CC BY
71
УДК 329.055 3(4) ББК 66.3(4)3
ПОДАВАТЬ ПРИМЕР. ВЛИЯНИЕ И ВОЗДЕЙСТВИЕ НОВЫХ УЛЬТРАПРАВЫХ ВОСТОКА ЕВРОПЫ
НА ЗАПАД (1991-2015 гг.)
Франсиско Вейга, профессор новой и новейшей истории Автономного университета Барселоны (АУБ), член исследовательской группы современной истории АУБ и ассоциации Евразийский центр (Испания) [email protected]
Карлос Гонсалес-Вилья, приглашенный научный сотрудник Института Франклина Университета Алькалы, член исследовательской группы современной истории АУБ и ассоциации Евразийский центр (Испания)
Перевод с испанского Е.Ю. Богуш
Аннотация. После окончания «холодной войны» подъем ультраправых движений и партий в Восточной Европе оказал серьезное влияние на рост современных крайне правых партий в западной части европейского континента. Это явление не прошло через соответствующие идеологические механизмы, однако было реализовано двумя различными способам: во-первых, путем вооруженной мобилизации крайне правых и неофашистов в войнах на территориях бывшей Югославии и Украины и, во-вторых, за счет прохождения крайне правых партий в Европейский парламент. Кроме того, в некоторых странах Восточной Европы, таких, как Польша или Венгрия, они получили - впервые в Европе с 1945 г. - государственные посты, тем самым бросая вызов власти Брюсселя.
Ключевые слова: крайне правые партии, Восточная Европа, милитаристы, военизированные формирования, Европейский Союз, Югославия, Украина.
PREACHING BY EXAMPLE: THE INFLUENCE AND IMPACT OF THE NEW FAR-RIGHT FROM EASTERN
TO WESTERN EUROPE, 1991-2015.
Francisco Veiga, Professor of Contemporary History, Autonomous University of Barcelona, Spain
Carlos González-Villa, Associate Researcher, Institute of International Relations, Complutense University of Madrid, Spain and Visiting Researcher, Franklin Institute, University of Alcalá, Alcalá de Henares, Spain
Abstract. Since the end of the Cold War, the rise offar-right movements and parties in Eastern Europe has had a crucial influence on the rise of contemporary far-right parties in the Western part of the continent. This phenomenon has not principally taken place through ideological mechanisms, but by the armed mobilization of far-right and neo-fascist groups in the wars in the former Yugoslavia and Ukraine and the arrival of far-right parties in the European Parliament. Moreover, in some East European countries, such as Poland or Hungary, far-right parties have occupied government positions for the first time in Europe since 1945, consequently challenging Brussels' authority.
Key words: far-right parties, Eastern Europe, warlordism, paramilitarism, European Union, Yugoslavia, Ukraine.
После Второй мировой войны на деятельность неофашистских и ультраправых партий, виновных в развязывании этого военного конфликта, были наложены серьезные ограничения. В Западной Европе с трудом удалось выжить таким организациям, как Национал-демократическая партия Германии (НДПГ), Австрийская партия свободы (АПС) и Итальянское социальное движение (ИСД). В Восточной Европе в рамках так называемого советского блока подобное было невозможным. Однако сейчас, двадцать пять лет спустя после окончания «холодной войны», влияние политической культуры ультраправых в Восточной Европе весьма заметно. Вместе с тем исследования этой темы как бы тонут в болотистой почве политического взаимовлияний современных политологических течений. Однако с точки зрения историографии заняться изучением этой темы представляется крайне важным.
Национализм как способ реанимации одряхлевших режимов
Конец «холодной войны» породил важные изменения, сопровождаемые возрождением в бывших социалистических странах ультраконсервативных, националистических и неонацистских партий. Но в некоторых из них еще до падения Берлинской стены уже фиксировалось возникновение внутри правящих партий либо иных официально признанных организаций, ассоциаций и фракций, тенденций националистического толка.
В качестве примера можно назвать появившееся в России общество «Память», объединявшее различные группы, начавшие свою деятельность в конце семидесятых - начале восьмидесятых годов прошлого века, накануне празднования 600-ой годовщины битвы с войсками ордынского военачальника Мамая на Куликовом поле. В 1985 г. в этой организации произошло несколько расколов, после чего двумя годами позже был создан Национально-патриотический фронт «Память». Среди известных политических деятелей, прошедших через «Память», выделялся Александр Баркашов, основавший в 1990 г. партию «Русское Национальное Единство».
В этой связи нередко называют и сербского политика Слободана Милошевича. Став членом Союза коммунистов Югославии (СКЮ), он быстро продвинулся наверх, заняв влиятельные позиции. В конце 1980-х годов, используя ситуацию, сложившуюся в связи с конфликтом, возникшим в автономном крае Косово, он установил контроль над своей партией, стимулируя наметившийся в ней сербский национализм. Выступая по-прежнему в облике марксиста, он, тем не менее, заменил в сво-
их выступлениях термин «товарищ» словом «брат», а «рабочий класс» - «нацией». На протяжении 1988 г. десятки тысяч сербских националистов провели свыше 60 бурных манифестаций в различных районах республики, в университетах и на заводах, в профсоюзах и на партийных встречах.
Всплеск националистических настроений, произошедший в Сербии, не являлся чем-то необычным для Восточной Европы конца 1980-х годов. В тот же период в различных странах региона предпринимались аналогичные попытки оживить дряхлеющие коммунистические партии, вдохнув в них националистические установки. И многие увенчались успехом.
