CC BY
124
А.П. Семитко
Семитко Алексей Павлович — доктор юридических наук, профессор, приглашенный профессор Университета Париж — Запад, декан юридического факультета
Гуманитарный университет (г. Екатеринбург)
Персоноцентристский подход к государству и праву
и разрешение коллизий между личными, общественными и государственными интересами
1. Персоноцентристский подход к государству и праву исходит из идеи выделения в истории человеческой цивилизации двух типов государства и права на основе отношения этих институтов к человеку, личности, персоне: в одном случае человек рассматривается как важнейшая социальная и правовая ценность, достойная приоритетной защиты (персоноцентризм), а в другом — как ничего не значащее либо малозначащее средство для решения проблем иного — религиозного, идеологического, утопического, исторического, геополитического, этнического и т. п. — социального (социоцентризм) уровня, которые в таком случае и рассматриваются как высшие ценности, подлежащие приоритетной защите со стороны государственно-правовых институтов (такие ценности, как религия, раса, класс или иная социальная группа, идеология типа коммунизма-социализма или фашизма и т. д.). Выделяемые по указанному — отношение к человеку, к персоне — основанию типы государства и права разные авторы называют отчасти по-разному (человекоцентристские или персоноцентристские и социо или системо-центристские)1, но в целом — несмотря на различные (и в ряде отношений близкие по смыслу названия) — эти концепции двух типов государства и права весьма и весьма близкие. Мы предпочитаем вместо термина «человекоцентризм» говорить о персоноцентризме, так как последнее наименовании вытекает из определенных философских оснований, а именно из философии персонализма, разработанной в трудах мыслителей прошлого столетия2. На каких философских и методологических основаниях базируется концепция человекоцентризма не совсем понятно, так как понятие «человек» — весьма многозначное и поэтому из него могут вытекать различные варианты «центризма», на этом понятии основанные. Человек, пишут авторы «Новой философской энциклопедии», есть существо «наиболее трудно уловимое в своей сущности»3; это и многие другие моменты, и способы его бытия во Вселенной выступают ют «почти непреодолимой преградой на пути выработки какого-либо краткого, нетривиального и в то же время общепринятого определения таких понятий, как «человек», «природа человека», «сущность человека» и т. п.»4. Понятно, что эта трудность автоматически трансформируется в непреодолимые преграды ды и противоречия в обосновании «человекоцентризма». Однако, как рабочий и, возможно, временный вариант (до замены его более точным и теоретически строгим термином «персоноцентризм») данное наименование вполне приемлемо, если оно не базируется на отрицании идей персонализма. В последнем случае есть все основания рассматривать персоноцентризм и человекоцентризм как общее и единое направление в изучении типологии государственно- правовых систем прошлого и настоящего, а также в прогнозах развития государства и права в будущем.
Наименование некоторыми авторами второго — социоцентристского — типа государственно-
V 5
правовой системы как «системоцентристского»5 еще менее удачно, чем наименование его антагониста как «человекоцентристского». Понятие «система» является понятием очень абстрактным, охватывает бесконечный круг явлений, ибо «практически каждый объект может быть рассмотрен как система»6. И добавление к такому широчайшему термину еще одного смысла в виде «центризма» показы-
1 Авторы «Социокультурной антропологии права» приводят большой список работ сторонников юридического либертаризма, которые развивают «персоноцентристскую парадигму в юриспруденции» (см.: Социокультурная антропология права / под ред. Н. А. Исаева, И. Л. Честнова. СПб.: ИД «Алеф-пресс», 2015. С. 208), однако сами, как и некоторые иные авторы, предпочитают говорить о «человекоцентризме» антропологического правопонима-ния, что, конечно, вполне допустимо.
2 См.: Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии // Бердяев Н.А. Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995; Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. М., 1994; Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993; Мунье Э. Что такое персонализм? М.,1994; Бердяев Н.А. Персонализм. М., 1992.
3 Новая философская энциклопедия в четырех томах. М.: Мысль, 2010. Т. 4. С. 344.
4 Там же.
5 См.: Мартышин О.В. Конституция и идеология // Государство и право. 2013. № 12. С. 41.
6 См.: Новая философская энциклопедия в четырех томах. М.: Мысль, 2010. Т. 3. С. 552.
