CC BY
291
ний) - автор публикации называет её «фабрикой грёз». Вначале и братья Уильям и Дэвид Хорсли оцениваются положительно (у Голливуда есть отцы-основатели) - автор использует тот же приём (перифраза), но дальше он меняет свою позицию: называет персонажей своих материалов дуэтом английских кинохалтурщиков, киношниками, а с помощью просторечного глагола «вкатили», прилагательных «крохотный» и «запылённый», устойчивого выражения «уносили ноги» усиливает отрицательное отношение к ним.
«Если кинематограф - это страна, то Голливуд - это его столица», - первая часть данного предложения является основанием оценки: при этом условии «Голливуд будет считаться центром кинематографического искусства».
Характер оценки определяется двумя видами: общей оценкой - положительной, или мелиоративной (добрый, великий, крупнейший), и отрицательной, или пейоративной (тотальный террор). Автором публикации используется также частная - психологическая - оценка (тихий, вежливый). Назовём средства выражения оценки:
1) существительные (кинохалтурщики, старичок, киношники, самаритянин, благоговение, ужас), в морфемной структуре одних из которых имеются средства субъективной оценки (они выделены полужирным курсивом), а в семантической структуре других (книжных по своему характеру) - семы, служащие для выражения экспрессии и оценки;
2) с названной выше целью применяются и просторечный глагол (вкатили), устойчивые выражения (были в бегах, уносили ноги) и речевые клише (акула империализма, фабрика грёз, тотальный террор);
3) лексико-синтаксические: позиционный лексический повтор (Если кинематограф - это страна, то Голливуд - это его столица». / Как у каждой столицы, у Голливуда есть отцы-основатели и дата основания -начало начал. Отцов было два: Уильям и Дэвид Хорсли, дуэт английских кинохалтурщиков);
4) элокутивные средства, в частности метафорические («Если кинематограф - это страна, то Голливуд - это его столица» / Его считали акулой империализма. И появлением «фабрики грёз» мир обязан именно ему).
Таким образом, авторская позиция, то есть субъективность корреспондентов ИА «REGNUM», проявляется в ходе работы над материалом, в частности, при выборе фактологических, композиционных и стилистических средств. В журналистских материалах, помещаемых на сайте ИА «REGNUM», доминируют факты-события и факты-высказывания. Оценка используемых фактов может акцентироваться в разных структурных частях композиции публикуемого материала: она может быть дана в хедлайне, в лиде или в основном корпусе текста. Чтобы выразить авторское «я», журналисты применяют особую лексику, экспрессивно-окрашенные слова и выражения; корреспонденты ИА «REGNUM» используют в своих материалах разные элокутивы, цитаты и элементы языка иной стилевой принадлежности.
Библиографический список
1. Познер, В. В. Познер Online. Владимир Познер на Форуме молодых журналистов «Диалог культур» / В. В. Познер. СПб, 2015. - URL: http://pozneronline.ru/2015/11/13219/ (дата обращения: 29.11.2016).
2. Мирошниченко, А. А. Школа эффективного текста «Медиа». Об объективности журналистов / А. А. Мирошниченко. - URL: http://www.aka-media.ru/inside/566/ (дата обращения: 29.11.2016).
3. Лащук, О. Р. Редактирование информационных сообщений: учеб. пособие для студентов вузов / О. Р. Лащук. - М.: Аспект Пресс, 2004. - URL: http://www.evartist.narod.ru/text3/43.htm (дата обращения: 29.11.2016).
4. Жуков, А. С. О соотношении понятий «лид» и «хэдлайн» в новостных материалах традиционных и интернет-СМИ / А. С. Жуков // Молодой учёный. - 2013. - № 4. - С. 669-671. - URL: https://moluch.ru/archive/51/6604/ (дата обращения: 29.11.2016).
5. Хедлайн. - URL: http://www.bolshoyvopros.ru/questions/504893-chto-takoe-hedlajn.html (дата обращения: 29.11.2016).
6. Солганик, Г. Я. Общие особенности языка газеты / Г. Я. Солганик // Язык и стиль средств массовой информации и пропаганды. - М.: МГУ, 1980. - С. 5-23.
7. Котюрова, М. П. Жанры публицистического стиля / М. П. Котюрова // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / члены редколлегии: Е. А. Баженова, М. П. Котюрова, А. П. Сковородников; под ред. М. Н. Кожиной. - М.: Флинта: Наука, 2003. -С. 79-88.
8. Модальность суждений: сущность и виды. - URL: http://logikah.ru/podborka_shpor_po_logike_3-modalnost_sujdenii_suschnost_i_ vidy. html (дата обращения: 29.11.2016).
© Куприянова А. С., 2016
УДК 82-14"652/312"
ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА ОТ АНТИЧНОСТИ ДО СОВРЕМЕННОСТИ В КРАТКОМ ОПИСАНИИ
Н. Я. Сипкина
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
В статье анализируется значение темы любви в мировой поэзии. Обзор проблемы охватывает период от древнейших времён до первой четверти ХХ века. Рассматриваемый феномен квалифицируется как один из весомых факторов общекультурного развития человечества.
Ключевые слова: любовь, красота, прекрасное, гармония, элегия, канцона, ода, сонет, романтизм, символизм.
В данной статье представлена попытка краткого описания истории рождения, становления и развития любовной лирики как разновидности письменной литературы вообще и лирической поэзии в частности по отношению к истории мировой и, прежде всего, отечественной литературы.
Категория «любовь» является одной из фундаментальных и общих тем в мировой культуре и искусстве. Рассуждения о любви и анализ данного феномена имелись уже в философских трактатах и литературных памятниках древности. С древнейших времён учёные пытаются понять и объяснить значение чувства любви, возникающего между мужчиной и женщиной и не подающегося научному объяснению на протяжении тысячелетий. В частности, в философии «любовь» отнесена к эстетическим категориям красоты, прекрасного, раскрывающим в человеке эстетическое богатство и отличающимся своей противоречивостью и в то же время - целостностью.
По мнению философов, с точки зрения психологической «раскладки» этого чувства, оно состоит в следующем: «В процессе живого созерцания (чувственного отражения действительности) человек получает ощущения, с которых начинается процесс восприятия, а затем и познания. Если же человеку «предмет» любви доставляет эстетическое наслаждение, кажется красивым, то возникает эстетическое созерцание (термин, означающий начальную, чувственную ступень познания эстетического объекта), с которого начинается процесс эстетического восприятия» [1].
Древнегреческий философ Платон любовь, в значении «красота» и «прекрасное», относил к своеобразной эстетической идее. Данную сущность человек может познать, «находясь в особом состоянии одержимости, вдохновения, через воспоминание бессмертной души о том времени, когда она ещё не вселилась в смертное тело и пребывала в мире идей» [1].
Одной из форм прекрасного является «гармония» - «понятие, означающее упорядоченность многообразия, целостность, обладающая согласованностью частей и уравновешенностью их напряжённости» [1]. Для древнегреческого философа Гераклита гармония, наоборот, есть движущееся, динамическое состояние. Центральным образом в его философской мысли является огонь. Именно с пылающим пламенем, пожирающим существующее, превращающим его в пепел, чтобы снова было возможно рождение, за которым опять последует смерть, сравнивает Гераклит жизнь и судьбы всего существующего. Мыслитель считал красоту извечной природой огня, сплетённого из противоречий и устремлённого в будущее. По его мнению, противоречие есть созидатель гармонии и условие существования прекрасного: «расходящееся сходится, и прекраснейшее согласие происходит из противоположности» [1].
В философии высшей степенью чувства любви и прекрасного считается возвышенное. Возвышенное переживание отличается многогранностью и имеет, как в концепции Гераклита, контрастный характер. Таковы, например, возвышенные чувства, выраженные в музыке Л. ван Бетховена: «Мир Бетховена грандиозен и бесконечен, как Вселенная. В его музыке всё неожиданно: и тихие журчащие, воркующие звуки, и взрывы бурь, и шёпот влюблённых, и грохот всемирных катастроф. И природа, и человеческая жизнь воспринимаются Бетховеном космично, возвышенно» [1]. Мир музыки Моцарта, наоборот, «уютен, обжит. Он весь светится изнутри, что-то вроде той хрустящей звенящей сферы, которой древние греки окружали в своих натурфилософских представлениях планеты. Иногда Моцарт грандиозен, изящен, иногда улыбчив, порой печален и даже скорбен, но всегда прекрасен» [1]. Возвышенную гармонию звуков музыки Моцарта в какой-то степени подтверждают и слова Платона о существовании потустороннего мира.
В толковых словарях лексическое значение слова «любовь» представлено следующим образом: это
1) «чувство самоотверженной, сердечной привязанности» - любовь к родине, материнская любовь, взаимная любовь; 2) «склонность, пристрастие к чему-нибудь» - любовь к музыке, любовь к искусству [2, с. 325]. В интернет-источниках данное понятие, по сути, трактуется так же: «чувство, свойственное человеку, глубокая привязанность к другому человеку или объекту, чувство глубокой симпатии». В этих же источниках любовь рассматривается также как категория философская и психологическая: в первой она характеризуется как субъектные отношения, интимное избирательное чувство, направленное на предмет любви; во второй - как сложный психологический феномен, возникающий как столкновение индивидуума и социума, низменного и возвышенного, духовного и телесного начала. Любовь выступает важнейшим субъективным индикатором счастья» [3].
По утверждению исследователя античной литературы И. О. Шайтанова, первые стихи о любви написаны более четырёх тысяч лет назад: «Точнее будет сказать, что до нас дошли стихотворные тексты, возраст которых превышает сорок веков» [4].
