CC BY
131
ФИЛОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2009. № 1. С. 134-138.
УДК 82
Н.Н. Мисюров, О.А. Фатьянова
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ПЕРВАЯ КНИГА О. ДЕ БАЛЬЗАКА: СОСТАВЛЯЮЩИЕ ЧИТАТЕЛЬСКОГО УСПЕХА БЕСТСЕЛЛЕРА
Literary masterpiece with its entire uniqueness is often the typology of the stylistic development of epoch; literary adoptions - basis of many original creations. Each cultural epoch forms its type of book best-seller, but there are certain general “rules of game”, that ensures to the author success and attention of the readers.
Ключевые слова: книжный бестселлер, вкус читателя, литературный прием, массовая литература, «черный» романтизм.
Всякий литературный шедевр при всей своей уникальности заключает в себе типологию стилевого развития эпохи, зачастую это еще и своеобразный диалог национальных культур (литературные заимствования - основа многих самобытных творений). Величие «Энеиды», героической поэмы о деяниях римского народа, обусловлено стремлением Вергилия следовать во всем авторитету «великого старца» Гомера, но идти своим особым путем. «Евгений Онегин» - «энциклопедия русской жизни» (В. Белинский) - произведение самобытное во всем. Однако скрытая и явная полемика с байронической моделью романа («Чайльд-Гарольдом» и «Дон-Жуаном»), по мнению пушкинистов, как раз и позволяет А. С. Пушкину решить собственную задачу, отличную от решаемой предшественником. Кроме того, романный пролог пушкинского шедевра «подсказан» романным прологом «Мельмота Скитальца» Ч.Р. Метьюрина, «эмблематического» шедевра романтической эпохи, ныне известного лишь специалистам («мрачный» талант его автора восхищал многих именитых современников). «Мельмотическая» маска примеряется пушкинскому герою: «Слыть Мельмотом, Иль маской щеголять иной...». «Бывают странные сближения», заметил однажды сам Пушкин. Что общего между его «добрым приятелем» Евгением Онегиным, скучающим светским денди, баловнем судьбы, и Джоном Мельмотом, героем «ужасной» истории, бедным студентом, едва спасшимся от дьявольских сил? Многое и почти ничего - в зависимости от того, как посмотреть. Но это только один из аспектов проблемы, обозначенной в заглавии статьи.
Другой аспект связан с феноменом «массовой культуры». Авторский успех порой «непредсказуем», иногда триумф писателя обеспечен книгой во всех отношениях «вторичной» (но, разумеется, никак не «второсортной»). Как, например, в случае с повестью «Шагреневая кожа» О. де Бальзака или же романом «Чудовище Франкенштейна» М. Шелли. Подобные примеры в истории литературы далеко не еди
© Н.Н. Мисюров, О.А. Фатьянова, 2009
ничны: «Три мушкетера» А. Дюма затмили «Человеческую комедию» того же Бальзака; «Дракулу» Б. Стокера прочли тысячи американцев и еще больше европейцев, «Женский портрет» Г. Джеймса - десяток эстетов; толстовского «Отца Сергия» русские интеллектуалы и обыватели прочитали с большим вниманием, нежели его же «Смерть Ивана Ильича». Бестселлером в строгом смысле слова можно назвать «пиратское» издание «Дон-Кихота» М. Сервантеса или же скандальную «Орлеанскую девственницу» Вольтера, но также и «Жюстину» маркиза де Сада. Литература XIX столетия сформировала стандартный образ бестселлера и его героя. Спустя несколько лет после смерти «короля романтиков» Гофмана «олимпиец» Гёте в одном из интервью английским журналистам разразился злой тирадой по поводу «болезненных фантазий» более удачливого писателя. Романы «шотландского чародея» Вальтера Скотта (как и баллады) многочисленные почитатели его таланта знали намного лучше, нежели его романтические поэмы, написанные по всем правилам высокого поэтического искусства, или же обстоятельную биографию Наполеона. Что бы мы ни говорили о М. Шолохове, «Тихий Дон» - великая книга, произведение, сильное своей «эпохальной правдой», но современный читатель гораздо лучше знает и выше ценит «Мастера и Маргариту» М. Булгакова. Примеры можно продолжить.
