CC BY
95
ПЕТЕРБУРГ В РАННЕЙ ПОЭЗИИ В. НАБОКОВА
Д.А. Мухачев
Ключевые слова: Владимир Набоков, Александр Пушкин, петербургский текст, поэзия эмигрантов.
Keywords: Vladimir Nabokov, Alexander Pushkin, Petersburg text, poetry of emigrants.
В своей, ныне ставшей канонической, работе «Петербургский текст русской литературы» В.Н. Топоров очертил круг авторов -«мастеров» петербургского текста, произведения которых и составляют его основной костяк. В XIX веке - золотом веке русской литературы - такими авторами являются А.С. Пушкин (его «Уединенный домик на Васильевском» и «Пиковую даму» В.Н. Топоров предлагает считать отправными точками петербургского текста), Н.В. Гоголь (цикл петербургских повестей) и Ф.М. Достоевский. Среди авторов ХХ века статус ключевых фигур петербургского текста В.Н. Топоров присваивает Блоку, Белому, Вагинову, Ахматовой и Мандельштаму [Топоров, 1995, с. 269-367]. Несмотря на всю разницу между вышеперечисленными авторами, жившими в разные времена и придерживающимися разных эстетик и направлений в русской литературе, один общий момент в их «петербургских» произведениях мы можем выделить безошибочно: их тексты - это продукты рефлексий по поводу ежедневно наблюдаемой повседневной реальности. Все они, хотя и не являясь в большинстве своем петербуржцами по рождению, создавали свои шедевры, находясь в Петербурге и созерцая его каждый день.
Массовый исход из России наиболее образованной части населения, спровоцированный октябрьской революцией 1917 -го года, привел к появлению того пласта русской литературы, который мы сегодня называем «литература русского зарубежья». В текстах, принадлежащих к ней, описывается Петербург, уже не наблюдаемый из окна, а живущий только в авторских воспоминаниях, иллюзорный, фактически вымышленный. Антитеза «сон - явь», «мечта -реальность» с предпочтением сна яви, а мечты реальности всегда была актуальна для Владимира Набокова. П.М. Малофеев в своей
диссертации «Поэзия Владимира Набокова» (Екатеринбург, 1996) отмечает, что по мнению некоторых критиков, большая часть стихотворений Набокова - «сплошные сны», сон - самый востребованный Набоковым сюжет стихотворения. И его Петербург - Петербург вспоминаемый, «чудящийся». Если учесть, что Петербург сам по себе принято характеризовать как «фантастический», «миражный», «ирреальный», «умышленный» город, своего рода фантазию, грезу, а тексты о нем - как «грезу о грезе» (об этом писал В.Н. Топоров в вышеупомянутой работе), то в данном случае мы имеем дело с интересным феноменом: Петербург, который сам по себе - мираж, окончательно обретает этот статус, стихи Набокова о вспоминаемом Петербурге - это мираж о мираже, причем этот второй мираж является воспоминанием о каждодневных встречах еще с одним «миражом».
Шесть стихотворений Набокова о Петербурге написаны в период с 1921 по 1924 год и опубликованы в эмигрантской прессе -изданиях «Руль», где Набоков много печатался, и «Русская мысль». Ни одно из них не вошло в прижизненные авторские сборники Набокова - тема Петербурга Набокова волновала, но была вытесненной. Их эмоциональный фон очень отличается от типичных для символистов и некоторых других, современных Набокову авторов-авангардистов (например, Маяковского) демонических, утрированно негативных настроений, связанных с Петербургом. Петербург Набокова - светлый, спокойный, позитивный, благостный, в этом он схож с Петербургом акмеистов. Уже в первом из этих стихотворений, так и называющемся «Петербург», появляется строка «Брожу в мечтах, где брел когда-то». Нетрудно заметить и необходимо признать, что набоковскую стихотворную интерпретацию Петербурга и петербургского мифа никак нельзя назвать ни глубокой, ни оригинальной. При том, что текст стихотворения достаточно объемен, большая часть его - простое перечисление множества городских образов: туманы, рысаки, шинели, огни, окошки, карниз, купол собора, разнообразные вывески, мостовая, фонарь, прохожие. Рассуждая об образе Петербурга в поэзии эмигрантов, Роман Тименчик замечает: «поскольку в этих стихах имперская столица часто является страной детства, инфантилизирующая себя память позволяет монтировать образы и толки, категории предметов и навязчивые видения в порядке случайного перебора» [Тименчик, 2003, с. 197]. Он иллюстрирует свои слова стихотворением Г еоргия Эристова, но
случай со стихами Набокова аналогичен, разве что «образы и толки» более упорядочены и структурированы.
