CC BY
12ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА
О ЛЮБВИ
из трактата «О средствах против превратностей судьбы» книга I, диалог 69
Диалог «О любви» - единственный в трактате «О средствах против превратностей судьбы», написанном гуманистом и поэтом Франческо Петраркой (1304-1374) в зрелый период творчества, прямо посвященный вопросам «обычных» отношений между мужчиной и женщиной, возникающих на почве увлечений и естественных плотских чувств.
На русский язык переведен впервые в рамках работы Л. М. Лукьяновой, филолога-классика и переводчика, над подготовкой перевода всего огромного сочинения, включающего в себя 254 диалога.
Диалог таит в себе много неожиданного и полемичного, требует специального рассмотрения.
Он необычен попыткой Петрарки продолжить трудный разговор на тему плотской любви, начатый чуть раньше в знаменитом трактате-исповеди «Моя тайна». Но там объектом разговора между двумя участниками Августином и Франциском была прекрасная муза поэта - Лаура, и потому Франциск-Петрарка яростно защищает ее от любых нападок Августина-Петрарки. И выходит победителем, отстаивая право поэта на особенные чувства, отстаивая и красоту самой любви.
В диалоге «О любви» трактата «О средствах» нет влюбленного поэта. Есть немолодой философ, в 40 лет давший себе обет порвать со всем плотским и его не нарушавший, автор, рассуждающий об обычном чувстве с широкой читательской аудиторией. О том, что речь идет о плотских отношениях, несколько раз напоминает один из участников диалога - Разум, ведущий разговор с другим участником -Радостью (имена аллегорические, почерпнуты у стоиков, оба персо-
©Лукьянова М.Л., пер. с лат., прим., 2010.
© Девятайкина Н. И., вступ. ст., 2010.
нажа - лица мужского пола). Уровень обсуждения - не принципиальномировоззренческий, скорее социально-психологический, выдающий привычки повседневности, обычные ментальные ориентиры.
Ренессансный гуманист в диалоге не исчезает: блистательное знание античности, широкий круг аргументов, вставные «новеллки», живой разговорный тон, юмор, ирония, как и во всех других текстах, составляет великое достоинство диалога. Собственно, никуда автор не уходит и от темы человека, только обращается к ней в ракурсе повседневности.
Текст диалога достаточно объемен, пожалуй, один из самых больших в трактате.
Перевод сделан Л. М. Лукьяновой по изданию: Petrarca Fr. De remedíís utriusque fortunae. Bern, 1610.
Н. И. Девятайкина
* * *
Нет ничего на земле опасней, чем чувства влюблённых.
Добрую славу храни, благоразумно любя
Радость. Меня охватили приятные любовные отношения.
Разум. Ты пойман в приятную ловушку.
Радость. Я сгораю от приятной любви.
Разум. Это ты верно говоришь: сгораю. Ибо любовь это скрытый огонь, приятная рана, вкусный яд, сладкая горечь, услаждающая болезнь, приятная казнь, ласковая смерть.
Радость. Я люблю, и меня любят.
Разум. О первом тебе известно, что же касается второго, ты не можешь этого знать. Скорее всего, ты привлекаешь в свидетели ночной шёпот твоей бабёнки.
Радость. Я, несомненно, любим.
Разум. Я вижу, она тебя убедила; тем, кто готов во что-то поверить, не нужно многого. А всякий влюблённый слеп и доверчив. Если ты готов верить любовной клятве, то знай, что она написана возлюбленной на хрупком льду, а свидетелями при этом были ветры. Безумец! Никогда и ни в чём не верь женщине, особенно распутной. Её пол, её пылкость, её легкомыслие, её при-
вычки, её стремление обманывать и пользоваться плодами этого обмана - всё это по отдельности и гораздо больше всё вместе, должно вызывать подозрение к тому, что выходит из её уст.
Радость. Я люблю, что, естественно, приносит наслаждение душе, и сладко горю.
Разум. Ты надеешься и от меня услышать то, что говорит наставник любви:
Если кому от любви хорошо - пускай на здоровье
любит, пускай по волнам мчится на всех парусах1.
Я же скажу: чем приятнее тебе гореть, тем скорее нужно бежать от этого пожара. Бедствия именно тогда бывают самыми опасными, когда приносят наслаждения. Часто приятности такого рода тяжко кончаются.
Радость. Я люблю и любим.