«Позитивная» или «негативная» оценка этого процесса на Западе во многом зависела от той интерпретации, которую давали ему СМИ. И это обстоятельство очень важно для понимания причин подъема ультранационализма на всем европейском континенте несколько лет спустя.
Весьма схоже с сербской сложилась ситуация в Венгрии. В 1986 г. на ее политическую сцену вышли новые, реформистки ориентированные политики. В их числе особо выделялся Имре Пожгаи. Пользуясь симпатиями популярных умеренных националистов, он поддержал выступления в поддержку венгров Трансильвании, якобы притесняемых румынским правительством. Эта инициатива обернулась огромным успехом. На улицы Будапешта были выведены тысячи венгров, протестовавших против политики румынского режима.
Это выглядело весьма необычно, поскольку и Венгрия, и Румыния были тогда еще частью коммунистического блока. Но в Венгрии к тому времени уже сложилась сравнительно открытая политическая система, в то время как в Румынии у власти пребывал непопулярный диктатор Николае Чауше-ску. Это стало причиной того, что на Западе всячески одобряли венгров и поголовно обвиняли румын. Между тем, по сути, и Милошевич, и Пожгаи пытались реализовать один и тот же сценарий: заявляя о своей озабоченности судьбой соотечественников, «брошенных на произвол к ногам иностранцев», они стремились тем самым укрепить собственную власть, реанимируя с помощью национализма агонизирующие режимы.
Сочетание агрессивных методов новых националистов с проснувшимся энтузиазмом сторонников коммунистического режима было характерным и для стиля польского национализма, возрожденного профсоюзом «Солидарность» в 1980 г. Крестный ход с православными священниками или перенесение мощей царя Лазаря в Сербии сильно напоминали религиозные церемонии на верфях Гданьска,
паломничество в польский храм Ченстохова или массовое помешательство, вызванное визитом папы Кароля Войтылы в Польшу в июне 1979 г. Западные СМИ всячески восхищались одними и высмеивали других, хотя на самом деле и те, и другие придерживались одной и той же политики.
Противоестественные слияния
Второй и третий этапы подъема ультранационализма в Восточной Европе практически совпали во времени: они продолжались на протяжении всех бурных политических и военных конфликтов, разразившихся на Востоке Европы в 1990-е годы. В первую очередь следствием эволюции национализма, возродившегося в некоторых странах советского блока в 1980-е годы, стало попустительство и даже симбиоз, а иногда и политическое слияние ультраправых и ультралевых группировок и партий в рамках новых постсоветских режимов.
В Югославии в 1989 г. в связи с празднованием 600-й годовщины битвы на Косовом поле оживилось движение четников. Воеводой и вождем этого движения в Сербии стал Воислав Шешель. Главой Национального совета сербской обороны в Америке был провозглашен Момчило Джуич, последний из командиров сербских четников, оставшихся в живых после Второй мировой войны. В марте 1990 г. Шешель и Вук Драшкович основали Сербское движение обновления (СДО). Через год оно объединилось с Сербской радикальной партией (СРП), председателем которой стал Шешель. Вошедшие в нее сторонники создания «национально чистой» великой Сербии создали собственные военизированные формирования, принявшие участие в боевых действиях в Хорватии и Боснии и Герцеговине.
В Сербии они активно поддержали президента Милошевича и его Социалистическую партию -наследницу Союза коммунистов. В ответ им была оказана помощь оружием и деньгами. То же самое произошло с Желько Ражнатовичем, более известным как Аркан, создавшим свое собственное военизированное формирование - Сербскую добровольческую гвардию (СДГ), а затем свою Партию сербского единства (ПСЕ). Некоторое время это небольшое формирование неофашистского типа играло заметную роль в сложной политической игре, которую вел Милошевич.
В свою очередь в Румынии сложился «Красный четырехугольник», как именовали тогда пакт, заключенный правительством, сформированным Социал-демократической партией Румынии (СДПР) и такими ультраправыми организациями, как Партия румынского национального единства (ПРНЕ), Социалистическая партия труда (СПТ) и
Партия «Великая Румыния» (ПВР). Пакт действовал с января 1995 г. до весны 1996 г. [1].
Некоторое время существовал и российский вариант этого явления - так называемый Фронт Национального Спасения, созданный в октябре 1992 г. В него вошли коммунисты, социалисты и националисты, выступавшие против неолиберальных реформ времен правления Бориса Ельцина. Фронту оказали поддержку восходившие тогда звезды новых русских правых, например, евразиец Александр Дугин и его газета «День», а также национал-большевик Эдуард Лимонов.
Военизированные формирования
На третьем этапе в упомянутых выше странах Восточной Европы появились военизированные формирования ультраправых, а иногда и явно неофашистские группировки. Наиболее известным их примером были Хорватские оборонительные силы (ХОС), боевое крыло Хорватской партии права. В критические моменты войны в Хорватии организации ХОС удалось создать несколько батальонов, которые наводили страх даже на самого президента страны Туджмана, бывшего коммуниста, ставшего ультранационалистом. Действия ХОС получили поддержку множества иностранных волонтеров, представлявших различные неофашистские партии Франции, Германии, Австрии, Англии, Бельгии, Венгрии и Австралии. Западная пресса того времени едва упоминала об этих событиях, что создало тревожную ситуацию: ведь только что созданная Республика Хорватия стала первым со времен Второй мировой войны европейским государством, принявшим фашистских боевиков.
