

• Триада элементов экстрасоциетальной среды: геополитика, геоэкономика и геокультура.

• Диада элементов интрасоциетальной среды: экономика в границах данной системы, культура в границах данной системы.

Исследование территориально-политических систем в пространственно-временном континууме обязательно включает их эволюцию и судьбу, появление и исчезновение. Другими словами, существует проблема устойчивости (резистентности) систем в отношении внешних воздействий. Не случайно типичный анализ политических систем построен вокруг проблем их стабильности, внешних воздействий и внутренних расколов.

Выживание, резистентность системы в отношениях с меняющейся и, возможно, агрессивной средой обеспечиваются с помощью ее внутренней перестройки, т.е. политической реформы. Подход Д. Истона к этой проблеме, на наш взгляд, недостаточно точен. По Д. Истону, одним из ответов системы на раскол может быть усиленная гомогенизация - «снижение или устранение религиозных, языковых или других культурных различий между группами» [Еаз1оп, 1965]. Но расколы чаще всего носят имманентный, неустранимый и притом весьма конфликтный характер, а навязываемая гомогенизация способна вызвать обратный эффект. Поэтому выживание системы может обеспечиваться такими реформами, которые создают компромиссный вариант политической организации.

Вообще, телеология стабильности политических систем является справедливой причиной для острой критики этой теории, которая, как считается, не в состоянии описать причины социальных революций, поскольку акцент сделан на устойчивость и самоорганизацию. Такая аберрация восходит к мнению Т. Парсонса, который указывал на важность восстановления и самоорганизации системы (аналогично Д. Истон акцентирует равновесие в системе). Еще до Т. Парсонса темы выживания, сохранения и стабильности социальных систем были главнейшими для Э. Дюркгейма и А.Р. Рэдклифф-Брауна. В связи с этим не меньшее значение получает исследование проблемы разрушения территориально-политических систем. В случае административно-территориальных единиц это их принудительное уничтожение центром. В случае государств - распад, самоликвидация, создание новых и т.п.

Анализ существующих источников открывает парадокс теории и практики изучения политических систем в отношении важнейшей для нас

85

«географической» темы границ. Д. Истон возражает против определения пространственных границ у политических систем, хотя на самом деле не отрицает их право на существование. На практике в политической науке обычно рассматриваются политические системы определенных обществ, которые совпадают с определенными государствами. Этот подход всегда используется в сравнительной политологии, которая в значительной степени посвящена сравнению политических систем, идентифицируемых через их национально-государственную принадлежность.

Можно согласиться с Д. Истоном, когда он утверждает, что политико-административные границы представляют собой границы всего общества, а не политической системы, существующей в этом обществе. Следовательно, «границы системы не обязательно должны быть пространственными по своей природе» [Еайоп, 1965]. Действительно, физическая граница не может отделить политическое взаимодействие в обществе от того, которое связано с интрасоциетальными системами, представляющими собой внешнюю среду политической системы, но в то же время существующими в том же пространстве и времени, что и политическая система данного общества.

Политическая система исходно не имеет географических границ. Но она обычно формируется в пределах заданных политико-административных границ. Критерии, с помощью которых определяются границы политической системы, могут иметь географическую проекцию. Политическая система, на наш взгляд, асимптотически стремится к тому, чтобы заполнить все физическое пространство, занимаемое данной политико-административной единицей (государство, регион и др.): как минимум потому, что в этом заинтересована власть. Но «географический зазор» между системой и административной единицей существует почти всегда, поскольку часть территории может не участвовать в политическом разделении труда.

Определение границ ТПС возможно с помощью подхода «центр - периферия». Политическая система в ее географической репрезентации однозначно занимает часть территории данного политико-административного образования, а именно ее политическое ядро, связанное системой коммуникаций и реальным разделением политического труда. Здесь-то и возникает территориально-политическая система, к ней также подключаются ближние периферии. Критерием включенности территории в функционирование политической системы может быть вовлеченность населения в общенациональную (общерегиональную) политическую жизнь.

Также при определении реальных границ ТПС должна приниматься во внимание нелинейность границы. Политологи, не знакомые с теоретической географией, обычно представляют политико-административные границы в качестве линейных образований. Неудивительно, что они не склонны соотносить границы политических явлений с линейными географическими границами. Однако политическая граница далеко не всегда носит линейный характер. Она может быть «размытой», представляя собой площадное явление - переходную зону. В переходных зонах можно

86

говорить о неполной, частичной представленности данной политической системы и о наложении двух и более политических систем на одной географической территории.

