CC BY
49
вошли как в центре, так и на местах в обе властные структуры (правительственные органы и Советы).
Последовавшая за революцией перегруппировка политических сил принципиально изменила взаимоотношения в масонской организации. Если Верховный Совет летом 1917 г. еще сетовал, что левые губят коалицию, то ложи уже оказывались не в состоянии сесть за общий стол из-за вражды между «братьями». С углублением в стране поляризации политических взглядов идея вне- и над- партийного единения утратила перспективу.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аврех А. Я. Масоны и революция. М: Политиздат, 1990.
2. Милюков П. Н. Воспоминания. М: Политиздат, 1991.
3. Николаевский В. И. Русские масоны и революция. М.: Издательский центр «ТЕРРА», 1990.
4. Соловьев О. Ф. Аврех А. Я. Масоны и революция//Вопросы истории.1991, №4—5.
5. Хаас Л. Еще раз о масонстве в России начала XX века//Вопросы истории. 1990, №1.
ББК 87.3(2) 50 ,
В. В. Бурьков ПЕРВЫЙ ОПЫТ РУССКОЙ ИСТОРИОСОФИИ
Без имени оригинального русского мыслителя Петра; Яковлевича Чаадаева (1794—1856 г.г.) нельзя оценить своеобразие развития национального самосознания первой половины XIX века. Чаадаев одним из первых поставил вопрос об особенностях исторического развития России и Западной Европы и способствовал образованию славянофильского и западнического направлений в русской общественной мысли. Его «Философические письма» (1828—1830 гг.) стали событием в идейной ситуации 30—40-х годов XIX в. в России. В них вдумывались последующие поколения.
Реакция современников на появление «Философического письма» в 1836 году (и других, ходивших в списках писем) была далеко не адекватной их содержанию и не соответствовала ожиданиям самого Чаадаева. Не только правительство, официально объявившее' его сумасшедшим, но и многие знакомые и читатели сомневались в его интеллектуальной состоятельности. И все же Чаадаев не сомневался в значении «серьезного вопроса», брошенного им в гущу российской публики, т. е. вопроса о судьбах дальнейшего общественного и культурного развития России.
Для адекватного понимания «Философических писем» следует отметить, что если на Западе уже в начале XIX в. «философии истории» получили широкое распространение, то в России это был первый опыт оригинальной историософии, и Чаадаеву надлежало сформулировать самые общие, фундаментальные ее положения. Автор писем по сути занимается толкованием истории как единого процесса. Смысл истории, по Чаадаеву, определен Провидением. Руководящая идея истории — идея религиозного единения человечества, привнесенная в мир христианством и им хранимая.
Размышляя о европейской цивилизации сравнительно с Россией, он стремился показать, что Европа сумела достичь высокого расцвета благодаря
Секция истории И философий
напряженной многовековой идейно-культурной работе, связанной прежде всего с религиозными поисками. Именно на пути разрешения проблем «истины» и «веры» западная цивилизация обрела «идеи долга, закона, правды, порядка» — то есть то, чего столь остро не хватало России, которая была отторгнута от Запада в результате разделения церквей, и где церковь была политически и культурно более пассивной, нежели в Европе. На этом противо-' поставлении во многом и построена чаадаевская философско-историческая концепция.
Многие современники и потомки воспринимали Чаадаева как «чистого» западника, ниспровергателя национальных традиций. Но дело обстояло сложнее: чаадаевский критицизм по отношению к собственному отечеству был движим искренней любовью к нему, напряженно искавшей выхода, способов преодоления национальной отсталости. Именно поэтому пессимистическая констатация неразвитости России, ее «отпадения» от исторической дороги. Запада, проходящая лейтмотивом в первом напечатанном письме не могла удовлетворить мыслителя, и он напряженно ищет более конструктивный подход к проблеме.