вает лишь то, что в данном случае некоторый объект или, точнее, система помещается в центр и рассматривается как самое важное и приоритетное. Однако в качестве «системы» может быть рассмотрен и сам человек, персона, личность и тогда человекоцентризм оказывается противопоставлен сис-темоцентризму, где в центре оказывается такая «система», как человек, персона, личность, то есть человекоцентризм противопоставляется опять же человекоцентризму. Это — явная нелепица и потому без дополнительных объяснений, что понимается под «системой» данный термин («системоцен-тризм») совершенно «не работает», то есть не несет никаких смыслов, ассоциаций, категоризаций, не «схватывает» и не выделяет каких-то важных и существенных признаков описываемого явления и т. д. В итоге термин «системоцентризм» сам по себе, то есть без дополнительных разъяснений не говорит абсолютно ни о чем и в этом смысле является пустым термином или псевдопонятием, поэтому от него следует отказаться. В противоположность ему термин «социоцентризм» показывает, как минимум, что именно общество, нечто «социальное» — его ценности и (или) идеи, его «части» или подсистемы в виде, например, каких-то социальных слоев, классов, рас, этносов или их ценностей и идей и т. д. оказываются в эпицентре государственно-правовой деятельности, которая направлена ни их сохранение, защиту и развитие.
2. Принципы разрешения коллизий между личными, общественными и государственными интересами в рамках персоноцентристского подхода к государству и праву. Концепция персоноцентристского общества и соответствующего ему типа государственно-правовой системы содержит признаки и характеристики общества, которые Карл Поппер называл «открытым»1, а Адам Смит и Фридрих Хайек — «Великим обществом»2. Является ли такое общество во всех отношениях идеальным и беспроблемным «раем на земле»? Разумеется, нет! Оно лишь пытается разрешать существующие в обществе, и причем весьма многочисленные, противоречия между самыми разнообразными уровнями общественных и личных интересов и потребностей на принципиально иных, чем социоцентризм, основаниях — исходя как из первенства общественных интересов перед личными, так и из приоритета прав и свобод человека перед достаточно сильным и там госаппаратом, а также исходя из уважения человеческого достоинства и, разумеется, не просто не забывая об общем благе, но закрепляя и охраняя его в законах и других источниках права. Ибо если забывать об общественном благе, то страдать будет, в конечном счете, именно человеческое достоинство и права отдельного человека, так как одним из важнейших требований цивилизованного общего блага как раз и является уважение прав и свобод отдельного человека, совместное общежитие которого с другими такими же индивидами и создает общество. Последнее само по себе не имеет отдельного «тела», которому мог бы быть причинен ущерб помимо ущерба, причиняемого отдельным индивидам и когда таких, терпящих ущерб, индивидов — большинство, то можно говорить, что страдает общественное благо в целом (как некоторая абстракция, обобщение). Вариантов соотношений, где общественному благу противостоят интересы и (или) права и свободы отдельного индивида — бесконечное множество и поэтому законодатель в типичных ситуациях, а судебная власть в отдельных случаях принимают соответствующие решения, направленные на защиту общего блага, с одной стороны и на то, чтобы не ущемлялись права и свободы отдельного индивида — с другой; и порой, то есть в некоторых случаях даже в «нагрузку» на общественное благо. Защита тех или иных ценностей и приоритетов, в частности прав и свобод индивидов в сравнении с какими-то коллективными целями общества в целом даже при отсутствии принципиального сомнения в важности указанных прав и свобод оказывается подчас делом весьма сложным при решении конкретных казусов и проблем3. Однако это не должно менять соотношения ценностей в принципиальном плане, а именно того, что по общему правилу социальные, то есть общественные интересы важнее личных, однако могут иногда, в исключительных случаях уступать последним (личным), если таково решение легитимного законодателя или судебной власти и если эти исключения находят, в конченом счете, одобрение и поддержку в самом обществе.
Социоцентристские же социальные структуры и соответствующие им государственно-правовые системы (начиная с момента становления цивилизации) решают указанные противоречия иначе, исходя из иных — общинных, «общественных» и прочих «социальных» (как понимает их лишь узкая правящая олигархия или единоличный диктатор), религиозных, идеологическо- утопических и тому подобных социоцентристских идеалов и ценностей — таких, например, как светлое коммунистическое будущее, тысячелетний рейх, единая умма, «общее благо», «интересы народа», содержание которых,
1 См.: Поппер К. Открытое общество и его враги: в 2 т. М.: Феникс, 1992.
2 См.: Хайек Ф. Право, законодательство и свобода. Современное понимание либеральных принципов и политики. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 52, 179—180, 467 и др.
3 Дворкин Р. О правах всерьез. М.: РОССПЭН, 2004. С. 122 и др. Рональд Дворкин разбирает подобного рода коллизии, выделяя стратегические аргументы, защищающие какую-то коллективную цель общества в целом, и принципиальные аргументы, оправдывающие или обеспечивающие какие-то индивидуальные или групповые права, указывая в последнем случае, что все общество в целом (либо единодушно, либо в лице большинства его индивидов) соглашается на несение определенных расходов и (или) каких-либо иных неудобств с целью защиты прав и свобод отдельного человека, на месте которого может оказаться любой член общества.