Набоков-поэт просто перечисляет все, что помнится ему в Петербурге, не наделяя это специфическими, индивидуальными смыслами, которые и создают серьезную, оригинальную поэзию. Для сравнения можно взять хотя бы стихотворение «Петербург» Анненского, содержащее в себе краткий обзор истории Петербурга и вынесение ей негативной оценки [Анненский, 1990, с. 186]. Интересен последний фрагмент стихотворения Набокова:
Не надо, жизнь моя, не надо!
К чему их вопли вспоминать?
Есть чудно-грустная отрада: уйти, не слушать, отстранять день настоящий, как глухую завесу, видеть пред собой не взмах пожаров в ночь лихую, а купол в дымке голубой, да цепь домов веселых, хмурых, оливковых, лимонных, бурых, и кирку, будто паровоз
в начале улицы, над Мойкой [Набоков, 1997, с.
576].
Здесь происходит смыкание воспоминания Владимира Набокова о Петербурге, городе, где прошло его детство, с его мыслями о роли воспоминаний в человеческой жизни как таковой, и предпочтением воспоминаний реальности, доминантой фантазии над действительностью.
Описанная В.Н. Топоровым «петербургская эсхатология», актуализировавшаяся, по мнению ученого, в предреволюционные и первые послереволюционные годы, разрабатывается Набоковым в стихотворении «Петербург», написанном в 1922 году. Со времен основания Петербурга в народе его называли «гнездилищем порока», чему способствовало неоднозначное народное восприятие основателя Петербурга Петра Первого, которого называли «царем-дьяволом». Считалось, что этот «умышленный», выстроенный по европейским образцам город ждет трагическая гибель. В уже упомянутой нами работе Романа Тименчика «Петербург в поэзии эмигрантов» этот сюжет характеризуется как «мотивное клише» и иллюстрируется стихами Николая Агнивцева и этой вещью Набокова [Тименчик, 2003, с. 199]. Также этот сюжет всплывает в беллетри-
зованных мемуарах Георгия Иванова «Петербургские зимы», где некий сапожник будто бы говорит Гумилеву и Иванову:
- Русские? Как бы вам сказать... Ну, для примера, вот вам наш Санкт-Петербург - град Святого Петра, хе-хе... Кто его строил? Петр, скажете? Так ведь не Петр же в болоте по горло стоял и сваи забивал? Петра косточки в соборе на золоте лежат. А вот те, чьи косточки, тысячи и тысячи, вот тут, - он топнул ногой, -под нами гниют, чьи душеньки неотпетые ни Богу, ни черту не нужные, по Санкт-Петербургу этому, по ночам, по сей день маются, и Петра вашего, и нас всех заодно, проклинают, - это русские косточки, русские души... [Иванов, 2001, с. 14-15]
Революция не только совпала с ожиданиями декадентов, но и воплотила в реальность миф о гибели Петербурга (тем более, что через 7 лет после революции он был переименован в Ленинград). Восставший пролетариат у Набокова - это дух болот, на которых выстроен Петербург, инфернальные силы, прорвавшиеся наверх. Трактовка Набокова происходящего характерна скорее для аристократа, видящего в низших слоях общества демоническое, деструктивное начало и отторгающего его, нежели для декадента, завороженного карнавалом разрушения. В тексте стихотворения присутствует пошатнувшийся медный всадник - символ Петербурга, через пушкинский контекст - символ государственности, власти и отсылка к Пушкину.
Свое отношение к новой России Набоков достаточно однозначно выразил в стихотворении 1924 года «Ленинград».
Великие, порою, бывают перемены...
Но, пламенные мужи, что значит этот сон?