Но за ней последовали и другие. Во время гражданской войны в Югославии (1991-2001 гг.) были зафиксированы многочисленные бесчинства ультранационалистических военизированных формирований, будь то милиция четников в Сербии, добровольцы Аркана, мусульманская Патриотическая лига Боснии и Герцеговины или албанская АОК (Армия освобождения Косова). С наибольшей очевидностью их преступная деятельность реализовалась на Западных Балканах, где некоторые военные формирования превратились в небольшие армии.
Так впервые со времен Второй мировой войны в Европе началась активизация ультранационалистов и неофашистов, хорошо вооруженных и экипированных, что невозможно было представить себе в Западной Европе. Но столь же взрывной, как само это явление, оказалась скорость, с которой западная пресса привыкла к бурлящему водовороту событий после войны в Югославии и распада Со-
196
ветского Союза. Крупнейшие коммерческие СМИ предпочли склониться на сторону «хороших» антикоммунистов и борцов за свободу, не пытаясь показать их двойное дно - ультранационалистическое и даже неофашистское нутро военизированных группировок, в лучшем случае не придавая ему серьезного значения.
Между тем европейские ультраправые неплохо уловили смысл происходящих событий, послав на помощь своим единомышленникам добровольцев, открыто признававших свои реваншистские устремления.
Аутсорсинг, полевые командиры, мафия и футбольная мобилизация
Процесс либерализации экономики в глобальном масштабе, начавшийся после окончания «холодной войны» и сопровождавшийся приватизацией и/или аутсорсингом функций государства, также способствовал «упорядочиванию» образа неофашистской милиции, вооруженной до зубов и действующей в крупномасштабных военных конфликтах. Убедительным примером этого было расширение бизнеса частных служб безопасности, включая частные военные компании.
Они значительно отличались от классических компаний наемников времен «холодной войны» - в основном американских, действовавших под надзором правительства и служивших внешнеполитическим интересам Вашингтона. Вместе с тем их операции взаимодействовали с огромным миром аутсорсинга услуг деловой разведки, также весьма развившихся после «холодной войны» [2]. Агентства аутсорсинга дополняли государственные структуры, работая для частных военных компаний или оборонных подрядчиков, иногда достаточно крупных. Они играли заметную роль в конфликтах, развязанных после окончания «холодной войны» на Балканах, в Африке к югу от Сахары, на Ближнем Востоке, Кавказе и на Украине. Операции поддержки в этих конфликтах часто оказывали военизированные формирования, в том числе и ультраправые.
Этот тип сводных военизированных формирований не всегда оказывался эффективным. Но это и не было столь важно, ибо основное оправдание их существования заключалось в провозглашении необратимости наступления «новой эры». Это оказалось не очень сложным, ибо большая часть социалистических режимов перестала существовать. Поэтому военно-промышленный комплекс стран Запада уже не был вынужден противостоять милиции или армии, продемонстрировавшим к тому времени свою военную несостоятельность. В этих
условиях новое ультраправое ополчение могло отлично сыграть роль «вооруженного народа» в противостоянии «фальшивым массам» коммунистических режимов.
Деятельность военизированных формирований способствовала распространению и другого феномена: появлению полевых командиров, которое ознаменовало превращение военизированных формирований в инструменты конкретных лиц -своего рода «псов войны», действовавших в качестве политической и военной власти в зонах конфликтов.
«Псами войны» стали такие деятели переходного периода, как Анте Параджик, ставший могущественным лидером хорватских ХОС, Гойко Шушак, предприниматель-эмигрант и советник Туджмана, уже упоминавшийся Желько Ражнато-вич, известный в Сербии как Аркан, албанец Хашим Тачи, один из лидеров косовской АОК, ставший затем государственным деятелем новой республики. Во всех случая для полевых командиров были характерны особые отношения с государством: они добивались не завоевания независимости, а продолжения своего паразитического существования внутри государства [3].
При всем этом военизированные формирования и «псы войны» были в той или иной степени связаны с другим явлением, получившим развитие после падения Берлинской стены, - мафией. Она действует повсеместно - от Китая и России до Латинской Америки. С незапамятных времен криминальные организации существуют и в Италии.
Мафия была прекрасно подготовлена к использованию бума глобальной экономической либерализации, последовавшей за окончанием «холодной войны». Она умело извлекала выгоды из пробелов в юрисдикции международных организаций, а также из либерализации рынков труда и капитала. С мафией нередко тесно сотрудничали и полевые командиры. Это фиксировалось особенно в тех странах, где потерпели крах социалистические режимы, но еще не консолидировались (или даже не зародились) демократия и правовое государство.
Особенно выгодными для мафии оказались в этом смысле некоторые сферы, ранее игравшие второстепенную роль. Одной из них был футбольный бизнес. В мире размывающихся национальных государств и растущей деидеологизации футбольные клубы стали для многих своего рода малой родиной. На исходе «холодной войны» они приобрели такую власть, что начали превращаться в плацдармы дипломатических и политических влияний.
Показателен в этом смысле известный пример Сильвио Берлускони, сделавшего карьеру в фут-
больном клубе «Милан», а затем окунувшегося в политику, заняв влиятельные позиции на ультраправом фланге общественно-политической системы [4].
Хорошо известно также, что в ходе югославского конфликта многие фанаты футбольного клуба «Црвена звезда» были завербованы в Сербскую добровольческую гвардию [5]. Это событие стало финальной строкой в длительном противостоянии националистов в футбольной сфере посттитов-ской Югославии 1980-х годов. Его самой яркой, но отвратительной демонстрацией стал матч, состоявшийся 13 мая 1990 г. между «Црвена звезда» и «Динамо» на стадионе «Максимир» в Загребе, превратившийся в поле битвы сербских ультрас из числа болельщиков «Црвена звезда» с болельщиками-хорватами [6].