Из недавних заметных событий в литературном мире - потрясающий успех романа «Парфюмер. История одного убийцы» (1985) П. Зюскинда, начинающего немецкого драматурга и прозаика, сценариста, вмиг ставшего одним из известных писателей нашего времени. СМИ рекламировали бестселлер самым «убойным» образом: «В немецкую литературу вошло чудовище», «читательское потрясение, какое редко доводится пережить» и т. д. Историю гениального парфюмера и серийного убийцы, приправленную натуралистическими ужасами, украшенную романтическими изысками, с восторгом прочла вся Европа. Беспроигрышный сюжет изумлял воображение любителя обычного детективного чтения и искушенного знатока литературы. Хладнокровный злодей, отвратительный уродец, добывавший чудесные запахи из содран-
ной кожи прекраснейших и невиннейших девушек, шаг за шагом шел к вожделенной цели - безграничной власти над толпой. Бог сотворил мир из добра и зла и создал нас такими, какие мы есть, он -высший Судия делам человеческим. Увлекающее и одновременно пугающее произведение написано сочным языком «посреди модного литературного косноязычия»; удачно воссоздана (в духе костюмированной исторической драмы) атмосфера Франции XVIII столетия. Лежащая в основе замысла метафора запаха как универсальной подсознательной, всеохватной связи между людьми позволяет предположить бесконечное количество интерпретаций (в духе Т. Манна или Г. Гессе). Лишенный материнской любви, семейного тепла, дружеского участия и всякого представления о Боге, герой опровергает пушкинскую формулу: «Гений и злодейство - две вещи несовместные». Судьба Жана-Батиста Гренуя - предостережение о преступлении, таящемся в разрыве с природой, в бесстыдном и безжалостном насилии над ней, в стремлении человечества присвоить, высосать, поглотить его красоту, в забвении заповедей смирения и воздержания, в самодовольном и ненасытном тщеславии обладания, в притязаниях на мировое господство, разъедаюшдх нашу цивилизацию. Поистине все зло мира проистекает из отсутствия человеческой любви к Богу и ближнему. Сколько всего вместилось в сюжетную канву «готического» детектива! Неудивителен феноменальный триумф «Парфюмера». Разве что «книжный сериал» о Гарри Поттере принес англичанке Дж. Роллинг, литературной даме с весьма посредственным талантом, славу куда большую...
Каков механизм писательского (точнее, читательского) успеха? Рассмотрим этот вопрос на примере одного произведения О. де Бальзака.
Оноре де Бальзак - одна из знаковых фигур целой литературной эпохи. «Шагреневая кожа» и «Прощённый Мельмот» -первые романтические творения будущего автора «Человеческой комедии», грандиозного по замыслу цикла романов, реалистически изображающих современное общество, принесших писателю настоящую литературную славу. Советское литературоведение безоговорочно причислило писателя к «критическим реалистам»,
связи его с романтиками и писателями, остававшимися во многом близкими романтизму (Стендаль, Гюго, Мериме), почти не анализировались, не принадлежал он и к числу «отверженных поэтов» (Бодлер, Верлен, Рембо). Жизненный и творческий путь Бальзака, по словам Б. Гриф-цова, был далеко не простым. К дворянскому роду де Бальзаков молодой провинциал приписал себя безо всяких на то оснований, чтобы пробиться в парижское высшее общество, на самом деле его предки были крестьянами. Было ли это проявлением романтического тщеславия или элементарного прагматизма (граничившего с авантюризмом), сказать трудно. Отец настаивал на том, чтобы его сын стал нотариусом, но никак не сочинителем. Сделав свой выбор (и оставшись без поддержки семьи), он пытается приспособиться к «деловой» столичной среде: в компании с друзьями, потом самостоятельно сочиняет и издает популярные тогда романы о разбойниках; он приобретает у разорившегося владельца типографию и открывает собственное издательское дело, вскоре закончившееся крахом. «Поденная» литературная работа не принесла ему ни денег, ни славы. Начинающий писатель был хорошим, внимательным читателем, в круг его чтения, без всякого сомнения, входили Ч.Р. Метью-рин и Э.Т.А. Гофман - «успешные» авторы бестселлеров, неоднократно переведенных на другие языки, зачинатели целого направления в массовой литературе.