Изначально стихотворное слово было подобно ритуалу и «прикреплено не к листу бумаги, а к мелодии, к танцевальному ритму. Среди самых ранних текстов есть заклинания, заговоры и гимны, предполагающие не уединённое чтение, вслух или про себя, а обрядовое действо. Каждый народ славил своих богов и молил их, чтобы не пресёкся род, чтобы голод не истребил живущих. Египтяне приносили жертвы Амону, а также Осирису и Исиде. Жители ещё более древней цивилизации - Древнего Шумера - воспевали Инанну, любящую пастуха Думузи. Инанна - богиня плодородия. Думузи - бог умирающий и воскресающий. Такое божество есть у всех народов» [4]. Так, у древних славян функцию счастья выполняла богиня Макошь - «Небесная Богородица, Богиня счастливого жребия. Вместе с дочерями Долей и Недолей она определяет Судьбы людей и Богов, плетя Нити Судьбы. Славяно-Арийское название созвездия Большой Медведицы - Макошь, то есть Мать ковша. Поэтому многие обращались к Богине Макоши, чтобы она доверила сплетать Нить Судьбы в клубок своей младшей дочери - Богине Доле. Удивительной особенностью мировоззрения наших предков-славян было отсутствие фатализма. Считалось, что человек сам влияет на то, как складывается его жизнь. Утверждалось, что в основе жизни - божественная нить Макоши, из которой день за днём человек сплетает именно своё кружево. Что,
в конечном счёте, получится, зависит только от самого человека. День за днём, сутки за сутками мы сами плетём кружево нашей жизни» [5].
Зачинателями любовной лирики, зафиксированной на письме, по мнению И. О. Шайтанова, во второй половине VII века до н. э. стали древнегреческие поэты Алкей и Сапфо (Сафо), которая, согласно легенде, отвергла любовь Алкея. Подобно обрядовым полухориям, они обменялись репликами, составившими любовный диалог:
«Сапфо фиалкокудрая, чистая, / С улыбкой нежной! Очень мне хочется / Сказать тебе кой-что тихонько, / Только не смею: мне стыд мешает» [4]. Сапфо отозвалась упрёком: «Когда б твой тайный помысл невинен был, /Язык не прятал слова постыдного, / Тогда бы прямо с уст свободных / Речь полилась о святом и правом» [4].
В древнегреческой любовной лирике основным духовным принципом становится определение «сагре diem» (лат.) - дословно «лови день», то есть лови мгновенье пролетающей жизни и наслаждайся им. Несмотря на то, что эта фраза латинская, сама мудрость была свойственна греческому миру. Об этом «иносказательно и говорится в пушкинском переложении из Анакреонта» (Анакреонт - один из девяти древнегреческих лириков, писавших про любовь, в число которых входили: «Алкман (2-я пол. VII в. до н. э.) - хоровая лирика, Сапфо (630/612 - 572/570 до н. э.) - сольная лирика, Алкей (620/626 - после 580 до н. э.) - сольная лирика, Анакреонт (ок. 570 - 487 до н. э.) - сольная лирика, Стесихор (2-я пол. VII в. - ок. 556 до н. э.) - хоровая лирика, Ивик (VI в. до н. э.) - хоровая лирика, Симонид (556 - 468 до н. э.) - хоровая лирика, Пиндар (522/518 - 448/438 до н. э.) - хоровая лирика, Вакхилид (ок. 518 - ок. 450 до н. э.) - хоровая лирика» [6]): «Кобылица молодая / Честь кавказского тавра, / Что ты мчишься, удалая? /И тебе пришла пора; /Не косись пугливым оком, /Ног на воздух не мечи, / В поле гладком и широком / Своенравно не скачи. / Погоди, тебя заставлю / Я смириться подо мной: / В мерный круг твой бег направлю / Укороченной уздой» [7, с. 211].
Так, поэзия Пиндара часто ассоциируется «с могучим потоком, который, родившись на вершине горы, мощно устремляется вниз, не зная преград на своём пути. Таково поэтическое вдохновение. Для него есть даже более подходящее слово - восторг. Именно это слово в память о Пиндаре поставил М. Ломоносов в начале своей первой оды - «На взятие Хотина» (1739), с которой связывают начало русской «печатной» поэзии: «Восторг внезапный ум пленил, / Ведёт наверх горы высокой...» [4].
Древнеримская любовная лирика, в свою очередь, «достигла небывалого равновесия - между обществом и природой, между личностью и культурой. В этом мире любовь была одним из искусств, составляющих главное, чем должен был овладеть человек, - искусством жить» [4]. Например, Катуллом было создано «особенное настроение в любовной поэзии, которое и по сей день мы называем элегическим. В нём радость неотделима от муки, но само любовное мучение доставляет радость» [4], что нами угадывается в стихотворении «К Лесбии»: «Любимая Лесбия, живём мы на свете, / Чтоб только друг друга всё время любить! / Забудь ты про слухи проклятые эти, / Хочу я без слухов проклятых прожить. / Я знаю, что солнце зайдёт и взойдёт, / Меняется солнце на небе с луной, / Когда наша жизнь к концу подойдёт, / Хочу в один день умереть я с тобой. / Целуй меня, Лесбия, тысячу раз, /Дари поцелуев мне с сотню с душой... » [8].
Гораций, в свою очередь, принадлежит к тем поэтам, «кто заново пересматривает и приводит в порядок всё, что было сделано предшественниками. Основным лирическим жанром у Горация была ода» [4]: «Ты умеешь лгать, поминая в клятвах / И отцовский прах, и ночное небо, / И безмолвье звёзд, и богов, не знавших / Смерти холодной. / Но от этих клятв лишь смешно Венере, / И смеются нимфы, и сам жестокий / Купидон, точа на бруске кровавом /Жгучие стрелы» [9].
«Эстафета» любовной лирики в Средние века перешла к эпохе «Рыцарства». В это время стала развиваться любовная песнь - «канцона (итал. canzone - песня) - лирический жанр средневековой поэзии трубадуров, воспевавших «рыцарскую» любовь. Канцона - небольшое стихотворение в 3-5-7 строф; рифмы первой строфы обязательны и для остальных строф; заключительная строфа канцоны - укороченная» [10, с. 135].
Поэзия и жизнеописание трубадуров сохранили огромное разнообразие «художественного стиля и личности, может быть, впервые ищущей того, что мы называем самовыражением» [4]. Таким был «неугомонный и непримиримый Бертран де Борн», воинственный рыцарь, нежно любящий Даму своего сердца. В одном из любовных стихотворений поэта ярко выражена специфика лирического жанра «канцоны»: «Нельзя то место звать двором, / Где смех не слышится кругом, / И шуток нет, / И щедрости не виден след. / Я умер бы - и верю в то - / От скуки в грубом Аржанто, / Когда бы там / Не встретил я средь местных дам / Проста, изящна и умна... / Тобой, Сезам, /Была мне жизнь сохранена!» [4].
В эпоху Средневековья для выражения чувств влюблённых поэтами была изобретена ещё одна форма стиха - сонет (итал. sonetto, от sonare - звучать, звенеть) - итальянская форма стихотворения в 14 строк, возникшая в XIII веке в Сицилии (предположительно). Сонет стал любимой формой изложения чувств «пылких сердец» многих столетий.
«Как каноническая форма сонет достиг совершенства у Петрарки. Блестящие сонеты писали Данте и Мике-ланджело. Из Италии сонет перешёл во Францию, где утвердился как классическая форма стиха в творчестве П. Ронсара (XVI в.), в Англию (У. Шекспир), в Германию (М. Опиц - XVII в., И. Гёте - XIX в.). В России первый сонет написал В. Тредиаковский в 1735 году. В дальнейшем любовные сонеты писали А. Сумароков, Г. Державин, В. Туманский, А. Дельвиг, А. Пушкин, М. Лермонтов, А. Фет, Я. Полонский, К. Павлова, Ап. Григорьев. В ХХ веке сонетами объяснялись в любви К. Бальмонт, А. Блок, Вяч. Иванов, В. Брюсов, М. Волошин, М. Кузмин, Н. Гумилёв, И. Анненский, А. Ахматова, С. Кирсанов, Л. Вышеславский и др.» [10, с. 290].
Ф. Петрарка, вдохновлённый любовью к Лауре, выразил свои чувства в сонетах. «Виновницей» любовных сонетов Данте была Беатриче - как и Лаура Петрарки, совсем молодой покинувшая земной мир. «Вопрос, была ли петрарковская Лаура реальной, никогда не будет разрешён. При том, что Лаура постоянно присутствует в его стихах, она почти не упоминается в его письмах. В одном письме Петрарка говорит о своей прошедшей любви («К потомкам»), а в другом отвергает обвинения в том, что Лаура нереальна (Familiares II, IX )» [11].
В сонетах её имя встречается в неустанной игре слов, «в сочетании с золотом, лавром, воздухом: l'aureo crine - «золотые волосы», lauro - «лавр», l'aura soave - «приятное дуновение», и даже бегом времени (ит. l'ora -«час»). Относительно своей жизни Петрарка писал, что у него было два главных желания - Лаура и лавр, то есть любовь и слава [11]. В связи с петрарковской Лаурой вошёл в активное употребление введённый поэтом знаменитый оксюморон «dolce мтка» (милый враг).
В CXXXII сонете из поэтической книги «На жизнь Мадонны Лауры» Петрарка «исследует» важное для него состояние души: «Коль не любовь сей жар, какой недуг /Меня знобит? Коль он - любовь, то что же /Любовь? Добро ль?.. Но эти муки, Боже!.. / Так злой огонь?.. А сладость этих мук!.. /На что ропщу, коль сам вступил в сей круг? / Коль им пленён, напрасны стоны. То же, / Что в жизни смерть, - любовь. На боль похоже / Блаженство. «Страсть», «страданье» - тот же звук...» [12].