Связь ультранационализма и футбола была обычным явлением и во многих других странах Восточной Европы - от Польши до Венгрии. Эта связь была во многом вдохновлена многолетними традициями британских болельщиков-хулиганов, действия и методы которых стали моделью, воспринятой международным ультранационализмом. Быть может, это позволит лучше понять, почему появление ультранационалистического и неонацистского ополчения не было вовремя воспринято европейским и международным общественным мнением как неприемлемое и опасное явление.
От Хайдера к Брейвику
Наступление XXI века принесло с собой много перемен, разных по содержанию и интенсивности. Террористический акт в США, произошедший 11 сентября 2001 г., оказал заметное влияние на развитие ультраправых тенденций в Европе и Америке, особенно с того момента, как президент Дж. Буш выдвинул лозунг «мировой войны с терроризмом». Это ускорило динамику уже существовавших настроений. Но сильнее всего стало поразившее Запад ощущение военной угрозы.
В США был принят «Патриотический акт». На некоторых факультетах университетов стали множиться ряды экспертов по «обороне и безопасности». Возросла численность различных «мозговых трестов». Вне зависимости от реальной эффективности их усилий по предотвращению террористической угрозы эта атмосфера способствовала вызреванию образа «внутреннего врага» и милитаризации общества. Тем самым возникала почва, благоприятная для оживления неофашизма.
Вместе с тем все эти перемены были в какой-то мере спокойно восприняты широкой публикой, полагавшей, что речь идет всего лишь о «войнах четвертого поколения». А под ними подразумевались,
говоря словами одного из их главных теоретиков Мартина Ван Кревельда, исключительно конфликты низкой интенсивности, поскольку потеря государством монополии на применение насилия привела к его применению малыми силами - этническими сообществами, криминальными бандами, военизированными группировками, политическими ополченцами, террористами, использующими иногда виртуальные тактики дерегулирования военного конфликта [7].
Мощным следствием теракта 11 сентября было также развязывание исламофобии. Водоразделом ситуации «до и после» послужила в этом контексте публикация в 2005 г. книги «Еврабия. Европей-ско-арабская ось» журналистки Бат Йеор (Жизель Литтман). Ее автор, британка еврейско-египетского происхождения, предсказывала в ней превращение Европы в «Еврабию», в которой вследствие молчаливого вторжения (иммиграции) станет господствовать исламская культура. Внешняя политика Еврабии будет демонстративно антиамериканской и антиизраильской.
Очерченный в книге образ новой Европы, которую политика интеграции может привести к некой «форме советизма» [8], должен был послужить пугалом для носителей популярной англосаксонской культуры. Одновременно феномену «Евра-бии» надлежало способствовать забвению частью европейских правых своих антисемитских предрассудков, превращая их в антимусульманские.
Разумеется, «твердолобые» ультраправые и традиционные нацисты продолжали оставаться антисемитами. Но это чувство, будучи основанным на идее превосходства белого человека и на ультра-монтанском христианстве, как бы удваивалось, получив «антимусульманскую прививку».
Вместе с тем появилась и другая ультраправая группировка, восхищавшаяся Израилем, рассматривая его как образец эффективности борьбы с радикальными исламистами и с арабами в целом. Убедительным примером подобного симбиоза можно считать так называемый полк «Азов», первоначально созданный неонацистскими добровольцами, а затем вошедший в состав Национальной гвардии Украины. Одним из его спонсоров был еврей-олигарх, губернатор Днепропетровской области Игорь Коломойский, субсидировавший и другие военизированные подразделения ультраправых: батальоны «Айдар», «Донбасс», «Днепр-1» и «Днепр-2». Между тем его религиозные установки вроде бы не были поверхностны. На протяжении ряда лет он считался руководителем Объединённой еврейской общины Украины и Европейского совета еврейских общин.
198
После окончания гражданской войны в Югославии и распада страны могло показаться, что вооруженный неофашизм исчез с карты Европы. Однако наступление на Восток, которое начали неолибералы, и соответствующее расширение Европейского Союза вновь стимулировали жесткий национализм, одним из проявлений которого стали так называемые «цветные революции», произошедшие в некоторых бывших советских республиках.
Расширение Евросоюза на Восток имело своим следствием появление в Европейском парламенте ряда новых депутатов, представлявших ультранационалистические, а то и откровенно неофашистские партии. Присутствие ультраправых из Восточной Европы в парламенте ЕС стало особенно заметным после выборов 2009 г. С вхождением в Евросоюз Румынии и Болгарии (2007 г.) в Европарламенте появились такие праворадикальные структуры, как Партия Великой Румынии и «Атака» (Болгария), ставшие заметными благодаря своей непарламентской лексике и патологической цыганофобии. Представлены в нынешнем созыве парламента и такие праворадикальные объединения, как Словацкая национальная партия и венгерский «Йоббик».
Разумеется, внедрение ультраправых в европейский парламент началось еще раньше. Уже на выборах 1994 г. стал очевидным рост влияния партий этого типа и их лидеров. В этой связи есть все основания назвать Фламандский блок (Бельгия) и Австрийскую партию свободы, которую возглавлял тогда Йорг Хайдер. Не миновала эта судьба и другие страны ЕС. В Италии произошла консолидация созданного Джанфранко Фини Национального союза, приобретшего заметную электоральную силу. Во Франции упрочил свои позиции Национальный фронт, впервые получивший 5,8% голосов на выборах в Национальное собрание (1993 г.). В Великобритании была основана Партия независимости Соединённого Королевства.