Повесть «Шагреневая кожа» (1831)
гармонично сочетает в себе «свое» и «чужое»: определенные собственные наработки, реалистические жизненные наблюдения, которые помогают осуществить писателю свой замысел, и, конечно же, романтические («гофманические») черты, которые как бы заранее задают некие правила чтения, читательского восприятия. Герой повести, талантливый молодой человек Рафаэль де Валантен, -бедняк, доведённый до отчаяния нищетой Парижа, одиночеством и холодностью любимой женщины. Случайно, казалось бы, он получает в антикварной лавке волшебный талисман - лоскут шагреневой кожи (le chagrin означает «печаль», «горе»). Всемогущий «подарок» судьбы, чудесным образом избавивший главного героя от бедности, на самом деле явился мистиче-
ской причиной ещё большего несчастья. Согласие Рафаэля владеть загадочной шагреневой кожей - очередная вариация «бродячего» сюжета «договора с дьяволом». Сделав такой роковой выбор, герой оказывается во власти таинственной силы. Возможно, он хотел бы всё изменить, но пути назад нет, это подтверждает надпись на талисмане, своего рода заклинание: «Обладая мною, ты будешь обладать всем, но жизнь твоя будет принадлежать мне. Так угодно Богу. Желай - и твои желания будут исполнены. Но соразмеряй свои желания со своей жизнью. Она - здесь. При каждом желании я буду убывать, как твои дни. Да будет так!» Благодаря Бальзаку магическая шагреневая кожа сделалась таким же общеизвестным образом-символом, как и распространённые сказочные символы, вроде волшебной палочки, живой и мёртвой воды и т. д. История Рафаэля де Валантена решена Бальзаком в романтическом ключе. Однако завязка действия, развитие сюжета, расстановка героев и персонажей, «мрачные» картины Парижа и многое другое явно свидетельствует о том, что поэтика «Шагреневой кожи» отчасти строится на основе театральной поэтики. Как известно, О. де Бальзак был театралом, все эти «драматургические» зарисовки особенно важны для начинающего писателя. Напомним, что именно в эти годы вышел манифест Стендаля «Расин и Шекспир»; в тогдашних спорах о театре выкристаллизовывалась романтическая доктрина. Это позволяет рассматривать художественную структуру повести как своеобразную театрализацию «готической» истории продажи души дьяволу, наложенной на трансформацию в романтическом духе библейской «Притчи о Блудном Сыне».
Романтический антураж повести можно проследить в двух плоскостях. Художественное пространство повести организовано по принципу сценической декорации. Между главными героями и второстепенными персонажами распределены некие «ролевые функции», каждый из них выступает в соответствующем амплуа («искуситель», «жертва», «ложный друг», «истинный друг»). Например, в описании обстановки игорного зала угадывается лаконизм театральной ремарки: «Что за убожество! На стенах, оклеенных заса-
ленными до высоты человеческого роста обоями, нет ничего, что могло бы освежить душу. Нет даже гвоздя, который облегчил бы самоубийство. Паркет стёртый, грязный. Середину зала занимает овальный стол. Он покрыт сукном, истёртыми золотыми монетами, а вокруг тесно стоят стулья - самые простые стулья с плетёными соломенными сидениями». В этой скудной обстановке разыгрывается своего рода спектакль. В зале несколько игроков, их обличье вполне обрисовано в немногих точных словах. «Три плешивых старика, развалясь, сидели вокруг зелёного поля; их лица, похожие на гипсовые маски, бесстрастные, как у дипломатов, изобличали души пресыщенные. Молодой черноволосый итальянец, казалось, прислушивался к тайным предвестиям - ждал удачи. Его южное лицо отливало золотом и огнём». Бальзак изображает своего рода мизансцену - семь или восемь зрителей выстроились, как на галёрке, и ожидают представления: молчаливые, неподвиж-
ные, внимательные, «как толпа на Грев-ской площади, когда палач отсекает осуждённому голову». Напротив игрока -«пройдохи, изучившие правила и шансы игры, пришедшие сюда, чтобы рискнуть и в случае выигрыша успешно убраться». Сцена в игорном доме - драматичная, яркая, точная в наблюдениях, смелая в обобщениях, окрашена тонким лиризмом; все строится на контрасте трагического и обыденного. Динамика сюжета пронизана романтическими антиномиями (поступки героев «исключительны»), жизненные коллизии повести наглядны, имеют моралистический подтекст.