Для Данте образ любимой превращается в Красоту как высшую эстетическую категорию, которая шествует мимо влюблённого, всё преобразуя на своём пути, как в волшебном сне: «Пульс утренней зари с неспешной сменой / Созвучий; день, свернувшийся цветком; / Май, нежно ожививший всё кругом; / Июнь, прославлен песней вдохновенной; / Счастливый миг в ладони у вселенной - / Кто помнил их в том вихре огневом, / Когда она, с блистающим лицом, / По комнате прошла обыкновенной? /Живой покров любви скрывал едва ли / Её шаги -так лилия цветёт /И проплывает лебедь-галиот. / Отрада тем, кто всё грустней вздыхали, / Расставшись с ней, и океан печали / Тому, кто лишь слова о ней прочтёт» (Шествие красоты. Сонеты) [13].
«Источником» вдохновения У. Шекспира (1564-1616) стала «любовь к смуглой леди, черты которой проступают во всех его пленительных женских образах: от Джульетты и Офелии до Дездемоны и Клеопатры» [14]. Сонеты Шекспира стали всемирно известными, многие из них были положены на музыку. Например, Сонет 90-й: «Уж если ты разлюбишь - так теперь, / Теперь, когда весь мир со мной в раздоре. / Будь самой горькой из моих потерь, /Но только не последней каплей горя! / И если скорбь дано мне превозмочь, Не наноси удара из засады. / Пусть бурная не разрешится ночь / Дождливым утром - утром без отрады... » (перевод С. Маршака) [15]. Удивительно по-современному звучит любовно-философский 102-й Сонет У. Шекспира, написанный четыреста лет назад своей возлюбленной: «Люблю, - но реже говорю об этом, / Люблю нежней, - но не для многих глаз. / Торгует чувством тот, кто перед светом / Всю душу выставляет напоказ. / Тебя встречал я песней, как приветом, / Когда любовь нова была для нас. / Так соловей гремит в полночный час / Весной, но флейту забывает летом. / Ночь не лишится прелести своей, / Когда его умолкнут излиянья. / Но музыка, звуча со всех ветвей, / Обычной став, теряет обаянье. / И я умолк, подобно соловью: /Своё пропел и больше не пою» (перевод С. Маршака) [14].
Русская устная любовная поэзия хранит много сердечных историй, отличающихся природным параллелизмом, в котором усматривается неразрывная связь окружающего и внутреннего мира человека: «Уж ты ночка, ночка тёмная, / Темна ноченька осенняя, / Нет у ноченьки светлого месяца, / Светлого месяца, ни ясных звёздочек. / Нет у девицы родного батюшки, /Нет ни батюшки, да нет ни матушки. / А уж как-то был у ней мил, сердечный друг, / Да и тот теперь далеко живёт... » [16]. Любящее сердце девушки сравнивает образ милого с одними из удивительных созданий природы: «Я по цветикам ходила, /Я по маленьким гуляла, / Алый цветочек искала; / Не нашла цветка такого / Супротив дружка милого. / Мой миленький хорош, / Чернобров, душа, пригож, / Он любовь ко мне принёс, / Да и подарок дорогой - / С ручки перстень золотой / На мизинец на правой» [16]. Любовь наших далёких предков так же, как и в наше время, борется с предрассудками: «Люди бают - говорят, / Любить друг друга не велят. / Я людей-то не слушаю, / Люблю друга всей душой» [16].
Природа помогает перенести тоску-печаль влюблённому по своей «сударушке». И невозможно скрыть весёлое озорство, присущее нашему народу: «Соловей мой, соловей, соловушка молодой! / Не летай ты, соловей, во зелёный сад гулять, / Не садись ты, соловей, в зелёном моём саду, / В зелёном моём саду, на ракитовом кусту, / Не пой рано на заре, не трави ты сердце мне! /И так тошно молодцу, сам не знаю почему; /Коли знать, так всё по ней, по сударушке моей. / Ах, кого бы мне нанять, за сударушкой послать? /.../Коли ровнюшку нанять -ровня любит сам гулять. / Уж как, знать-то, молодцу подниматься самому, / Подниматься самому по сударушку свою!» [16].
Тайны человеческой души велики, а любовь - самая недоступная из этих тайн (И. Тургенев) - вызывает и восторг («Как озарение, /Звонка появление - /Из другого измерения: /- Всё ли с тобой... / Не хватает сердца -/ Разорвалось /Над домом твоим / Фейерверком, / Светом пронзило / Галактику - / Заполонилась Вселенная - / Звёздами сердечными: /Бал планет, /Карнавал - /А ты и не знал... » (Н. Сипкина)), и печаль («Помнишь, печалясь, / Склонясь пред судьбой, /Мы расставались / Надолго с тобой. / В холоде уст твоих, / В сухости глаз / Я уж предчувствовал / Нынешний час. / Был этот ранний /Холодный рассвет / Началом страданий / Будущих лет...» (Дж. Байрон)).
Л. Н. Толстого любовь «заставляла» познать своё сущностное «я»: «Я люблю её не умом, не воображением, а всем существом моим. Любя её, я чувствую себя нераздельною частью всего счастливого божьего мира» [17, с. 89-90].
Золотой век русской поэзии зиждется любовью. Не счесть прекрасных стихов о любви, которые окрасили XIX век русской поэзии «золотым» блеском. В. А. Жуковский ассоциирует любимую женщину со счастьем: «Когда я был любим, в восторгах, в наслажденье, /Как сон пленительный, вся жизнь моя текла. / Но я тобой забыт, - где счастья привиденье? / Ах! счастием моим любовь твоя была!» («Когда я был любим...») [18].
Стихи А. С. Пушкина о любви вошли в сердце русского человека уже на генетическом уровне, стали неотъемлемой частью культурного бытия мирового сообщества. Строчки любовной поэзии А. С. Пушкина «обрами-лись» музыкальным звучанием и сами поются по произношению первой фразы знаменитых стихотворений: а) «Я вас любил: любовь ещё, быть может, / В душе моей угасла не совсем; /Но пусть она вас больше не тревожит; / Я не хочу печалить вас ничем. / Я вас любил безмолвно, безнадежно, / То робостью, то ревностью томим; /Я вас любил так искренно, так нежно, /Как дай вам бог любимой быть другим... »; б) »Я помню чудное мгновенье: / Передо мной явилась ты, / Как мимолётное виденье, / Как гений чистой красоты...»; в) «Прощай, письмо любви! прощай: она велела... /Как долго медлил я! как долго не хотела /Рука предать огню все радости мои»; г) «Нет, нет, не должен я, не смею, не могу /Волнениям любви безумно предаваться; / Спокойствие моё я строго берегу /И сердцу не даю пылать и забываться... » [19, с. 259, 89, 7, 355].
Любовные стихи М. Ю. Лермонтова «расписали» русскую поэзию сверкающим блеском «сапфира»: силой лиризма и твёрдостью духа, неподдающегося «судьбоносным» компромиссам: «Они любили друг друга так долго и нежно, / С тоской глубокою и страстью безумно-мятежной! / Но, как враги, избегали признанья и встречи, / И были пусты и хладны их краткие речи. / Они расстались в безмолвном и гордом страданье, / И милый образ во сне лишь порою видали. /И смерть пришла: наступило за гробом свиданье... / Но в мире новом друг друга они не узнали» [19]. Строки любовной лирики М. Ю. Лермонтова стали романсами и доставляют эстетическое наслаждение людям XXI века: «Нет, не тебя так пылко я люблю, / Не для меня красы твоей блистанье: / Люблю в тебе я прошлое страданье / И молодость погибшую мою...»[20]. Поэт верил в предназначение судьбы, в то, что две половинки, разделённые свыше, должны обязательно найти друг друга: «Я верю: под одной звездою /Мы с вами были рождены; /Мы шли дорогою одною, / Нас обманули те же сны. / Но что ж! -от цели благородной / Оторван бурею страстей, / Я позабыл в борьбе бесплодной / Преданья юности моей» («Я верю: под одной звездою.») [20].
Ф. И. Тютчев в любовной лирике «высмеивает» «убийственный» характер и кратковременность «обжигающей» страсти: «О, как убийственно мы любим, / Как в буйной слепости страстей /Мы то всего вернее губим, / Что сердцу нашему милей!» [21]. Романтизмом окрашиваются воспоминания тайных свиданий поэта со своей любимой: «Я помню время золотое, /Я помню сердцу милый край. /День вечерел; мы были двое; / Внизу, в тени, шумел Дунай. / И на холму, там, где, белея, / Руина замка в дол глядит, / Стояла ты, младая фея... » («Я помню.») [21].
Для А. А. Фета, как и для А. С. Пушкина, любимая - идеал женской красоты: «Из тонких линий идеала, /Из детских очерков чела / Ты ничего не потеряла, / Но всё ты вдруг приобрела. / Твой взор - открытый и бесстрашный, /Хотя душа твоя тиха; /Но в нём сияет рай вчерашний /И соучастница греха. » [22]. «Золотом» высвечиваются счастливые моменты свидания его и её: «Ещё акация одна / С цветами ветви опускала /И над беседкою весна / Душистых сводов не скругляла. / Дышал горячий ветерок, / В тени сидели мы друг с другом, / И перед нами на песок/День золотым ложился кругом» [22]. Стих, словно музыка, струится из-под пера поэта: «Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали / Лучи у наших ног в гостиной без огней. / Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали, / Как и сердца у нас за песнею твоей. / Ты пела до зари, в слезах изнемогая, / Что ты одна - любовь, что нет любви иной» («Сияла ночь) [22].
Любовная лирика поэзии периода Серебряного века современна и не стареет, доказательством чему, в частности, служит известное стихотворение А. А. Фета, ставшее во второй половине ХХ века песней: «Я пришёл к тебе с приветом, / Рассказать, что солнце встало, / Что оно горячим светом / По листам затрепетало; / Рассказать, что лес проснулся, / Весь проснулся, веткой каждой, / Каждой птицей встрепенулся / И весенней полон жаждой...» [22].