Все это следует рассматривать как закономерное следствие таких событий, как крушение советского блока, повсеместный кризис левых, «цветные революции» в Восточной Европе, вооруженная борьба, которая велась якобы против наследия коммунизма в Югославии, и, наконец, взрывной характер массовой иммиграции в страны континента из Азии и Африки.
Происходившее значимо сказалось на настроениях и, следовательно, на электоральном поведении заметных групп населения. Началось укрепление позиций правого центра. На политической арене появились новые правые парламентарии, на этот раз с хорошими манерами. Ими были выдви-
нуты слывшие современными лидеры. Началось формирование новых правых коалиций, склонных к более умеренному дискурсу представляемых ими переструктурированных организаций.
Волны исламофобии, последовавшие за террористическим актом 11 сентября 2001 г., дискуссии о возможности вступления Турции в Европейский Союз, в ходе которых выступил сам папа Бенедикт XVI (тогда еще кардинал Ратцингер), -все это существенно способствовало нарастанию парламентского натиска обновленных правых. Но самая мощная волна наступления ультраправых в Западной Европе началась в 2010 г. И немалую долю ответственности за нее несут оказавшиеся в Евросоюзе ультраправые с Востока Европы - гораздо более жесткие, боевые, наглые, неистовые и непреклонные, чем их западные «единоверцы».
Это во многом объяснялось тем, что они опирались на более широкий социальный консенсус, поскольку на их родине исторические левые были сметены с политической сцены и возникла необходимость полностью переориентировать сложившиеся общественные структуры.
Убедительным примером возросшего влияния ультраправых стало место, которое занял в их дискурсе и мифологии ультраправый норвежец Ан-дерс Брейвик, совершивший массовое убийство на острове Утойя в июле 2011 г. и заявивший, что оно было вдохновлено идеями «крестовых походов», провозглашенными сербскими националистами и особенно - действиями войск НАТО в Югославии в 1999 г. [9].
Брейвика можно рассматривать как продукт синтеза эволюции ультраправых в первые годы XXI в. Он был типичным скандинавским неонацистом со всеми присущими им классическими расовыми и политическими предрассудками, включая яростную ненависть к левым, к которой добавилась лютая злоба к исламу. Вместе с тем он был своего рода «одиноким волком», воспринявшим, с одной стороны, террористические традиции европейских ультраправых 70-х годов ХХ века, а с другой - мифы балканского ультранационализма 1990-х годов.
Ультранационалистический парламентский подъем 2014-2015 годов
Массовые партии правых ультра обычно поднимают головы в годы серьезных рецессий, пытаясь пресечь неизбежное полевение дискурса, а следовательно, и электората. Поэтому не случайно новой отсчетной точкой подъема их влияния стал 2010 год, когда на европейском континенте вспыхнул греческий долговой кризис, сыгравший роль, сходную с банкротством австрийского бан-
ка Сге&1ап8Ы1 в 1931 г. Именно оба эти события спровоцировали в Европе финансовый кризис, начавшийся в США. С этого момента ряд ультранационалистических («жестких») правых партий заручился устойчивой социальной и электоральной поддержкой на выборах в своих странах. Партия свободы (ПС) Герта Вилдерса превратилась в 2010 г. в третью силу нижней палаты голландского парламента. Швейцарская народная партия (ШНП), располагавшая неплохими результатами еще с 1999 г., получила в 2011 г. 26,6% голосов, а спустя четыре года заручилась большинством в Национальном совете страны.
В 2012 г. Национальный фронт Франции, возглавляемый Марин Ле Пен, повторил свой наилучший электоральный результат, собрав 17,9% (почти шесть с половиной миллионов) голосов на президентских выборах и 13,6% голосов на выборах в парламент. Восхождение НФ продолжилось на муниципальных и европейских выборах 2014 г., а на региональных выборах 2015 г. он стал первой политической силой Франции по количеству поданных за него голосов.
В 2013 г. Австрийская партия свободы восстановила свой избирательный потенциал, получив на выборах в парламент 20,5% голосов и превратившись тем самым в главную оппозиционную силу. В том же году Партии прогресса в Норвегии удалось сформировать правительственную коалицию с консерваторами. Этому не помешало снижение ее электорального веса (16,3%). На парламентских выборах 2009 г. она получила значительно больший результат - 22,9% голосов.
В Восточной Европе крайне правые продолжали удерживать свои прежние электоральные позиции. На выборах в Литве в 2012 г. партия «Порядок и справедливость» собрала 7,31% голосов, а «Аграрному союзу» удалось в полной мере возвратить голоса, потерянные им в 2008 г. С 2014 г. он входил в состав правой фракции Европарламен-та, действующей под названием «Европа наций и свобод». В Болгарии партия «Атака» получила на парламентских выборах 2013 г. четверть миллиона голосов (7,3%).
Затем, в 2014-2015 гг., урожай голосов, поданных за ультраправых, стал гораздо обильнее. В Македонии «Внутренняя македонская революционная организация - Демократическая партия за македонское национальное единство» (ВМРО-ДПМНЕ) побила все европейские рекорды, получив на парламентских выборах 43% голосов (2014 г.) [10]. Между тем, несмотря на свой внешне благопристойный облик консервативной правой партии, она была и остается политической организацией, склонной к
восприятию фашистской идеологии [11]. Во всяком случае, созданное этой партией правительство может быть отнесено к той категории, которую Стивен Левицкий и Лукан Вэй определили как «конкурентный авторитаризм» - гибридный режим, не отвечающий минимальным стандартам, чтобы считаться демократическим [12].