Был Петроград — он хуже,
чем Петербург, — не скрою, —
но не походит он —
как ни верти — на Трою:
зачем же в честь Елены —
так ласково к тому же —
он вами окрещен? [Набоков, 1997, с. 620].
Набоков ясно дает понять читателю, что он знать не знает и не хочет знать никакого Ленина, в его, набоковской, вселенной такой персонаж отсутствует. Помимо этого, происходящее опять характеризуется Набоковым как сон.
Тема инфернальности Петербурга снова появляется в стихотворении «Санкт-Петербург - узорный иней» (1923), где город детства Набокова определяется как «ex libris беса, может быть, но дивный». На этот раз весь сюжет стихотворения строится вокруг факта «уплытия» Санкт-Петербурга - глагол «уплыл» в нем появляется не случайно, ведь навсегда из России Набоков именно уплывал на корабле. Во втором катрене возникает сюжет из биографии Пушкина -его несостоявшееся сватовство к А.А. Олениной, этот сюжет появится еще раз в стихотворении «Мне чудится в рождественское утро...», а также откликнется в романе «Истинная жизнь Себастиана Найта», где Найта отвергнет Нина Лесерф, то есть «Оленина». Кстати, слова «своей Олениной» здесь указывают, что речь у Набокова идет именно о «пушкинской» Олениной, а не о реальной, так как «его» она так и не стала. Как известно, пушкинские слова «то ли дело / глаза Олениной моей» вызвали возмущение у Анны Олениной и ее отца, им очень не понравилась такая характеристика. «Его» она была только на бумаге, и в стихах Набокова живет именно та Оленина, которая на бумаге, фрагмент пушкинского мифа, часть индивидуальной мифологии. Впрочем, не исключено, что упоминание в стихах Набокова этого эпизода сватовства Пушкина к Олениной связано с событиями его личной биографии. В начале 1923 года расстроилась его помолвка со Светланой Зиверт - по позднему свидетельству сестры писателя, приведенному Е. Белодубровским в предисловии к письму Набокова к Зиверт, родители Светланы решили, что их дочери «нечего выходить замуж за голоштанника» [Белодубровский, 2002, с. 134] По схожей причине - сильная «специфичность» репутации - получил отказ и великий русский поэт. Надо отметить, что через какое-то время Светлана Зиверт выходит замуж за правнука Анны Олениной (Андро де Ланжерона) и становится графиней Андро де Ланжерон. Об этом сюжете из жизни Набокова писал В. Старк в статье «Пушкин в творчестве Набокова» [Старк, 1997, с. 780]. Третий и четвертый катрены стихотворения опять поднимают тему разрушения, падения и деградации Петербурга и печали Набокова по этому поводу.
Несколько отличается по интонации от прочих стихотворение «Ко мне, туманная Леила», написанное все тем же четырехстопным ямбом [Набоков, 1997, с. 623]. Предыдущие петербургские стихи развивали тему невозможности возвращения в прежний Петербу рг, исчезновения города детства - в этом стихотворении Набоков рисует Петербург в «позитивном» ключе, где «на торцах восьмиуголь-
ных / все та же золотая пыль». Во втором катрене стихотворения опять возникает тема Пушкина - он оставил след локтя на петербургском граните. Связь Петербурга с инобытием, с надмирной реальностью видна в строчке «Нева, как Лета льется».
А.С. Мулярчик в статье «А.С. Пушкин в межвоенном творчестве Набокова» пишет, что свой вынужденный отъезд из Петрограда в Крым юный Набоков уподоблял южной ссылке Пушкина [Мулярчик, 1999, с. 124]. В структуре последнего из рассматриваемых нами петербургского стихотворения - «мини-поэмы» есть указание на то, что Набоков чувствовал себя если и не новым Пушкиным, то всяком случае фигурой равновеликой ему, собратом из грядущих дней. Это видно, если сравнить два фрагмента стихотворения:
Я помню все: Сенат охряный, тумбы и цепи их чугунные вокруг седой скалы, откуда рвется в небо крутой восторг зеленоватой бронзы.