Серебряный век русской поэзии наполнил новым смыслом извечную тему любви символами, ставшими, как и их предшественники, непреходящими, вечными. Поэты-символисты, по мнению К. Д. Бальмонта, были «овеяны дуновениями, идущими из области запредельного», они - эти поэты - «пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии». В поэзии символистов укоренялся не всем доступный, достаточно элитарный, по выражению Иннокентия Анненского, «беглый язык намёков, недосказов» - «тут нельзя ни понять всего, о чём догадываешься, ни объяснить всего, что прозреваешь или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдёшь и слова» [23].
Символами любви, подобно философской концепции (любовь - это состояние между «жизнью и смертью»), заполнено таинственно-романтическое стихотворение В. Я. Брюсова «Предчувствие»: «Моя любовь - палящий полдень Явы, / Как сон разлит смертельный аромат, / Там ящеры, зрачки прикрыв, лежат, / Здесь по стволам свиваются удавы. /И ты вошла в неумолимый сад / Для отдыха, для сладостной забавы ?» [24].
Любовь и только любовь наполняет жизнь лирического героя Бальмонта: ««Люби!» - поют шуршащие берёзы, /Когда на них серёжки расцвели. / «Люби!» - поёт сирень в цветной пыли. / «Люби! Люби!» - поют, пылая, розы. / Страшись безлюбья. И беги угрозы /Бесстрастия. Твой полдень вмиг - вдали» [25].
«Серебряные» поэты Константин Бальмонт и Мирра Лохвицкая - Алкей и Сапфо ХХ века. Помимо стихотворных диалогов, исследователи обнаружили стихотворения-«половинки», которыми поэты дополняли друг
друга. См., например, у Бальмонта: «...Солнце свершает / скучный свой путь. / Что-то мешает сердцу вздохнуть. / В море приливы / Шумно растут. / Мирные нивы / Где-то цветут. / Пенясь, про негу / Шепчет вода. / Где-то к ночлегу /Гонят стада...» [25] - и у Лохвицкой: «Зимнее солнце свершило серебряный путь. / Счастлив - кто может на милой груди отдохнуть. / Звёзды по снегу рассыпали свет голубой. / Счастлив - кто будет с тобой. / Месяц, бледнея, ревниво взглянул и угас. / Счастлив - кто дремлет под взором властительных глаз. / Если томиться я буду и плакать во сне, / Вспомнишь ли ты обо мне? / Полночь безмолвна, и Млечный раскинулся Путь. / Счастлив - кто может в любимые очи взглянуть, / Глубже взглянуть и отдаться их властной судьбе. / Счастлив - кто близок тебе» [26].
М. Лохвицкая, подобно Сапфо, отвергла любовь Бальмонта, «сделала выбор человека XIX века: выбор долга, совести, ответственности перед Богом». К. Бальмонт, напротив, сделал выбор XX века: «наиболее полное удовлетворение растущих потребностей». Его стихотворные обращения не прекращались, но откровенные признания в них теперь уступили место угрозам. У Лохвицкой ухудшилось состояние здоровья, возникли проблемы с сердцем, на новые стихи Бальмонта она продолжала откликаться с «болезненным постоянством» [27].
«Ведьма» ХХ века пишет заклинание, стараясь «заворожить» милого сердцу: «Ты лети, мой сон, лети, / Тронь шиповник по пути, / Отягчи кудрявый хмель, / Колыхни камыш и ель. / И, стряхнув цветенье трав / В чаши белые купав, /Брызни ласковой волной / На кувшинчик водяной. / Ты умчись в немую высь, / Рога месяца коснись, / Чуть дыша прохладой струй, / Звёзды ясные задуй. / И, спустясь к отрадной мгле, / К успокоенной земле, / Тихим вздохом не шурши / В очарованной тиши. / Ты не прячься в зыбь полей, / Будь послушней, будь смелей / И, покинув гроздья ржи, / Очи властные смежи. / И в дурмане сладких грёз, / Чище лилий, ярче роз, / Воскреси мой поцелуй, /Обольсти и околдуй!» (Заклинание) [26].
В другом стихотворении Мирра Лохвицкая признаётся в своей «всесильной» любви»: «Ялюблю тебя, как море любит солнечный восход, / Как нарцисс, к волне склонённый, - блеск и холод сонных вод. / Я люблю тебя, как звёзды любят месяц золотой, / Как поэт - своё созданье, вознесённое мечтой. / Я люблю тебя, как пламя -однодневки-мотыльки, / От любви изнемогая, изнывая от тоски. / Я люблю тебя, как любит звонкий ветер камыши, / Я люблю тебя всей волей, всеми струнами души. / Я люблю тебя, как любят неразгаданные сны: / Больше солнца, больше счастья, больше жизни и весны» («Я люблю тебя») [25].
Конец «поэтической» связи К. Бальмонта и М. Лохвицкой, «но при этом и разрушительной связи, погрузившей обоих поэтов в глубокий личностный кризис, положила ранняя смерть поэтессы в 1905 году. Её литературный роман с Бальмонтом так и остался одним из самых загадочных явлений русской литературной жизни начала ХХ века. Поэт долгие годы продолжал восторгаться поэтическим дарованием своей рано умершей возлюбленной и говорил Анне Ахматовой, что до встречи с нею знал только двух поэтесс: Сафо и Мирру Лохвицкую [27].
«Вещие» предсказания поэта сбылись: «Я хочу умереть молодой, / Не любя, не грустя ни о ком; / Золотой закатиться звездой, / Облететь неувядшим цветком. / Я хочу, чтоб на камне моём / Истомлённые долгой враждой /Находили блаженство вдвоём... /Я хочу умереть молодой! /... /Не смотрю я на пройденный путь, / На безумье растраченных лет; / Я могу беззаботно уснуть, / Если гимн мой последний допет. / Пусть не меркнет огонь до конца /И останется память о той, / Что для жизни будила сердца... /Я хочу умереть молодой!» («Я хочу умереть молодой) [27].
Любовная лирика «младшего» символиста - А. А. Блока, носит «автобиографический» характер: первые романтические свидания, волнующие душу поэта, отразились в его лирике: «Ночь всё темней и благовонней, /Всё громче свищут соловьи, /Всё бесконечней, многотонней /Журчат незримые струи... /За старой липой покрывало /Мелькнуло, скрылось... Вот опять... /И в лунном свете побежала / Тропою тень её порхать... /В такую ночь успел узнать я, / При звуках ночи и весны, / Прекрасной женщины объятья / В лучах безжизненной луны» [28]. Голос поющей девушки под пером юного поэта становится символом для «земных» и «душевных» путников: «Девушка пела в церковном хоре / О всех усталых в чужом краю, / О всех кораблях, ушедших в море, / О всех, забывших радость свою. / Так пел её голос, летящий в купол, / И луч сиял на белом плече...» [28]. Образ любимой соотносится Блоком с весенними «картинами», импрессионистскими «видениями»: «Как день, светла, но непонятна, / Вся - явь, но - как обрывок сна, / Она приходит с речью внятной, / И вслед за ней - всегда весна. / Вот здесь садится и болтает. / Ей нравится дразнить меня / И намекать, что всякий знает / Про тайный вихрь её огня» [28].
Цикл стихов «Прекрасной даме» А. Блока посвящён его жене - Л. Менделеевой. «Блок настолько возносил свою жену, свою Музу, что даже в мыслях не мог представить с ней плотские отношения. В своей любви поэт стал верным последователем соловьёвского учения о Вечной Женственности. Реальный образ любимой девушки был им идеализирован и слился с мистическим представлением о нерушимой платонической любви. Это проявилось в его стихах, собранных потом в сборник «Стихи о Прекрасной Даме». Такое слияние земного и божественного в любви к женщине не было изобретением А. Блока: до него были трубадуры, Данте, Петрарка, Соловьёв и многие другие. Но только Блоку удалось действительно соединиться со своей возлюбленной и на своём опыте понять, к какой трагедии это может привести» [29]: «Мы встречались с тобой на закате. / Ты веслом рассекала залив. / Я любил твоё белое платье, / Утончённость мечты разлюбив. / Были странны безмолвные встречи. / Впереди - на песчаной косе / Загорались вечерние свечи. / Кто-то думал о бледной красе. /Приближений, сближений, сгораний - Не приемлет лазурная тишь...» [28].
Но жизнь диктовала свои условия. «Земная» любовь «востворила» любовный треугольник - любовь Л. Менделеевой к А. Белому: «Люблю Сашу. Не знаю, люблю ли тебя. Милый, что это? Знаешь ли ты, что я тебя люблю и буду любить? Целую тебя. Твоя». Состоялось объяснение с А. Блоком. А. Белый вспоминал: «И он, кривя губы от боли, улыбаясь сквозь боль, тихо: «Что же? Я рад». И. по-детски смотрел на меня голубыми, чудными глазами. Я всё ему сказал. Как обвинитель. Я был готов принять удар. Нападай!.. Но он молчал. И. ещё тише, чем раньше. повторил: «Что ж. Я рад.». Она с дивана, где сидела, крикнула: «Саша, да неужели же?» Но он ничего не ответил. И мы с ней оба, молча, вышли. Она заплакала. И я заплакал с ней. А он. Такое величие, такое мужество! И как он был прекрасен в ту минуту» [29]. В эти дни А. Блок напишет стихотворение-откровение, вызванное драматической ситуацией: «Зимний ветер играет терновником, / Задувает в окне свечу. / Ты ушла на свиданье с любовником. / Я один. Я прощу. Я молчу. / Ты не знаешь, кому ты молишься - / Он играет и шутит с тобой. / О терновник холодный уколешься, / Возвращаясь ночью домой. / Но, давно прислушавшись к счастию, / У окна я тебя подожду. / Ты ему отдаёшься со страстию. / Всё равно. Я тайну блюду. / Всё, что в сердце твоём туманится, / Станет ясно в моей тишине. / И, когда он с тобой расстанется, / Ты признаешься только мне» [28].