В том же 2014 году венгерская партия «Йоб-бик» получила на выборах 20,2%, Национальное объединение «Все для Литвы» - 16,6%, а так называемые «Шведские демократы» - 12,9% голосов.
Восхождение ультрас продолжилось в 2015 г. В Польше «Закон и справедливость» (ЗиС) собрал 37,6%, Датская народная партия - 21,1%, партия «Истинные финны» - 17,7%, турецкая Партия националистического движения (ПНД) - 11,9%, эстонский Союз Отечества и объединение Яе8РиЬПса -13,7%, а Консервативная народная партия Эстонии - 8,1%, Партия независимости Соединенного Королевства (Великобритания) - 12,6%, партия «Золотая заря» в Греции - 6,99% голосов.
Рост влияния ультраправых приобрел особый размах после их успеха на выборах в Европарла-мент в мае 2014 г. и не случайно совпал с началом острого политического кризиса на Украине.
В первом случае было продемонстрировано, что Европейский парламент, считавшийся многими чуждым и политически маргинальным, неожиданно стал своего рода протагонистом европейского жизненного пространства и полем битвы, на котором правым удалось добиться существенных результатов. Ведь Национальный фронт Франции, собрав 26% голосов, приобрел в Европарламенте 24 из 74 отведенных ей депутатских мандатов, «Партия независимости Соединенного Королевства» (Великобритания) - 29% голосов и 24 из 73 мандата. Датской народной партии досталось 26,6%, Австрийской партии свободы - 19,72%, венгерской партии «Йоббик» - 14,68%, литовскому «Порядку и справедливости» - 14,27% , Национальному объединению «Все для Литвы» - 14%, «Истинным финнам» - 12,90% голосов [13]. Убедительная победа Хорватского демократического содружества (НБ2), входившего в Европейскую народную партию и собравшего 41,4% голосов, обеспечила депутатский мандат его партнеру по коалиции, выходцу из экстремистской Хорватской партии права [14].
Массовое «вторжение» ультраправых в Европейский парламент создало ощущение, что правые партии, во многом отличающиеся друг от друга, будут впредь действовать согласованно. Но это ощущение реализовалось лишь частично. Одни вошли во фракцию «Европа наций и свобод», возглавленную Марин Ле Пен, другие предпочли сохранить
200
свою независимость. Это однако не принизило уровня их возможностей.
Украинское горнило
Заключительным этапом эволюции нового феномена правого экстремизма и неофашизма, возникшего после окончания Второй мировой войны, стал кризис на Украине. Он сыграл роль не только своеобразного «порта назначения», но и горнила, в котором слились и переплавились сформировавшиеся за эти годы различные реакционные силы.
В стране в бурной и драматической форме вспыхнул конфликт, в котором объединились все составляющие, определяющие динамику феномена европейских ультраправых: слабое государство, аутсорсинг обороны и безопасности, международное добровольчество, феномен полевых командиров, мафия, бесчинства футбольных болельщиков [15], стратегическая индукция и доминирование гангстерской экономики. В этой нестандартной ситуации «короткого замыкания» за короткий период европейские ультраправые втянули в украинские события немалую часть стран мира. В этой связи имеет смысл еще раз подчеркнуть, что влияние политических и военизированных восточноевропейских правых ультра на западноевропейских крайне правых было, несомненно, большим, чем воздействие идеологических противоречий, всех их оттенков и ответвлений.
Возобновление роста и увеличение числа неонацистских и ультраправых военизированных формирований, как и во время югославских войн за двадцать лет до того, привело к тому, что украинский конфликт был воспринят европейскими партиями и движениями сходных взглядов как призыв к бою. Так же, как и в период гражданской войны в Югославии, части регулярной армии проявили низкую боеспособность. Это породило потребность в оказании им помощи добровольческими соединениями, поддерживаемыми олигархами и иностранными державами.
Киевские власти приступили к реорганизации своих вооруженных сил, уделив особое внимание батальонам территориальной обороны Национальной гвардии, сформированным в основном из военизированных подразделений, созданных на добровольческой базе. Помимо этого на территории всей страны были созданы специальные полицейские части и силы безопасности.
Возникли также части особого территориального назначения, например, батальон «Прикарпатье», сформированный из добровольцев закарпатского региона со значительным венгерским меньшинством, питающим сепаратистские настро-
ения, и призванный обеспечить внутреннюю безопасность. Этот тип военных формирований был тоже открыт для любых желающих, включая иностранцев.
В некоторых наиболее политизированных, откровенно неонацистских соединениях, например, в батальоне «Азов», связанном с Социал-национальной ассамблеей Андрея Билецкого [16], воевали их идеологические единомышленники из разных стран. Первоначально их большинство составляли шведы. Своей откровенной ультранационалистской идеологией кичились и некоторые другие воинские соединения: батальоны «Донбасс», «Айдар», «Батькивщина», «Днипро», «Сич» и специфическая структура, известная как «Правый сектор», в действиях которых принимали участие французские, канадские, словацкие, итальянские добровольцы, и - как это ни удивительно - русские и белорусы.