Разум. Если так, то это ни что иное, как двойной узел. Он и стянут туже, и развязать его труднее. Для тебя, думаю, было бы лучше только самому любить, но не быть любимым. Некоторые говорят, что в любви равным образом вредны и лёгкость, и трудность, так как лёгкость берёт душу в плен, а трудность вынуждает её бороться. Я, однако, считаю так: ничто не возбуждает любовь больше, чем взаимность; и наоборот, страшнее всего в любви знать, что тебя не любят, и думать, что и не полюбят. Хотя в это нелегко поверить: душа любящего, охваченная страстью, слепа. Об одном из такой толпы влюблённых написано: «Кто любит, сам себе создаёт сновиденья»2.
Радость. Я охвачен радостью любви.
Разум. Кто не видит того, что для него является злом, тот туп; а кто радуется своему злу, тот безумен.
Радость. Для меня, признаюсь, любить приятно.
Разум. Лучше бы это было для тебя ненавистным и тягостным, чтобы легче избежать зла; да и надежда на спасение была бы больше. А ныне эта приятность питает болезнь; ведь тот, кто здоров, с презрением относится к тому, кому нравится болеть.
Радость. Как хочешь, но любить - моё природное свойство.
1 Овидий. Лекарство от любви. 13-14 (пер. М. Гаспарова).
2 Вергилий. Буколики. УШ.107.
Разум. Каждый объясняет так, как понимает. По мне же, это какое-то совершенно рабское и расслабляющее чувство, которое изнеживает и отнимает силу даже у храбрейших мужей. Думаю, что нет никого, кто не знал бы этого, и не найдётся никого, кто, услышав, не удивится: настолько достойно удивления воспоминание о великих деяниях этих мужей даже для тех, кто знает о них. Конечно, нет необходимости, да и возможности говорить обо всём; вспомни только двух самых выдающихся полководцев двух самых известных во всём мире племён.
Юлий Цезарь, будучи победителем в Галлии, Германии, Британии, Испании, Италии, в Фессалии и в Египте, потом в Армении, в Понте, в Африке и вновь надеявшийся одержать победу в последнем сражении в Испании, в самом разгаре своих великих побед в Александрии был побеждён любовью к царице3.
Ганнибал, одержавший победы при Тицине, при Требии, при Тразименском озере, при Каннах, в конце концов, оказался побеждённым на своей родине. Но ещё до этого у апулийского города Сальпина он был побежден любовью к блуднице, что еще непростительнее. Не кажется ли тебе великой сила зла, которая сокрушает мягким напором даже столь твёрдые души, столь суровые сердца и связывает слабыми оковами столь стремительные ноги и столь крепкие плечи?
Оставлю в стороне самое известное: Юпитера, превращающегося в животных, Марса, запутавшегося в сетях, что вызвало великий смех; Геркулеса, прядущего шерсть сильными пальцами; прибавь к этому погибшего в волнах Леандра, умершую в слезах Библиду, пронзённую копьём мужа Прокриду; Пирама, заколовшегося собственным кинжалом, погибшего в сетях Гигина и, о ком более известно и кто у всех на устах, греческих вождей, сражающихся из-за любви, и сгоревшую Трою4.
3 Речь идёт о любовных отношениях Цезаря и египетской царицы Клеопатры.
4 Юпитер превращался в быка, чтобы похитить царскую дочь Европу. Марс и Венера, вступившие в любовную связь, были пойманы сетью, которую сплёл супруг Венеры Вулкан. Геракл в течение года служил лидийской царице Омфале, и по её приказу расчёсывал и прял шерсть. Леандр и Г еро жили на противоположных берегах Г еллеспонта; 202
Из всех этих и подобных им историй достаточно упоминания о тех двух, названных выше, для ясного доказательства того, о чём идёт речь, как из-за значительности имён, так и из-за достоверности сведений.
Радость. Я люблю. А что же ты скажешь о ненависти, если осуждаешь любовь?
Разум. Как ты понимаешь, я буду осуждать и то, и другое. Не стану называть что-либо добром по той причине, что оно противоположно злу. Ибо если два противоположных края равно отстоят от середины, то есть от добродетели, - это равное зло.
Радость. Значит, любить это зло? Признаться, я не нахожу ничего лучше этого зла.
Разум. Клянусь, верю, что ты думаешь именно так. Но твоё мнение не меняет дела.
Радость. Пусть ненавидят тех, кто получает наслаждение - я буду любить.