однако, определяется не в ходе честного политического процесса, а в посланиях авторитарного или тоталитарного правителя своему населению (национальные интересы или общественные интересы без кавычек — это и есть общее благо, но для этого должны быть соблюдены процедурные «тонкости» — честные демократические способы его определения и формулирования в законодательных и иных правовых текстах). Социоцентризм и общее благо (действительное общее благо) — это явления и соответствующие им понятия, которые в истории не часто совпадают, но даже если иногда и совпадают, то лишь частично и ненадолго (когда, например, интересы авторитарного правителя, поддерживающих его правящих групп и остального народа той или иной страны в чем-то совпадают — в ситуации внешней агрессии, природных и прочих катаклизмов, которые надо нейтрализовать в интересах всего общества, и т. д., и т. п.).
3. Разграничение интересов и установление приоритетов как один из способов преодоления коллизий между ними. В триаде личных, общественных и государственных интересов последние в современном и цивилизованном обществе существуют в правовой форме. Личные и общественные интересы — из разряда политического лексикона, в рамках которого существует разное их понимание, то есть плюрализм и то или иное противоборство между различными политическими силами, что вполне нормально в условиях демократического и плюралистического общества. Без каких-либо уточнений в содержании общественных и личных интересов очевидным и полезным для общества является приоритет первых перед вторыми, то есть приоритет общественных интересов перед интересами личными. Однако для отдельных лиц в ряде случаев приоритетным представляется интерес личный, а не общественный; и чтобы коллизии между указанными интересами не были разрушительными и опасными для общества и для личности они должны быть урегулированы правом. Личный интерес попадает в основном в категорию субъективного права и его ядра — прав и свобод человека, а общественный интерес — в категорию урегулированного правом публичного интереса1 и его ядра — публичного порядка2, который существует в виде «основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства» (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ).
Не нужно отождествлять публичные интересы и интересы государственные, которые, вполне очевидно, уже первых; не надо отождествлять публичные интересы и интересы государственной власти, государственного аппарата, государственных служащих, последние из которых являются здесь наименьшей по объему и важности категорией. Все эти разновидности урегулированных правом интересов попадают в категорию общественного интереса или общего блага. Для последнего все они (субъективные права, права человека, юридически закрепленные публичные интересы, интересы государственной власти, государственного аппарата и т. д.) являются важными и возникающие между ними противоречия с точки зрения того же общественного блага должны решаться в рамках правотворческих, правоприменительных и (или) прочих (например, медиативных) юридических процедур. Однако общее благо включает в себя и иные, не урегулированные правом интересы. Кроме того, разные политические и прочие (например, религиозные и т. д.) слои и силы общества понимают общее благо по-своему и стремятся убедить остальные части общества в преимущественности своих интерпретаций. Разграничение указанных групп интересов в теории и на практике позволяет избежать теоретической путаницы и ошибочных решений на практике.
Так, например, не верной будет трактовка ст. 2 Конституции РФ о том, что «признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина — обязанность государства» есть поставление прав человека над общественным благом, над интересами социума в целом3 потому, что утверждение о приоритете прав человека в конституционном тексте противопоставляется интересам государственного аппарата, а, точнее объявляется «обязанностью государства». Мы, наверное, во всех абсо-
1 Самым важным принципом административного права в целом мы считаем принцип защиты публичных интересов. См.: Семитко А.П. Основные начала административного права. Российское право // Основные начала российского и французского права: учебник / под ред. Г.А. Есакова, Н. Мазека, Ф. Мелэн-Сукраманьена. М.: Проспект, 2012. С. 98.
2 Во французской юридической литературе проблемы соотношения частных интересов и общего блага рассматриваются в рамках категории «публичный порядок» (см.: Вербар К. Понятие публичного порядка во внутреннем праве России и Франции // Вестник Гуманитарного университета. Серия «Право». 2002. № 1 (3). С. 4—22).
3 В очень интересной, глубокой и уникальной по своей аргументированности, основательности и прочим позитивным научным характеристиками статье А.М. Арбузкина автор, тем не менее, попадает, как мне кажется, в указанную ловушку и пишет: «Видимо, недопустимо устанавливать приоритет прав и свобод человека над всеми иными социальными ценностями, и в первую очередь такими, которые выражают интересы всего СОЦИУМА (выделение прописными буквами А.М. Арбузкина). Разрушение таких ценностей повлечет гибель всего общества, а с ним и человека!». См.: Арбузкин А.М. Человек, его права и свободы являются высшей ценностью? // Конституционное и муниципальное право. 2016. № 2. С. 18—25. Кто же утверждает приоритет прав человека над интересами всего общества? Об этом даже страшно подумать, ибо, как верно отмечает автор, такой подход повлечет «гибель всего общества, а с ним и человека!»