Противостояли этим батальонам пророссий-ские ополченцы Донбасса, создавшие свои Объединенные вооруженные силы, представлявшие собой симбиоз милиции и военизированных формирований. Им также - точечно и неофициально - оказывала поддержку российская армия. Создание тридцати независимых батальонов и бригад на такой небольшой территории, как Донецкая и Луганская области, стало во многом возможным благодаря притоку добровольцев - прежде всего, казаков и иностранцев. Фактически там были созданы интернациональные воинские структуры: легион Святого Иштвана (венгры), отряд им. Йована Шевича (сербы), Православный рассвет (болгары) и Континентальный союз (французы, сербы и бразильцы). И конечно, так же, как и на украинской стороне, здесь было немало правых радикалов: членов Русского национального единства, национал-большевиков из батальона «Заря», консерваторов из Русской православной армии и даже славянских неоязычников - родноверов, сражавшихся в бригаде «Восток» и в составе Диверсионно-штурмовой разведывательной группы «Русич».
В целом приток на Украину правых и неофашистских добровольцев намного превосходил по количеству, качеству и разнообразию все то, с чем доводилось столкнуться во время гражданской войны в Югославии. При этом их отдельные отряды иногда сражались друг с другом. В ряде случаев речь шла о сведении счетов «между своими». Но временами в столкновения втягивались и группы ультралевых. Особенно часто это происходило в лагере ополченцев. В этом смысле конфликт на Донбассе можно рассматривать и как первое сражение, включавшее компонент «противоестественного слияния», при котором красные флаги
соседствовали с отличительными знаками правых радикалов.
В целом, однако, основным содержанием конфликта оставалось столкновение националистических сил, в котором побочно принимали участие некоторые «сбитые с толку» левые. Это было очень трудно понять западным аналитикам и журналистам, исходившим из того, что фашизм исторически стремится к объединению в «черный интернационал», создавая единый фронт, ожесточенно противостоящий противоположному единому фронту демократии или социализма.
Между тем, военные столкновения между националистическими группировками - не редкость в истории. Достаточно напомнить, что, когда в сентябре 1939 г. Польша стала объектом нападения Третьего рейха, это была Польша Рыдз-Смиглы -«диктатура без диктатора», как говорили в то время. В войне 1940-1941 гг. Италия Бенито Муссолини сражалась с Грецией Иоанниса Метаксаса, с его фашистским режимом - «Третьей греческой цивилизации». В марте - апреле 1939 г., еще до начала Второй мировой войны, Венгрия и Словакия, два авторитарных режима, союзники Гитлера, сплелись в кратком, но кровавом единоборстве.
В то же время очевидно, что сценарий украинского кризиса серьезно обеспокоил и ультраправых во многих странах. Они, к своему неудовольствию, оказались перед необходимостью определить свою позицию по отношению к конфликту. Это было чем-то похоже на решительную схватку. И тот, кто не успел запечатлеть себя на нужном фотоснимке, мог оказаться отстраненным и даже вытесненным с политической сцены.
Назревший выбор предполагал два основных варианта: за или против украинских ультраправых. Самое сложное состояло (и состоит) в том, что изменения и перемещения с одной позиции на другую должны были происходить в ходе войны: тот, кто вначале был на стороне украинских ультраправых, по необходимости идентифицируя себя с обновленческими позициями, затем вдруг делал разворот в сторону России, которая виделась более традиционной в широких рамках евразийства.
Позиция Москвы и российских правых по отношению к европейским группировкам ультра вызвала на Западе большую тревогу. Примечательно, что ни русские, ни зарубежные группировки не отрицали сближения своих позиций. В свою очередь на Западе заговорили о крупномасштабном заговоре [17], новом фронте «гибридной войны», якобы ведущейся Россией на Украине, но могущей выйти за ее пределы. Начались толки о новых возможностях российской пропаганды, о ее обновленном
умении вести глобальную кибервойну [18]. Вновь очертились призраки финансирования Москвой подрывных действий. Верным во всем этом было лишь то, что Москва явно подавала новый сигнал западным правым, предлагая им свои модели, евразийство как альтернативу западным мифам времен «холодной войны» [19].
Между тем развязанная Западом кампания разоблачений, весьма яростная по своему тону, особенно в социальных сетях, загнала его в им же созданную ловушку. С 1991 по 2008 гг. - годы войны в Грузии - в лозунге «Нового мирового порядка», провозглашенном «победителями в "холодной войне"» и прежде всего США, доминировали лейтмотивы, которые Москва стала использовать против них самих.
Кризис на Украине продемонстрировал это, показав, что позиция президента Путина, поддержавшего сепаратизм русских Крыма, вполне сравнима с поддержкой Западом сепаратизма албанцев в Косове, что прошедшая в 1995 г. федерализация Боснии вполне могла бы стать примером для федерализации Украины - по крайней мере в том, что касается региона Донбасса и перспектив преодоления военного конфликта. В этом контексте поддержка Москвой определенных западных партий в своих геостратегических интересах была прекрасно сопоставима с той поддержкой, которую оказывал Вашингтон оппозиционным партиям во время «цветных революций», и с его вмешательством в события на Западных Балканах. Если американцы и немцы, реализуя свои интересы на Украине, публично поддержали таких явно неофашистских лидеров, как главу партии «Свобода» Олега Тягни-бока, то почему Москва не могла выступить в поддержку Марин Ле Пен? Если Соединенные Штаты яростно защищали Михаила Саакашвили в Грузии, Хашими Тачи в Косове, то почему русские не имели права делать ставку на Виктора Януковича?