В завершение отметим, что системный подход подвергается справедливой критике в современной политической науке. В то же время, как показывает анализ источников, критики не отрицают сам факт существования политических систем. Скорее, они стремятся дистанцироваться от натурализма и структурализма. Кроме того, проблема релевантности системного подхода прямо связана с известной в современной науке дискуссией о соотношении структуры и агента.

Структурализм (К. Леви-Стросс, М. Фуко, Ж. Деррида и др.) ориентирован на выявление упорядоченных, устойчивых, повторяющихся явлений, которые составляют структуры социальной жизни. Дилемма отношений между структурой и агентом решается здесь в пользу обезличенной структуры. На развитие системного подхода в социальных науках большое влияние оказал натурализм, основанный на аналогиях функционирования социальных и биологических систем, которые следуют из теории систем, разработанной биологом Л. фон Берталанфи [Bertalanffy, 1969]. «Натуралисты» считали необходимым создать точную теорию в нефизических отраслях науки на основе системного подхода. В дискурс социальных наук проникли такие понятия, как «гомеостатическое равновесие», «саморегуляция системы». Социальные системы стали рассматриваться в качестве открытых систем, по аналогии с биологией и в отличие от физики с ее закрытыми системами. Кроме того, из кибернетики Н. Винера было заимствовано представление об иерархических уровнях управления.

На наш взгляд, системный подход можно сделать удобной теоретико-методологической основой, только очистив его от крайностей структурализма и натурализма. К. Хэй делит политические теории на две группы -структуралистские (в которых важны структура и контекст) и интенциона-листские, или волюнтаристские (в которых важен агент, «живой» актор). Оба подхода в крайних вариантах упрощают и редуцируют социальную реальность. Структурализм недооценивает акторов, описывает процессы без субъектов, как будто «невидимая рука» управляет акторами, предопределяя регулярность и предсказуемость их политического поведения [Hay, 2002, p. 102]. Критика структурализма (с которым неразрывно связана теория систем) привела к другой крайности, когда на первый план выходят интенции, мотивации, эмоции, самосознание акторов, которые способны понимать свои действия, но действуют по собственному усмотрению, волевым порядком. Интенционализм способен только к дескриптивным методам, он оказывается по преимуществу эмпирическим способом описания и обобщения политического поведения. Для него политические системы не имеют смысла.

В конце ХХ в. усилились попытки найти компромисс между двумя крайностями. Примером является теория структурации, предложенная

87

Э. Гидденсом. Под структурацией он понимает структурирование социальных отношений во времени и пространстве посредством дуализма структуры. Дуализм структуры выражается в том, что она одновременно выступает «посредником и результатом поведения, которое структура периодически организует. Структурные качества социальных систем не существуют вне действия, но они постоянно вовлечены в его воспроизводство» [Hay, 2002, p. 119]. Структура представляет собой «следы памяти» в деятельности акторов, а лучше сказать - принятые практики, в том числе основанные на законах. Структура также отличается пространственно-временной изменчивостью. Можно сослаться в связи с этим на концепцию морфогенетической последовательности М. Арчер. По ее мнению, структура предшествует действию, которое ее воспроизводит или трансформирует; наблюдается морфогенез структуры [Archer, 1989; Archer, 2003].

В развитие теории структурации и применительно к политическим отношениям К. Хэй развивает «подход стратегических отношений», автор которого - Б. Джессоп (strategic-relational approach). По мнению этих авторов, структура и агент существуют всегда, их различие является сугубо аналитическим построением. Правильнее говорить о диалектике в отношениях между структурой и агентом. Развивая мысль Э. Гидденса, К. Хэй замечает, что структура и агенты представляют собой не две стороны монеты, а сплав, из которого сделана одна монета [Hay, 2002, p. 126127]. В перспективе существуют стратегическое действие, совершаемое актором, и стратегически выбранный контекст. В качестве стратегических акторов могут выступать как индивиды, так и коллективы [Hay, 2002, p. 131], к числу которых мы можем отнести региональные сообщества.