Фабула произведения напоминает традиционную пятичастную композицию классической трагедии. Попытка самоубийства Рафаэля на мосту - экспозиция, завязка с элементом интриги. Финальная развязка - театрально обставленная гибель его возлюбленной Полины: «Он выломал дверь и увидел, что его возлюбленная, полунагая, скорчилась на диване. После тщетной попытки растерзать себе грудь Полина решила удавить себя шалью, только бы скорее умереть». Первое действие: Валантен, потерпевший неудачу в жизни, встречает старичка-антик-вара, который выполняет по аналогии функции посланника дьявола. Можно проследить тесную связь между героем О. де Бальза-
ка и героем М.Ю. Лермонтова Печориным: оба они «лишние люди»; трагедия их в том, что вопреки своим способностям ни Печорин, ни Валантен не могут найти себе место в обществе, так как у них нет цели в жизни. Вторая часть повести представляет собой кульминационную точку повествования. Герой попадает в светское общество, где столкновение «истинного» и «ложного» обнажает всю глубину его трагизма. Подтверждением этому является пирушка у банкира Тайфера. В диалогах персонажей представлено множество истин, каждый из них наделен своим «голосом»; здесь нет согласных и единомыслящих. Пир сводит между собой разных по духу людей, отвлекает их от насущных житейских забот, освобождает от официальных канонов мысли и делает из них вполне бескорыстных и равноправных собеседников, превыше всего ставящих удовольствие от острого словца. Сцена пира несёт двойную функцию: у собеседников «развязываются языки» и одновременно притупляется слух, они погружаются в состояние некой разобщённости, становятся нечувствительными к ближнему своему. Опьянение на пиру -метафора потери слуха. Третье действие -наказание героя, воздаяние за грехи. Вспомним пушкинский шедевр - «Каменного гостя», произведение, принадлежащее циклу «Маленькие трагедии».
Итак, бальзаковский бестселлер - повесть «Шагреневая кожа» - представляет собой своего рода драматизированную притчу. Рафаэль - романтический герой, обречённый на одиночество. Прослеживается определённая связь с библейским текстом. Подобно Блудному Сыну, Валан-тен, получивший возможность пользоваться магической силой шагреневой кожи, живёт, ни в чём себе не отказывая, и в финале повести (действие кожи закончилось!) возвращается «на круги своя», испытывая те же душевные терзания и муки, с какими он предстал перед читателем на первых страницах произведения. В этот момент в повести появляется старичок-антиквар, который теперь выступает совсем в другой роли - Всепрощающего Отца. Он предоставляет Рафаэлю право выбора: принять до конца «дар» судьбы - шагреневую кожу, дожить остаток жизни в своё удовольствие и тем самым обречь себя на скорую смерть или
отказаться от неё и сохранить свою душу. Даже надпись на талисмане напоминает Валантену о Боге: «Так угодно Богу». На протяжении всего действия многое указывает герою на существование высших сил. Страдания героя завершены: Рафаэль наказан свыше, его смерть - следствие его греховно прожитой жизни. Но герой все же прощён небесами, так как случайно встреченный им нищий старик вдруг произносит: «Сударь, подайте,
сколько можете, буду за вас Бога молить».
Все необходимые литературные приемы, которые могли бы обеспечить чита-
тельский успех, задействованы в повести; талант автора проявляется не только в мастерстве изображения, но прежде всего в своеобразном чутье, умении предугадать вкусы читателей.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Бальзак О. Шагреневая кожа: пер. с фр. СПб.,
2006.
[2] Грифцов Б.А. Психология писателя. М., 1988.
[3] Метьюрин Ч.Р. Мельмот Скиталец: пер. с англ.
2-е изд. М., 1983.
[4] Пушкин А.С. Полн. собр. соч. / Изд. АН СССР.
3-е изд. М., 1964.