В письмах, относящихся к середине 1830-х гг., как и в «Апологии сумасшедшего» (1837 г.), хронологический ряд «прошлое-настоящее» дополняется следующим, звеном, и центр тяжести перемещается на новую цепочку «настоящее-будущее». Отечественная история по-прежнему понимается как «небытие»; но «мы пришли после других именно для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия» (Чаадаев П. Я. Сочинения. М., Правда. 19.89, с.150). «Россия», писал Чаадаев А. И. Тургеневу 1 мая 1835 г., —призвана к необъятному умственному делу: ее задача дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе» (Там же, с.373). Отныне России присваивается «историческая точка зрения»: «если угодно, мы — публика,' а там в Европе актеры, нам и принадлежит право судить пьесу» (Там же, с. 376). Здесь впервые высказан тезис, оказавший огромное влияние на последующую общественную мысль в России: историческая юность есть не только минус, но и огромное преимущество. В том письме А. И. Тургеневу Чаадаев уже простирает свои мечты настолько далеко, что утверждает: «Мы призваны... обучить Европу бесконечному множеству вещей, которых ей не понять без этого... Придет день, когда мы станем умственным средоточием Европы, как мы уже сейчас являемся ее политическим средоточием, и наше грядущее могущество, опирающееся на материальную силу» (Там же, с. 380).
Один иэ пунктов, на которых Чаадаев основывает преимущество исторической юности, связан с возможностью перенимать готовое, начинать сразу с высокой фазы развития, достигнутой другими нациями. Второе преимущество — свежесть, наивность, неиспорченность, открытость любому позитивному влиянию, необремененность долгим вековым развитием.
Не удивительно, что при такой эволюции взглядов Чаадаев в конце концов сближается со славянофилами. Если в 1835 году он с неудовольствием отзывается о «квасном патриотизме», быстро распространившемся в образованных кругах,'то затем он постепенно входит в контакт со славянофилами, ведет с ними переписку. И все же Чаадаев не стал славянофилом. Националистические увлечения никогда не подавляли присущие ему изначальные импульсы — признание большей развитости западной цивилизации и острый критицизм отечественных порядков. В письме графу де Сиркуру он делает существенные оговорки: «Не то, чтобы в нашем собственном существе не
крылись задатки всяческого развития, но несомненно, что почин в нашем движении все еще принадлежит иноземным идеям и — прибавлю — принадлежал им искони» (Там же, с. 453). Как бы возражая славянофилам, Чаадаев подчеркивает, что в любом случае необходимым условием развития России является трезвая самокритика, «призвание во всех наших заблуждениях, во всех ошибках прошлого». Тогда «мы научимся, наконец, знать не то, что у нас было, а то, чего нам не хватало, не что надо вернуть из былого, а что из него следует уничтожить», (Там же, с. 458, 459). Полемизируя со славянофилами (которых называет творцами «ретроспективных утопий»), Чаадаев иронически прохаживается по поводу упований на миссианскую роль России «совершить обновление рода человеческого».
В теоретических исканиях российского мыслителя нашли отражение действительные проблемы, вытекающие из сложного и противоречивого процесса подключения к мировой истории стран и регионов, отставших в своем социально-экономическом и культурном развитии от более развитых цивилизаций. Неординарность и многогранность творчества Чаадаева стимулировали развитие основных направлений отечественной культуры, придали их автору статус предтечи русской философской традиции.
ББК 63.3/2/46
С. В. Крупиицкий
«ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС» В РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКЕ НА РУБЕЖЕ XVII—XVIII вв.
В истории России пространственный фактор имел определяющее значение для формирования русского менталитета и русской идеи.
Пространственно-историческая направленность русского народа, русской культуры, русского государства — достаточно постоянный фактор. Русский этнос в его социальной стадии развития сложился на перифирии европейского мира, в варианте так называемой Московии или Московского государства, правоприемнице не менее знаменитых Скифии и Татарии.
В XVII в. границы государств в бассейнах Черного, Азовского и Каспийского морей продолжали формироваться. Подвижность и противоречивость в этом районе связаны как со столкновением двух типов традиционных обществ (земледельческих и скотоводческих) Востока и Запада, смешением наций, народов, языков, наречий, так и с потрясающей изломанностью рельефа, с пересекающими Евро-Азиатский континент огромными реками, старыми и молодыми горными массивами, морями и полуостровами, степью и лесом. Впервые в новой истории русское традиционное общество встретило некие географические пределы в виде южных морей и непроходимых Кавказских гор. С любопытством варваров волны аграрного переселения с Великих русских равнин накатывались к предгорьям Кавказа и Крыма, а плодородные земли и теплый климат бередили их воображение.
Внутриутробное развитие России после Смутного времени с выяснением отношений в христианском кругу, между славянами — русскими, поляками, украинцами исчерпало себя в воспринимаемой как национально-оборонительной политике на юге против крымских и других татар. Но дело было уже не в Казыевом улусе, Едикульской и Едисанских ордах, ногаях и калмыках,