А. Блок, в свою очередь, тоже увлекался. Например, стихи, посвящённые романтическим отношениям с Н. Н. Волоховой, составили цикл «Снежная маска». В предисловии к этой книге А. Блок писал: «Посвящаю эти стихи Тебе, высокая женщина в чёрном, с глазами крылатыми и влюблёнными в огни и мглу моего снежного города». Кроме «Снежной маски», образ Волоховой отразился в цикле «Фаина», в пьесе «Песня Судьбы». С ней связана большая часть стихотворений 1907 года» [29]. Одно из них - стихотворение «Снежное вино»: «И вновь, сверкнув из чаши винной, / Ты поселила в сердце страх / Своей улыбкою невинной / В тяжелозмейных волосах. / Я опрокинут в тёмных струях / И вновь вдыхаю, не любя, / Забытый сон о поцелуях, / О снежных вьюгах вкруг тебя. / И ты смеёшься дивным смехом, / Змеишься в чаше золотой, / И над твоим собольим мехом / Гуляет ветер голубой. / И как, глядясь в живые струи, / Не увидать себя в венце? / Твои не вспомнить поцелуи / На запрокинутом лице?» [28].
Но, несмотря на множество увлечений, А. Блок утверждал в своих дневниковых записях: «У меня женщин не 100-200-300 (или больше?), а всего две: одна - Люба, другая - все остальные» [29]: «Мне страшно с Тобой встречаться. / Страшнее Тебя не встречать. / Я стал всему удивляться, / На всём уловил печать. / По улице ходят тени, /Не пойму - живут, или спят... / Прильнув к церковной ступени, /Боюсь оглянуться назад. /Кладут мне на плечи руки, /Но я не помню имён. /В ушах раздаются звуки /Недавних больших похорон. / А хмурое небо низко - / Покрыло и самый храм. / Я знаю - Ты здесь. Ты близко. / Тебя здесь нет. Ты - там» (5 ноября 1902) [28].
7 августа 1921 года Александра Блока не стало. «После смерти мужа Любовь уходит из театра, признавшись, наконец, самой себе, что таланта актрисы в ней не было никогда. Через сцену она лишь хотела стать ближе Блоку, которого всегда манили актрисы. В личной жизни Менделеева тоже навсегда опустила занавес, приняв решение стать лишь вдовой великого поэта, которому так и не смогла стать настоящей женой. Если бы не болезнь Блока. Что за болезнь? Сердце? Неврастения? Истощение? «Он умер как-то «вообще», оттого что он был болен весь, оттого что не мог больше жить», - сказал Ходасевич. Слова эти как нельзя лучше отражают истинное состояние поэта в последние месяцы жизни. Любовь Дмитриевна пережила его на 18 лет» [29]. Стихотворение, написанное 5 ноября 1902 года, смутно предсказывает трагический путь поэта-символиста, потерявшего в своей жизни любовь, без которой нельзя дышать, нечаянно оглянувшись: «Дома растут, как желанья, / Но взгляни внезапно назад: / Там, где было белое зданье, / Увидишь ты чёрный смрад. / Так все вещи меняют место, /Неприметно уходят ввысь. / Ты, Орфей, потерял невесту, - /Кто шепнул тебе - «Оглянись... »? / Я закрою голову белым, / Закричу и кинусь в поток. / И всплывёт, качнётся над телом / Благовонный, речной цветок»[28].
Не менее трагическая история любви была у А. Ахматовой, которой пришлось потерять своего любимого мужа-поэта - Н. Гумилёва - в «горниле» революционных событий. Романтическая история началась, когда Николаю Гумилёву было 17 лет, а Анне Горенко (Ахматовой) - 14 лет. Прогулки в Царском селе, спустя семь лет после их венчания, «перешли» в стихотворение: «Ты помнишь, у облачных впадин / С тобою нашли мы карниз. / Где звёзды, как горсть виноградин, / Стремительно падали вниз? /И мы до сих пор не забыли /Хоть нам и дано забывать / То время, когда мы любили. /Когда мы умели летать» [30].
Анна Ахматова три раза отказывалась принять «руку и сердце» Н. Гумилёва, и, отвергнутый, пытаясь забыть свою Музу, он уезжал то в Париж, то в Италию, то в загадочную Африку и неизменно в своих стихах изливал душу, высказывая «печальные» мотивы безответной любви. Одним из самых известных стихотворений поэта на африканские мотивы стал «Жираф», в котором присутствует печальная незнакомка. Стихотворение было опубликовано в 1908 году в сборнике «Романтические цветы», в котором указывалось: «Посвящается Анне Андреевне Горенко» [30]: «Я знаю весёлые сказки таинственных стран /Про чёрную деву, про страсть молодого вождя. / Но ты слишком долго вздыхала тяжёлый туман, / Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя. / И как я тебе расскажу про тропический сад, / Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав. / Ты плачешь? Послушай... далёко на озере Чад /Изысканный бродит жираф» [30].
Свадебным подарком Анне Ахматовой стала «Баллада» её мужа - Н. Гумилёва: «Тебе, подруга, эту песнь отдам. / Я веровал всегда твоим стопам. / Когда вела ты, нежа и карая, / Ты знала всё, ты знала, что и нам / Блеснёт сиянье розового рая» [30].
Рождение сына (1912) не спасло любовный союз, а мировая война, кровавые дни Октябрьских событий разбросали их окончательно в разные стороны. Но, несмотря ни на что, и Н. Гумилёв, и А. Ахматова продолжают посвящать друг другу стихи. Н. Гумилёв «до расстрела» любил свою лирическую героиню - Аню Горенко-Ахматову: «А ночью в небе древнем и высоком / Я вижу записи судеб моих / И ведаю, что обо мне, далёком, / Звенит Ахматовой сиреневый стих» [30].
А перед этой трагедией Н. Гумилёв ещё раз женился, а Анна Ахматова трижды была замужем. «Но после расстрела поэта 26 августа 1921 года именно она сохранила у себя рукописи, пыталась издавать его сборники, всячески помогала его биографам и посвящала ему свои стихи» [31]: «Что ты бродишь неприкаянный, / Что глядишь ты не дыша? /Верно, понял: крепко спаяна /На двоих одна душа». «Эти строки Анна Ахматова написала в декабре 1921 года. Она называла себя вдовой Н. Гумилёва и до последнего дня сохранила память о нём» [31].
В свою очередь Анна Ахматова в любовных стихах пытается «выяснить» характер любви-«тайны»: «Двадцать первое. Ночь. Понедельник. / Очертанья столицы во мгле. / Сочинил же какой-то бездельник, / Что бывает любовь на земле. / И от лености или со скуки / Все поверили, так и живут: /Ждут свиданий, боятся разлуки /И любовные песни поют. /Но иным открывается тайна, /И почиет на них тишина... /Я на это наткнулась случайно /И с тех пор всё как будто больна» [32].
Мир любви А. Ахматовой полон драматических ситуаций: «А ты думал - я тоже такая, / Что можно забыть меня, / И что брошусь, моля и рыдая, / Под копыта гнедого коня. /Или стану просить у знахарок / В наговорной воде корешок / И пришлю тебе странный подарок - / Мой заветный душистый платок. / Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом / Окаянной души не коснусь, /Но клянусь тебе ангельским садом, / Чудотворной иконой клянусь, /И ночей наших пламенным чадом - /Я к тебе никогда не вернусь» [32].
Трагедия прерванной любви звучит в стихотворениях «Песня последней встречи», «Последний тост». Кажется, мир уходит из-под ног лирической героини, когда любящую душу смертельно «ранят» равнодушные слова любимого человека: «Так беспомощно грудь холодела, /Но шаги мои были легки. /Я на правую руку надела /Перчатку с левой руки. / Показалось, что много ступеней, / А я знала - их только три! /Между клёнов шёпот осенний / Попросил: «Со мною умри! /Я обманут моей унылой / Переменчивой, злой судьбой». /Я ответила: «Милый, милый - / И я тоже. Умру с тобой!» / Это песня последней встречи. / Я взглянула на тёмный дом. / Только в спальне горели свечи / Равнодушно-жёлтым огнем» [32]; «Я пью за разорённый дом, / За злую жизнь мою, / За одиночество вдвоём, / И за тебя я пью,-/ За ложь меня предавших губ, / За мёртвый холод глаз, / За то, что мир жесток и груб, /За то, что Бог не спас» [32].
Отношения Владимира Маяковского и Лили Брик - любовь-«драма», отражённая в поэзии Серебряного века. «Лиля Брик, муза и возлюбленная поэта Владимира Маяковского, была самым огромным счастьем в его жизни и самой большой трагедией в его судьбе. Она, став его «дамой сердца» и «королевой», смогла так сильно повлиять на его творчество, что до сих пор считают, что именно Лиля подняла известного поэта на вершину славы и создала из него того Маяковского, какого мы знаем» [33]: «И небо, / в дымах забывшее, что голубо, / и тучи, ободранные беженцы точно, / вызарю в мою последнюю любовь, / яркую, как румянец у чахоточного...» («Флейта-позвоночник»); «Выбегу, / тело в улицу брошу я. / Дикий, / обезумлюсь, / отчаяньем иссечась. / Не надо этого, /дорогая, /хорошая, /дай простимся сейчас...» [34].
У В. Маяковского по-гераклитовски поглощающая огненная страсть, которая разрушает и вновь воскрешает: «Дым табачный воздух выел / Комната - / глава в крученыховском аде. / Вспомни - / за этим окном / впервые /руки твои, исступлённый, гладил .»[34]. И в «отпуск» от этой «всепоглощающей» любви не уйти: «Кроме любви твоей / мне / нету моря, / а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых. » [33]. Любить для поэта - это значит дышать, жить: «Слов моих сухие листья ли / заставят остановиться, / жадно дыша? / Дай хоть / последней нежностью выстелить / твой уходящий шаг» [34].