лютно случаях (а не только в отношениях личности и государства) можем смело говорить о приоритете права надо обязанностью в том смысле, что именно обязанность служит способом обеспечения права. Если же будет наоборот — обязанность будет превалировать над субъективными правами, будет приоритетной и будет «диктовать» субъективному праву свою «волю», то ни о каком субъективном праве и речи быть не может: останется лишь произвол, тоталитаризм и прочие неправовые, резко противостоящие здоровому и цивилизованному общественному интересу отношения. Так, например, автор «либеральной теории права» Рональд Дворкин, критикуя позитивизм и утилитаризм, говорит о «правах, которыми индивиды могут обладать как противовесом государству», а не как противовесом обществу и (или) общему благу. Последнее строго теоретически и невозможно, так как это — разные грани анализа и их нельзя смешивать1. Другой выдающийся современный ученый — российский правовед С.С. Алексеев — также очень точно указывал в своих работах на возвышение прав человека именно над государственной властью, а не над обществом2.
Статья 2 Конституции РФ, провозглашая приоритетность или, буквально, «высшую ценность» человека, его прав и свобод, требует от государства (а не от общества) признания, соблюдения и защиты указанных прав и свобод, чтоб должно получить последующую конкретизацию в законодательстве, которое должно закреплять соответствующие обязанности госаппарата, а также в судебной деятельности, в которой эти законодательные положения претворялись бы на практике. Можно сказать, что приоритетному праву человека корреспондирует приоритетная обязанность государства, то есть особое (приоритетное) уважение и внимание государственных служащих к человеку, а потом уже к каким-то иным нуждам и потребностям, прямо, близко или непосредственно за которыми нет конкретного, индивидуально поименованного человека (ибо опосредованно, то есть отдаленно, «общественный человек», человек как абстракция стоит за всеми и любыми функциями государства, что не надо смешивать, конечно) и которые потому могут быть реализованы во вторую очередь и при этом так, чтобы не страдали права других людей. Часть 3 ст. 17 Конституции РФ устанавливает, что «осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц», но права госаппарата в случае коллизии должны уступить правам человека, ибо последние обладают приоритетом перед первыми — в этом суть формулы «приоритетности» прав и свобод человека.
Что касается рисков причинения вреда общественным интересам при проведении принципа приоритетной защиты прав и свобод человека, то в Конституции РФ (ч. 3 ст. 55) указываются достаточно обширные по объему и сферам охвата случаи изъятия прав и свобод человека из статуса их «приоритетности», то есть случаи ограничения их иными ценностями. Права и свободы человека — это высшая ценность лишь в сравнении с государственным Левиафаном, а не с общественным благом.
Итак, предварительное разграничение между личными, общественными и государственными интересами посредством юридической конкретизации их в рамках правовых категорий — прав человека, публичного правового интереса, закрепленных в праве государственных (в узком смысле этого слова) интересов — позволит избежать многих и подчас неизбежных коллизий на практике. Что касается приоритетности, то на первое место в соответствии со ст. 2 Конституции РФ необходимо поставить права и свободы человека, а на второе — закрепленные в праве обязанности государственного аппарата. Правовой публичный интерес выступает здесь средством определения границ между первым и вторым. Очень верно пишет В.И. Крусс: «Исходя из смысловой целостности конституционного текста, следует признать, что вся гл. 1 Конституции РФ "очерчивает пределы действия конституционных прав и свобод с точки зрения интересов общества и государства"«3.
1 См.: Дворкин Р. О правах всерьез. М., 2004. С. 5—10.
2 См.: Алексеев С.С. Тайна и сила права. Наука права: новые подходы и идеи. Право в жизни и судьбе людей. 2-е изд. М. : Норма, 2009. С. 117.
3 Крусс В.И. Источники конституционного права и их теоретико-правовое видение // Источники российского права: вопросы теории и истории: учебное пособие / отв. ред. М. Н. Марченко. М.: Норма, 2005. С. 73—74. Сначала В.И. Крусс ссылается (со слов «очерчивает пределы» и далее до конца фразы) на позицию Е.И. Колюшина (Колю-шин Е.И. Конституционное (государственное) право России: курс лекций. М., 1999. С. 102), а потом добавляет свой, не менее сильный аргумент: «Основываясь на внутриструктурной соподчиненности нормативных блоков Конституции, можно утверждать, что «высшая» ценность прав и свобод человека не превалирует над идеалами, выраженными в преамбуле и закрепленными в основах конституционного строя» (Крусс В. И. Источники конституционного права и их теоретико-правовое видение // Источники российского права: вопросы теории и истории: учебное пособие / отв. ред. М. Н. Марченко. М.: Норма, 2005. С. 74).