А там, вдали, над сетью серебристой,
над кружевами дивными деревьев -
там величаво плавает в лазури
морозом очарованный Исакий:
воздушный луч на куполе туманном,
подернутые инеем колонны... [Набоков, 1997, с. 597]
и
И слышу я, как Пушкин вспоминает все мелочи крылатые, оттенки и отзвуки: ".Я помню, - говорит, -летучий снег, и Летний Сад, и лепет Олениной... Я помню, как, женатый, я возвращался с медленных балов в карете дребезжащей по Мильонной, и радуги по стеклам проходили, но, веришь ли, всего живее помню тот легкий мост, где встретил я Данзаса в январский день, пред самою дуэлью... [Набоков, 1997,
с. 597]
Оба этих воспоминания - Набокова и Пушкина - начинаются с фразы «я помню» и дальше следует перечисление воспоминаний, причем в воспоминаниях набоковского Пушкина опять фигурирует
Оленина. Кстати, Петербург в этом стихотворении опять «чудится» автору, он всего лишь воспоминание.
Любопытно сравнить, как понимаются и интерпретируются концепты «Пушкин» и «Петербург» в стихотворении Александра Блока «Пушкинскому дому», написанном в 1921 году. В отличие от Набокова, для Блока важно не только то, что «Петербург - город Пушкина», но и та роль, которую Пушкин играл в национальном самосознании, функция Пушкина в мировосприятии русского интеллигента. Блоку необходимо зафиксировать и описать совершенный Пушкиным ментальный сдвиг.
Что за пламенные дали Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих Сине-розовый туман.
Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда? [Блок, 1968, с. 583-584].
Таким образом, если для Набокова-поэта Пушкин - фигура, не нуждающаяся в интерпретациях, то для Блока важно продемонстрировать и подчеркнуть тот факт, что Пушкин - один из тех краеугольных камней, на которых стоит российское мыслящее сообщество, человек, во многом благодаря которому оно и сформировалось.
В своей работе В.Н. Топоров так описал «идеологическую рознь» вокруг Петербурга:
«На одном полюсе признание Петербурга единственным настоящим (цивилизованным, культурным, европейским, образцовым, даже идеальным) городом в России. На другом - свидетельства о том, что нигде человеку не бывает так тяжело, как в Петербурге, анафематствующие поношения, призывы к бегству и отречению от Петербурга» [Топоров, 1995, с. 261].
Несмотря на то, что мотив инфернальности так или иначе всплывает при обращении Набокова к петербургской теме, в целом, рассмотрев петербургские стихи Набокова, можно сказать, что он бы согласился с теми, кто считал Петербург «единственным настоящим городом в России», русским городом № 1 - в пользу этого свидетельствует и тот факт, что в автобиографическом романе «Другие берега» он назвал москвичей «провинциалами». В общем, Петербург в ранних стихах Набокова - это ностальгия и ретроспек-тивность, это солнце и свет (в противовес дождливому, заснеженному, угрюмому Петербургу, так часто фигурирующему в предшествующей Набокову русской литературе в диапазоне от «Медного всадника» до стихов Маяковского), это город счастливого детства, хоть и оскверненный революцией, город, любимый Пушкиным, через который осуществляется связь с ним. Чистое совершенство, рай детства, по поводу которого автор постоянно сомневается, утрачен ли он безвозвратно или можно что -то еще вернуть.
Литература
Анненский И. Стихотворения и трагедии. Л., 1990.
Блок А. Стихотворения. М., 1968.
Иванов Г. Мемуарная проза. М., 2001.
Мулярчик А.С. А.С. Пушкин в межвоенном творчестве В. Набокова // А.С. Пушкин и В.В. Набоков. СПб., 1999.
Набоков В. Собрание сочинений русского периода в 5 -ти тт. СПб., 1997. Т. 1.
Набоков В. Собрание сочинений русского периода в 4-х тт. М., 1990. Т. 4.
Набоков В. Письмо к Светлане Зиверт. Публикация и вступительная заметка Е. Белодубровского // Звезда. 2002. № 9.
Старк В. Пушкин в творчестве В.В. Набокова // В.В. Набоков : Pro et contra. СПб., 1997. Т. 1.
Тименчик Р.Д. Петербург в поэзии эмиграции // Звезда. 2003. № 10.
Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ : Исследования в области мифопоэтического : Избранное. М., 1995.