С. Есенин в своей любовной лирике продолжил традиции древнегреческой лирики («сагре diem») и скомо-рошно-потешных, «пришедших» в поэзию Серебряного века из средневековья, бродячих певцов, в которых воспевалась свободная любовь. Пример тому - вольная поэзия Франсуа Вийона: «Когда за деньги любят нас / И всех подряд, то это значит, / Что вся любовь всего на час: / Смеются девки, деньги плачут» [35]. Перекличкой с этим стихотворением Вийона звучит есенинское «Ну, целуй меня, целуй.»: «Ну, целуй меня, целуй, / хоть до крови, хоть до боли /Не в ладу с холодной волей / Кипяток сердечных струй. / Опрокинутая кружка / Средь весёлых не для нас. /Понимай, моя подружка, /На земле живут лишь раз!»[36].
Следующее любовное признание поэта становится шедевром отечественной любовной лирики; в нём сочетаются признание в любви и природный психологический пейзаж, помогающий раскрыть чувство влюблённого поэта: «Вот оно, глупое счастье / С белыми окнами в сад! /По пруду лебедем красным /Плавает тихий закат. / Здравствуй, златое затишье, / С тенью берёзы в воде! / Галочья стая на крыше / Служит вечерню звезде. / Где-то за садом несмело, / Там, где калина цветёт, / Нежная девушка в белом / Нежную песню поёт. / Стелется синею рясой / С поля ночной холодок... /Глупое, милое счастье, / Свежая розовость щёк!» (1918) [36]. И тут же следом, почти грубо-вульгарное стихотворение-обращение к своей «собутыльнице»: «Сыпь, гармоника. Скука... Скука... /Гармонист пальцы льёт волной. /Пей со мной, паршивая сука, /Пей со мной. /Излюбили тебя, измызгали - /Невтерпёж. / Что ж ты смотришь так синими брызгами? /Иль в морду хошь? /В огород бы тебя на чучело, / Пугать ворон. / До печёнок меня замучила / Со всех сторон. / Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая. /Пей, выдра, пей. /Мне бы лучше вон ту, сисястую, - / Она глупей. /Я средь женщин тебя не первую... / Немало вас, / Но с такой вот, как ты, со стервою / Лишь в первый раз. / Чем больнее, тем звонче, / То здесь,
то там. /Я с собой не покончу, /Иди к чертям. / К вашей своре собачьей / Пора простыть. /Дорогая, я плачу, / Прости... прости...» (1923) [36].
«Хулиганское» стихотворение про любовь-«душегубку», которая овладела сердцем лирического героя С. Есенина, также носит черты народной поэзии (например, как в народной песне «Лучинушка»). Лирический герой изливает душу музыканту-гитаристу: «Пой же, пой. На проклятой гитаре /Пальцы пляшут твои в полукруг. / Захлебнуться бы в этом угаре, /Мой последний, единственный друг, / Не гляди на её запястья / И с пле-чей её льющийся шёлк. /Я искал в этой женщине счастья, / А нечаянно гибель нашёл. /Я не знал, что любовь -зараза, /Я не знал, что любовь - чума. / Подошла и прищуренным глазом /Хулигана свела с ума. / Пой, мой друг. Навевай мне снова / Нашу прежнюю буйную рань. / Пусть целует она другова, / Молодая красивая дрянь.» (1923) [36].
Любовную лирику С. Есенина, как и В. Маяковского, отличает «гераклитовская философия», основанная на «борьбе противоположностей». Стихотворение «Заметался пожар голубой.» из цикла «Любовь хулигана» становится венцом творческого гения русского поэта Серебряного века: «Заметался пожар голубой, / Позабылись родимые дали. / В первый раз я запел про любовь, / В первый раз отрекаюсь скандалить. / Был я весь - как запущенный сад, / Был на женщин и зелие падкий. / Разонравилось петь и плясать / И терять свою жизнь без оглядки. /Мне бы только смотреть на тебя, / Видеть глаз злато-карий омут, / И чтоб, прошлое не любя, / Ты уйти не смогла к другому. / Поступь нежная, лёгкий стан, / Если б знала ты сердцем упорным, / Как умеет любить хулиган, / Как умеет он быть покорным. / Я б навеки забыл кабаки / И стихи бы писать забросил, / Только б тонко касаться руки / И волос твоих цветом в осень. /Я б навеки пошёл за тобой /Хоть в свои, хоть в чужие дали... /В первый раз я запел про любовь, /В первый раз отрекаюсь скандалить» (1923) [36].
Говоря о любовной лирике, нельзя не сказать ещё об одном «поэтическом» романе - Б. Пастернака и М. Цветаевой, обогатившем отечественную поэзию многими шедеврами любовной лирики. Б. Л. Пастернак вспоминал, что после прочтения в 1921 году сборника стихов «Вёрсты» М. Цветаевой он написал ей восторженное письмо: в её книгу стихов «надо было вчитаться. Когда я это сделал, я ахнул от открывшейся мне бездны чистоты и силы. Ничего подобного нигде кругом не существовало. Цветаева легко носилась над трудностями настоящего творчества, справлялась с его задачами играючи, с несравненным техническим блеском. Я написал Цветаевой в Прагу письмо, полное восторгов и удивления по поводу того, что я так долго прозёвывал её и так поздно узнал. Она ответила мне. Между нами завязалась переписка, особенно участившаяся в середине двадцатых годов, когда появилось её «Ремесло» и в Москве стали известны в списках крупные по размаху и мысли, яркие и необычные по новизне «Поэма конца», «Поэма горы» и «Крысолов». Мы подружились» [36].
Стихотворение «Знаю, умру на заре!», которое в числе других вошло в маленькую книжечку «Вёрсты», глубоко взволновало Бориса Пастернака: «Дорогая Марина Ивановна! Сейчас я с дрожью в голосе стал читать брату Ваше - «Знаю, умру на заре!» - и, был как чужим, перебит волною подкатывавшего к горлу рыдания...» [37]: «Знаю, умру на заре! На которой из двух, / Вместе с которой из двух - не решить по заказу! / Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух! / Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу! / Пляшущим шагом прошла по земле! - Неба дочь! / С полным передником роз! - Ни ростка не наруша! / Знаю, умру на заре! - Ястребиную ночь / Бог не пошлёт на мою лебединую душу! / Нежной рукой отведя нецелованный крест, / В щедрое небо рванусь за последним приветом. / Прорезь зари - и ответной улыбки прорез... / - Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!» [38].
1 февраля 1925 года М. Цветаева пишет Б. Пастернаку: «Наши жизни похожи, я тоже люблю тех, с кем живу, но это доля. Ты же воля моя, та, пушкинская, взамен счастья» [36]. В этих взаимоотношениях видится, что мир подлинной жизни М. Цветаевой - тот, в котором происходит «слияние душ, а не тел. Этот мир создан ею и в её творчестве, эта тональность прослеживается и в её переписке с Пастернаком» [36]: «Так писем не ждут, / Так ждут письма. / Тряпичный лоскут. / Вокруг тесьма / Из клея. Внутри - словцо, / И счастье. / - И это -всё.» («Письмо») [38].
Лирические герои любовных стихотворений М. Цветаевой часто разъединены судьбой и не могут быть рядом. И «идеальный образ любимого человека для неё дороже, чем близкий, осязаемый» [36]: «Дней сползающие слизни, / ...Строк подённая швея... / Что до собственной мне жизни? /Не моя, раз не твоя. /И до бед мне мало дела /Собственных... - Еда? Спаньё? / Что до смертного мне тела?/Не моё, раз не твоё» [38].
В лирических признаниях М. Цветаевой звучат драматические мотивы от разлуки рвущихся друг к другу душ. В стихотворении используется каламбурная рифма-приставка «рас /раз», имеющая значение разъединения: «Рас-стояние: вёрсты, мили... /Нас рас-ставили, рас-садили, / Чтобы тихо себя вели, / По двум разным концам земли. /Рас-стояние: вёрсты, дали... /Нас расклеили распаяли, / В две руки развели, распяв, /И не знали, что это сплав /Вдохновений и сухожилий... /Не рассорили-рассорили, /Расслоили... / Стена да ров. /Расселили нас как орлов- / Заговорщиков: вёрсты, дали... / Не расстроили - растеряли. / По трущобам земных широт / Рассовали нас, как сирот. / Который уж - ну который - март?! / Разбили нас - как колоду карт» (Б. Пастернаку) [38].
М. Цветаева посвятила Борису Леонидовичу Пастернаку цикл стихов «Провода», включающий девять стихотворений: «Двое», «Строительница струн, приструню и эту.» и др. Б. Пастернак выразил в своих стихах «захватывающее» состояние души, используя романтические «космические» мотивы, а также анафору: «Это -круто налившийся свист, / Это - щёлканье сдавленных льдинок, / Это - ночь, леденящая лист, / Это - двух соловьёв поединок. / Это - сладкий заглохший горох, / Это - слёзы вселенной в лопатках, / Это - с пультов и флейт - Фигаро ... / Этим звёздам к лицу б хохотать, / Ан вселенная - место глухое.» [39].
«Эпистолярный роман Бориса Леонидовича Пастернака и Марины Ивановны Цветаевой давно канул в прошлое, но остались произведения, рождённые этими мгновениями» [36]: «Ты вправе, вывернув карман, / Сказать: ищите, ройтесь, шарьте. /Мне всё равно, чей сыр туман. / Любая быль - как утро в марте... / Любая быль - как вещий двор, / Когда он дымкою окутан. / Мне всё равно, какой фасон / Суждён при мне покрою платьев. /Любую быль сметут как сон, /Поэта в ней законопатив...» (Б. Пастернак. Марине Цветаевой) [39].
Цикл стихотворений из романа «Доктор Живаго» Б. Л. Пастернака навеян романтическими влечениями поэта к своим возлюбленным, начиная с ранней юности. Одно из самых проникновенных стихотворных признаний - стихотворение «Зимняя ночь»: «Мело, мело по всей земле /Во все пределы. / Свеча горела на столе, / Свеча горела. / Как летом роем мошкара / Летит на пламя, / Слетались хлопья со двора / К оконной раме. / Метель лепила на стекле /Кружки и стрелы. / Свеча горела на столе, /Свеча горела. » [39].