Разум. По-моему, ненависть и любовь это одно и то же. Ведь в равной степени достойны похвалы ненависть к пороку и любовь к добродетели, и одинаково достойны осуждения ненависть к добродетели и любовь к пороку. В конце концов, едва ли ты найдёшь что-нибудь достойное похвалы или бесславия само по себе; если добавить совсем немного, похвала и порицание могут поменяться местами. А тебе кажется, что ты что-то любишь.
Радость. Что же, я люблю не то же самое, что и прочие?
Разум. Не все любят одно и то же. Известны и такие, которые столь ревностно любили Бога, что за эту любовь готовы были отказаться и от своего богатства, и от самих себя, и от своей жизни. Были и такие, которые делали то же самое ради одной
Леандр каждую ночь переплывал через пролив и утонул во время бури; Геро покончила с собой, бросившись с башни. Библида, полюбив родного брата, повесилась. Прокрида, мучимая ревностью, тайком последовала за своим мужем Кефалом на охоту; услышав за спиной шорох, Кефал метнул копьё и убил Прокиду. Пирам, юноша из Вавилона; думая, что стал виной гибели своей возлюбленной Тисбы, пронзил себя кинжалом. Ифис полюбил Анаксарету и, когда она отвергла его любовь, повесился. Петрарка имеет в виду Троянскую войну, разгоревшуюся из-за похищения Елены.
лишь добродетели или ради родины, не устремляясь к ещё более высокому. Я назвал бы их имена, но их невозможно исчислить.
Радость. Я никогда не был на небе и не видел добродетели; я люблю только то, что можно увидеть.
Разум. Если ты любишь только то, что можно видеть, значит, ты не любишь ничего великого. Это прямо противоречит известнейшему наставлению: не любите «видимое, но любите невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно»5.
Вы же, слепые душой и доверяющие только глазам, не скажу, не любите ничего вечного, но неспособны ни понять его, ни задуматься над ним; вы стремитесь к преходящему и, скрывая под пристойным покрывалом постыдные страсти, называете любовью похоть; её вы почитаете, её (если можно так сказать) делаете божеством, чтобы оправдать ваши постыдные поступки, которые едва ли угодны небесам. Разве есть хоть что-то, что Бог сотворил по недосмотру? Вот и идите воздвигать алтари вашему божеству и воскурять ему фимиамы: может, оно вознесёт вас на небо. А на самом деле, Царь Небесный и его, и вас низвергнет в Тартар.
Радость. Ты превратно толкуешь юношеские забавы. Я люблю: прости меня.
Разум. Не требуй прощения от того, кто тебе неприятен, лучше прощай себя сам. Ведь ты причиняешь вред не кому иному, а себе. О, несчастный! Между каких скал ты ведёшь свой утлый челнок?
Радость. Жить так, как я, - приятно, не понимаю, зачем это запрещать.
Разум. Печально грешить, ещё печальнее наслаждаться грехом, а самое печальное - любить грех и извинять его; и, наконец, совершенно законченное несчастье, когда к стремлению наслаждаться присоединяется ещё мысль о том, что в этом есть нечто достойное уважения.
Радость. Я люблю и не могу и не хочу жить иначе.
Разум. Если бы захотел, то, конечно, смог бы. И, возможно, по прошествии лет захочешь. Правда, как бывает во многих
5 2 Кор. 4.18.
случаях, и особенно при этой болезни, лекарство, принятое слишком поздно, не принесёт пользы для добродетели.
Радость. Каждый день увидит меня влюблённым.
Разум. Ну, что ж, резвись, безумствуй, смотри приятные сны; проснёшься - заплачешь.
Радость. Да не буду я плакать - я буду петь и утешать себя стихами, что свойственно влюблённым.
Разум. Об этом можно много говорить. И раз уж ты втягиваешь меня в такой разговор, кое-что скажу. Среди многих безумств, признаю, существует и это поразительное безумство влюблённых; им охвачен не только простой народ, в котором всякое сумасшествие, превратившись из привычки во вторую натуру, извинительно, но и учёнейшие люди, как у греков, так и у римлян.
Известно, что и греческие, и ваши поэты сочинили много стихов и о чужих, и о своих собственных любовных увлечениях, и за это их хвалили; за своё красноречие они снискали славу, но за свои нравы - бесславие. Из них ещё можно терпеть Сафо: молодость и легкомыслие извинительны в женщине. Но что ты скажешь об Анакреонте? А об Алкее? И тот, и другой были не только выдающимися поэтами, но храбрыми мужами, прославившимися в своих государствах за воинские подвиги. А из ваших что ты скажешь об Овидии, Катулле, Проперции, Тибулле?6 Почти все их произведения о любви. Впрочем, что тут обвинять поэтов, которым, не знаю почему, многое дозволяется; я скорее обвинил бы наставников жизни - философов.