Важным ключом для понимания кажущейся сложности украинского конфликта был бы отказ от версии, согласно которой он представляет собой составную часть новой «холодной войны». Этот подход был пущен в оборот Соединенными Штатами еще в 2003 г. в разгар «цветных революций» и стал настоящей чумой, поразившей СМИ с самого начала украинского конфликта. На это, кстати, обратил внимание в 2015 г. российский премьер-министр Дмитрий Медведев.
На самом деле украинский конфликт не стал «холодной войной», поскольку отсутствовало глобальное противостояние двух сверхмощных идеологических противников. Россия Путина уже не была Советским Союзом, а социализм не противостоял капитализму. На Украине произошло стол-
202
кновение разных национализмов новых моделей, эволюционировавших после 1991 г. При этом Москва поддержала тех европейских правых, которые не заняли антироссийских позиций, в то время как Вашингтон и страны Евросоюза оказали поддержку антироссийским силам, в том числе радикальным правым. И это было составной частью проекта, предусматривавшего создание пояса изоляции России от Балтики до Черного моря.
Данная установка привела к заметному усилению влияния ультраправых в странах западной части европейского континента. Вместе с тем есть все основания предположить, что им не удастся завоевать в них позиций, аналогичных тем, которыми овладели их восточноевропейские партнеры. Для этого пока не созрели обстоятельства, столь благоприятствовавшие ультраправым на Востоке Европы.
Примечания:
1. Veiga, F. On the Social Origins of Ultranationalism and Radicalism in Romania, 1989-1993 // Romania in Transition / Ed. by L. Stan. - Darmouth, Aldershot, Hampshire (UK), 1997. - P. 49-66.
2. Shorrock, T. Spies for Hire. The Secret World of Intelligence Outsourcing. - New York, 2008.
3. Biró, D. «Warlord Governance» // Warlords, Inc.: Black Markets, Broken States, and the Rise of the Warlord Entrepreneur / Eds by N. Raford & A.Trabulsi. - Berkeley, Calif., 2015. - P. 51-65.
4. Lavin, R.L. La OCDE ve al fútbol como «vehículo perfecto» para el blanqueo de capitales // Expansión. com. - 2009. - 1.07. URL: http://www.expansion. com/2009/07/01/economia-politica/1246465029. html; а так же см.: Olmos Gilarranz, C. Blanqueo de capitales en el mundo del fútbol // Economía del Sector Público, edición.pdf. - 2012. URL: http://www.prevencionblanqueo.com/wp-content/ uploads/2012/04/pbc-en-el-futbol.pdf
5. Foer, F. How Soccer Explains the World. An Unlikely Theory of Globalization. - Pymble, NSW; New York, 2009. - P. 7-13.
6. Ibid. - P. 13-22; Colovic, I. Fudbal, huligani i rat // e-novine.com. - 2009. - 30.09. URL: http://www.e-novine.com/srbija/srbija-tema/30514-Fudbal-huligani-rat.html.
7. Van Creveld, M. The Transformation of War. - New York, 1991.
8. Boukovsky, V. L'Union européenne, une nouvelle URSS? - Monaco, 2005.
9. Pidd, H. Anders Behring Breivik attacks inspired by Serbian nationalists, court hears // The Guardian. -
2012. - 18 Abr. URL: http://www.theguardian.com/ world/2012/apr/18/anders-behring-breivik-serb-nationalists.
10. Речь идет о концепции Пальмиро Тольятти из его «Лекций о фашизме» (Lezioni sul fascismo. - Roma, 1970), согласно которой фашизм может «пропитать» или «перекрасить» любую партию или политическое движение в определенный момент, на время и с различной степенью интенсивности. Поэтому фашизм может быть (и обычно бывает) промежуточным выбором для движения или партии, ранее опиравшихся на другую идеологию.
11. Интервью Франсиско Вейга с депутатом Анатолием Величковым, Парламент Болгарии, София, январь, 1999.
12. Levitsky, S.; Way, L.A. Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes after the Cold War, Cambridge, 2010. - P. 159-176; Idem. Elecciones sin democracia. El surgimiento del autoritarismo competitivo // Estudios Económicos. 2004. Nr. 24.
13. European elections: results from across Europe // The Guardian. - 2014. - 25 de mayo. URL: http:// www.theguardian.com/politics/ng-interactive/2014/ may/25/european-elections-results-across-europe-eu-parliament.
14. European Parliament, Results of the 2014 European Elections. Results by Country - Croatia. URL: http:// www.europarl.europa.eu/elections2014-results/en/ country-results-hr-2014.html.
15. «Кузницей кадров» были клубы болельщиков киевского «Динамо», харьковского «Металлиста» и донецкого «Шахтера». См.: Frnrset, Jh. Ukraine's far right forces // Hate Speech International. - 2015. -Febr., 3. URL: https://www.hate-speech.org/ukraines-far-right-forces/.
16. Билецкий фактически одновременно был лидером Социал-национальной ассамблеи и батальона «Азов». См.: Ibidem.
17. Russia accused of clandestine funding of European parties as US conducts major review of Vladimir Putin's strategy // The Telegraph. - 2016. - 16.01.
18. Soldatov, A.; Borogan, I. The Red Web: The Struggle Between Russia' s Digital Dictators and the New Online Revolutionaries. - New York, 2015.
19. Фактически Александр Дугин вначале находился под сильным влиянием западных ультраправых и неофашизма, что помогло ему сформулировать свою собственную идеологическую программу. См.: Shekhovtsov, A. Alexander Dugin and the West European New Right, 1989-1994 // Eurasianism and the European Far Right: Reshaping the Europe-Russia Relationship / Eds. by M. Laruelle. - Lanham, 2015.