Перефразированное грибоедовское крылатое выражение («Злые языки страшнее пистолета» из «Горе от ума») «Слова страшнее пистолета» подтверждается в трагической судьбе О. Э. Мандельштама, одного из крупных поэтов Серебряного века, внёсшего в отечественную литературу неоценимый вклад, в том числе и в любовную лирику русской поэзии. «В 1930 годах, в развивающийся культ личности Сталина, было создано смелое стихотворение О. Мандельштама. Стихотворение было написано после того, как Осип Эмильевич стал очевидцем страшного крымского голода. Авторства своего Осип Мандельштам не скрывал и после ареста готовился к расстрелу. Автора отправили в ссылку в Чердынь, а потом разрешили поселиться в Воронеже. В ночь с 1 на 2 мая 1938 года он был вновь арестован и отправлен в лагерь «Дальлаг«. Поэт скончался от голода в декабре в пересыльном лагере «Владперпункт»: тело Мандельштама оставалось лежать в страшной стопке вместе с сотнями других, умерших от истощения, заключённых, непогребённым до весны» [40]. И невозможно не процитировать стихотворение-«приговор», которое не смог не написать поэт-«патриот», любящий свой народ, не заслуживающий такого «варварского» отношения к себе: «Мы живём, под собою не чуя страны, / Наши речи за десять шагов не слышны, / А где хватит на полразговорца, / Там припомнят кремлёвского горца. / Его толстые пальцы, как черви, жирны, /И слова, как пудовые гири, верны, / Тараканьи смеются усища /И сияют его голенища. / А вокруг него сброд тонкошеих вождей, / Он играет услугами полулюдей. / Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет, / Он один лишь бабачит и тычет, / Как подкову, дарит за указом указ: / Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз. / Что ни казнь у него - то малина, / И широкая грудь осетина» (Осип Мандельштам. Ноябрь, 1933) [41].
В любовной лирике О. Мандельштама отразились основные черты модернизма конца XIX - начала ХХ века. «Модернизм в литературе стал закономерным итогом развития художественного сознания и перехода от классического восприятия автором мира к модернистскому. Литература модернизма становится подробным отражением реальности или её полной противоположностью. Автор перестаёт быть носителем абсолютной истины и начинает демонстрировать её относительность. Как следствие, рушится целостность мира произведения: на смену линейному повествованию приходит обрывочное, раздробленное на небольшие эпизоды и подаваемое посредством нескольких героев, имеющих даже противоположный взгляд на излагаемые события и факты» [42].
Особенности «модернистской» поэзии «акмеиста» О. Мандельштама («Самоценность отдельной вещи и каждого жизненного явления» [43] и др.) отразились в его лирике. Каждое стихотворение любовного цикла О. Мандельштама носит «вещий» характер - предсказывает скорую гибель поэта: «Декабрь торжественный струит своё дыханье, / Как будто в комнате тяжёлая Нева. / Нет, не соломинка, Лигейя, умиранье, - Я научился вам, блаженные слова... » (Соломинка. 1916) [41].
В стихотворении «TRISTIA» «земная любовь противопоставлена как единственная защита войне, ужасному мору - вообще смерти, «рыскающей» на водах и на суше» [43]. В стихотворении «предопределено» расставание с любимой уходящего на «смертельный» бой воина: «Я изучил науку расставанья / В простоволосых жалобах ночных. / Жуют волы, и длится ожиданье, / Последний час вигилий городских; / И чту обряд той петушиной ночи, / Когда, подняв дорожной скорби груз, / Глядели в даль заплаканные очи / И женский плач мешался с пеньем муз. / . / Кто может знать при слове расставанье - / Какая нам разлука предстоит? /. / Склонясь над воском, девушка глядит. /Не нам гадать о греческом Эребе, / Для женщин воск, что для мужчины медь. / Нам только в битвах выпадает жребий, /А им дано, гадая, умереть...» (1918)[41].
«Библейские» мотивы лирических строчек, опять же про «гибель» мира лирического героя, звучат в стихотворении «Февраль»: «Ты, Мария,- гибнущим подмога. /Надо смерть предупредить, уснуть. /Я стою у твёрдого порога - / Уходи, уйди, ещё побудь!..» (1934) [41]. И уже явное предсказание мучительной доли любимой звучит в стихотворении-«ворожбе» О. Мандельштама «Твоим узким плечам под бичами краснеть.». Стихотворение носит обобщённый характер: его строчки - обо всех любящих женщинах, которым вскоре предстоит испытать побои, тюремные камеры, лагеря: «Твоим узким плечам под бичами краснеть, /Под бичами краснеть, на морозе гореть. / Твоим детским рукам утюги поднимать, / Утюги поднимать да веревки вязать. / Твоим нежным ногам по стеклу босиком, /По стеклу босиком да кровавым песком... /Ну, а мне за тебя чёрной свечкой гореть, / Чёрной свечкой гореть да молиться не сметь» (1934) [41].
Подытоживая сказанное, напомним, что история поэзии о любви уходит своими корнями в глубокую древность, во времена существования «гимнов-ритуалов». Древние люди, совершая обряд, славили Богиню Любви и приходили в неистовый восторг от самой возможности продолжения жизни. «Любовь ради продолжения рода не отличает человека, а уравнивает его со всем живущим. Человек отличается от других существ тем, что он научился одухотворять свою природу. И, как считают поэты разных эпох, его наставницей в этом была любовь,
облагородившая его душу. Своим происхождением любви обязан не только каждый человек, но Человек как род, как человечество» [4]. Появившиеся позднее заклинания, заговоры как жанры народной любовной поэзии являются отголосками жертвоприношений в честь Богини Любви. В дальние-дальние времена жертвоприношения сопровождались хорами, полухориями, танцами. Постепенно любовная лирика стала приобретать сольный характер, например, в поэзии «Девяти Древнегреческих лириков». В древнегреческой философской мысли (Гераклит, Платон, Эмпедокл и др.) понятие «любовь» стало синонимично эстетическим категориям красоты, прекрасного, гармонии, возвышенного, восторга и др.
Впоследствии поэтические любовные признания развивались и постепенно оформлялись в различные жанры лирического высказывания: элегию, оду, канцону, сонет, балладу и др. (Катулл, Гораций, Вийон, Данте, Петрарка, Шекспир и др.). Устная любовная лирика, а также поэзия представителей Золотого (Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет и мн. др.) и Серебряного (Бальмонт, Брюсов, Лохвицкая, Блок, Ахматова, Гумилёв, Маяковский, Есенин, Пастернак, Цветаева, Мандельштам и др.) веков оставили нам в наследство много счастливых, радостных, трагических, драматических, печальных историй непознанного, сказочного чувства, которое подвластно только влюблённым сердцам.
Философский смысл любви отражён в словах Л. Н. Толстого. Писатель, проводя аналогию произрастания «ростка» нежнейшей любви с ростками сорняка, разоблачает обывательские представления о любви, опошляющие её: «Любовь эта, в которой только и есть жизнь, проявляется в душе человека, как чуть заметный, нежный росток среди похожих на неё грубых ростков сорных трав, различных похотей человека, которые мы называем любовью. Сначала людям и самому человеку кажется, что этот росток - тот, из которого должно вырастать то дерево, в котором будут укрываться птицы, - и все другие ростки всё одно и то же. Люди даже предпочитают сначала ростки сорных трав, которые растут быстрее, и единственный росток жизни глохнет и замирает; но ещё хуже то, что ещё чаще бывает: люди слышали, что в числе этих ростков есть один настоящий, жизненный, называемый любовью, и они вместо него, топча его, начинают воспитывать другой росток сорной травы, называя его любовью. Но что ещё хуже: люди грубыми руками ухватывают самый росток и кричат: «вот он, мы нашли его, мы теперь знаем его, возрастим его. Любовь! Любовь! высшее чувство, вот оно!», и люди начинают пересаживать его, исправлять его и захватывают, заминают его так, что росток умирает, не расцветши, и те же или другие люди говорят: всё это вздор, пустяки, сентиментальность. Росток любви, при проявлении своём нежный, не терпящий прикосновения, могущественен только при своём разросте. Все, что будут делать над ним люди, только хуже для него. Ему нужно одного, - того, чтобы ничто не скрывало от него солнца разума, которое одно возвращает его» [17].
Ценность любви состоит в том, что «человек совершил переворот в культуре. Впрочем, это произошло не раз и навсегда. Люди должны напоминать себе о том, чем они обладают, и приспосабливать вечные ценности к меняющемуся строю жизни. Вновь и вновь происходит то, что называют «открытием любви», и тогда творится великая поэзия» [4].
Библиографический список
1. Эстетика. - URL: http://libsib.ru/estetika/osnovnie-esteticheskie-kategorii/vse-stranitsi (дата обращения: 25.08.2016).
2. Ожегов, С. И. Словарь русского языка: ок. 60 000 слов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов; под общ. ред. проф. Л. И. Скворцова. - 25-е изд., испр. и доп. - М.: ООО «Изд-во «Оникс»: ООО «Изд-во «Мир и Образование», 2007. - 976 с.
3. Любовь. - URL: http://www.magister.msk.ru/library/philos/solovyov/solovv21.htm (дата обращения: 25.08.2016).
4. Шайтанов, И. Античная литература / И. Шайтанов - URL: http://lit.1september.ru/article.php?ID=200203907 (дата обращения: 25.08.2016).
5. Макошь. - URL: http://midgard-svaor.com/makosh (дата обращения: 25.08.2016).
6. Девять лириков. - URL: https://ru.wikipedia.org/wiki (дата обращения: 25.08.2016).
7. Пушкин, А. С. Сочинения в трёх томах / А. П. Пушкин. - Санкт-Петербург: Золотой век, Диамант, 1997.
8. Катулл. Сочинения / Катулл; пер. О. Славянки. - М.: Русская панорама, 2009. - 384 с.