В отношении к этому вопросу (можешь радоваться) у ваших было гораздо больше строгости, чем у греков. Едва ли попадётся из них кто-нибудь настолько развращённый, который, не скажу, сам сделал что-нибудь такое, но не осмеял бы и откровенно не осудил бы весь этот вид тщеславия. А что касается греков, так мы знаем, что тут заблуждались не вообще какие-то
6 Петрарка перечисляет известных греческих и римских лирических поэтов: Сафо (УП-У в. до н.э.), Алкей (VII в. до н.э.), Анакреонт (У1-У в. до н.э.), Овидий (43 г. до. н.э. - 8 г. н.э.), Катулл (87-54 гг. до н.э.), Проперций (49-15 гг. до н.э.), Тибулл (54-19 г. до н.э.).
философы, но самые суровые из них - стоики, и даже (что тебя может удивить) сам Платон. Стоики считают, что мудрец может любить; и конечно, в этом они не ошибаются, если речь идёт о любви вообще. Ибо мудрец будет любить Бога, как я сказал, будет любить ближнего, будет любить добродетель, мудрость, отечество, родителей, сыновей, братьев и друзей и, если он истинный мудрец, он будет любить даже врагов, не ради их самих, но ради Того, Кто предписывает это7. Есть ли во всех этих видах любви какое-то место для красоты? В «Тускуланских беседах» Цицерона мы читаем: «Известно, что сама любовь это стремление создать дружбу на основании красоты». И кто настолько слеп, чтобы не видеть, чего хочет для себя эта красота? Там же Цицерон справедливо спрашивает: «Что это за дружба? Почему никто не любит ни уродливого юношу, ни красивого старика?»8. Разумеется, основой этой «дружбы» (так называть её приличнее, чем «похоть») является возраст и внешний вид, да ещё приукрашенный. А что это такое на самом деле, легко заметить здравыми и открытыми глазами.
Таким образом, всё дело сводится к тому, что, если бы существовала в природе вещей какая-нибудь любовь без волнения и постыдного желания, без воздыханий и страстного ухаживания, она, конечно, была бы дозволена мудрецу, ибо «он свободен от всякой страсти», - как говорит тот же самый Цицерон9, свободен от всякого волнения и беспокойства души - ведь именно этого должны больше всего избегать мудрецы. Впрочем, слова не могут скрыть формы вещей, как не могут исказить и их сути. Речь же теперь у нас (поскольку мы говорим о сладострастной любви), никоим образом не может быть свободной от этих и многих других больших недостатков. Об этом написано у самих стоиков.
Перейду к Платону, главному из философов и даже, как говорят, богу философов - хотя об этом многие спорят. Во всяком вопросе истину должно устанавливать мнение не большин-
7 Мат. 5.44: «Любите врагов ваших...».
8 Цицерон. Тускуланские беседы». IV.33.72.
9 Там же. IV.33.72.
ства, но мнение более великих и лучших. Так вот, говорю, Платон, как бы то ни было, величайший муж, о своих любовных отношениях, даже постыдных (хотя для философов никакая страсть не является постыдной и недозволенной) - не в обиду такому мужу будь сказано - многое написал более позволительного, чем те, кому присваивают имя платоников. Однако он написал это, и (чего бы мне не хотелось) написанное сохранилось; и он не устыдился ни клейма дурной славы при жизни, ни суда потомства, так как накал страсти, сжигающей душу, победил это опасение и всякий страх и оснастил перо приятностью стиля; эта приятность в предмете низком и постыдном была у него такой, которая больше подошла бы Эпикуру. И ты видишь лучи платоновского ума, словно лучи солнца в грязи.
Я знаю, что и после Платона многие по той же самой причине сохранили написанное; правда, то, что они написали, является более благопристойным, или они по размышлению кое-что уничтожили. Догадываюсь, что впредь то же самое будут делать многие. Я коснулся только более славного мужа. Так же, как и в нём, я не одобряю такого безумия и в других. Кое-что я об этом сказал, и ещё много всего можно сказать, но что до лекарств, так их мало.