Из вышесказанного следует, что территориально-политическая система должна рассматриваться не в качестве самодостаточной, «механически» работающей структуры, а как идеальная модель. В противном случае мы приходим к волюнтаризму (полное отсутствие системности в политических отношениях). Как полагает К. Хэй, во-первых, акторы действуют в соответствии с определенными взглядами о социальной и политической среде. Во-вторых, акторы не обладают совершенной и исчерпывающей информацией о контексте, они лишь делают предположения о характере последствий своей деятельности. Поэтому и функционирование территориально-политической системы не обезличено и сильно зависит от «человеческого фактора», от политических идей и информационных возможностей акторов.

Список литературы

Алаев Э.Б. Социально-экономическая география: понятийно-терминологический словарь. - М.: Мысль, 1983. - 350 с.

88

Сравнительная политология сегодня / Алмонд Г., Пауэлл Дж., Стром К., Далтон Р. - М.:

Аспект Пресс, 2002. - 537 с. Беркли Дж. Сочинения. - М.: Наука, 1978. - 556 с. Бурдье П. Социология политики. - М.: Socio-Logos, 1993. - 336 c. Гидденс Э. Устроение общества. - М.: Академический проект, 2005. - 528 с. ГладкийЮ.Н., ЧистобаевА.И. Регионоведение. - М.: Гардарики, 2000. - 384 с. Горбацевич Р.А. Актуальные вопросы политической географии // Экономическая география: К ХХ111 Международному географическому конгрессу. - Л., 1976. - С. 41-52. Грицай О.В., Иоффе Г.В., Трейвиш А.И. Центр и периферия в региональном развитии. - М.:

Наука, 1991. - 168 с. ГумилевЛ.Н. Этногенез и биосфера Земли. - Л.: Гидрометеоиздат, 1990. - 327 с. ЗамятинД.Н. Геополитика образов и структурирование метапространства // ПОЛИС. - М.,

2003. - № 1. - С. 82-103. Замятин Д.Н. Метагеография: пространство образов и образы пространства. - М.: Аграф, 2004. - 512 с.

Замятин Д.Н., Замятина Н.Ю. Пространство российского федерализма // ПОЛИС. - М.,

2000. - № 5. - С. 98-108.

Замятина Н.Ю. Модели политического пространства // ПОЛИС. - М., 1999. - № 4. - С. 29-41. Кант И. Критика чистого разума. - СПб.: Тайм-Аут, 1993. - 477 с.

Колосов В.А., Мироненко Н.С. Геополитика и политическая география. - М.: Аспект Пресс,

2001. - 479 с.

Парсонс Т. О социальных системах. - М.: Академический проект, 2002. - 831 с. Туровский Р.Ф. Политическая география. - М.; Смоленск: Изд-во СГУ, 1999. - 381 с. Ягья В. С. Пространство в политической географии (постановка проблемы) // Экономическая

и социальная география: проблемы и перспективы. - Л., 1974. - С. 73-79. Agnew J. Place and politics. The geographical mediation of state and society. - Boston: Allen &

Unwin, 1987. - 267 р. ArcherM. Culture and agency. - Cambridge: Cambridge unive. press, 1989. - 343 р. ArcherM. Structure, agency and the internal conversation. - Cambridge, UK; N.Y.: Cambridge

univ. press, 2003. - 370 р. Bertalanffy L. von. General systems theory. - N.Y.: G. Braziller, 1969. - 289 р. Deutsch K.W. Nationalism and social communication. - N.Y.: Publ. jointly by the Technology

Press of the Massachusetts Institute of Technology, and Wiley, 1953. - 292 р. Deutsch K.W. Political community at the international level. - Garden City, N.Y.: Doubleday, 1954. - 70 р.

Developments in electoral geography / Ed. by Johnston R.J., Shelley F.M. and Taylor P.J. - L.;

N.Y.: Routledge, 1990. - 278 р. Easton D. A systems analysis of political life. - N.Y.: Wiley, 1965. - 507 р. Giddens A. Central problems in social theory: action, structure and contradiction in social

analysis. - L.: Macmillan, 1979. - 294 р. Giddens A. The constitution of society. Outline of the theory of structuration. - Cambridge: Polity

Press, 1984. - 402 р. Hay C. Political analysis. A critical introduction. - N.Y.: Palgrave, 2002. - 314 р. SackR. Human territoriality: Its theory and history. - Cambridge, N.Y.: Cambridge univ. press, 1986. - 256 р.

Soja E. W. Postmodern geographies. The reassertion of space in critical social theory. - L.; N.Y.:

Verso, 1989. - 266 р. Yi-Fu Tuan. Topophilia. - Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1974. - 260 p.

89