9. Гораций. Оды. Эподы. Сатиры. Послания. / Гораций; вступ. ст. М. Гаспарова. - М.: Художественная литература, 1970. - 479 с.
10. Квятковский, А. П. Поэтический словарь / А. П. Квятковский; науч. ред. И. Роднянская. - М.: Сов. энциклопедия, 1966. - 376 с.
11. Лаура-Петрарка. - URL: https://ru.wikipedia.org/wiki (дата обращения: 25.08.2016).
12. Петрарка, Франческо. Лирика. Автобиографическая проза / Франческо Петрарка. - М.: Правда, 1989.
13. Данте, А. Лучшие сонеты / А. Данте. - URL: http://paers.ru/documents/luchshie-sonet-izvestnogo-poeta-italian-dante-aligeri-best-famous-poems (дата обращения: 05.09.2016).
14. Сонеты Шекспира. - URL: http://www.liveinternet.ru/users/2800855/post1945544 (дата обращения: 05.09.2016).
15. Шекспир, Уильям. Сонеты / Уильям Шекспир; перевод С. Маршака. - М.: Астрель, 2012 - 32 с.
16. Русская народная поэзия. Лирическая поэзия. - Л.: Художественная литература. Ленинградское отделение, 1984 - 584 с.
17. Толстой, Л. Н. Собрание сочинений. В 22 т. Т. 17 / Л. Н. Толстой. - М.: Художественная литература, 1984.
18. Жуковский, В. А. Баллады и стихотворения / В. А. Жуковский. - М.: Художественная литература, 1990.
19. Пушкин, А. С. Собрание сочинений. В 10 т. Т. 2 / А. С. Пушкин; под общ. ред. Д. Д. Благого, С. М. Бонди, В. В. Виноградова, Ю. Г. Османа. - М.: Художественная литература, 1959.
20. Лермонтов, М. Ю. Сочинения / М. Ю. Лермонтов. В 2-х т. Т. 1 - М.: Правда, 1988.
21. Тютчев, Ф. И. Полное собрание стихотворений / Ф. И. Тютчев. - Л.: Советский писатель, Ленингр. отделение, 1987.
22. Фет, А. А. Собрание сочинений / А. А. Фет. В 2-х т. Т. 1. - М.: Художественная литература, 1982.
23. Символизм в поэзии Серебряного века. - URL: http:|// ref.by/refs/44/9189/1.html (дата обращения: 15.09.2016).
24. Брюсов, В. Я. Собрание сочинений / В. Я. Брюсов. В 7 т. - М.: Художественная литература, 1973-1975.
25. Бальмонт, К. Д. Стихотворения / К. Д. Бальмонт. - 2-е изд. - Л.: Советский писатель, 1969.
26. Русская поэзия. Мирра Лохвицкая. - URL: http://rupoem.ru/loxvickaya/all.aspx (дата обращения: 05.09.2016).
27. Константин Бальмонт. - URL: http: // wikipedia.org/wiki (дата обращения: 05.09.2016).
28. Блок, А. А. Собрание сочинений / А. А. Блок. В 8 т. - М.: Государственное изд-во худ. лит-ры 1960-1963.
29. Женщины в жизни А. Блока. - URL: http://www.stihi.ru/2014/01/04/3016 (дата обращения: 15.09.2016).
30. Гумилёв, Н. С. Стихотворения и поэмы / Н. С. Гумилёв. - Л.: Сов. писатель, 1988. - 632 с.
31. Яковлева, Елена. Н. Гумилёв и Анна Ахматова: история любви так и не ставшая сказкой / Елена Яковлева. - URL: http://2queens.ru/Articles/Biblioteka-Pisateli/Nikolaj-Gumilyov-i-Anna-Ahmatova-istoriya-lyubvi-tak-i-ne-stavshaya-skazkoj.aspx?ID=3396 (дата обращения: 15.08.2016).
32. Ахматова, А. Сочинения / А. Ахматова. В 2-х т. - М.: Цитадель, 1996.
33. Любовь Владимира Маяковского к Лиле Брик. - URL: http://www.k-dmitriev.com/60-istorii-lyubvi/481-lyubov-lili-brik-i-vladimira-mayakovskogo.html (дата обращения: 17.09.2016).
34. Строфы века. Антология русской поэзии / сост. Е. Евтушенко. - Минск, Москва: Полифакт, 1995.
35. Франсуа Вийон. - URL: https://www.livelib.ru/author/154832/quotes (дата обращения: 25.08.2016).
36. Есенин, С. А. Полное собрание сочинений / С. А. Есенин. В 7 т.; гл. ред. Ю. Л. Прокушев; ИМЛИ им. А. М. Горького РАН. - М.: Наука; Голос, 1995-2002.
37. Борис Пастернак и Марина Цветаева. - URL: http://www.stihi.ru/author.html?salus/ (дата обращения: 17.09.2016).
38. Цветаева, М. Стихотворения. Поэмы / М. Цветаева. - СПб.: Респекс, 1996.
39. Пастернак, Б. Л. Полное собрание сочинений / Б. Л. Пастернак. В 11 т. - М.: Слово/Slovo, 2003-2005.
40. Мы живём, под собою не чуя страны. - URL: https://ru.wikipedia.org/wiki (дата обращения: 23.09.2016).
41. Мандельштам, О. Э. Собрание сочинений / О. Э. Мандельштам. В 4-х т. - М.: Арт-Бизнес-Центр, 1993.
42. Модернизм в литературе. - URL: https://ru.wikipedia.org/wiki (дата обращения: 12.09.2016).
43. Акмеизм. - URL: https://ru.wikipedia.org/wiki (дата обращения: 25.09.2016).
44. Мандельштам, О. Стихи о любви / О. Мандельштам - URL: http://www.lovelegends.ru/classics/mandelshtam7.php (дата обращения: 12.09.2016).
© Сипкина Н. Я., 2016
УДК 81 '366.587:316.64(=512.153)
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА К ИНТЕРПРЕТАЦИИ МИРОВИДЕНИЯ ХАКАСОВ: ГЛАГОЛ 1ЗЕН- ('НАДЕЯТЬСЯ')
М. Д. Чертыкова
Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова
Статья посвящена семантико-когнитивному анализу глагола ¿зен- ('надеяться'), выражающего эмоционально-ментальное состояние субъекта. Исследование показало, что содержание данного глагола служит для передачи информации о ситуациях, при которых проявляются различные виды надежды - одного из базовых и ценностных концептов хакасской языковой картины мира, и потому данный глагол может быть назван «ключевым».
Ключевые слова: глагол, iзен- ('надеяться'), концепт, надежда, субъект, хакасский язык.
Современные исследования когнитивного направления в языкознании показывают, что, анализируя семантику лексических единиц, представляющих собой, по сути, культурные концепты, можно выявить национально-специфические особенности того или иного народа (см. труды А. Вежбицкой, Анны А. Зализняк, Ю. Д. Апресяна, Е. В. Падучевой и др.). Лексическую единицу некоторого языка, вслед за А. Д. Шмелёвым, считаем ключевой, «если она может служить своего рода ключом к пониманию каких-то важных особенностей культуры народа, пользующегося данным языком» [1, с. 15]. Но как определить, является ли конкретно взятое слово ключевым или нет? На этот вопрос ясный ответ даёт А. Вежбицкая в монографии «Понимание культур через посредство ключевых слов». Автор считает, что прежде всего слово должно быть общеупотребительным, а не периферийным, при этом оно «должно часто использоваться в какой-то одной семантической сфере, например, в сфере эмоций или в области моральных суждений. Кроме того, может оказаться нужным продемонстрировать, что данное слово находится в центре целого фразеологического семейства, подобного семейству выражений с русским словом душа.... Может быть, возможно будет также показать, что предполагаемое ключевое слово часто встречается в пословицах, изречениях, в популярных песнях, в названиях книг и т. д.» [2, с. 37]. Следуя выработанным А. Вежбицкой и другими известными лингвистами принципам и методам отбора ключевых слов, мы предпринимаем попытки анализа наиболее частотных хакасских слов, через которые можно интерпретировать фрагменты мировидения хакасского народа. В данной статье ставится следующая цель: рассмотреть с семантико-когнитивных позиций одно из таких слов - глагол iзен- ('надеяться'), который, на наш взгляд, передаёт некий фрагмент представления о хакасском языковом сознании и культуре, о связях и взаимоотношениях этноса с окружающим миром.
Прежде, чем приступить к анализу глагола iзен-, следует представить в полной мере его когнитивное и семантическое содержание. Считаем необходимым рассмотреть субстантив iзенic(-зi), образованный от iзенерге I: 1) надежда; 1зен1с пар 'есть надежда'; 1зен1с чох чуртирга 'жить без надежды'; 2) доверие, вера, доверчивость; 1зен1с ч1д1рерге 'потерять доверие'; 3) уверенность тацдагызына 1зен1с 'уверенность в будущем' [3, с. 141]. Приведённое словарное толкование лексемы iзенic имеет обобщающий характер, поскольку в хакасском языке наиболее частотно употребление iзенic (1) ('надежда'): палаларга 1зен1с ('надежда на детей'), 1зен1с халбады ('надежды не осталось'), 1зен1с тореен ('появилась (букв. родилась) надежда') и др. Как видим, в хакасском языке iзенic (1) может характеризоваться в основном с точки зрения наличия и / или отсутствия надежды, что выглядит вполне естественным, а качество или интенсивность надежды, как таковой, обычно редко интерпретируется в языке и речи. Функционирование iзенic (2) ('доверие, вера, доверчивость') может носить контекстуальный характер, объектную позицию при нём обычно занимает одушевлённое имя в форме дат. пад. Семантика такой конструкции может быть выражена так: субъект знает и уверен в том, что некто не подведёт, не обманет и в трудной ситуации всегда придёт на помощь. Однако при описании подобной ситуации семантические