Скажу о том, что ты называешь утешением в таком зле. Ты думаешь, что это утешение дадут тебе стихи; пусть вместо ответа будут краткие строки Горация, спрашивающего:
Этою песенкой ты надеешься, что ли, из сердца Страсти волненья, печаль и заботы тяжёлые вырвать?10 Разговоры и пение только питают и воспламеняют любовь, но никак не гасят и не ослабляют её; так что песни и стихи, о которых ты поминаешь, - не лечебная повязка для твоих ран, а то, что вызывает эти раны.
Радость. Я уже начинаю верить этому, убедившись на собственном опыте. Поэтому, если хочешь, обрати своё перо к описанию лекарств от любви.
Разум. Многие когда-то искали такие средства и до меня; в их числе удивительный лекарь Назон, более склонный к бо-
10 Гораций. Сатиры. 1.2.109-110 (пер. М. Дмитриева).
лезни, чем к исцелению, и средства он указывает одни пустые, другие отвратительные - и все они не способны исцелить болезнь11. Писали об этом и другие, и в их числе кратко и сильно сказал об этом Цицерон12. В конце концов, выбирая из многих предлагаемых средств, я мог бы одобрить лишь немногие: это перемена места, что иногда бывает целительным как для больного тела, так и для больной души; это стремление избегать всего, что может напомнить любимое лицо; это переключение души на другие заботы и новые волнения, которые могут уничтожить все следы застарелой болезни. Мучительное и постоянное размышление - это так постыдно, так печально, так плачевно. А в конце концов то, чего добиваются с такими трудностями, так кратковременно, так быстро проходит и вообще так ничтожно. И насколько легче, насколько лучше искать иных наслаждений или на иных путях, или совершенно презреть и отвергнуть любовные наслаждения и считать их в числе самых ничтожных вещей.
Кроме того, многих исцеляет стыд; это по большей части случается с людьми, имеющими благородные души, когда о них начинают дурно говорить, над ними начинают насмехаться, когда они страдают оттого, что толпа указывает на них пальцами, когда перед глазами стоит вся мерзость таких отношений, бесплодных, полных позора, полных опасностей, полных скорби и причин для раскаяния. Наконец, будет полезно, отбросив оправдания и ложные представления, обратиться к истинным; а именно: понять, что такие отношения не создают ни природа, ни рок, ни звёзды; они возникают только из-за легкомыслия и своеволия рассудка. Вполне во власти больного стать здоровым и по доброй воле разорвать приятные путы привычных наслаждений; это трудно, но при желании возможно. «Нужно, - как весьма убедительно говорит Цицерон, - указать на то, что говорится при всяком душевном волнении: эти отношения есть ничто, разве что
11 Публий Овидий Назон (43 г. до н.э. - iS г. н.э.) - римский поэт; написал дидактическую поэму «Лекарства от любви», в которой в шутливом тоне предлагает средства от безнадёжной любви.
12 Цицерон. Тускуланские беседы. IV.35.76.
воображаемое восприятие рассудка, возникшее по собственной воле. Ведь если бы любовь была присуща природе, то любили бы все, любили бы всегда и любили бы одно и то же. И от этого бы не отпугивали кого стыд, кого здравое рассуждение, кого пресыщение»13.
Последнее, а именно, пресыщение, некоторые рассматривают в числе лекарств от любви, а другие думают, что надо клин клином вышибать, то есть старую любовь заменить новоа. Такое средство посоветовали друзья персидскому царю Артаксерксу (Священное Писание называет его Асуром), и это пошло ему на пользу. Более выразительно об этом рассказывает Иосиф Флавий14.
Об этом средстве я не рассуждаю, просто сообщаю, что выбирают и такое.
Итак, эти два средства, может, и бывают полезными иногда, но я думаю, что опасны они всегда. Если ты не выздоровеешь, применив какое-то одно из них или оба, следует обратиться к причинам болезни. Главные из них (если я не ошибаюсь) и самые серьёзные это состояние здоровья, красивая внешность, богатства, праздность, молодость. Понятно, что и болезни тела, и болезни души лучше всего врачуют противоположные средства: болезнь, уродство, бедность, тяжёлая работа и особенно старость, осуждающая заблуждения молодости. Из-за серьёзности и гибельности болезни нужно избрать именно последнее средство, хотя оно и суровое.
13 Цицерон. Тускуланские беседы. IV.35.76.
14 Приближённые Артаксеркса посоветовали лишить его жену Астинь царского достоинства и взять вместо неё Есфирь (Есф. 1.19; 1.1-9). Об этом же рассказывает Иосиф Флавий (Иудейские древности. XI.6).
